Впереди переулок перегораживал рассохшийся деревянный забор с отломанной доской посередине. Да чтоб тебя нявки жрали! Пан Бальтазар несся прямо туда. Размахнулся и метнул трость над досками, ныряя в дыру.
Р-резец мне в стило! Всплыло в голове любимое ругательство Врочека, когда проклятущая трость в полёте резко дернула меня за собой, и подол зацепился о торчавший из забора гвоздь. Треск раздираемой ткани был мне ответом. Чародей подхватил трость и чуть притормозил, пытаясь сориентироваться, как вдруг... Тип, так удачно сыпанувший мне в лицо сонного порошка, ужом выскользнул из живой изгороди за спиной мага, держа навскидку заряженный арбалет. Я упреждающе открыла рот, но из горла по-прежнему вылетал только глухой сип. Рядом сонно хлопал глазами совершенно дурной Марек. Его-то с чего так развезло, хотела бы я знать?
Пан Бальтазар, тем временем, застыл столбом с поднятыми руками, не смея обернуться. Четверо Пресветлых, да его же сейчас пришпилят, как бабочку на доску, а потом примутся за нас. Но сейчас-то преступник меня не видит... В голове промелькнул безумный план всеобщего спасения. Нападавшего мне не сбить, я болтаюсь прямо над Вильком, так что готовьтесь, пан чародей, сейчас вылетит птичка!
— 'Я ещё об этом пожалею' — мысленно пробормотала ваша покорная слуга, чувствуя, как тело наливается тяжестью, и заклятие невесомости осыпается трухой.
Его действия хватило как раз, чтобы скользнуть чуть вперед и по инерции обрушиться Вильку на плечи, сбив его с ног. Мерзко свистнул над головой арбалетный болт. Льдисто-синий ком, сорвавшийся с руки чародея, пропахал борозду в ближайшей стене. Бандит с хеканьем отлетел в сторону, получив ногой в челюсть, от летящего на землю Марека. Пан Бальтазар, перекатился по брусчатке, отпихнув меня в сторону (вот она мужская благодарность!), а мне в нос уперлось лезвие алебарды.
— Городская стража, никому не двигаться! — прогремело над нашими головами, и я поняла, что день окончательно не задался.
Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
Давненько мне не приходилось сидеть в казематах, как заключенному. С буйной студенческой молодости, когда казалось, что можешь победить всех врагов и чудовищ одним небрежным взмахом, а приподняв бровь и загадочно улыбнувшись, соблазнить любую барышню, даже одну из Четырёх Пресветлых.
Стража не стала разбираться, что к чему, и кинула нас в застенки, чтобы, как они выразились: 'Остыли и одумались!'. Алану разместили отдельно, а нас троих заперли вместе. Неудачи преследовали меня весь день, вот и сейчас глумливая фортуна свела на нет все усилия, превратив погоню в фарс. Будучи не в себе, Марек так огрел типа, что сломал ему челюсть. Лишившись шляпы и пальто с высоким воротником, он уже не выглядел так подозрительно. Черты лица выдавали в нём уроженца юга Фарниции. Длинный горбатый нос, глубокие чёрные глаза и густая щетина. Тонкие поджатые губы вызывали неприязнь, но даже если бы я мог колдовать, а при аресте меня заковали в антимагические наручи, лишив такой возможности, всё равно бы не заставил его повреждённый рот выговорить ни слова. А стенание с фарницийским акцентом только больше злило.
— Плю... на... ть... су... п... те... фе
Марек тоже не щеголял идеальным произношением, приворотное зелье еще не выветрилось, и он то плакал, то смеялся, то плясал посреди камеры с невидимой партнёршей.
Я присел в углу на самую чистую скамью и задумчиво оглядел наш каменный мешок. Раздражение плескалось через край, но я не позволял ему пойти пеной и вырваться наружу. Прекрасно знаю, что лучше не устраивать никаких свар и лишний раз не привлекать внимание надзирателей. Я еще раз оглядел уже не подозрительного типа. Непохож он на хитроумного злодея, подчинившего себе кровожадную смешливицу и устроившего бойню в Кипеллене. Скорее на мелкого мошенника подписавшегося за пару левков на простую с первого взгляда работенку: порыться в пустом доме. Вот только одна несносная девица спутала и его планы тоже. У неё это ловко получается. Прикидывается дурочкой: глаза в пол, бормочет что-то несуразное, а потом 'бац' и забирается к тебе в дом посреди ночи. Я замотал головой. Речь сейчас не обо мне, а о деле. Но чем чаще она попадается на глаза, тем больше подозрений. Не может всё так совпасть, такое даже Четыре Пресветлые богини не подстроят. В этой милой кудрявой головке вызрел какой-то план. Трудно поверить, но я уже однажды сталкивался с бездушной красотой и знаю, что не всё золото, что блестит. Иногда за сногсшибательной внешностью, прячется такая черная злобная душа, что и тролля-душегуба передёрнет. Жуткое воспоминание накатило, как видение припоя...
Из темноты выплыла старая кафедра красного дерева с вырезанными на боках знаками. Пахло эфирными маслами, апельсинами, чесноком и чем-то едким и горьким. Я рассказывал о злобных тварях ночи и способах магической защиты, а резкие ароматы только усиливали созданную атмосферу. Тяжелые портьеры заслоняли окна, погрузив зал в настороженную темноту.
— И запомните! Кто бы и в чём вас ни убеждал, самое опасное, коварное, непредсказуемое, кровожадное и беспринципное чудовище — человек! А если он еще и наделён магическим даром!..
— То дело пахнет жареным, — негромко согласился кто-то из студентов.
— Именно! — качнул головой я, — только зажарят, скорее всего, вас самих.
Зазвенел колокол и на задних рядах загалдели.
— К ночи среды готовьтесь, как следует, будет практическое занятие по бестиарию Кшиштофа Скуры! — перекрывая шум, крикнул я — При себе иметь амулеты защиты и накопители силы, заклинание ночного зрения знать и уметь применять. Пойдем на Кипелленские топи.
Зал быстро пустел, а я пока собирал вещи. Массивные учебники оттягивали руки, и мысли снова возвращались к серым будням. Надоело только учить! Я иногда жалею, что согласился на заманчивое предложение ректора — провести пару семестров практики на магическом отделении Школы Высших Искусств — и оставил вольные хлеба боевого мага. Чтобы хоть как-то развеяться, я предложил свои услуги Ночной страже, в частном порядке, разумеется. До чуть позабытых погонь и сражений с нежитью еще не дошло, но я уже успел дать консультацию по серии убийств. Кто-то расправлялся с молоденькими девушками с необузданной злобой и жестокостью. Их кровь и невинность приносили в жертву какому-то тёмному божеству, и Кипеллен содрогнулся от ужаса и сострадания. Следствие зашло в тупик и, вспомнив о прежних алхимических изысканиях, я решил довести до ума зелье припоя. Иногда очень полезно забраться в чужую шкуру и посмотреть на всё, так сказать, изнутри. Думал в Ночной страже оценят моё изобретение... Наивный!
— Простите пан Вильк! Можете уделить мне две минуты?
Я оторвался от набитого книгами портфеля и непроизвольно вытянулся, выпрямляя спину и расправляя плечи. На меня с трепетом смотрела Дарена Рамски — староста с ведовского факультета. Странно, что она здесь забыла? У них занятия завтра, да и куратор практики не я, а Рекар Пшкевич. Ведунья-старшекурсница обладала дивными зелеными глазами, длинными вьющимися смоляными волосами и нежным станом эльфийки. Её красота валила с ног похлеще любого боевого заклятья. Устоять не удавалось никому. Ходили слухи, что несколько студентов покончили с собой, получив от Дарены отказ, а один профессор уехал в Болотный край и стал отшельником. Не в моих правилах заводить отношения со студенткой, но здесь я бы, пожалуй, их нарушил.
— Да, конечно, — справившись с голосом, разрешил я. — Чем могу помочь?
— О... — Дарена шагнула к столу, но тут точёный каблук на её сапожке подломился, и она оступилась, выронив конспекты и несколько флаконов, послышался звон битого стекла. — Ах, я такая неуклюжая...
— Позвольте помочь, — я, словно юный недоросль в романтическом порыве, присел рядом на корточки, помогая собрать тетради.
От лужи из разбитого флакона исходил дурманящий сладковатый запах. Что за дрянь туда налили? Я заморгал, избавляясь от секундного головокружения, а когда пришёл в себя, Дарена вдруг оказалась так близко, что между нашими лицами едва бы протиснулась ладонь, и спросила:
— Я слышала, вы помогаете Ночной страже?
Мне стоило удивиться, переспросить, откуда она знает, но здравый смысл объявил неожиданный выходной. Её дыхание долетало до моей щеки, полуоткрытые губы манили, а зелёные глаза затягивали в бездну.
— Да! — заторможено произнес я, совсем потеряв контроль над голосом.
Кончики пальцев противно онемели. Мне бы спохватиться и вскочить, но сумасшедшие зелёные глаза приковали к полу и полностью лишили воли. А разум потерялся ещё раньше, позволив естеству возобладать...
Кажется, я знаю, что было в проклятом флаконе! Вытяжка из человек-корня...
— Вы уже отдали им ваше зелье, которое поможет отыскать убийцу?
Я втянул острый воздух. Он царапал горло, цеплялся маленькими коготками, скреб по внутренностям, но не желал лезть внутрь. Хотелось облизать пересохшие губы, но язык не повиновался. Рот открылся сам собой, и я сказал:
— Ещё нет! Оно в портфеле.
Зал затопила тьма, пол плыл и качался подо мной, словно корабль на волнах, а я смотрел на неё, не отрываясь. Бездонные зелёные глаза затопили всё вокруг, разлились шире академии и скрыли весь мир. Я тонул, опускаясь на самое дно, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Где-то на задворках разума всё еще билась мысль, что меня околдовали и подчинили чужой воле, но сопротивляться я уже не мог. Попался, как сопливый юнец! Где-то глубоко внутри заворочался клубок злости, способной скинуть беспощадное ярмо чужой воли, но медленно, слишком медленно.
— Отдай его мне! — потребовала Дарена, и я сунул руку в портфель и достал заткнутый пробкой пузырек.
— Глупец! — брезгливо бросила красавица. — Ты же чуть всё не испортил! Зачем вообще нужно такое зелье? Что, очень интересно копаться в чужом грязном белье?
— Хотел помочь, — растерянно пробормотал я, слабо соображая, что вообще несу, в голове мутилось, язык едва ворочался во рту, — чтобы каждый мог на время стать припоем и...
— На время? — взвизгнула Дарена и прекрасное лицо исказилось. — Ты даже не представляешь что это такое, но я дам тебе возможность почувствовать за других. Пей!
Я перехватил пузырек и откупорил раньше, чем успел подумать, что делаю. Руки сами, без команды, потянули зелье к лицу и влили в рот. Я проглотил терпкую, горькую жидкость и выдохнул, закашлявшись.
— Ты должен почувствовать каково это, быть другим человеком, скрываться в его тени. Вся моя жизнь состоит из притворства, а сейчас и ты хлебнёшь этой муки.
Она прокусила губу, склонилась надо мной и прижалась в болезненном поцелуе.
Я чувствовал, как бежит её кровь. Солёный вкус наполнил рот, и в голову пробились кровавые ведения. Прекрасная Дарена Рамски измывалась над своими жертвами: пытала, мучила, резала на части, а я не мог это остановить. Только хрипло выл от бессилия.
— Ты отправишься за ними во славу моего господина, — бормотала она, и безжалостный голос долетал даже сквозь пелену жутких образов.
Боль привела в чувство и вернула к действительности. Я дернулся и рванулся прочь, оставляя след на полу. Кровь пульсациями выбивалась из раны, просачиваясь между пальцами, но эта очищающая боль наконец-то разогнала пелену колдовства. Я взглянул в зеленые, полные жгучей ненависти глаза и отшатнулся. В руках Дарены мелькнул ритуальный кинжал. Она не ожидала, что я так быстро приду в себя, поспешила закончить начатое и бросилась на меня. Боль и страх толкнули меня на отчаянный шаг. Я перехватил её руку, вцепился как цепной пёс, и резко согнул в локте. Подлая убийца, не смогла остановиться, вскрикнула и напоролась на собственный кинжал. И без того большие глаза еще больше расширились от удивления.
— Ты! — выдохнула она. — Будь ты проклят!
Я оттолкнул её и обессилено сполз под стол, заливая кровью каменный пол. Её последние слова били как плети, а из угасающих зеленых глаз выплёскивался яд.
— ...не насладиться тебе больше ни питьём, ни женщиной... и быть припоем до конца дней своих... страдать всю свою несчастную жизнь... Проклинаю тебя, чародей!..
Заскрипела железная дверь, и я только тогда вспомнил, где нахожусь. Силой воли загнал дурные воспоминания в самый дальний закуток памяти, и решительно встал.
— Требую аудиенции у вашего начальства!
Стражник только хмыкнул и махнул рукой.
— Поздно панове, освобождают вас.
Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'
Приемная зодчекского отделения Ночной стражи навевала неизбывную тоску. Затертый до щелей в посеревших досках пол, стенные панели крашеные грязно-коричневой краской, махры паутины под потолком и скрипучие откидные кресла, заставшие юность моей прабабки. 'В столичных отделениях, небось, такого нет — всё мрамор и дуб' — тоскливо подумала я, вспоминая те счастливые времена, когда родители получили княжеский заказ и несколько лет жили в Клёнеке, а я приезжала туда на каникулы.
Я заёрзала, пытаясь поудобнее устроиться на жестком деревянном сидении, древнее кресло подо мной пронзительно заскрипело, и на пол посыпалась труха. На запыленной конторке, где просителям полагалось писать заявления, абсолютно безбоязненно сидел здоровенный таракан и мерно водил усами, ощущая себя хозяином всея приемной. Я перевела хмурый взгляд с беспардонного насекомого на разодранный подол. Живописно вырванный клок совершенно не красил и без того не самую лучшую мою юбку. Я вновь уставилась на конторку и шикнула на вольготно рассевшегося там таракана. Тот и усом не повёл.
Когда нас доставили в отделение, Вилька и остальных куда-то увели. Меня же попросту приковали наручниками к подлокотнику откидного кресла, мол, отдельно для панны камеры не предусмотрено. Так что мне ещё, можно сказать, повезло, что не посадили в каменный мешок. Зато оставили перо бумагу, чернила и велели сочинять признание. Озаглавив лист 'Заявление', я задумалась и посадила рядом жирную кляксу. Здраво рассудив, что 'заявлять' мне пока нечего, зачеркнула заголовок и написала 'Признание', мысленно прикинула что как-то куце и добавила 'чистосердечное'. Но долго выводить предательские закорючки у меня никогда не получалось, поэтому я быстро перешла к привычному занятию и нарисовала пухлое сердечко в шайке, расплёскивавшее мыльную пену. Нервно поерзала в кресле, и дабы усмирить нахлынувшую тревогу начала машинально плодить на листе боевых хурмяков. Лохматые зверьки в шлемах и кирасах устроили на бумаге настоящую чехарду, гоняя тощего мрачного субъекта, похожего на Бальтазара Вилька. А один даже пытался уязвить его копьецом пониже спины. Внезапно я поймала себя на мысли, что беспокоюсь за пана чародея. Ведь если бы не его вмешательство, неизвестно по чём мне обошлась та порция сонного порошка. Ну да, а с его вмешательством она вылилась в этот куцём проклятый арест — ехидно хмыкнул внутренний голос.
