Волчица и пряности. Том 12

— "Фран... Бонели".

Книга взята из сумы Фран, которую таскал Коул, так что неудивительно, что письмо в книге адресовано ей. Лоуренс снова пробормотал имя вместе с тем, что оказалось написано перед ним.

— "Капеллан Фран Бонели".

Он испытал невероятное потрясение, его словно ударили по голове железной палкой. Он стал читать письмо, не обращая внимания на Хоро, пытавшуюся привлечь его внимание.

Буквы местами были размыты, местами заляпаны кровью, покрыты сажей, некоторые было совсем невозможно прочесть. Но удалось разобрать, что написал это письмо кто-то из отряда Киръявайнена — причём он был где-то далеко от Фран. Наверху второй страницы было написано: "Помолись за людей из своей дальней дали", — а дальше странным почерком были выписаны события.

"Десятник Мартин Гуркас, пал в битве при Лидионе".

"Преданы на равнинах Равана. Преследуемы солдатами маркиза Лиззио. Прокляты Господом. Маркитант Риета скончался от ран. Он ушёл во сне, не оставив завещания".

"Сотник Хайман Россо, нашедший убежище у графа, был предан и арестован. Посажен в тюрьму, где держался достойно и не забывал тебя в своих молитвах".

И последний лист.

"В городе Милигуа епархии Накули повешен в месяц Святой Рафеты. Его последние слова к тебе были: "Я увижу ангела раньше тебя..."".

Эта страница была измята, там было написано ещё что-то, но буквы расплылись, и разобрать их было невозможно.

Лоуренс молчал. Когда он, наконец, раскрыл рот, из него вырвалось лишь "ах!".

Молодая, но пользующаяся доверием аристократов. Привычная к тяжёлому труду. Смелая и бесстрашная, как горная разбойница. И при всём при том — изысканная и грациозная. Серебряных дел мастер, рождённый войной, сказал про неё Киман. Сама Фран говорила Хьюгу, что была рабыней. Эти два значения соединились.

В отряде наёмников, когда вокруг мелькали мечи и стрелы, Фран, защищая товарищей, поднимала щит веры против страха и отчаяния смерти. Причина, по которой Фран гналась за легендой об ангеле, была не совсем той, о чём Лоуренс думал раньше. Последняя страница была смята, буквы размыты — это могло означать лишь одно.

Дорогой друг, о котором говорила Фран, — тот самый сотник, которого повесили.

Лоуренс помнил легенду. Открылась дверь в небеса, и сквозь неё вознёсся ангел. Он искал в этих словах какой-то особый смысл, но нужны были лишь сами слова. Существовало множество историй о том, как ужасна в наше время жизнь отрядов наёмников. Фран пережила всё это, значит, она прошла через настоящий ад. Слова "из своей дальней дали" говорили об этом. Всё было, как сказал Хьюг. Те, кто обнажают зубы и когти, погибают первыми.

Капелланы на поле боя могут лишь молиться. А поскольку молитва не способна остановить меч, они в сражениях непосредственно не участвуют. И поэтому Фран выжила.

— Ты, — вывел его из задумчивости голос Хоро, но больше она ничего не сказала.

— Прости.

Скорее всего, по его лицу Хоро поняла, что он хотел сказать дальше. Ветер дул снизу, от реки, он нёс снег вдоль мёрзлой земли, проносил между Лоуренсом и Хоро и уносил в лес.

— Мы не можем ей помочь? — коротко спросил Лоуренс.

Вместо ответа Хоро протянула руку за книгой.

— Ну? — произнесла она, прочитав письма. Возможно, она не поняла всех тонкостей, но ухватила суть. Ведь Коул в кои-то веки высказал своё мнение и убежал за Фран. От одного этого Лоуренс и Хоро не могли отмахнуться просто так.

— Я знаю: всё, что у меня есть, — дешёвое сочувствие.

— Тогда почему? — допытывалась она.

Лоуренс в ответ улыбнулся, но не потому, что хотел изобразить улыбку. Просто он стеснялся того, что собирался сказать.

Глянув с подозрением, Хоро ухватила его за ухо. Но улыбаться он не перестал. Такими глупыми были его мысли.

— Я просто подумал — хорошо было бы, если бы этот мир был не таким жестоким.

Хоро его не выпустила. Взгляд Лоуренса оставался прикованным к ней.

— Я подумал, как было бы прекрасно, если бы всё шло хотя бы чуть-чуть более гладко. Как было бы мило проскользнуть мимо реальности и здравого смысла. Что-то вроде этого.

Отряд наёмников Фран не смог избежать реальности. Фран осталась в живых, и Лоуренс не мог себе представить, чтобы она всерьёз верила, что сумеет найти чудо, ускользавшее от её товарищей.

Водяная мельница будет возведена, а Фран, если ей совсем не повезёт, погибнет. И даже если всё пойдёт не столь плохо, когда сравнишь число выживших и погибших, правда этого мира становится предельно ясна. Это знает любой ребёнок, которого поколотили за плохое поведение.

Однако Катерина приняла то, что её звали ведьмой, что её поносили, что ей пришлось жить в хибарке, где её поддерживала лишь вера, — всё для того, чтобы кинуть взгляд на легенду, которую, как подсказывал здравый смысл, увидеть невозможно. Её не заботили ни фальшивые чудеса, ни дешёвое сочувствие. В мире все же есть место добру. Она в это верила.

— Воистину ты дурень, — произнесла Хоро с очень озадаченным видом и вздохнула. Она выпустила его ухо, словно ей было невыносимо оставаться рядом с таким дурнем. Но в то же время она мизинцем другой руки обвила безымянный палец Лоуренса. — Ты ведь знаешь, что на самом деле мир — не такое уж приятное место?

Хоро была Мудрой волчицей. Она легко видела, что пряталось за глупыми фразами её спутника.

— Знаю. Но...

— Но?

Если он ответит неправильно, Хоро может уйти от него сразу и навсегда... так он подумал бы ещё недавно.

Лоуренс взял Хоро за руку и притянул к себе.

— Ты сама разве не хочешь помочь этой упрямой девочке с таким болезненным прошлым и с такой целью, от которой она не может отступиться?

Хоро оскалила клыки. Они были очень белые.

— Если ты потерпишь неудачу, я тебя не прощу.

— Конечно, — ответил Лоуренс, легонько ткнувшись лбом в её лоб. — Конечно.

* * *

— Но что именно ты собираешься сделать? — спросила Хоро, наконец, сдавшись. Они уже подходили к хибарке.

— Ничего особо сложного. Я просто буду говорить о Катерине как о святой.

— Значит, ты всё-таки её продашь?

— Нет. Вовсе нет, мне надо будет всего лишь сказать, что нас наняли, чтобы мы подтвердили прошение о её канонизации.

Это означало бы ни больше ни меньше как то, что на эти земли устремили свой взор влиятельные люди, ответственные за канонизацию. Если после этого с Лоуренсом и его спутниками произойдёт что-то странное или что-то плохое будет предпринято против жителей деревни, землевладелец наживёт очень большие неприятности.

— Но даже самый глупый землевладелец обязательно начнёт проверять, особенно если он ещё и трус. Даже если прошение о канонизации в самом деле сейчас рассматривается, он очень скоро поймёт, что мы к этому никакого отношения не имеем. Чего же мы этим?.. — голос Хоро увял, когда она всё поняла. На её лице появилось недовольное выражение — как и ожидал Лоуренс.

— Я ведь сказал, что мне потребуется твоя помощь?

— Я думала, ты имел в виду мою мудрость, — пробурчала она, изогнув губы в усмешке. Но больше ничего не произнесла.

— В легенде об ангеле говорится, что завыл громадный зверь. Если ты поможешь, можно будет устроить зрелище, которое любого убедит, что Катерина была святой.

— Мм.

— Истина в том, что канонизация Катерины сейчас приостановлена. До тех пор, пока Церковь публично не подтвердит, что она святая, нет никаких ценностей вроде священных реликвий. А если нет никаких ценностей, как я могу их продавать?

— Довольно-таки бесчестный план, если тебя интересует моё мнение, — перебила Хоро, не проявляя интерес.

— Ты могла бы хотя бы назвать его "хитроумным".

Хоро вздохнула, словно давая понять, что это по сути одно и то же.

— В общем, землевладельцу надо сказать не слишком много. Когда вера и деньги переплетаются, стоит пойти слухам — и его ничего хорошего не ждёт. Так мы ему и скажем.

Для землевладельца, запертого между Церковью и язычниками, это будет серьёзный аргумент. Ему придётся сидеть тихо, как дрессированному псу. Конечно, трудно сказать, надолго ли они смогут его сдержать. Но Лоуренс был уверен, что времени хватит. Во всяком случае, чтобы Фран отказалась от погони за легендой об ангеле.

— Что ж, думаю, это лучше, чем сбежать, поджав хвост, — произнесла Хоро, подкидывая полешко в очаг хибарки.

* * *

Катерина Люччи была в одном шаге от официального признания Церковью святой. Её дневник был не столько дневником, сколько перечислением того, что она делала день за днём. Однако этого было более чем достаточно, чтобы понять, каким человеком она была и как жила. С ней советовался архиепископ, чьё имя было знакомо даже Лоуренсу, а также одна аристократка и очень богатый торговец. Она проводила свои дни, отвечая на подобные письма, а также изучая вопросы, важные для Церкви, переводя Священное писание на другие языки и копируя важные бумаги. Одно это свидетельствовало о чистой и праведной жизни, но своему дневнику Катерина также поверила некоторые из своих глубочайших мыслей.

Она на время передала свои переводы Священного писания епископу, когда он её об этом попросил, но когда уговоренное время истекло, он отказался их вернуть. Книготорговец против её воли оставил себе её манускрипт, чтобы продать. Совет Церкви решил, что богословием не должны заниматься женщины, и ей пришлось писать под чужим именем.

Но самым большим открытием стали письма от многочисленных влиятельных фигур, которые, прослышав о репутации Катерины, писали ей, ожидая совета. Письма архиепископа были составлены в витиеватом церковном стиле, но, как ни нелепо это ни выглядело, суть была приземлённой. Его постоянно приглашали на пиры разные аристократы, там он всё время обжирался и спрашивал у Катерины, что делать.

Аристократка многословно жаловалась на постоянные ссоры с мужем.

Богатый торговец прямо интересовался, сколько именно денег следует раздать бедным, чтобы после смерти точно отправиться на небеса.

Катерина честно и добросовестно отвечала на каждое письмо, некоторые её черновики тоже сохранились. Однако между ответами на эти глупые вопросы попадались и короткие высказывания, адресованные, видно, себе самой. "Это испытания, ниспосланные мне Господом?" — вопрошала она. Монахиня искренне пыталась углубить свою веру, а эта переписка причиняла ей лишь страдание.

Судя по всему, процесс канонизации проходил безо всякого участия Катерины. Она много раз писала, что отказывается, но в ответных письмах было всё больше слов поддержки и заверений, что производство в святые уже близко.

Вверяя памяти имена и деяния многочисленных влиятельных фигур, упоминавшихся в этих письмах, Лоуренс чувствовал себя всё хуже. Потом он нашёл запись о том, как к ней пришёл представитель деревни и, объяснив ситуацию, попросил разрешения звать её ведьмой. Катерина сочувствовала селянам и потому согласилась на том условии, что страдать от последствий будет она одна. Как и говорила Фран, она оплакивала человеческую слабость, и почерк её стал путаным и неразборчивым.

А затем вдруг дневник стал больше похож на дневник. Катерина писала о временах года, о своих собаках, потом об их щенках. Когда ей приходилось охотиться на птиц, она просила у Единого бога прощения. Так всё и шло.

Письма от аристократов продолжали приходить, но Лоуренс не видел подтверждения того, что Катерина отвечала. Она даже перестала писать о селянах. Лоуренс подумал, уж не освободила ли она себя от их забот и тревог, поняв, что её вера не может их изменить и тем более не может изменить мир. Ближе к концу дневника записи наполнились радостью и умиротворением.

Лоуренс медленно закрыл дневник. Снаружи стало темнеть — солнце клонилось к горизонту. Он добавил полено в очаг и прошёл за шкуру, в заднюю комнату. Хоро собиралась проверить книжные полки — вдруг там найдётся что-нибудь полезное, — но войдя в комнату, раскрыла деревянные ставни и устремила взор наружу.

Катерина сидела в своём кресле, и на миг Лоуренсу показалось, что она и Хоро смотрят из окна вместе.

— Отсюда виден водопад, — промолвила Хоро. — Красиво.

Повинуясь её словам, он подошёл и, встав у Хоро за спиной, тоже посмотрел. Действительно, за деревьями виднелся водопад. Напротив него было маленькое пустое пространство — ни кустов, ни деревьев, — укрытое слоем снега. Вероятно, там был цветник.

— Должно быть, она просто села здесь днём и закрыла глаза, чтобы прикорнуть, — произнесла Хоро и легонько прикоснулась к голове Катерины.

Из дневника вполне можно было сделать вывод, что её последние минуты прошли так вот мирно. Лоуренс грустно улыбнулся. Хоро протянула руку к окну.

— Сильный ветер. Холодно, — сказала она и закрыла ставни.

Она не любила закрывать окна. Возможно, она боялась продолжать разговор здесь. Любой разговор в присутствии покойника, какие бы счастливые воспоминания он ни пробуждал, обречён завершиться печально, особенно рядом с этой покойницей. Её звали ведьмой, её звали святой. И при жизни, и после смерти она была во власти прихотей других людей.

Закрыв окно, Хоро вернулась в комнату с очагом. Лоуренс пошёл следом, но не удержался и кинул последний взгляд через плечо. Можно, конечно, называть селян и землевладельца бесцеремонными, однако ведь и он собирался воспользоваться святостью Катерины для личных целей. Но он решил об этом не думать и вышел из комнаты за Хоро.

Торговец гонится за прибылью и только за прибылью. Так он мысленно оправдывался перед самим собой.

Вскоре вернулись Фран и Коул. Обнаружив, что Лоуренс ещё здесь, Фран не смогла скрыть удивления. Увидев в его руках окровавленное Священное писание, она негромко ахнула, перевела взгляд на Коула, потом обратно на Лоуренса. В его руках было её прошлое и вытекающее из него настоящее. Фран потупила очи долу.

Торговец должен гнаться за прибылью.

— Ты нарисуешь нам эту карту, — Лоуренсу показалось, что он слышит, как кулаки Фран сжимают ткань её плаща. — У нас тоже есть свои убеждения.

Фран кивнула, не поднимая глаз. На пол упала капелька влаги.

— Понятно. Обещаю.

Вытерев уголки глаз, она, наконец, подняла голову и добавила:

— Спасибо.

Лоуренс улыбнулся, принимая её благодарность, но взгляд его был устремлен не на неё. Обгорелые поленья в очаге обвалились, вскинув вверх пучок искр. Он смотрел наружу.

— Пока что рановато для "спасибо".

Фран, некогда бывшая капелланом, поняла, что он имел в виду. Она снова кивнула и спросила прямо:

— Что ты собираешься делать?

— Ты, как и прежде, серебряных дел мастер, посланный епископом, это нормально. Но я хочу добавить нам ещё одну цель: мы пришли удостовериться в некоторых подробностях, необходимых для канонизации.

На миг эти слова сбили Фран с толку, но она была умна и, поняв, медленно кивнула.

— Я не собираюсь продавать Катерину. Вместо этого я скажу, что её канонизация идёт сейчас, и после этого землевладелец перестанет доставлять нам неприятности.

Фран вновь кивнула и ответила отчётливей прежнего:

— Я поняла.

Вдали послышался стук копыт.