Шпага императора

Выпьем за то, чтобы нас всегда окружали хорошие люди!

Говорят, что это был любимый тост фельдмаршала Паулюса. Анекдот, конечно...

Но конкретно мне в этом мире на хороших людей здорово повезло. И давно уже не хотелось в тот самый конец двадцатого века, где в России цвели и пахли 'бандитские девяностые', где мне для того, чтобы набрать денег на лечение сына пришлось пойти в гладиаторы. Да-да, именно в гладиаторы. Без всяких кавычек.

Я уже даже благодарен той неизвестной силе, что перенесла меня во время рыбалки в начало века девятнадцатого.

Да, и здесь тоже пришлось убивать, но не ради потехи толпы, а защищая себя и близких, защищая Родину.

А вот с самого момента 'попадалова' везло просто катастрофически: помещик, семья которого приняла меня в качестве постояльца, оказался не 'троекуровым' каким-нибудь, а честным и умным мужчиной, его очаровательная дочка , а ныне моя жена... Здесь вообще продолжать нечего — более чудесной женщины свет вообще не создавал. Все, кто в этом усомнятся вслух в моём присутствии, немедленно получат перчатку в физиономию и, через некоторое время, железо в организм. Всё-таки шпажная школа конца двадцатого века серьёзно превосходит оную начала девятнадцатого. Один хмырь, посмевший оскорбительно отозваться о Насте, уже правой рукой не владеет. Как я этого Кнурова не убил тогда на дуэли? Да нельзя было — не мог я в столицу въехать с трупом на плечах, слишком важную миссию на себя взгромоздил — внедрить в русскую армию Александра полевые кухни, динамит, санитарию и гигиену... Двинуть русскую науку...

А результаты оказались весьма неплохими: полевая кухня в ротах теперь святыня, солдаты крестятся, проходя мимо — в армии её иначе как 'матушкой' не зовут. В бою под Островно французы как-то опрокинули наши порядки и погнали... Но как кто-то крикнул: 'Матушку' забирают!' — не сговариваясь развернулись, и всыпали ворогам так, что только 'полетели клочки по закоулочкам' у тех, кто только что собирался праздновать победу.

А своей 'огненной атакой' на Немане, на наполеоновскую переправу, где, в довершение к взорванным и сожжённым мостам добавилось 'файершоу': 'ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!' (На французском, естественно)...

Ох, как подпортилось моими стараниями настроение у 'двунадесяти языков', что припёрлись в Россию.

И ведь всё это благодаря хорошим людям, что попались на пути, не остались равнодушными, поверили, заинтересовались... Ничего бы не получилось без доброго доктора Бородкина, которого я увлёк исследованиями, без генерала Бороздина, без профессора Кирхгофа, без самого Барклая в конце концов... Да и подполковник Засядько, которому я помог реализовать его идею с боевыми ракетами, сумел создать чуть ли не "Катюши"... Уверен: эти боевые 'оргАны' ещё 'исполнят свою партию'. Причём, в самый подходящий момент исполнят.

Вот интересно: мне ворожит тот, кто меня сюда отправил или ещё кто-то? Сто раз ведь я мог наткнуться на каких-нибудь остолопов власть имеющих — на них данная эпоха весьма богата...

Но нет — почти всё получилось — теперь гордый корсиканец топает по русской земле далеко не так бодро, как это было в моей реальности. И это только начало...

Кроме взрывов динамита, снайперских засад, ставших возможными благодаря введению в армии новой штуцерной пули, которая повысила как скорострельность, так и дальность стрельбы чуть ли не в разах. Ой, как кисло придётся наполеоновской армии...

Хотя...

В тактике я выиграл. А вот что в стратегии? Не даст ли Барклай генеральное сражение прямо под Витебском или под Смоленском?

Нет! Не может быть! Слишком разумен и опытен наш военный министр.

Замотаем императора! Сделаем его!!

Хорошие русские люди его обязательно окружат.

И завтра мне с ребятами предстоит сделать очередной маленький шажок к этой цели...

Засада и спор

Вот научил же паразитов на свою голову: стоит вам хороший мост — обследуйте, убедитесь, что никаких подвохов не имеется, и дуйте своей дорогой...

Замедлители ведь минут через десять уже сработают, чего же вы там сомневаетесь?

И, тем не менее, даже после изучения моста, французы на него не пошли, а стали наводить понтонную переправу метрах в двадцати ниже по течению.

Жутко обидно: ведь скоро долбанёт, и два десятка шашек пропадут без толку...

Только с десяток улан проскакал через стационарную переправу и направился в ближнюю разведку.

Ну, хоть эти...

Я сложил 'подзорочку' и просигнализировал своей команде приготовиться...

— Гафар, — обратился я к башкиру, приданному моему 'отряду специального назначения', — офицера — живьём.

Тот молча кивнул и стал готовить свою верёвку.

Дорога здесь пролегала между холмов, и, в любом случае, интервенты должны были проследовать через теснину.

Ну, разумеется: опоры моста рванули, когда на нём не было ни одного француза.

Впечатление, конечно, произвело, но обидно...

Хотя значения это уже не имело — у нас был конкретный объект для работы: уланы.

С десяток вражеских конников помножить на ноль — уже неплохо.

'Пациенты', разумеется, дёрнулись на взрыв за спиной и 'попали'.

Тумм — У меня над ухом загудела тетива Спиридона — лесовика, взятого в ополчение по его просьбе и вопреки занудам от воинских канцелярий.

Хороший у меня отряд — егеря тоже поняли, что пора, и шмякнули выстрелами по рядовым кавалеристам.

Офицер барахтается на земле-матушке — значит, башку не свернул — уже хорошо.

Однако 'помножить на ноль' не получилось, только на 'ноль три': четверых сняли выстрелами егеря, двоих уложил из лука Спиридон, ну и офицерика спеленали...

А трое вражеских кавалеристов, видя, что попали в засаду, дали шпоры своим лошадям и выскочили из зоны поражения прежде, чем были перезаряжены штуцеры.

И, тем не менее, у нас имеется минимум четверть часа, чтобы спокойно и без суеты подготовиться к отходу — вряд ли французы посмеют послать вплавь через реку сразу эскадрон, дабы наказать дерзких. Не случайно ведь они через мост не пошли — приучили мы 'гостей, что хуже татарина' всюду ожидать сюрпризов.

Мои минёры и егеря пока ловили лошадей оставшихся без хозяев, а Гафар привёл ко мне вражеского офицера. Тот был слегка оглоушен как внезапным нападением, так и ударом о землю, но вроде оставался вменяем.

Молодой мужчина лет двадцати пяти, с усами и бакенбардами, красный мундир с синей грудью, конфедератка, правда, слетела во время путешествия из седла на дорогу...

— Проше бардзо, пан! — поприветствовал я пленного.

Ответом был недоумённый взгляд и ответ по-французски.

За год я, конечно, этот язык как следует, не освоил, но то, что собеседник меня совершенно не понял, просёк. Странно: всегда считал, что в Наполеоновской армии все уланы были польскими.

На всякий случай поинтересовался на предмет 'Ду ю спик инглиш?', и, к моей радости, получил утвердительный ответ. В дальнейшем общались на языке Шекспира:

— Кто вы?

— Лейтенант второго легкоконного полка императорской гвардии Ван Давль.

— Вы француз?

— Голландец. Как и все те, кого вы сейчас убили. Убили недостойно. Из-за угла.

— Давайте не будем, лейтенант, — слегка начал злиться я, — это не я пришёл к вам в Голландию с оружием в руках, а вы пришли с войной в Россию. Зачем? Что вам тут нужно?

— Я солдат. И выполняю приказы своего начальства.

— Ну конечно. Очень достойный ответ для того, кто не хочет отвечать за свои поступки. У нас мало времени на подобные диспуты. Если не возражаете, побеседуем в пути. Лично для вас война закончилась. Я прошу дать слово офицера, что не попытаетесь сбежать по дороге.

— К сожалению, не могу удовлетворить вашу просьбу, — нахально усмехнулся голландец.

— Господин Ван Давль, — я был уже предельно спокоен, — мне просто не хочется связывать вам руки. И вводить в искушение. Вы в любом случае можете улрать только на тот свет. Видели, как стреляют мои люди? И вспомните, как попали в плен. Тот, кто ещё несколько минут назад выдернул вас из седла, без труда сделает это ещё раз.

Ещё раз повторяю вопрос: Предпочитаете ехать со связанными руками? Или может вообще бежать за нашими лошадьми на верёвке? Десять секунд на размышление... Ну?

— Даю слово, — мрачно выдавил из себя лейтенант.

— Вот и ладушки! — это я уже по-русски. — Гафар! Возьмёшь повод коня, на котором поедет господин офицер.

Башкир молча кивнул.

— Так что, — обратился ко мне лейтенант, когда мы, устроившись в сёдлах, тронулись по дороге, — продолжим наш спор?

— Несколько позже, — внутренне улыбнулся я наивности пленника, — в ближайшее время предстоит передвигаться со скоростью, не способствующей спокойной беседе — ваши соотечественники наверняка попытаются догнать отряд, так что пока придётся подготовиться к разговору в седле.

— Подчиняюсь...

— Пошли! — махнул я рукой ребятам, и в ближайшие минут двадцать, до нужной лесной тропы, мы передвигались галопом.

Да уж: конные егеря, это ещё можно понять, к тому же скоро и в русской кавалерии появятся соответствующие полки, но минёры-кавалеристы... Сюр какой-то.

А что делать? — Отряд должен быть мобильным: Пришёл — увидел — навредил. И отошёл с максимальной скоростью. Чтобы дальше 'строить козни'.

После где-то километра продвижения по хоть и лесной, но всё-таки 'человеческой' тропе, Спиридон свернул на звериную. Спешились и повели коней в поводу.

То ещё удовольствие: и паутина тебе регулярно на физиономию липнет, и мухота всякая старается за шиворот залезть со всевозможными вариантами пищания и жужжания. К тому же ветки так и норовят хлестнуть по тому месту, куда липнет паутина.

Но больше всего раздражают именно членистоногие. Как там было в анекдоте: 'Чрезвычайно богат животный мир Западной Сибири, здесь обитает более десяти тысяч видов животных. Одних только комаров девять тысяч видов'. В Сибири я не был, но впечатление такое, что в лесах под Смоленском, всевозможного гнуса не меньше. И весь он собрался именно в этом месте исключительно для знакомства со мной. Надо было в своё время на предмет репеллентов подсуетиться. Но поздно переживать на эту тему.

Клеща бы не зацепить. Хоть в это время энцефалитных особо много в Европе быть не должно, но всё равно — очень не хочется.

Наконец открылась подходящая полянка, на которой и стали устраиваться ночевать. Подумалось: не поставить ли на всякий случай растяжку на тропе — не стал — запросто какой-нибудь лось может вляпаться, а нам лишний шум ни к чему. Не посмеют французы лес прочёсывать — чревато. Да и следопытов у них нет, если, конечно, кто-нибудь из местных не скурвился. Но это вряд ли.

Палаток мы не имели, но вроде бы ночь обещала быть тёплой и ясной. Солдаты разошлись кто за дровами, кто повёл на водопой лошадей к ручью, протекавшему неподалёку, а у нас с лейтенантом появилась возможность продолжить дискуссию.

— Ну что же, господин Ван Давль, — я опустился на расстеленный плащ и пригласил лейтенанта пристроиться рядом, — какие претензии вы имеете к манере ведения военных действий нашими войсками?

— Я уже говорил по этому поводу: вы воюете как бандиты, из-за угла, не принимаете открытого сражения, — кажется, он всерьёз верил в то, что говорил. Ишь — ноздри растопырил и смотрит с вызовом.

— Сударь, — поспешил я поставить на место обнаглевшего пленника, — не забывайте о своём положении и потрудитесь воздержаться от оскорблений армии, в которой я имею честь служить. А по поводу 'лицом к лицу' — смешно требовать этого от противника, имея чуть ли не пятикратное превосходство в силах. Не находите?

— Это не повод действовать так, как действуете вы.

— А, по-моему — очень даже повод. Кстати, я участвовал в сражении под Островной, и, если вы слышали об этом бое, то должны знать, что русские могут бить ваши соединённые полчища, даже уступая в количестве батальонов.

Судя по тому, как засопел собеседник, про тот арьергардный бой он слышал.

— Это не сражение — это именно арьергардный бой. Но остальные действия ваших войск, а конкретно подчинённого вам отряда...

— Непривычны? — улыбнулся я.

— Не просто непривычны — вопиющи! Так не воюют цивилизованные армии!

— Да что вы говорите! — я уже конкретно веселился. — А скажите, когда ваши предки воевали за свободу своей страны с испанцами, по каким правилам они уничтожили дамбы и ввели свои корабли в затопленные города?

— Это другое, — несколько смутился оппонент.

— Почему? Значит, затопить города, в которых, между прочим, находятся женщины, дети и старики, для вас вполне приемлемый способ ведения боевых действий. Держать осаду городов, где от голода, жажды и болезней будет вымирать как сам гарнизон, так и мирное население — тоже, а взрывать мосты, по которым идут напавшие на вашу родину вооружённые захватчики, или расстреливать их из засады — недостойно воинской чести. Так вы считаете?

— Я не могу ответить, — набычился лейтенант, — я солдат, а не судейский. Но чувствую, что вы неправы, несмотря на убедительность того, что прозвучало.

— Я прав, сударь. Могли уже убедиться, что с вами обращаются так, как и положено с военнопленным. Но любого вооружённого иностранца на нашей земле, мы будем уничтожать любыми доступными способами. Вот когда русские войска придут во Францию и Голландию — можете не сомневаться — будем искать сражения в поле...

— Господин капитан, — вытаращился на меня голландец, — вы в самом деле считаете, что Россия сможет победить Императора?

— Более чем уверен в победе России. Как и в том, что Наполеон скоро перестанет быть не только правителем Европы, но и французским монархом.

— Такого не может быть никогда, — снова задрал голову голландец, словно взнузданный.

— Поживём-увидим, — не стал я вступать в бесполезный в данной ситуации спор. Кое-какие сомнения в его череп заронить удалось — тоже неплохо.

Меж тем ребята уже развели на поляне практически бездымный костерок и стали прилаживать над ним котёл. Разносолов, конечно, на ужин не ожидалось, но кашки хотя бы похлебаем.

Уже забулькала греча, когда Спиридон, расстелив небольшую скатёрку, стал нарезать хлеб и сало на находящемся неподалёку пеньке.

Только сейчас я подумал, что нужна ложка для пленника — свою ему никто не даст, а дать ему вылизывать котелок, после того, как поедят остальные, или предлагать черпать кашу горстью — как-то не очень...

Пришлось, чтобы не выглядеть после совсем по-дурацки, пойти поискать подходящую щепу, и вырезать из неё некоторое подобие лопатки — с нормальной ложкой не сравнить, но хоть что-то...

— Лейтенант, — обратился я к Ван Давлю, — водку пьёте?

— Пью. А вы предлагаете?

— Предлагаю. Будете?

— Вы всем пленным такое обслуживание обеспечиваете?

— Не всем, — я оставался спокойным, не смотря на явное нахальство голландца, — те пленники, кто считают, что делают одолжение, принимая пищу и питьё из рук тех, кто взял их в плен, не получают ни того, ни другого.

— То есть, если я не буду у вас просить еды, то и кормить меня не будут?