Так громче музыка играй победу!

Отсеки крейсера наполнились режущим барабанные перепонки звоном, палубы загудели от топота матросских ботинок — экипаж стал разбегаться по местам, предписанным боевым расписанием. Один за другим появлялись немецкие моряки возле орудий, дальномеров, элеваторов, машинных механизмов и так далее...

— Четвёртый корабль! — неумолимо прозвучал голос сигнальщика на мостике.

— Поворот влево на двадцать градусов! — фрегаттен-капитан делал попытку оттянуть момент боевого контакта с 'новиками'.

Встреча с одним или двумя русскими эсминцами не представляла для 'Бреслау' серьёзной опасности: крейсер обладал значительно более серьёзным артиллерийским вооружением, чуть ли не впятеро превосходил каждый корабль Первого дивизиона по водоизмещению, а значит имел большую боевую устойчивость и являлся более стабильной артиллерийской платформой. Борт прикрыт броневым поясом, что тоже немаловажно.

Но четвёрка... Суммарный бортовой залп этих больших миноносцев противника превосходил оный у 'Бреслау' более, чем вдвое, мишенями они являлись значительно меньшими и скоростными. К тому же вести нормальный огонь имелась возможность только по двоим из четверых, остальные будут стрелять по кораблю Кеттнера совершенно безо всяких помех... А ещё и крейсер на хвосте...

Вражескому дивизиону совершенно необязательно топить противника — достаточно только сбить ход, зажечь пожары па палубе... И тогда не спасёт даже ночь...

 Паспортная скорость 'Бреслау' — 27 узлов, но из-за обрастания днища и отсутствия надлежащего ремонта машин, крейсер реально развивал скорость не более 24х. уже в осенью 1914 года. Позже реальная скорость была ещё ниже.

— Горизонт чист! — в очередной раз отозвался сигнальщик на запрос командира. — Нагоняет 'Дерзкий'.

— Пропустим, — это Черкасов сказал уже своему старшему офицеру.

Хоть догоняющий эсминец в этот раз и не нёс брейд-вымпела командира дивизиона князя Трубецкого (слишком быстро пришлось сниматься с якоря, и капитан первого ранга не успел прибыть с берега), но 'Дерзкий' уже пообвык ходить головным, так что не стоило нарушать привычный строй.

— Да уж, Василий Нилович, — продолжил старшой, — это вам не прошлая война — там нам постоянно удирать приходилось, а теперь сами супостатов гоняем...

— Ничего удивительного, Сергей Николаевич. Как говаривал Наполеон: 'Бог всегда на стороне больших батальонов.'.* Есть чем гонять — вот и гоняем. Только сначала найти этого 'Бреслау' надо, тогда и нагоняемся.

Хотя, чего там скрывать, на душе у Черкасова было действительно радостно: вспомнился Порт-Артур, где он служил старшим артиллеристом на броненосце 'Пересвет', вспомнилось как постоянно торчали в порту, опасаясь встретить в море превосходящие силы японцев (а адмирал Того действительно имел подавляющее превосходство), вспомнил то единственное сражение с вражеским флотом, когда победа была так близка, но 'золотой снаряд' вывел из строя русский флагманский броненосец и пришлось возвращаться в осаждённый Артур, где 'Пересвет' вместе остальными нашёл себе временную могилу, а потом снова воскрес, но уже под японским флагом...

Сейчас всё было по-иному. Теперь русский Черноморский флот безраздельно господствовал на море, и сегодня, если повезёт, может удастся вколотить очередной гвоздь в гроб врагов России...

— Дым на левом крамболе!

На других эсминцах это тоже заметили и через минуту с 'Дерзкого' просигналили к повороту. То, что начинается атака на немецкий крейсер, никто на дивизионе почти не сомневался.

Русский отряд двигался на цель с запада, в лучах заходящего солнца, слепивших немецких сигнальщиков, дыма 'новики' почти не давали, поэтому удалось сблизиться с крейсером до девяноста кабельтовых, прежде чем на нём заметили опасность и 'Бреслау' стал отворачивать с прежнего курса.

* На самом деле фраза принадлежит французскому маршалу Жаку д'Эстамп де ла Ферте

— С 'Дерзкого' сигналят: 'Самый полный ход'!

— Разумно, — кивнул головой командир 'Гневного'. — Передайте в машину.

Действительно, больше не было никакой необходимости скрывать своё присутствие, и из труб эсминцев всё сильнее и сильнее повалил дым, а стрелки на лагах стали приближаться к тридцатиузловой отметке. Стремительные 'борзые' Черноморского флота легко вспарывали воду форштевнями, и не оставалось сомнений, что до темноты они настигнут того, за кем гонятся.

— Сколько до захода солнца? — обратился Черкасов к штурману.

— Час сорок, Василий Нилович.

— На дальномере!

— Семьдесят два кабельтова.

— Не успеваем, чёрт побери! Особенно, если немцы покажут нам корму...

— Пока идут прежним курсом, вероятно с оста их поджимает 'Кагул'. В принципе уже сейчас можно попытаться добросить снаряд из баковой пушки до их борта, хотя вероятность попасть, конечно, на таком расстоянии ничтожна.

— Не будем зря расстреливать боезапас, Сергей Николаевич — шансы добиться попадания нулевые. Подождём ещё хотя бы с полчаса.

— Могли бы и поужинать в это время, — попытался пошутить старший артиллерист Политковский.

— А вот про ужин забудьте, Валериан Станиславович, — хмуро ответил старший офицер. — Во всяком случае до Севастополя считайте, что кают-кампании на корабле нет.

— А в чём дело?

— Опрокинулась банка с мёдом. Вероятно при резком изменении курса. Подогрелось грелками парового отопления... Запах пренеприятнейший. Да и мебель на этой смазке вальсирует по всему помещению размазывая мёд по палубе... Несколько часов отдраивать придётся, а сейчас совсем не до этого. Так что придётся удовлетвориться сухим пайком с чаем. И то, когда колбасники позволят...

— 'Дерзкий' открыл огонь, — крик сигнальщика слился с долетевшим звуком выстрела.

— Ну что же, начнём и мы, — посуровел Черкасов. — Господа, прошу разойтись по своим местам. Начинайте, Валериан Станиславович. И, пожалуй, накиньте с пяток кабельтовых относительно показаний дальномера.

— Есть!

Через полминуты промычал ревун, и носовое орудие эсминца рявкнуло выстрелом.

Офицеры на мостике вскинули к глазам бинокли.

Офицеры на мостике вскинули к глазам бинокли.

— Всё равно недолёт.

Теоретически стодвухмиллиметровое орудие било более чем на восемьдесят кабельтовых, но на практике, да ещё с постоянно 'кивающего' носа корабля на таких дистанциях рассеивание снарядов было огромным, так что ни о какой прицельной стрельбе речи идти не могло, надеяться можно было только на удачу.

Сзади один за другим грохнули своими пушками 'Беспокойный' и 'Пронзительный'. Тоже безрезультатно.

В дальнейшем эсминцы не торопились со стрельбой, открывая огонь строго по очереди, после падения снаряда своего собрата по дивизиону. Прошло четверть часа но ни одного попадания так и не наблюдалось. А 'Бреслау' открыл ответный огонь всем бортом. Тоже безуспешно, но всплески его снарядов, во-первых, действовали на нервы русских моряков, а во-вторых, несколько осложняли наводку.

— Давайте уже бить просто на максимальную дистанцию, — обратился Черкасов к артиллеристу. — Глядишь, хоть трубу или мачту зацепим. И дайте очередь из трёх выстрелов, а там уже посмотрим на результаты.

Орудие дало три выстрела с интервалом в десять секунд.

— Есть, господа! Есть!! — не сдержал своего ликования Черкасов, когда на третьей трубе крейсера блеснуло огнём разрыва. — Лейтенант! Ещё серию!

Приказ был выполнен, баковая исправно послала ещё три снаряда в сторону неприятеля, но на этот раз безрезультатно.

Ничего удивительного: на таких дистанциях ведётся фактически стрельба по площадям, ни о каком прицельном огне из такой 'скромной' пушки, как те, что имелись на эсминцах, речи быть не может. И снаряды не идеально одинаковы, и пороховые заряды в гильзах хоть чуть-чуть да отличаются по массе, корабль, а значит и ствол орудия пусть и немного, но валяет с борта на борт и пошатывает с носа на корму. При расстоянии до цели более чем в шесть с половиной миль это вызывает такое рассеивание... Не говоря уже о том, что бой ведётся не на параллельных курсах, а на сходящихся под достаточно острым углом.

Но пушки дивизиона продолжали исправно стучать выстрелами вслед германскому крейсеру, и вскоре было замечено ещё одно попадание в его корму.

Правда и 'Бреслау' отметился близким разрывом у борта 'Гневного'. В результате русский эскадренный миноносец получил несколько осколочных пробоин в борту, и ранило матроса стоявшего на подаче снарядов у носовой пушки.

Но это был единственный успех немецких комендоров — лучи заходящего солнца били в глаза, что никак не способствовало точности их стрельбы.

— Сколько до захода солнца? — снова спросил у штурмана Черкасов.

— Чуть больше часа.

— Зараза!.. Дальномер!

— Шестьдесят три с половиной кабельтова.

— Василий Нилович! — обратился к командиру Политковский. — С кормового плутонга передают, что скоро могут открыть огонь.

— Добро! Пусть начинают без команды как только посчитают возможным... И вот ещё: передайте в погреба баковой — пусть готовят зажигательные. Где-то через полчаса начнём стрелять ими. Кровь из носа нужно подпалить эту германскую лоханку до темноты, иначе потеряем и вряд ли ночью отыщем.

— Зажигательными можно стрелять не более чем на тридцать кабельтовых, — возразил артиллерист. — Вряд ли мы успеем за оставшееся время подобраться так близко.

— И тем не менее. Если вдруг повезёт — потом локти себе изгрызём, что вовремя не подсуетились...

С кормы ударило выстрелами. Значит, ещё две артустановки присоединились к обстрелу, не опасаясь зацепить снарядами конструкции собственного корабля или контузить оные дульными газами. Через минуту 'Дерзкий' так же заработал по цели всей своей артиллерией. Ещё через три и 'Беспокойный' последовал примеру впереди идущих собратьев по строю. Результаты не замедлили сказаться: сначала блеснуло огнём на борту 'Бреслау', а потом наблюдался явный разрыв в районе кормовой надстройки. Но всё это были лишь комариные укусы для крейсера — хода он не убавил, и продолжал интенсивно огрызаться огнём.

Однако плотность огня русских миноносцев увеличилась в два с половиной раза, что не могло не сказаться на результатах: рвануло на первой трубе, затем в районе баковых орудий, под кормой...

— Молодец Нечипоренко! — азартно выкрикнул сигнальный кондуктор прямо под ухом командира 'Гневного'. — Так их! Бей в самую говядину!!

Черкасов только усмехнулся в усы и не стал одёргивать азартного сверхсрочника. К тому же кавторанг и сам почти не сомневался, что граду попаданий в 'Бреслау' дивизион обязан именно наводчику второго орудия его эсминца.

Если человека представляющего одно целое с лошадью можно назвать кентавром, то как назвать комендора, слившегося со своей пушкой? А Остап Нечипоренко являлся, казалось, именно таким существом. Из своей четырёхдюймовки он лупил в цель так же точно, как сибирский охотник из ружья...

— Кажется наш визави слегка сбавляет ход, — неуверенно произнёс старший офицер 'Гневного'.

— Сплюньте, Сергей Николаевич! — Черкасов боялся поверить в удачу раньше времени.

— До крейсера пятьдесят восемь кабельтовых, — донеслось с дальномера в ответ на сомнения командира.

— 'Беспокойный'!!!

Все, кто находился на мостике, немедленно оглянулись на следующий в строю корабль.

А тот, сильно паря, отворачивал в сторону с генерального курса. Можно было не сомневаться — перебит паропровод. Это и подтвердил через минуту сигнал с повреждённого эсминца. 'Беспокойный' вывалился из погони, на его помощь рассчитывать уже не приходилось.

— Всё-таки картонные у нас кораблики, господа, — с горечью произнёс Черкасов, — одно попадание, и...

— Всегда приходится чем-то жертвовать, Василий Нилович, — отозвался старший офицер. — В том числе и за нашу рекордную скорость. Да и просто повезло колбасникам с попаданием.

— Да понимаю я, Сергей Николаевич. Бывает... Помните, сам Нахимов сказал: 'Не каждая пуля в лоб...'. И тут же был убит именно пулей в лоб...

— 'Бреслау' отвечает из четырёх орудий! — обратил внимание остальных офицеров Политковский.

В самом деле: в бинокли было несложно рассмотреть, что на борту вражеского крейсера при каждом залпе вспыхивает на один огонёк меньше чем раньше. То есть одно из бортовых орудий противника хотя бы временно вышло из строя.

Тем временем 'Пронзительный' занял место покинувшего строй собрата, и работал уже всей своей артиллерией.

То есть на четыре выстрела с германского корабля, русские отвечали девятью, а если учесть, что артсистемы эсминцев более скорострельны, выпускают снаряды, которые хоть чуть-чуть и уступают немецким по калибру, но на полтора килограмма тяжелее и содержат больше взрывчатого вещества...

С постоянным уменьшением дистанции всё больше увеличивался относительный ущерб, который наносился 'Бреслау' по сравнению с преследователями. На баке 'Дерзкого' полыхнуло взрывом, и его носовое орудие замолчало на несколько минут. Но в отместку Первый дивизион 'наградил' противника пятью попаданиями. На крейсере разгорелся сильный пожар в корме, вышла из строя ещё одна пушка стреляющего борта, пробило первую трубу, что сразу вызвало потерю ещё полутора узлов хода.

— Клаус! На лаге только двадцать один узел, — почти кричал в машину Кеттнер. — Делай что хочешь, но прибавь оборотов!

— Я не бог, Пауль, — донёсся в ответ усталый голос из утробы корабля. — Первая кочегарка задымлена так, что находиться в ней невозможно — уже пятерых кочегаров унесли в лазарет без сознания. Люди падают от усталости. Пришли два десятка матросов на подмену, тогда может, ещё узел выжмем...

— Где я тебе людей возьму? Снаряды подносить некому, пожары тушить... Отдохнём в могиле, дружище. И постарайся объяснить своим кочегарам, что сейчас она к нам очень близка. Не стоит торопиться на встречу с ней.

— Пауль, — на мостик поднялся старший офицер крейсера корветтен-капитан Кемпке, — в кают-кампании пожар. Сильный пожар. Тушить некому. Предварительно двадцать семь человек убито. Сорок раненых...

— Зачем ты всё это мне говоришь? — огрызнулся Кеттнер. — Мы ведём бой, потери неизбежны. Что-то хорошее скажешь?..

— Русский крейсер открыл огонь! — прервал общение офицеров крик сигнальщика.

— Дьявольщина! — ругнулся командир. — Этого нам ещё недоставало! Какая дистанция?

— Девяносто кабельтовых, — ответили с дальномера.

Два водяных столба от падения шестидюймовых снарядов выросли приблизительно в трёхстах метрах от борта 'Бреслау'.

— Пока недолёт, — прокомментировал Кемпке. — Но для пристрелочного залпа очень неплохо.

— До захода солнца сорок минут. Вполне может успеть зацепить нас парой своих снарядов.

— Знаешь, Пауль, когда я служил в африканских колониях, местные охотники говорили, что четыре гиены могут одолеть льва. Теперь я в этом убеждаюсь...

— Если принять твою аналогию, то сейчас на помощь гиенам спешит ещё и буйвол...

В этот момент очередной снаряд с эсминцев разорвался на баке. Несколько осколков провизжали вокруг тех, кто находился на мостике.