14. Кофе для эстетов

— С доверием у меня туго, как вы знаете, — кисло ответил он. — Нет, я понимаю, что Мадлен отнюдь не смиренная юная послушница, она запросто сломает челюсть любому наглецу, который позволит себе лишнее... Вопрос в том, захочет ли. Он высокий, красивый, одет с иголочки ...

— Эллис...

— ...у него смешные шутки и этот забавный акцент, а женщинам нравится марсовийский акцент, и...

— Да Эллис же!

— ...и он не станет колебаться, поцеловать ли хорошенькую девушку, или это сломает ей судьбу, а его лишит покоя, — заключил детектив. — И не надо смотреть на меня с такой жалостью, Виржиния. Я прекрасно понимаю, что у меня есть некоторые, э-э, трудности, например, тяжёлое прошлое, грустный опыт и дурацкие мысли. Но я совершенно не представляю, что делать! Хотя... — он задумался. Потом словно засиял, обретая надежду: — Есть одна идея. Клэр сейчас не в отъезде?

Я пожала плечами:

— Дядя, увы, передо мною не отчитывается... И не "Клэр", а "сэр Клэр Черри", он не прощает фамильярности. Страшно даже представить, что он способен с вами сделать! — в шутку попугала я Эллиса.

— О, это вы ещё не знаете, что он уже со мной сделал, — в тон ответил детектив и трагически задрал брови. — Но если кто и может дать дельный совет... Впрочем, пока оставим мои сердечные неприятности, — усилием воли переменил он тему. — Посмотрите-ка лучше, что я раздобыл.

Эллис торжественно вручил мне слегка промокший клочок бумаги. Чернила в углу расплылись, однако я сумела различить написанное.

— "Твайлайт-Гарден, сто четырнадцать, мистер Г.Р. Монк"... — прочитала я вслух. — Неужели Горацио Монк, похоронных дел мастер? Но я ведь Лайзо просила найти его.

— Мы с Лайзо по старинке махнулись обязанностями, я кое-что разузнал для него, а он — для меня, — хмыкнул детектив, припадая к кружке; он наконец ожил достаточно, чтоб оценить тёплый пирог и имбирный чай. — Не сомневайтесь, Виржиния, это тот самый Монк, который когда-то изготовлял гробы и готовил покойников к погребению, а кроме того, мастерил прелестные безделицы вроде искусственных цветов из воска и ткани. Ему уже девяносто лет, он похож на сгорбленного цверга, а его лавка переехала на окраину города, однако он по-прежнему берётся за несложные заказы. Детей у старика нет, подмастерьев тоже, за исключением одной презабавной особы. Словом, наведайтесь к нему. Не пожалеете.

Разумеется, после такого вступления я не могла не загореться любопытством и мысленно переиначила своё деловое расписание на ближайшие дни, освобождая для визита второе апреля.

— Благодарю за заботу, — улыбнулась я. — А что за новости вы хотели рассказать, согревшись — до того, как увлеклись перепалкой с моим поваром?

Эллис снова помрачнел.

— Собственно, это они и были — адрес похоронных дел мастера. Что же до расследования, то я, признаться, в тупике. Лайзо по моей просьбе завёл дружбу с чжанцем, Ченгом — помните, он ещё одним из первых примчался на помощь, когда Фея пристрелила медведицу? Однако новые показания ещё больше всё запутали. Нож, которым убили дрессировщика, принадлежал метательнице, Норе Томпкинс по прозвищу Ягодка. Прелестная женщина, хотя и вспыльчивая. Однако алиби у неё железное — выяснилось, что она в то время, когда произошло убийство, ходила вместе со своим братом и напарником Джоном и с берейтором Салихом на рынок.

— А не могли они солгать, выгораживая её? — засомневалась я. — Вы упоминали, что другие циркачи не любили мистера Конделло. Может, они только рады его смерти? Вдруг это сговор?

— Допускаю — исключительно теоретически, ибо её на рынке видела куча народу, — отмахнулся Эллис. — А между тем исследование ножа ничего не дало — на нём отпечатки пальцев только самой мисс Томпкинс. Я рассказывал вам о дактилоскопии, Виржиния?

— Увы, нет.

Нечто подобное точно упоминал ла Рон, излагая историю о кошмарном происшествии в Колони, когда мать изобличили в убийстве собственных детей по невидимым следам, оставленным на рукояти топора... Но стоит ли верить журналисту? Наверняка историю он приукрасил до полной неузнаваемости.

— Напомните мне как-нибудь рассказать, интересный метод. Довольно новый, а значит, большинство преступников пока перед дактилоскопией бессильны: они не представляют, что это такое и как избавляться от следов на орудиях убийства. Весьма удобно, знаете ли. Но, увы, не в случае с тем клятым ножом, ибо всё, что я могу сказать по результатам исследования — никто не прикасался к орудию убийства, кроме владелицы, у которой алиби. Похоже, что преступник носил перчатки — на гарде была крохотная металлическая заноза, под которой мы нашли кусочек перчаточной кожи. Но что это даёт?

Эллис произнёс это с таким пренебрежением, что меня словно молнией ударило.

— Носил перчатки, и никто на это не обращал внимания? Значит, он был джентльменом. Лайковые перчатки или замшевые? Какого цвета? Белые перчатки — вечерние, для весьма богатого человека, который не пачкает рук, или для человека в форме. Цветные, например, зелёные, серые, коричневые перчатки — дневные, для выхода в город, по тону они должны соотноситься с верхней одеждой, а тёмно-жёлтые или светло-рыжие подходят для загородного костюма... А вы говорите — что даёт!

Свою импровизированную речь я произнесла на одном дыхании, и к концу её голос у меня сделался глупым и писклявым. Однако Эллис не рассмеялся, напротив, лицо его стало торжественным и задумчивым. Он молча обошёл стол и поцеловал мне руку, затем вернулся на место.

— И что это значило? — улыбнулась я. — Кроме того, что теперь, пожалуй, очередь Мэдди ревновать.

Он тяжело вздохнул, взъерошил себе волосы — и уставился исподлобья.

— Однажды, помнится, мне довелось вас упрекнуть в том, что вы, описывая человека, обозвали его просто "слугой", не упомянув, был ли то мужчина или женщина, старик или ребёнок. И вот теперь я оказываюсь в том же положении, какова ирония!

Несмотря на похвалу, наверняка искреннюю, я ощутила укол стыда: получалось, что люди более низкого происхождения заслужили меньше моего внимания, чем какие-то перчатки, которые приходилось заказывать сразу по двадцать пар и выбрасывать, как только они порвутся. Но Эллис, разумеется, не имел в виду ничего такого, потому разговор я продолжила как ни в чём не бывало:

— Что ж, надеюсь, мой скромный совет окажется вам полезен, хотя леди Вайтсберри могла бы поведать о перчатках куда больше.

— Обойдусь без привлечения леди, теперь-то я знаю, в какую сторону копать, — усмехнулся Эллис, немного откидываясь на стуле. Розоватые лампы на противоположной стене причудливым образом делали седину детектива более явной, подсвечивая её из-за спины так, что над пробором появлялся ореол. — Не нравится мне ваш взгляд, Виржиния. О чём вы задумались?

— О том, что седых волос у вас, кажется, прибавилось, — ответила я рассеянно, поглощённая собственными мыслями.

О, роковая ошибка!

Эллис тут же вспомнил о грядущем свидании Мадлен с Миреем и помрачнел. Ни дополнительный кусок тёплого пирога, ни крепкий чай не смогли развеять его меланхолию и остановить поток самоуничижительных речей. Но дурное настроение не лишило детектива привычной изворотливости: он воспользовался моим чувством вины и взял с меня обещание подвезти его особняка на Спэрроу-плейс — "перекинуться с Клэром словечком". На город уже опустилась ночь, завешивая окна густым туманом, и даже ароматы кофе, ванили и шоколада в "Старом гнезде" сменились успокоительным запахом лаванды и фиалки от душистых палочек, которые Мэдди зажигала с некоторых пор перед сном. Не самое лучшее время для джентльмена, чтобы заглянуть к знакомой, даже если на самом деле он навещает её дядю... но как отказать Эллису! Лайзо, без сомнений, догадывался, о чём я думаю, и потому всю дорогу подтрунивал — то над детективом, то надо мной.

Катастрофы, впрочем, не случилось.

Сэр Клэр Черри, как услужливо предупредил меня мистер Чемберс, закрылся в библиотеке наедине с историями Игнасиуса Монро. Эллис глубоко вздохнул, зачем-то пересчитал наличные деньги — и решительно толкнул дверь. Мы все — дворецкий, Лайзо, спустившаяся на шум Юджиния и я — замерли в ожидании взрыва, скандала, убийства... Небесам ведомо, чего ещё. Однако через несколько минут раздался всего-навсего требовательный звон колокольчика. Явившийся на зов Джул выслушал пожелания, растворился в полумраке особняка и вскоре вернулся с колодой карт, графином и двумя бокалами.

От сердца у меня отлегло.

Мы разошлись: Лайзо — посмеиваясь, мистер Чемберс — бледнея и держась за грудь, а Юджиния — явно изнывая от любопытства. Клэр же проговорил со своим незваным гостем до самого рассвета и на завтрак явиться не соизволил. А Эллис, похоже, задремал прямо в библиотеке, в кресле — как мне потом рассказывали, покинул особняк он уже за полдень, потирая поясницу, и выглядел при этом изрядно озадаченным.

— Боюсь, дядя ему наговорил всякого... — вырвалось у меня, когда мы вечером возвращались из кофейни.

— И поделом, — усмехнулся Лайзо. — Нечего было спрашивать совета в любовных делах у этой ядовитой змеи... Прости, Виржиния, ядовитый или нет, всё же он тебе родная кровь.

— Ничего, — вздохнула я. — Возможно, сэр Клэр Черри был бы даже польщён, если б услышал о себе такое. А ты, похоже, задет.

Глаза у него вспыхнули дубовой зеленью, хотя лицо находилось в тени.

— Ещё бы. Почему он ко мне-то не обратился? — искренне посетовал Лайзо. — Знает же, что я с женщинами умею обращаться, сколько их было-то... — и он прикусил язык.

Поздно.

Я вспомнила и вдову О'Бёрн, которой хватило и одного взгляда, чтоб растаять, и других женщин, уделявших Лайзо слишком много внимания, по моему мнению.

— Ах, так. И сколько же? — голос у меня сделался медовый. Лайзо как воды в рот набрал. — Нет-нет, продолжай, зачем же останавливаться на самом интересном месте и будоражить любопытство.

— Будоражить осиный рой, — пробормотал он в сторону, улыбаясь.

Мне тоже стало смешно; нет, решительно не понимаю — как некоторые женщины всерьёз годами занимают себя ревностью? Это ведь как модная премьера в театре: первые полчаса интересно, а затем и не знаешь, куда себя девать.

— Ты что-то замолчала, Виржиния.

— Так, размышляю, — вздохнула я, отвернувшись к окну. Ночной Бромли в начале апреля, определённо, был очарователен — густой туман, редкие огни, ощущение пробуждающейся жизни повсюду, даже в затхлой сырости Эйвона. — Нелёгкое испытание для гордости — любить красивого до умопомрачения мужчину.

— Как и умную женщину, — вернул он мне комплимент.

То был чудесный вечер, сказать по правде, один из самых мирных за последнее время. Единственное, пожалуй, что его омрачало — мысли о предстоящем визите к похоронных дел мастеру. Эллис упомянул, что Горацио Монк не брал подмастерьев — кроме одной "презабавной особы"... Абени?

Твайлайт-Гарден полностью оправдывала своё название. Вероятно, в летних сумерках это была воистину очаровательная улица. Расположенная на самой окраине, однако не в бедном прифабричном районе, а в зелёном, новом, респектабельном, она пологой дугой обнимала частные дома — весьма отдалённые друг от друга, аккуратные. Земля здесь стоила недорого, разумеется, по сравнению с центром и фешенебельными краями "бромлинского блюдца", но не считалась перспективным вложением. Участки здесь покупали для того, чтобы с комфортом обосноваться в тишине и покое: сырую осень и вьюжные зимние дни проводить у камина, не тревожась ни из-за городского шума, ни из-за тесноты, а в тёплое время года прогуливаться в своё удовольствие по другую сторону дороги — среди яблонь, вишен и слив, высаженных совсем недавно, а потому ещё маленьких.

Вот в такое прелестное место и переехал к старости мистер Монк; сперва он собирался полностью отойти от дел, но вскоре заскучал и вновь стал брать заказы. Нижний этаж дома превратился в лавку и мастерскую. В широком холле установили прилавок, несколько стульев и стол для ожидающих, по стенам развесили в изобилии искусственные цветы всех видов, от дикой марсовийской лаванды до экзотических гортензий и орхидей. В одной из гостиных сделали рабочее место и яркие электрические лампы, чтоб трудиться можно было даже после захода солнца; другую отвели под склад готовых изделий и необработанных ещё материалов: ткани, воска, проволоки, ниток...

Обо всём этом нам с Мэдди любезно рассказала мисс Дженнет Блэк, подмастерье мистера Монка, девица воистину преинтересная.

Во-первых, она носила только чёрное, словно молодая вдова — от платья и перчаток до шейного платка.

Во-вторых, коротко остриженные волосы её были белы как снег, а светлой, не тронутой ни единым лучом солнца коже могли позавидовать даже потомки самых благородных родов.

В-третьих, она говорила неизменно тихим голосом, точно где-то поблизости стоял гроб с покойником и рыдали безутешные родственники, коих ни в коем случае нельзя потревожить неосторожным словом.

— Мастер Горацио вернётся через полчаса, — предупредила она нас сразу, перед тем как усадить за стол для посетителей. — Но вам определённо стоит подождать, определённо. Прошу сюда...

Шелестя юбками из жёсткой тафты, мисс Блэк расхаживала перед прилавком, ни на мгновение не замолкая и постоянно перескакивая с одного предмета на другой.

— Лесные фиалки надо делать из шёлка, а садовые — из тонкого бархата, это азы. Разная фактура лепестка, разная нежность... У меня очень нежный организм: я даже дома не снимаю вуали, иначе тут же краснею. Работать приходится по ночам; впрочем, мастер Горацио это одобряет. Он говорит, что смерть отдана ночи... или ночь отдана смерти? Мой отец находит его слова весьма утончёнными. Он писатель, знаете? Пишет готические романы и статьи для журналов. "Парапсихическое", "Спиритические явления", "Обзор потустороннего", "Оккультный вестник", очень солидные издания. Вы встречались когда-нибудь с потусторонними явлениями, леди Виржиния?

Разговаривать с любым собеседником на бесконечное множество странных тем, не меняясь в лице, — одно из умений, которые прививает аристократическое воспитание.

— О, время от времени сталкиваюсь, — ответила я. — Обычно встречи приводят к обоюдным симпатиям и самым тёплым чувствам, но бывает и иначе.

— С миром мёртвых всё примерно так же, как с миром живых, только условностей меньше, — кивнула мисс Блэк. — С покойной Матерью-Королевой мы беседовали вполне дружески — ей так наскучило бытиё в фамильном склепе без достойных компаньонов, бедняжке... Моя мать, к слову, долго занималась воспитанием детей, пока не нанялась к моему отцу, чтоб позаботиться о его сыновьях от первого брака, моих единокровных старших братиках. Но отец женился на ней и убедил написать книгу о воспитании: это приносит больше денег. Книги можно писать о чём угодно, главное подобрать хорошего агента и оплатить рецензии в газетах... Вы уже писали книги, леди Виржиния?

— Нет, не приходилось.

— О, здесь нет ничего мудрёного. Если вам уже случалось заниматься тем, о чём вы пишете, добавьте под заглавием: "Такой-то раскрывает секреты и делится своим обширным опытом". Если же нет, напишите: "Сенсация! Откровения Такого-то, который никогда в жизни и близко не подходил к предмету обсуждения!". Публика любит и то, и другое... Один мой старший брат — адвокат, другой — доктор, третий выбрал военную стезю, таким образом, амбиции моих родителей полностью удовлетворены, и я могу заниматься чем угодно. Мне угодно заниматься мёртвыми цветами. Мастер Горацио очень меня ценит. Вы знаете, что он вообще-то не любит людей?