Осенние страницы

Пришла молоденькая женщина, в таком же мокром, как у Назария, плаще, разве что светло-серого цвета. Первым делом она пристроила мокрый зонт в угол, благо размеры прихожей позволяли. Отказалась от чая и поспешила за Таней, на ходу интересуясь, где родители двойняшек. Девушка быстро уладила дело, объяснив, что она старшая, а потому может и сама во многом разбираться. Например, предложить медицинские карты малышни и рассказать, как протекает болезнь и когда она, примерно, началась. Выяснив, что родители очень заняты, а старшая сестра и впрямь неплохо может рассказать то, что надо узнать врачу, женщина вошла в спальню к медвежатам, которые только что проснулись. Сонные, зевающие, а оттого благодушные и не капризничающие двойняшки заставили врача улыбнуться, хотя Таня поняла, что она давно бегает по микрорайону в дождь.

Осмотр длился недолго. Врач убедилась, что Таня записала все её рекомендации, и сама, заполнив карту, выписала для медвежат рецепт, похвалив за то, что успели прихватить начало болезни, а не стали тянуть. Как девушка поняла, похвала относилась к отсутствию у двойняшек насморка. И сама мысленно поблагодарила Демида.

Пока провожала врача, очень хотелось заглянуть в кухню, посмотреть, как там Назарий. Да и неудобно было его оставлять в одиночестве надолго, хоть он и сам её отослал, понимая, что нельзя иначе. Но пришлось сначала проводить женщину-врача, потом сбегать посмотреть, что там, у двойняшек, и пообещать им принести какао со сливками. После чего, оставив их на ковре с игрушками, прибежала к Назарию.

— Напои их, чем обещала, — спокойно сказал старик. — А потом посидишь со мной. Пока они играют.

И она даже не посмела спросить, откуда он знает, что они будут играть. Краем глаза заметила, что он и сам неплохо хозяйничает на кухне: долил себе чая, добавил в корзинку для печенья пряников из пакетов. И почему-то ей это понравилось, хотя она не любила, когда посторонние по-своему распоряжаются на её кухне.

Она отнесла горячий напиток и печенье медвежатам, предупредив их, что добавки не будет, поскольку позже накормит их посерьёзней — время чуть послеобеденное. И задержалась в спальне — не потому, что двойняшки потребовали от неё внимания, а потому, что хотелось проверить: правда ли, что они не видят сетей и извивающихся в них зубастых "тараканов" и пиявок. А удостоверившись, что слова Назария истинны и что медвежата в безопасности, она включила по просьбе малышни телевизор с мультиками и вернулась в кухню.

Уселась напротив пытливо поглядывающего на неё Назария и, стараясь на смотреть на шевелящиеся стены и потолок, сразу спросила:

— Почему сейчас?! Что произошло? Раньше они приходили в одиночку! Почему сейчас сыплются со всех сторон? Вы же сказали, что я неуязвима!

— А ты и осталась такой, — заметила Назарий. — Изменилось одно: твоё вИдение и твоё проклятие.

— Но почему?! Почему изменилось проклятие?!

— Вчера ты научилась не просто убивать тварей. Ты начала учиться колдовству и магии. Проклятие сработало на твою учёбу.

— Вы знали, что так будет? Знали?

— Нет, не знал. Пока не увидел твоё личное пространство. Для тебя это слишком тонкий уровень, — предупредил Назарий, когда она вздрогнула на месте, собираясь встать и бежать к зеркалу. — На курсе втором-третьем ты будешь видеть его. Но не сейчас.

— Я. Не. Понимаю, — отчеканила Таня, сама не веря в собственную решимость. — На чём основано проклятие, если оно... — И беспомощно замолчала, не зная, как высказаться.

Старик отпил чаю и кивнул — то ли ему, то ли, не глядя на девушку.

— Проклятие было на нежеланном ребёнке. Ты уже достаточно взрослая, чтобы принять это, не правда ли? Проклятие работало на то, чтобы твари подпространства угрожали твоему существованию. Родители (настоящие) сделали тебе защиту. Но защита начинает прогибаться, когда ты начинаешь учиться. Вывод: кто-то очень не хотел, чтобы нежеланный ребёнок стал колдуном или магом.

— Чушь собачья... — пробормотала Таня. — И что... мне с этим делать?

— Действие проклятья — ты приманка. Приманка для подпространственных тварей. Они стекаются к тебе, где бы ты ни была. Ну, что... Танька-нянька. Давай, рассказывай, что ты помнишь о родителях. Мне хватит часа, чтобы понять и защиту, которая скрывает от меня рисунок проклятия, и снять это проклятие.

Таня сглотнула. Пора решаться на то, чтобы изменить жизнь. Ведь если так будет продолжаться... жить в окружении тварей, пусть и скованных сетями Назария... Но мама говорила, что рассказывать про неё нельзя! Никому! Если расскажешь, придут злые люди — и Тане жизни не видать! Но Назарий... Он помогает! Или?..

Назарий смотрел в сторону, словно стараясь не мешать её решению. Смотрел спокойный, но девушка обратила внимание на его руки, вроде как безмятежно опущенные на стол, рядом с опустевшей чашкой из-под чая. Кисть в чёрных венах под тонкой кожей, испещрённой какими-то тусклыми разноцветными пятнами (экспериментирует со своими тварями?), подрагивала пальцами, выбивавшими неровный, синкопирующий ритм.

Благодаря этой руке (Назарий тоже беспокоился из-за неё!), Таня и решилась: "Что я могу рассказать о родителях, если помню — и то смутно! — только маму? Разве что..."

Она помнила, что он сказал в своём подмузейном подвале. А потому просто представила лицо матери перед глазами. Старик аж подпрыгнул на стуле, впившись взглядом в лицо Тани. А она продолжала вспоминать, как мама склоняется над её кроваткой и напевает что-то. Как говорит о том, что нельзя рассказывать никому, кто Танины настоящие родители. И Таня видит смутную высокую фигуру чуть вдалеке. Она не подходит к кроватке, но Таня до сих пор слышит невнятную речь, сказанную низким голосом. А потом снова мама. Она уже не просто склоняется над кроватью дочери, но что-то шепчет над дочерью, водя ладонями над её головой, а потом выпрямляется и, кажется, с трудом сдерживает слёзы. Но справляется с плачем и ободряюще говорит: "Ничего, Танюша, мы и сами справимся как-нибудь..."

Потом, когда девочка почти выросла и стала многое понимать, появился отчим, с которым мама была ласкова, но вокруг её улыбающегося рта навсегда застыла горечь...

— А потом мама умерла. — Таня снова сглотнула, хотя ничего не рассказывала вслух. — Отчим меня в детдом не отдал, а потом женился на Глории.

— Не женился, — сказал старик, напряжённо вглядывающийся в неё. — Не сам женился. Она по всем статьям должна была пройти мимо него, но твоя мама решила подстраховаться. Она не только заставила отчима оставить тебя при себе, но и свела его с той, чьи жизненные тропы шли рядом, но должны были разойтись.

— Это как?! — Таня откровенно была ошарашена.

— Они, твои официальные родители, должны были встретиться в следующей жизни, когда будут равны по положению, но не сейчас. Твоя мать была настолько сильной, что ради тебя сумела соединить их судьбы сейчас.

— Если она была сильной, то почему умерла?! — резко огрызнулась Таня. — Почему оставила меня с чужими?!

— Э... Объяснение, боюсь, тебя не убедит. Она была последней ниточкой, соединявшей её и врагов, желавших твоей смерти.

— Она умерла из-за меня? — прошептала девушка, вцепившись в край столешницы.

— Тебе не понравится то, что я скажу, — грустно ухмыльнулся старик. — Она умерла не из-за тебя, а из-за твоего отца. Ты была его отражением. И она хотела его сохранить.

Таня с минуту смотрела на него, а потом помотала головой.

— Я, наверное, слишком маленькая для некоторых вещей и... понятий, — с трудом проговорила она. — Или вы выразились как-то так, что я не понимаю.

Уже с кривой ухмылкой Назарий отвёл глаза и покивал.

— Есть вещи, которые понимает только влюблённая женщина. И понимает их она часто очень по-своему. Так и твоя мать. Некоторые акценты в своём положении она сместила очень странно. И не всем её понять.

Едва сохраняя состояние видимого покоя, чтобы позорно не разреветься перед Назарием, Таня шмыгнула носом и решительно спросила:

— А этого вам хватит, чтобы убрать тварей зазеркалья от меня и моих родных?

И тут же напряглась, готовая драться, если старик скажет, что родные ей отнюдь не родные. Но старик снова кивнул.

— Дай руку.

Она неуверенно протянула через стол руку. Его несоразмерно большие ладони будто спрятали её ладошку, сжав её. Больше он в её глаза не смотрел, а смотрел лишь на ладони, и она невольно подчинилась этому странному взгляду, одновременно чувствуя кожу этих старческих, но ещё крепких ладоней — кожу горячую и жёсткую, как будто Назарий работал где-то в кузнице, а не в лаборатории.

— Всё, — спокойно сказал он. — Я снял с тебя проклятие. Я снял с тебя родительскую защиту и поставил свою.

— И... что дальше? — только и сумела спросить Таня.

— Дальше — ты учишься в Аккиме и у меня. А я ищу тех, кто поставил на тебе проклятую метку — против всех общественных законов магов и колдунов.

— А как я буду учиться, если директор... — мрачно начала Таня.

— Ты хотела ходить на те уроки, которые тебе нужны, — напомнил Назарий. — Это во-первых. Во-вторых, Капитолина больше не директорствует в Аккиме.

— Как это? — обалдела девушка.

— Я поставил на вид комиссии по делам оступившихся (это старое название — и оно мне больше нравится), что она ментально давила на твоих официальных родителей, и это моё заявление подтвердили преподаватели, бывшие в тот вечер рядом с ней. Она дисквалифицирована, как маг, и снята с поста директора Аккима... Ну, всё. Завтра у нас две пары — не забудь прийти, иначе мне придётся прислать за тобой.

От его ухмылки она сразу вспомнила о лисичках.

И только проводив Назария и закрыв за ним дверь, она спохватилась и оглядела стены и зеркала. Тварей нет. Ушли, больше не притягиваемые проклятием?.. И сеть пропала. Она попыталась вернуть себе магически-колдовское зрение, которому научилась в подвале Назария, подозревая, что просто не перенастроила взгляд, а потому не видит... Сетей нет... Так легко он это сделал... Или это только ей, неопытной, так кажется?

Она хотела поразмышлять над странными новостями, которые заставили её не просто удивиться, но поразиться... Нежеланный ребёнок... Примерно она представляла себе, что это такое. Но она?.. Всегда казалось, что мама с папой были женаты, только потом с ним что-то произошло, и мама была вынуждена расстаться с ним. А теперь, оказывается... Любопытно, куда сунул все её документы отчим? В её свидетельстве о рождении отцом записан именно отчим, что странно, потому что он появился после её рождения. Через несколько лет. Или... Мама была такой сильной колдуньей или магом, что сумела даже государственную бумагу преобразить по-своему? Спросить у отчима?

Медвежата вывалились из спальни как-то не очень вовремя. Но у детей, которые шикарно болели — без насморка, хоть и с температурой — не было желания думать о таких важных понятиях. Оба бросились к Тане с требованием:

— Танька, есть хотим! Какавки — мало было! Дай мюслю!

— И как вам она не надоест? — пробормотала она, с трудом поднимая Митеньку на руки и одновременно пытаясь отодрать от ноги вцепившуюся в неё Оленьку, здорово похожую на медвежонка-панду. — Сначала поедим куриного бульона, а потом будете есть сладкое! Поняли!

— Нет! — закричал Митенька. — Сначала мюслю! А потом ещё мюслю! Танька, а гости когда ещё придут? Пусть сегодня, ага?

— Хочу гостей! Хочу гостей! — обрадовалась Оленька и отцепилась от ноги Тани.

— А вот сейчас позвоню и спрошу у гостей, хотят ли они прийти к тем, кто куриного бульона не ест! — пригрозила девушка, ухитрившись взять медвежат под мышку, и потащила обоих в кухню.

— Позвони-и! — обрадовался и Митенька. — Пусть тот лысый принесёт ещё мёду!

— Он не лысый, а бритый!

— Волос нет — значит, лысый!

— Сначала куриный бульон! — завопила девушка.

— А ты пригласи гостей, — таинственно сказала Оленька из-под мышки, и Таня наконец выгрузила их на стулья в кухне. — Может, им твой бульон тоже понравится. А ещё! Мы им мюслю, а они нам — мёд!

Таня скептически посмотрела на медвежат, с интересом глазеющих на неё, и вдруг подумала, что мысль-то здравая. А вдруг Демид с одногруппниками голоден после пар? А бульона у неё много — целая скороварка! Глория этого есть не будет, а отчиму много ли надо? Да и наварит ещё она бульону. А куриный суп с вермишелью у неё всегда неплохой получается. Наверное, они не откажутся?..

Через полчаса, после окончания третьей пары, на кухне, за полностью накрытым к обеду столом, сидели пятеро довольных студентов и счастливые медвежата. Сама удивлённая, Таня напоследок оглядела накрытый стол и, наконец, присела рядом с Ксенией. Та всё беспокоилась:

— А твои родители не нагрянут, случайно?

— Нет, не нагрянут, — ответила Таня, улыбаясь её радости при взгляде на стол и на тарелки: "Домашнее!" — Они всегда приходят точно в шесть.

— Таня, ты просто чудо! — восхищался Никита, на чьи длинные волосы Оленька глазела, открыв рот ("Дяденька же!"), а сама Таня всё неверяще поглядывала на окна, за которыми сияло такое ясное солнышко!

Дамир пускал пыль в глаза восторженно пищавшим детишкам своими огненными бабочками и привычно издевался над хмуро вздыхающим Ярославом, а Демид исподтишка посмеивался над обоими. Они все ели быстро, потому как перед четвёртой парой перемена хоть и была, но всего пятнадцать минут. Как выяснилось, Таня очень даже вовремя сбросила эсэмэску Ксении с вопросом, сумеет ли перевести их всех Ярослав, чтобы группу можно было угостить обедом. Ярослав перевёл студентов в два приёма, и первым делом, когда они все собрались на кухне, Таня с тревогой спросила у них, правда ли руководство Аккима поменялось. Её уверили, что так и есть. И, пока гости угощались, она начала привыкать к странной мысли, что, кажется, теперь она и впрямь может перевестись из обычной школы в академию, в которой учатся такие необычные люди.

И, перед тем как ребятам исчезнуть из прихожей, Дамир вдруг взглянул на неё уже не тем хохмачом, каким выглядел за обеденным столом. И она здорово пожалела, что рядом остальные и что нельзя спросить о зажигалке. А перед последним уходом, с Ксенией и Демидом, Ярослав вполголоса сказал:

— Я очень буду рад, если ты станешь ходить в Акким.

Она улыбнулась ему и попрощалась.

Вернувшись в спальню, куда ребята помогли ей перенести засыпающих, но всё ещё возбуждённых странными гостями медвежат, Таня прикусила губу. Нет, так напролом, очертя голову, в такое приключение, как Акким, бросаться нельзя! Сначала она походит к Назарию и на те лекции, которые ей нравятся, а потом — потом посмотрим.

Девятая глава

Одно дело — что-то твёрдо решить для себя. Другое — обнаружить множество мелких, но устойчивых препятствий, готовых с лёгкостью обрушить только что принятое решение. Впрочем, болеющих двойняшек мелочью не назовёшь. Вот куда с ними на уроки? Хоть бы и не в академию?

И хорошо, что Глория страшно боится болезней: привычно зайти к своим детям вечером и коротко поболтать с ними перед сном она отказалась наотрез. И Таня сдержать хихиканья не сумела, когда мачеха в истерике заявила: