Германия, сыгравшая в той истории роль могильщика античной цивилизации, повержена. Даже если это не предотвратило совсем падение Рима, а с ним и всей действительно развитой цивилизации, то точно сдвинуло это событие далеко вперёд во времени.

Сильный толчок в развитии получили наука и производство. Сначала математика, а следом и остальные точные материальные науки — физика, химия и механика. Производство пока всё ручное, или стандартизированное малосерийное, но уже довольно сложное. Настолько сложное, что повторить его пока никто не может — зеркала и стекло (оконное, ширпотребно-посудное и лабораторно-промышленное); ткацкие станки (шерстяные, хлопковые и льняные); механические мастерские, производящие те самые ткацкие станки, оборудование для различных производств и общедоступный ширпотреб, вроде часов с маятником и боем, музыкальных сундучков, не вскрываемых замков и так далее; оптические приборы — от простейших увеличительных линз для слабовидящих, до подзорных труб и биноклей — всё это эксклюзив не Рима, и даже не 'Марсианского комитета', а четвёрки посвящённых в главную тайну — Марка Випсания Агриппы, Гая Цильния Мецената, Публия Квинтилия Вара и Германика Августа Феликса.

Теперь это эксклюзивное производство есть где развивать в крупносерийное. С законом об Империях, всё получилось намного лучше, чем того желал Счастливчик. Меценат не стал изобретать 'велосипед', а просто подвёл Империи под уже имеющийся закон о частной собственности. Причём частной собственности за пределами Рима, а потому не облагаемой налогами.

Императоры-латифундисты ничем не ограничены в распоряжении своей собственностью — они в праве её продавать, или дарить, полностью, или частично; то есть в праве назначать феодалов, и устанавливать отношения сюзерен-вассал по собственному разумению здравого смысла.

Конечно, сразу имперские герцоги, маркизы и графы не станут влиятельными фигурами в римском политикуме, поначалу их титулы, скорее всего, станут поводом для насмешек, но со временем всё встанет на свои места. Собственность — есть собственность. Пусть и вассально зависимая, но обширная. Сейчас это глухомань, но потенциал этой глухомани хорошо известен, в той истории, на европейской территории нынешней Империи Германия, целиком размещались: сама Германия, Нидерланды, Дания, Швеция, Норвегия и Чехословакия, частично Франция, Швейцария, Австрия, Польша, Венгрия, Румыния и даже причерноморский кусок СССР, между Южным Бугом и Дунаем — именно эта часть была самая развитой в Европе, а не южные Италия, Греция и Испания.

В этой Империи Германия есть всё необходимое сырьё для развития промышленности: железная и никелевая руда; энергетический и коксующийся уголь; нефть; золото, серебро и медь; огромные лесные массивы, то есть пиломатериалы, древесный уголь, дёготь, скипидар, меха, мёд, воск и так далее — и всё это огромное пространство изрезано крупными реками с множеством притоков, а реки — это не только дешёвый транспорт, но и энергия накопленной в водохранилищах воды.

В общем, экономический потенциал просто колоссальный, будем развивать, а начнём со столицы — Германского Рима, бывшего Могонтиака. Именно здесь теперь будет основное производство всякого эксклюзива, Тибрский остров своей потенциал давно исчерпал, слишком уж хилая речка Тибр и плотину на ней не построишь, все земли вокруг кому-то принадлежат и стоят слишком дорого.

В семье местных родителей — папы-Друза Германика и мамы-Антонии-младшей, снова мир, любовь и взаимопонимания, спасибо бабушке-Октавии — нашла нужные слова для вразумления дочери.

Этот год папа с мамой проведут в Риме, на август назначен триумф, а его и подготовить нужно как следует, и после триумфа игры для римских бездельников организовать, так что забот им хватит, а Германику Августу Феликсу, трибуну-ангустиклавию 'Четвёртого Македонского', этим летом предстоит кампания в Понтийском и Боспорском царствах, владениях будущей Империи Публия Квинтилия Вара. Кампания, с которой начнётся римская экспансия на восток — на Волгу, на Урал, в Великую Степь и далее до Китая и Тихого океана.

* * *

Агриппа тоже готовил военную кампанию. Из тридцати пяти легионов, покоривших Германию, десять уже можно двигать дальше — четыре пойдут завоёвывать северное причерноморье и Крым, а шесть — подавлять иудейский мятеж и после воевать с Парфянским царством.

С Агриппой, Меценатом и Варом встретились в Риме, куда Германик Август Феликс проводил свою любимую бабулю.

Общаться с Октавией, Счастливчику было действительно очень интересно, она много и честно рассказывала о своей жизни, в том числе весьма пикантные подробности, а в ответ получала столь же искренние рассказы внука о будущем. Эти беседы взаимно обогащали. Октавия, довольно энергичная ещё женщина, черпала из рассказов внука идеи, а Счастливчик, по бабушкиным откровениям, всё лучше понимал эпоху и менталитет хроноаборигенов.

Теперь он гораздо лучше знал, как нужно правильно им подавать информацию.

— Рабство отомрёт обязательно, как оно отмерло там. Само отомрёт, ведь оно неизбежно станет невыгодным, причём уже в обозримой перспективе. Рабы — это ресурс. Любой ресурс в итоге исчерпаем, но рабы исчерпаются быстрее всего. Да и на что они теперь пригодны? В начале своей экспансии, Рим покорял развитые страны, тогда рабами становились люди образованные и высококвалифицированные, от их эксплуатации получался неплохой доход — их труд стоил гораздо дороже, чем затраты на содержание, а сейчас этот ресурс уже исчерпан. Экспансия теперь идёт по диким окраинам, рабы там неграмотные, да ещё и агрессивные, жизнь свою ценят гораздо меньше тех-же греков, или сирийцев. Принуждать их к труду гораздо дороже, а результат труда гораздо дешевле...

Пленных германцев, после этой войны, повязали почти миллион — девятьсот пятьдесят тысяч — всех тех, кто заперся в бургах и оказал сопротивление. Больше двухсот тысяч из них были профессиональными военными из дружин вождей, а ещё почти семьсот пятьдесят — бюргерами мирных профессий, взявшихся за оружие по мобилизации и их семьи.

С профессиональными воинами всё понятно, у них путь один — в гладиаторы. Эти работать всё равно не будут, да и стоят гладиаторы дорого, как футболисты в том мире. А семьсот пятьдесят тысяч 'бюргеров' напрочь обрушат рынок рабов — скупят их по дешёвке, а потому и беречь не будут. Мало того, что легионы своё законное недополучат, так ещё и для экономики будет стресс — на дешёвых рабах упадут и цены на товары — разорятся колоны* (*фермеры) и мелкие ремесленники, то есть средний класс, та самая опора любой власти. Разорившиеся работяги пополнят полки городского люмпена, который придётся кормить.

Второй стресс экономика получит, когда эти германские рабы передохнут и цены снова вырастут. Кормить городской люмпен станет гораздо дороже, а кормить придётся. И зачем устраивать такие проблемы самим себе? Германия — уже наша собственность.

Германию нужно развивать как можно скорее, пока живо это сильно напуганное поколение дикарей. Развивать интенсивно, с вовлечением местных варваров в экономический оборот. Чтобы подрастающая молодёжь уже не представляла себе жизни без Рима, без Римских законов.

Вот где нужно использовать рабский труд — каналы, дороги, мосты, плотины, города. Римлянам только кажется, что в Германии невозможно жить, они просто одеваться правильно по погоде пока не умеют.

— ...Да и жалко по дешёвке, оптом, такое сокровище продавать, если честно. Они нам здесь могут такое построить, лет за двадцать, что в самом Риме завидовать начнут.

— Только этого нам и не хватало. Бунт будет.

У Агриппы шаблон, похоже, из броневой стали выкован. Тайная Служба Внутренней Безопасности уже провела блистательную операцию в чуждой и очень враждебной среде иудеев, а он всё ещё не может эту силу оценить по достоинству. Ну, какие теперь могут быть бунты? Так, мелкие заговоры, разве что...

— Не будет никаких бунтов. Это ведь всё не в день свершится, а за пятнадцать-двадцать лет. Начнём сводить леса и осаживать здесь легионеров — земли всем хватит. Я знаю, что сейчас они здешнюю землю не хотят получать, но гарантирую, что всего через пять лет, ситуация изменится. В моём мире, Германия была одним из самых благополучных государств и гораздо богаче той-же Италии. У нас в руках настоящее сокровище — и море, и земли, и люди, и рабы.

— Тоже мне сокровище, заваленные буреломом, непроходимые чащобы.

— Они часть сокровищ, друг, причём, очень значительная её часть. Лес — это доски и брус, а значит — корабли. Лес — это бумага. Лес — это древесный уголь, дёготь и скипидар. Лес — это мёд, воск и меха. Много чего ещё. Поверь мне — нам ещё придётся заботиться о сохранности здешних лесов. Как только построим корабли, которые будут спокойно проходить Бискайский залив и Гибралтар — леса придётся охранять от вырубки. Просто поверь мне, так уже было и всё обязательно повторится.

— Я тебе верю, Феликс, но треть, двести пятьдесят тысяч рабов мы всё равно продадим. Нельзя так поступать с римлянами.

— Тебе решать... — охотно согласился Счастливчик.

Двести пятьдесят — это уже не семьсот пятьдесят, две трети уже отыграл. Двести пятьдесят — это как раз доля простых легионеров. По традиции, добыча делится на три части — треть командующему, треть офицерам и треть легионерам.

— ...только продавать их нужно не здесь, а в самом Риме. Если ты, конечно, заботишься о благосостоянии своих легионеров, а не перекупщиков...

Вообще-то легионеры и так уже неплохо заработали в этой кампании, но не отдавать же наши деньги каким-то барыгам самого гнусного вида. Нет ничего сложного в этом бизнесе. Рынки известны, люди для охраны есть, торговать тоже найдётся кому. Аукционы организовать не трудно, так зачем кормить всю эту мерзкую сволочь? Биржа рабов должна быть монополией армии, пока рабство не отменится самым естественным образом.

— ...честные римляне от этого только выиграют и будут благодарны своей победоносной армии. Клянусь тебе чем хочешь. Первое правило бизнеса — устраняй посредников. Посредники — паразиты, вскармливая их — ты наносишь вред самому Риму.

— Хорошая идея, — оценил Гай Цильний Меценат, Публий Квинтилий Вар тоже кивнул одобрительно.

— Ладно, подумаю. Никогда так не делали, — сдался Агриппа.

— Подумай, Марк Агриппа, — встряла Октавия, — хорошо подумай. И не только об этом. Ты уже встряхнул наш мир так, что прежним он уже никогда не станет. Менять теперь придётся почти всё. Рим вырос из своей детской туники. Теперь наш Лаций — вся Европа, а завтра будет уже весь Мир. Это будет совсем другой Рим и совсем другая жизнь

— Сказал — подумаю, значит — подумаю, — огрызнулся Принцепс с выражением лица, на котором было отчётливо написано — ну, а ты то куда лезешь, баба.

— Подумай, — нисколько не смутилась Октавия и снова добавила, — хорошо подумай. От твоих решений зависим мы все, от них зависит наше будущее, будущее наших потомков.

* * *

Вигитор, вождь племени Маркоманнов, стал первым вассальным феодалом Империи Германия, первым владетельным графом в этой истории.

Владетельный граф — не выборный племенной вождь, это очень солидный статус. Все земли племени Маркоманнов* (*Южная Бавария) стали графством и собственностью Вигитора, наследной собственностью, по Римским законам. Одна беда, сами маркоманны римских законов пока не признают. Война прошла мимо, несомненно, по воле Богов, даровавших своим любимым детям-маркоманнам удачу, и причём тут вообще какие-то ромеи, со своими дурацкими законами? Разгромили они неудачников на севере, вот там пусть свои законы и устанавливают, нам и так неплохо живётся, а скоро будет ещё лучше. Вместо очень воинственных и очень бедных свевов, лангобардов, херусков и квадов, соседями станут очень трусливые и очень богатые ромеи, которые сами себя защитить не могут, а легионы их уйдут.

Дураки, что тут ещё скажешь... И эту дурь теперь предстоит выбивать из своих соплеменников самому графу Вигитору. Выбивать для их же, дураков, спасения. Разговаривать, объяснять, увещевать — бесполезно. Не поймут. Даже самые умные, вроде жреца Ригнбьёрна, который правильно нагадал удачу от знамения, не поймут.

А ведь только удержать буйных от набегов на ромейские территории — этого мало, хотя и это ещё попробуй сделай. По графству скоро будут проложены дороги, по которым пойдут торговцы с деньгами и товарами, а их безопасность — теперь тоже ответственность Вигитора. Как воспримут дураки соплеменники, если он будет с оружием защищать от них чужаков ромеев, на их же собственной, как они считают, земле? Понятно как — первый же такой случай закончится мятежом, на который народ поднимут жрецы, и мятеж этот обязательно поддержит военная дружина. Вот от дружины и нужно избавиться в самую первую очередь. Очень хорошо, что она конная, всадников ромеи нанимают охотно и платят щедро.

— Теперь тебе предстоит сделать ещё одно очень важное дело, Маробод.

— Я готов, отец.

— Нам с тобой обязательно нужно избавиться от дружины. Понимаешь, почему?

— Конечно, отец. Эта твоя дружина — сейчас самая большая опасность для нас.

— Всё правильно. Увести нашу дружину на восток, за море, предстоит тебе. За тобой они пойдут без потери чести. Да и пристроить ты их там сможешь лучше других, родичи ведь всё-таки...

— На восток в Иудею?

— В Иудею и дальше, куда пойдёт ромейский вождь Марк Агриппа. Чем дольше продлится этот поход — тем лучше.

— Но он всё равно когда-нибудь закончится...

— Закончится, конечно. Но обратно вернутся уже не те, кого ты уведёшь. Они поумнеют, рядом с ромеями. Поймут, что воевать с ними бесполезно, что так, или иначе, а придётся жить в мире, жить по закону. Там сгинут самые буйные, а выжившие вернутся с добычей. Богатой добычей, ведь Восток очень богат. Добычей, которую они возьмут, воюя за Рим. Да и я тут без дела сидеть не буду, сформирую за это время настоящий Римский легион. Он нам обязательно понадобится. Закон нам предстоит защищать оружием, добром его не примут.

* * *

К 'Четвёртому Македонскому', трибун-ангустиклавий, Германик Август Феликс, присоединился в Таренте, в середине апреля 748 года от основания Города.

Новость о том, что отныне и впредь армия сама будет продавать рабов из военной добычи, распространилась моментально и вызвала ликование у легионеров. Посчитали всё быстро, в римской армии совсем неграмотные не служили — доход за рабов, при продаже их конечным покупателям в Галлии и Италии, увеличится как минимум втрое — с восьмидесяти-ста, до двухсот пятидесяти-трёхсот денариев за обычного пахаря, не обученного никакому ремеслу. Посчитали и задумались — а почему так не делали раньше? Ведь не было никаких законов, обязывающих армию продавать добычу перекупщикам, просто сложился такой порядок, сам собой сложился, к нему все привыкли, но ведь порядок — это не закон — армия в своём праве.

Командующий Понтийско-Боспорской кампанией, император Публий Квинтилий Вар, по примеру Принцепса, Марка Випсания Агриппы, своей ставкой тоже сделал преторий 'Четвёртого Македонского'; он-то и рассказал новому легату, Квинту Сульпицию Камерину, что на такую мысль Агриппу навёл Верховный понтифик, сейчас наш трибун, Германик Август Феликс. Квинт Сульпиций Камерин, служивший в Германской кампании трибуном-ангустиклавием* (*старший офицер легиона, начальник штаба и заместитель легата), поделился с подчинёнными, а дальше, по нисходящей цепочке (трибуны-центурионы-сигниферы) дошло и до рядовых легионеров.