Потерянное одиночество. (р.н. Поздний вечер вторника)

— Удивительно, как ты смог приехав из глуши так сразу завоевать авторитет...

— Ну вовсе не так сразу, я оглядывался тут почти десять лет, особо не высовываясь... Да и там на родине, последние годы мне приходилось вести денежные дела стаи, так что опыт какой-никакой был. Ну и, Пати, ты прекрасно понимаешь, тогда в Нью-Йорке все были как сонные мухи в щелях, никто не шевелился. Вот Саббиа с Отамнелом и позволили занять мне место главы, понимая, что в случае чего, запросто выбьют из кресла.

— Так ты хочешь сказать, что и здесь, сейчас волки стремятся трахнуть divinitas, чтоб иметь сильное потомство?

— Ты знаешь, как я расплачиваюсь со своими?

— Ну деньги, лечение, инициация, помогаешь сохранять разум в полнолуние...

— Да, конечно, а еще я третий в постели, когда они зачинают своих щенят. У меня сейчас самые сильные и уравновешенные волки, потому что я помогал им с самого зачатия стать такими. Я вырастил себе войско, которое одним своим присутствием отбивает охоту выдергивать меня из кресла главы. Потому что знают, я могу не быть главой Совета, но останусь вожаком по-настоящему сильной стаи и одним из самых богатых divinitas. И уж лучше мне быть связанным какими-то обязательствами, будучи главой, чем быть хозяином самому себе.

— Говорят, твои волки чернее...

— Ну да...Зачатые в насилии... конечно чернее.

— Как думаешь, если я выставлю красную силу основной, это спровоцирует вожака.

— Не думаю, что имеет значение цвет силы, тебе надо звенеть, звенеть так чтобы они уши прижимали.

— Фрешит вроде бы собирает вокруг себя оборотней-инородцев... — вдруг вспомнила я.

— Да шушера они все... Фрешит брезгует делиться с ними силой.

Тут до меня кое-что дошло и я поспешила прикрыться щитами.

— Ой-ой-ой, у нас тут кто-то сильно стеснительный? — ядовито поинтересовался Седрик.

Ненавижу общаться с ним, когда он полон силы, ни одного угла не сгладит, все обострит донельзя.

— Да, Пати! Да, я кормлю и лечу своих волков, а волчица у меня сейчас одна, не так целомудренно, как мы с тобой... в час по чайной ложке.

— Седрик, избавь меня от откровений. Мне этого совсем не надо знать.

— Зря я пришел к тебе полным... Надо было хоть в накопители сбросить.

'Да уж надо было' — подумала я, но промолчала.

— Может, ты пришлешь мне какого-нибудь волка для консультации, для репетиции. Спокойного... какого-нибудь...

— Пришлю. Ты говорят, книги любишь читать, хочешь почитать Волчью Летопись?

— Хочу.

— А что мне за это будет? — он оставил серьезный тон и флиртовал.

— Сто поцелуев в щеку...

— Нижнюю?

— Фу..., — я постаралась выразить все свое презрение к такой похабности.

— Лучше один в губы.

— Седрик, ты слишком силен для...

— Пати! — он ударил ладонью по столу. Я вздрогнула. Да что с ним сегодня такое. — Пати, я поклялся не делать тебе зла, ты видишь браслеты, ты видишь обруч? Что я могу тебе сделать в поцелуе? Скажи!

Я посмотрела в его красивое хищное лицо, зверь в нем подступил слишком близко.

— Ты, перед тем как пришел ко мне, кормил волков?

Он зажмурился, обуздывая себя, беря под контроль бурлящую силу.

— Ранили тяжело в перестрелке одного. Пришлось его раскачать и перекинуть. Извини, Пати, извини. Я привык расслабляться рядом с тобой, сейчас это сыграло дурную шутку...

— Я не понимаю тебя, — горько произнес он.

— То есть?

— Даже Форесталь связался с 'болотным' мальчишкой...

— Как? Он же любитель женского тела...

— Ну значит переступил через предпочтения.

— Не мог. Мы, белые, не можем через такое переступать, ты ж понимаешь...

— Значит отцовские какие-то чувства, Тень его знает.... Ауэ давно б спуталась с кем-то, да боится Саббиа, после того как тот сделал рабом ее последнего любовника четверть века назад. Пати, светлые и темные притягиваются, они нужны друг другу. Не может что-то вечно цвести или вечно вянуть, нужна цикличность. Так и в силе...

— Ты чувствуешь оживление силы после нашего обмена?

— Да! Ты тоже?

Я покачала головой.

— Я не отслеживала. Но во-первых, то что ты говоришь, подходит для зеленых. Я не слышала хотя бы об одной красной паре с разными основами. А ты?

Он промолчал.

— Во-вторых, полярная сила как яд, в маленьких дозах она бодрит, в больших разрушает. Да, я знаю, что мы обмениваемся почти одинаковой красной, почти. В-третьих, я просто чувствую, что нам нельзя раскрываться. Ничего хорошего из этого не выйдет ни для тебя, ни для меня.

— Ладно, Пати, как скажешь, силовать тебя я не могу. Итак, подведем итоги нашего сумбурного разговора. С меня: прислать к тебе спокойного волка, для репетиции, — тут он нехорошо улыбнулся, — озадачить свою 'грязнулю' и дать почитать 'Волчью летопись'.

Я согласно угукнула.

— С тебя кормежки, две, и не здесь, а там... в апартаментах. Да не закипай ты, — поспешил сказать он, видя что я готова взорваться, — Раз уж я не могу делать что хочу, то хочу чтоб ты меня обездвижила, — интимность его голоса на меня почти не подействовала.

— Я подумаю...

— Ты согласна на мои условия? Да или нет?

— Седрик, никогда, никогда больше не приезжай ко мне, нахлебавшись от волков!

— Да или нет?

— Да! Да, я тебя раздену и обездвижу!

— О... Это прозвучало как угроза...

— Так и есть, Седрик Мэдоу!

— Созвонимся, — и он потянулся чмокнуть на прощание, я отшатнулась, и он воспринял это с довольной улыбкой.

— Созвонимся, — буркнула я на прощание.

Да, похоже, этот раунд я проиграла, будет впредь мне наука: не выдергивать его на встречу без подготовки.

Но может так и лучше, я увидела его истинное лицо, лицо полуволка. Он заигрался со своей звериной половиной, очень долго он отвергал ее, а теперь она берет вверх. Даже если считать что со мной он себя совсем не контролировал, все равно сила руководит им, а не он силой. И, похоже, он этого не понимает. Плохо...

После разговора с Седриком я недолго пребывала в мрачных раздумьях, Берту удалось поднять мне настроение. Утром, как всегда обеспечив его едой, я убежала домой, к Лиану.

Хм... Я что, уже успела отождествить понятие дома с Лианом? Похоже да... Мда... Не зря я не хотела заводить флерсов, ох не зря... От этой мысли меня будто ударило что-то, я чуть не слетела с пожарной лестницы, и не помня себя присела на ступеньки.

Папа-флерс... Беременная мама, не родившийся братик... Откуда я знаю что он не родился? Мое безотчетное, бешеное неприятие секса с не-людьми, неприятие простейших прикосновений, малейшего обмена силой...

Все выстроилось в стройную прямую линию. Мама полюбила флерса, полюбила так, что зачала ребенка, я уверена, без всякого эликсира. Мой отец, лорд Винье, счел себя смертельно оскорбленным и убил обоих, верней троих. А я, бывшая тогда еще не в полном разуме, впитала это все, выразив в нелюбви к флерсам и в боязни связей с не-людьми, в боязни завести семью и детей.

А ведь вчера утром объема силы, колебавшейся между мной и Лианном, было вполне достаточно, чтоб зачать, и это при том что секса как такового не было. Мы перекатывали силу через рацио и сердечный, а если бы подключили либидо?

Я сидела на лестнице, не в силах справиться с собой. Во что я вляпалась? Страшно хотелось все вернуть обратно, как было. Спокойная размеренная жизнь, поиск и забота об источниках, постепенное наращивание силы. И никаких флерсов! Никаких семейных меток! Никаких детей! Ни приемных, ни настоящих!

Я расплакалась навзрыд. Я не хочу, не хочу всего этого... Не хочу этой боли. Я знаю, отчего-то я знаю, что такое потерять любимого. Лучше никогда никого не любить. Пережить потерю невозможно. Невозможно...

Я выплакала всю свою силу... Выплакала, отрицая то, что не могу не принять.

Я не могу бросить Лиана, Фиалочку и Незабудку.

Я не могу не помочь пленным флерсам.

Я не могу этого не сделать, потому что тогда каждое утро будет вместо светлой радости приносить напоминание о том, что я предала себя, предала свою силу и свое предназначение.

Я всегда помогала своим источникам, и не потому, что проблемы в их жизни уменьшали количество силы, отдаваемой мне, а потому что считала обязанной себя помогать и хоть как-то возвращать долг благодарности. Я б могла не заводить связи на долгие годы и жить так, как жила в Париже, как живут другие розовые Нью-Йорка — в фейерверке веселья и шуточных страстей, в брызгах шампанского и круговерти лиц.

Нет. Давно, очень давно, не осознавая этого, я стала окружать себя семьей из людей и нести ответственность за них. Сама того не понимая, я старалась брать от источников не просто сексуальное желание, а любовь, настоящую белую любовь, и всегда благодарила за нее, как могла. Даже если благодарность выражалась в принесении смерти, как с Гербом.

Поздно плакать, поздно кричать 'не хочу', моя сила подчинила меня, и убьет, если я предам ее.

Мне остается лишь не поддаться ей полностью, не пойти по пути Светлых Сестер, ставших слишком светлыми, настолько, что не смогли убить тех, кто убивал их. Нет. Я буду бороться. За себя. И за своих.

Пошатываясь я встала, вцепившись в поручень и побрела вверх, два пролета и я дома.

Еле справившись с замком я зашла и осела у двери.

— 'Лиан' — мысленно позвала я, сил напрягать голос не было.

Он прибежал, увидев меня перепугался и расстроился, но тут же взял себя в руки, поднял и взвалил на себя. Какое-то время я просто висела на нем, впитывая его силу, закрывшись от его испуганных вопросов.

— 'На тебя напали? Ты дралась?' — все же докричался он.

— 'Нет, я...' — и я передала ему картинку, себя сидящей на лестнице, — 'Я... сама...так глупо...Прости...'

Я всерьез попросила прощения у флерса... Ниже падать некуда... Я усмехнулась и потрепала его белоснежные волосы.

— 'Я люблю тебя...' — оказывается можно шептать и мысленно.

— 'И я тебя, Лиан, и я тебя люблю... только не хочу повторить судьбу твоих Матерей, поэтому... не размягчай меня слишком. Мне надо оставаться суровой...'

— 'Я понимаю. Я постараюсь не забывать об этом.'

Мы дошли до моей спальни и упали на кровать, Лиан попытался раскачать меня, влив большой глоток силы, но я не удержала его и сила бесцельно рассеялась.

— 'Отдохни, поспи... ты слишком сильно навредила себе. Ты пыталась отказаться от себя, это всегда калечит...'

— 'Ты пытался сделать то же самое? Отказаться от себя?'

— 'Да. Убедить себя, что ты мне не нужна, что я смогу жить дальше, как жил до тебя. Отдохни, вспомни что-нибудь приятное.'

Я послушалась его совета и погрузилась в полудрему.

* * *

Все началось очень давно, все началось с Кости.

Тогда я часто меняла источников и коллекционировала мужей, собирая их деньги, так я жила почти двадцать лет. И вот однажды прозрачным осенним утром я гуляла по Сентрал Парку просто по чуть-чуть подпитываясь от этого островка природы в чадном, как мне тогда казалось, городе. Мое внимание привлек немолодой мужчина гордой аристократичной выправки, бедно, но аккуратно одетый, он так же как и я прогуливался жмурясь на холодные лучи осеннего солнца в еще не опавшей золотой листве. Мы поравнялись и какое-то время шли рядом, потом он безмолвно предложил мне руку и я приняла, опершись на него. Без слов мы шли по аллеям, мне было очень хорошо рядом с ним, я чувствовала его силу, как тепло домашнего очага и грелась в этом тепле.

— Простите, я ужасно воспитан, — все же заговорил он.

Я засмеялась

— Я тоже...

— Позвольте представиться — Константин Воронов.

— Пати Поммера.

Он церемонно поцеловал мне руку, и мы пошли дальше все в том же легком и непринужденном молчании. Расстались мы все также — раскланявшись без лишних слов.

На следующий день я пришла в парк, в то же место в то же время в надежде увидеть его, он меня не разочаровал, показавшись на аллее одновременно со мной. Мы опять гуляли, только в этот раз я уже расспрашивала о нем, о его жизни.

Русский аристократ, офицер, он воевал, пытаясь отстоять ту жизнь, которой его родина жила раньше, до революции, но проиграл. Проиграл и покинул то, что так любил, чтоб сохранить свою жизнь, хотя многие его друзья остались умирать на родной земле. Он не боялся смерти, но умирать бессмысленно не хотел, думал что уехав сможет вернуться с такими же как он, сможет начать новый бой. Но не вышло. Лучшие погибли, выжили слабаки способные лишь молоть языком сетуя на судьбу и вспоминая былое величие. Изгнанники кое-как устроились на чужбине, и забыв гордость и честь принялись просто выживать. Он понял свою ошибку, понял что лучше было б умереть там, на родине, в разгаре боя. Но что сделано, то сделано. Накладывать на себя руки бывший офицер счел еще большим позором, чем бесцельное существование изгнанника. Перебравшись в Америку, он поселился отдельно от своих бывших соотечественников, не желая общаться с ними. Ему не было еще и пятидесяти, а он считал, что его жизнь кончена. При всем этом в нем не было надлома, он просто принял свою судьбу и ни на что не надеясь, ничего не ожидая, жил день за днем. До нашей встречи.

А потом я вошла в его жизнь... Мы встречались в парке почти каждый день, но скоро наступила зима и мы перебрались в маленькое кафе на Бродвее. Однажды под конец зимы он не пришел, хоть мы и договаривались о встрече, я прождала, думала перезвонит в кафе или иным образом даст о себе знать, но нет, просто пропал. Я сама не ожидала что так расстроюсь, но все же решила расставить все точки и найти его. Я лишь приблизительно знала где он живет, где-то между 96 и 90 Уэст Стрит, помню как бродила на пронизывающем ветру и расспрашивала ребятишек и стариков 'Не здесь ли живет старый русский военный? Мистер Воронов?' Часа через два мне повезло, и милая девчушка привела меня к его квартире, я долго стучала и просила открыть, чувствуя, что он там. В конце концов я нашла консьержку и убедила отпереть мне дверь. Он лежал в горячке, в ту зиму свирепствовала инфлюэнца подобная испанке.

Я не отходила от него двое суток, отпаивая отварами с медом, удерживая своей силой, не давая жару 'спечь кровь'. На третий день опасность миновала и я уснула, свернувшись на краешке кровати. Проснулась я от того, что мне кто-то дарил силу белую и чистую, теплую как утреннее летнее солнышко.

— Пати... Ты не дала мне умереть, — тихо произнес он.

— Ты мне нужен, — призналась я.

— Ну зачем я тебе? Бедный, никчемный старик? Что я могу тебе дать? Ты молода, красива... обеспечена.

— Мне очень хорошо с тобой рядом, Костя, — я назвала его коротким именем, которое он случайно назвал мне, пересказывая давний разговор. Это давняя уловка — произнести имя так, как произносит его владелец, если хочешь обрести хоть толику власти над ним.

— Пати, по совести мне б надо прогнать тебя, чтоб ты не тратила на старика свое время, но я не могу...

— Вот и хорошо, Костя.

— Скажи еще раз... Ты произносишь без акцента...

— Костя, Костя, Костя... Костя, я.... — я хотела сказать что люблю его, но поняла что нельзя, что это будет лишним. — Я хочу есть, а ты?