Шпага императора

— Можешь не сомневаться — весь твой до завтрашнего утра.

По отдельной комнате гаврикам, конечно, не отрядили, но ночлег на сеновале, да ранней тёплой осенью... Я бы может, это предпочёл пуховой перине, что ожидала меня этой ночью.

Гаврилыч, вежливо поздоровавшись с Настей, бодро отрапортовал, что всё в порядке, люди накормлены и устроены.

— Здравия желаю вашему благородию! — подошёл сюда же Егорка.

— Здравствуй, Егор Пантелеевич! Очень рад тебя видеть, — искренне поприветствовал я казака. Действительно очень приятно было встретить этого лихого уральца, который научил меня держаться в седле.

— Вадим Фёдорович, дозвольте с вами на войну... Господин подполковник сказали, что всё от вашего решения зависит, — слегка смущённо попросил Егорка.

— Ну, раз сам с нами хочешь — с удовольствием приму в отряд такого бойца.

— Вот что, мужчины, — вмешалась в разговор Настя, — вы уж тут свои дела решайте поскорее. Даю полчаса. А через это время мой муж должен быть свободен. Не буду мешать. Егорушка, напомни, если Вадим Фёдорович увлечётся.

— Пренепременно, Анастасия Сергеевна, — с лёгкой улыбкой поклонился казак.

Я решил проводить любимую метров с двадцать.

— Солнышко, я тебя очень люблю, но не отдавай, пожалуйста, команды моим подчинённым в моём же присутствии, ладно? Через четверть часа я в твоём полном распоряжении, — я чмокнул супругу в бархатную щёчку и вернулся к своим бойцам.

И попросил уральца распорядиться насчёт того, о чём давно истосковались и тело и душа — о бане.

— Так топится уже, ваше благородие, — ухмыльнулся казак. — Нешто мы без понятия, что для русского человека в дороге главное. А там и Тихон вернётся — уж он вас по самому первому рангу отпарит!

О да! Мастерство этого 'инквизитора' веника и пара не забудешь. И при первой же возможности попросишься под 'пытки' повторно. Причём ни разу не являясь мазохистом — просто знаешь, что несколько минут пребывания в 'аду' вернутся часом 'рая'.

— Спасибо, Егор Пантелеевич! А ты пока знакомься с будущими братьями по оружию.

— Да уже познакомились. Однако ещё поговорить будет невредно. Разрешите к ним идти?

— Ступай, конечно.

Ну, вот я и свободен — пяти минут хватило. Могу с лёгким сердцем отправляться к жене. Потом пообедаем, а вечерком Тихон...

Вот блииин! Тихон вернётся с результатами второго урожая моих 'элитных' сортов пшеницы и гороха.

Вот какой я всё-таки дурак!

Очень смачно сказал персонаж Александра Малинина в последних 'Старых песнях о главном', из тех, что я успел посмотреть в 'том' времени: 'Любовь — это вам не просто там!.. Любовью надо заниматься!'.

Ладно — из предложенных мной в прошлом году семян, выросли соответствующие колосья и стручки. Но ведь с ними 'занимались любовью' и местные пшеница с горохом. Посредством ветра, пчёл и тому подобной 'мухоты летающей'. И их пыльцу по местным растениям разнесли. Ладно, если нечто среднее выйдет — хуже бы не стало: эта 'продажная девка империализма' генетика на такие шутки способна — только держись. Я, конечно, с этой 'дамой' очень поверхностно знаком. Но знаю примеры её вывертов, когда 'плюс на плюс' или 'плюс на ноль' дают минус.

Это вам не математика — это НАУКА! Тут всего не предусмотришь, природа формальной логике не подчиняется. И, чем сложнее объект изучения, тем хуже он 'обсчитывается', тем больше фордыбачит относительно теоретически предполагаемого...

'Моя' пшеница, конечно, плодовитее местной, но фиг его знает — не выкинули ли из её ДНК ген, способный противостоять местному 'долгоносику', который давно уничтожен химией двадцатого века. Не так буквально, конечно, но в этом смысле...

К тому же, например, собачники, предпочитают вязать своих мраморных догов с чёрными, а не с такими же мраморными.* Потому, что во втором случае, четверть щенков рождается белыми, а они нежизнеспособны.

Так что совершенно не факт, что пыльца от моих двудольных и однодольных благотворно скажется на местной флоре.

 Мраморный дог или 'арлекин' — собака с основным белым окрасом, но с хаотическими чёрными пятнами. Этакий дог-далматинец. Такой окрас, ценится выше остальных. (Кроме чепрачного)

Хотя теперь переживать поздно — раньше думать надо было, прогрессор хренов. Камень брошен, круги по воде пошли. Будущее покажет. Хотя, если что худое приключится, то проявится не сейчас и даже не в следующем сезоне. Буферность полей Сергея Васильевича по сравнению с этой экспериментальной делянкой огромна, так что ничего фатального произойти не должно. Да и не конкретную же заразу я из двадцатого века притащил.

Ладно, проехали — меня жена ждёт.

— Ты чего стучишься в собственную спальню? — лучисто улыбнулась Настя, когда я зашёл. — Опасаешься застать меня в объятьях другого мужчины?

Вот огорошила вопросом. Стою и таращу глаза как даун. А что отвечать? Навскидку-то...

— Разобрался со своими проблемами? — милостиво сменила тему супруга.

— Почти.

— Что значит 'почти'? — приподняла свои собольи бровки госпожа Демидова. — Опять сейчас убежишь?

— В полном твоём распоряжении. Но в баню меня к вечеру отпустишь? Не хочется, чтобы моя любимая жена спала сегодня с немытым мужчиной.

— Ах, ты об этом...

Господи! Как она очаровательно улыбается!

— ... Конечно, попарься. Мне желателен рядом муж не только любимый, но и чистый.

Только... Вадик... — Настя посмотрела слегка виновато. — Я тебя очень люблю, очень соскучилась, но...

— Успокойся, солнышко — всё понимаю. Нашего ребёнка беспокоить не будем. Как чувствуешь себя? Мне Тихон сказал, что плохо тебе было.

— Сейчас — хорошо...

— Что значит 'сейчас'? — обеспокоился я.

— Последнее время. Действительно было, что и подташнивало, но недели две назад в последний раз. А теперь всё хорошо — я же не больная. Вот только молоко, сметану и всё остальное из молока полученное даже видеть не могу. Даже мороженое.

Ну — это нормально. Беременная женщина и бзики с едой — обычное дело...

Упс! Ненормально! — Молоко — это кальций. Кальций необходимый для 'строительства' скелета ребёнка. Противоестественно, что организм будущей матери не принимает молочных продуктов — он должен их требовать. Не мел же она грызёт втихомолку!

— Настенька, неужели и творог не кушаешь?

— Видеть не могу. Вадь, прекрати — меня от упоминания уже тошнит.

— Сыр?.. — несмело спросил я.

— Обожаю! Лопаю чуть ли не по фунту в день, — расцвела моя благоверная от упоминания о 'лакомстве'.*

Уфф. Камень с души свалился.

 История нелогичная, но реальная. Невозможно понять 'капризы организма' беременной женщины.

Вот спрашивается: какая принципиальная разница между творогом и сыром? А есть оказывается. Неуловимая, непонятная, но есть. И, наверное, даже не стоит пытаться её понять. Организм будущей матери сам разберётся, чего он требует.

— Погулять не хочешь?

— Тебе просто со мной скучно?

Во! — Это уже нормально — капризничает. А то я уже беспокоиться начал на предмет Настиной покладистости.

Ленка, на соответствующем месяце, из меня всю кровь выпила своими перепадами настроения:

— Пойдём гулять?

— Ты что угробить меня хочешь? Вон какая погода!..

На другой день:

— Пойдём гулять!

— Так посмотри, какая погода. (Та же самая)

— Вот! Тебе лишь бы лишний раз меня на свежий воздух не вывести! (слёзы)

И так постоянно.

То, что закидоны беременных женщин — притча во языцех известно давно, но Настя была на удивление 'нестервозной'. И минут через пять мы отправились на прогулку.

В тот самый парк, по которому я гулял в самый первый день знакомства с усадьбой. Золотая осень ещё не наступила, но вовсю предупреждала о своём скором приходе: зелень в кронах деревьев ещё преобладала, но и жёлтого цвета вполне хватало.

Война войной, но прислуга в имении своё дело знала и обязанности исполняла — дорожки в парке были убраны от неизменно текущего с местной флоры листа, только отдельные жёлтые вестники осени валялись на дорожках, что, кстати, совершенно не раздражало и не вызывало ощущения некого непорядка.

Гуляли, болтали ни о чём, прочитал Насте ещё пару стихов Белянина, которые вспомнил...

А когда вернулись, во дворе уже разгружали мешки с телеги вернувшегося Тихона.

— Ну, как дела на делянках? — не утерпел я поинтересоваться.

— Так что, ваше благородие, — поклонился мне и Насте слуга, — с пшеничкой всё замечательно: два с половиной пуда сняли с того участка, что новой засеяна, а с полей — хорошо если по два пуда будет на такой кусок поля...

Уже радует. Во всяком случае, пока.

— А вот с горохом — швах, — продолжал Тихон, — весь почти гусеницы поели. Хотя молодой, говорят, он дюже вкусный. Наверное, стоит только в саду возле дома выращивать.

— Ваше благородие, — слегка замялся мой слуга, — так как? Возьмёте меня с собой?

— Так повоевать хочется? — я с трудом сдерживал улыбку.

— Дык...

— Собирайся, Тихон — завтра с утра поедем. И Егорка с нами. Только сегодня с тебя баня. Отпаришь как и раньше?

— Не извольте беспокоиться, — тут же просиял мой 'ангел-хранитель', — в лучшем виде устроим!

И устроил. Когда я лежал на полке, а этот садист доморощенный изгалялся над моим организмом двумя вениками сразу, то проклял свой длинный язык бессчетное количество раз. Только честь дворянина и офицера сдерживала от просьбы о пощаде. А Тихону в этом аду хоть бы хны, как будто в скафандре, мерзавец... Чем он там дышит? Раскалённым паром? Ей Богу — мутант какой-то!

Наконец смилостивился, отпустил. То, что осталось от меня, с трудом сползло с полка и немедленно опрокинуло на себя ушат с холодной водой...

А жизнь-то налаживается! И продолжается.

Шустро выскочив в предбанник, я вылил в себя кружку восхитительного кваса и сел отдыхать, прихлёбывая этот напиток богов уже потихоньку. Тело наполнилось истомой и неземным блаженством.

Тихон тем временем терзал в парилке Алексея — вот же семижильный мужик! Он же в этой преисподней не просто сидит, а вениками размахивает...

Наконец из местного филиала Геенны Огненной вывалился исходящий паром и красный как варёный рак Лёшка. Вроде он перенёс 'пытки' полегче моего.

— Ваше благородие, не желаете ещё разок?..

Кружкой в него запустить, что ли?

— Изыди, сатана!

— Ну, тогда я пока сам попарюсь с вашего дозволения.

— Валяй!

Ни черта себе! — Ему ещё не хватило! Ну и бес с ним, с этим мазохистом...

Вот и пролетел день. Поужинали и, через пару часов, на боковую.

Будь проклята эта война!.. Будь проклята любая война! Амбиции, понимаешь, монархи тешат, а я несколько месяцев не спал рядом со своей женой, не чувствовал рядом это родное и нежное тело. И неизвестно сколько ещё придётся быть вдалеке от моей Настёны... Ведь если ещё и заграничный поход организуется — вообще пару лет, а то и больше. И ведь эти годы прожить ещё надо, на войне прожить, что весьма проблематично, особенно когда уже 'зима катит в глаза...'

Неет! Боню нужно вязать как можно скорее...

Ишь ты — 'вязатель' выискался! Что ты можешь сделать для этого, капитанишка с профессорской степенью? Тем более находясь при Первом корпусе, прикрывающем Петербургское направление.

Так что просто служить, пакостить французам по максимуму и надеяться, что та дополнительная гирька, что я бросил на весы войны, сможет склонить их в нужную сторону поскорее.

Встречи приятные и не очень

А с утра уже в седле. Попрощался с Сергеем Васильевичем, безуспешно попытался губами высушить слёзы на глазах Насти... Но — пора. Пошли!

Глядя на своих орлов подумал, что командую отрядом 'крестоносцев'. В буквальном смысле — георгиевских крестов или, точнее 'знаков отличия Военного Ордена' не имели из пятнадцати человек, ехавших под моим началом только Тихон, Егорка и новый, взятый вместо убитого Малышко, минёр.

Вряд ли во всей армии имелось ещё одно такое 'кавалерственное' подразделение.

— А неплохо в седле держитесь, ваше благородие, — подъехал ко мне Егорка, когда усадьба скрылась за холмом.

— Тебе спасибо, Егор Пантелеевич, — кивнул я казаку. — Да и сотни вёрст дороги кого угодно всадником сделают. С кавалеристами мне, конечно, не сравниться, но передвигаться на Афине уже худо-бедно умею.

— Я чего спросить-то хотел, — слегка засмущался уралец, — отряд уж больно у вас странный: пионеры верхами, егеря, басурманин этот, лучник... Что делать собираемся? Нет, я, конечно, с нашим удовольствием — что прикажете исполню, чтобы супостатам навредить. Но хотелось бы понять...

— Да что прикажут — то и будем делать. А вообще — почти казачий отряд. Именно вредить супостату. Всеми силами и средствами. Исподтишка. Не вступая, по возможности, в открытый бой. Из засад. Егеря у меня — лучшие стрелки в армии, минёры — тоже самые лучшие. Вот только лихих разведчиков, таких как ты, не хватало. Надеюсь, что командующий корпусом выделит ещё несколько казачков. Донцы, скорее всего, будут. Сойдётесь характерами?

— Понятно. А казак с казаком всегда договорится. Спасибо, ваше благородие! — Егорка благодарно кивнул и отъехал ближе к Тихону.

А дальше: вёрсты и постоялые дворы, вёрсты и почтовые станции, вёрсты и ночлеги под открытым небом...

Это вам не на автобусе от Пскова до Себежа отмахать — трое суток добирались пока не встретили первый казачий разъезд. Причём ополченский.

Что и понятно — настоящих бойцов Витгенштейн держал на передовых позициях, а эти, 'серомундирные', как раз и подходили для контроля внутренних коммуникаций.

Именно такие мысли и возникли у меня сразу после общения с урядником, возглавлявшим разъезд.

А потом подумалось: 'Не 'зазвездил' ли ты, Вадим Фёдорович? — люди по доброй воле в ополчение пошли. Никто их не гнал — сами. И ты, со своим мундиром, который тебя обязывает воевать по определению, будешь смотреть на них свысока?'.

Стыдно — оно всегда стыдно. Но если стыдно перед самим собой — вдвойне.

Единственное, что успокаивало: набьём мы с таким народом харю 'покорителю Европы'. Не можем не набить!

А потом была ещё одна радость: на последнем перед Себежем постоялом дворе, к нашему с Алексеем столу подошёл гусарский поручик в синем с серебром мундире — а кого из гусар тут ещё можно встретить — гродненцы.

— Разрешите представиться, господа: поручик Глебов. Не будете возражать, если составлю вам компанию?

— Милости просим, господин поручик, — мы с Лёшкой представились тоже.

— Не будет ли нескромно с моей стороны осведомиться: вы не из под Смоленска ли едете?

— Именно оттуда. А как вы догадались?

— Просто предположил — следуете с севера и с крестами оба... Хотя странно: пионеров с поручениями обычно не отправляют. Но не смею спрашивать о цели вашего визита в корпус.

— Благодарю вас за скромность, — слегка улыбнулся я. — Тем более, что всё равно не имел бы возможности удовлетворить ваше любопытство.

— Разумеется. Но я скачу из Петербурга — совсем не знаю о последних новостях с московского направления. Чем закончилось дело под Смоленском?