— Частенько приезжие про это спрашивают! Да открывай на здоровье! Что подоходный налог, что налог с предприятий — один и тот же: пятнадцать процентов. Хочешь — сам бегай в банк платить, хочешь — бухгалтерия фирмы за тебя перечислит. Но наценку предприятиям выше десяти процентов от себестоимости, если продаёшь на внутренний рынок, никто не позволит установить. А посредническим фирмам — выше пяти процентов. Можешь, конечно, и больше 'зарядить', но всё, что сверх этого, в доход государства уйдёт. Банковские проценты за кредиты, кстати, в себестоимость включаются, они невысокие — два-три процента годовых. Производство социально-значимых или важных для государства товаров правительство кредитует по льготным ставкам — не выше одного процента, а то и вовсе беспроцентные ссуды даёт. Но это — если кто-то замахнулся на что-нибудь совсем уж важное. Вроде нашего автосборочного производства. А так — работай себе на здоровье. Вон, та же Ирина со своей 'Лисичкой' — наглядный пример.

Вот тебе и 'коммунизм' с 'совком в самых худших проявлениях'!

Киев, март 2007 — апрель 2009

Из КПСС я вышел в 1991 году. Нет, заявления не писал, партбилета на телекамеру не жёг и не рвал, как это делали некоторые нынешние российские 'демократы'. Просто после августовских событий перестал платить членские взносы, а вскоре и саму компартию запретили. А когда Зюганов создал КПРФ, внимательно изучил биографии лидеров партии, и... восстанавливаться не стал. Просто не захотел. Партбилет же до сих пор лежит в стопке моих прочих документов.

Поводом для второго моего приезда к Ларисе стало участие в конференции недавно созданного Антифашистского комитета Украины. Проходила конференция в здании Союза писателей Украины, а организаторами её были именно коммунисты. В том числе — заведующий идеологическим отделом ЦК КПУ Георгий Буйко, председатель Антифашистского комитета, в который вошло почти тридцать украинских партий и общественных организаций. Темой же — преступления ОУН и УПА на Западной Украине. Именно на ней я впервые узнал подробности ужасов, творимых бандеровцами в 1943-54 годах. Причём, среди участников конференции были и люди, сами чудом уцелевшие после нападения этих садистов.

'Боролись за независимость Украины от московской оккупации' бандеровцы тоже очень оригинально. Основной массой их жертв были вовсе не красноармейцы и милиционеры, а учителя, врачи, агрономы, инженеры, приехавшие помогать восстановлению Западной Украины после войны, учить детей, лечить больных. И не столько мужчины, сколько женщины, старики, дети. Преимущественно — такие же этнические украинцы, как и сами 'борцы за независимость'. Порой, их соседи, односельчане и даже родственники.

После российских коммунистов, беззубых и вернувших себе барские замашки советской партноменклатуры, их украинские единомышленники выглядели куда более активными, боевыми, доступными для общения. В общем-то, так оно и было: уже через два месяца после окончательного переезда в Киев я, как заместитель руководителя 'СтопОранжа', был вхож в кабинет первого секретаря горкома КПУ, став членом штаба по противодействию нацистскому маршу 14 октября. Много общался и с рядовыми коммунистами, и с секретарями организаций различного уровня. И когда Олег Фоменко, помощник депутата из комитета Верховной Рады, где работала Лариса, предложил мне вступить в КПУ, я не стал отнекиваться.

Фоменко, сухощавый мужчина предпенсионного возраста, выглядящий гораздо моложе своих лет, помимо работы в Раде, продолжал трудиться научным сотрудником Академии Наук, отличался глубоким умом и рассудительностью. Да и его товарищи по парторганизации, с которыми довелось пообщаться на митингах и иных акциях, оставили лишь самые благоприятные впечатления. Осталось лишь решить одну проблему, о которой я прямо заявил Адольфычу, как в шутку прозвали друзья Олега Алоизовича, родившегося вскоре после войны в семье советского офицера, служившего в Германии.

— Я же гражданин России, а не Украины, и мне запрещено вступать в политические партии.

Олег пообещал посоветоваться с партийным руководством. Ответ последовал вскоре: 'Мы не признаём буржуазного законодательства, для нас любой житель бывшего СССР — свой. Поэтому нет никаких препятствий для вступления его (меня, то бишь) в партию'.

На партсобрании я снова поднял этот вопрос, предупредив о своём гражданстве. Но базовая парторганизация центрального Шевченковского райкома КПУ проголосовала за мой приём, а утверждали меня на выездном заседании райкома 'во фронтовых условиях'. Как раз в Киеве шли массовые митинги против 'досраковых' выборов, и райкома рассматривали этот вопрос в агитационной палатке КПУ, установленной в пятидесяти метрах от центрального входа в 'здание под куполом' — зала заседаний Верховной Рады. А партбилет вручал лично первый секретарь ЦК КПУ Пётр Симоненко под памятником Ленину на Бессарабской площади после митинга, посвящённого дню рождения Владимира Ильича.

2007-2008 годы были самыми плодотворными в сотрудничестве 'СтопОранжа' с коммунистами. Антибандеровские акции, работа в составе Антифашистского комитета, массовые мероприятия против втягивания Украины в НАТО, в которые 'СтопОранж' внёс недостающий коммунистам креатив. Порой, на грани хулиганства, как было с наклейками 'Зал УПА — позор для Украины'.

А потом 'что-то сломалось'. Первый секретарь Киевского горкома Юрий Сизенко получил должность заместителя министра физкультуры и спорта, и 'запустил' деятельность парторганизации. А поскольку молодёжь, массово вступавшая в партию, не хотела 'жить по-старому' и подчиняться устоявшимся десятки лет назад правилам проведениям партийных мероприятий — нудные выступления по заранее подготовленному списку ораторов — и регулярно устраивала акции, не согласованные с горкомом, началась внутрипартийная борьба с 'самовольством'. Проще говоря, преследования тех, кто проявлял инициативу.

Одними из первых жертв этой 'борьбы' стали ребята из молодёжной партийной организации 'Интернациональная', акции которых контрастировали с проводимыми по указке ЦК и горкома, выделяясь живым действием, активным использованием озвучки и стремлением вовлечь в происходящее сторонних наблюдателей. Именно тем, чем 'оранжевые' бесспорно выигрывали и у 'регионалов', и, тем более, у коммунистов, от мероприятий которых не только в сон клонило, но и, образно говоря, мухи дохли на лету от скуки. На фоне 'загибающейся' из-за того, что Юрий Сизенко львиную долю времени уделял должности заместителя министра, работы Киевского горкома КПУ, жизнь в молодёжке, лидерами которой были молодые адвокаты-близнецы, прозванные 'братьями Пилотами' просто бурлила.

Глоток свежего воздуха, влитый в 'партию советского образца' молодыми кадрами, раздражал высшее партийное руководство непредсказуемостью последствий для тех, кто уже больше пятнадцати лет безвылазно просидел в уютных депутатских креслах. Партия на глазах теряла поддержку избирателей, скатившись за это время от самой крупной парламентской фракции практически к проходному барьеру для попадания в парламент. При этом система договорённостей и квот позволяла представителям КПУ получать должности заместителей министров. И не только партфункционерам, вроде Сизенко, но и деткам высших партийных бонз. Например, мгновенно обзавёлся постом заместителя министра сын Петра Симоненко, едва-едва успевший закончить институт. 'Вечным заместителем министров' прозвали сына члена Президиума ЦК КПУ Мармазова: это 'юное дарование', мама которого непременно звонила в посольства, если чадушко уезжало в загранкомандировку, с просьбой проследить, чтобы оно не проспало и вовремя покушало. Оно сменило несколько министерств, но обязательно в должности замминистра.

Собственно, эпопея с выдвижением Мармазова-младшего кандидатом в депутаты Киевсовета от КПУ и стала толчком для внутрипартийных гонений в столичной парторганизации.

Выдвижение кандидатур в партийные списки на выборы отдали на откуп райкомам, после чего эти списки должны были утвердить на городской партийной конференции. Но накануне проведения мероприятия стало известно, что Симоненко всё 'переиграл', а 'проходную пятёрку' кандидатов возглавят люди, которых назначит он. Ну, как 'проходную'? Относительно, конечно, поскольку шансы пройти в городской совет, если и были, то исключительно у этих пятерых, но и то — очень и очень призрачные, поскольку популярностью у киевлян КПУ не пользовалась. От слова 'вообще'.

Против 'первого номера', коим в обоих списках, и составленных горкомом, и Симоненко, значился Юрий Павлович Сизенко, никто не возражал. Вторым номером 'главный большевик-ленинец Украины' назначил... батюшку из Киево-Печерской Лавры. Фигура вызвала многочисленные споры в рядах 'несгибаемых ветеранов' в возрасте после 80 лет, но компромисс был возможен. А вот третьим Симоненко продвигал юного Мармазова, ни дня не состоявшего в компартии, но очень активно занимавшегося в правительстве Юлии Тимошенко вопросами евроинтеграции. И член Киевского горкома КПУ, тоже кандидат в состав Киевсовета, Лариса Андреевна Каменская встала на дыбы. Женечку Мармазова, 'мальчика из хорошей семьи', некогда прочили ей в женихи, и знала она его, как облупленного.

Буквально за один вечер Лора подготовила справку о деятельности 'юного гениального сына' высокопоставленного папы-партийного бонзы, обзвонила массу знакомых делегатов партконференции и разъяснила ситуацию с этим 'кадром Симоненко'. А на следующий вечер в зале заседаний ГК КПУ состоялась коррида.

На вопрос Симоненко, представлявшего своих выдвиженцев, есть ли у кого-либо отводы по кандидатуре Мармазова, на трибуну вышла член горкома Каменская и зачитала свою справку. Началось бурное обсуждение, в ходе которого большинство выступавших крайне негативно отнеслись к симоненковскому выдвиженцу. В результате Петру Николаевичу пришлось снова выходить на трибуну и упрашивать делегатов конференции поддержать выдвижение Мармазова.

Из примерно ста пятидесяти делегатов против этого проголосовало более шестидесяти, что было просто неслыханно! Причём, после закрытия конференции к нам с Ларисой несколько раз подходили древние дедушки с вопросом: 'Так мы не поняли, а что там с Мармазовым?' А после разъяснения с досадой махали рукой: 'Если бы я расслышал, что вы говорили с трибуны, то ни за что бы за него не проголосовал!'

На выходе из зала заседаний в двух шагах от нас Пётр Симоненко остановился, чтобы попрощаться со вторым секретарём ГК КПУ Ларисой Петровной Сахаровой, и, глядя на нас с Лорой, с упрёком произнёс всего одну фразу:

— Да, Лариса Петровна! Не контролируете вы ситуацию в городской партийной организации!

Трогать нас сразу Сахарова и Сизенко не стали. Юрий Павлович, в основном, пропадал в министерстве, а мы были 'палочкой-выручалочкой' Ларисы Петровны, когда ей требовалось срочно придумать какую-нибудь уличную акцию. Но вышло постановление горкома КПУ, запрещающее парторганизациям что-то делать без согласования с руководством городского комитета. А потом было судилище...

Очередной пленум Шевченковского райкома посвящался вопросу исключения из партии 'братьев Пилотов' и расформированию парторганизации 'Интернациональная'. Точнее, утверждению решения Бюро горкома об этом. Решение принималось в нарушение Устава партии, и оба секретаря райкома, первый, Игорь Шаповал и второй, молодой Коля Осокин, и не скрывали, что на них давит Сахарова, требуя любой ценой ликвидировать 'очаг смуты' (братья были наиболее активными при попытке отвода кандидатуры Мармазова на памятной партконференции).

Три часа длился бедлам. Дошло до ора с мест и попыток блокировать трибуну.

— Товарищи, что вы делаете? — в один момент взмолился Шаповал. — Какое вам блокирование трибуны? Вы же не в Верховной Раде!

Но решение, на котором настаивало руководство Бюро горкома, продавить не удалось. Его продавили (опять же, в нарушение Устава) на пленуме горкома.

Следом за 'Пилотами' из партии вышли почти тридцать членов бывшей парторганизации, молодых, активных, перспективных.

Солнцегорское водохранилище, 36.06.30, суббота, 12:40

Солнце уже вовсю сияло, когда мы с Лорой проснулись после ночных посиделок. Несмотря на то, что помимо вина (кстати, произведённого на виноградниках близ Берегового), я продегустировал и другие напитки, которые принесли с собой Никитины, никакой головной боли и иных проявлений похмелья не наблюдалось. Да, в общем-то, я и немного пью: за весь вечер 'высосал', в лучшем случае, бутылку сухого вина и четыре тридцатиграммовых рюмочки из никитинских запасов вермута, местной водки и коньяка. Увы, алкоголь действует на меня не лучшим образом: я от него совею и начинаю засыпать.

— Значит, качественные напитки! — сделала вывод Лариса.

Мы ещё возились с завтраком, прожёвывая бутерброды с 'Амазонской докторской' колбасой и сыром 'Французский', как примчался сын хозяйки базы Степан.

— Дядь Серёжа, вы на рыбалку едете? У меня последняя прокатная лодка осталась! Мне держать её или можно будет отдать?

У супруги, выпившей ещё всего одну чашечку кофе из двух 'утреннего стандарта', загорелись глаза.

— Держи, Стёпа! Мы через полчаса прибежим. Только не забудь про удочки и червяков: у нас же ничего нет.

— Две удочки будут стоить рубль, наживка — пятьдесят копеек, — по-деловому предупредил Стёпка. Не считая проката лодки за рубль в час!

— А мама говорила вчера, что прокат — восемьдесят центов в час, — усмехнулся я в усы.

— Ну, дядь Серёж! — скорчил умоляющую рожицу пацан. — Вы же, если без меня поплывёте, то ничего не поймаете. А я и рыбное место покажу, и расскажу, как правильно ловить надо...

— Не жлобись! — негромко шикнула на меня Лариса. — Тебе что, двадцать центов мальчишке жалко?

— Да смеюсь я, — улыбнулся я супруге. — Уговорил, Степан! Рубль — так рубль!

На удивление, мы спустились с холма, по склону которого располагались между деревьями домики базы, не через полтора часа, не через час, а действительно всего минут через тридцать. Я в кроссовках, белой футболке с короткими рукавами, камуфляжных штанах и уже выгоревшей под новоземельским солнцем панаме военного образца, а Лора — в резиновых шлёпанцах, закутанная с ног до головы тремя парео, под которым был купальник, и в такой же панаме. Ну, не переносит она ярких прямых солнечных лучей.

— Самую лучшую лодку вам оставил! — похвастался Стёпка, уже загрузивший в неё удочки, коробочки с наживкой, садок и пару камней-якорей на длинных верёвках.

Лора уселась на корме вместе со своей пляжной сумкой, Степан на носу, а я принялся работать вёслами, правя туда, куда указал парнишка.

Огромное водное зеркало, время от времени подёргивающееся рябью от ветерков, отражало обступившие водохранилище горы, поросшие лесами. Километрах в трёх тонкой полоской виднелась насыпная плотина ГЭС, а с севера и востока 'слоями' поднимались к небу горы. На водной глади тут и там торчали лодки отдыхающих, и фанерные, взятые на базах отдыха, и резиновые, и алюминиевые, привезённые с собой отдыхающими.