Осенние страницы

Она отдала фотографию брату и сказала:

— Я помогу тебе. Денег своих у меня больших нет, но я найду, чем тебе помочь.

А он снова повесил голову.

— Деньги у меня есть — и много, — мрачно сказал он. — Меня именно на них и ловят. Когда я пытаюсь снять то, что Мары положили на мой счёт, они тут же находят меня.

— Забудьте, — посоветовал Назарий. — Мне надо кое с кем поговорить, а потом придумаем, как организовать дело, чтобы Мары от тебя отстали. Так что, Таня, иди с Дамиром в детский сад. Даниил снова будет сопровождать тебя повсюду, пока не разберёмся с Марами. Они ведь теперь будут искать охотников, поскольку нашли отличный способ разбираться со своими жертвами. Моя защита на вас, конечно, неплоха, но с Марами надо быть настороже. Они вечно ищут способы лишить защиты всех подряд, а значит — изучают возможности уничтожать их.

— Подождите! — схватил Феликс Таню за руку. — Какие дети?! Я видел их в прошлый раз. Кто они?

— Мои сводные братишка с сестрёнкой, — объяснила Таня и обратилась к Назарию. — Дядя Назарий, мы предупреждены. Как быть с остальными из группы охотников?

— Их четверо. Дамир и ты позвоните им по дороге — вот и предупреждение.

— Ну что? — сказала Таня, оборачиваясь к Феликсу. — Рада была узнать, что у меня есть брат. До недавнего времени я считала, что я абсолютно одна.

— Я тоже рад, — негромко сказал тот. — До недавнего времени я считал, что тоже один на всём белом свете. Бабушка предала, и я не могу считать её родной душой.

Он шагнул к ней и осторожно обнял. Таня немного смутилась, непривычная к таким проявлениям чувств, но ощутив, как он напряжён, и сама крепко обняла его. Отступила и улыбнулась.

— Теперь мне сам чёрт не страшен! Ладно, до завтра!

— Пока, сестрёнка...

Уже у двери она снова обернулась. Брат стоял какой-то потерянный. Но она понадеялась, что Назарий быстро вернёт его к жизни.

... Они быстро поднимались по музейным лестницам, прижимая мобильники к уху. Договорились звонить так: Дамир взял на себя Демида, который должен будет предупредить свою подругу Ксению и Ярослава с его телохранительницей, а Таня пыталась дозвониться до Никиты. Не повезло: по расписанию в Аккиме шли занятия, и ребята сбрасывали их звонки. Наконец Дамир предложил послать им эсэмэски, чтобы перезвонили, потому что в сообщениях не передать то чувство тревоги, которые одногруппники должны ощутить, чтобы поостеречься.

И у самого выхода из музея Дамир остановил Таню.

— Таня, я думал, ты... — сочувственно и неловко начал он. — Ты из большой семьи. А ты...

— Не надо! У меня и есть большая семья! — отрезала она. — У меня есть родители и младшие брат с сестрой! — Но, помолчав, пока выходила на улицу, вздохнула и попросила: — Дамир, нашим не говори, ладно? Жалеть будут, а я этого не люблю!

— Не скажу! — пообещал он и взглянул на противоположную сторону дороги. — Смотри! Машина Даниила! Мы с ним проводим тебя и твоих двойняшек от садика до дома. А завтра будем ждать с утра у подъезда, чтобы охранять тебя по полной.

Таня открыла рот, чтобы спросить: "Тебе-то ещё зачем приходить? Спал бы да спал, чем спозаранку вставать и ко мне ехать! Тем более — и для тебя опасно!" Но, подумав, слабо улыбнулась: видеть каждое утро и каждый вечер в течение неопределённого времени "дяденьку с бабочками" — это здорово! Тем более внезапно объявившийся брат до сих пор заставлял Таню чувствовать себя выбитой из колеи. А Дамир рядом — это странная, но стабильность.

Когда уже в машине Даниила они разослали эсэмэски своим ребятам, Таня задумчиво спросила:

— Дамир, как ты думаешь, мы этих Мар одолеем? Что-то мне как-то жутко, когда о них думаю...

— Мне кажется, все Мары против нашего святого Назария — беззубые детки.

— Почему ты так думаешь?

— Твой брат не слишком обученный, но, судя по его путешествиям по подпространствам, он прирождённый охотник. Помнишь, что он сказал в часовне, когда увидел Назария? Вот поэтому я и думаю так.

Напрягшись, Таня вспомнила краткий эпизод: старик появился в тёмном углу, и Таня попыталась успокоить Феликса, сказав, что этот человек — тоже охотник. И Феликс, глядя на Назария, прошептал: "Ничего себе... тоже охотник..." Что увидел её старший брат в Назарии? Чему удивился? Пока это тайна. Но даже эта малость — "ничего себе, тоже охотник!" — и в самом деле убеждала, что Назарий сумеет помочь Феликсу и остановить беззаконие, которое творят Мары.

Двадцать первая глава

Поставив стремянку ближе к шкафу, она залезла к антресолям, открыла дверцы, и внизу запрыгали медвежата:

— Та-ань! Посади нас туда, а-а!

Этот шкаф двойняшки любили. Но ещё больше обожали верхнюю часть, нависающую над основной мебелью. Таня скептически глянула на них сверху вниз, а потом пожала плечами: "Почему бы и нет? Пусть здесь поползают! И родителей пока нет, ворчать не будут!"

У Глории всегда было какое-то лихорадочное и даже болезненное стремление найти город, в котором можно осесть надолго, если не навсегда. Из-за двойняшек Таня иногда злилась на мачеху: только устроились в новой квартире, только начали привыкать к месту и к друзьям-подружкам в очередном детском саду, как Глория решительно заявляла, что данный город её абсолютно не устраивает — и вся семья резко снималась с места. Тане иной раз казалось — они все похожи на небольшую стайку воробьёв: только что прыгали на одном месте — и вмиг суетливо вспархивали и неслись в неизвестность, куда глаза глядят... Сначала казалось, она ищет город, в котором есть подходящее светское общество для такой капризной мадам, как она. Но недавно, размышляя о странном желании Глории найти идеальный город, Таня мельком подумала: а не является ли это постоянное бегство с плохо насиженного места следствием маминого заклятия на семью для своей дочери? Но предположение так и осталось предположением, поскольку подтвердить его было нечем. А к Назарию лишний раз Таня обращаться не хотела. Хотя и было смутное подозрение: не здесь ли, не в этом ли городе, должны были познакомиться Глория и отчим в своих будущих жизнях? Но согласится ли старик с этим подозрением?

Особенностью семейного бегства являлось то, что Глория с отъездом бросала не только едва приобретённую квартиру, но и всю мебель, которую успели в неё закупить. Как с квартирой, так и с мебелью, а также посудой решали проблему её богатые родители. Эти добродушные люди, легко принявшие Таню своей приёмной внучкой, спокойно и даже где-то философски относились к метаниям единственной дочери из города в город.

С собой в дорогу Глория брала только одежду и обувь, всякую мелочь, наподобие сумок и детских игрушек, и даже, как ни странно, постельное бельё. Впрочем, его выбрасывали сразу послед переезда. И сразу после переезда, чуть только покупалась мебель, все коробки и сумки, набитые той самой одеждой, обувью и прочим барахлом, закидывали на полки всех шкафов, какие только ни приобрели, и на те же антресоли.

В последний переезд двойняшки обнаружили, что верхние шкафы — это клондайк для поиска совершенно обалденных сокровищ. А ещё — просто "здоровское" место, где можно устраивать берлоги из того "строительного материала", которым набиты антресоли и который родителям неинтересны.

Болтая ногами в воздухе и сидя, чуть согнувшись, посередине полки с отодвинутыми в стороны дверцами, Таня строго следила, чтобы двойняшки не свалились с этакой высоты (антресоли-то — под потолок!), одновременно пытаясь разыскать в творимом хаосе (медвежата заново строили свои берлоги) чёрную дамскую сумку.

— Та-ань, а можно сюда одеялко? — вылезла из тёмного угла запыхавшаяся Оленька. — У меня здесь тайная спаленка будет!

— И мне! И подушку! Ой!..

Двойняшки, стоя на коленях и вцепившись в край полки, восхищённо проследили, как нечаянно сброшенная Митенькой большая картонная коробка с треском грохнулась на пол, щедро разбросав по детской своё содержимое.

— Спускаемся! — железным тоном скомандовала Таня и за шкиряк домашних рубашонок жёстко поймала прыснувших было по углам медвежат, не желавших покидать уютные пещерки.

— Да-а! — обиженно запричитала Оленька, стараясь за спиной старшей сестры пнуть брата. — Митька виноват, а я из-за него должна, да?.. А-а!

— Сама дура, — проворчал медвежонок. — Та-ань... Ну ещё маленько-о!

— Где ты научился говорить нехорошие слова? — строго выговорила девушка, стаскивая с полки сначала смирившуюся и пригорюнившуюся Оленьку, а потом Митеньку. И — помалкивая о том, что обрадовалась свалившейся коробке! Что боится оставлять малышню наверху (ещё плюхнутся вниз без её постоянного присмотра!), пока она будет потрошить неожиданно вылетевшую из коробки искомую сумку. — Сначала соберёте мне всё, что упало. А потом я ещё подумаю, возвращать вас наверх или...

— Вс-сё из-за тебя...— прошипела Оленька, суженными со злости глазами глядя на брата и садясь перед коробкой на корточки.

— Ну и что? — буркнул Митенька, без разбора пихая в коробку всё, что в руки горстями попадало.

Через минуту двойняшки замолкли, замедлив суматошные движения и уже с большим интересом присматриваясь к вещам, которые складывали в коробку. Ещё через минуту Митенька красовался в маске для подводного плавания, разглядывая себя в карманном зеркальце, обрамлённом мягкой пластиковой обложкой, и издавая невразумительные, но довольные вопли, а Оленька, радостно хихикая, глазела на него через монокуляр от сломанного бинокля. Обменявшись затем своими необычными игрушками и насладившись игрой с ними, медвежата кинулись разбирать как валявшиеся на полу предметы, так и те, что оставались в коробке, оставив, наконец, Таню в покое.

А она сидела неподалёку, время от времени приглядывая за ними, и рылась в старой сумке. Глория никогда не лезла в эту сумку, после того как Таня объяснила, что этот старенький предмет — единственное наследство от умершей матери. И мачеха совершенно спокойно принимала желание девушки перевозить сумку с той кучей барахла, которое постоянно путешествовало с ними.

В первую очередь Таня вынула из бокового кармашка конверт с листочками бумаги, в которых нет ничего интересного для постороннего человека. Расправила один лист: "Танюшкин! Тортик без меня не ешь!" Мама ушла на работу, оставив дочку дома, — та привыкла к таким уходам и хозяйничала по дому. Таня вглядывалась в буквы, чувствуя, как частит сердце. Торт лежал в холодильнике и дожидался вечера, когда мама должна была поздравить маленькую именинницу. Ещё один лист с торопливыми буквами: "Таня! Тётя Клава придёт в два часа! Пусти её, она разогреет тебе суп и кашу!" Девушка перебирала бережно хранимые в конверте листочки и в деталях вспоминала каждый день, когда они были написаны... Но спохватилась. Двойняшек чем угодно увлечь легко, но скоро придут родители. Она торопливо сунула листочки в конверт и вернула его на место. Со дна сумки достала старенькую косметичку и открыла её. Среди памятной мелочи, которую она высыпала на ковёр и разобрала, нашлась цепочка со странной фигуркой. Мама ничего о ней не рассказывала, и, когда Таня рассматривала зверюшку, нанизанную на стрелу, она сначала жалела её. Потом, когда зверьё начало буквально преследовать, она поняла значение фигурки. Но не поняла, почему эта фигурка хранилась у мамы.

Феликс сказал, что она должна была получить фигурку в шестнадцатилетие. Но Таня нашла странное украшение гораздо позже... Она задумчиво хмыкнула. Даже не так. Не нашла. Видела несколько раз, когда перебирала сокровища, оставленные мамой, но не придавала странной штуковине значения.

Сейчас же она, посидев немного в раздумьях, надела цепочку на шею и спрятала её, по примеру брата, под свитером.

Вечером, когда двойняшки были уложены спать и вскоре засопели, она постояла немного перед окном. В комнате горела только настольная лампа, не мешая смотреть на улицу, где снова неуверенно заморосил ночной дождь и, кажется, с мокрым снегом. Асфальт постепенно темнел и начинал блестеть, и дорога перед домом, у бордюров, начинала смутно белеть. Фонарь напротив вскоре заслезился белыми длинными каплями с края лампы. Бездумно поглядев на него, Таня вздохнула, вышла из детской и нерешительно подошла к спальне родителей. Подняла руку, собираясь постучать, но, услышав звуки невнятного разговора на кухне, поспешила туда. Оказалось, у Глории разболелась голова, и отец заварил для неё чай.

— Дети спят? — ломким от боли голосом спросила Глория.

— Спят, — ответила Таня, размышляя, попросить ли Демида, чтобы он посмотрел втихаря мачеху и объяснил, что можно ей дать, чтобы голова не болела. На время отогнала мысли о Демиде и прислонилась к косяку двери, спрятав руки за спину. — Мне надо с вами поговорить. Даже не поговорить, а кое-что сообщить.

— И что же это? — спросил отчим, подёргивая за ниточку пакетик с чаем, который окунул в чашку с кипятком.

— У меня нашёлся старший брат! — выпалила она одним духом.

Через минуты ошарашенного молчания родители заговорили разом:

— Ты скоро уйдёшь от нас? — высоким голосом спросила мачеха.

— Ты уверена, что это не мошенник? — встревоженно заговорил отчим. — Он предоставил тебе доказательства, что он твой брат?

Нетрудно было сообразить, что пролетело в мыслях Глории: а как же двойняшки? А как же квартира? Как же хозяйство? И кто будет готовить на кухне?.. Зато отчим в первую очередь забеспокоился именно о падчерице...

Поэтому Таня сначала взглянула на мачеху и спросила:

— А вы хотели бы, чтобы я ушла?

— Нет, что ты! — взволнованно сказал отчим. Он подошёл к ней, всё ещё стоящей в дверях кухни, и неловко обнял за плечи. — Девочка, ты ведь нам родная! Мы, и младшие тоже, не представляем жизни без тебя! Я никогда не думал о тебе, как о падчерице! И стоит ли с бухты-барахты принимать такие важные решения?! Не уходи! Глория, подтверди, что ей не нужно уходить!

Отчим оглянулся, а Таня рванула к Глории. Та сидела на стуле и плакала, закрыв лицо руками. Девушка ещё никогда её такой слабой не видела. Схватив её за руки, Таня, не зная, как успокоить, затрясла её:

— Глория! Я и не думала уходить! Почему вы решили, что я ухожу?! Я же просто сказала, что у меня нашёлся брат! Не плачь, Глория! Я не ухожу!

А сама снова лихорадочно думала: мама сделала на Глорию заклятие! Не оттого ли Глория так бурно переживает из-за торопливо придуманного ухода падчерицы?! Не потому ли, что трёхмесячное спокойствие в этом городе для неё внезапно прекратилось?

Именно поэтому последние слова о том, что не уходит, Таня выкрикнула грубо — чтобы эту грубость мачеха услышала.

Дрожащие тонкие пальцы, мокрые от слёз, легли на руки Тани.

Девушка могла злиться на мачеху из-за равнодушия к двойняшкам, из-за нежелания что-либо делать по дому, из-за отношения к отчиму... Но, увидев потёки косметики под глазами Глории...

Правда, Глория не была бы Глорией, чтобы не уцепиться за слова падчерицы в этой ситуации, чтобы истолковать их по-своему. Аккуратно промокнув глаза и лицо салфетками, мачеха ломким голоском обиженной девочки спросила: