Путь хранителя@последний из рода .1 часть

— Я обязательно к кузнецу подойду, а то всё один и один, жалко. — Задумчиво проговорила одна молодка.

— Да ты чего? Он же старый совсем. — Удивилась её сестра.

— Вот Фроська удумала. — Со смехом проговорили остальные. После чего все дружно рассмеялись, кроме одной, которая растерянно и с обидой пыталась отстоять свой странный выбор.

— Ну и что ж, коли старый, значит не хороший что ль, на вас вообще не угодишь. Зато глазищи-то какие, как посмотрит, так душа в пятки сама прыгает. Так и смотрела б на него, если бы не такие, вроде вас. А чего попросил, то тут же исполнила, только зачем я ему такая недотёпа.

— Да ты чего, не уж-то вправду? Ты посмотри на него хорошенько, он весь чёрный ходит, с людьми здоровается, словно милости раздаёт. Нет, не хороший он, злобный. — Пытались отговорить девушки свою "подслеповатую" подругу.

— А может у него траур. Может он печалиться по ком? — Не могла никак уняться и одна против общего мнения продолжала заступничество девушка.

— Одумайся, Фросенька, он же кузнец. А ведь во все времена считалось, что кузнецы с нечистой силой знаются.

— Ой, может потому и чёрное носит, что колдун. Вот заколдует тебя, тогда будешь говорить, какой он хороший.

— Девки, а может, уже заколдовал? Раз по такому страшному, горбоносому, да длиннорукому сохнуть стала.

— Да-да, а она будто глухая и не слышит вовсе.

От таких слов, я видимо сильно побледнела, да и сидела нешелохнувшись долго, чем и обеспокоила свою хозяюшку. Она долго ждать не стала, подошла, да трясти начала. После, словно наседка, потерявшая цыплят, бегала, да причитывала. Когда отвар мятный дала, тогда только и присела рядом. Наши глаза с ней в этот миг так схлестнулись, что она разом и отпрянула.

— Говори, чего наподслушивала. — Сказала, словно выдохнула. А мне, после услышанного, даже слово не даётся. Сижу, вроде полена с глазами. В то время мужики пропаренные и вернулись в избу.

— Ну, что? Кваску давай, хозяйка. После баньки в самый раз будет.

— Эх, хорошо попарились, все косточки ходуном заходили. — Устало, но довольно присаживались к столу дед Аким с гостем.

— Квасу? Да вот он перед вами. Вы бы лучше, чем квас дуть на Агашеньку глянули. Не пойму, что с ней случилось. Полы помыла, да присела на лавку, меня слушать, я ж плохому не научу. А потом, глядь, вся с лица сменилась. Побелела, ничего не говорит. Я сначала решила в голове у неё покопаться, так не даёт. Знаю токмо, что подслушивать наладилась кого-то. А уж кого, не допустила вызнать.

— Всё понятно, не шуми бабка, Сафронушка сам разберётся. Правда, ведь смогёшь своей выучнице помочь? — Качая головой, с надеждой на сильного друга, проговорил растерявшийся дед.

— Не шумите, а то себя самого не услыхать от вашего гомона. — Уже не на шутку испугался за меня учитель. Склонившись надо мной, он осторожно погладил по голове, после чего сам побелел и сел от растерянности уставившись на стариков.

— Так мы его считали погибшим. А он глянь... к своим не пошёл, прямиком сюда. У вас и осел. Зачем сюда? Не уж-то предвидел?

— О чём ты это? Кого углядели?

— Кузнеца пришлого. Знакомец это старый моей девочки. Из-за него почитай что всей семьи она лишилась, вот и не может в себя прийти от такого поворота. А мы с тобой всё вокруг, да около который день ходили, а к нему хоть за пустячком каким зайти не досуг было.

— Дык, кто ж мог знать-то, что такая птица сюда залетит. Кабы чего непоправимого не учудил. — Заволновался бедный старик Анисим, но баба Маня не дала расслабиться.

— Вы, девку-то, в чувство приведите, потом рассусоливать вместе будем.

Отец Сафрон взял мои похолодевшие руки в свои горячие огромные ладони, и словно по косточкам полилась горячая волна, которая будоражила кровь и не только приводила в чувство, но и пробуждала жажду жизни. Рассказывать то, что подслушала у местных болтушек было не просто, ведь при каждом произнесённом слове меня мучили образы родных людей, которые будто говорили, что следующей жертвой этого колдуна окажусь я.

— Ну не переживай, поди не одна. Мы просто так тебя не отдадим. Лучше идите-ка вы в баньку, да спать ложитесь, с утра лучше думается.

Баня забрала все силы, которыми так щедро поделился со мной мой наставник. Укладываясь на ночь, мне трудно было даже лишний раз подняться и сходить за квасом, потому как в горле совсем пересохло. Одеяло натянула аж на уши. Сон в эту ночь старался, видимо обойти меня стороной. Чудилось, как этот злой колдун тянул свои уродливые руки прямо к моему горлу, а то, вдруг мерещиться начинало вроде сна на яву. Будто стараясь от него убежать где-то в лесу, я падала и он, зло хохоча почти настигал, его красные в чёрной холодной бездонной яме глаза уже выжигали меня изнутри. После такой ночи, утро было как нельзя кстати. Хлопотливый день немного развеял ночные страхи. Усердные моления и мысли о светлом празднике очистили душу от беспомощности и обречённости. Ведь на всё Господь и воля Его, тогда чего же мне складывать руки раньше времени.

Оставался последний день перед чудесным праздником, если что и могло страшного произойти, то только в этот день, потому, как уже через день мы все будем под великой защитой Спасителя. Утром, не забывая о Боге почти ни на единый миг, каждый стал выполнять свою, ранее намеченную работу, но, не сговариваясь, каждый ждал чего-то плохого, что могло бы омрачить чистоту Великого Воскресения. За весь хлопотливый день ничего не произошло и только стоило нам присесть к столу, чтобы выпить хотя бы чаю, в дверь настойчиво постучали. Душа у меня задёргалась и стала трепетать как осиновый листик.

— Это он. Пришёл со мной поквитаться. Вы меня ему не отдавайте. Он людей как малых букашек есть может.

— Не бойся, дед, чего сидишь? Открывай, гости на пороге. Только от такого гостинца защиту не забудь на себя поставить. — Скомандовал отец Сафрон.

— Так мы завсегда гостям рады, особливо тем, что с добром в дом идут. А на других поглядим-посмотрим. — Браво поднимаясь с лавки поковылял дед к двери. — Чего ж ты гостюшка на пороге стоишь, ведь знаешь, что не заперто, проходи, коли с добром пришёл, а коли со злом, то вот тебе Бог, вот порог.

Баба Маня сидела как на иголках, и было очень заметно, что не за себя, за деда переживает. Про остывший чай никто даже и не вспомнил, все знали, что предстоит увидеться и побороться с чудищем. Я мысленно надела на себя защиту.

В дверях, за дедом Анисимом, наконец, все увидели мастера по калеченью душ и моего старого знакомого — Власа. Он был так же чёрен одеждой, как и душой. Чёрный овчинный полушубок был распахнут и из-под него виднелась всё та же или такая же чёрная атласная рубаха, подпоясанная красным кушаком, чёрные шаровары заправлены в чёрные, до блеска начищенные, сапоги. На деревенского кузнеца он по-прежнему не был похож. Как увидел меня, так и стал есть глазами. С ядовитых губ, расплывшихся в довольной усмешке невольно сорвалось: "Так и знал". Сказал, словно выдохнул. После дедова толчка в бок, баба Маня чуток оживилась.

— Чаю не хотите? А то, горячий ещё.

Не взглянув на иконы, с победным видом, гость сел напротив меня, стараясь даже на единый миг не отводить от меня, свои страшные глаза. Глаза-омуты уже не искрами или мелким блеском светились в полумраке вечерней избы, а горели ярким красным пламенем, говоря о том, что желание гостя определённо направлено на завершение давнего намеченного дела.

— Ну и вам всего хорошего, добры люди. Вы мне без надобности и если захотите, то можете переждать где-нибудь, не трону. Мне девица ваша нужна, и только.

— Нет, это куда ж мы на ночь глядя из собственной избы пойдём? Ну, ты пришлый человек, чего ради страдать должен? Иди, в бане переночуешь. Она тебе кто? Чего ради живот рвать из-за такой сопли?

— Да чего уж. Мы здеся почитай что все родня. И с какого такого перепугу именно я должен в бане прятаться? — Присоединился к старикам отец Сафрон, поглаживая свою и так гладкую бороду.

— Это по какой же стороне родня такая выискалась? — Стал заметно беспокоиться нежеланный гость.

— А ты гость дорогой пришёл знакомцев искать, да их родню подсчитывать? Так я на это скажу, что ты не вовремя этим занялся, про то и завтра поговорить можно, а сейчас люди в церкви стоят, да Богу молятся о грехах своих. Хочешь, с нами пойдём, а то в самом хвосте идти придётся. — Проговорил мой наставник и сам неотрывно стал смотреть кузнецу в его страшные глаза. Туманная чёрная душа стала вылазить наружу сплошным полотном без обозначения головы и туловища, испещренная словно язвами кроваво красными точками. Успех казался очень близким, но не тут-то было.

— Ну раз так, то не обессудьте, сами напросились. — Зло прошипел Влас. Он что-то начал шептать, при этом в некоторых местах даже рычал. На этом перед нами предстала голубая, с зелёными разводами душа учителя, с единственной, чёрной точкой в том месте, где находится голова. Колдун зацепился за неё и стал тянуть с такой силой, что ещё чуть-чуть и о спасении нельзя будет и мечтать. В тени колдуна появилась уже довольно реальная пасть чудовища. Анисим, не выдержав такого зрелища, стал помогать своему старому другу. Вцепившись в колдуна, он стал оттягивать на себя его раскрывшуюся пасть. Верная подруга деда слилась с ним в единое, зелёное существо и нисколько не отставала от него. Но как оказалось, для силы голодного чудовища этого было не достаточно, он тянул к себе души троих Божьих посланников так сильно, что ничего не оставалось делать, как вмешаться в этот явно неравный бой. Я сбросила защиту и попыталась помочь своим благодетелям. Память услужливо подсовывала воспоминания из детства, причём самые его горестные картины. Лица родных людей кружили, не давая опомниться. Всё напоминало сон, который я видела недавно. Меня словно окинуло жаром. Огонь горел во мне с такой силой, что я уже не пыталась спасти от колдуна борющихся людей, а хотела уничтожить источник всех моих бед и страхов. Я старалась выжечь глаза или то, что можно было так назвать, сердце, всю его чернь. Уничтожить так, будто и не было такого гадкого создания никогда. Его губы сначала растянулись в хищной улыбке, которая медленно перерастала в удивление. Тёмная изменившаяся душа вылетела из ненавистного тела, стала метаться по избе, ища выхода или места, где можно спрятаться от меня. Она нападала то на одного старика, то на старуху, стараясь хоть немного отвлечь внимание от себя. Но меня беспокоило только одно, это было как наваждение или болезнь, захватившая ум и мысли только уничтожением. Надо лишь уничтожить страшное тело, чтобы ему некуда было вернуться, только потом распылить и эту страшную душу, чтобы она ушла туда, куда так стремилась попасть при жизни. Я помнила то, что глаз у него нет, поэтому перед нами была сама суть существа. Под моей волей и памятью, его тело стало таять как кусок льда на раскалённой печи. Шипел и коптил, но не отпускал при этом меня ни на минуту, старался зацепиться, да так, чтобы утащить с собой, но я для него оказалась слишком горяча. Даже в таком проигрышном положении, он стремился хоть как-нибудь навредить. Как только тело его исчезло, изойдя чадящей, прогорклой копотью, душа стала пытаться втиснуться в одно из уставших тел добрых людей. Замысел этой хищной грешницы я поняла сразу, поэтому она лишь успела подлететь ко мне поближе, сверкнув красными углями, потом, тонким огоньком метнулась к полу, после чего исчезла. Что со мной происходило позже, воспринималось не особенно чётко. Хорошо помню только, как спрашивала, про то, что с ним в этот раз покончено или нет. Быстрее всех пришёл в себя отец Сафрон. Разведя всех по лежанкам, и оказывая посильную помощь пострадавшим старикам, он с удивлением и беспокойством поглядывал в мою сторону. Как ни странно, кроме огромного опустошения, я не чувствовала ничего. Безразличие ко всему, давало даже покойный уют и расслабление. Лежа на лавке, и смотря перед собой, мне стало так хорошо, что желание существовало единственное, чтобы только никто ко мне не подходил.

— Видишь, девонька, что можешь ты? А я тебя не распознал. Думал, за Трофима тебя сосватать, а как срок подойдёт, так вместо Анисима, да Машеньки, сюда отправитесь. Ну ты мне загадку и заганула... Что ж теперь-то? Сама выбирать должна, только и не знаю, какой выбор лучшим окажется. — Я не хотела ничего говорить, тем более решать, а учитель на радостях всё не унимался. — Ведь это какую силу неразумной девке Господь послал, чтобы мастера матёрого, который годами месть вынашивал так разделать, а? Это ж пока неумеха?! А когда в силу войдёшь, тогда скольким помочь сможешь?! — Добродушно улыбаясь словно ребёнок, которому подарили долгожданную игрушку. Он сидел около меня и радовался. Тихое искреннее счастье светилось в его уставших, ввалившихся глазах. Мне невольно захотелось ответить ему чем-то, поэтому произнесла почти шёпотом.

— Яйца-то не покрасили, с чем на праздник выйдем.

— Вот стыду до глаз, теперича вся деревня засмеёт. — Откуда-то издалека послышался полустон, полуплач сердобольной женщины.

— Отдыхайте, главное сделали, а это дело на минуту. К завтрему всё готово будет, только вы сил набирайтесь. — На этих таких простых и родных словах отца Сафрона, я, наконец, смогла закрыть глаза и забыться сном младенца.

Ученик.

— Вот и всё, милок. Так я и начала в этом месте жить поживать, да по разным местам расхаживать, когда тому надобность придёт. Зовы порой такие сильные и посию пору, что хошь не хошь, а выковыливаю. А теперича ты мне в подмогу, твой черёд подошёл продолжать это дело.

Слушал я эту сказку, а сам думал, про то, какое наверное богатое бывает это больное воображение. Это ж надо себе такого напридумывать. Да и я хорош. Поверил словно последний недоумок, ну надо же, бабка, как младенца развела. Сказочница старая. Интересно было бы знать, многих ли она так сюда притаскивала, после чего наверняка стали по лесам шляться, да зверям лесным про мироздание лекции читать. Но я-то, я-то молодец, аж рот открыл, а? Так попасться на её удочку...

— Эх, мальчишка-несмышлёныш, толком усы не отрастил, а туда же. Хватит меня полоскать и дурой кликать. Сама разберусь, без сопливых, какую жизнь прожила, только судить не тебе меня придётся. Лучше слушай, что говорю, повторять времени может не хватить. Да и сам любопытствовать должен уметь, а то нынешний народ привык всё на лопате получать, спинку гнуть, не больно хотят. — С этими словами моя старушенция испарилась, а на её месте оказалась рыжая зеленоглазая красавица в джинсовой мини юбке, да коротенькой маячке. Я уже не смотрел, а таращился во все глаза, рот распахнулся сам собой и то, я это не понял, а почувствовал. Девушка смотрела на меня из-за пушистых чёрных ресниц и улыбалась великолепной белозубой улыбкой, но только я захотел задать ей вопрос, как тут же на её месте, хихикнув оказалась снова бабка с тремя огромными страшными зубами.

— Ну, чего? Хорошенько проняло-то? — С явной радостью спросила она.

— Ещё бы! И часто ты так делаешь?

— Нет, только когда надо бывает, а что, завидно стало, поди, намечтаешь сейчас себе вагон и маленькую тележку, только оно работает при отдаче. Когда желание есть для людей пожить.