Окклюменция

— Эй! Аллё! — Джоу щёлкал пальцами у Гарри перед носом. — Ты заснул там?

— Нет, я... Я хочу знать, что же там всё-таки было.

Джоу смерил его цепким взглядом, встал и потянулся:

— Ну... тогда я пойду разведаю, что сталось с миссис Снейп.

Глава 18. Ангст #2

Завернув метлу в плащ-невидимку и припрятав её в развесистом кустарнике, Гарри прошёл вдоль забора за угол, к парадному входу, и позвонил в видеофон. Минуты две он сбивчиво объяснял ворчливому охраннику, к кому и зачем пожаловал, потом дверь с неприятным писком отворилась, и Гарри прошёл на территорию маггловского пансиона для душевнобольных. Именно здесь, как выяснил Джоу, с диагнозом "манифестная шизоэпилепсия" проживала ныне миссис Снейп, в девичестве Эйлин Принц.

Надо ли говорить, что Гарри был совершенно не рад, когда узнал о таком положении дел. Мысль, что придётся общаться со Снейповой матерью, его и так не вдохновляла, а уж если она ещё и чокнутая с диагнозом... С другой стороны, могло быть хуже. Она могла, скажем, быть уже мертва. Или страдать амнезией и впасть в детство.

В общем, обдумав всё как следует, Гарри решил-таки нанести ей визит. В худшем случае у него просто будет очень неприятный день. Ну так ему не привыкать.

Так что Джоу остался развлекать Сириуса, со строгим указанием выслушивать любые воспоминания с открытым ртом, лишь бы крёстному не пришла в голову идея полетать, поскольку метлу Гарри забрал. И вот он уже на ресепшене демонстрирует старательно наколдованное удостоверение личности, из которого следует, что предъявителю в прошлом месяце исполнилось восемнадцать лет (а то мало ли, вдруг несовершеннолетних к психам не пускают?) и заливает, что, дескать, эта женщина, как он недавно узнал, была знакома с его матерью, которая давно умерла, так вот, может быть, она что-то помнит и сможет рассказать, такое сентиментальное и дамско-романское... Да, конечно, он понимает, что она невменяема, но бывают же просветления, и вдруг она вспомнит...

Как выяснилось, к миссис Снейп никто не приходил уже лет двенадцать, а поместил её сюда по направлению лечащего врача родной сын, заплатив сразу на пятьдесят лет вперёд. Гарри только подивился, откуда у Снейпа такие деньги — не иначе, Вольдеморт во времена славы расщедрился. Сама же миссис Снейп, оказывается, считала своего сына давно и бесславно погибшим, и Гарри решил без крайней необходимости её не разубеждать.

Его провели куда-то в крыло, на пятый этаж, развернули лицом к белоснежной двери и оставили на произвол судьбы. Гарри глубоко вздохнул и решительно постучал.

— Никого нет дома! — донёсся изнутри женский голос. Гарри поджал губы и толкнул дверь.

Комната была небольшая, светлая и довольно уютная, но какая-то нежилая: все поверхности голые, ни тебе цветов, ни книг, ни прочего домашнего хлама. Похоже на незаселённый ещё гостиничный номер, что немного странно сочетается с дюжиной лет, проведённых в этой комнате её обитательницей.

Миссис Снейп сидела у окна и смотрела себе под ноги. Она была, видимо, довольно высокой, и сидеть в низком кресле ей было явно неудобно: колени почти упирались в грудь. Однако её это, по-видимому, не сильно волновало. Она была одета в тёмно-синюю флисовую пижаму, судя по вышивке на нагрудном кармане — местную форму для пациентов. На плечо спускалась длинная коса, чёрная, почти без седины, перехваченная вызывающе розовой резинкой. Женщина непрерывно потирала руки, как будто бы мыла их, внимательно наблюдая за своим действием поверх собственных коленок. Лицом она и правда была очень похожа на Снейпа: такая же бледная, носатая, с такими же пустыми чёрными глазами. Она даже не выглядела существенно старше своего сына, такое впечатление, что её лицо когда-то застыло, как гипс, и с тех пор уже не менялось, навсегда оставшись бледной удивлённо-печальной маской. Женщина что-то мычала, не шевеля губами, и часто регулярно вздыхала.

— Миссис Снейп? — неуверенно позвал Гарри.

— Никого нет дома, — повторила она. Потом подумала и уточнила: — Тоби нет дома.

— Я не к Тоби, — сказал Гарри, даже не задумываясь, кто бы это мог быть. — Я к вам.

Он подошёл поближе и присел на корточки — из сидячих мест в комнате было только кресло, в котором пребывала сама постоялица, и кровать, на которую Гарри садиться было неудобно.

Женщина никак не отреагировала, продолжая внимательно смотреть на свои руки. У Гарри создалось впечатление, что она не просто их потирает, как многие люди на нервной почве, а действительно старается от чего-то отмыть. Ему стало не по себе. Надо было побыстрее с этим покончить, и так, в общем, ясно, что ловить тут нечего...

— Миссис Снейп, меня зовут Гарри Поттер, — бодро начал он. — Мою маму звали Лили Эванс. Вам знакомо это имя?

На неподвижном лице ничего не изменилось, но голова Эйлин внезапно стала подёргиваться из стороны в сторону, как бы в осуждающем жесте, и женщина вздохнула два раза подряд.

— Красиииивая, — разобрал Гарри невнятное бормотание.

— Вы её знали? — тут же спросил он.

— Приманка красивая, — внезапно грубым резким голосом буркнула старуха. — Кто ворон считает. На неприглядную-то не поведутся. Красаааавицу подавай. Ууууумницу. А старики потом гробы развози!

Гарри забыл дышать.

— Кт-то не поведётся? — выдавил он наконец.

— Да никто! — последовал резонный ответ. — Молодёжь! Уж я как старалась, из кожи вон вылезла! — внезапно с жаром поведала женщина и тут же подытожила упавшим голосом: — А всё одно. От одной беды уберегла — в другую попал. Из огня да в полымя. И так бы хоть счастливым ушёл, а то... Правильно говорят, благими намерениями...

Женщина помотала головой, и Гарри подумал, что она сейчас расплачется, так что он поспешно вынул из кармана Обливиатор и показал ей:

— Это ваше?

Старуха мельком глянула на шарик, после чего вдруг стала "мыть руки" с утроенной скоростью и вдобавок качаться на месте. Голову она подняла повыше, и, хотя выражение лица не изменилось, вид у неё теперь стал такой, какой бывает у Снейпа, когда он хочет сказать "не суйте нос не в своё дело, Поттер".

— Я нашёл это в своём доме! — рефлекторно возмутился Гарри. — Я имею право знать!

— Это личное! — с невероятной важностью в голосе произнесла Эйлин Снейп.

— Тогда почему оно у меня, ваше личное?

— Я не имею права разглашать конфиденциальную информацию, — процедила женщина с таким видом, будто ей известны все секреты Вселенной, но она твёрдо намерена унести их с собой в могилу. Руки её тем временем развили космическую скорость.

Гарри стиснул зубы. Она явно что-то знала, и у него был только один, грубый, наглый, но верный способ добыть эту информацию. Смирившись с неизбежным, он убрал Обливиатор, достал палочку, направил её в лицо Эйлин, стараясь заглянуть ей в глаза.

— Legilimence!

...Эйлин, довольно молодая, но с уже сложившимися горькими складками у рта, сидит на веранде, окружённой цветущим шиповником. Рядом с ней её подруга, молодящаяся блондинка, чем-то похожая на Трелони, возможно, родственница. За кустами промелькнули два силуэта, слышен смех.

— Никак у твоего Северуса девушка образовалась? — спрашивает подруга, очерчивая в воздухе неопределённую фигуру, будто бы девушки обычно материализуются из небытия прямо на стол.

— Да вот же. Они ещё в школе встречаться начали. Лукреция, а я так переживаю, — Эйлин прижимает ладонь к декольте. — Он ведь такой наивный, да и женским вниманием не избалован... А вдруг она его обманет? Мало ли что. Нынешним девушкам палец в рот не клади. Да кому я это говорю! — она мелодраматично всплёскивает руками.

— Погадать хочешь? — с каким-то профессиональным интересом спрашивает Лукреция.

— Ну а как же! Сын всё-таки, единственный. Я, конечно, никудышняя мать. Не занималась им совершенно. Всё только Тобиас, его пьянки, дружки, скандалы, потом развод... Всё, как ты и говорила. Но хоть что-то я для него могу сделать. А кому и верить, как не тебе. Тут уж я на своей шкуре испытала — твои слова всегда сбываются.

Лукреция кивает с отсутствующим видом.

Эйлин усиливает напор:

— Ты же знаешь, я к тебе ник-когда не обращалась. Ну раз в жизни поспособствуй, по старой дружбе, а?

Блондинка изображает светскую улыбку и нехотя спрашивает:

— У тебя есть что-нибудь от неё?

— Волосы! — радостно восклицает Эйлин, мольбы которой услышаны, и лезет в сумочку. — Вот!

Она разворачивает носовой платок и предъявляет колечко медно-рыжих волос. Лукреция снова кивает и наколдовывает на столе большую колбу. Гарри смутно припомнил, что видел такие у Трелони в кабинете. В колбе плещется розовая перламутровая жидкость. Лукреция опускает туда часть волос, касается горлышка концом палочки и принимается нараспев бормотать на непонятном языке. Гарри подумал, что это тот самый древнегреческий, про который всё та же Трелони твердила, какой это "великий язык, созданный для предсказания".

Через некоторое время глаза Лукреции тоже становятся розовые и перламутровые, она мотает головой и снова вздыхает. Эйлин замерла в ожидании.

— Не повезло твоему сыну, — неохотно признаётся гадалка. — Девушка-то замечательная, но кто женится на ней — умрёт.

Эйлин ахает, а Лукреция принимается задумчиво жевать нижнюю губу...

...Эйлин стоит в полутёмной комнате, зажав в ладонях Обливиатор и что-то тихо бормочет — скорее, молитву, чем заклинание. Входит Снейп — молодой, весёлый. Впрочем, при виде матери он быстро изображает на лице неприязнь и лёгкое презрение.

— Ты свет включать не пробовала? — цедит он сквозь зубы, как будто в помещении дурно пахнет.

— Северус, милый, подойди сюда, пожалуйста, — мямлит Эйлин, плотнее сжимая пальцы. Он хмурится, но подходит. Эйлин стремительным движением касается его лба и выкрикивает какое-то слово, вспыхивает красный свет. Северус хмурится ещё больше:

— Мать, ты чего хотела?

— Как... там... Лили? — почти шёпотом спрашивает Эйлин. Глаза Снейпа широко раскрываются:

— С чего вдруг? Я последний раз с ней разговаривал на пятом курсе. Какое мне дело до грязнокровки?

Эйлин вздыхает одновременно сокрушённо и удовлетворённо...

...Северус в дорожном плаще выходит из своей комнаты и не закрывает дверь. Там кавардак. Снейп подходит к матери, сидящей на диване в гостиной с вязаньем и останавливается перед ней в ожидании. Она поднимает голову.

— Я не вернусь, — коротко говорит он и апппарирует. Эйлин вскакивает и что-то кричит в пространство...

...В дрожащих руках скомканный и снова развёрнутый лист гербовой бумаги, слегка размытые буквы складываются в короткую записку: "С прискорбием сообщаю, что Ваш сын Северус Снейп погиб во вчерашнем теракте в Лондоне. Примите мои соболезнования. Люциус Малфой"...

...Эйлин в трауре, на почте. Прижимая к лицу платок, она выводит неверной рукой в открытке, прилагаемой к малюсенькой посылке: "Лили, это должно принадлежать Вам". Потом надписывает адрес: Привет Драйв, 4...

Гарри вынырнул из податливого сознания душевнобольной. Она смотрела на него пустыми глазами, не двигаясь. Потом опустила голову и принялась снова сучить руками. Потом протянула, как бы подытоживая:

— Красиииивая... Прости.

Гарри, полуживой, на деревянных ногах, вышел прочь.

Глава 19. Добродетели и грехи

Джоу уже начинал беспокоиться за своего патрона. Нет, конечно, никто и не ожидал, что будет легко. Визит к сумасшедшей старухе не обещал ничего хорошего. Но три дня лежать плашмя в кровати и молча плевать в потолок — это уже что-то слишком. В конце концов, у Джоу не было даже достаточно памяти о Сириусе, чтобы вести себя с ним адекватно. Ну давай, Гарри, оклёмывайся!

А Гарри уже и сам не понимал, что же настолько вывело его из душевного равновесия. Сами по себе отношения Снейпа и Лили уже давно не были новостью. Правда теперь выяснилось, что они были несколько серьёзнее, чем школьное увлечение, и продолжались и после школы тоже. И продолжались бы и дальше, если бы не были прерваны насильственно.

Гарри живо себе представлял, как сбитая с толку Лили является на порог Снейпова дома с намерением выяснить, почему он не отвечает на письма и не является на свидания, и как Снейп в ответ в своей традиционной хамской манере заявляет ей, что никогда не имел и не хочет иметь никаких отношений с грязнокровкой. Как разражается скандал, как Лили в слезах бежит за утешением к своим гриффиндорским друзьям, которые ещё когда поняли, что за гнида этот Снейп. Гарри представлял себе всё это настолько убедительно, что даже где-то под слоем безразличия злился на Снейпа за его бестактность и нежелание слушать других. Он, конечно, был не виноват, что у него забрали память, но будь он хоть немного более открытым, они бы во всём разобрались, любовь-то у него не забрали!

Кстати, вот ведь интересно, можно ли вместе с памятью о человеке забрать и любовь к нему? Если можно, тогда другое дело. Тогда Снейп совсем не виноват. Тогда даже понятно, почему он теперь такой — может, в нём всего-то и было любви, что на одного только человека хватило. Ужас какой.

А ещё ужас — что миссис Снейп всё-таки добилась своего, её сын жив. Только она об этом не знает. И сошла с ума, вероятно, из-за этого. А ведь Малфой, скорее всего, написал ей то письмо по просьбе самого Снейпа — ему, тогда уже Пожирателю, не хотелось иметь ничего общего со своей семьёй, которая никак не возвышала его в глазах приспешников Вольдеморта. Так что её безумие — скорее всего, его вина.

Понятно и то, как Обливиатор очутился в доме Дурслей. Лили в тот момент, очевидно, уже пряталась в Годриковой Лощине, и дома понятия не имели, куда ей переправлять почту. То, что миссис Снейп воспользовалась именно маггловской почтой, Гарри не удивляло — насколько он понял из обрывков воспоминаний, она жила в маггловском районе, была замужем за магглом и вовсе перестала колдовать. Растеряла магическую силу на почве постоянного нервного стресса от ругани с пьяницей-мужем, вероятно. Гарри подумал, что зря Гермиона считает Дурслей "неблагополучной семьёй". Куда им тягаться с неблагополучностью Снейпов. Так что, в принципе, немудрено, что Снейп так демонстративно отрёкся от своих родителей. Вряд ли он понимал, как сильно его любила мать.

Гарри метался между желанием найти Снейпа и выплеснуть ему в лицо всю правду, всю его вину и... желанием найти Снейпа и вернуть ему его чувства, хорошие воспоминания, заставить понять, что он не всегда был изгоем, что его любили по крайней мере два человека, хороших человека. В принципе, желания эти друг другу вовсе не противоречили, а совсем наоборот.

Скрывать от профессора свою находку Гарри не хотел совершенно. Наоборот, он хотел как можно быстрее избавиться от Обливиатора. Нет, он совершенно не чувствовал соблазна заглянуть туда (хотя технически это было осуществимо, достаточно поместить шарик в Думосбор, а у Сириуса в доме и не такое можно найти). Меньше всего на свете он хотел снова лезть в память Снейпа. И именно поэтому собирался сбыть эту память с рук как можно быстрее — тем больше вероятность, что Снейп поверит в то, что Гарри ничего не подсмотрел. Так что надо было действовать.