Шпага императора

— При чём тут ваши подчинённые? — оборвал меня Дмитрий Сергеевич. — Вы и только вы ответственны за свои новшества в армии — раньше как-то обходились и без них. А раз уж навязали эти ракеты для сигнализации, то обязаны были лично проверить каждую...

И вот что тут скажешь? Что невозможно проверить функциональность сделанной неизвестно кем и где ракеты, пока её не запустишь? Нет, в спокойной обстановке, за столом, я бы, конечно, объяснил командующему корпусом ситуацию, но сейчас, когда на позициях кипело сражение, это являлось совершенно нереальным.

— Пока оставайтесь здесь, — подвёл черту Дохтуров, — а после баталии, я откомандировываю вас обратно в распоряжение графа Остермана — мне такие советники не нужны.

Теперь мне впору стреляться. Такой разнос в присутствии полутора десятков офицеров и генералов... Нетушки — я, в крайнем случае, и в Академию вернусь.

Но дико неприятно, конечно...

— Дмитрий Сергеевич, — отвлёк командующего Монахтин, — пошли кирасиры на правый фланг.

Действительно: та самая блистающая на солнце своими кирасами и касками тяжёлая конница, двинулась на пока ещё не атакованные позиции нашей пехоты. И имела все шансы её строй проломить. А там...

Оставалось надеяться на стойкость полков и эффективность батарей, хотя на правом фланге пушек было немного. И фугасов ни одного...

Дымная полоса прочертила свой след над полем и, метров за двести от атакующих конных латников вспух дым разрыва...

Ай да Александр Дмитриевич! Ай да 'сукин сын'! — Засядько всё-таки успел сделать боевые ракеты!

— Что это? — удивился Дохтуров.

— Ракеты, ваше высокопревосходительство, — посмел я подать голос. — Только боевые, а не сигнальные.

— Что-то, я смотрю, от боевых толку не больше, чем от сигнальных, — недовольно отозвался в мою сторону генерал.

— Это пристрелка...

Над полем боя 'запели оргАны Засядько': четыре, ещё четыре, и ещё четыре дымных шлейфа потянулись к атакующим колоннам французских кирасир Две ракеты срезались на полпути, но остальные угодили куда надо.

Строевые кавалерийские лошади, конечно, животные с крепкими нервами — они не сбавляют аллюра даже под картечными залпами. Но вот дымные шлейфы тянущиеся навстречу, да ещё и с разрывами зарядов после падения, сделают психически озабоченными кого угодно, не только лошадей...

Тем более, что ядро или граната прилетает неожиданно, а здесь латники Нансути, идущие пока ещё на рысях могли чётко видеть как именно в него рисует свой дымный след по небу непонятный снаряд. Строй вражеских кирасир слегка смешался. А тут еще в дело вступили и русские пушки.

На ракетной батарее, по понятным мне причинам, наступила заминка — необходимо было дождаться, пока рассеется дым от запуска дюжины предыдущих ракет, переустановить дистанцию и снова зарядить установки.

А французы уже пришли в себя и, выровняв строй, продолжили выход на рубеж атаки Метров за двести уже перейдут в галоп и ринутся на нашу пехоту. И запросто могут смять правый фланг. Сумские гусары, при всей их лихости, защита от тяжёлой кавалерии неважная. Остаётся надеяться, что Дохтуров в моё отсутствие подсуетился и направил туда конную артиллерию...

Действительно: перед строем нашей пехоты стали вылетать запряжки, на батареях 'пушкарей летучих' орудия живо сбрасывались с передков и разворачивались в сторону неприятеля. И снова через ощетинившийся штыками строй, через только что появившиеся пушки нарисовали в небесах свои змеиные следы ракеты. Снова двенадцать, тремя сериями. На этот раз все они ушли по адресу. Не каждая врубилась во фронт атакующих французов, но лучше бить по арьергарду, чем просто перепахивать взрывами землю.

Как я понял, это был эксперимент Александра Дмитриевича Засядько, 'проба пера'. Всего три четырёхствольных станка... Ну что же — удалось. Надеюсь, что в будущих баталиях ракетные батареи станут более солидными.

Латники неслись уже галопом, рановато, конечно, тронулись, но торопились поскорее дорваться до прямого удара, до штыков нашей пехоты, стену которой надеялись проломить поскорее...

Сначала навстречу жахнула картечь конноартиллеристов — уже солидные бреши в рядах, затем огонь егерей. Ага! Это свинцовые шарики от ваших кирас отскакивают с такого расстояния, а новые пули их прошивают за милую душу. Ну и, наконец плотный залп пехоты в упор. И всё — до наших шеренг доскакало совершенно несерьёзное количество ударной кавалерии Наполеона, которую немедленно взяли во фланг сумские гусары.

А вот в такой ситуации лёгкая кавалерия имеет чуть ли не более предпочтительные шансы.

Кирасирам стало понятно, что проломить наши шеренги они уже не способны, что скоро пехотинцы жахнут по ним очередным свинцовым шквалом, по арьергарду уже начали бить гранатами пушки центра, гусары в серых мундирах сейчас врубятся в их порядки и задавят числом...

Запели трубы и французские латники начали разворачиваться, чтобы отправиться туда, откуда пришли.

Сумцы преследовать не стали. И правильно: это позволило ракетчикам послать в разлуку ещё одну серию своих подарков.

Но гусары не стали возвращаться на исходные — вдоль наших позиций они помчались на атакующую центр пехоту противника. Те, увидев угрожающую им опасность, немедленно ослабили натиск и стали выстраивать каре, для защиты от атакующей конницы. И отходить.

В сражении наступила передышка...

— Белый флаг, ваше высокопревосходительство! — адъютант Дохтурова протянул руку, указывая на всадника, скачущего прямо к нам.

— Интересно, чего это им занадобилось? — хмуро бросил командующий Шестым корпусом. — Ладно, как только прибудет парламентёр — проводите его сюда.

На холм поднялся довольно молодой французский офицер. Вроде гусар, хоть на наших похож не особо — шапка меховая, но доломан и ментик с бранденбурами выдавали принадлежность именно к этому виду кавалерии. Я, как уже не раз упоминалось, французским владею сильно ниже среднего, так что произошедший диалог привожу со слов майора Дементьева, которого расспросил позже:

— Господин генерал, мой маршал предлагает не возобновлять сражения, пока не будут вынесены с поля раненые и убитые.

— Не возражаю, — кивнул Дохтуров.

— Кроме того, командующий удивлён, что вы ведёте боевые действия столь бесчеловечными методами.

— Вы прибыли под белым флагом, сударь, — немедленно набычился генерал, — потрудитесь воздержаться от оскорбительных намёков в адрес моих войск.

— Господин генерал, — продолжил сверкать глазами француз, — неужели вы будете отрицать применение 'жидкого огня' сегодня? Это бесчеловечно! Так войну не ведут!!

— Пострадал ли хоть один ваш солдат от данных фугасов? — спокойно осведомился Дмитрий Сергеевич. — Я имею в виду непосредственно огонь. Итак?

— Нет, никто не пострадал, — слегка смутился французский капитан. — Но так всё равно не воюют!..

— Вы собрались меня учить как можно, а как нельзя воевать? — Дохтуров оставался предельно любезен с парламентёром.

— Ни в коем случае, — ответил гусар, — я просто передаю то, что повелел мне командующий.

— Так передайте своему командующему следующее: мы сейчас отступим в Смоленск. Если он вздумает нас преследовать — потери с обеих сторон будут огромными. Если попробует штурмовать город — будем биться за каждый дом. Как думаете, чьи потери окажутся большими? И город, в конце концов, подожжём.

А дальше в смысле 'Оно вам надо?'. Мол: приходите завтра.

Ну и 'расцепились'. Армия имела возможность уходить на восток. К Москве. К Бородинскому полю, о наличии которого никто ещё и не подозревал. Всё катилось по-старому. А приказ явиться к Остерману Дохтуров так и не отменил...

Дан приказ ему на запад

— Честь имею явиться к вашему превосходительству! — отрапортовал я, прибыв пред светлые очи командующего Четвёртым корпусом.

— А-а! Вадим Фёдорович...

— Прибыл в ваше распоряжение.

— Прошу прощения, Вадим Фёдорович,— кивнул мне генерал-лейтенант. — Отзывы о вашей деятельности, мягко говоря, совершенно нелестные. Что у вас произошло с генералом Дохтуровым? Как вас, так и его, знаю исключительно с самой лучшей стороны...

— Трагическая случайность, ваше превосходительство. Никто не виноват — так получилось.

.— И Бог с ним. Сейчас речь не об этом — о вашей новой задаче. Собирайтесь и завтра же отправляйтесь к графу Витгенштейну...

Вот это огорошил! Из действующей армии, где решается судьба России, и на 'периферию' войны? Может в Академию сразу, к пробиркам?

— Ваше превосходительство, — голос у меня слегка подрагивал. — Я согласен, что не всегда действовал идеально, но неужели...

— Прекратите, капитан, — столь любезный со мной всегда Остерман, неожиданно стал резким. — Я вас не отдыхать отправляю, а в действующую армию. На направлении к Петербургу тоже бои идут. И там тоже пригодятся ваши 'минные поля'. Я понятно изъясняюсь?

— Вполне, ваше превосходительство. Разрешите только узнать: это назначение связано...

— Не разрешаю! — отрезал генерал. — Это назначение связано с необходимостью армии и России. Ступайте!

Вот и всё. Я развернулся и пошагал. 'Дан приказ ему на запад'. И не дёргайся, Вадим Фёдорович — шуруй на северо-запад и ставь мины, где укажут.

— К тому же, попутчик у вас, Вадим Фёдорович, будет самый, что ни на есть наиприятнейший.

— Простите? — меня хоть и 'послали', но остановили.

— Да он сейчас и прибудет, — улыбнулся граф.

— Разрешите, ваше сиятельство? — нарисовался в дверном проёме Лёшка. Алексей Соков, если кто не понял. С эполетами подпоручика и 'Георгием' на груди.

Ай да Лёха! Ай да молодец! Так и хотелось броситься ему навстречу и залапать...

А Лёшка сверкал глазами навстречу: явно не терпелось парню похвастаться своими достижениями.

Ему и генерал, судя по всему, был не так важен как я. Но Остерман об этом догадываться не должен.

— Проходите, подпоручик, присаживайтесь. И вы, Вадим Фёдорович, тоже, — указал генерал на стулья за столом. — Представлять вас друг другу, как я понимаю, нет необходимости.

— Совершенно никакой, ваше сиятельство. Мы с Алексеем Сергеевичем родственники.

— Знаю. В значительной степени именно поэтому я и выбрал вам такого попутчика и помощника. Теперь о задаче: Пётр Христианович (Витгенштейн) так же весьма наслышан об успехах минёров под вашим руководством. Прикрываемое им направление тоже требует подобных специалистов. Несмотря на удачное для нас дело под Клястицами, опасность для Петербурга остаётся, поэтому инженерные заграждения там очень могут пригодиться. Вам понятна задача?

— Не совсем, ваше сиятельство,

— В первую очередь, — моя 'непонятливость' вызвала у графа некоторое раздражение, которое он, впрочем, демонстрировать не пытался, — обучить минёров Первого корпуса тем самым полевым минным постановкам. После этого, и только после этого! — командующий корпусом слегка повысил голос. — Можете приступить к операциям подобным тем, что проводили здесь. То есть, если граф Витгенштейн или тот, к кому он отправит вас в подчинение, это позволит. Вот письмо для него, там имеются необходимые рекомендации.

Я привстал, и с поклоном принял конверт.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, но если мне предполагается действовать в ключе... В общем подобно тому, как до недавнего времени... Мой отряд...

— Отправляется с вами. Мало того — по вашей давнишней просьбе, я, в письме графу, предложил усилить его десятком казаков. Но, повторяю: активные действия вам разрешат только после того, как обучите минёров Первого корпуса всему необходимому. Ещё вопросы будут?

Вопросы должны были быть, но не формулировались категорически.

— Тогда завтра в путь. Поскольку прямое направление на Себеж является достаточно опасным, вам придётся сделать приличный крюк в дороге. И, раз уж так, — улыбнулся генерал, — разрешаю на денёк заглянуть к Сергею Васильевичу. Передавайте ему от меня поклон.

Обниматься в кабинете Остермана-Толстого было совершенно несолидно, но за его порогом мы с Лёшкой сразу сомкнули руки друг у друга на спине.

— Ну, молодец! Ну, орёл! Сергей Васильевич от счастья на седьмом небе будет! И я чертовски рад, что ты жив-здоров и всё у тебя в порядке.

— Я тоже очень рад вас видеть, Вадим Фёдорович, — в глазах моего... Чёрт! Кем он мне приходится? Я, вроде, ему, как ни странно, зять. А он мне кто? В общем, в Лешкиных глазах светилась самая искренняя радость.

— За что крест-то? — поторопился спросить я, прекрасно понимая, что Настин брат очень ждёт именно этого вопроса.

— Да за Неман. Ну и ещё одно дело было. Тоже переправа, — лицо пацана порозовело от удовольствия. — Не сработали шашки под мост заложенные, а французы так и прут... Благо, что подвода с дёгтем имелась — прикрылись ей, на мост выкатили, топорами бочки разбили и зажгли. Троих тогда убило, а у меня ни царапины...

Да уж — получи он пулю всерьёз — сожрала бы меня любимая с потрохами, да и от Сокова-старшего досталось бы за то, что уговорил в пионеры Лёшку пойти... То есть формально, конечно, претензий не было бы, но фактически...

Ладно — жив, и слава Богу. И с крестом. Теперь все мужчины в семье — георгиевские кавалеры. Солидно.

— Ты где устроился, Алексей?

— Да пока нигде.

— Вот это зря. Геройства — геройствами, а спать и есть офицер тоже должен с относительным комфортом, если уж имеется такая возможность. Я не про ночлег в 'поле'. Но мы ведь в нашем лагере.

Пойдём со мной — хлопцы, раз уж мы снова вместе, наверняка подготовили не только ночлег, но и ужин. И не такой как у всего корпуса — уверен.

Команда была в сборе, вплоть до Спиридона. Вместо погибшего Малышко к ней присоединился другой минёр — Курочкин. Молодой парень, рыжий, глаза вроде умные, но разберёмся по ходу дела.

Представив своим архаровцам Алексея, поинтересовался на предмет ужина. Всё сделано в лучшем виде, даже картошки раздобыли, а ведь отвык я от неё за последнее время — всё каши да каши... Дичи, правда, не подстрелили, но грибов наш лесовик набрал, так что порубали на сон грядущий знатно.

А с утра — полный вперёд. То есть не совсем 'вперёд': 'Нормальные герои всегда идут в обход...'. Напрямки к Себежу и Пскову не пройти. Разве что прорубив себе дорогу через войска Наполеона. Таких амбиций у меня не имелось, пришлось двигаться вкругаля, причём с серьёзным запасом — кто его знает, насколько в стороны раскинулись завесы французской кавалерии и маршруты отрядов их фуражиров.

Не те силы у меня под командованием, чтобы в открытые схватки вступать. Да и задача поставлена совершенно другая.

Останавливались то на почтовых станциях, то в придорожных гостиницах, а изредка заезжали и в усадьбы, встречающиеся по дороге.

В одном из постоялых дворов чуть не возник пренеприятнейший инцидент:

Некий ополченский офицер посмел выразить недовольство соседством с моими гавриками, ужинающими за соседним столом. Вслух выразить. И достаточно нахально.

Пока я соображал, насколько можно высказать своё возмущение, Лёшка меня опередил: