Спартак 2

Обрадованный столь удачным разрешением одной из своих проблем, Лукулл приступил к решению другой — заключения мира с Митридатом, а точнее сказать с его зятем, Тиграном. Так как именно у него разгромленный в пух и прах понтийский царь и нашел убежище.

Прекрасно понимая, что властитель Армении представлял собой серьезную силу и вступать с ним в открытый конфликт, означало затянуть Восточную войну минимум на несколько лет, Лукулл решил разрешить возникшую проблему сугубо мирным путем. С этой целью, он отправил к Тиграну посольство во главе с Клодием Аппием, который приходился братом жене римского полководца. Ему было поручено уговорить армянского владыку выдать Митридата и заключить мир с Римской Республикой в лице проконсула Лукулла.

В сопровождении небольшой свиты, Аппий благополучно преодолел горы Малой Армении и благополучно добрался до берегов Евфрата, пересек его и оказался в Антиохи. В этом недавно покоренном Тиграном греческом городе находилась походная ставка армянского царя. Самого владыки в городе не было, он покорял финикийские города на побережье Средиземного моря, и царские сановники предложили Аппию, дожидаться в Антиохи возвращения своего правителя.

Об этом, Клодий известил Лукулла письмом, а сам тем временем стал налаживать контакты с местными греками. Оказавшись под властью армянского царя, они очень страдали от его деспотичного правления. Под влиянием своих многочисленных побед Тигран преисполнился дерзостью и высокомерием к своим новым подданным, считая, что только силой и строгостью он сможет удержать их в повиновении.

Стремясь как можно прочнее и крепче привязать к себе завоеванные земли, Тигран принялся активно переселять греков в Месопотамию из Каппадокии и Киликии, заменяя их армянскими переселенцами. Кроме этого, он требовал от греков, чтобы они постоянно восхищались своим новым властителем, так как их в его владение отдали сами великие боги.

Кроме греков, Тигран переселил в Месопотамии многих арабов из кочевых племен проникших и осевших на землях Палестины и Сирии. В его ближайшем окружении было несколько местных царей и правителей, которых армянский царь превратил в слуг. Когда он ехал на коне, им приказывалось бежать рядом с ним, а когда Тигран отдыхал, они стояли поодаль в ожидании царского поручения подать или принести что-либо повелителю.

Чтобы ни у кого из них не оставалось иллюзий в отношении своей дальнейшей судьбы, Тигран придумал для них специальную позу, со скрещенными на груди руками. По мнению царя, она наилучшим образом выражала их признание своего нынешнего рабского положения. Принимая её, они как бы отдавали в полное и безраздельное распоряжения господина свою душу, свое тело и свободу, и были готовы выполнить безропотно любой его приказ.

Слушая эти жалостливые речи греков и арабов, Аппий выражал им сочувствие, обещал поддержку со стороны Лукулла и Римской Республики, но при этом советовал грекам воздержаться от открытого выступления против Тиграна.

— Время этому пока ещё не пришло — хитро говорил римский посол, не рискуя переходить черту, которая разделяет обязанности посла и лазутчика.

Пока Аппий ловко балансировал у этой черты, Лукулл подходил к Амисе, которая представляла собой хорошо укрепленную крепость. Командовавший гарнизоном грек Каллимах был искусным военачальником, и приход римских легионов не застал его врасплох. Многочисленные запасы крепости позволяли ей выдержать длительную осаду, питьевые цистерны были полны водой, а крепостные стены укреплены и обновлены. Мало того, на стенах в большом количестве находились многочисленные виды боевых машин, готовых обрушить на врага град стрел, камней и копий.

Силу их римляне ощутили на себе во время своего первого штурма Амису. Когда, не ведая, что скрыто на стенах неприятеля попытались взять крепость лихим приступом. Тогда град стрел и копий, выпущенных по атакующим римлянам, хорошо проредил их ряды, а тяжелые камни и бревна, сброшенные вниз при помощи поворотных механизмов, уничтожил их штурмовые лестницы, по которым они пытались ворваться в Амису.

Но и это было не все, что приготовил им Каллимах. Когда по приказу Лукулла римляне построили две деревянные осадные башни, с которых они собирались обстреливать стены крепости, мастера Каллимаха смогли поджечь их, при помощи катапульт, что метали во врага обмотанные горящей паклей тяжелые копья. Выпущенные могучими машинами, они с легкостью пробивали все облитые водой шкуры, которыми римляне пытались защитить свои башни от вражеских снарядов.

Напрасно находящиеся в башнях воины пытались бороться с огнем и тем самым спасти свои осадные сооружения. Все они погибли либо от стрел и копий, что неудержимым ливнем летели в их сторону, либо от дыма и пламени, что неудержимо охватывало их деревянные конструкции.

Башни горели весь день, весь вечер и были прекрасно видны в наступившей ночи. Казалось, ничто не могло помочь римлянам сломить упорное сопротивление противника, но не зря Лукулл говорил всем и вся, что сами боги помогают ему в этом походе. Взять Амису ему помог его величество Случай, в лице перебежчика.

На допросе, который учинил ему сам Лукулл, он ничего секретного и тайного сообщить не мог. Будучи простым воином наемником, он не знал ни потайных ходов внутрь крепости, ни того, где находятся питьевые цистерны, в которые с гор сбегает в город вода. Даже примерное количество метательных машин и их месторасположение на стенах он не мог назвать Лукуллу. Единственное, что он знал точно, так это час, в который Каллимах отпускал своих солдат на отдых, а также указал место на стене, где недавно нес службу.

Именно туда и нанес свой внезапный удар Лукулл и удача ему сопутствовала. Несший службу малочисленный караул не смог остановить римлян и потрясая мечами, легионеры сначала поднялись на стену, а затем захватили весь её участок между двумя башнями.

Когда поднятые со сна воины Каллимаха, разрозненными отрядами вступили в бой с римлянами, они не смогли противостоять врагу. Одно дело храбро защищать крепостные стены и совсем иное бороться на маленьких улочках с потоком легионеров, хлынувших через стену.

Страх и оторопь при виде ворвавшихся в крепость римлян взяла не только воинов, но самого Каллимаха. Не поверив в то, что Амису можно отстоять, он малодушно бежал на корабле, приказав предварительно поджечь город, дабы затруднить свое преследование.

Будь исполнители его приказа храбры и верны своему командиру, наверняка римлянам достались бы одни обгорелые головешки, но те, кому Каллимах отдал приказ, были также сильно напуганы, как и он сам. Потому, зажженный ими огонь охватил только часть стен и небольшую часть города. Кроме этого, вскоре пошел сильный дождь и не дал пламени набрать полную силу, на которую рассчитывали поджигатели.

Увидев, что в городе начался пожар, Лукулл стал требовать от солдат, чтобы те боролись с пламенем и спасали мирных жителей Амису, но легионеры ничего не хотели слышать. Ворвавшись в город, они принялись яростно грабить его, не обращая внимания ни на приказы своих командиров, ни на мольбы горожан, ни на языки огня охватившие дома. Потом, уцелевшие жители со скорбью говорили, что неизвестно, что было меньшим из двух обрушившихся на них зол в этот день, пожар устроенный Каллимахом или грабеж солдат Лукулла.

Тронутый их отчаянным видом, вступивший в город на следующий день Лукулл постарался помочь Амисе оправиться, насколько это было возможно. Большую часть домов, что пострадали от пожара, он велел отстроить в своем присутствии, а тем, кто лишился всего своего имущества в результате грабежа солдат, выдал по двести драхм денег из личных средств вместе с одеждой, если у них её не было.

Также, желая сохранить Амису как полноценный город, Лукулл разрешил всем грекам из окрестностей или других мест Понта селиться в нем. Кроме этого, он прирезал к землям города сто двадцать стадиев и раздал их переселенцам и пострадавшим в вечное пользование.

За этим благопристойным занятием и застали проконсула страшные вести из Италии о падении Рима. Узнав об этом, Лукулл немедленно объявил в лагере трехдневный траур, после которого собрал большой военный совет. В него вошли не только преторы, легаты и трибуны войска, но даже большая часть центурионов. Следуя примеру своего наставника Суллы, Лукулл провозгласил себя диктатором, и это его решение поддержало подавляющее число приглашенных на совет людей. Многие из них откровенно не любили Лукулла, но оказавшись перед трагическим фактом гибели высшей власти Римской Республики, предпочли поддержать удачливого в войне полководца, сочтя его временной фигурой на вершине властного поприща.

Получив одобрение со стороны войска, Лукулл тут же приступил к формированию Сената, в состав которого ввел многих из своих военных помощников. Все ожидали, что первые указы новоявленного органа будут направлены на укрепления личного положения Лукулла, но оказалось иначе. С первых дней своего диктаторства, Лукулл начал бороться с произволом ростовщиков и откупщиков в Азиатской провинции Рима и вновь завоеванных земель. Сначала он запретил брать за ссуду больше одного процента, затем ограничил общую сумму процентов размером одной ссуды и наконец предоставил право заимодавцу право лишь на четвертую часть доходов должника. Ростовщик, включая проценты в сумму первоначального долга, терял все.

Подобные действия незамедлительно превратили Лукулла в злейшего врага ростовщиков, но придали диктатору любовь и поддержку со стороны простых людей. Вся римская Азия только и делала, что хвалила своего диктатора.

Желая ещё больше добиться их расположения, Лукулл приказал провести игры, которым скромно дал собственное имя. На них было разыграно множество призов и наград, так как по воле учредителя в соревнованиях награждались все, и победивший и проигравший.

Игры подходили к концу, когда бессмертные боги вновь явили к диктатору свою великую милость. Узнав о падении Амисы, сын Митридата Махар, правивший по ту сторону моря в Боспорском царстве прислал Лукуллу золотой венец стоимостью в тысячу золотых монет с просьбой признать его другом и союзником римского народа.

Об этой радостной вести глашатаи немедленно объявили народу, что вызвало бурю радости и ликования, так как это были первые радостные вести после известия о падения Рима.

Сумев, таким образом, навести порядок и спокойствие среди населения провинций, и заручиться поддержкой своих солдат за счет Амисы, Лукулл приступил к решению последней из своих задач — заключения мира на Востоке. Без этого, скорое возвращение в Италию было невозможно, а письма, приходившие от Аппия, не сулили римлянам ничего хорошего. Ибо гордыня и тщеславие армянского царя превосходила вершины Арарата.

Узнав, что его ждет римский посол, Тигран решил устроить торжественное возвращение в Антиохию из палестинского похода со сказочным размахом. Все воины и всадники, участвующие в этом шествии, были одеты в богатые одежды специально для этого им выданные. Слуги, сопровождавшие царя, также не уступали своими нарядами иным царским вельможам.

Специально для этого случая Тигран пересел в позолоченную колесницу, чьих лошадей под уздцы вели пленные цари и правители. В отличие от разодетых слуг, на них были надеты короткие простые хитоны и сандалии, что сильно выделяло их из общей картины.

Сам Тигран с высокой тиарой на голове был одет в легкий доспех, украшенный драгоценными камнями, а плечи его были покрыты золотистым плащом. Специально назначенный слуга нес за колесницей царское знамя, где на красном фоне расположились два орла, а между ними находилось солнце.

Впереди колесницы шли женщины, в чьих руках были большие подносы наполненные лепестками алых роз. Они разбрасывали их на пути следования армянского владыки и призывали толпу зевак кричать: — Слава царю царей Тиграну Великому!

Для любого жителя Востока подобное шествие отрада души и наслаждение сердца, но на молодого римлянина, она не произвела большого впечатления. Единственный вопрос, который он задал стоявшему рядом с ним греку Метродору, касался стоимости роз разбросанных перед Тиграном. Когда же тот назвал цену, то изумленный Клодий только развел руками от изумления от столь варварского расточения денежными ресурсами.

— Я бы понял царя, если бы он эти деньги потратил бы на обеденное застолье с многочисленными изысками как соловьиные языки или фазаньи мозги, египетскими финиками и жареными павлинами, самосской камбалой и фалернское вино. Полученное удовольствие и приобретенная слава стоят денег, но чтобы деньги без всякой нужды бросать под ноги толпе — это мне непонятно.

Грек, естественно, не преминул передать слова Аппия Тиграну, чем очень удивил и озадачил своего владыку. Впервые за все время пока он царствовал, а точнее сказать глумился над народами, он услышал прямую и открытую критику в свой адрес.

Сумев скрыть свои чувства под маской холодного величия, Тигран приказал на следующий день привести к нему римского посла, что вызвало удивление у придворных. Ранее, желая показать свою значимость и величие, Тигран заставлял послов месяцами ждать аудиенции с ним.

Видя, какую реакцию, произвели его слова на придворное окружение, государь милостиво пояснил им причины, которые побудили его сделать это.

— Посланник Лукулла уже истомился в стенах Антиохи, ожидая моего возвращения. Думаю, что не стоит выделять его из общего числа ждущих встречи со мной послов, увеличивая срок его ожидания — говоря так, Тигран делал вид, что оказывает милость Клодию, хотя двигал им сильнейший интерес к личности римского посла.

В назначенный час, Аппий предстал перед сидящим на троне царем, одетый в богатую одежду, но без каких-либо излишеств. Это сильно отличало его от разряженных в золото и парчу царских придворных и самого Тиграна, который во все глаза смотрел на Клодия.

Первое, что его поразило, так это молодость посла. Обычно столь важную миссию как переговоры отправляли мужей мудреных жизненным опытом, достигших определенных высот и имевших, что терять от неудачи в переговорах. Здесь же, перед царем стоял молодой человек, который только оглашал полученное от Лукулла послание и больше ничего.

Ровным и спокойным голосом, Клодий прямо и просто заявил, что пришел к царю армян Тиграну для того, чтобы либо получить Митридата для того, чтобы он был проведен в триумфальном шествии Лукулла, либо объявить Тиграну войну.

Услышав подобные речи, все придворные как один обратили свои взоры на царя, ожидая, что тот скажет в ответ. Признает слова Клодия оскорблением своего величия и прикажет выпороть его, как это было с послом Антропогены, что подобно Аппию оговорившись по ошибке, назвал Тиграна просто царем, а не титулом "царем царей" как то того требовал придворный этикет. Или же не желая портить отношения с Римом в лице Лукулла, просто выставит посла прочь из города до захода солнца, однако деспот вновь их удивил.

Выслушав перевод речи Аппия с невозмутимым лицом и деланной улыбкой, Тигран сказал, что Митридат его близкий родственник, царь и он не может решать его судьбу без его участия.