Шпага императора

— Ух, ты! В самую говядину угодили! — восторженно крикнул гарцующий рядом со мной гусарский унтер.

Да уж! Эффектно получилось: ракеты попали то ли в лошадей, то ли во всадников, упали на землю, и только после этого соизволили взорваться.

Заряд, повторяю, сигнальный — ничего картечеобразного внутри. Ну, может, обожгло лошадиные животы или даже драгунские ноги — не более. Вряд ли даже кого контузило, однако эффект произвело немалый: 'Смешались в кучу кони, люди...'. Лошади вставали на дыбы, сталкивались, падали...

Грозная атакующая лавина как будто налетела на невидимую стену. Теперь можно было отступить относительно спокойно. Жаль, что не заготовил предварительно на нашем берегу парочку фугасов — знать бы, что всё так повернётся...

И никакие 'законы рыцарской войны' меня бы не остановили. Вспоминая наши споры с Ван Давлем, уже жалел, что не высказал ему нечто вроде: 'Вы нас считаете варварами, и будете так считать, как бы русские не старались принять европейские принципы во всём. Как бы мы 'благородно' вас не били, всё равно будете горланить, что это было 'нечестно'. Ну и чёрт с вами! Да! Мы СКИФЫ!! И будем вас уничтожать на своей земле всеми способами, наплевав на придуманные 'Просвещённой Европой' правила ведения войны!'. Где-то так.

В голове уже 'защёлкало' на данную тему: родилась идея как-нибудь на лесной дороге, свалить на французскую колонну несколько ульев с деревьев — вот бы 'повеселились' наши зарубежные гости!

Но такое можно себе позволить только партизаня. Надо будет Давыдову идейку подсказать — этот вроде не отягощён предрассудками...

Нагнал Бекетова:

— Что выяснили, Дмитрий Алексеевич?

— К сожалению, ничего, Вадим Фёдорович. Не успели — наткнулись на драгун. До полка. Дальше вы сами видели. Спасибо, что сумели вовремя сикурс сделать.

— Сочтёмся. Сейчас-то что предпринимать?

— Пока только отходить, — удивлённо посмотрел на меня гусар. — Не атаковать же французов нашими силами.

Мы, естественно, и так отходили — продолжать любоваться вражеским кавалеристами, было бы верхом наглости и неблагоразумия.

— Это-то понятно, но что дальше? Я должен был подать сигнал ракетой, если неприятель начнёт здесь переправу большими силами. А что мы имеем?

А имели мы полные непонятки: драгуны — это завеса каких-то серьёзных сил, их разведка, или они действуют автономно и это блеф? Запульну ракету в небеса, и наши главные силы начнут разворачиваться в пустоту... Вот зараза! Придётся просто поспешать к своим и доложить обстановку лично — пусть командование само решает, что делать, мне что-то брать на себя такую ответственность по принципу 'орёл-решка' совсем не улыбается.

— Думаю, Дмитрий Алексеевич, что нужно просто поскорее добраться до штаба и рассказать о том, что произошло на той стороне реки и на переправе.

— Полностью разделяю вашу точку зрения. Тогда прибавим ходу?

— Пожалуй. Но только совсем бешеного аллюра я обеспечить надолго не смогу — не кавалерист всё-таки, — слегка виновато улыбнулся я.

Всю обратную дорогу в голове билось: 'Я не выполнил боевой приказ'.

Пусть приказ и дурацкий. Исполнить его не было никакой возможности. Но он был: 'Наблюдать броды и подать сигнал ракетой...'

И отчёт о выполнении, вернее о невыполнении этого самого распоряжения, мне предстояло держать перед Раевским. Тем самым, кто в реальной истории, на вопрос какого-то из своих подчинённых: 'Что же нам теперь делать?', ответил: 'Ничего не делать. Стоять и умирать'. Хотя может это и не его слова — хватало в это время суровых генералов.*

А я, со своими людьми, не 'стоял и умирал', а отступил сразу. И пусть это 'стояние и умирание' было сто раз бессмысленно, но, скомандовав отходить, я приказ нарушил...

Оставалось только надеяться, что Николай Николаевич на самом деле человек разумный и поймёт, что в данном конкретном случае было бы верхом идиотизма держать броды моим отрядом, и погибнуть, так и не выполнив распоряжения о подаче сигнала...

* Это слова генерала Остермана-Толстого при сражении под Островно.

Командующий Седьмым корпусом принял меня сразу после доклада о прибытии.

— Ваше превосходительство, прошу извинить, но я не смог выполнить поставленной задачи, — я сделал паузу, но генерал продолжал молча и выжидающе смотреть на меня. Он явно не собирался облегчить мне доклад наводящими вопросами.

— Ещё по дороге к Каспле, мой отряд подвергся нападению бандитов... — левая бровь Раевского обозначила некоторое удивление, но перебивать он меня опять же не стал.

— Всё разрешилось благополучно, разбойники истреблены... — я опять сделал паузу.

— Капитан, прекратите разыгрывать здесь драму, — наконец нетерпеливо прервал меня генерал, — продолжайте по сути.

— По сути? — я слегка разозлился. — Пожалуйста:

Я хотел ограничиться конспективным повествованием о наших похождениях, но Раевский вдруг стал до жути дотошным, и пришлось рассказывать всё до мельчайших подробностей. Лицо генерала, по ходу повествования становилось всё менее напряжённым.

— Ну что же, капитан Демидов, надо сказать, что я рад встретить офицера, который способен не только умереть, выполняя приказ, но и нарушить оный для пользы Отечества. Вы поступили совершенно правильно. Однако хочу попросить вас не распространяться по поводу моего отзыва о вашем поступке.

— Ваше превосходительство, это совершенно излишне, — склонился я в поклоне. — Прекрасно понимаю...

— Вот и замечательно. Надеюсь, что мы поняли друг друга.

— Можете не сомневаться! — ещё раз поклонился я.

— А Давыдову ижицу я всё же пропишу, — уже совсем весело и доброжелательно продолжил Раевский. — Проводить самостоятельные операции подполковник сметь не должен.

— Ваше превосходительство! — попытался вступиться я за того, кого уже считал другом. — Ведь Денис Васильевич...

— Успокойтесь, капитан. — Никакого серьёзного взыскания вашему товарищу по оружию не будет. Тем более, если ему действительно удастся освободить пропавших офицеров. И... Можете быть свободны.

Мне оставалось только откланяться.

— Вадим Фёдорович! — окликнул меня Давыдов своим высоким голосом, едва я успел удалиться от палатки Раевского шагов на пятьдесят.

— Рад вас видеть, Денис Васильевич, — пожал я руку гусара, — Как всё прошло?

— Замечательно. Ваш Спиридон — просто лесной бог. Так вывел нас на логово бандитов, что любо-дорого...

— Понятно. А тот парень? Ну, тот, что разбойник...

— Да не выжил, — ахтырец слегка потупился. — Понимаете: Светлов как саблю в руки получил — первым делом этому мужику башку снести попытался. Не преуспел, разумеется, но шею наполовину перерубил.

Жаль. Этот крысёныш на многое, наверное, вывести мог. Оставалось надеяться, что вся эта банда — творчество покойного уже Кнурова. И не более.

Уж каким Серёга матом покроет 'поэта-партизана', когда узнает как тот ему все подковёрные игры сломал...

— Кроме Светлова там оказались казачий хорунжий и корнеты Изюмского гусарского и Литовского уланского, — продолжал подполковник. — Кстати. С вас романс на мои стихи — помните?

— Прямо сейчас? — слегка опешил я.

— А чего ждать? У вас какие-то срочные дела? — Давыдов был совершенно искренне удивлён. — Ваши люди устроены?

— Да.

— Ну, так о чём речь? Откажетесь от моего приглашения?

Крыть было не чем. Отказаться — обидеть.

Неожиданная встреча

Устроились ахтырские гусары очень даже ничего. Во всяком случае, офицеры: куда они выселили обитателей избы, я выяснять не стал — не моё дело.

Стол не то, чтобы 'ломился' от закусок и всего остального, но выглядел вполне моногообещающе: и мясо жареное, и капустка свежеквашенная, и грибочки в масле... Про бутылки и говорить нечего...

Правда, судя по количеству присутствующих офицеров, похмелье назавтра никому особо не грозило.

— Вадим Фёдорович! — подскочил ко мне парень лет двадцати двух, — Не забуду никогда!

Как я понял — тот самый поручик Светлов. Не ошибся.

— Светлов, Иван Демидович, — поспешил представиться молодой человек.

— Оставьте. Я сделал то, что был должен. Вы поступили бы так же, — дежурный набор слов при данной ситуации. А есть ещё варианты?

— К столу, господа! — поспешил созвать присутствующих Давыдов.

Отреагировали соответственно — минуты не прошло, как все расселись вокруг грубоотёсанного подобия стола.

Выпили. Закусили. Пошла беседа через стол. Вернее 'беседы'. О 'ниочём'. Честно говоря, слушать своих соседей, было слегка утомительно. Даже не 'слегка'. Который год уже в этом времени, а всё привыкнуть не могу...

— Вадим Фёдорович! — с хитрым прищуром протянул мне гитару Давыдов. — Вы обещали.

Вот ё-моё! Ну да ладно — обещал так обещал.

Слегка потрынькав струнами, настраивая инструмент, судорожно вспоминал слова: наверняка ведь напутаю... Ну да ладно:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений,

И мимолетных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

Журбин, конечно, велик. Других песен на его музыку, я не знал. Но это...Ещё в юности, как только услышал — был покорён навсегда. Как красиво это звучало в 'Эскадроне...'

Присутствующих, кстати, тоже проняло. Сам автор стихов смотрел на меня, образно выражаясь 'квадратными глазами'.

Романс лился легко и непринуждённо — настолько гармонично музыка сочеталась с текстом. И даже мой, далеко не самый оперный голос не смог испортить романс:

Прошла борьба моих страстей,

Порыв души моей мятежной,

И призрак пламенных ночей,

Неотразимый, неизбежный...

Ёлки-палки! — подумалось мне. — Это ведь как должна была любимая женщина или девушка 'кинуть' блестящего гусара, чтобы он сложил такие строки!

Ох уж эти женщины!

И все тревоги милых дней,

И языка несвязный лепет,

И сердца судорожный трепет,

И смерть, и жизнь при встрече с ней.

Не, Давыдов явно не сильно преуспел в личной жизни — такие стихи нужно выстрадать. Только сейчас я это почувствовал.

Исчезло всё — покой желанный

У изголовия сидит.

Но каплет кровь ещё из раны

И грудь усталая болит...

Присутствующие дождались пока затихнет последнее дрожание струны, и только после этого зааплодировали.

— Прекрасно! Замечательно!! — улыбнулся мне подполковник. — Но ведь вы обещали спеть на мои стихи...

Не понял... Неужели это ещё не написано? Ну и палево! Вот и верь после такого кинематографу...

Я быстро соорудил изумление на своей физиономии:

— А это разве не ваши?

— Ни в коем случае. А с чего вы взяли, что мои?

— О Господи! Прошу меня простить, Денис Васильевич... Просто у меня не было никаких причин сомневаться, что именно из-под вашего пера... Ещё раз приношу свои самые искренние извинения!

— Извинения совершенно излишни, любезный Вадим Фёдорович. Я, право, даже польщён, что вы приписываете мне такой талант. Но стихи действительно не мои. К тому же у меня, благодаря Господу нашему, в жизни ещё не случалось ситуаций, позволяющих создать подобное, — лучисто улыбнулся гусар. — Если мне и обижаться, так это на то, что вы могли заподозрить меня в афронте на любовном фронте...

— Вы ко мне? — это он уже обратился к недавно зашедшему казаку.

А вот этот самый донец, на которого теперь обратил внимание и я, находился в совершенно невменяемом состоянии. Чисто только что получил по башке пыльным мешком из-за угла. Даже к стене привалился. И смотрел не на подполковника, а просто пожирал меня глазами...

Ни фига себе:"волшебная сила искусства"! Или...

Неужели тот самый Толик-Виверр, о котором рассказывал Горский? Вот уж воистину: средь шумного бала...

Хотя, всё за этот вариант: и казак, и песня на него произвела впечатление явно не моим мастерством исполнения, музыкой и текстом — ошарашен парень напрочь...

— Так вы ко мне? — уже слегка раздражённо повторил Давыдов.

— Так точно! — слегка встрепенулся мой предполагаемый 'одновремянин'. — Вам пакет, ваше высокоблагородие!

И протянул подполковнику засургученную бумагу.

— Благодарю! — гусар принял послание и не преминул его тут же распечатать. Но и о своём долге хозяина не забыл:

— Присаживайтесь, хорунжий, к столу. Нам каждый гость дарован Богом...

— Денис Васильевич! — поспешил вмешаться я. — Не позволите побеседовать с нашим гостем наедине? По-моему у нас имеются общие знакомые.

Благодарный взгляд со стороны казака ещё более укрепил меня в том, что я не ошибся в своих ожиданиях. А Давыдов был слишком занят изучением содержания пакета, чтобы поинтересоваться, с какого это я перепуга до такой степени заинтересовался младшим казачьим офицером .

— О чём речь, Вадим Фёдорович!? Если гость предпочтёт беседу с вами нашему обществу и нашему столу — никаких претензий.

— Только на несколько минут, — поспешил уверить я, прекрасно понимая, что 'несколько' минут могут перерасти в десятки.

— Анатолий? — не совсем смело произнёс я, едва закрылась дверь за спиной.

Не могло быть другого такого совпадения. Хотя и в то, что нас вот так запросто свела война, рассудок верить отказывался...

— Я, — спокойно, хоть и слегка напряжённо, отозвался мой 'современник', поворачиваясь лицом. — Как понимаю, вы Вадим Демидов?

— 'Ты', а не 'вы'! С ума сошёл? Нас тут всего трое, а мы друг другу выкать будем... Ещё 'господином капитаном' меня назови, — до жути хотелось обнять 'родную душу', плюнуть на гусарскую 'тусовку' и устроиться где-то исключительно вдвоём. Однако, мой собеседник, казалось, имел желания, весьма далёкие от моих. Серёга вроде говорил как-то, что Толик человек весьма замкнутый, малообщительный и колючий. Но не в подобной же ситуации!

— Очень рад вас... тебя встретить, много слышал от Горского, — вот ни черта радости на его лице не рисовалось, — я сейчас как раз с поручением от него следую — времени в обрез, извини...

Опять же, чувствовалось, что чуть не добавил 'те' после 'извини'. И вообще, тяготится нашей встречей и разговором...

А тут ещё и гусары буквально посыпались из дверей, разбегаясь, судя по всему, по каким-то срочным делам. Вслед за ними из горницы показался и сам Давыдов:

— Прошу прощения, Вадим Фёдорович — сегодня пирушка отменяется. Срочные дела. Война, будь она неладна.

— Совершенно незачем извиняться, Денис Васильевич — всё понимаю. Но, может хоть намекнёте, в чём дело?

— Увы. Можете сами догадаться, что если хорунжий привёз пакет, а не приказ, то и говорить вслух о том, что было внутри, я не могу себе позволить. Простите великодушно!

Фига себе 'Тайны Мадридского двора'! Явно Серёгины 'тайноканцелярские' дела. Но почему именно Давыдов? Горский тоже вспомнил о героическом облике 'поэта-партизана' и решил запрячь его в свою команду пораньше?

— Сколько у тебя времени? — спросил я, поняв, что дружеских посиделок за бутылкой не предвидится.

— Уже и нет совсем.

— Серёгу в ближайшее время увидишь?

— К нему и еду.

Вот ёкарный бабай! Совершенно не понять психологию или даже скорее 'психопатологию' этого Толика... Да я к нему на шею не бросился только потому, что его же лицо однозначно не советовало этого делать. Что же у него за 'скелет в шкафу'?