Египет. Легенда затерянной пирамиды

Нефрет открыла потайную дверь, глаза быстро привыкали к мраку комнаты.

— Сехемхет? Сехемхет, где ты?

Ей никто не ответил. В сердце закралась слабая тревога, пока еще не ставшая неприятной уверенностью. Поставив корзину со снедью на пол, сбоку от двери, чтобы случайно не опрокинуть ее в темноте, девушка решилась зажечь лучину. Слабый огонек светил еле-еле, но и его света хватило, чтобы убедиться — комната пуста! Сехемхет исчез!

До того, как зажегся ее слабый огонек, она еще надеялась, уговаривала себя, что он, может быть, спит или свалился от боли в ранах где-нибудь близ стены и потому не виден во мраке.... Но теперь!

Тревога распахнула свои огромные крылья и обняла ими ее, внутри все свело судорогой, а зубы противно заныли. Что произошло? Он ушел сам? Его нашли и увели силой? Если сам, то, наверное, ей нужно идти искать его...

Ночью? Одной? В жуткие заросли, где могут скрываться и дикие звери и демоны? — удивился ее внутренний голос, — Да, именно! Ведь если он ушел сам и упал от слабости, то он там совсем один, в этих самых "жутких зарослях", а рядом храм Себека!

— О, Боги! — Она еще раз огляделась. А если его нашли и увели силой? Что ей за это грозит? Да, она назвалась чужим именем, но ведь можно, наверняка можно, с помощью настоящей Мерет и Потифара вычислить ее.

Что ей будет за осквернение кельи чужого храма? Страх морозом прошелся по коже, и она зябко поежилась, прикрывая рот ладошкой, чтобы заглушить жалкий полувздох — полувсхлип. Будем думать о лучшем! Скорее всего, он все же ушел сам, ведь следов борьбы нет, да и святые жрецы вряд ли оставили бы здесь все эти следы пребывания гостя, эти ткани и одеяло. Наверняка бы прибрались!

Значит, надежда еще есть. Значит рано пока что трястись от страха, древняя сила ее матери пока хранит ее от бед. Но, если он ушел сам и свалился где-нибудь возле храма, то утром у нее могут появиться бо — о — ольшие неприятности! В общем, и так все понятно! Если раньше, конечно же, его не отыщут ночные духи или те же зухосы.

* * *

Солнце уже село, когда он проснулся. Последние лучи уходящего светила гладили землю, скользя за край горизонта...

В келье было душно и жарко, все тело горело, как в огне, а перед глазами стояли сцены, что он только что видел во сне. Тело ломало от неутоленного желания, разбуженного жаркой искусительницей, что последнее время властвовала в его снах, а его гарем был так далек...

Сехемхет сидел на лежанке, свесив голову, и что-то пытался рассмотреть на полу, меж своих ног, в стремительно подступающих сумерках. Он смотрел, но не видел ничего из того, что его окружало. Несмотря на все попытки сморгнуть возбуждающие, эротические видения, он по-прежнему видел лишь влекущее желанное тело Мерет!

Мерет! Это имя ей совсем не подходит! Нет! Он будет звать ее Эхереш! Желанная, гордая, влекущая и такая неприступная. Эхереш, как раз имя для нее, на языке древнего народа пустыни оно означало непокорная...

Эти мысли лишь сильнее будили его воображение. Не в силах более терпеть медленное течение времени, он вышел в ночь. Здесь, неподалеку есть источник! А это значит, что он может попытаться смыть с себя безумное желание, охладить свой пыл. Это именно то, что ему сейчас нужно! Холодное купание, что уймет жар тела, изгонит желание и успокоит разгоряченные члены и не в меру горячее воображение!

Ночь целовала Египет в сладкие губы, нежила его своими теплыми руками, ласкала темным податливым телом, опьяняя ароматом цветов. Выносить это не было никаких сил, казалось, сам воздух стонет, от желания и возбуждения.

Глухо рыкнув древнее проклятие, Сехемхет опрометью рванулся в сторону купальни. Каменные плиты, которыми был выложен пол, еще не успели остыть от дневной жары и обжигали оголенные ступни. За уютной заводью был расположен искусственный водопад. Из недр земли бил холодный источник и по хитроумно устроенному каналу поднимался на небольшой камень, что имитировал скалу. Родниковая вода низвергалась с ее вершины вниз, наполняя небольшую купель и уже оттуда стекая в бассейн, что использовали жрецы для омоновений.

Ледяные струи приняли его обожженное страстью тело. Он не бросился в воду бассейна, что за долгий день нагрелась до состояния парного молока верблюдицы, нет, он вступил в небольшую купель, погружаясь в поток свежести и чистоты.

Но и ледяная вода не усмирила его жажды плотских утех. Ее тихое журчание было похоже на низкий голос любовницы, что-то воркующей на ушко, во время страстных объятий. Ледяные струи скользили по обнаженному телу, как ласковые укусы, которыми покрывает возлюбленного нетерпеливая и страстная женщина.

— О, Боги! Я хочу ее! Отдайте мне ее, Боги! И я дам вам все, что вы захотите!

Таким и увидела его Нефрет...

Она шла в темноте, внимательно смотря себе под ноги и ругая саму себя за безнадежную затею. Глаза устали и, казалось, что в них засыпали по горсти песка. Что она надеется разглядеть в этой тьме? Разве можно кого-то найти во мраке, где она не может толком рассмотреть даже собственных ног? Куда понесло этого глупца? Он, что, специально делает ей гадости?

Нет, все это абсолютно бесполезно!

И вот, когда она уже совсем было решила повернуть назад, из купальни храма послышался странный звук. Стон? Мольба? Желая выяснить, ни ее ли найденыш там стонет, но, опасаясь попасть в неудобную ситуацию, если окажется, что там плещется очередной, готовящийся к служению в храме, жрец, она решила лишь слегка заглянуть за угол и осторожно двинулась вперед.

Стараясь не шуметь, всем телом прижимаясь к стене, стремясь слиться с ней, Нефрет продвигалась вглубь купальни. Она лишь взглянет, вот отсюда, со стороны искусственного водопада. Если там жрец, то, будучи погружен в воды бассейна, он просто не заметит ее! Еще немного... Она чуть высунулась из-за угла...

Прямо перед ее глазами, слегка поблескивая в струях воды, было абсолютно обнаженное тело... Мужское тело! Она замерла, не в силах от удивления и шока ни вздохнуть, ни выдохнуть.

Струи стекали по завиткам волос, лаская шею, спускались ниже, по бархатной в ночи, коже, целовали спину и убегали вниз, скользя по небольшим крепким ягодицам, струясь по мягкой поросли в меру мускулистых ног, чтобы исчезнуть во влаге купальни.

Она замерла, застыла, не в силах отвести взгляда от роскошного пиршества для очей. Мамочки, что это с ней? Голова кружилась, низ живота пылал, словно ее наполнили молодым, согретым на костре, вином. Ноги ослабели и норовили подкоситься, дыхание замерло где-то в груди. Глаза забыли об усталости, рот наполнился слюной, как у голодного пленника, увидавшего блюдо ароматных жареных голубей или чирков.

Руки были готовы протянуться к коже, потрогать — действительно ли она такая бархатная, как ей показалось? И в этот момент юноша повернулся. Нет, он не смотрел на Нефрет, он просто изменил позу на более удобную и теперь опирался руками на обточенные водой камни. Ее восторженный взгляд оказался упертым в плоский живот, невольно скользнул ниже...

В темноте она увидела символ мужской власти. Венец мужской силы, он гордо поднимался из влажных зарослей волос. Он был прекрасен! Он вызывал желание коснуться его. Все мысли покинули ее. Она не могла даже сглотнуть наполнявшую рот слюну. Еще минута и она просто ... Что?

Эта мысль почти отрезвила ее, она заставила ее еле слышно застонать: "Что делают мужчины с женщинами? Не тогда, когда грубые и похотливые жрецы набрасываются на тебя, а вот в такие минуты, когда женщине самой хочется... Чего?". Стон был почти не слышен, скорее полувздох разочарования, но Сехемхет услышал ее.

Резко повернув голову на звук, он уперся глазами в ее глаза и утонул в них. Буря над его головой вспыхнула с новой силой, ураган страсти обнял и закружил в водовороте безумия чувств. Ее язычок скользнул по пересохшим от волнения губкам и это простое действие смело последние барьеры. Он протянул руки и обхватил ее, притягивая ее податливое тело к своему, влажному, пышущему жаром желания, несмотря на ледяное купание, телу.

Его губы впились в ее, вкусив их нежной сладости, он застонал, забывая все, что могло их разделять или помешать им быть вместе. Как она сладка! Как желанна!

Вот, к чему он стремился! Вот, чего он хотел — утонуть в женщине, что сводила его с ума. Мир вокруг перестал существовать, звезды взорвались и погасли!

Ночь шептала: "Люби ее! Она твоя!", сердце хлопало в ладоши от радости и замирало от счастья, а то, вдруг начинало, бешено биться о ребра, стремясь без посредства рук коснуться желанной девы.

Он целовал ее, дурманящее нежно, ласково. Поцелуи то сходили на нет, когда губы лишь чуть скользят по нежности девичьих губ, то со все возрастающей страстью, накатываясь и лаская все яростнее, когда язык проникает в аромат рта и, взяв приступом жемчужную крепость зубов, ласкает нежного узника, то вновь отступая и нежа ее губы, упиваясь их вкусом.

Ее закружило в водовороте чувств и ощущений. Холодная вода обжигала ее, его тело обдавало ее огнем. Его поцелуи дурманили и пьянили сильнее самого крепкого вина, самых сильных ритуальных благовоний. Он обнимал ее так страстно, что ей казалось, что она чувствует каждый кусочек его тела внутри себя, как свое собственное тело, как часть себя, но в тоже время так нежно, что на ее глазах наворачивались непрошенные слезы.

Неужели в этом безумном, жестоком мире нашелся человек, понимающий ее? Чувствовавший ее желания и исполняющий их еще до того, как она сама смогла понять — чего же она хочет? Неужели, ей наконец-то повезло?

Только ночь видела, как в свете звезд сплелись два человека, под сенью хладных струй. Ночь — страстная любовница и никогда не мешает другим предаваться любви! Она обняла их, укрыла, спрятала от глаз злых духов, что могли бы помешать утехам молодых...

Реки могли бы двинуться вспять и горы обратиться в прах, а пустыня зарасти лесом и дотла сгореть, а юноша даже не обратил бы на это внимание. В его руках было сокровище — невинная дочь Египта, страстно отвечавшая на его желания, трепетавшая от его поцелуев. О, Боги! Я счастлив!

Сердце замирало, всем существом своим он стремился обладать ею, взять ее сейчас, проникнуть в ее девственный грот, вкусить сладость первых слез любви.

Но в памяти еще была жива та ночь, когда он смаковал свое желание. Он еще помнил все то удовольствие от каждой секунды, от каждого прикосновения и даже от каждого вздрагивания собственного тела, мучающегося от неутоленного желания. Нет, он не уподобился волу бедного крестьянина, набрасывающемуся на мутную воду, дурнея от жажды.

Есть особый шик истинно утонченных людей в том, чтобы наслаждаться и простыми радостями так, словно это изысканнейшее и дорогостоящее удовольствие, доступное лишь самым знатным и богатым людям Египта!

Его ладони нежели ее тело, ласкали плечи, впитывая их гладкость, скользили вниз по рукам, наслаждаясь изящностью и утонченностью маленьких кистей. Его губы целовали каждый пальчик, погружали его в глубины своего рта, слегка покусывая, а глаза неотрывно смотрели в ее глаза.

— О Мерет! — Он прижал влажную ладонь к своим губам.

— Нет! Не надо имен. Мы просто мужчина и женщина...

Но он не согласился.

— Прости, луноликая, но я хочу услышать, как ты произносишь мое имя! Не хочу быть безымянной сущностью, хочу, чтобы ты помнила не только эту ночь, но и меня! — Она лишь мягко улыбнулась. Говоря это он прижимал ее податливые бедра к своим и, сквозь мокрую столу, ее обжигал жар его желания.

— Назови меня по имени, — его глаза сверкали, руки ласкали округлость бедер, он перешел на соблазнение, ласково прижимаясь к ее бедрам, он скользнул губами по ее шее.

Его жаркое дыхание обожгло раковины ее ушка. Он смаковал эту нежную драгоценность, касался губами, согревал дыханьем.

— Не будь такой упрямой, Эхереш! Назови мое имя! — И он погрузил язык в ее ушную раковинку, вызвав дрожь наслаждения по всему телу. Против воли, она еле слышно, с придыханием, чуть хрипловато позвала:

— Сехемхет! О Сехемхет, что же ты делаешь?

— Люблю тебя, — также хрипло ответил юноша, пускаясь в путь по дороге поцелуев, что вела по ее лицу ко второму ушку. Здесь он отдал должное изящному изгибу плоти, заставляя красавицу тяжело дышать и дрожать всем телом так, что когда он вернулся к ее лицу, воздал должное изгибам бровей и стрелам ресниц, холмам щек и изящности носа, у нее уже подкашивались колени. Когда же его губы вновь коснулись бутона ее губ ей пришлось ухватится за его шею, дабы не упасть ему в руки словно спелый плод с ветки.

Он повернул ее к себе спиной, обжигая дыханием шею, прижимаясь своим гордым жезлом к округлостям попки, а его руки, медленного скользили от бедер вверх, пока не накрыли собой два холмика под мокрой тканью. Холодная вода и желание, что испытывала Нефрет, сделали их упругими, их вершины отвердели и гордо уперлись в ладони юноши, дразня и вызывая желание сорвать с них влажный лен, ощутить подушечками пальцев их твердость и нежность.

Желание поднялось такой волной, что грозило захлестнуть все его благие помыслы. Чресла пульсировали от неутоленности жажды, и даже холодная вода уже не помогала ему. Сжимая зубы, он усилием воли твердил себе: "Нет, я смогу. Я сделаю все так, как решил. Потом будет время и для жарких и быстрых соитий потом, но не сегодня!"

Он тяжело дышал, уткнувшись ей в шею, зарываясь во влажный шелк волос "О Эхереш! Как ты желанна мне! Как хороша!"

Ему срочно нужно было чем-то отвлечься. Девушка, чувствуя лишь нарастающую страсть, застонала и изогнулась, прижимаясь к нему еще плотнее бедрами, кладя головку ему на плечо. От напряжения заныли раны на руке. Это и помогло. Боль и воспоминания о зухосе немного сбили жар желания. Эхереш, как ласковый котенок терлась об него всем телом. Он улыбнулся развязывая ее одежды повернул ее к себе, некоторое время просто смотря на нее, впитывая в себя удовольствия истинного мужчины от созерцания прекрасного, обнаженного женского тела. О да! Хороша! Высокая грудь, тонкая талия плавные округлости бедер...

Она зарделась под его взглядом, и даже ночь не могла скрыть этой краски стыдливости, что затопила всю нежность ее лица. Очень медленно он опустился перед нею на колени и прижался лицом к ее груди, скользя губами по нежной коже. Сехемхет ловил ее упругие соски, погружал их в свой влажный жаркий рот, скользил по ним языком, а то слегка прихватывал зубами, и она изгибалась в его руках. Она чуть наклонилась, чтобы полнее погрузить прохладу груди в жар его рта. Его руки скользнули по ее ногам, обвили округлость колена, вернулись к мягкости попки, прошлись выше по спине.

Он встал, заглядывая ей в лицо, поймал глазами ее взгляд, затуманенный страстью. Глядя ей в глаза, одной рукой удерживая, словно персик ее попку, другой он приподнял ее лицо. Поцеловал ее в губы, потом рука скользнула ниже, нежно сжала округлость груди, пальцы чуть потянули сосок, перекатывая его туда-сюда, затем скользнули ниже и обвели изящную впадину пупка.

По-прежнему, глядя ей в глаза, он погрузил вершину пальца в ее пупок и увидел, как она задержала дыхание. Ее язычок скользнул по невольно пересохшим губам, тогда его рука опустилась еще ниже касаясь гладкого холма.