День ангела

"А почему папа Уэф не возразил?"

Она рассмеялась в голос.

— А он просто упустил ситуацию, элементарно упустил, даром что координатор. Нет, Рома, в семейных делах мужчинам доверять опасно!

Она вдруг становится очень серьёзной.

— Ты до сих пор не понял, с чего всё началось?

— Нет, мама Маша. Откуда дурачку?..

— Тогда, за столом, ты единственный из всей вашей компании даже не помыслил: зачем это всё нам надо? Какая нам от вас, людей, польза?

Я смотрю прямо в её глаза. Наверное, сто лет назад она была вылитая Ирочка.

— Я давно догадался, мама Маша. Вы можете нормально жить только в добром и светлом мире. Такой, какой он сейчас, этот мир вас не устраивает.

Она легко проводит ладонью по моим волосам.

— Ты не такой уж дурачок, каким пытаешься казаться, и это даёт мне определённую надежду. Сделай её счастливой!

Небо сияло выцветшей лазурью, предвещая скорые заморозки. Голые деревья неподвижно стояли, готовые к своему долгому зимнему сну. Октябрь. Да, уже октябрь.

Я смотрел в окно и думал. Выходной. Опять выходной. Зачем они нужны, эти выходные, если я не могу её ни увидеть, ни услышать, ни почувствовать. Скорей бы!

Я шумно вздохнул. Значит, так. Лучший способ убить время — устроить генеральную уборку. Да и пора уже поменять солому в моём курятнике.

...Надо же, сколько накопилось мусора и грязи, а ведь я, кажется, не так давно делал уборку. Да, точно, вскоре после того, как Ирочка легла в этот их витализатор. Месяца не прошло. И ещё потом два раза я мыл пол в наиболее открытых местах.

Я шурую в закоулках своей холостяцкой квартиры, вышвыривая ненужный хлам на открытое место. В самом деле, скоро сюда явится моя Ирочка, а тут такой бардак. Вот, пожалуйста, какие-то газеты времён застоя... А это что? Не может быть! Как он сохранился?

Я сажусь прямо на пол. Руки раскрывают толстый альбом, школьный альбом для рисования. Привет из того невозвратного времени, когда я ещё не был одиноким холостяком, а был нормальным лопоухим пацаном в пионерском галстуке. С живыми папой и мамой.

Мои руки осторожно листают страницы. Да, когда-то я неплохо рисовал, для средней школы, само собой. А потом жизнь задавила, забила эти мои задатки. Так обычно и бывает. Сколько непроявленных талантов, заложенных в наших генах, гибнет от столкновения с нынешней злобной реальностью? Как самолёты, сбитые на взлёте, а ещё чаще — уничтоженные прямо на земле. Ненаписанные книги. Ненарисованные картины. Непостроенные прекрасные здания. Несделанные открытия.

Непрожитые жизни.

Когда злобная реальность уничтожит всё, человеку не на чем взлетать, и он превращается в двумерно-плоское существо. Например, в устройство для зарабатывания денег. Или ещё хуже — во вьючное животное, волокущее по жизни свой тяжкий груз, чтобы в конце дня получить свою охапку сена. И как крайний вариант — злобная, кровожадная тварь, единственная цель которой мстить другим за свою неудавшуюся жизнь. Живой труп, часто очень и очень опасный.

Я медленно сажусь к столу, держа альбом в руках. Нашариваю карандаш. Ну-ка...

...

...Октябрьские сумерки уже сочились в комнату, но я не замечал этого. Время словно остановилось. Рука, державшая карандаш, уже не дрожала. Рука вспомнила, что надо делать, и карандашные штрихи ложились ровно, чётко. Однако вспомнить былое и создать новое — две большие разницы. На полу уже выросла кипа вырванных листов, отражавших мои творческие искания. Дело дополнительно осложнялось тем, что я видел теперь гораздо больше, чем обычные люди — подарок мамы Маши. Как передать?..

Я обессиленно откинулся на стуле. Вот.

С листа школьного альбома на меня глядело лицо, знакомое и незнакомое одновременно. Моя Ирочка. Такой, какой я её хочу. Вот только глаза не похожи — на рисунке они серые.

Я с минуту смотрел на портрет, потом взгляд мой упал на пол. Ё-моё! Вот так уборка! Ладно, полный вперёд...

"Ау, любимый! Ты где?"

Я вздрогнул. Я знал, я знал!..

"Ты... всё?"

Шелестящий бесплотный смех.

"Я — всё. Ты дома? Нам с тобой осталось потерпеть пару часов. Ну, может, часа два с половиной. Потерпишь?"

"Я плохо переношу пытки. А быстрее нельзя?"

Снова шелестящий смех.

"Рома, имей совесть. Я только три минуты как проснулась, я вся мокрая и скользкая"

"Согласен на мокрую и скользкую"

"Зато я не согласна. Вот помоюсь, приведу себя в порядок... Я же иду на первое свидание, тут не может быть мелочей"

"Я знаю тебя тысячу лет"

Я ощущаю её нежность.

"Всё, Рома. Два часа пошли! Отбой связи"

Я смотрю на часы. Два часа! А в холодильнике у меня шаром покати.

Хватаю куртку, начинаю торопливо одеваться. Хорошо, что магазины теперь работают допоздна. Да, она ведь ест фрукты!..

...Шаги. Лёгкие, летящие шаги. Она останавливается перед моей дверью. Я, как паралитик, пытаюсь поднять руку. Рука дрожит.

"Я пришла"

"Я знаю"

Я уже нашарил защёлку замка.

"Нет, нет" — вспыхивает испуг, — "секунду, не открывай"

Я чувствую её волнение, и вдруг отчётливо понимаю — она смотрится в зеркальце. Я смеюсь.

"Не смейся, пожалуйста. Погоди... Ага, вот"

В квартире мелодично звякает звонок, но я подпрыгиваю, как от удара колокола над ухом.

"Вот теперь открывай"

Я рывком распахиваю дверь. На площадке стоит невысокая, лёгкая, очень стройная, золотоволосая девушка в светлом осеннем пальто и чёрных полусапожках. Я впиваюсь взглядом в её лицо. Милое, нежно-румяное, с острым маленьким подбородком и маленькими розовыми губками. И огромные, искристые глаза, с длиннющими пушистыми ресницами. Только серые.

Она виновато улыбается:

— Извини, не вышло. Не нравятся?

Вместо ответа я стискиваю её в объятиях, на ощупь захлопываю дверь. Мы стоим на пороге.

— Мама сказала, синие нельзя, будет очень трудно жить. Ваши мужчины не дадут мне прохода. Это правда?

— Пусть попробуют!

Я жадно целую её волосы, вдыхая восхитительный запах.

— Нет, нет, не так, — она высвобождает руки, берёт в ладошки моё лицо. Ладошки твёрдые, прохладные. Почему, должны же быть горячие? Ну да, она же теперь человек.

Всё моё поле зрения занимают её глаза, и я ощущаю на губах лёгкий, щекочущий поцелуй. Будто пёрышком.

— А вот теперь получилось, правда?

Она мягко выскальзывает из моих рук, расстёгивает пальто, неловко стаскивает его. В движениях чувствуется неуверенность. Ясно, не привыкла к человеческой одежде.

— Не смейся, я научусь одеваться. Подумаешь!

Я перехватываю пальто, вешаю на крючок. Она осторожно проходит в комнату, легко ступая и чуть вытянув от любопытства длинную шею. Я любуюсь ею — какая она невесомая, в очень коротком чёрном платье и чёрных колготках, облегающих её тоненькую длинноногую фигурку...

— Между прочим, если бы не мама и Аина, я заявилась бы к тебе в термокостюме. Совершенно не подумала об одежде.

Ирочка остановилась перед своим портретом, приклеенным скотчем к стене. Я медленно подошёл сзади. Она резко обернулась.

— Ты сам нарисовал?

— Конечно...

— Нет, подожди... Где ты мог видеть? Мама не показывала тебе, она так сказала. Как же?..

Я обнимаю её, вновь зарываясь носом в восхитительные пушистые волосы.

— Всё проще, я думаю. Это твоя мама подсмотрела у меня в голове твой облик, покопалась в подсознании и сделала всё, как надо...

Она прижимается ко мне, крепко-крепко.

— А они ещё сомневались. Какая я счастливая!

Нет, всё-таки здорово — её сияющие глаза теперь прямо напротив моих, чуть пониже. И не надо бухаться на колени.

...

— Я есть хочу вообще-то!

Ирочка сноровисто потрошит мой холодильник, выкладывая припасы на кухонный стол. Мелькают тонкие руки с длинными, чуткими пальцами. Я любуюсь ей.

— Да ты начал исправляться, мой хищник. Ни следов мяса, зато сколько фруктов!

— Ты вовремя поделилась со мной коркой хлеба, и я осознал.

Да, знала бы ты, что теперь нам обычно придётся выбирать — либо фрукты, либо мясо. Проклятые деньги!

Она смотрит расширенными глазами.

"Так плохо?"

Я виновато улыбаюсь.

"Теперь плохо. Понимаешь, такая работа, как у меня сейчас, у нас ценится дёшево. Но ты не расстраивайся, я заработаю. Если будет надо, стану работать круглыми сутками"

Глаза Ирочки сузились.

"Понятно. Ты полагаешь, я позволю тебе заниматься чем попало, лишь бы пореже бывать дома? Нет, милый, ты будешь заниматься только тем, чем должен, и ещё тем, чего требует твоя душа — я правильно сказала? А всё остальное время отдашь мне. Я многое вынесла, Рома, и вправе требовать ответной жертвы"

Я улыбаюсь ещё виноватей.

"Разумеется, всё будет только так, как ты хочешь. Только боюсь, тогда нам придётся голодать — тебе известно такое слово?"

Она как белка метнулась в комнату, вернулась, тормоша свою сумочку. На кухонный стол посыпались пачки банкнот.

"Здесь пятьдесят тысяч долларов. Для начала должно хватить. Потом сделаем этих фантиков столько, сколько будет надо. Или лучше сделать здешние рубли?"

Я сижу, открыв рот. Она засмеялась.

— Ты думаешь, я соглашусь, чтобы я, и мой муж, и мои дети голодали и жили в курятнике?

В моём мозгу всплывает картина — я, Ирочка и трое детишек сидим нахохлившись на насесте в тёмном сарае, одетые в рваные мешки.

И только тут я замечаю на её пальце перстенёк тонкой работы, с блестящим камушком. Неужели?..

"И я буду продолжать свою работу, Рома. Наши там считают, что я совершила подвиг — внедрилась в самую гущу здешней жизни. Так что я теперь не оперативный сотрудник, а особый агент"

"И чем ты будешь заниматься?"

"Как обычно, Рома. Сеять разумное, доброе и вечное. Как всегда и везде"

Я смотрю в её серые, огромные глаза. Ни следов смеха. Ну конечно, разумное, доброе и вечное. Как же можно иначе?

Она улыбается.

— Давай уже поедим. Я голодная. И спать хочу. Вместе с тобой, на твоём большом мягком диване.

Дыхание у меня перехватывает. Её глаза совсем близко, и я чувствую на затылке крепкие, настойчивые пальцы. В глазах бесится смех.

— Скажи, сегодня я буду наконец истерзана диким зверем?

Вот до чего бесстыдными бывают бывшие ангелочки!

-...Странно всё же. Я всё время чувствую, что у меня есть крылья. Потрогай, это так или нет?

Ирочка расслабленно засыпает на моей груди. На сегодня хватит, дикий зверь выдохся полностью.

Я глажу её по спине. Спина как спина — гладкая, женская. Никаких крыльев.

— Это одеяло...

Она пытается схватить мою ногу пальцами своей.

— И пальцы на ногах — бесполезные култышки какие-то. Зачем такие?

Я ласкаю её. Какая восхитительная, маленькая, упругая грудь...

— И это тоже... Зачем они торчат, если кормить пока некого?

— Это для меня. Чтобы я получал удовольствие. Правда, правда...

Я глажу её везде, ласкаю. Она вдруг тихонько, очень смущённо шепчет:

— А меха между ног у меня нет, и под мышками...

— Я заметил...

— Забыли внести в генокод. А мама говорит — вовсе необязательный рудимент. Ты расстроен?

Я ласкаю её, целую в самое ухо.

— Ужасно...

Она уже заснула, дышит ровно и легко. А я плавлюсь от счастья. На моей груди спит моё любимое существо, единственное во Вселенной.

Мы стоим на балконе, продуваемом стылым, мокрым октябрьским ветром. Над нами серое утреннее небо, но нам кажется, что вокруг играет радуга. Так кажется не только мне — краем сознания я улавливаю и её мысли. Она плотнее прижимается ко мне.

"Знаешь, здесь, на Земле, один человек давно выдумал легенду о девяти кругах ада"

"Знаю"

"Многие люди всё время пытаются придумать себе разные варианты ада, и не просто придумать — нередко они работают, чтобы эти кошмарные выдумки стали реальностью. И почему-то почти никто не представляет себе рай, и ещё меньше тех, кто старается сделать рай явью"

"Может быть, потому, что падать легче, чем подниматься?"

Жемчужно-серые глаза смотрят в упор.

"Ты понимаешь. Ты всю меня понимаешь. Какая я счастливая!"

Долгий, тягучий поцелуй. Чуть не до крови.

"Завтра я куплю тебе дельтаплан..."

"Дельтаплан? Мне не нужен дельтаплан. Зачем мне дельтаплан?"

"Но ты так хочешь летать, я же вижу"

"Это правда. Хочу и буду. И, кстати, мне пора размяться"

Она мягко высвобождается, уходит в комнату. Я с интересом смотрю — неужели?..

Она вновь выходит на балкон, одетая в зеленовато-серое облегающее трико с капюшоном. Поправляет на себе широкий, металлически блестящий зелёный пояс, очень похожий на пулемётную ленту. На шее блестят дешёвенькие хрустальные бусы.

— Надо срочно купить разную одежду, вот что. Мне же совершенно нечего надеть — один термокостюм! Завтра ты свободен? Поможешь мне, ладно?

Она легко вспрыгивает на перила, и меня пронзает дикий страх:

— Ты что?!!

Но я уже понимаю — страх глупый.

Она смеётся.

— Вся техника по сути своей протезы, и где можно, надо обходиться без протезов. Но если нельзя обойтись, глупо пренебрегать техникой. Отойди на шаг, ты попадёшь под действие поля, будет неприятно.

Я послушно отступаю.

Она плавно разводит руки. Изображение начинает кипеть, пузыриться, ещё секунда — и над перилами дрожит знойное марево. Всё! И даже ветра на этот раз нет. Антигравитация, левитация или как там?

"Называй как хочешь. Но учти, я скоро вернусь, и буду страшно голодная"

"У меня осталась рыба. Хочешь? Ты теперь человек, привыкай"

"Рыбу хищному зверю. Мне яичницу, из пяти яиц. Нет, из шести"

"Ты не объешься?"

"Ничего, я привыкла. Я же летучая. И тебя сделаю таким, милый мой. А транспортный пояс для тебя будет готов послезавтра. Да, и послезавтра мы летим на базу, все наши хотят пожелать нам обоим счастья. Это же называется свадьба, да?"

Я счастливо улыбаюсь, закинув голову. Мне кажется, что в сером, туманном октябрьском небе играют радуги.

Мы вступаем в первый круг рая.

Глава 3

Неизбежность этого мира

— Чем смеяться, помог бы лучше!

Ирочка крутилась так и этак, но мудрёное вечернее платье не поддавалось. Я наблюдал за ней с весёлым сочувствием.

— Давай-давай, овладевай навыками. Что за женщина, которая не в состоянии надеть платье!

Она выгнула бровки, закусила губку. Изогнулась, как ящерка.

— Ты прав, конечно. Но кто это придумал, вот эти верёвочки? Нет, ты объясни мне — крыльев нету, а спина зачем-то вся голая...

— Это для удовольствия мужчин. В данном конкретном случае — для моего удовольствия.

Ирочка хмыкнула.

— Если для твоего удовольствия, то это дурацкое платье следует и вовсе снять. Я не права?

— Права, как всегда. Но видишь ли, какое дело... если ты его снимешь, мы никуда не пойдём. Только до дивана.

Ирочка рассмеялась. Обернулась от трюмо, белкой подскочила ко мне, взяла меня за щёки ладошками.

— Я только за, мой хищник. Однако работа есть работа.

Я вздохнул. Разумеется. В наше время никто не отправляется на бал — виноват, тусовку — просто веселиться. Только работать. Налаживать контакты и связи. И мой ангел Ирочка тем более. Дело предстояло нешуточное — вербовка очередного агента влияния.