Пан Редзян не успел договорить. В кают-компанию протиснулся давешний юнга.
— Пан Мнишек, пан капитан на палубу просят. Нам с баркаса береговой стражи семафорят, случилось у них там чего-то...
Добродушное лицо Мнишека разом помрачнело, встреча с береговой стражей ничего хорошего не сулила.
— Может, и мне выйти, — насторожено спросил Вильк, намереваясь подняться, — мало ли что.
— Не стоит, — отмахнулся Редзян, — разберемся, чай не впервой. Нечего тебе лишний раз ногу тревожить. И пить погоди, я сейчас лекаря пришлю. Глядишь, Лабиц придумает чего, привел же он твоего капрала в порядок.
Вильк в ответ лишь насмешливо фыркнул, но пустой стакан от себя отодвинул. А я покрепче вцепилась в чашку, прикусив язык. Не знаю, как лекарь, а я точно могла помочь пану Бальтазару. Дар живописца — это не только умение создавать яркие живые картины. То, что маг создаёт пасами и заклинаниями, живописец вершит посредством кисти и чернил. И далеко не каждый студент-художник — живописец. На потоке обычно не больше одного-двух одаренных. Мне вот повезло, или не повезло, это с какой стороны посмотреть...
В общем, пока я терзалась мыслью, стоит ли помогать моему заклятому заказчику, Вильку становилось всё хуже. В конце-концов пан чародей не выдержал и, пробормотав нечто вроде: 'Помирать, так с музыкой!', — наполнил стакан из темной квадратной бутыли и душевно отхлебнул едва ли не больше половины. А дальше... Темные глаза чародея остекленели, между пальцев засверкала сеть какого-то заклинания, сорвалась и со свистом пролетела по кают-компании, заставив меня с писком ретироваться под кресло. Чашка покатилась по полу, расплескивая остатки кавы по темным доскам. Меня резко вздёрнуло на ноги, до боли сжав запястья. Вильк впился в меня взглядом, словно желая просверлить насквозь, и аккуратно, будто фарфоровую янскую куклу усадил обратно в кресло.
Затем он застыл, словно на него набросили магический поводок, а лицо вытянулось. Стеклянные глаза смотрели вникуда, а губы выпятились.
— Грибочек, — сорвалось с них.
С такой глупой, непривычной для пана Бальтазара интонацией, что я сама разинула рот.
— Еще грибочек, — повторил он. — Много грибочков, много монет.
Это ещё что такое? Я озадачено уставилась на Вилька. У него что помутнение рассудка? Слышала если нервно больные выпивают, то случаются приступы... Ой, как бы в той бутыли не мухоморовка была. От неё ещё и не такое бывает. Именно после бутылки мухоморовки мы с Делькой наваяли похабную фреску от которой якобы растет мужская сила...
Пан Бальтазар сидя в кресле, возил ногами по полу, будто пытался идти:
— Много грибочков, много денежек. Много денежек много еды и девок, — бормотал Вильк, скривившись, — А это что за следы? Ааа!
Его рука оторвалась от подлокотника кресла, засияв, зарождающимся заклятьем.
Только этого не хватало!
— Пан Бальтазар? — испуганно вскрикнула я.
Чародей подскочил, встревожено озираясь, но будто не видел ни меня, ни кают-компании.
— Чую живоглота. Ох, и принесла нелегкая. Так ведь можно и без грибочков остаться...
Он забегал, заламывая руки, натокнулся на кресло и рухнул на пол. Схватился за грудь и захрипел.
Б-богини пресветлые, этого мне только не хватало! Он ещё и припадочный! Ругаясь сквозь зубы, я подхватилась на ноги и кинулась к неподвижно лежащему магу.
— Пан Вильк! — я спешно распутывала шарф на его шее. — Вильк! — куць меня за ногу, он вообще дышит?
Справившись с застежками редингота, я, не мелочась, рванула ворот его рубашки и мелкие пуговки с треском разлетелись по полу. — Бальтазар!
Вроде дышит, сипло, прерывисто, но дышит. Губы синие, лицо восковое... Р-резец мне в стило!! Где-то здесь стоял кувшин с водой. Я бросила взгляд на квадратную бутыль — ну точно, мухоморовка! Схватила воду и склонилась над Вильком, отпила, намереваясь устроить чародею холодный душ.
— Эй, панна! Что вы с ним сделали?!
За моей спиной возник рыжий Марек, наконец вернувшийся с палубы, куда так спешно ретировался полчаса назад. От неожиданности я проглотила воду и закашлялась.
— Ахкх, это вы мне скажите, кха-а... — прохрипела я. — Кажется, пану чародею не ногу надо лечить, а голову...
На курносом лице Марека отразилось понимание.
— Он что-то пил? — капрал опустился на колени рядом со мной.
— Мухоморовку, — отодрав кусок нижней юбки и щедро полив оный водой, я плюхнула импровизированный компресс на лоб Вильку.
— Что? — брови рыжего поползли вверх, — ему же нельзя! Вообще ничего кроме воды этой дрянной алхимической!
Приплыли. Выходит Бальтазар Вильк — припой? То-то у него характер такой мерзостный. С подобным 'даром' немудрено озвереть.
— Ну-ка, капрал, — вздохнула я, — помогите усадить ваше светлейшее начальство в кресло, а там посмотрим, чем можно помочь...
С горем пополам мы втащили магистра Ночной стражи на кресло. Мокрый обрывок моей нижней юбки сбился, но не успела я поправить его на лбу Вилька, как тот завозился.
Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
В голове еще звучали крики незадачливых грибников. Взяв в проводники местного дурачка, знавшего лес, как свои четыре пальца, пятый он оставил в охотничьем капкане, они хотели подзаработать на мухоморовке. Грибов набрали довольно много и уже подсчитывали в уме бараши, когда их не слишком умный, но тонко, почти как маг, чувствующий проводник занервничал. Казалось, угроза исходила от самого леса, но незадачливые грибники махнули на его предчувствия рукой. Жадность затмила осторожность, страх и чувство самосохранения. Они перли прямо в логово живоглота. Я всё видел их глазами. Особые отметины на старых пнях, примятые кусты. Чувствовал тонкий, но все равно заметный запах. Пытался помочь, дергался, мучился и уж совсем не смог справиться с собой, когда тварь выскочила из укрытия и вцепилась в дурачка.
Поэтому, мне и нельзя пить. Совершенно перестаю контролировать своё проклятье и могу натворить немало бед. Куць меня дернул махнуть это мерзкое зелье. Всё проклятущая нога и невыносимая девица. Вместе — эта гремучая смесь совершенно вывела меня из равновесия. Я приоткрыл один глаз, надеясь, что не спалил кают компанию. Ко лбу прилипла грязная оборка, свисавшая на нос. С неё стекал тонкий ручеек воды и струился по подбородку. Брезгливо подцепив мокрый обрывок, я стянул его с лица.
— Алана, за что вы меня так не любите? — устало осведомился я, отшвыривая импровизированный компресс на пол.
— Хм... — она скрестила руки под грудью, — вообще-то, помочь вам хотела. Вы, признаться, меня преизрядно напугали.
Я уставился на неё, взглянув по-новому. Не язвит и не сыплет гадостями. Она ли это?
-...хотите и дальше маяться больной ногой, воля ваша, любезнейший, — проворчала невыносимая девица.
Что-то задумала, не иначе. Мне никто не поможет. Шесть лет хромаю, проклиная то болото, а лекари, услышав, что припой, лишь разводят руками.
Она вздохнула, посмотрев на меня с сочувствием.
— Марек, найдите чем можно рисовать...
Капрал задумчиво пошарил по карманам и выудил огрызок чернильного карандаша.
— Сойдет?
— Пан Вильк, вам очень жалко эти брюки? — панна Алана рылась в сумке, устроившись прямо у моих ног.
В желудке неприятно потянуло, и я впился в подлокотники кресла.
— Не особо... — еле выдавил я, с трудом проглотив густую слюну.
— Угу, — она вытащила маленький складной нож со дна сумки. Он блеснул перламутром на узкой рукоятке и безжалостно вспорол мою брючину до колена. Я едва подавил дрожь, поперхнувшись язвительным замечанием. Что у неё там еще? Пыточный арсенал палача?
Тщательно послюнявив поданый Мареком карандаш, она провела им по моей больной ноге. Из-за давешней беготни её дико ломило, и я почти не чувствовал, как грифиль мазался по коже.
— Пан Вильк... — попытался Марек, но я предупредительно поднял руку и прикрыл глаза, и так чувствую себя не в своей тарелке, еще он масло в огонь будет подливать.
Если девица решила выкинуть очередной фортель и рисует на моей ноге боевых хурмяков, меня ничего не остановит — попробую на вкус её кровь.
Боль немного отступила, и я начал проваливаться в тягостную дремоту. Почувствовал, как в кают-компанию вернулся Мнишек с кем-то ещё, скорее всего с лекарем, но не подал виду. Только когда, карандаш надолго оторвался от моей ноги, я открыл глаза.
— Осталось пару штрихов и наделить узор силой, — пробормотала Алана.
— Что я вижу, — заметив, что я бодрствую, пророкотал пан Мнишек, — припадение блудной панны к чародейским ногам. Зря ты жаловался, пан Вильк, девы к тебе по-прежнему льнут.
Блудная панна сморщилась и ткнула карандашом в мою многострадальную ногу. Я непроизвольно дернулся и потёр онемевшее колено:
— Что хотела береговая стража?
Алана облизала чернильные губы и надулась.
— Да матросы буянили, — отмахнулся Мнишек, — хотели знать, не наши ли. Нога твоя как? Де Керси, что ты там пану Вильку наалхимичила?
— Хурмяка, — буркнула она, — боевого...
Я нарочито громко фыркнул, скрывая усмешку. Мои мысли что ли читает?
— Ничего, — ответил я Редзяну, — отпустило вроде, до дома не отвалится и ладно.
— Вот и хорошо, — обрадовался Мнишек, — мы и так уже почитай в Кипеллене, скоро швартоваться будем.
— Ну, слава Крин и трем её сестрицам! — еле слышно проворчала Алана, поднимаясь. — Скоро избавлюсь от сомнительного общества...
Я привстал, с удивлением опираясь на разрисованную ногу. Боль ушла безвозвратно, словно никогда и не было. Озираясь, попытался найти свою спасительницу и поблагодарить, но она куда-то улизнула. Потом еще будет считать меня сухим и бесчувственным, с неё станется.
Мы поднялись на палубу, пан Редзян что-то говорил о контрабанде, береговой страже, городских властях и завтрашнем бале, вроде даже пригласил меня прийти, а я смотрел на приближающейся Кипеллен. Бухта далеко вдавалась в берег, зажатая между скал. Дома, словно деревья тянулись вверх, стараясь напрощанье согреться в лучах по-зимнему холодного солнца. А над ними возвышалась изяшная крыша Школы Высших Искусств, похожая на гигантскую ракушку.
Алана появилась сразу, как только причалили и, чуть ли не пританцовывала в нетерпении быстрее сойти на берег. Но стоило спуститься на пристань, как нас обступил отряд Ночной стражи. За их спинами притаился надменный Пшкевич, ну конечно, без него не обошлось. Он недвусмысленно улыбался и показывал на магические наручи.
— Вы должны немедленно проследовать...
— Кто старший? — прервал я, и, воспользовавшись толкотней, сунул письмо покойного Юзефа Ничека в карман аланиной юбки.
Немолодой стражник выпрямился, покосился через плечо и миролюбово проговорил:
— Вы, пан чародей, не серчайте, приказ у нас, срочно доставить вас к капитану.
Пшкевич промычал какое-то ругальство и отошёл, злобно посматривая со стороны.
— Эй, а мне что делать? — озадачено пробормотала Алана.
— Езжайте домой, панна, к вам у стражи дела нет, не правда ли? — спросил я.
Немолодой стражник затоптался на месте, но всё же обернулся. Рекар зло, коротко кивнул.
— А что это тут происходит? — изумился спустившийся с трапа Мнишек.
— Всё хорошо, Пан Редзян, — отозвался я. — Достиг такого почёта, что меня встречает половина Ночной стражи.
Пшкевич фыркнул:
— И проводим до отдельной камеры...
— В Зодчеке посидели, теперь здесь. Вы что, решили проинспектировать все тюрьмы Растии? — усмехнулся Мнишек. — Не забудьте, что у меня завтра бал. Вы обещали быть вовремя.
Я только вытаращился в ответ, а вот Алана аж подпрыгнула.
— Бал! — с полными ужаса глазами, выдохнула она. — Завтра. Ужас. У меня нет подходящего платья...
Взбалмошная девица подхватила все свои юбки и бросилась наперерез повозке, так что извозчик едва успел остановить вставших на дыбы лошадей.
— Идёмте, пан чародей, — подал голос немолодой стражник, — капитан ждать не любит.
Я согласно кивнул, подхватил Марека под локоть и потащил за собой угрюмого грабителя.
— Рот не открывать, — зашипел я капралу в ухо. — Ждёшь, пока отвечу на любой вопрос капитана и киваешь, даже если будет спрашивать тебя лично.
До Управления Ночной стражи добрались слишком быстро, и я толком не придумал подходящую легенду, чтобы отбрыкаться от любых обвинений. Еще раз предупредительно покачал головой, напоминая Мареку, чтобы не распускал язык.
Стража осталась в коридоре с неподозрительным типом, а мы отправились на аудиенцию к начальству.
Капитан ждал нас в своём кабинете, нетерпеливо прохаживаясь у окна. Когда нервничал, он часто рыхлил землю в горшках со своими любимыми заморскими колючками, которые гордо именовал странным названием 'кагтуз', но сейчас его волнение зашкаливало. Он уже сломал палочку, обычно заменяющую грабли, и раздосадовано крутил её в руках.
Брац поджал губы и уставился на меня:
