Охотник

Секунду раздумываю, не попробовать ли ледяной наговор, и сразу же отбрасываю эту мысль. А ну, как увернуться не успею? Загнуться от собственной стрелы — такую дурацкую смерть еще поискать надо.

Кажется, Релли и господин Излон в растерянности. Вроде, и по силе кудесник им не ровня, и искусен не слишком — а поди ж ты, держится, да еще и огрызается, то пылевое облако напустит, то дождик устроит. И упаси тебя бог пылинки-дождинки коснуться, тут же на месте и загнешься, если господа маги не пособят.

— Вот проклятый кудесник! — в сердцах восклицает господин Излон.

— Какой это тебе кудесник? Бубен видишь? Одмин это, — отвечает Релли.

Одмин — это старший кудесник, хранитель бубна. Да уж, не свезло нам.

Однако, что-то надо делать. Проклятый кудесник за своим куполом может до Второго Потопа сидеть, а нам спешить надо. Упаси Звел, сейчас остальные гоблины подтянутся, то-то весело будет.

Все решается в один миг. Гибкое тело оборотня беззвучно скользит сквозь кудесатый купол. Гоблин успевает все же обернуться, но и только. Удар могучей лапы проламывает ему грудь, отбросив на несколько шагов. И тут же огромная кошка прыгает на еще живое тело, разом откусывая кудеснику голову.

И правильно, гоблины эти живучи до неприличия, а тут вдобавок еще и кудесник. Без головы-то наверняка не встанет, разве что другой кудесник поможет, ну, да это уже не наша беда.

Купол медленно гаснет, котоКОТ с урчанием терзает труп. Где-то невдалеке уже трещат кусты, кажется, к зеленым пришла запоздалая подмога.

— Бежим! — эльф легко устремляется вперед, будто только что проснулся и позавтракал. А я уже, скажем прямо, начинаю сдавать. Смотрю на Релли и мага, нет, вроде держатся, небось, чары какие на себя наложили. А вот Медвежонок плох, дыхание прерывистое, воздух хватает жадно, будто мясо из плошки. Надолго его не хватит, козе понятно.

Увы, ни одной козы поблизости не видно, чтоб это эльфу объяснить. А он уже напролом прет, и деревья, вроде, перед ним расступаются. Слыхал я о таких вещах, а вот видеть до сего дня не доводилось. Оборачиваюсь, сам не зная зачем, и успеваю заметить, как белый пушистый котенок исчезает в ветвях дуба. Спрятаться решил, значит, гоблинцы уже близко. КотоКОТ в боевом облике по деревьям лазать не умеет, вот и решил перекинуться.

За спиной слышу шумное дыхание, оборачиваюсь и успеваю пристрелить боевого пса раньше, чем он прыгает мне на спину. Собратьев его, вроде, не видно, этот, должно быть, самый быстрый... был. Из кустов мгновенно выскакивает наводчик, бросает на меня вопросительный взгляд и, дождавшись кивка, утаскивает тушу в заросли матершинника. Теперь пропавшего пса вряд ли кто найдет, наводчик следы так путать умеет, что лисы от зависти дохнут.

Далеко справа верещат трещотки. Может, гоблины все-таки вспомнят, зачем в Лес пожаловали? Вряд ли, хорошей памятью они никогда не страдали. Пока за кудесника не отомстят, нипочем не успокоятся. Правда, кому мстить, им без разницы. Кого поймают, тому и наваляют.

Эльф внезапно останавливается. Медвежонок, с налитыми кровью глазами, бежит вперед, ничего не видя. В два прыжка догоняю, останавливаю. Совсем плох парень. Дальше таким темпом бежать, может и сердце не выдержать. Нет в нем легкости, а без нее попробуй, побегай-ка. Медведь, одно слово, только еще маленький.

Так, а из-за чего остановились? Быстро оглядываюсь по сторонам. А... привет, котоухие...

XVIII.

Котгоблины внимательно нас обнюхивают. Всех без исключения — уж больно странная компания подобралась. Эльф, двое магов, Медвежонок и, само собой, я. Запах клана Оленей, который некогда меня держал в плену, он ведь до самой смерти не выветрится. Да еще и эльфами от меня пованивает... и людьми. Как тут бедным котоухим не озадачиться?

Напряженно жду развития ситуации. Дона, понятно, отпустят, котгоблины эльфов боготворят, а вот остальных? Сможет ли эльф нас вытащить и будет ли вообще пытаться, если учесть, как он к людям относится? Меня, вообще-то, тоже задерживать не должны, Вепри с Оленями не враждуют, а в моем запахе ясно отмечено, что из плена выпущен за заслуги перед кланом. Так что должны отпустить, но кто их знает, котоухих, что им в голову взбредет?

— Я Перхс, вожак Вепрей, — говорит рослый котгоблин. А то и так не видно — по одежде и по оружию. Носить священный топор только вождь право имеет.

— Я Хентрехс, первый одмин Вепрей, — вторит вождю одетый в плащ из перьев старик. — Что понадобилось Высшему от его сыновей?

Дон кривится, я откровенно скалюсь. Котоухие поглядывют в мою сторону с неодобрением, но замечаний не делают. Мало ли, почему человек улыбается, может оттого, что их, любимых, в лесу встретил?

— Ничего, — честно отвечает эльф. — Мы следуем своим путем, вы — своим.

— Кстати, о путях, — вмешиваюсь я на почти чистом котгоблинском. — За нами тут толпа лягушек прет, не желаете с ними пообщаться?

Лягушками, ежели кто не понял, коты называют гоблинов. Потому что зеленые, если вдруг кто опять не понял.

Маги и эльф вздрагивают от неожиданности, на меня глазеют с удивлением. Котоухие своему языку мало кого учат, напротив, тщательно скрывают его от чужих ушей. Но — когда ты в плену полгода живешь, язык освоить нетрудно. Особенно, если тебе палкой по спине гладят за каждый непонятый приказ (а толмача звать, ясно, никто не озаботится).

— Что свяй делает в компании Высшего? — интересуется вожак. Свяй — это по-ихнему грязный, есть у них животинка такая домашняя, вроде нашей свиньи, тоже грязь любит.

— На себя посмотри, рожа, — вежливо отвечаю я и, переходя на кошачий, объясняю Перхсу, куда ему следует засунуть язык, если он не хочет, чтоб эту часть тела ему банально отрезали. Маги и Медвежонок смотрят на меня с ужасом, эльфа происходящее не волнует.

На самом деле, все не так страшно, как кажется. Оскорбления среди котгоблинов — дело традиции, своего рода проверка на вшивость. Ответь я по другому — и признал бы себя в глазах котоухих низшим, и мнение мое уже никого бы не волновало. Кто отстоит свое "я" — молодец, кто прогнется — с тем и говорить не о чем.

— Что мой друг делает в компании Высшего? — повторяет свой вопрос вожак.

Чувствуете разницу? То-то же.

— Я брат его вожака, — высокомерно бросаю в ответ. Котгоблин озадаченно смотрит на меня, потом на эльфа, тот кивком подтверждает правдивость моих слов. Теперь все коты смотрят на меня просто-таки с благоговением. В их глазах человек, сумевший породниться с Высшими (да еще с самим вожаком!) практически подобен богу. Того и гляди, жертвы приносить начнут и девственниц приводить, чтоб от меня полубогов зачали. А девиц я ихних видел, видел... хрен какая из них полубога родит.

Негромко рычит обнюхивающий меня котоКОТ. Не на меня, в ту сторону, откуда мы пришли. Вожак реагирует мгновенно, жестами показывая, кто из его воинов где должен находится. Нам же предлагают идти своим путем, что мы с охотой и делаем.

И вовремя. Минуты через три после нашего ухода слышим рычанье боевых псов, вопли гоблинов, боевые кличи котоухих. Гулкий рокот барабанов сплетается с истеричным визгом трещоток. Судя по всему, ребята друг друга нашли, и теперь им точно не до нас.

— Может, вернемся, поможем? — нерешительно предлагает Медвежонок. Действительно, как же так, драка случилась, а мы отчего-то не участвуем.

— Кому? — язвительно вопрошаю я, и Медвежонок затыкается. В самом деле, чем котоухие лучше зеленых? Разве что пленных не едят, за что им моя огромная человеческая благодарность.

— От гоблинов точно подальше держаться нужно, — покачивает головой Релли. — Кудесники... это просто нечто! Вроде бы, и Силы особой нет. И умения ни на грош, а все мои чары вдребезги разбивает, просто ужас какой-то!

— Может, это из-за ауры Злого Леса? — предполагает господин Излон.

— Скорее всего, — кивает головой девчонка, и мне этот жест не нравится. Как-то она покровительственно кивает, как взрослый малышу несмышленому.

— Передохнуть бы? — жалобно просится Медвежонок. Ему уже лучше, морда приобрела естественный цвет, воздух уже не хватает зубами, а просто жадно вдыхает.

— Сейчас подальше отойдем, — неожиданно легко соглашается эльф. — Им не до нас уже, но те, кто проиграют, могут случайно наткнуться, когда побегут с поля боя.

— А за ними и победители, — хихикает Релли. — Что еще хуже.

Идем в молчании, все уже вымотаны до предела. Кроме эльфа, эти по лесу ходить-бегать могут, пока от старости не помрут. То есть, вечно. Даже маги спотыкаются, наверное, перестали работать чары выносливости, или что там они на себя наложили.

Я же наоборот, слегка посвежел. То ли второе дыхание пришло, то ли Лес энергией поделился, за эльфа приняв.

— Привал, — командует эльф, и мы дружно падаем на траву. Зажечь костер никто не предлагает, каждый понимает, что, брякни он такую глупость, за сушняком его же и пошлют. Медвежонок вяло жует мясо, уткнувшись взглядом в клочок безоблачного неба, эльф какие-то корешки харчит. Господа маги прихлебывают из фляжек (серебряных, между прочим, наверняка каждая с пол-деревни стоит), о чем-то негромко переговариваясь. Навостряю слух — обсуждают котгоблинов.

Интересно, мол, что у них кудесники умеют, а ведь что-то умеют, раз зеленые их до сих пор под корень не вырезали.

Это слушать мне не интересно. На что способны, а на что нет кудесники котоухих, я прекрасно представляю. Видел, так сказать, в действии. Поэтому достою мех с разбавленной эльфийской травяной настойкой и мелкими глотками пью. В тело тут же вливаются новые силы, откуда-то появляется зверский аппетит, и я принимаюсь набивать желудок наперегонки с Медвежонком.

— Я отлучусь, — говорит эльф. — Надо отыскать тропу, со всей этой беготней, мы здорово отклонились в сторону.

— Давай, — вяло машу я рукой. Мне бы насторожиться, вспомнить, чем последняя такая отлучка закончилась, но после еды хочется малость вздремнуть, и я проваливаюсь в короткий беспокойный сон.

Я снова в плену у котгоблинов, с привычной опаской кошусь на моих мучителей. Я для них свяй, грязный, а значит, никаких прав не имею. Любой может, проходя мимо, пнуть ногой в живот — просто так, чтоб не расслаблялся. Но это еще полбеды, взрослые особого вреда не причинят, ну, пнут раз-другой равнодушно, ну, накажут за плохо сделанную работу. Куда хуже дети. Дурные котята могут и камнями закидать, и уж они-то не остановятся, пока насмерть не уделают или кто из взрослых не вмешается. А самих их и пальцем не тронь, я однажды попробовал, так наказали, два дня кровью харкал, встать не мог. Нет, к мелким лучше не приближаться, себе дороже.

Взулф, один из воинов, пинает меня под ребра. Не сильно, так, для острастки, чтоб место знал. Котоухие вообще пинают не больно, потому как сапоги не носят. Зато, если когти выпустит, тогда держись, удачным пинком может и живот вспороть.

— Пойди воды принеси, — говорит.

Мгновенно подхватываю ведра, бегу к речке. Малышня замечает, вопит вдогонку, но следом не бежит — сейчас у них игра позанимательнее. Да и куда интересней подстеречь меня на обратном пути, когда с полными ведрами возвращаться буду.

Спешу, тороплюсь, если чуть запоздаю — накажут. По крутому обрыву сбегаю к реке... и застываю в оцепенении. У самого берега качаются на воде два плота, возле которых копошатся гоблины. И еще добрый десяток подплывает по реке.

Осторожно отступаю назад. Не заметили, кусты надежно закрывают меня с реки. Только как выбраться обратно?

"А зачем тебе обратно? — спрашивает внутренний голос. — В кустах можно прекрасно отсидеться, тебя не найдут".

Это точно, я так могу спрятаться, что гоблины точно не отыщут. А собак они не выпустят до боя, чтоб не шумели. Прекрасные шансы спастись, но...

Даже котоухим я не желаю такой участи. В конце концов, они мне ничего плохого не сделали. Не убили, не покалечили даже. Иные были даже ко мне добры.

Гоблины же убьют всех. И съедят.

"А как же свобода? — насмешничает внутренний голос. — Ты так и намерен всю жизнь рабом оставаться?"

Нет, не намерен. Однажды я найду лазейку и сумею обхитрить стражу с их котоКОТами. Например, сбежать по реке, за которой, оказывается, никто не следит. Но сейчас — котоухих надо предупредить.

Причаливает третий плот, гоблины не слишком торопятся. Я осторожно, избегая наступать на сучья, обхожу холм. Карабкаться на виду у гоблинов — все равно, что смерти искать. Заметят тут же. Луков они не признают, но дротики, по слухам, кидают изрядно, мигом пришпилят.

Зеленым не до меня. Причаливает уже четвертый плот, пятый подходит. То и дело оглядываясь, припадая к земле, исчезаю за холмом. Все. Здесь они меня не увидят. Со всех ног бегу в деревню, уже не и не думая скрываться.

— Где вода? — сурово спрашивает Взулф. Я судорожно хватаю воздух, не в силах вымолвить не слова. Котоухий качает головой, дает мне хлебнуть молока из кувшина.

— Гоблины, — хриплю я. — Там, на реке...

Взулф верит мне сразу и бесповоротно.

— К бою! — гремит над деревней его бас. — Гоблины на реке!

Просыпаюсь, словно толкнуло что-то в сердце. Есть такая вещь — чутье на опасность, у всех по-разному проявляется. У кого-то в виде голоса, что внутри тебя говорит, у кого-то колокольчик в голове звякает, а у меня сердце вдруг замирает на миг. Вот в точности, как сейчас.

Открываю глаза как раз в тот миг, когда на поляну вламывается клыкастик. Рука привычно тянется к луку... поздно. Ему перекусить меня пополам — одно мгновение.

Встречаюсь с тварью взглядом, глаза выпуклые, немигающие. Ни ненависти в них, не страха, впрочем, ему-то чего бояться? Всех четверых прикончить — секундное дело, тем более, маги продолжают сладко посапывать, а Медвежонок застыл и шевельнуться даже не решается. И этим выгадывает себе секунды жизни, между прочим.

Клыкастик отчего-то медлит, разглядывая меня, и из глаз его смотрит смерть. Те, кто говорят, что не боятся смерти, просто никогда не смотрели ей в лицо. Приоткрытая пасть с капельками слюны нависает надо мной, желтые глаза внимательно меня разглядывают, и мне кажется, что так будет длиться целую вечность, и не зверь меня прикончит в конце концов, а собственный страх.

Сознание словно двоится, расплывается. Мне снова двенадцать лет, и я стою у деревенской изгороди, в ужасе глядя на разворотившую крепкий частокол клыкастую морду...

Тогда, в детстве, я успел спустить тетиву, а промахнуться по разинутой пасти с такого расстояния было невозможно. Сейчас — даже лук достать не успею. Застываю, глядя, как тварь тянется ко мне пастью. И резко хлопаю по носу ладонью.

— Брысь, скотина!

Клыкастик обиженно ревет, припадает на задние лапы, мотает головой. Голова у него — едва ли не с четверть тела, и пасть соответствующая. Ему меня пополам перекусить — пустячное дело, но отчего-то медлит, снова тянется мордой. Пожалуй, я успел бы встать, но тогда он играться точно перестанет, раз куснет — и нет больше охотника Барго, как и не было.

Тварь осторожно кладет мне мохнатую башку на грудь (дышать сразу становится тяжело) и закрывает глаза. Растерянно чешу ему щеки и подбородок, как котенку. Клыкастик не реагирует. Осмелев, чешу сильнее, тварь издает пронзительный скрип, в панике отдергиваю руки. Клыкастик трется об меня мордой, едва не ломая ребра. Это он так мурлычет, доходит до меня, и я изо всех сил начинаю тереть зубастую морду.