14. Кофе для эстетов

— Тогда преступника нужно отыскать как можно скорее! — жарко зашептала я, выглядывая из машины.

— Что я и собираюсь сделать, — ворчливо отозвался Эллис. — Работы предстоит немало. И прямо сейчас, не откладывая надолго, я отловлю Барнелла, здешнего костоправа, и потолкую с ним. Такой франтоватый сластолюбец, может, вы его помните... Он вместе с приезжим доктором первым наткнулся на бедняжку Нору, осмотрел её и удостоверился в смерти.

"Смерти".

Невольно я обхватила себя руками, словно нищенка на декабрьском ветру. Пугающе много сегодня говорили об этой Леди в кровавом и белом, что всегда приходит слишком рано. Сперва похоронных дел мастер вспомнил покойную жену, а теперь в цирке убита молодая женщина... Ни лучистый солнечный взор весны, ни тёплое её дыхание не могли одолеть леденящей могильной тени, которая словно бы накрыла всю столицу. Нечто подобное мне уже доводилось ощущать прежде: в загородном поместье, когда Шилдс творил в округе свои ужасающие бесчинства, и позднее, когда в Бромли появился Душитель с лиловой лентой, и стали пропадать дети.

Я совершенно не знала герцога Хэмпшайра и не питала сочувствия к нему, дрессировщика Барнабу Конделло лишь раз увидела издали, а эту Нору Томпкинс и вовсе никогда не встречала. Однако их смерти задевали что-то глубоко внутри меня, порождая ощущение беззащитности.

И — гнев, как ни парадоксально.

Мне вспомнился стремительный и смертоносный рывок медведя, грохот падающей решётки, испуганные крики в партере, почти беззвучный плач леди Чиртон. Кто бы и с какой бы целью ни положил начало череде злодеяний, он был моим безусловным, природным врагом. Потому-то, пожалуй, я и обратилась за помощью к дяде Рэйвену, потому меня и влекло до сих пор сюда, к амфитеатру, где и произошло первое убийство.

— Леди Виржиния? — осторожно позвал меня Эллис, в кои-то веки обращаясь не просто по имени.

— Простите, задумалась, — ответила я. Как бы мне хотелось сейчас предложить свою помощь, но что я могла? Даже дар сновидения подбрасывал не ответы, но лишь туманные намёки, которые обретали смысл после того, как детектив добирался до разгадки самостоятельно. — Соглашусь с вами, мне лучше вернуться. День принёс чересчур много леденящих душу новостей, а я, право, не Луи ла Рон, чтобы радоваться кровавым сенсациям.

— ...весьма почтенный господин! Весьма почтенный господин!

Оклик раздался рядом — и, похоже, неожиданно для нас всех, включая Лайзо. По крайней мере, обернулись мы до комичного одновременно. По пустырю, лежавшему между заброшенными казармами и лагерем циркачей, со всех ног бежал к нам человек, одетый в чжанский костюм из алого атласа, расшитого золотыми драконами. Широкие рукава полоскались на ветру. Я и опомниться не успела, как он выскочил на дорогу и побежал аккурат посередине, совершенно перекрывая нам путь.

— Вот ведь талант у человека — появляться не вовремя, — посетовал Эллис, впрочем, беззлобно. — Потерпите немного, Виржиния, сейчас он доберётся до меня и освободит вам проезд. Полезный человек, но хлопот от него многовато... Впрочем, готов спорить, он то же самое обо мне думает.

Я поспешно отклонилась на спинку сидения, принимая чинную позу, и слегка опустила шляпку ко лбу, пряча лицо под полями. Чжанец же, приблизившись к нам достаточно, перешёл на степенный шаг, а заметив Лайзо у машины, заулыбался:

— О, и мой молодой свежий друг прийти сюда! Благосклонный судьба в великом горе! — непонятно, однако весьма горячо воскликнул он.

Лайзо хмыкнул и протянул ему руку для пожатия; чжанец осторожно обхватил её обеими ладонями, а затем склонился в полупоклоне. Эти двое определённо успели когда-то подружиться, вероятно, именно о том и говорил Эллис, когда упоминал, что он позаимствовал моего водителя, чтоб стать своим человеком у циркачей.

— Здравствуй, Ченг, дружище. Да уж, о вашем горе уже слышал, соболезную. Помощь-то вам нужна?

Сложно было сказать, предложил это Лайзо из искренних побуждений или в интересах расследования, однако я сочла за лучшее некоторое время не торопить его и не выражать неудовольствия, как, без сомнений, уже сделала бы любая другая леди в схожей ситуации... Впрочем, ни наше положение, ни отношения назвать обыкновенными давно нельзя было.

— Моё желание есть одно: кожа убийцы снять живой, — смиренно ответил чжанец. — Помощь идёт неведомая, путь запутанный, однако благодарю чистым сердцем.

— Действительно, запутанными путями, — произнёс Лайзо и почему-то задержал взгляд на золотистом шнурке, завязанном на поясе сложным узлом. Ченг прикрыл узел ладонью и лукаво улыбнулся. — Я вот гляжу и думаю: а от друга ли ты помощи ждал? Или от кого-то ещё?

Для меня эта фраза прозвучала туманно, однако чжанец, хотя он и говорил на ломаном аксонском, кажется, прекрасно всё понял и ответил в тон:

— Река поперёк дорога — зови тот, кто строитель моста. Хочешь далеко смотреть — зови тот, кто хорошие глаза. Нужда есть не переборчивая, нужда пришла — громко кричи, тут не до подумать.

Некоторое время они глядели друг на друга, улыбаясь: чжанец — вкрадчиво, а Лайзо, как истинный гипси, широко и белозубо. Но затем, видимо, пришли к некоему молчаливому соглашению. Ченг велеречиво и путанно извинился, затем передал ему что-то маленькое, сопровождая уж совсем непонятным комментарием, и обратился уже к Эллису. Выяснилось, что брат убитой циркачки "вернулся и великий удар Салих" — проще говоря, подрался с альравом, но драку разняли и теперь-де ждут возвращения детектива. Эллис тут же распрощался с нами — с Лайзо на словах, а мне махнул рукой — и вместе с Ченгом поспешил к циркачам.

Мы тоже тронулись в путь, теперь уже прямо к кофейне, никуда не сворачивая. А как только прибыли на место, Лайзо улучил момент, когда Мэдди шмыгнула на кухню, а я напротив задержалась на пороге, и вручил мне бронзовый кулон в форме солнца; в центре, кажется, когда-то был камень, но он давным-давно выпал.

— Ченг это передал тебе? — догадалась я.

Бронзовое солнце жгло пальцы по-настоящему.

— Если я правильно понял, украшение принадлежало Норе Томпкинс. И Ченг считает правильным препоручить его тому, кто умеет далеко видеть и строить мосты через реку, которую обычному человеку не перейти, — спокойно ответил Лайзо. — Но ты уж поступай, как знаешь.

— Я подумаю, — сорвалось с моих губ обещание.

Кулон отправился в ридикюль, по крайней мере, до вечера. И несмотря на то что в целом положение оставалось тревожным, а холодок смерти всё ещё ощущался где-то поблизости, я почувствовала прилив сил и уверенности.

Лайзо не стал решать за меня, предложил выбирать самой, как поступить, а значит — он верил в мои силы. Конечно, я не смогу раскрыть преступление и поймать убийцу вместо детектива. Но это не значит, что нужно устраниться.

Как действовать — решать только мне.

— ...скверное утро.

Я очнулась от этих слов и не сразу осознала, что сама их и произнесла; фраза прозвучала точно со стороны. От замогильного ужаса виски взмокли, а сердце колотилось с перебоями. Спальня выстыла, как склеп — плохо прикрытое окно, видимо, ночью распахнулось от ветра. Но зато пение птиц слышалось ясно и громко, словно они заливались не в саду, а в моей комнате, и небо расчистилось от облаков — по-весеннему бездонное, яркое.

Кутаясь в шаль, я прошла к окну. Может, утро и не такое уж плохое?

Ощущение тревоги, впрочем, не спешило отступать, и даже звук проезжающего по площади кэба казался зловещим. Лишь накануне газеты узнали о смерти Норы Томпкинс, хотя прошло уже несколько дней — вероятно, Эллис употребил всё своё влияние или даже позаимствовал немного у маркиза Рокпорта, чтобы придержать сенсацию. Миссис Скаровски вела себя невыносимо, да и другие гости только и делали, что обсуждали зловещее проклятие, якобы нависшее над цирком, и строили догадки. Счастье, что вчера Луи ла Рона не было в кофейне! Но так или иначе, после этого вечера я решилась положить перед сном у изголовья кулон, отданный Ченгом.

И мне приснилось нечто ужасное — настолько, что разум пасовал, а память затуманивалась. То было не видение, не разговор... чувство? Да, пожалуй... Но никогда прежде я ничего подобного не ощущала, даже когда узнала о пожаре, унесшем жизни моих родителей, даже когда смотрела сквозь траурную вуаль, как стучат комья земли по крышке гроба, в котором покоилась леди Милдред! Не скорбь, не одиночество — нечто куда хуже, тяжелее и... и...

Грязнее?..

Пожалуй, так.

Где-то далеко, верно, на площади, послышался звук проезжающего кэба, потом зазвучали голоса — резко, но неразборчиво, словно говорили там на незнакомом языке. И внезапно, словно спровоцированные этим, нахлынули воспоминания о поблекшем сне.

...как будто меня обманули и предали самые близкие люди; как будто моя жизнь растоптана; как будто моя судьба — унижение, которое хуже смерти; как будто по венам отныне бежит не кровь, но боль, и гнев, и ужас, и едкая, кипящая зависть...

...выстрелы, щелчки кнута, гогот...

...окровавленные ладони...

В изнеможении я опустилась на пол; воздуха не хватало отчаянно, а ноги ослабели. Сон ускользал, оставляя только гадкое, безысходное, гнилостное послевкусие — пожалуй, и к лучшему, ибо это ощущение в полноте своей могло бы и крепкого человека свести с ума. Образы тоже постепенно меркли. Мне привиделся герцог Хэмпшайр, но непохожий на себя: более молодой; с лицом не пресытившегося всеми удовольствиями немолодого сибарита, а жестокого демона. Ещё, кажется, арена, и люди в странных костюмах поодаль, кривляющиеся и хохочущие... Что-то ужасное творилось там, чудовищное беззаконие и несправедливость, но что именно — вспомнить я не могла.

И вряд ли отважилась бы снова положить под подушку медальон убитой Норы Томпкинс, чтоб вызвать этот сон ещё раз.

— Скверное утро, — повторила я вслух, чтоб только отделаться от ощущения, что вот-вот вновь провалюсь в отвратительное видение. — Хорошо бы занять его работой... Жаль, мистер Спенсер придёт лишь завтра.

Воистину — никогда не стоит сетовать на то, что дел слишком мало!

Спустя некоторое время, уже облачённая в более строгое, нежели обычно, утреннее платье — иногда одежда становится своего рода доспехами, она обладает удивительным свойством дисциплинировать разум — и несколько взбодрившаяся, я заметила странный шум, который доносился с первого этажа.

— Что там случилось? — спросила я Юджинию. Она как раз входила в кабинет с кофейником, сливочником и чашкой на подносе; время было раннее, дядя Клэр и мальчики поднялись бы только через час в лучшем случае, а к завтраку спустились бы ещё позже, а взбодриться мне хотелось прямо сейчас. — Прислуга повздорила? Или к нам заглянул табор гипси? — пошутила я.

Юджиния встревожилась:

— Прошу прощения, но я не знаю! С вашего позволения, сбегаю и посмотрю... — Она сделала книксен — да так и замерла, полуприсев, в задумчивости. — Мне вдруг припомнилось, что вот недавно, с четверть часа назад, на площади был шум, и люди говорили не по-нашему... Ой!

Она потеряла равновесие и чуть не упала. Я едва успела поймать её за руку и невольно улыбнулась:

— Что ж, теперь и мне стало любопытно. Пожалуй, спустимся вместе.

Вскоре стало ясно, что голоса и впрямь доносятся и холла — громкие, бойкие, напористые, как на базаре. Слова были смутно знакомыми — не алманский, не марсо... Я ускорила шаг, так, что Юджи теперь едва поспевала за мною. Но на середине лестницы мы обе застыли, ибо нашим глазам открылось удивительное зрелище.

Нет, не табор гипси, но нечто столь же экзотическое.

В первую очередь взгляды приковывала дама, облачённая сплошь в чёрное: несколько старомодная блуза с пышными рукавами, украшенная оборками и воланами, длинные многослойные юбки, жакет на двух пуговицах. Тёмные с проседью волосы были убраны в высокую причёску, украшенную черепаховым гребнем, на котором крепилась мантилья из лёгкого, обильно вышитого материала. Глядела дама страстно, а жестикулировала так сильно, что, казалось, разгоняла воздух рукавами вместо веера. Справа от неё стоял суховатый горбоносый джентльмен, то и дело поглядывающий на часы и отпускающий громкие реплики на том же незнакомом языке. Ближе к дверям — полная женщина, одетая попроще, видно, служанка, и седой усатый старик, столь загорелый, что кожа его могла оттенком сравниться с бронзой. У их ног громоздились чемоданы и саквояжи, целая баррикада.

На фоне этой престранной компании я не сразу заметила Паолу, бледную в прозелень и то и дело прикладывающую платок к глазам, и совершенно растерянного мистера Чемберса.

— Вероятно, у нас гости, — тихо обратилась я к испуганно притихшей Юджинии. И нашла в себе силы отдать, пожалуй, самое разумное распоряжение в нынешнем положении: — Скажи мистеру Маноле, чтобы он нашёл детектива Эллиса и попросил его непременно быть в кофейне сегодня вечером. Есть дело, которое надлежит обсудить как можно скорее.

"Пока оно не вылетело у меня из головы", — подумала я, но вслух произносить этого не стала. Ещё предсказательницей заделаться не хватало!

И не так уж мала была вероятность действительно начисто позабыть о кошмарном сне, покойном герцоге Хэмпшайре, убийствах и прочих обыденных делах. Ведь если я не ошиблась — а хотелось верить, что чему-то я у Эллиса научилась за эти годы — то спокойствия в ближайшее время нам всем будет очень не хватать. У романцев довольно буйный темперамент, а уж если они беспокоятся о судьбе дочери — и вовсе пиши пропало.

В том же, что к нам нагрянула из какой-то романской провинции именно родня Паолы, сомнений не оставалось.

Дама в чёрном, между тем, заговорила ещё быстрее, напористей и громче — никакая аксонская леди так бы не сумела. Мистер Чемберс прижал руку к груди и посерел. Весьма дурной знак для довольно-таки молодого мужчины с прекрасным здоровьем и выдержкой... Я сочла, что далее затягивать со знакомством будет уже неприлично, и прошла в холл, напуская на себя вид ледяной и невозмутимый — в лучших традициях Валтеров.

— Доброе утро, — кивнула я чопорно, стараясь никак не показывать волнения. Не сразу, но дама умолкла; мистер Чемберс перевёл дыхание. Я же сердечное улыбнулась Паоле: — Рада вашему возвращению, миссис Мариани. Не скрою, мне вас очень не хватало — и мальчикам тоже, они любят вас настолько сильно, насколько только способно детское сердце... Однако вы вернулись не одна. Не представите ли мне ваших спутников?

Сколько раз убеждалась — размеренный, неторопливый ритм аксонской речи оказывает самое благотворное влияние на манеры и состояние духа взволнованных путешественников с материка. Вот и сейчас дама хотя и воскликнула что-то в ответ, но куда тише прежнего, а ко мне ринулась весьма резво, но с толикой нерешительности, что позволило Паоле вовремя перехватить сию страстную особу и всего-то десятком-другим торопливых горячих фраз убедить её немного подождать.

— Леди Виржиния, позвольте представить вам моих почтенных родителей — сеньора Мауро Бьянки де Нарвенья и сеньору Клотильду Чезире Бьянки де Нарвенья. Прежде, в телеграмме, я упоминала о том, что они изъявили желание лично поблагодарить вас за заботу обо мне в то нелёгкое время, когда я осталась вдовой на чужой земле, — произнесла Паола, по-особенному выделяя голосом некоторые слова.