Охотник

Охотник.

Пролог.

— Враг уже у ворот, — глухо сказал Лидер. — Надо что-то делать, и делать сейчас. Иначе будет поздно, непоправимо поздно.

— Время терпит, — возразил Гранд-Генерал. Лидер недовольно поморщился, но главнокомандующий чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы заставить считаться с собой даже главу государства. — Наши доблестные воины остановили наступление врага, сдерживая натиск в сорока милях от столицы. Это перелом в войне, наступательный порыв герров выдохся, их воины с каждым днем теряют боевой дух...

— Слова, — снисходительно обронил Верховный Маг. — Только слова. Факты же говорят о другом — эту войну мы проиграли. Можно сколько угодно вставать в позу и заявлять — враг не пройдет, но стоит геррам подтянуть резервы, переформировать полки — и столица не устоит.

— Измотать противника и начать контрнаступление — вот наша тактика, — заявил Гранд-Генерал, но чувствовалось, что он не больно-то верит своим словам. Сорок миль до столицы — всего лишь сорок миль. Один дневной переход, если воины не выдержат натиска превосходящих сил врага. Всего одно поражение — не самое крупное даже в нынешней войне — и стены столицы увидят победоносную армию герров. Древние, ни разу не взятые в бою стены — удержат ли они врага? Лидер сомневался в этом. Да, столица так просто не сдастся, горы окровавленных тел заполнят глубокие рвы, сами небеса содрогнутся от мощи защитников великого города. Осада? Столица готова и к этому. Склады битком забиты продовольствием, в наличии также изрядное количество стрел, смолы и камней для катапульт. Если не хватит — тоже не проблема, придется разобрать часть домов, ради такого случая — не жалко. Маги обеспечены необходимым на пару лет, не меньше. Столица — крепкий орешек, и враг сполна умоется кровью под ее стенами.

Только напрасно все это. Мощь королевства герров такова, что эту войну они проиграть уже не могут. Просто не могут, даже если положат под стенами всю армию. Могут себе это позволить, пустят в ход резервы — и алчущие крови воины ворвутся в сердце королевства. И остановить их некому — даже если эльфы Вечного Леса придут на помощь, это ничего не изменит, слишком уж силен враг. Да и не придут они — долгоживущие неохотно вмешиваются в людские свары. Вот если бы с геррами шли гоблины... нет уж, тогда и эльфийская помощь не спасла бы. Больно уж многочисленная и агрессивная раса, гоблины эти. Если однажды у них объявится толковый вождь, и кланы перестанут грызться между собой, они просто уничтожат и людей, и эльфов, и гномов, которые и понять-то не успеют, что за напасть приключилась.

Лидер отвернулся к окну, с тоской глядя на прекрасный город. Луна печально освещала ночные безлюдные улицы, Корила казалась мертвой. Но только казался, Лидер прожил достаточно, чтобы понимать разницу. Мертвым он станет, когда герры ворвутся, одолев сопротивление защитников. Разрушенные здания, обугленные остовы храмов, домов, библиотек. Обвалившаяся Башня Мудрости — гордость столицы, самое высокое здание, когда-либо построенное человеческими руками, обитель могущественных магов, разграбленная Золотая Башня, хранилище древних знаний... Сожженный Сад Тысячи Древ, посаженный и взлелеянный эльфами — найдется ли подобный ему в других городах? Перводворец, где они сейчас находились, строившийся семьсот лет, гномы народ неторопливый, раз уж взялись делать шедевр — делают, сколько потребуется, и поторопить их никакой возможности нет.

Это ЕГО город. Это ЕГО страна. Он отдал бы все, чтобы вражеские сапоги не топтали ЕГО землю, но... кто рискнет выступить против герров сейчас, когда они набрали такую мощь, что даже боги трепещут перед ними?!

— Не все потеряно, — неожиданно мягко сказал Верховный Маг, осторожно коснувшись его плеча. Лидер поднял полные отчаянной надеждой глаза, боясь поверить и в то же время готовый поверить всему, что сулит хотя бы шанс на победу.

— Огнемаги нашли в древних книгах могучее заклинание, — сказал Верховный Маг. — По уверениям Высшего Огнемага Деррана, чары эти способны уничтожить любую армию. Всю. Целиком. До последнего человека. Правда, источники предупреждают насчет побочных эффектов, но если у нас будет немного времени, мы сумеем отыскать, как упомянутые последствия нейтрализовать...

— Сколько нужно времени? — в лоб спросил Лидер. Верховный Маг, как никто, умел прятать истину в хитросплетениях слов, но сейчас было не то время, когда это можно было стерпеть.

— Ну... думаю, десяти лет хватит, — неуверенно сказал Маг. — Даже за семь управимся, я думаю...

Гранд-Генерал откровенно заржал, Лидер поморщился. Солдафон хорош на поле боя, в Высшем Совете он совершенно не к месту... но война, война, будь она проклята. Да, маги оторваны от действительности, поглощены своими исследованиями, даже сражения для них всего лишь хорошая возможность опробовать новые чары и улучшить старые. Да, чародей сказал сейчас глупость, но он ведь дал ВСЕМ им сейчас надежду — так стоит ли смеяться над наивностью ученого, не понимающего реалий жизни?

— У нас нет столько времени, — мягко сказал он. — Неделя, максимум две — все, что я могу дать. Нам придется рисковать, невзирая на опасность — или от королевства останутся только руины.

— Правильно! — Гранд-Генерал ударил по столу кулаком. — Вперед, а с последствиями разберемся потом. Нам нужна победа, и за ценой мы не постоим! Пора и вашей братии доказать, что хлеб свой не зря жрете.

— Вы не понимаете... — начал было Верховный Маг, но закончить не успел.

Торопливый стук в дверь, тяжелая створка распахивается, не дожидаясь, пока Лидер предложит войти. Капитан Гвардии, значит, дело срочное. И отнюдь не приятное, достаточно на лицо его посмотреть, бледное, точно пудрой обсыпано, подбородок заострился, в глазах — боль и отчаяние. Да что же случилось, боги всемогущие?!

— Герры, — выдохнул воин. — Герры в городе!

— Как?! — слов катастрофически не хватало, Лидер задохнулся от ужаса. Враг в городе! Халатность? Предательство? Как такое вообще может быть, ведь только вчера их наступление остановили! Сорок миль — ничтожно мало, но ведь и их надо еще успеть преодолеть! Когда они успели? Как?

— Прошли по реке на кораблях, — доложил капитан. — Захватили порт. Первая стена отрезана, вторая их остановила... на время. Каковы будут приказания?

Лидер со стоном рухнул в кресло. Как же могло случиться такое? Порт хорошо защищен, простреливается из трех башен, а спущенная на воду тяжелая цепь, защищенная могучими чарами, способна остановить целую армаду. Правда, никто не предполагал, что герры рискнут отправиться по реке, у них и флота ведь никакого не было... или они просто сумели скрыть его от глаз наблюдателей и от чародейских заклятий? Как бы то ни было, Новый Город потерян, первая стена, самая высокая и укрепленная, врага остановить не сможет. Вторая — на нее надежды мало. Сотни лет прошло с тех пор, как ее можно было считать защитой. Стены и башни обветшали, к штурму совсем не подготовлены, ни тебе запаса камней, ни стрел, ни котлов со смолой или даже банальным кипятком — ни-че-го!

— Лекко, — Лидер впервые назвал Верховного Мага по имени. — Нам нужно это заклинание, и нужно сейчас! Пусть огнемаги начинают, мы постараемся продержаться до этого времени. Джерго (Гранд-Генерал кивнул, будто уже знал, что ему скажут. А может, и впрямь знал, дураком солдафон никогда не был), всех, кто есть — на стены. Мы должны продержаться! Да помогут нам всесветлые боги, должны!

...Он стоял у окна и смотрел. Смотрел, как зажглись огни на второй стене, как отхлынули осмелевшие от нечаянной удачи и безнаказанности герры, как атаковали вновь, ломая обветшалые стены боевой магией, как прорвали оборону немногочисленных защитников города, как отступили те, кому повезло выжить, к стенам Верхнего Города — последней надежды его народа. Здесь врага остановили, Верхний Город был прекрасно защищен и готов к обороне. Если б еще людей побольше, да где же их взять, почти все сдерживают герров в сорока милях от столицы, не подозревая даже, что великий город доживает последние свои часы.

...И когда солнце уже позолотило край неба, когда вспыхнули торжествующе синим и золотым огни Небесного Собора, так мирно и привычно, будто не стоял у врат Верхнего Города торжествующий уже победу враг, когда отразил первый луч солнца золотой купол Перводворца, он дождался.

Вершина Башни Мудрости озарилась сиянием, разогнавшим остатки ночной тьмы, волна чистого, ликующего в своей первозданной мощи, пламени прокатилась над оцепеневшим городом.

Это было последнее, что он увидел. А последнее, что он подумал, было: "Что ж, ничья — это тоже совсем неплохо..."

I.

Середина лета — прекрасная пора для охоты. Трава густая, зверье плодится, словно ему заняться больше нечем. Хищники сытые и ленивые, человека игнорируют высокомерно, мол, связываться с этими — себя не уважать. Оголодавшие эльфы к человеческому жилью не тянутся, не поют тоскливыми зимними ночами под дверью заунывные песни дивными голосами. Нечисть в болотах еще спит, и проснется только осенью, а весенний гон котгоблинов уже миновал, самое время жить и радоваться.

Прекрасная пора — лето! Только вот, на лице старосты Гойты особого веселья не видно. Грустное у него лицо, озабоченное даже пожалуй, и вместе с тем — отнюдь не похмельное. Это меня немного насторожило, тем более, двери моего дома эта достойная личность открывала нечасто. Да еще и без стука.

— Чем обязан? — спрашиваю вежливо, но без робости. Вежливо — потому что все-таки староста, такого обидишь — прикажет вкалывать на благо деревни вдвое больше, чем положено, есть у него и право, и власть. А без робости — потому что я могу в любой момент положить и на право, и налево, и на самого старосту, просто покинув деревню. А что? Барахлом я так и не разжился, предпочитая нехитрые заработки обращать в звонкую монету. Или хотя бы в медную, если жизнь совсем уж хвост показывала. Родителей нет, жены нет, детьми тоже обзавестись не озаботился — ничего меня здесь не держит, кроме, разве что, привычки да знания здешних лесов. Что немало — у нас и местный-то житель заплутает легко, что же говорить о странниках нездешних?

— Беда стряслась, — говорит Гойта, сдвигая медвежьи брови. Он вообще похож на медведя, огромный, звероватого вида, а волосатость на неприкрытой одеждой коже внушает почтение. И еще рычит, когда злится.

— Беда — это серьезно, — соглашаюсь я и мимоходом смотрю поверх его головы — нет ли где дыма? Вроде, не видно, и запаха гари не чувствуется, а уж нюх у меня звериный, сколько раз спасал от Безликой, давно и счет потерял. Стало быть, не пожар, тогда что?

— Мытари приехали, — объясняет староста, сжимая огромные кулаки. По роже видно, что, будь его воля, мытарей тут же и закопали бы, за околицей. Однако на это Гойта не пойдет, королевские солдаты деревню с землей сравняют, правых-виноватых поискать нисколько не озаботившись.

Прав староста, это — самая, что ни на есть, беда. Мытари в наши края не часто забредают, последний раз лет десять назад заходили. Однако уж если нагрянут, выжмут из деревни все до последнего медяка, за десять-то лет преизрядно набегает, даже если случится чудо и мытарь окажется честным. Однако на моей памяти такого не случалось еще. Дед Сурко, правда, сказывал, что... но он — трепло известное, и веры к его словам нет.

— Много требуют? — спрашиваю, только чтоб не молчать. Известно, немало, иначе не пришел бы ко мне староста. А я чем ему, интересно, помочь могу? Отдать все, что в кармане звенит? Да много ли там наберется, я ж охотник, а не золотобой, зверей стреляю, не самородки ищу.

— Много, — Гойто растеряно вздыхает. — Всей деревней не поднять. Подать, говорят, подняли три года назад. Эх, раньше бы знать...

Знал бы — и что? С земли своей уйти? Хоть и родит она уже, как старуха древняя, а все ж своя, родная. Да и что жалеть теперь, мытари — вот они, пришли уже, и уходить без денег ни под каким видом не собираются.

— С солдатами? — уточняю я. Потому что если вдруг без солдат — не видели мы мытарей. Сгинули по дороге, до нас не добравшись. А что? Места у нас дикие, коровы и те порой пропадают, что уж о мытарях говорить.

— Где ты мытарей без солдат видел? — невесело ухмыляется Гойто. И то верно — народ мытарей не любит, кабы не солдаты, они, думаю, и до нашей деревни не добрались бы. — Конечно, солдаты с ними. И господин маг с учеником.

Ой-ой! Я с трудом отгоняю соблазнительную картинку вонзающейся в горло мытаря стрелы. Маг — это еще похуже солдат. Даже с учеником.

— Что же ты от меня хочешь? — спрашиваю напрямую. Ясно, что не денег, стал бы он тогда на пороге мяться, а стрелять в мытаря, коли он с солдатами да еще и с магом — глупость несусветная.

— Хочу, чтобы ты, Барго, в Руину сходил, — тихо говорит староста и отводит свои бесцветные, словно речная вода, глазки в сторону.

Руины — проклятущее место. Сколько отчаянных парней там головы сложили, не перечесть. И из нашей деревни, и из соседних. А все лезут, будто им там медом намазано, дураки в наших краях не переводятся.

Да и сам я не из умников, трижды ходил и трижды предки позволяли живым вернуться. Один раз с добычей даже, безделушку непонятную нашел и вынести сумел. И даже продал потом за дорого, только все равно кошель с деньгами потерял. Прям там же, в городе, и потерял. Верно говорят, легкие деньги впрок не идут.

Староста знал, к кому подойти. Прочих туда нипочем не заманишь, своя рубашка ближе к телу, особенно, если она — похоронный саван. Жизнь-то, она одна, а вот потерять ее в проклятом месте очень даже легко. Руины кровушку ох, как любят!

Раньше на этом месте город стоял. Большой и, наверное, красивый. До Огненного Потопа еще. Старики сказывают, был столицей чего-то там, что давно сгинуло. Может, и правда, а может, врут напропалую, дело-то давно было, кто сейчас разберет, столица или нет. Одни развалины остались, правда, на удивление в хорошем состоянии. Местами. К слову сказать, там, где все сохранилось, будто и Потопа Огненного не было, опаснее всего. Но и добыть что-нибудь стоящее только там и можно. Дед Богун там как-то стрелятель нашел, когда дедом не был еще. И я ему верю, потому как стрелятель этот дед завсегда готов предъявить. Жаль, поломалось оружие, а раньше из него вылетали зеленые кольца огня, дед сказывает, даже оборотня сжечь могли с легкостью небывалой, а уж гоблинов и котгоблинов десятками уничтожали.

Да, в Руине можно что-то найти, от мытарей откупиться. Там сокровищ не меряно, только вот какой дурак безответственный туда сунуться рискнет?

А известно, какой. Кроме меня, некому.

— Один? — уточняю я обреченно.

— Нет. Медвежонок с тобой пойдет, — Гойто заметно оживился, кажется, он не даже рассчитывал меня так быстро уломать. Еще бы, желающих выкинуть в выгребную яму свою единственную и неповторимую жизнь не так уж и много. Я, само собой... и Медвеженок еще, но он молодой, а потому вполне уверен в собственном бессмертии, как уверен каждый, смерть вблизи не видевший. Но Гойто-то каков! Единственного брата ради блага деревни не пожалел! Достойный у нас староста, уважаю.

— Мытари нас что, ждать будут? — уточняю я на всякий случай.

— Дали отсрочку в десять дней, — кивнул Гонта. — Сказали, обойдут сначала еще две деревни, а потом вернутся к нам. И если денег не будет...

Если денег и не будет, меня это мало волнует, меня ведь тоже уже не будет. А я ведь гораздо ценнее, чем какие-то там деньги!

— Скажи Медвежонку, чтобы собирался, — вежливо даю понять, что Гойто пора удалиться. Если б он старостой не был, сказал бы просто, катись колобком в болото, но со старостой лучше говорить уважительно. Не тот человек Гойто, чтобы обиду простить. Правда, и добра не забывает, надо отдать ему должное.

— Скажу, — староста кивнул мохнатым шаром, заменяющим ему голову и степенно удалился. Что ж, не будем терять времени.

Сделать надо многое, но сначала — закупить кое-что. Что-то поиздержался я последнее время, а запас нужных и полезных в Лесу вещей возобновить не озаботился. Каких именно? Да всяких разных. Нитки, к примеру, нужны не только одежду штопать, хотя и без этого никуда. А вот рану вовремя зашить, лесным зверем нанесенную, это уже вопрос выживания, а я к таким вещам трепетно отношусь. Опять же, наконечники для стрел нужны? Конечно, нужны, куда ж без них. К знахарю зайти, зелья спросить. Какие именно? Ну, здоровье поправить чтоб, против ядов всяких да еще не помешало бы то, которое чутье обостряет. Жаль, дерет за него знахарь столько, что слезы от жадности наворачиваются, да уж больно полезная штука, зелье это.

Да, надо пройтись закупиться всячиной, пока время есть. Перебираю шкурки, некоторые откладываю, остальные убираю обратно. Деньги у нас не в ходу, слишком их мало в деревне. Да и те на подать откладывают, хотя по сусекам поскрести — у каждого сколько-нибудь, да наберется.

Сразу же натыкаюсь на Регно, соседа моего. Хороший мужик, бражку нипочем один пить не станет, непременно соседа позовет. Либо меня, либо деда Сурко, если я на охоте, а то и обоих сразу.

— Здоров, — говорю, — будь, сосед. Как жизнь, семья как, здоровье?

— И не шпрашивай, — кривится Регно. — Шизнь ныне такая, хоть в петлю, а хоть бы и в омут ш камнем на шее.

Хмыкаю недоверчиво. В наших лесах камень-то не быстро найдешь, скорее уж корягу какую, а с ней топиться — баловство одно.

— Зуб, чтоль, болит? — догадываюсь. — То-то шепелявишь нынче, как змея старая.

— Уше не болит, — расплывается в беззубой улыбке сосед.

— У кузнеца, что ли, удалял? — такой вот я нынче догадливый, прямо мысли читаю. Зубы у нас либо знахарь, либо кузнец удаляют. Кузнец дешевле, знахарь качественней. Сдается мне, поскупился Регно...

— У него, шлыдня, — кивает сосед. — Не в духе он нынче, шдается мне. Как клещи достал, я штрухнул малость — ну, ш кем не бывает? Нельзя ли, говолю, полоще? Ну, он мне и шадвинул кулаком рашок... зубы ш пола шобрал. На, говорит, который тут больной, дома лашберешь. Уу, шлыдень! Ты ныне швободен или опять на охоту? А то я бутылошку тут припаш...

— Звиняй, — говорю, — В другой раз. Нынче недосуг.

— Ну, бывай, — говорит Регно, разжимает кулак, любуясь четырьмя зубами. Рука у кузнеца тяжелая, что и говорить...

Я иду по улице, поглядывая по сторонам. Раскланиваюсь с дедом Сурко, тот полон желания поделиться последними сплетнями, но мне некогда. Тетка Панута бросает косой злой взгляд и что-то неразборчиво бормочет в спину. За дочку злится до сих пор, хоть Родага три года как за Ельца вышла, а про меня и думать забыла. Я делаю пальцами отворот, Панута проклятье подвесить на раз может, да только и мы не из болота вылезли. Уж если лесные чары отводить могу, то и здесь как-нибудь справлюсь.

А вот это что за личность, почему не знаю? Может, этот чужак с солдатами пришел? Тогда он — мытарь, больше некому. И как смелости хватает по деревне ходить? Убить его, ясное дело, никто не убьет, грех на душу брать — больно надо, а вот бока намять могут. Особенно, по пьяному делу, когда голова думать отказывается, а кулаки, наоборот, чешутся до самых ногтей.

Незнакомец пялится на меня с любопытством. И, кажется, нисколечко не боится. Это меня слегка раздражает, в конце концов, чужак здесь он, так что пялиться полагается мне.

— Приветствую Вас, уважаемый, — сказал вроде бы мытарь, доброжелательно улыбаясь. — Не Вы ли будете Барго, охотником?

Надо же, у меня имя на лбу, что ли, написано? Сам я читать не обучен, но, было бы так, Войто сказал бы, он у нас грамотный.

— Приветствую, — ну, и по какому такому делу ты ко мне?

— Мне сказали, что Вы — единственный, кто мог бы провести к Руине. Вы ведь Барго, я не ошибся?

— Барго, — соглашаюсь я. А почему бы и нет? Имя у меня достойное, чего скрывать-то? Интересно, что ему в Руине потребовалось, неужели попроще смерть выбрать не смог?

— Я — Излон, маг четвертой ступени, — представился незнакомец. Говорит он тихо, а мимо, как назло, прогромыхала телега мельника Зойро, и я не очень хорошо расслышал, "ступени", или все же "степени". Интересно ведь, в чем там маги измеряются. Эй, минутку! Так этот парень — маг? Да он лет на пять всего старше меня по виду!

— Кто сказал, что я иду в Руину? — ну, и какой сволочи понадобился лишний фингал под глазом?

— Староста ваш, — да, этот сам кому угодно синяков наставит. А когда кости срастутся, еще и крап косить пошлет. А уж крап косить, доложу я вам, самое дрянное дело на свете. Мало того, что воняет, как отхожее место, так еще и пятна от него — не отстираешь. Это не говоря уж о том, что коса об него тупится просто на раз.

— Мне не нужны спутники, — жестко говорю я. Чем меньше людей, тем больше шансов проскочить и, самое главное, живыми обратно вернуться. Злой Лес, он людей вообще не любит, а уж пришлых тем более.

— Мы могли бы договориться, — гм, а вот это уже разговор. Кто договариваться не умеет, тот в драных штанах ходит.

— Ну, попробуем, — вздыхаю я с небывалым оптимизмом. Кроме меня из деревни никто в Руинах не был. Старики не в счет, никто из них былые подвиги повторять не пойдет, а молодежь наша далеко в лес не заходит. И правильно, нечего ей в Злом Лесу делать, молодежи-то. Девок и поближе тискать можно, а геройство проявлять лучше на уборке урожая.

Чужак с легкой ухмылочкой вываливает мне на руку содержимое расшитого мелкими бусинами кошелька. Да уж, за такие деньги можно и в Руину сходить. Цену монетам-то я знаю, хоть они и не в ходу у нас, но в городе бывать случалось, так вот сейчас у меня на руке целое состояние лежит. Десять золотых монет, вот как! Сразу видно — маг. У них, говорят, денег куры не клюют, а в голове — ветер. Если, конечно, маг воздушной стихии. Или же лед, пожар да навоз, если стихия другая.

— Не много ли, — спрашиваю, — за прогулочку до Руины?

— За прогулочку, — отвечает господин маг, — Может, и много. Но, если то, что я слышал, хоть на треть правда, то не прогулочка у нас получится, а почти боевой поход. И еще одно — я не один пойду.

— А с кем? — сдуру начинаю я, и тут же замолкаю. Ясно, с кем, с учеником своим. Вон он как раз из гостевого дома выруливает. Только вот... соврал староста. Не парень это вовсе, а девка. Одетая, правда, совсем не по-девичьи.

— Она с нами идет? — спрашиваю для проформы.

Оба на миг словно задеревенели.

— Ты откуда знаешь, что он — девчонка? — требовательно спрашивает господин маг. — Кто сказал?

С ума сошла твоя голова. Да если она пахнет, как девчонка, так кем же еще быть может? Котгоблином, что ли?

Примерно так я господину магу и объясняю. Господин Излон чешет в затылке, улыбается вымученно. Девчонка довольно хихикает. Ох, чует мое сердце, хлебнем с ней бед большой ложкой!

— Столько сил затратил, — жалуется господин маг. — Такие иллюзии наложил! И все зря!

— Он нам подходит, — одобрила меня девчонка. — Надо же, а нас россказнями пугали, рассказывали, какие здесь люди живут, страшные да ужасные! А они — как все, точно такие же.

— Это точно, — соглашаюсь я, — Люди — они везде люди. Что у вас, в столице, что в нашей деревушке. Думаете, у нас врут меньше? Вон дед Сурко сказывал, есть в городах такие воры. Они, дескать, чужое берут. Ну, не смех ли? А дураки верят, будто есть и такие на свете...

Смеяться мне приходится в одиночестве и очень недолго. Господин маг и девчонка обмениваются взглядами — многозначительно до отвращения. Так вот знахарь и отец над моим дедом переглядывались, когда его принесли с распоротым животом. Я-то, пацан еще, думал — выкарабкается. Он бы так и вышло, живот ему знахарь зашил, а толку? Яд стрельчатника ни одно зелье не исцелит. Дед помирал, и знахарь с отцом это прекрасно понимали. А я... я надеялся еще, что все обойдется...

Так вот, эти двое так же переглянулись. Будто знают что-то, мне неведомое, но говорить не хотят, чтоб дурака не расстраивать. Они что, считают, что эти воры из баек и впрямь существуют? Ну и ну, никогда не думал, что маги настолько доверчивы!

— Так Вы поможете нам? — уточняет господин маг. Не удержавшись, оглядываюсь по сторонам — кого это он имеет в виду? Я же тут, вроде, один? Потом вспоминаю, что в городах это — вежливое обращение.

— Я — вам, вы — нам, — можно подумать, у меня выбор есть. — Деньги мне ох, как нужны. Не мне, точнее, а деревне моей. Ну, да это одно и то же.

— Значит, по рукам? — магу пришлому глубоко плевать и на меня, и на деревню, но ему срочно надо в Руину за каким-то бесом.

— Заметано, — говорю. — Приходите к вечеру ко мне в избу. В ночь и пойдем.

— В ночь? — удивляется девка. Она, кажется, всегда считала, что ночью надо спать. Ан нет, выходить надо именно ночью, тогда к следующей будем аккурат возле Ведьминой трубы, там и заночевать можно. А в Злом Лесу ночевать — увольте, дураков нет. Хотя мне порой доводилось.

— Именно в ночь, — сказал чуть жестче, чем собирался, но тут уж ничего не поправить. Раздражает она меня, беззаботная слишком, будто на прогулку собралась, а Злой Лес этого не любит. Пропадем с такой попутчицей, как есть, пропадем.

— Зовут тебя как? — спрашиваю, глядя прямо в глаза.

— Релли, — отвечает, и ресничками так вот — хлоп, хлоп. Глазки строит, если кто не догадался. Совсем как деревенские девки, ну, ничем не отличается.

— Так вот, Релли, — говорю я, не обращая внимания на ее глазки. Ну, стараясь не обращать. — В лесу и в Руине слушаешь меня беспрекословно. Вопросы — когда я разрешу, а до того — любой приказ выполняешь сразу же. Иначе погибнем все, Лес, если разозлится, разбирать правых-виноватых не будет. Потому как — Злой.

— Как скажешь, — улыбается. Милая у нее улыбка, нежная и озорная. И ресницами снова — хлоп, хлоп. Пойди разбери, то ли я ей понравился, то ли играет просто. Ладно, красавица, посмотрим на тебя, когда Яму проходить будем. Если именно эта дорога выпадет, конечно. Злой Лес сам ведет, как хочет, а тебе следует либо воле его подчиниться, либо вообще туда не ходить.

— Ладно, — поиграл бы и дальше, да некогда. — Пойду я. Дел невпроворот, а времени мало.

II.

Наконечники для стрел я выбирал тщательно. В конце концов, от них моя жизнь зависит. Кузнец — седой, косматый мужичище терпеливо ждал, когда я закончу. Меня, скажем честно, в деревне никогда не жаловали и побаивались даже, а как иначе — человек, что в Злом Лесу, как дома, для земляков почти что чужак. Такой же непонятный и загадочный, как тот же господин маг четвертого чего-то там Излон.

А вот кузнецу мой визит приятен. Потому что оружие, кроме меня, редко кто заказывает. Потому что порой я ему железо притаскиваю из Леса на переплавку. Без меня ему в город пришлось бы таскаться, а там цены такие, что и не выговоришь.

В общем, здесь мне рады и даже кредит дают. Только сейчас я в нем не нуждаюсь, потому как Свен еще за железо не расплатился, что я последний раз приволок. Есть тут неподалеку место, развалины старые, там металла хватает. И почти безопасно, в сравнении с Руиной, конечно.

Наконечников отобрал штук тридцать. Надо бы побольше, но остальные меня не устраивают. Не то, что плохи, просто стрела попадет не туда, куда целю, а на дюйм вправо-влево, а в Злом Лесу это может стоить жизни. Скажем, бронетуша вся в прочнейшем панцире, и уязвимое место у нее всего одно — под грудиной. Промахнешься — и все, снимай тетиву, больше она не подставится. Бронетуши довольно сообразительные твари, хоть и по виду не скажешь.

— Нож не нужен? — спрашивает густым басом Свен, ухмыльнувшись в густую бороду. Я немного раздумываю, потом прошу посмотреть. Вообще-то, я старый еще не сносил, но отчего же не взглянуть, кузнеца не порадовать?

Нож и вправду хорош! В руку ложится так, что и выпускать не хочется. Я провожу пальцем по лезвию, осторожно так, знаю я, как Свен оружие точит. Ну, так и есть, острое, медведя брить можно. Не иначе, поворожил мастер, он это умеет. Каждый кузнец — самую малость колдун. Свен — не каждый кузнец, он — мастер. Самый настоящий деревенский мастер.

— Беру, — в Лесу лишним не будет. Мало ли что случиться может, тем более в Руине. И предчувствие у меня есть на этот счет, правда, смутное, как байки о столице, но присутствует же.

Кузнец одобрительно кивает, протягивает мне ножны. Мда, а вот кожевник из него — никакой. Ну, ничего, мне перед гоблинами не красоваться, пойдет.

— В расчете? — спрашивает Свен, и я киваю в ответ. Долг закрыт, все довольны.

— Счастливо, — говорю. — Тепла и богатства этому дому.

— Удачи, охотник, — кузнец поднялся и хлопнул меня по плечу. — Чую, понадобится она тебе.

Чует он, ха! Да без удачи в Злом Лесу лучше сразу на осине повеситься. А уж в Руине и того хуже, там-то повеситься не на чем.

Я выхожу за дверь, и нос к носу сталкиваюсь с солдатом. А может, даже и с командиром — уж больно вид грозный. Да и кираса у него получше, поновее, во всяком случае.

Солдатский командир сверлит меня внимательным взглядом, неодобрительно косится на лук. Я на миг словно вижу себя его глазами, грубой выделки рубаха, драные в двух местах штаны (не забыть залатать вечером), зато лук — загляденье. Эльфийская работа, еще прадеду моему подарили за особые заслуги, такой, небось, и в столице поискать еще. Всегда поражался, как хрупкие на первый взгляд эльфы тугую тетиву натягивать умудряются. Не иначе, секрет какой знают, эльфы по этой части известные мастаки.

— Охотник? — спрашивает человек в новой кирасе, наверное, солдатский командир, от лука глаз не отводя. Нет, е-мое, гусей пасу!

— Охотник, — соглашаюсь я.

— Из такого лука уток бьешь? — обидно ухмыляется солдат. И совершенно зря, уток я из него тоже бью, коли подворачиваются. Или мне что, два лука с собой таскать?

— Угу, — солдат нарывается, но мне отвечать нельзя. Объяснять же столичному солдафону что к чему, нет никакого желания. Не нравится он мне, а я не нравлюсь ему. Вот и хорошо, только бы не цеплялся. У меня хоть терпения и хватает, а все лучше судьбу не искушать.

— Ты с Излоном идешь в Руину? — интересуется мой как бы собеседник. Если хамство и наглые подначки беседой считать.

— Ну, я, — отвечаю пока еще спокойно. Кажется, я немного разозлился, вот диво-то. Нет, дружок, ты меня подначками не достанешь.

— Господина мага приведешь живым и невредимым. Его ученика — тоже. Понял, охотник? Иначе увидишь над своей деревней столб дыма. Все, свободен.

Что я там о терпении говорил? Охотнику без него — никак. Как-то присел я за деревом иголку сосновую из сапога вытащить, а из кустов — серый злыдень. Молодой еще, но уже в соку, такой медведя на раз порвет. Хорошо, что ветер от него дул, иначе отгулялся бы я навсегда, злыдня с одной стрелы уложить ну, никак не возможно. Ровно как и с двух, и с трех.

Так вот, замер я с сапогом в руке, а зверюга садится ровно в пятнадцати шагах от меня (сам потом мерил, знаю точно) и начинает блох гонять.

А подо мной муравейник случайно так оказался. Так вот, пока тварь не убралась, я не шелохнулся даже, так и сидел пень пнем. Потом сапог на ногу не налез, так искусали меня насекомые, но выдержал же, сумел все-таки.

Это я к тому, что терпения мне не занимать, еще и своего одолжить могу. Как правило. Но вот этот господин столичный меня просто достал.

— Если я, господин хороший, увижу что ты или солдаты твои земляков моих обижаете, то кое-кто до столицы может и не доехать.

Поймет намек или нет? Все-таки они тугодумы, столишные-то. Нет, вроде, понял, побагровел весь, как рак-неудачник и за меч схватился. А я, соответственно, за лук. Так и стоим, в гляделки играем.

— Вот тут охотнички какие, — цедит сквозь зубы солдатский начальник. — Самые, что ни на есть бунтовщики в здешней глуши окопались. Ну, ничего, у королевской власти руки длинные, доберется еще до тебя...

Я гадко усмехаюсь прямо ему в лицо.

— Еще слово скажешь, и маг твой в одиночку добираться будет. Посмотрим, как ты с ним объясняться станешь, когда я ему причину выложу.

Начальничек малость присмирел, смотрит на меня задумчиво, меч отпустил.

— Ладно, приятель, — говорит примирительно, — Я погорячился, ты тоже погорячился. Давай забудем и начнем по новой. Если маг или ученик его погибнут, мне хоть на край света беги, хоть в петлю головой. Все равно найдут и допросят по всей строгости.

— И в петле найдут? — сомневаюсь я.

— И в петле, — вздыхает солдатик. — В столице некроманты знаешь какие? Надо будет, из могилы поднимут, да спросят, отчего это я господина мага не уберег. А особенно, ученика его. Уж не знаю, чем он так ценен, но если за мага голову обещали оторвать, то за паршивца мелкого — все остальное. Так что, ты уж будь добр, сбереги обоих.

Во как заговорил! Чисто краснобай или, как их в столице зовут, флудер. Спаси-сохрани, без тебя все пропало. Ладно, за магом и девчонкой я присмотрю, а то как бы и в самом деле беды не вышло. Или лучше поворот господину Излону дать, нужна ли мне такая обуза? Тут вдвоем бы с Медвежонком пройти суметь, а уж вчетвером куда труднее будет. С другой стороны, маг ведь, не кто-нибудь. Повелитель стихий, властелин тайных сил. Может, с ним Злой Лес пройти — все равно, что соседу на крыльцо плюнуть, а в Руину слазить — не труднее, чем ведро из колодца достать?

Ладно, слово дал — назад забирать не гоже. Да и золото — где я еще столько получу? А главное — что уж себя обманывать? — интересно мне с магом в поход сходить. Какая же охота без куража да риска?

Я киваю солдату, схожу с крыльца. Так, зелья куплены, полезные мелочи — тоже, наконечники у кузнеца забрал. Надо, стало быть, в святилище заглянуть, предков почтить. Да еще стрелы подготовить впрок, посидеть, помудрить над ними. У кузнецов, конечно, свои секреты, а у охотников — свои, дедами-прадедами завещанные.

Да и поспать бы несколько часов не мешало, в лесу не больно-то отдохнешь. Так что, не буду терять времени. Не так уж его у меня и много, честное слово.

В святилище пусто, разгар рабочего дня, кому в голову придет молиться? У дальней стены, у алтаря предков, стоит старая Лерри, губы беззвучно шевелятся. О внучке своей молит предков, малышка тяжело больна, и неизвестно, выживет ли. Знахарь только руками разводит, не в его силах бедняжку вылечить. Стало быть, только на светлых богов надежда, да на предков. Может, помогут, не дадут малышке пропасть.

Жертвую предкам, затем Рендому-удаче, кланяюсь с благодарностью Хозяйке Чужих Перекрестков.

И подхожу к статуе Звела, бога охоты. Он ко мне расположен, хранит от бед и несчастий, дает богатую добычу, которой я с ним делюсь, не скупясь.

Серебристая шкурка лисопарда ложится на алтарь. Статуя, сработанная грубо и неумело (нет у нас в деревне скульпторов, что же делать), смотрит на меня одобрительно, как обычно, молчит. О чем богу со мной говорить? Советы давать — так я, вроде, и сам все знаю, правда, не всегда это самое "все" применить получается. Наставления давать? Не люблю, когда мне морали читают да жизни учат. Пусть ошибок наделаю, шишек набью, зато по своей вине, обижаться не на кого. А благословение его... я его и так почувствую, без всяких слов.

Склонив голову, стою у алтаря. Священник говорил как-то, что на самом деле Бог один, но он столь велик, что человеческий разум не может вместить то знание, что Он дает. Так что все боги, включая и почитаемого мною Звела, по сути своей лишь отражения Единого, часть одного целого. Дабы людям было легче впитывать ломтиками божественную мудрость.

Не знаю, правда ли это. Есть что-то притягательное в том, что Бог един, а те боги, чьи изображения украшают старую нашу часовню — всего лишь его тени. Но мне, по большому счету, без разницы. Кроме охоты, мой скромный разум ничего вмещать не собирается, поэтому Звела-охотника мне вполне хватит. Будь он хоть тень Единого, хоть вполне себе самостоятельный бог.

Я поворачиваюсь спиной к изваянию, и тут бог кладет мне на плечо руку. Я аж подпрыгиваю на месте, едва не до низкого закопченного потолка святилища. Почти так же высоко, как в тот раз, когда медведь меня поприветствовал. Тот, правда, обе лапы положил на плечи, да еще и голову хотел откусить. Что в такой ситуации остается делать отважному охотнику? Только стойко наложить в штаны...

На этот раз обошлось. Я отскакиваю в сторону, резко оборачиваюсь. А, так это не бог, а всего лишь скромный слуга его меня благословить решил. Старенький священник удивленно смотрит на меня, склонив голову набок.

— Что с тобой, Барго?

— Испугал ты меня, отче, — облегченно вздыхаю. — Я уж решил, сам Звел на меня руку положил... спасибо, что еще руку только...

— Ну, внимания Звела ты вряд ли пока достоин, — по-доброму смеется священник. У меня разом теплеет на душе — приятно, что не говори, общаться с по-настоящему добрым и отзывчивым человеком. Жаль, не часто они попадаются...

— Нелегкое дело тебе предстоит, — продолжает священник. — Руина — проклятое место, власть богов там слаба. Вотчина неких темных сил, прорвавшихся в наш мир во время Огненного Потопа. Будь осторожен и помни — мы все с тобой. Вся деревня.

Это точно. Если я вдруг не сдюжу, плохо придется всем. Надо бы у господина мага деньги вперед попросить, всего долга это если и не покроет, то хоть отсрочку, может, даст. Хоть меня здесь и не шибко любят, однако люди всяко ж не чужие. Хоть в святилище помянут перед лицом Звела-Охотника...

Прочь такие вот мысли! Этак я, пожалуй, помру, еще из деревни не выйдя.

— Ты прав, — говорит священник, мои мысли он с легкостью читает по моему же лицу. — Неуверенность в себе влечет неудачу. Я буду молиться за тебя... мы все будем молиться. Прими благословение от лица тех богов, что меня слышат. Иди же, и да будет путь твой легким...

— А штаны чистыми, — добавляю я, выходя на улицу. За спиной слышу негромкий смех по-настоящему хорошего человека. На душе у меня легко...

Когда у богов — или же у Единого — такие слуги, можно ли не верить?

III.

Стрелы — это важно. Неверно пущенная стрела может стоить тебе жизни. Потому я уделяю столько времени их изготовлению. Хорошо сработанные наконечники первая часть успеха. Вторая — древки без единого изъяна. Третья — оперение. Четвертая — наложенные на стрелу наговоры.

Как раз последней частью я и занимаюсь. Беру одну стрелу за другой, читаю наговор и откладываю в сторону. Язык уже заплетается, прилагаю усилия, чтобы не спутать слова. Упаси Звел ошибиться, потом сапогом не расхлебаешь.

Беру в руки стрелу, разглядываю внимательно, напевая заговор. Наконечник стрелы мягко мерцает, искорки бегут по древку. Красиво, конечно, но отвлекаться нельзя, иначе все дело испортишь.

— Интересными вещами ты занимаешься, — слышу за спиной. Мгновенно оборачиваюсь, словно ужаленный змеей в неудобное место. Ну, так и есть. Оба тут — и господин маг, и девчонка. Приперлись, и даже постучать не удосужились. А если б я тут с женщиной того... в смысле, кашу варил?

— Не знал, что ты чародей, — говорит господин маг безразличным голосом, и меня бросает в дрожь.

Маги и чародеи — те, кто занимается магией законно. Те, кто закончил какую-нибудь магическую школу или, скажем, Академию, и имеет... в общем, бумагу имеет о том, что он может законно заниматься магией.

Те же, кто таковой не имеет, а магией все равно тщится заниматься, считаются колдунами и ведьмами (если женского полу. Бабе, как не крути, колдуном стать тяжеловато). С колдунами же и прочими ведьмами у властей разговор короткий — камень на шею, и в воду. Чтобы, дескать не пакостили.

Может, там, в столице, это и оправдано. Лихой колдун много зла причинить может, такого окоротить — дело святое. Но нельзя же на всех один башмак мерить! Я ведь ничего толком и не умею, кроме как огненный бой на стрелы накладывать, так то ж еще и отец мой умел, и дед, и прадед даже, да покоятся они с миром все трое.

— Я не колдун, — поспешно говорю я. Плавать я, конечно, умею, но не с камнем же на шее! Да и вода еще толком не прогрелась, лето только началось.

— Я никому не скажу, — успокаивает маг, а девчонка старается подглядеть тем временем, что же я там такое творю. А вот нет тебе, егоза мелкая, этот секрет не для посторонних глаз.

— Ты не простой охотник, — задумчиво говорит господин Излон и смотрит этак оценивающе.

А это уж как посмотреть. По мне, так ничего особенного. Что до наговоров, так без них в наших краях не выжить.

— Тебе бы образование получить, способности-то имеются, развить бы их.

Смущенно хмыкаю, поневоле задумываюсь, магом себя представляя. Пальцами щелкнул — вот тебе новая куртка. Еще раз щелкнул — гора серебра. Хотя, почему именно серебра? А ну, щелкай быстрее, пусть золота будет!

... Ну, и зачем мне столько денег, не понимаю. Скучно как-то магом быть, все тебе без особого труда дается.

— Чародеем быть скучно, — говорю. Господин маг ухмыляется.

— Не попробуешь — не узнаешь, — отвечает. — Подумай над моими словами, охотник. Дурного не присоветую.

Ему, конечно, виднее. Только вот, никакими особыми способностями я не выделяюсь. Вот знахарь наш, тот да, умелец, каких поискать. Или, к примеру, староста. Вот кто мастак наговоры делать! Земля у нас скудная, без его мастерства совсем пропали бы. А так — и рожь колосится, и репа довольно крупная, и даже яблони осенью только что не ломаются от обилия плодов. Без Гойто, уж поверьте, совсем по-другому было бы.

— Вернемся — подумаю, — говорю. Что толку наперед загадывать? Может, мага этого убьют, может, я из Руины не вернусь — всяко случиться может.

— Подумай, — соглашается господин Излон. — Я вижу, наше присутствие тебя стесняет? Тогда скажи, когда лучше зайти.

— Часа через два буду готов, — отвечаю. Наконечники я почти все обработал, на последние три собирался наложить не огненный, а ледяной бой. Сразу оговорюсь, делать я это вроде как и умею, но вот ни разу не пробовал. Раньше мне Бурбо делал, но нет того Бурбо уже почти год, а до Руины с одними огнебойными стрелами идти, что ни говори, страшновато. Особенно, если через болото идти придется, там огнебой почитай, бесполезен. В воде как следует не полыхнет, а дожидаться, пока тварь на поверхность вылезет, я бы никому не советывал. Хоть с огнебоем, хоть без.

Господин маг со своей подопечной уходят. Я начинаю торопиться, и очередной наконечник едва не взрывается в моих руках. Нет, надо поаккуратнее, безрукий охотник вряд ли кого подстрелить сможет.

Весь из себя аккуратный, накладываю заговор ледяного боя на три последние стрелы. Пот стекает по щекам, отвлекает от дела, но поднять руку и вытереть рукавом нельзя. Поэтому я довожу дело до конца и отхлебываю из глиняной бутылки бражку. Знатную дрянь варит тетка Масуха! Аж до костей пробрало, споласкиваю рот, чтобы смыть привкус бражки. Можно уже и на выход, вещи собраны, оружие осмотрено и признано годным.

Снимаю фартук, застегиваю пояс, подвешиваю ножны с ножом. Немного подумав, второй нож засовываю за голенище сапога, а на пояс вешаю небольшой топорик. Полезная он вещь, топор. Можно дрова порубить, дорогу расчистить, а при случае и от хищника отбиться, и даже метнуть при должной сноровке.

Беру в руки куртку, обшитую пластинами панциря бронетуши. Семь потов сошло, пока сладил себе справную одежду. Правда, против зверья из Злого Леса пластины не слишком помогут, зато стрелы и дротики котгоблинов от них отскакивают, как от каменной скалы. И весит куртка не так, чтоб очень тяжело, пластины довольно легкие, для меня это немаловажно. В общем, подходящая одежка для человека, которому не сидится дома.

Вешаю на одно плечо сумку, на другое — чехол с луком. Неудобно доставать стрелы, перевешиваю сумку так, чтобы не мешала. Теперь порядок.

Выхожу из дома, подпираю дверь бревном, чтобы не распахнул случайный порыв ветра. Помню, однажды, я это проделать забыл, так ко мне хрюкель забрался. Это такая тварь из Злого Леса, на свинью слегка похожа, только летающая и с ядовитым жалом. В общем и целом, практически безвредная, если с прочими сравнивать. Так вот, пришел я домой, а там все загажено от пола до потолка. А на моей кровати расположился хрюкель, довольно помахивая длинным хвостом. С одной стороны, хорошо, конечно, столько мяса пришло само, ни выслеживать, ни тащить не надо, а с другой, вдруг что похуже влезет, дозорные хоть и смотрят в оба, да ночью темно ведь, могут и не заметить. К слову, в доме я потом неделю убирался, а уж запах сколько выветривался, даже говорить не стану, все равно не поверите.

Господин маг со своей ученицей стоят у крыльца, там же мнется растерянный Медвежонок. Его чародейство о чем-то расспрашивает, а парень и не знает, как отвечать, по лицу видно. Ухмыляюсь, приветствую младшего брата Гойто. Медвежонок счастлив меня видеть, видно, господин маг его уже до печенок достал. Интересно, о чем это они беседовали? Впрочем, не мое это дело, сплетни собирать.

— Готовы? — спрашиваю. — Пошли.

И на небо смотрю. Луна висит низко, буквально над головой, огромная, красная, одного куска сбоку не хватает. На небе ни облачка, звезды крупные, яркие. Хороша погодка, к удаче.

Подхватываюсь, иду по ночной деревне к воротам. Где-то неподалеку орут песню, интересно, что празднуют-то?

У ворот караул, в башенке сидит часовой. Наверное, не в каждой деревне такое увидишь, у нас же по-другому нельзя. Как и без стены, что деревню огораживает. Бревна в три ряда, в три человеческих роста — пробей, попробуй! Староста как-то говорил, что стена вокруг поселения — непременный признак города. И мы, стало быть, не деревня какая-нибудь, а по королевскому уложению, самый, что ни на есть, город. Хоть и не слишком большой.

Не знаю, может, по закону, оно так и есть. Мне от этого ни жарко, ни холодно. Город ли, деревня — какая разница? Главное, чтоб Гойто о законе этом мытарям не сболтнул. С городских мыто больше дерут... или все же меньше?

С башни меня окликает Тавер. Вот нисколечко не сомневался, что там именно знахарь сидит. У старика бессонница, вот и ищет себе дело на ночь. А в караульной башне ему самое место, в темноте-то мало кто опасность углядеть способен. Тавер — может. Он многое умеет, знахарь наш.

— Барго, далеко собрался?

Будто не сам мне бутылочки с зельями продавал! Конечно, знахарь догадался, что я в Лес намылился, ему другое интересно. Зачем за мной маг заезжий увязался, да еще с учеником? И что за услуги пообещали. Знахарь у нас не первый сплетник, конечно, но в десятке наверняка.

— На охоту, — ухмыляюсь я. Тавер недовольно морщится, понимая, что я вру, но не переспрашивает, потому как — невежливо. Собственно, у нас лишь два человека бранных слов не употребляют — знахарь да священник. Потому как вежливые и просветленные, и нам, ухарям деревенским, не чета вовсе.

— Счастливого пути, — говорит Тавер, и мы покидаем деревню.

IV.

Ночной лес — чудо. Который раз удивляюсь этому, казалось бы, обыденному явлению. Вокруг тишина, только хрустят под ногами ветки. Не под моими, разумеется, ногами, я хожу по лесу бесшумнее тени, охотнику по-другому и нельзя, иначе добычи не видать, как собственных ушей. Если ты не гоблин, конечно. Эти свои уши разглядеть вполне могут. Мало того, что их лопухи за каждую ветку цепляются, так еще и глаза на выкате.

Иду уверенно, но об осторожности не забываю. Это еще не Злой Лес, тот дальше, здесь самое страшное, что случиться может — медведю на лапу наступишь. Тоже не самое приятное, если подумать, но и хуже бывает. А хуже, когда в привычный, казалось бы, хоть и ночной, лес, забредет какая сволочь из Злого. Такое случается, и куда чаще, чем хотелось бы. Вот с ней переведаться мне точно не с руки, поэтому ушки надо держать на макушке, как у эльфов.

— А разбойники здесь не водятся? — спрашивает девица. Ей и интересно, и страшно, и от того еще интереснее. Видно, ни разу по лесу ночью не шастала, и еще неизвестно, бывала ли днем хотя бы.

— Не водятся, — усмехаюсь. — Кого здесь грабить-то, зверье лесное?

Не того ты, милая, боишься. Да, слыхал я, что самый страшный зверь — двуногий с железом в руке. Только, сдается мне, тот, кто чушь эту придумал, след свой в Злом Лесу не оставлял. Потому как чудища местные человека иначе, как обед, и не рассматривают вовсе, будь он хоть с железом, хоть без.

Идем в темноте, мы-то с Медвежонком привычные, а вот спутникам нашим солоно приходится. Господин маг, в очередной раз оступившись, бормочет себе под нос ругательство. Э, нет, заклинание это, потому как над головой мага вспыхивает небольшой светящийся шар. Неяркий такой, глаза не режет, но светло от него, как вечером или же ранним утром.

Вздыхаю завистливо, мне бы так! Сколько раз падал в потемках, ноги подворачивал, пока не выучился чуять любую неровность, любую веточку под своими ногами. А тут — раз, и иди себе напролом, как бронетуша через кусты. Ни забот, ни волнений, красота!

Медвежонок восторженно охает, сбивается с шага. Надо бы одернуть парня, его сейчас хоть голыми руками бери, но... не дело это, выговаривать напарнику в присутствии посторонних. Позднее скажу, не к спеху. Довольно того, что я начеку, до Злого Леса еще топать и топать.

Маг делает жест рукой — шар смещается вправо, поднимает вверх — послушно взлетает на пару локтей выше. Как ребенок, честное слово.

Делаю еще два шага и наступаю на лапу медведя. А ведь было же предчувствие, что не прислушался, дурак? Обошел бы малинник стороной, знаю ведь, что Хозяин как малины налопается, тут же и спать ляжет, чтобы потом далеко не ходить. Ну, теперь жалеть поздно...

Лесной хозяин с ревом встает на задние лапы, передними пытается достать меня. Дудки! Я отпрыгиваю назад, сбивая при этом Медвежонка, который валится на мага, который тоже на ногах стоит неустойчиво. В результате, у нас куча мала, дружно барахтаемся на земле перед мордой донельзя удивленного медведя. Зверь обнюхивает мою ногу, трогает лапой, подозрительно косится на летающий туда-сюда светящийся шар, (маг то и дело дергает обеими руками, силясь высвободится), недоуменно фыркает и степенно уходит прочь. То ли сытый, то ли просто не уверен в нашей съедобности.

Поднимаюсь на ноги, ухмыляясь так, что едва не лопаются губы. Надо же так было осрамиться, и перед кем — перед магом столичным! Самому смешно. Нет, ну до чего у медведя морда была удивленная! Хохочу во все горло, с ветки вспархивает испуганная птица. Сказать по правде, я испугался. Не очень сильно, но было. Но — предки, какая у него была морда!

— Вам смешно, господин Барго? — укоризненно говорит маг. Он изрядно сконфужен, я это прекрасно вижу, хоть господин Излон и старается это скрыть. — Он ведь мог нас всех сожрать!

— Не мог, — говорю сквозь смех. Ну, не могу остановиться, и все тут!

— Почему это? — интересуется господин Излон.

— А медведи магов не едят, — поясняю я. — Больно уж жилистые.

Господин Излон обиженно фыркает и замолкает. Его ученица негромко хихикает, собирая с земли разлетевшиеся пожитки. Подхватываю лук, скольжу между деревьями. Все чувства обострены, садиться в сапог вторично я не собираюсь. Собственно, не засвети господин маг свой фонарь, я медведя бы учуял до того, как на него наступил. Нет, ну надо же так оплошать! Но морда, морда-то какая! И у медведя, и у мага — залюбуешься.

Чувство опасности промолчало, ведь лесной хозяин спал и нападать не собирался. Надо запомнить это на будущее, чтобы не полагаться на свои способности целиком и полностью. В этот раз обошлось, но повезет ли в следующий? Я продолжаю корить себя за ошибку, но не слишком сильно. Повезло ведь, значит, Звел все еще присматривает за мной. Вот и славно, в другой раз, глядишь, и не оплошаю.

— Смотри под ноги, — шепчет Релли, которая идет следом за мной. — Вдруг где еще медведь завалялся?

И хихикает. Я тоже улыбаюсь. Будет о чем внукам рассказать, когда заведутся.

Деревья расступаются, мы оказываемся на поляне.

— Привал, — командую я. Скоро рассвет, неплохо было бы отдохнуть. До Злого Леса часа два ходьбы, идем быстрее, чем я ожидал. Отдохнем, лучше уж здесь, чем у самой опушки, незачем судьбу искушать.

За хворостом отправляю Медвежонка. А кого, спрашивается, еще? Мага, что ли послать — так он меня сам куда хочешь пошлет. Девицу — так ее даже лягушки если и не сожрут, то до поросячьего визга точно напугают. Самому идти? Я, вроде как, старший, мне не положено. Опять же, надо за чужаками присмотреть, мало ли что. Места у нас такие, глазом моргнуть не успеешь, как какая-нибудь тварь сожрет. А маг ты там или кто, ей, твари этой, совершенно неважно.

Ворчащий Медвежонок исчезает за деревьями, и вскоре возвращается с охапкой хвороста. Для ночевки маловато, но для коротенького привала на пару часов — вполне. Достаем припасенные харчи, утоляем подкравшийся голод. Не мешало бы чуть вздремнуть. Я закрываю глаза и проваливаюсь в короткий воздушный сон.

IV.

Просыпаюсь я часа через полтора, как и планировал. Господин маг что-то увлеченно рассказывает, девчонка и Медвеженок слушают, вытаращив глаза, по сторонам не смотрят. В общем, полная идиллия. Подкрадись сейчас рогонос или сердцежор, даже пикнуть бы не успели.

Потягиваюсь, одновременно ощупывая окрестности внутренним взглядом. На ходу это тяжело, тут сосредоточенность нужна. Ходьба этой самой сосредоточенности мешает, потягивание — нет.

Вокруг все спокойно. Мышкует неподалеку лисопард, а вот и настоящая лиса, тоже мышкует, плутовка рыжая. Не заметив в азарте охоты, как совсем рядом проскакал потревоженный ей заяц. Медведь имеется, интересно, тот же, что и вчера или другой? Косолапый спит без задних (косых) лап, и проснется еще не скоро, больно уж он наеденный и довольный.

Десятки птиц, только проснувшихся и еще спящих. Скользящая в густой траве змея — обычный уж, не ядовитая. В общем, все спокойно.

— Время, — говорю. Маг осекается на полуслове, виновато смотрит на слушателей, пожимает плечами, мол, потом расскажу. Возможность такая ему не скоро представится, пойдем мы сейчас быстро до границы Леса, а потом темп хоть и сбавим, не до разговоров будет.

— Можно еще посидеть немного, — ворчит Медвежонок. Я бросаю на него тяжелый взгляд, он тут же осекается. Вот и хорошо, пусть не забывает, кто здесь старший.

Поднимаемся, идем дальше. Небо светлеет с каждой секундой, не будь мы в лесу, уже солнце было бы видно.

Два часа — совсем немного. Останавливаюсь у самой границы, прощупываю местность внутренним взглядом. Называется это у нас — прослушивать, потому, наверное, что "проглядывать" как-то неловко выговаривать.

— Не многие умеют сканировать даже среди магов, — замечает господин Излон (вот как это правильно называется, кто бы мог подумать!) — Случилось что?

— Мы дошли до Злого Леса, — сообщаю я.

— Ууу, — тянет мелкая. — Я-то думала, он какой-то особенный, страшный. А тут те же деревья, да и вообще, все то же.

— Это же граница, — говорю снисходительно. Деревья ей особые подавай! Будут еще, не беспокойся, и деревья необычные, и звери, и... глухарь!

Лук сам собой ложится в руки, набросить тетиву — дело секунды. Щелк — и стрела (самая обычная, не на все же я огнебой накладывал) устремляется к вспорхнувшей с дерева птице.

Неосторожный глухарь падает на землю, быстро подбираю его, подвешиваю к поясу.

— Ловко, — одобряет Медвежонок.

— Мы уже в Злом Лесу? — не отстает Релли. Молча киваю, ощипывая птицу.

— А как ты это узнал? — есть ли предел ее любопытству? Сомневаюсь.

— Очень просто. Вон за тем кустом — ногогрыз. Такая тварь с собаку величиной и двумя пастями на одной голове. Две пасти ему для того, чтобы перегрызть сухожилия сразу на двух лапах. После чего ни одно животное сбежать уже не сможет, и оказать достойное сопротивление не сможет тоже. Ногогрызу остается только выбрать момент и прикончить жертву. Хочешь полюбоваться?

— Н-нет, спасибо, — говорит разом сникшая девчонка. Кажется, ногогрыз ей не по нраву. Мне, между прочим, тоже. Еще и оттого, что они всегда охотятся парами, а второго я пока не засек.

— А ты не собираешься его убить? — спрашивает Релли.

— Нет, — отвечаю коротко. Не хватало еще на ногогрызов стрелы тратить! Эта тварь добычу не выслеживает, а подстерегает, его можно просто обойти, преследовать не будет.

— Если то, что ты говоришь, верно, — встревает маг. — То охотиться он должен только на одиночные жертвы. Так?

— Так, — соглашаюсь. Не понимаю, куда он клонит?

— Стало быть, увидев, что нас много, нападать не станет.

Хмыкаю язвительно.

— Ногогрыз — дурак, ему без разницы. Он и считать-то не умеет.

Маг затыкается, посмотреть на тварь поближе не рвется. Вот и славно, можно продолжать путь. Если мы так возле каждой твари останавливаться будем, вообще никуда не попадем.

Далее идем медленно, то и дело останавливаясь. Как это маг называл — сканирую местность на предмет опасных тварей. Отдаю глухаря девчонке, пусть ощипывает на ходу, не хватало еще на убитую птицу отвлекаться. Такая осторожность приносит свои плоды, сердцежора я засекаю чуть раньше, чем он меня. Пятнистая тварь мгновенно реагирует на движение, разворачивается, выплевывая облако ядовитого дыма. Попадешь в такое — и все, привет Звелу и предкам. По счастью, облако выпущено не прицельно, моя стрела сорвалась с тетивы чуть раньше, поймав сердцежора на развороте. Второй не понадобилось. Тот, кто с первой стрелы сердцежора не укладывает, как правило, долго не живет.

— Какой странный зверь, — удивляется маг. — Надо его досконально изучить...

Ага, сейчас! Вот все брошу и буду дохлого сердцежора изучать! Опоздай я чуть с выстрелом, он бы одного из нас сам сейчас изучал. Досконально...

А экземпляр и вправду хорош! Жаль, нет времени снять шкуру, за нее немало бы дали. Но надо торопиться, иначе ночевать придется в Злом Лесу, а меня это ну никак не устраивает. Аккуратно вырезаю из тела стрелу, вырываю клыки у мертвой твари. Они ведь ничего почти не весят, и добыть их — много времени не займет. Релли останавливается и аккуратно срезает тонкий хвост сердцежора.

— Ты не против? — спрашивает небрежно.

— Да нет, бери, — равнодушно бросаю я. — Он, говорят, роды облегчает. Возьми, пригодится.

Девка вспыхивает, как зажженная лучина. В какой-то момент мне даже кажется, что она влепит пощечину, но ей удается сдержаться.

— Дурак, — бросает она мне в лицо и отходит в сторону. Господин Излон успокаивает ее, попутно читая нотацию. Мол, деревня, дикие люди, что думают, то и говорят. Чего с них взять, коль у них даже воры не водятся?

Идти вперед не спешу, проверяю окрестности. Так и есть — кто-то присутствует. Либо клыкастик, либо огнегад. Только эти двое частично умеют закрываться от... сканирования, так, вроде. То есть, понять, что кто-то скрывается я могу, а вот кто — не получается.

Ну и пусть себе в засаде сидит, а мы туда не пойдем. Решительно двигаюсь в направлении, противоположном тому, где нас поджидают. Что тварь станет преследовать, не опасаюсь, ей неминуемо придется миновать мертвого сердцежора... а увидев тушу, хищник наверняка останется около нее, потому как за нами пришлось бы побегать, а сердцежор никуда уже не сбежит.

— Кого-то нащупал? — с интересом спрашивает маг, наблюдающий за моими действиями.

— А ты разве не чувствуешь? — огрызаюсь я. Наверное, надо было сказать "Вы"... никогда не привыкну к этим условностям!

— Я не умею сканировать, — просто отвечает господин Излон, и я раскрываю рот. От изумления, разумеется. Маг — и не из последних, наверное, не может сканировать, и честно в этом признается!

— Это вообще немногие умеют, — продолжает он. — У тебя большие способности, мальчик мой. Тебе непременно надо поступить в Академию. Хочешь, я составлю тебе протекцию?

— Спасибо, не хочется, — отвечаю сразу. Потом задумываюсь. А, собственно, почему бы и нет? Что меня в деревне держит? Да, отец, и дед здесь охотниками были. И что? Деревня без охотника не останется, вон Медвежонка чуть поднастаскать, справится. Молодой еще, правда, но ведь и я начинал где-то в его возрасте. Самостоятельно начинал, имею в виду. После смерти отца, что мне еще оставалось?

Идем быстро, не оборачиваясь. Деревья неожиданно расступаются, перед нами поляна. Стоп! А это что еще такое? Или я ошибаюсь, или...

Нет, какая ошибка может быть! Нож-трава, да еще целая поляна!

Хватаю за рукав норовящую пролезть вперед девчонку, отшвыриваю за спину. Придется обходить, ничего не попишешь. Лес не желает, чтобы мы шли этим путем. Еще неделю назад я здесь проходил, никакой нож-травы не было.

Я говорил уже, что Злой Лес опасен не только тварями? Растения разные, даже сама земля порой не менее опасны. Скажем, нож-трава, по виду ведь и не скажешь, что угроза. Только вот, нежные с виду листочки легко режут все, что ни попадя. Мало какая тварь рискнет залезть на такую полянку, да и человеку делать там абсолютно нечего, если он смерти не ищет.

Вот землепер запросто такую полянку пересечет. Зверь он не очень опасный и не больно агрессивный, но есть у его шкуры полезное такое свойство, прочная она очень, прочнее даже, чем листья нож-травы.

Потому-то сапоги я из его шкуры и сшил. Сам шил, хотя, согласен, у старого Мыльго получилось бы поакуратнее. Да только в жизни он ни разу не шил сапоги из шкуры землепера, и пробовать наотрез отказался. Пришлось самому, в деревне ведь каждый делать может все. Только не хочет.

Сколько я с этими сапогами возился, лучше и не вспоминать! Руки до кровавых мозолей стер, из лука даже мазать стал. Но оно того стоило, теперь, если оказия подвернется, могу хоть от клыкастика, хоть от рогоноса уйти, прямо по нож-траве. Не полезут они следом, а если и полезут — тем лучше, шкуры и мясо без особого труда добуду.

— Стоять! — одергиваю мелкую, которая так и норовит вперед вылезти. — Поворачиваем.

— Почему? — интересуется маг.

— Нож-трава, — поясняю коротко.

— Любопытно, — бормочет господин Излон. — Столько о ней слышал, полагал, совсем по другому выглядит. А тут — трава, как трава...

Хмыкаю негромко. Хочешь отличий — пробегись по полянке, хоть в сапогах, хоть босиком. Одни уши и доедут...

Господин Излон порывается взять образец. Беда с ними, с магами! Такое вот любопытство неумеренное может и до беды довести. Нет, я, конечно, все понимаю, для него это важно и вообще полезно магической науке, но ведь это же Злой Лес, тут уж не до исследований разных.

— За мной, — говорю, не вступая в спор, и маг с неохотой подчиняется.

Идем в обход, деваться не куда, и настроение мое портиться с каждым шагом. Здесь овражек подозрительный, там — земля слишком гладкая. Ощущение такое, что Злой Лес нас куда-то ведет, а с какой целью — неизвестно. Поминутно останавливаюсь, проверяю местность — никого, даже задрипанного ногогрыза нет. И это еще более подозрительно. Чтобы Злой Лес вот так, в один момент, обезтварел, это ж ни в какие ворота не лезет. Не мага же он испугался, ему десяток таких — на раз закусить.

Я настороже, и все-таки опасность пропускаю. Струя пламени бьет сверху, успеваю только сбить с ног девчонку и откатиться в сторону. Огнегады уже и на деревья полезли, ну и дела! Маг хладнокровно поднимает руки, огненная струя разбивается о невидимый щит.

— Дракон! — восторженно визжит мелкая, узревшая взаправдашнего дракона. — Настоящий, только маленький!

— Огнегад, — поправляю я, и стрела срывается с тетивы лука. Одновременно сверкает молния, это уже господин Излон постарался. Тварь давится собственной струей, падает с ветки. Резко оборачиваюсь и успеваю выстрелить раньше, чем подоспевшая самка. Огнегады — они всегда в паре охотятся, если, конечно, потомство не успело подрасти. Вот тогда — беда, и бежать надо сломя голову. Лапки у них коротенькие, не догонят, а струя огня бьет всего шагов на семь.

— Два дракона, — говорит девица, присаживаясь на корточки, чтобы получше разглядеть мертвую тварь. Завязывать ей надо с этой привычкой, иные создания здесь мертвыми только прикидываются. Правда, именно этот огнегад уже точно не оживет, ну, а как доведется ей присесть около пучеглаза, к примеру? Щелкнет пастью — и полдевицы как не бывало.

— Действительно, родня драконам, — говорит маг. Он, кстати, молодцом себя показал, успел прикрыться щитом, да еще и молнию сколдовал практически мгновенно. — Может, от таких вот ящериц драконы и произошли. Или наоборот — деградировали из могучих разумных зверей...

— Деградировали — значит, выродились? — уточняю я.

— Именно, — кивает маг. Значит, деградировали. В Злом Лесу любой выродится. Вон, на эльфов если посмотреть, сразу все и поймешь. Болотные эльфы — да где это видано? В сказках они все из себя возвышенные и прекрасные... стихи пишут! А эти — живут по уши в грязи, страшненькие довольно-таки, стихи, правда, читают порой, но уж точно не пишут — не на чем. В общем, выродились.

Впрочем, про эльфов потом. Вполне возможно, что как раз через их болото и придется идти. Поглядим.

Через несколько минут ходьбы по кустам, выходим на тропу. Ох, не люблю я тропинки эти, вечно на них какая-то пакость подстерегает. Потому останавливаюсь, проверяю местность. Четыре живоглота, но далеко, подстерегли молодого загрызуна, и больше им ни до чего дела нет. Загрызун, когда матерый, он с кем угодно совладать может, живоглоты для него не противники. А вот молодой, у которого шкура еще не задубела, как следует, и пасть выбрасывает еще не очень далеко — может и не справиться. С одним — да, с двумя — без проблем, а вот три, тем более, четыре живоглота... В общем, кто победит из них, я определить не берусь. Но и ждать, пока они закончат это выяснять, тоже не собираюсь. Потому сворачиваю с тропы, останавливаюсь у срубленного дерева. Это дерево я сам срубил. Всегда здесь останавливаюсь, куда бы ни шел, что бы ни делал.

...Именно здесь погиб мой отец....

Я был в деревне тогда, совсем еще мальцом. На охоту ходил уже, и кое-какие твари из Злого Леса на моем счету были. Что с отцом беда приключилась, почувствовал сразу. И в лес бросился, сломя голову, невзирая на отцовский запрет. Лес был ко мне милостив — никого на своем пути не встретил, никто мной подзакусить не возжелал. Летел, как пущенная стрела, сам не зная, как я отца искать буду, Лес-то огромен, да еще и меняется все время.

Видно, сам Звел меня в тот день хранил. Не позволил охотничьему роду пресечься, сберег и вывел, куда нужно. Вот на это место и вывел...

От отца ничего не осталось. Ни тела, ни костей даже. Здесь такие твари встречаются, целиком заглотить могут. Все, что я увидел, пятна засохшей крови на траве, да лук со стрелами. Кто убил отца, какая тварь одолела — до сих пор не знаю. Вот тогда я дерево и срубил, столб сделал поминальный. Вон он стоит, черный уже весь, покосившийся. Надо будет поправить, обновить, не сегодня только.

Подхожу к столбу, прижимаюсь лбом к влажной древесине.

Здравствуй, папа...

— Что-то случилось? — осторожно интересуется маг.

— Нет, — говорю. — Ничего.

В глазах стоят слезы, оборачиваться не спешу. Сейчас, вот возьму себя в руки, и пойдем. Не хочу, чтобы меня видели слабым.

— Пошли, — решительно отлепляюсь от столба. До свиданья, папа. Куда бы я ни шел, Злой Лес всегда приведет меня на это место. Значит, встретимся еще. Потом.

V.

Стая черенков — это страшно. Ты можешь убить десяток, даже два, пока остальные тебя не прикончат. В той стае, что гонит нас — сотни три навскидку. Считать поголовно нет ни времени, ни желания.

— А если я их огнем? — азартно вопрошает маг.

— Ну-ну, — говорю коротко, чтобы не сбивать дыхание.

Маг приотстает, волна горячего воздуха подсушивает мои мокрые от пота волосы. Хорошо как! Может, надо было магу сказать, что в Злом Лесу огонь не горит? Да ладно, сам уже, небось, догадался.

— Огонь не горит, — растерянно объявляет маг, догоняя меня. Я так и думал, что догадается. Маги, они, говорят, смышленые.

— Жалость какая, — выдыхаю я, надеясь, что мой выдох прозвучит сочувственно. Оглядываюсь на мелкую — как она? Выглядит посвежее многих, меня в том числе. Значит, все в порядке. Ну, почти все. Как же нам отделаться от тварей?

Впереди внезапно разверзается жадный зев оврага. Останавливаюсь, едва не свалившись, успеваю остановить мага. Вот кто сдал изрядно, долго уже не протянет. Оно и понятно, в башне (или где они там сидят) особо не набегаешься. Да еще и трубку, небось курит, вон как дышит хрипло. Сожрут его, как есть сожрут. Но — в любой ситуации надо искать хорошее. Если сожрут его, за нами уже не погонятся.

— Вдоль оврага, — командую я, и поворачиваю направо. Почему именно направо? Чутье подсказывает.

Стая изрядно сократила расстояние, хотя отстает по-прежнему прилично. Еще пара таких поворотов — и догонят ведь. Если не успеем что-нибудь придумать.

Можно было бы залезть на дерево, но черенки лазают не хуже кошек, это нас не спасет. Хотя, как вариант, оставим — на дереве отбиваться все же легче, чем на земле. Зато они совсем не умеют плавать — можно было бы найти глубокий ручей, и его пересечь. Речка не подходит, если уж выбирать между тем, что там плавает и черенками, я предпочел бы последних.

— Бревно! — толкает меня в спину мелкая. Ну, уж прям сразу и бревно! Ногами я загребаю ничуть не медленнее ее, и уж всяко быстрее господина Излона.

— Бревно через овраг, — орет ученица мага, и мы наддаем сильнее.

Овраг глубокий и не так, чтобы узкий. По дну бежит мелкая речушка, куда мне соваться совсем не хотелось бы, даже если забыть про подозрительные норы, из-за которых склон похож на ломоть доброго сыра. А вот поперек оврага и впрямь лежит толстенное дерево, будто специально для нас положенное. Очень, прямо скажем, подозрительное, я предпочел бы обойти его стороной, не преследуй нас по пятам еще более подозрительные черенки.

— Я бегу первый, — хриплю я магу. — Ты замыкаешь. Как только полезут следом — сшибаешь их вниз своей магией, какой можешь. Бревно лучше не трогать.

Маг кивает головой, спиной чувствую. Сил отвечать у него просто не осталось.

Вот и спасительное бревно. Я вскакиваю на него первым, неуклюже накладывая на лук тетиву. Интересно, кто тут так разлюбезно мостик положил, и хватит ли ему одной стрелы с огнебоем?

Я уже на другой стороне оврага, пробегаю несколько шагов по траве... треск деревьев и кустов... тварь, сидевшая в засаде наконец-то дождалась своей добычи. И это... бронетуша.

Ох! Мог ведь догадаться, кто ж еще уложит огромное бревно поперек оврага с такой легкостью, кому мозгов хватит вообще такую засаду придумать? Из тварей Леса, бронетуша едва ли не самая умная. Могучая, хорошо защищенная, но слишком медлительная, чтобы обеспечить себе выживание, она всегда брала хитростью и смекалкой. Что делало ее опасным противником для любого, кто становился ей поперек желудка. И добыть ее прочную шкуру непросто, совсем не просто. Почти так же сложно, как не потерять свою.

— Всем стоять! — кричу я и шарахаюсь в сторону.

Ну же, раскройся, красавица, от тебя же любая стрела отскочит. Вот он я, все, что надо сделать, это подняться на задние лапы и достать меня передними. Давай же, ты ведь не думаешь, что я сам к тебе в пасть полезу?

Она и впрямь так не думает. Жертва в ловушке, самое время проявить расторопность и словить ее, благо, остальные пока бежать не собираются. Бронетуша издает резкое горловое мурлыканье и встает на задние лапы, растопырив передние.

Резко останавливаюсь, стрела на тетиве, тетиву оттягиваю до плеча одним движением. Не промахнуться, второго шанса у меня просто не будет. Бью в упор, промахнуться невозможно, но дыхание я во время бега сбил, так что, все возможно. Ну, помоги мне Звел и духи предков!

Стрела бьет точно под грудину, туда, где сходятся гибкие пластины панциря. Сейчас, когда тварь поднялась на дыбы и растопырила лапы, концы пластин разошлись. Наконечник пробивает шкуру, стрела застревает в груди, и тут срабатывает огнебой. Зря я, что ли, столько сил на него потратил? Гулкий удар, обгорелое древко стрелы выбрасывает, словно пробку из бутылки с недобродившим пойлом, тварь шатается и ревет. Из пасти, из ушей хлещет кровь, я резво отскакиваю в сторону. Не потому, что запачкаться боюсь, просто тварь начинает падать именно на меня, а быть задавленным ее бронированной тушей мне совсем не хочется.

Земля содрогнулась. Сколько же весит чудище, хотел бы я знать? Таких крупных мне, пожалуй, и не встречалось. Мяса в твари — месяц можно всей деревней есть. Если кто подскажет, как его туда допереть.

Бронетуша еще скребет когтями землю, просто так, не пытаясь уже до меня добраться, а я уже поворачиваюсь к магу, посмотреть, как у него дела.

Лучше и не бывает. Десятки черенков пытаются перебежать по бревну, а маг со злой улыбкой на лице сдувает их в овраг. Речные твари вовсю щелкают челюстями, радуясь нежданной добыче. Вот теперь мы отыграемся за свой страх и долгий бег по лесу!

Мелкая тоже в сторонке не стоит. Не скажу, что ветер она создает лучше учителя, просто не разбираюсь в этом, но она стоит несколько сбоку и сдувает тварей в овраг, не дожидаясь даже, пока они на бревно вскарабкаются. И правильно, чего ждать-то, время дорого, мы и так забрали слишком далеко от намеченного пути. Ослабляю тетиву, моя помощь не требуется, поэтому поберегу стрелы. Кстати, можно пока обед приготовить, благо, мяса я добыл более, чем достаточно. И неплохого, смею заметить!

Разделывать бронетушу — удовольствие не из слабых. Снимаю все, что могу, чтобы не заляпать кровью. Исподнее я бы тоже снял, но не при девке же!

Ножом аккуратно раздвигаю пластины панциря, осторожно отделяю их от шкуры. Эх, сколько добра оставить придется! В городе за них неплохо заплатили бы, понятно, что перепродадут куда дороже, насколько — даже и предположить не берусь. Товар-то редкий, бронетуши только в Злом Лесу и живут, да и охотников на такую добычу не сыщешь.

Весь панцирь я снимать не собираюсь, просто незачем. Не люблю трудиться впустую, нам вполне хватит куска грудинки. И хватит надолго. Мясо у бронетуши нежное, вкусное, вот сейчас я его напластаю и зажарю. Да, открытый огонь в Злом Лесу не разведешь, но я ведь и не собираюсь.

Делается это так. Берется железный лист (панцирь бронетуши, хоть и не из металла, тоже неплохо подходит), на него накладывается заговор, чуть отличный огнебойного. Лист (он же панцирь) раскаляется докрасна, на него кладется сначала жир (чтоб не подгорало), а затем и мясо. Дальше — будто на сковороде жаришь, ничего сложного.

Чем я, собственно, и занимаюсь. Один за другим, выкладываю куски мяса, солю их, время от времени переворачиваю, не забывая периодически прослушивать Лес. Ничего опасного поблизости, и немудрено. С бронетушей связываться — себе дороже. Может, есть в Лесу твари и посильнее, да мне, слава Звелу, пока не встречались.

— Чары огня же здесь не действуют! — изумляется маг, наблюдавший, оказывается, за моими действиями.

— Да и сам огонь не горит, — соглашаюсь я. — Не любит Злой Лес огня, вот и не горит.

— Но тебе же как-то удалось, — не отстает мой волшебствующий попутчик.

— Просто я умею, — скромно отвечаю я. Не объяснять же ему, что к магии огня мои заговоры отношения не имеют. Или все же имеют? Слабоват я в таких вещах, ничего толком не знаю.

— Ты как-то вывернул свое заклинание, — продолжает допытываться господин Излон. — Я так и не понял, как это делается.

Интересно! Оказывается, я заклинание накладывал, а не заговор. Вот уж, век живи, век учись! Получается, что я владею магией? Ладно, потом хорошенько обдумаю, а пока надо мясо перевернуть, чтобы не подгорело. Мясо — оно ведь всяко важнее любой магии-шмагии.

— Ага, колдуешь, ведьмак окаянный! — это мелкая подошла, скалится радостно. Имеет право, они на пару с магом всех черенков в овраг сбросили.

— Угу, — отвечаю — чародействую помаленьку.

— Меня научишь?

Вот брошу все, и пойду учить! Тоже мне, ученица нашлась! Господин Излон пусть ее учит, ему по должности положено.

— Это бронетуша? — осведомляется тот, которому положено по должности.

— Она, — соглашаюсь я и переворачиваю один за другим куски мяса.

— Наслышан, — задумчиво говорит маг и с интересом рассматривает останки твари. — А вот видеть до сих пор, к счастью, не доводилось.

— Мы что, вот ЭТО есть будем? — встревает неугомонная ученица.

— А ты предпочла бы, чтобы оно нас ело? — ухмыляюсь я. Все, мясо готово к употреблению, но не мешало бы и впрок нажарить. В конце концов, я на бронетуши охотиться не нанимался. Медвежонок перехватывает мой взгляд, кивает понимающе и принимается за дело. А я нанизываю огромный скворчащий ломоть мяса на нож и с наслаждением откусываю.

— Мясо бронетуши полезно в магическом плане, — нравоучительно говорит господин Излон. Ух ты! А я и не знал даже! Ну, тогда надо побольше нажарить, в хозяйстве пригодится.

Мелкая больше не возражает, осторожно берет кусок мяса и, морщась, принимается за еду. Недовольное выражение с ее мордашки тут же сползает, потому как мясо и впрямь вкусное. А если его есть без этих модных городских вилок, так и вдвойне.

С беспокойством поглядываю на небо, не пришлось бы ночевать в Лесу. Есть тут безопасные местечки, как не быть, но до них еще добраться надо, а солнце уже довольно-таки низко, и скоро совсем уйдет. Ну, не совсем скоро, это уж я загнул, однако стоит поторопиться. С другой стороны, отдых после такого забега тоже необходим. Вот и сам решай, что лучше.

Мысленно представляю себе области, где Лес отчего-то силы не имеет, качаю головой. До ночи можем лишь одного из них достигнуть, только вот, примут ли нас там? Нет, меня-то ведунья приветит, да и Медвежонка тоже, а вот придется ли ей маг по вкусу? В смысле, общения, разумеется. Так-то она бабка не злая, но, ежели вспомнить, как маги к ведьмам относятся, может и осерчать. Кто знает, какие у них там счеты между собой.

— Привал окончен, — говорю. Усталые ноги совсем не хотят куда-то там идти, но придется. И быстро, потому как темнота ждать не станет.

— Может, посидим еще чуточку? — это Релли. И ресничками так — хлоп, хлоп. Не забывая при этом жевать откушенный кусок мяса.

— Доедаем, и идем, — я непреклонен. — А кто есть будет медленно, доесть и вовсе не успеет.

Подгонять никого не пришлось. Релли, давясь, запихивает в себя последний ломоть, Медвежонок доедает неторопливо, с такой пастью, как у него, это не сложно, после чего принимается заворачивать пожаренное впрок мясо в листья лопуха. Обычного лопуха, да, а вы думали, они в Злом Лесу не растут?

Маг в тайне от меня припрятывает пластину из панциря бронетуши. Делаю вид, что не замечаю, человеку же для дела надо, да и легкие они, пластины эти. Сам бы взял, кузнец давно просит еще принести, тот доспех, что он сделал, в городе чуть с руками не оторвали. Говорят, настоящему барону подарили... или же графу какому?

Но Свен пока обойдется, в крайнем случае, отдам ему остатки пластин с того панциря, что я домой приволок. Та бронетуша почти до деревни дошла, натворила бы дел, не успей я ее вовремя остановить. Семь стрел потратил, едва жив остался. Бронетуша — тварь хитрая и смышленая, коли поняла, куда метишь стрелой, взять ее трудно будет. Однако ж и тогда обошлось, и сейчас, спасибо Звелу-охотнику.

Прикрываю место стоянки вырезанным дерном, читаю наговор. Останков бронетуши хватит на многих и надолго, а на всякий случай следы лучше прикрыть. Не ровен час, какой твари свежатинки захочется — пусть-ка попробует наш след взять. Прослушиваю местность напоследок — ой-ей, убираться надо поживее. Чужую смерть здешние звери издалека чуют, со всех сторон так и прут тварь твари страшнее. Если не поторопиться, Звел свидетель, на какую-нибудь, да нарвемся.

Двигаемся быстро, но с оглядкой. Два раза я буквально чудом обнаруживаю опасность, в последний момент успеваем избежать нежелательной встречи. В третий раз выручает Медвежонок, успевший почувствовать присутствие сердцежора, за что заработал от меня уважительный, а от мага — удивленный взгляд. Растет парень, год-другой, славный охотник выйдет, коли Гойто его к этому делу допустит. А это вряд ли, спорить готов, у старосты совсем другие виды на брата, чем ранняя и не слишком приятная смерть. Встречный ногогрыз обломал зубы о мои сапоги, а оставшиеся я ему выбил хорошим пинком. Из одной пасти. Вторую паршивец успел отвернуть, после чего шустро умотал в кусты.

— Я вот думаю, — говорит маг. — Как так выходит, что огнегад пламя извергает, а мой магический огонь, да и обычный тоже, гореть в этом Лесу никак не желают?

— У огнегада пламя — холодное, — говорю я. — Что живое — за милую душу сожжет, а пожар устроить не сможет. Лес, ему ведь пожары не шибко нужны.

— Ты думаешь, он разумен? — негромко спрашивает маг.

Я молчу. Откуда мне знать, разумен он, или нет? Живой — да, наверное, а вот разумен... да кто его поймет, и нужно ли об этом думать? Главное, знать, что он смертельно опасен, и держаться настороже.

VI.

К домику колдуньи подошли аккурат, когда солнце садилось за деревья. В общем-то, нормально дошли, встретили еще одного огнегада, но тот атаковать не рискнул, спрятался в высокой траве. Мелкая свалилась в яму рукохвата, к счастью, заброшенную. Иначе живой бы ей не быть, схватка там, или не схватка, рукохват с обедом медлить не станет. Не сдержался я, отвесил дуре подзатыльник, не лезь, дескать, в сторону, когда идти сказано в след. Обиделась, фыркнула, показала язык. Беда с этими избалованными городскими девицами, толком ничего не умеют, зато гонору — на троих хватит.

Вообще-то, есть в ученице этой что-то странное. Господин Излон, такое вот впечатление, лишний раз ее и одернуть то ли боится, то ли стесняется. Виданное ли дело, учитель собственного ученика построить не может!

Вот с такими мыслями я и вышел к домику старой Керги. Она совсем не изменилась, эта избушка, огороженная кривыми кольями, которые назвать частоколом язык не поворачивается. Казалось, они и зайца остановить не смогут, колья эти, однако же, ни одна тварь Злого Леса эту оградку не одолела. Потому как защищало избушку со окрестности какое-то сильное колдовство.

Помню, как я первый раз сюда вышел. Схватился с клыкастиком, и даже сумел подстрелить, только вот серьезно раненая тварь успела меня хорошо зацепить. На мое счастье, добивать не стала, то ли побоялась, то ли решила сбежать, пока не подоспели любители легкой поживы. Я, кстати, в этом был с ним вполне солидарен, и поспешил убраться поскорее, только вот не вышло. Живоглоты сели на кровавый след плотно, а оторваться сил у меня не было. Как до избушки дотянул, до сих пор не понимаю, не было ведь времени даже кровь остановить. Живоглоты меня почти настигли, вот здесь они были, а я — вон там, у калитки. Мое счастье, открыла старушка ошалевшему от нечаянной удачи полуживому охотнику. Сам Звел, видно, мне помог в тот день — найти в Злом Лесу человеческое жилье, да такое и не в каждой сказке услышишь.

Так вот, живоглоты те попусту у оградки бесновались, пока старуха не вышла и веником их не отогнала. И что вы думаете, вместо того, чтобы ведьму в клочья растерзать, хвосты поджали, и — ну бежать!

А баба Керга меня выходила, вылечила. Лишь седая прядь осталась, седину даже ведьма свести не может, потому как это знак моего опыта, моей кровью обретенной мудрости.

Ни оградка, ни калитка с тех пор совсем не изменились. И старуха, что за калиткой стоит и улыбается, тоже.

— Здравствуй, баба Керга, — говорю я, низко кланяясь. Тьфу, и зачем я так близко к воротам подошел? Тру ушибленный лоб под хихиканье Релли и снисходительную улыбку старухи.

— И тебе здоровьица, сынок, — говорит ведунья. С любопытством оглядывает господина мага и его ученицу, открывает калитку. — Проходите, хорошие мои. У меня гости нечасто бывают.

Это верно. Из нашей деревни я один и бывал, точно говорю. Может, из соседних кто забредал, охотники же на месте не сидят.

— Интересное место, — говорит маг. — Много чародейства вложили, почтенная.

— Мудрец, что ли? — улыбается старая. Ну да, откуда ей знать, что слово это давно употреблять перестали. Теперь говорят — чародей, маг... или колдун, ведьмак. Мудрец с бумагой... с лицензией, вспомнил, наконец! — не звучит как-то. А мудрец без бумаги — тем более, все равно, что засранцем обозвать.

— Мудрец, — соглашается господин Излон, а его ученица насмешливо фыркает. Нет, хорошо, что мудрецами именовать перестали. Ведь прошло бы время — и эта вот язва стала бы мудрой зваться!

Заходим во дворик, тут у бабы Керги всяческие овощи растут, кусты малины и даже пара старых яблонь. Глядя на них, поневоле задумываешься, сколько же старая здесь живет? А если еще приглядеться к гнилым пенькам, то остается только головой удивленно покачивать. Что я и делаю в очередной раз.

— Звери не тревожат? — басит Медвежонок. Он смущен, чувствует себя неловко. Не привык парень с чужаками общаться, да и характер у него — чистый бирюк. Вот кому в охотники надо, только разве Гойто отпустит...

— Не тревожат, сынок, — улыбается старая беззубым ртом. — Я их не трогаю, они меня. Так и живем спокон века...

Вот в это я поверю с небывалой легкостью. Небось, еще до Потопа Огненного здесь поселилась, и живет с тех пор. А все беды-несчастья стороной обходят, потому как если таких вот людей судьба карать-наказывать начнет, кто вообще в справедливость верить будет?

У порога лежит черный кот. Этот зверь меня не особо жалует, чужак ведь, да охотник вдобавок. Выгибает спину и шипит, прячется за спину бабы Керги. Отламываю от куска зажаренной бронетуши, кидаю ему. Кот хватает подачку и стремглав исчезает за углом. Правильно, а то отнимут еще. Маги народ ушлый, да и ученицы у них вечно голодные. Беги, мявка, спасай добычу...

Солнце скрылось за деревьями, еще немного — и наступит ночь. Вовремя мы добрались сюда, ничего не скажешь.

В избушке уютно пахло какими-то душистыми травами. Злой Лес, надо отдать ему должное, настоящий кладезь для знахаря. Такие травки есть, мертвого на ноги поставят. Хоть и без толку это, все равно священник обратно уложит, потому как не дело это, чтобы мертвецы по деревне шатались.

— Голодные, небось? — спрашивает старая.

— Не без того, — соглашаюсь я. Хоть и перекусили мы, но времени прошло изрядно с тех пор. Да и обидится хозяйка, если от угощения откажемся.

Обед неприхотлив, какая-то похлебка, кажется, без мяса даже, да ячменная каша. Немного стыдно объедать старушку, ей бы этого на неделю хватило, а так придется снова готовить. Можно было бы мясо отдать, да только на кой оно ей, когда зубов нет? Разве что, кота побаловать, так он, наверное, и мышами неплохо кормится.

Черпаю ложкой похлебку. Вкусно! Умеет старая готовить, что тут скажешь. Вроде, и мяса нет, а без мяса обед — не обед, и все равно оторваться не можешь. С сожалением смотрю на опустевшую плошку, которую баба Керга тут же наполняет парующей кашей. Пододвигает ко мне горшочек меда. Эге, а это лакомство откуда? Не припомню я, чтобы старая пасеку держала. Или она, вроде медведя, пчелиные гнезда очищает от излишков сладкого?

— Что дома то не сидится? — ласково спрашивает старушка. — Да еще чужих притащил... Сгинут ведь, пропадут ни за что...

— Ну, нас так просто не съешь, — бодро говорит маг, но как-то фальшиво, неискренне. — Мы, почтенная, тоже кое-что умеем.

— Знаю, — легко соглашается Керга. — Только вот Лесу без разницы, умеешь ты что, или бесталанным родился. Схарчит он тебя, хороший мой, и ту что рядом с тобой, тоже схарчит. Сила в вас обоих немалая, чую, а вот распорядиться ею здесь вы не сумеете. Не обучены, потому что.

— Ты и научи, бабушка, — говорит Релли, глядя ведунье в глаза.

— А и научила бы, хорошая моя, — качает головой старая. — Коли осталась бы ты на пару годков хотя бы. Только вы, молодые, спешите вечно, где ж вам усидчивости взять, науке моей внимать?

Мелкая смущенно замолкает. В самом деле, пара лет — это почти вечность. Тут завтра не знаешь, жив ли останешься, что уж о таком сроке говорить?

— Мне их сберечь надо, баба Керга, — говорю.

— Тогда присматривай за ними крепче, хороший мой. К тебе-то Лес уже притерпелся, привык, а вот насчет них любопытствует. Посмотреть хочет, кто такие, на что способны. А говорить с ним вы не умеете...

Это точно. Даже я, уж на что самый, что ни на есть, местный, говорить с Лесом не умею. Драться — да. Убегать — всегда пожалуйста. Прятаться — запросто, да так, что сам потом себя с трудом нахожу. А вот говорить — нет, не могу. Не знаю того языка, на котором он бы меня понял. А вот старая — знает. Потому-то через ее частокол ни одна тварь не переберется, несмотря на то, что избушка ее посреди Злого Леса стоит.

Ученица и маг принялись расспрашивать старую о разных непонятных мне вещах. Пусть себе, если кто их уму-разуму научит, так это баба Керга. Я, пока у нее отлеживался, немало успел узнать о повадках разных тварей. Без ее науки, уж и не знаю, дошил бы до нынешнего дня или нет.

Потому в разговор не вмешиваюсь, и не слушаю даже, пока до меня не долетает слово "Руина". Тут внимание включается, я весь превращаюсь в котгоблина. У них уши такие, сморкаться можно.

— Руина, — вещает старая. — Место древнее и опасное, полное злобных духов, призраков и прочей нежити. Живому человеку в Руине точно делать нечего, даже звери Леса места этого боятся и близко не приближаются. Большего не скажу, сама я там не была, и вам, мои хорошие, не советую. Худшую смерть, чем в Руине ждет, и представить трудно.

— А вот в нежити, уважаемая, я неплохо разбираюсь, — маг говорит с почтением, но в голосе сквозит уверенность в собственных силах. Ну, дай то Звел, по мне, так Злой Лес стократ Руины милей. Старая права, твари — они из плоти и крови, любую из них убить можно, если с умом да вниманием подойти. А вот то, что в старых развалинах обитает, не знаю, можно ли вообще убить. Оно же, большей частью, и так мертво, а меньшей таково, что и мертвые боятся.

— Вам виднее, — легко соглашается старая. Не любит она своих советов навязывать, если человек уверен, что сам все знает — дело его. Вот если готов знания предложенные впитывать, как губчатый гриб — дождевую воду, тогда будут тебе и советы и разъяснения, запоминай, не зевай. Может статься, что сказанное ей жизнь тебе спасет.

Баба Керга укладывает нас спать. В избе у нее места мало, только ей и хватает. Ну, и коту, понятно, ему много не надо. Поэтому магу с ученицей выпадает спать на сеновале, а вот нам с Медвежонком — в сарае. Ну и не беда, все ж куда удобнее и спокойнее, чем в лесу.

Мне и Медвежонку перепадает по набитому соломой тюфяку. Солома сухая — совсем неплохо, учитывая, с какой легкостью она способна отсыреть. Укладываюсь, ворочаюсь с боку на бок под счастливый храп Медвеженка. Что-то неспокойно мне, совсем не спокойно.

Далекий звук заставил меня сесть. Что за звук? Да сравнить не с чем. Полувсхлип-полурев, полускрежет-полувой. Звук совсем неприятный, аж мороз по коже. А ведь существует еще тот, кто его издает, вот уж с кем не хотелось бы встречаться хоть в Лесу, хоть где. Даже думать об этом не хотелось, ночью от таких мыслей злые сны снятся, страшные. А завтра Духов День, на него сны сбываются непременно. Вот и представь, что будет, если кошмар приснится, а какой еще сон под такое придет?

— Барго, ты спишь? — духи предков, а мелкой здесь что надо?

— Спать иди, — недовольно рычу я. — Вставать рано завтра.

— Я уснуть не могу, — жалуется. — Вой этот все нервы выматывает, сон не идет. Страшно мне, Барго, можно, я с тобой побуду?

Если вы что в этой жизни понимаете, то догадались уже, что вой здесь совсем не причем.

— Иди спать, — говорю для очистки совести.

— Я уже пришла, — говорит она и накрывает мои губы своими. Да уж, мелкой я ее вряд ли теперь назову, даже мысленно. Девушка куда старше, чем мне казалось. Спасибо предкам за нечаянный подарок.

Когда прекратился жуткий звук, я даже не заметил...

VII.

Пробуждение было не особо приятным. Старухин кот, вообразив себя отчего-то петухом, принялся орать ни свет, ни заря. Если б можно было стрелять из лука, не открывая глаз, до обеда гад не дожил бы.

Утро оказалось мутным. Тяжелые тучи, мокрый ветер. Ох, вот дождя нам только и не хватало. Конечно, тварям так труднее взять след, но и убежать от них по сырой земле невозможно. Опять же, тетиву подальше спрятать надо, чтобы не отсырела, а случись что, как ее быстро достать? Нет, пусть лучше эта напасть стороной пройдет. Жили мы без дождя уже неделю, и еще проживем, если не сожрет кто.

Релла спит рядом. Так сладко, что жалко будить. То есть, мне жалко. Потому как кот снова открывает пасть и выдает серию отвратительных звуков. Интересно, старая сильно обидится, если я его все-таки пришибу?

Медвежонок всхрапывает, переворачивается на спину, открывает глаза. С недоумением смотрит на меня, потом на Реллу, потом снова на меня. Ухмыляется, подмигивает понимающе.

— Доброе утро. Выспались? — это господин Излон пожаловал. Ясное дело, соловьиные трели кота кого хочешь разбудят. Маг смотрит на меня, на Реллу, улыбается снисходительно. А я краснею, будто кипятком ошпаренный. Ох, неловко как, она ж ему, как-никак, ученица. Почти что дочь, только что не родная. Ну, какой отец, застав свое чадо с посторонним мужиком, улыбаться станет? Морду набить, кнутом отходить, за топор даже схватиться — это я понимаю, а вот чтоб улыбаться снисходительно, да так, что я чувствую себя нашкодившим (в меру, не сильно) мальчишкой? Лучше б рожу набил, честное слово, а то не по-людски как-то выходит.

Релли открывает глаза, потягивается. С удивлением смотрит на глазеющую на нее толпу мужчин в количестве трех штук, быстро оглядывает себя. Одежда чуть растрепалась, не без того, но, в общем и целом, выглядит прилично.

— Ну, и что вы на меня уставились? — возмущенно спрашивает она. — Я, вроде бы, не голая... уже.

Вы видели когда-нибудь смущенного мага? Нет? А вот мне довелось. Господин Излон слегка краснеет и отводит глаза. Медвежонок хмыкает.

— Шустрая, — басит он. — Люблю таких.

Забавно, сам-то он еще подросток, а вот голос у него — взрослому под стать. Как рявкнет порой, душа в пятки уходит. Говорят в деревне, будто бабка его (и старостина, соответственно) с Хозяином согрешила. И, дескать, медведь попался ей не простой, а самый, что ни на есть, оборотень. Вот потомки такие и пошли, здоровые и мохнатые.

В байки я не слишком-то верю, но тут поневоле задумаешься. Может, не все врут, и было что-то такое?

Маг отворачивается, за что я ему благодарен. Встаю, штаны тут же падают, успеваю подхватить. Мелкая... то есть, Релли, хихикает, Медвежонок делает вид, что не заметил, но хихикает тоже, вроде как и не надо мной.

Застегиваюсь, подхватываю куртку. И, не сдержавшись, выдаю с десяток самых грубых ругательств. Где и когда, скажите на милость, я кожееда подцепить умудрился? В рукаве прогрызена впечатляющая дыра, две пластинки из панциря бронетуши бессильно повисли на ниточке. Здоровая зеленая гусеница размером с мелкую змею (вот же, за ночь выросла гадина!) невозмутимо продолжает переваривать кожу.

Стряхиваю наглую тварь на землю, с омерзением давлю каблуком. Повезло еще, что куртку сбросил. Кожеед вполне может и человеческую кожу оприходовать, вместе с мясом и мышцами. Предварительно спрыснув зеленой слизью, чтобы жертва ничего не почувствовала.

— Что это? — Релли отскакивает, с отвращением глядя на шевелящиеся останки твари. Спасибо, хоть не визжит, крепкая девчонка.

— Кожеед, — отвечаю я.

— Как же он через старухины чары пробраться сумел? — удивляется Релли. — Здесь же столько Силы в защиту вбухано, ты не представляешь даже!

Не представляю. Слабоват я в них, в чарах. Но верю на слово, жить посреди Злого Леса без сильных чар — смерти искать. Да и с чарами-заговорами тоже, уж и не знаю, как старой удается.

Запоздало кукарекает петух. Проснулся, наконец-то. Кот на ноги весь двор поставил, а петуху — хоть бы хны. И то сказать, куда торопиться, если твою работу за тебя уже сделали? Правда, вставать все равно придется, если кот еще и кур топтать начнет, петуха — точно в суп.

Завтракаем быстро, следует торопиться. Причина та же, встретить ночь в Злом Лесу я по-прежнему не хочу.

— Как идти думаешь? — спрашивает старая.

— Через Черную купель, — говорю. Баба Керга головой качает.

— Не пройдешь, в ту сторону тропки закрыты. Тебе либо через Малинник, либо через Эльфийское Болото. Можно еще к Толмачу попробовать, но не советовала бы. Что-то там недоброе, беды не было бы.

К советам бабы Керги стоит прислушаться. Лес она, как никто знает, а чувствует да предвидит и того больше. Есть в Злом Лесу свои течения невидимые, так она их чует, а может, и создавать умеет.

Значит, Малинник или Эльфийское Болото. Выбор-то небогатый и нехороший. В Малинник, это через Засеку надо пробираться, а там такое место, откуда кто ударит — не понятно, и чутье мое пресловутое нисколько не помогает. Противное место, будь я один, имело бы смысл рискнуть, а так — кого-нибудь точно потеряем, не услежу я за всеми. Что же до болота — оно и в обычном лесу не подарок, что же про Злой говорить. У эльфов спокойно, согласен, куда безопаснее, чем даже в Малиннике, но до них по болоту пока доплюхаешь, пять раз схарчат. Да и по лесу до болота — не самые приятные места. Один Предболотник чего стоит...

— По другому никак? — спрашиваю безнадежно.

— Никак, мой хороший. Лучше всего к Болоту идти, там сегодня спокойно, чисто. Или же в Малинник, но до него дальше, крюк делать придется, ножки зазря топтать.

Значит, к Болоту. Ноги топтать дураков нет. К тому же, имея на хвосте мага с ученицей, поневоле ищешь более короткий путь. Я, конечно, понимаю, могущества и прочей ерунды в них через край, но по лесу ходить совершенно не обучены и ход изрядно замедляют. А ночь, повторю еще раз, лучше встречать в безопасном месте.

— Идти надо, — говорю с неохотой. Покидать уютное жилище желания нет, но придется. Только в сказке можно не слезая с печи весь мир объездить. Впрочем, за печь бабы Керги не поручусь, может, и впрямь самоходная. У такой необычной старушки и мебель может оказаться вполне себе замечательная.

Баба Керга провожает нас до калитки. Черный котяра гордо восседает на заборе. В зубах — мышь. Самая обычная мышь, откуда только взялась в Злом Лесу? Вид у кота донельзя довольный, и я его понимаю. Что ж, счастливо тебе оставаться, маленький охотник!

Выходим, и калитка скрипит, закрываясь, за нашими спинами. Что-то нам принесет новый день...

VII.

День принес ливень, сильный но, по счастью, непродолжительный. Твари Леса воды то ли не любят, то ли боятся, и какое-то время мы шли спокойно, пока жаркое летнее солнце не разогнало поганой метлой низкие тучи.

После чего началось...

Стоящее справа дерево неожиданно наклоняется в нашу сторону и выстреливает в мага длинными ветвями. Господин Излон начинает читать заклинание (хорошая реакция, молодец!) но, оказавшись спеленатым по рукам и ногам, занятие это прекращает. Медвежонок рвет с пояса топор, из рук Релли с треском вылетает ветвистая молния. Один я стою дурак-дураком, потому что знаю твердо — таких деревьев нет и быть не может. Даже в Злом Лесу.

Однако, дерево для того, чего быть не может, действует слишком активно, и приходится вмешаться. Полузадушенный маг весело болтает ногами, Релли разбрасывает чары, словно горстями горох, но на дерево это особого впечатления не производит. А вот топор Медвежонка ему не по нраву, новые ветви тянутся к брату старосты, собираясь и его спеленать.

Я включаюсь в схватку, лук здесь явно не поможет, но у меня есть еще и топор. Хороший топор, Свен-кузнец изрядный кусок души в него вложил. И заговоров всяких-разных преизрядно, не может простой топор, даже рукой мастера сработанный, так мощно рубить.

Взмах — и одна ветка отлетает в сторону. Дерево негодующе скрипит, сразу пара ветвей тянется ко мне, оставив в покое Медвежонка. Взмах-взмах, куда ветки тянешь, окаянное? Ужо тебе!

Дерево отпускает мага, я — противник более опасный. Будь оно зверем, немедленно сбежало бы, но этого созданию Леса не дано. И чего, спрашивается, лезть надо было? Делаю шаг вперед, и получаю по голове тяжелым суком. Роняю топор, который тут же накрывает выпластанный из земли корень. Весело! Что-то не хочется мне в рукопашную...

Только меня не спрашивают. Три, четыре, пять веток надежно сжимают меня в деревянных объятиях. Да так, что ребра трещат. Дерево пускает смолу от предвкушения, я ору и требую уйти на фиг. Дерево не отвечает, не умеет отвечать, но и уходить не собирается. Тоже, должно быть, не умеет. С воплем отлетает бросившийся на помощь Медвежонок, господин Излон, хрипя, тщится отползти в сторону. Напрягаю все мышцы, силясь вырваться из зеленого плена, да не тут-то было! Не знаю, что полено делает со своими пленниками, но что отпускать их не спешит, по себе вижу.

Треск, грохот, свист щепок над головой. Дерево словно взрывается изнутри, чувствую, как слабеет хватка гибких ветвей. Пожалуй, если я напрягу все силы, смогу вырваться... где-нибудь к концу дня.

Релли стоит, победно вскинув руки. Виноват, ошибся — это всего лишь часть ее колдовства. Злобное дерево падает, стараясь придавить меня напоследок, но я успеваю откатиться. Спутавшие меня ветви бессильно поникли, я сбрасываю их одну за другой.

— В этом Лесу почти невозможно колдовать, — обиженно сообщает девчонка. Я готов ее расцеловать, но пока не буду. Успеется еще.

— Хорошо сработано... ученица, — маг отряхивается, точно мокрый щенок. — А я-то начал уже полагать, что вся наша магия в этом месте бессильна.

— Не вся, — отвечает довольная собой девчонка. — Но почти.

Отчищаю куртку от липкой смолы. Получается не очень, клейкая дрянь глубоко въелась в одежду. Да уж, куртка, похоже, отжила свое. Сначала кожеед, теперь вот слюни сумасшедшего дерева. То есть, смола, конечно.

— Не слышал о таких деревьях, — подает голос Медвежонок.

— Потому что их не бывает, — поясняю я. Релли хихикает.

— А кто к тебе обниматься тогда лез?

— Да кто только не лез, — отшучиваюсь. На самом деле, я изрядно встревожен. Злой Лес в очередной раз показал, что неожиданностей может преподнести полный короб, и расслабляться нельзя даже такому бывалому охотнику, как я. Никто, собственно в этом и не сомневался, однако ж осознать, что есть твари, повадки и облик которых мне не известен, не слишком приятно.

Прослушиваю местность. Пара ногогрызов, сердцежор, бронетуша. И, кажется, еще клыкастик. Или же огнегад, не разобрать. Все довольно недалеко, и это меня слегка тревожит. Как же проложить путь, чтобы ни на кого не нарваться?

Натягиваю на лук тетиву, беру в руку пару стрел, одну обычную, вторую — огнебойную. Знаком приказываю соблюдать тишину, двигаюсь между деревьями медленно и осторожно. И так же вот медленно и осторожно упираюсь в зад клыкастика.

Тварь меня не видит, увлеченно наблюдая за сидящим в засаде сердцежором. Осторожно отступаю назад, боясь привлечь ненужное внимание. И, разумеется, наступаю на сухую ветку, которая ломается с оглушительным треском.

Сердцежор мгновенно поворачивается на звук, видит готового к прыжку клыкастика и делает попытку сбежать. Клыкастик прыгает, не слишком удачно, но успевает выстрелить пастью на длинной кишке и цапнуть жертву за заднюю лапу. Сердцежор оглушительно визжит и разворачивается, чтобы встретить врага лицом к лицу. А что ему еще остается, с подраненной лапой далеко не убежишь.

Смотреть, чем закончится поединок у меня желании нет. Тихо пячусь спиной, пока обе твари не исчезают за деревьями, а потом бегу со всех ног. Остальные следуют за мной, Релли постоянно оглядывается, ей интересно, кто победит. Лично я поставил бы на клыкастика, матерая тварь попалась, такая и двух сердцежоров заломает, не запыхавшись.

Лес, кажется, временно решил оставить нас в покое, потому как в следующий час ни одна из опасных тварей нас не потревожила. Ногогрызы не в счет, с ними играючи справилась Релли, пригвоздив неосторожную парочку ледяными иглами к стволу полусгнившего дерева. Идем быстро, пользуясь нежданной передышкой, если и дальше так пойдет, то будем на болоте задолго до темноты.

Из кустов слышится вопросительное курлыканье, Релли дергается, готовясь отразить нападение, маг разводит руки, собираясь прочесть заклинание.

— Спокойно, — говорю я. — Опасности нет.

Треск сучьев, к нам выходит тварь, отдаленно похожая на волка. Только чуть покрупнее и окрас зеленый. Наводчик, так мы ее называем. Очень полезный для охотника зверь. Обычных собак в Злой Лес и пинками не загонишь, приходится пользоваться услугами местных тварей. Наводчик — он за долю в добыче и на след наведет, зверя и выследить, и загнать поможет, и подманить, если требуется. Наводчик предлагает свои услуги охотнику, если тот их принимает, ведет его к жертве. Проблема в том, что знать ты точно не можешь, в каком качестве он тебя выбрал. Жизнь ведь такая, сегодня — охотник, а завтра, глядишь, и жертва. Порой мне кажется, что хитрая тварь подписывается на услуги и у того, и у другого. Но пользы от нее, как ни крути, немало. А двурушничество это — дело житейское. Для твари, конечно. Ей ведь заветы предков блюсти не нужно.

Сейчас услуги наводчика остаются невостребованными. Не до охоты сейчас, у нас дело другое. Тварь разочарованно курлыкает и исчезает в кустах. Пошла искать другого партнера, наверное.

— Кто это? — спрашивает маг, провожая тварь любопытным взглядом.

— Наводчик, — поясняю я.

— Мне показалось, или он хотел идти с нами?

— Он — наводчик, — нехотя поясняю я. — Наводит на добычу. Вроде собаки, только собаки ведь в Злой Лес не лезут.

— Своего рода симбионт, — задумчиво говорит господин Излон. Слово мне не знакомо, но уточнять не собираюсь. Какая мне разница, что оно значит?

Возвращается наводчик. Вот же настырный! Кружит вокруг, в его курлыканье явственно слышится нетерпение.

— Добычу нашел, — солидно басит Медвежонок. Нашел, кто бы спорил. Только не мы ли эта самая добыча? Настойчивость наводчика начинает меня раздражать. Если он снюхался, скажем, с бронетушей, дела наши плохи. Тварь вполне может опередить нас и устроить засаду в каком-нибудь удобном местечке. Возникает желание пристрелить наводчика, но этого как раз делать не следует. Звел знает как, но эти твари всегда узнают, кто виновен в смерти собрата, и с надеждой на помощь с их стороны придется расстаться навсегда. А я ведь охотник, мне порой без наводчика не обойтись.

Кидаю настырной твари кусок мяса. Принимает. Значит, на другого хищника не работает, иначе не взял бы. Наводчики, надо отдать им должное, ведут себя честно с нанимателем.

Наводчик, перекусив, пристает к нашей компании. Эх, совершенно не к месту! Он же сейчас начнет на нас загонять всякую живность, привлекая тем самым внимание опасных хищников. Есть, правда, и плюс, незамеченным теперь никто приблизиться не сможет, чутье у наводчика трудно перехвалить. Собака, даже если б ее в Злой Лес удалось затащить, с ним рядом не стояла.

— Хороший песик, — улыбается Релли, загонщик довольно курлыкает и протягивает ей недоеденный кусок мяса — угощайся, мол.

— Нет, — спасибо, — улыбается девчонка. — Ешь сам.

Загонщик улыбается во всю зубастую пасть. Релли безбоязненно треплет его по защитному гребню на холке, тварь радостно курлыкает и вроде, собирается даже лизаться. Вот чего бы я девчонке не советовал, слюна у наводчика слабоядовитая, убить не убьет, но рука распухнет нешуточно. Или рожа, если в нее лизнет.

О чем сразу же сообщаю Релли. Девушка улыбается, все попытки наводчика обслюнявить ей мордашку тут же пресекаются, вежливо, но твердо. Ученица мага своим личиком весьма дорожит, и у нее есть на то все основания.

Далее идем впятером. Наводчик крутится под ногами, временами отбегает сторону, зовет за собой. Все попытки позвать на охоту мы бессовестно игнорируем, вызывая искреннее недоумение твари. Как же так, вот же он, след добычи, и идти-то ведь недалеко, даже лап не замочим, что же вы?

В конце концов, поняв, что мы охотиться не собираемся, наводчик нас покидает. И правильно, ему работать надо. Задаром в Злом Лесу никто не кормит, да и не только в нем, если разобраться.

Релли искренне огорчается. По-моему, она уже примеряла наводчика на роль домашней зверушки. Вроде козы.

— Ну что же ты. Песик!

Песик, значит. Никак не коза. А что этот, с позволения сказать, песик за один укус руку отхряпать может, это она понимает? А что его укус жертву среднего веса, вроде человека, на пару часов неподвижной делает, догадывается? Да возьми кто такого вот "песика" домой, с домашней живностью тут же расстаться придется!

— Очень интересный зверь, — говорит господин маг задумчиво. — Знаешь ли, охотник, а ведь он умеет сканировать. Так же, как и ты.

Надо же! А я полагал, что у него просто чутье такое замечательное. Что ж, теперь понятно, как наводчик добычу наводит, но мне это ровным счетом ничего не дает в практическом плане.

— Надо было его с собой взять, — сокрушается девушка. — Магическому зверю самое место в Академии!

— Да, студентов ему надолго хватит, — ворчливо соглашается маг. — Какая ни есть, а экономия.

Релли смеется. Звонко и заразительно, мои губы сами собой раздвигаются в усмешке. Да такие студенты, как она, сами любую тварь слопают, и ушей не оставят. Еще и добавки попросят.

Из кустов выстреливает длинный язык и хватает господина Излона за ногу. Маг вопит от неожиданности, выстреливает из вытянутой руки зелеными иглами. Интересно, а я ведь понимаю, как он это делает! Цепляет дурь и вливает ее в заклинание. Мы так тоже умеем, только не в чары его убийственные, а в заговоры, наговоры и приговоры. Девки еще в привороты, отвороты и повороты. Мужики такой ерундой не занимаются.

— Не бойся, он безобидный, — говорит Медвежонок и ловко наступает на скользкий язык.

Для человека — вполне себе безобидный. А вот для мелкой твари, с кошку размером, очень даже обидный. Слизнет, поминай как звали. Может, оттого кошки в Злой Лес и не суются?

Язык поспешно убирается. Маг, недовольно бурча, отряхивает одежду, грозит кулаком спешащему прочь языкасту. Тварь заметно прихрамывает, заклинание господина Излона, хоть и нацеленное из рук вон плохо, цели все же достигло. Отчасти. Языкаст недовольно взрыкивает, на ходу облизывает рану. Наверное, если сказать магу, как они с тварью сейчас похожи, обидится. Потому лучше промолчу.

А вот господин Излон молчать не собирается. Замысловато маги ругаться умеют! Вот, скажите на милость, что это такое — отродье пассивного некрофила? Нет, мне понятно, что он по тварюгиной маме телегой проехался, но вот как именно?

Огнегада замечаю раньше, чем он меня. Тварь затаилась в кустах, почти слилась с ними, так что, можно списать на везение. Или же на предчувствие, не случайно же я именно эти кусты так тщательно осматривал? Как бы то ни было, зеленый в черную волну хвост огнегада я замечаю и, не задумываясь, выпускаю стрелу. Обычную, без огнебоя.

Наповал. Огнегад даже не шевелится, не корчится в предсмертных судорогах. Подхожу, аккуратно вырезаю стрелу. Сколько добычи оставлять приходится, такую шкурку в городе кожевники с руками оторвут! На дамские сапоги или на пояса, да мало ли куда! Но — некогда. Придется городским модницам ходить в обносках, ничего, пусть терпят.

— Знакомый дракончик, — говорит Релли, слегка пиная мертвую гадину носком сапога. Вот с виду неудобная же обувь, однако по лесу девчонка ходит быстро, и ноги, кажется, не сбивает. Умеют в столице вещи делать, ничего не скажешь. Не то что в нашей глухомани, здесь если удобно, то некрасиво, а если уж красиво, то лучше эту вещь и не надевать вовсе, носить невозможно.

— Это огнегад, — говорит Медвежонок. Я мог бы тоже поправить, но зачем? Девушкам романтика нужна, а какая романтика в огнегаде? Вот в драконе ее хоть отбавляй, сокровища, похищенные принцессы, отважные рыцари и прочая ерунда. Пусть воображает себя героиней сказки, не отнимать же у ребенка игрушку.

В кустах шуршание. Мертвый огнегад для кого-то оказался настолько привлекателен, что этот "кто-то" решил даже игнорировать нашу компанию. Ладно, трупоед, за добычу с тобой драться не станем. Радуйся, и хорошего тебе аппетита.

— Идем, — говорю я.

Деревья становятся все реже, а воздух быть свежим и чистым перестает. Кажется, мы все-таки дошли до болота.

VIII.

Клыкастик вылетает неожиданно, будто только нас и ждал. А может, и впрямь ждал, с него станется. Не успеваю натянуть лук, потому роняю его на землю, вскидываю руки и скороговоркой шепчу заговор. Тварь сносит в сторону, она успевает выстрелить зубастой пастью в господина мага, но тот тоже не лыком шит. С посоха срывается голубая искра, разлетаются во все стороны зубы. Тварь ошалело мотает головой, высовывает язык, оценивающе смотрит на нас. Я стою с натянутым уже луком, господин маг готов повторить трюк с посохом, Медвеженок с тяжелым топором тоже в стороне оставаться не собирается. Тварь поджимает хвост и с треском исчезает в лесу.

— Отбились, — говорит Медвежонок удивленно. Я его понимаю, не часто клыкастик отступает перед кем бы то ни было.

— А ты не прост, охотник, — господин маг смотрит пристально, будто желает заглянуть внутрь меня. — Кто научил тебя этому заклинанию?

— Отец, — нехотя бросаю я и отворачиваюсь.

Маг замолкает, идет рядом, словно обдумывая новый вопрос. Впереди замечаю блеск воды, вот и болото. Удваиваю осторожность, у воды порой такое встречается... Само болото тоже совсем не подарок, но те твари, что приходят к вонючей жиже позагорать, пожалуй, поопаснее будут.

Останавливаюсь резко, Релли продолжает идти вперед, и мне приходится схватить ее за плечо. Сюрприз! Впереди зеленеет узкая полоска нож-травы, как раз напротив отмеченной вехами гати. Хватаю свободной рукой мага, которому ноги, кажется, не нужны. Нет, ну что за незадача, ведь пришли почти! Придется обходить... а куда? Справа нож-трава прямиком до самого болота растет, а слева изрядный обрыв, и в него мне лезть ну, никак не хочется. Что-то там нехорошее, я бы даже сказал, страшное. Спешно прослушиваю — ничегошеньки, но лезть туда я все равно нипочем не соглашусь.

Ну, и что теперь делать прикажите?

— Случилось что? — Релли напряжена, глазами опасливо зыркает по сторонам. Не туда смотришь, девочка! Под ноги смотреть надо, под ноги!

— Случилось, — говорю. — Нож-трава, не видишь разве?

Смотрит под ноги. Вот, другое дело, а то все звезды считаете. Одно слово — маги!

— Не вижу проблемы, — говорит.

— Тогда бери косу и коси, — ухмыляюсь я. Яростно сверкает на меня карими глазами, высокомерно улыбается.

— Косарь из меня плохой. Попробуем по другому.

И не успел я сказать, что "по-другому" в столице пробовать будет, как мои ноги отрываются от земли, и я начинаю медленный полет над полоской нож-травы. Страшно, аж дух захватывает. Первый раз лечу ведь, и всецело в чужой власти. А ну, как отпустит случайно, сапоги у меня, конечно, выдержат, а если на ногах не устою? Нож-трава даже железо режет, а я ведь далеко не такой прочный, как поделки кузнеца нашего.

Однако ж, девчонка свое дело знает. Протаскивает меня над травой и аккуратно опускает прямо в болото. Хорошо еще, топь дальше, вот весело бы было! Оборачиваюсь, чтобы погрозить ей кулаком, и едва успеваю поймать Медвежонка, размахивающего руками и ногами. Молча, чтобы местную живность не привлекать.

— Прилетел? — спрашиваю.

— Угу, — говорит Медвежонок, утверждаясь на ногах. И сразу за топор, чтоб под рукой был. В полете не стал вытаскивать, не иначе, потерять побоялся.

Над нож-травой неторопливо летят господин Излон и его ученица. Да еще и беседуют о чем-то на лету. И не видят того, что пикирует на них сверху.

А вы как думали, в Злом Лесу ничего опасного не летает? Верно, не летает, но не потому, что не водится, просто деревья мешают. О такие крылья порвать на ленточки — как сморкнуться раз.

Крылоклюв — еще не самая опасная тварь из летающих. Что в нем такого особенного? Да ничего, только крылья да клюв. Крылья, более острые по краям, чем мой нож (старый нож, прошу заметить. Новый — вообще чудо кузнечного ремесла) и клювище, в который легко влезут пара куриц и петух, да не просто влезут, а еще и цыплят сплодить смогут. Если, конечно, крылоклюв не сглотнет раньше.

Руки сами собой натягивают лук. Мечусь в крыло, голову и не видно почти за огромным клювом, а в крыло промахнуться трудно, они у твари просто огромные. Однако, умудряюсь выстрелить мимо, спасибо Медвежонку, вовремя толкнувшему меня под локоть. Нечаянно, конечно, просто на узкой гати особо не развернешься.

Чародеи наши углядели, наконец, опасность и дружно разошлись в стороны. Господин Излон выстреливает огромной сосулькой, которая тоже цели не находит. А вот Релли на высоте, ловко набрасывает зеленую паутину на крылоклюва. Заклятие стягивает твари крылья, крылоклюв верещит и падает с громким плеском в болото. Ошарашенная лягушка выпрыгивает из воды на лист кувшинки, в выпученных глазах вопрос — ЧТО ЭТО БЫЛО?

— Обед подан, — говорю я ей, и зеленая, довольно квакнув, исчезает в болоте. Что ж, кушать всякий хочет, приятного тебе аппетита. Кстати, лягушкам местным тоже лучше на обед не попадаться.

— Ничего себе воробьи тут у вас, — говорит весело маг, приземляясь рядом со мной. Само собой, он тут же уходит по колено в воду.

Зато Релли ловко спрыгивает на гать. Вода ей по щиколотку, будто девчонка совсем ничего и не весит. То ли магия, то ли изящество природное, сродни эльфийскому. Те тоже по болоту скользят, как пауки-водомерки.

— Одолжи-ка шест, — говорю магу. Тот шипит, как недодавленная гадюка.

— Это посох, неуч! Только чистые руки...

— У меня как раз чистые, — демонстративно вытираю руки о штаны. Ох, да я же их в болоте изгваздал! — А не дашь посох, все тут и утопнем. Ты же, уважаемый, не дал мне времени нормальный шест срезать, со своими штучками магическими.

Тут мне в голову приходит умная мысль насчет магических штучек.

— Или давай по другому, вы поднимаете нас над водой и сами с нами летите.

— Это исключено, — категорически заявляет маг.

— Слишком велики потери энергии, — кивает Релли.

Стало быть, с халявой не вышло. Тогда нечего и церемониться.

— Тогда твой шест, господин маг, мне просто необходим. Не то здесь место, чтобы в болоте купаться.

Господин Излон, недовольно ворча, отдает мне посох.

— Не понимаю, — не понимает он, — Зачем прощупывать дно, если вешки имеются?

— Кто знает, когда их ставили? — объясняю я. — Болото за это время могло и измениться. Тут все постоянно меняется.

Иду первым, не обращая внимания на ворчание мага. Немного тяготит одна мысль — если нападет кто, я ведь посох брошу. Кто за ним в болото нырять станет, интересно?

— Потеряешь — в лягушку превращу, — негромко говорит господин Излон, и я ему верю. Одно радует — на болоте лягушкам раздолье...

Релли смеется.

— Помню, как один не слишком умелый маг превратил человека в лягушку, — хитрый взгляд на насупившегося господина Излона.

— И что здесь смешного? — любопытствует Медвежонок.

— Лягушка получилась в рост человека, — хохочет девушка.

Лично я в этом ничего смешного не вижу. Страшно это, когда такое чудовище на тебя из болота выпрыгнет. И еще — какие ж комары должны быть, чтобы ему с голоду не подохнуть?

Вода противно хлюпает под сапогами, посох норовит вытянуть побольше болотной тины. Не нравится мне это место, даже Злой Лес как-то ближе, его я как-то успел уже изучить и привыкнуть даже. Болотная трава противно шуршит под сапогами, запах такой, что и медведя стошнит. А может и уже, откуда-то ведь этот запах берется?

Иду первым, орудуя посохом, как заправский маг. Релли идет за мной, ступает след в след, будто на болоте и родилась. Впрочем, что я о ней вообще знаю, может, так и есть? Господин Излон недовольно ворчит, то ли вода в сапоги залилась, то ли просто без посоха неуютно. Медвежонок... ну что сказать, не место медведю в болоте. По лесу ходит хорошо, а здесь всех лягушек распугал. Правда, тварей покрупнее, кажется, тоже.

А вот и не всех. Болотная вода слева неожиданно начинает чернеть. Постепенно так, если не следить, можно ничего и не заметить вовсе. Рукохват, он ведь не только в лесу живет, на болоте этих тварей тоже предостаточно. Отличаются немного от лесных, никто не спорит, но по сути — один редис разница.

Тот, что живет в болоте, перед атакой выпускает черную жижу, чтобы скрыть свое местонахождение. Дурной он, вот что я вам скажу, не соображает, что жижей этой сам себя и выдает. Или просто не может по-другому, не знаю уж.

— Что-то случилось? — спрашивает встревожено Релли. Вместо ответа сую ей посох.

— Отдай наставнику. И приготовьтесь сейчас начнется.

— Что... — начинает спрашивать Релли, и в этот миг стрела срывается с тетивы. Непростая стрела, с ледяным заговором. Вот для такого случая я ее как раз и берег, будто чувствовал.

Массивные щупальца бьют по воде с такой силой, что нас чуть не смывает волной. Мгновения растерянности, которые могли бы стать для нас роковыми. Но тварь тоже занята — переваривает стрелу, вдобавок, некоторые щупальца вморожены в ставшую льдом воду, что подвижности чудовищу отнюдь не добавляет. И все же, опасность еще отнюдь не миновала, и действовать надо быстро.

Достаю новую стрелу — и тут сильный удар щупальца сбивает меня в болото. Снова лечу, как под действием чар, только не так далеко, да и приземление пожестче. По счастью, лук умудряюсь не выронить, куда ж мне без него, первая же тварь загрызет. Падаю в вонючую жижу, зажмурив глаза, вяло барахтаюсь. Вяло — потому что в себя не пришел, рукохват врезал от души, не поскупился. Пытаюсь нащупать ногой дно — дна нету. Тварь зашвырнула меня слишком далеко от гати, и глубина здесь преизрядная.

Не паниковать! Изворачиваясь всем телом, убираю лук в чехол. Сейчас в бою от меня все равно проку мало, каждый выстрел будет меня загонять все глубже в трясину. Надо бы, конечно, тетиву снять, да и сам лук протереть — только это все потом. Если выберусь. А если нет — на кой мне тогда и лук, и тетива на нем?

Осторожно смещаюсь в сторону гати, где вовсю кипит бой. Толком не видно, но что-то то полыхает огнем, то шипит, как испуганная кошка, то Медвежонок матерится. Один я тут барахтаюсь, как муха в патоке. Или лучше пчела, так для самолюбия приятнее.

Многие трясины боятся, считают, что попасть туда — верная гибель. Чушь это все. Из болота вполне можно выбраться. Главное — не утонуть. Что я сейчас и попытаюсь сделать. Шевелиться категорически не рекомендуется — засосет трясина. Но и на месте оставаться не стоит — все равно засосет. Так что же делать тогда, позвольте спросить?

А что-то предпринимать надо, меня и так уже засосало повыше колен. По шею уйду — поздно дергаться может. Наши все заняты, рукохват тоже вряд ли подаст щупальце помощи. А если и подаст, то крепко подумать еще стоит, что лучше, в болоте утонуть, или обедом поработать. И выбирать между гнилыми помидорами желания никакого не наблюдается.

Посему вытаскиваю лук, вытираю его рукавом, пробую тетиву. Намокла, ослабла и вообще проще выбросить, чем использовать, но на один выстрел хватит. Тем более, мне ее сильно натягивать и не надо.

Достаю стрелу ледяного боя. Вот уж, воистину, не зря трудился, заговор накладывая! Если уж эта задумка не поможет, кричи пропало.

Стреляю, стрела летит недалеко, втыкается рядом с листом кувшинки, на который тут же запрыгивает любопытная лягушка. Не трожь стрелу, дура, нашла, понимаешь, царевича! Лучше прыгай со всех лап, не оборачиваясь, пока не началось...

Поздно. Началось. От стрелы во все стороны побежали ледяные дорожки, становясь с каждым мигом все крепче. Лягушка собралась было квакнуть, да так и замерла с открытым ртом. А ты что думала, милая, ледяной бой — не шутка, и покрупнее тварей валит, как дровосек березу. Так и застыла квакушка на ледяном островке, к которому я и ползу, потихоньку погружаясь в трясину. Наверное, надо было ближе стрелять, да только если ближе, до гати не допрыгнуть. Стало быть, пришлось бы тратить последнюю стрелу ледяного боя, а ну, как пригодится еще? Лучше сейчас сэкономить, чтоб потом локти себе не кусать. Тем более, в болотной жиже измазанные.

Добираюсь до островка, уже по плечи уйдя в трясину. Был даже момент, когда запаниковал, собрался было последнюю стрелу потратить. Думал, не доползу, не успею. Сейчас-то уже не выстрелишь, попробуешь лук достать — с головой уйдешь, а тогда еще можно было.

Однако, дополз. Высвобождаю рывком обе руки из болотного плена, уходя с головой в трясину, вслепую нащупываю край льда, цепляюсь, подтягиваю тело. Лед трещит, но держит, крепкий, зараза! Хороший заговор я на стрелу наложил, как тут себя не похвалить. Пальцы сразу же сводит от холода, не забывайте, лед-то не простой, но я терплю, втягиваю себя на островок. Скорее на ноги, и с островка на гать одним прыжком...

Не тут-то было. Даже встать не могу, я ведь весь мокрый, а островок ледяной. Руки разъезжаются, ноги разъезжаются. Как только залезть умудрился, ума не приложу. Впрочем, жить захочешь — еще и не то сможешь.

Распластавшись на льду, достаю нож и принимаюсь кромсать гладкую поверхность. Надо торопиться, пока небольшой островок не расплылся под ногами, заговор не так уж долго и держится. Продольные и поперечные полосы бороздят лед, рискую подняться на ноги вторично. На этот раз получается, ноги скользят, но не разъезжаются. Встаю, бросаю под ноги запасной мешок, разбегаюсь и прыгаю. Вода хлюпает в сапогах и вообще во всей одежде, прыжок получается неуклюжим, но до гати я все же добираюсь. Как раз вовремя, чтобы принять участие в развязке.

Стрела срывается с лука, тетива лопается, чувствительно ударив меня по пальцам. Тварь большей частью вылезла из-под воды, так что тратить на нее ледяной бой нет смысла. Огненным обойдется.

Тварь раскрывает изрядных размеров пасть, куда моя стрела благополучно и влетает. Выстрел получился так себе, тетива подвела, но огнебой — он огнебой и есть. А вот не надо пасть разевать, так бы только шкуру опалило, выстрел-то паршивый получился. Но заговор сработал, да так, что от твари ошметки полетели. И одновременно господин Излон что-то сотворил такое, что рукохвата частично вдавило в землю. А частично — в болото.

Щупальца еще шевелятся вяло, но с тварью покончено. Без опаски подхожу к рукохвату. Если у тебя половина башки оторвано — угрожать кому бы то ни было сложно.

— Как оно называется? — с любопытством спрашивает Релли. Страха в ее голосе нет, словно каждый день с подобным сталкивается. Отважная девушка, уважаю.

— Болотный рукохват, — говорю я, доставая нож. Вот сейчас и посмотрим, правда ли то, что старики о болотных рукохватах сказывают, или самая, что ни на есть, брехня.

Нож скользит по шкуре чудовища, со второй попытки я все-таки вскрываю гортань. Брызжет кровь, почти такая же, как человеческая по цвету, и все же чуть отличающаяся оттенком. Тварь воняет болотом, в другое время близко бы не подошел, но сейчас не уверен даже, от кого запах сильнее.

С трудом вскрываю зоб, погружаю туда руку почти по локоть. Ну-ка, посмотрим... кажется, нащупал. Рывком вытаскиваю сжатый кулак.

— Гадость, — говорит Релли, с отвращением глядя на меня. Могу ее понять, весь в крови, в грязи, да еще и воняю, как отхожее место. Наклоняюсь, споласкиваю руку, не разжимая кулак. Протягиваю ей руку, раскрывая ладонь...

Нет, не соврали старики. Вот он, болотный жемчуг, серо-зеленый, как само болото, таинственно переливающийся в лучах летнего солнца.

— Прелесть какая! — восхищенно ахает девушка, любуясь жемчужинами. Их ровно четыре, и они действительно прекрасны.

— Крупные какие, — уважительно говорит господин маг. — Вот, значит, как добывают болотный жемчуг. Любопытно...

— Держи, — я протягиваю жемчужины Релли.

— Ты что! Они же страшно дорогие! Я не могу их взять, — она отступает на шаг, поскальзывается и едва не падает в болотную жижу.

— Вы, молодой человек, представляете, сколько они стоят? — вторит ей маг. — Да за любую из них можно купить всю вашу деревню вместе с жителями! А также три соседних!

— А зачем мне деревня? — удивляюсь я. Интересно, все столичные такие дурные, или только маги? Деревню купить, эко выдумал! Да кто ж мне ее продаст, деревню, тем более, за какую-то побрякушку? — Держи, говорю! Сейчас вот обижусь, и в болоте искупаю!

Маг начинает хохотать, Релли тоже улыбается.

— Давай по-другому, — говорит. — Жемчужин четыре, и нас как раз четверо. Каждый возьмет по одной — это справедливо?

— Справедливо, — соглашаюсь я. В самом деле, если делить, то на четверых. Другое дело, что не собирался я делить, подарок хотел сделать.

Релли счастливо улыбается, прячет жемчужину. Делает ручкой — и туша рукохвата исчезает в болоте, забрызгав нас с ног до головы. Ничего себе, и маг еще что-то болтал о моих способностях! Если у него ученица такая, что же он сам учудить может?

Маг пинает ногой лежащее поперек гати щупальце. А вот это он зря — тварь-то мертва, а вот конечности ее этого еще не поняли. Без башки телу тяжело что-либо понять. Щупальце радостно сжимается, стаскивая господина Излона в болото. Маг вопит, отбивается посохом и ругается. Потом, видя, что все это помогает мало, произносит заклинание. Маленькая молния бьет в щупальце, то поспешно отдергивается. Маг грозит посохом мертвой твари и с изрядным трудом покидает ставшее таким родным и близким болото. Релли хихикает, да и Медвежонок подозрительно похрюкивает. Подозрительно, потому что на свинью ничуть не похож, разве что такой же грязный.

— Зар-раза! — с чувством говорит маг и от души пинает щупальце. Кажется, купание в болоте ему понравилось...

Вытаскиваем из трясины господина Излона и продолжаем путь. Маг осторожно обходит вяло подрагивающие щупальца, опасаясь даже слегка их задеть. Попутно стряхивает с себя пиявок, достает из-за пазухи лягушку и бросает ее в болото.

— Поторопиться надо, — говорю. — Сейчас все окрестные твари кровь учуят, такое начнется...

Маг ворчит, но ходу прибавляет. Отбираю у него посох, снова прощупываю дно. Так и есть — гать петляет, уходит в сторону, а потом и вовсе обрывается. Прыгаем по болотным кочкам. Прыгаем до тех пор, пока одна из них не поднимается во весь рост, оказавшись самым, что ни на есть, эльфом.

IX.

Вообще-то, эльфы не под каждой кочкой водятся. И даже не на каждом болоте. Собственно, на болотах они вообще не живут, как правило. Но Эльфийское болото — исключение. Когда-то, еще до Огненного Потопа, здесь был лес. Могучие деревья задумчиво шелестели зелеными кронами, беспечно щебетали птицы, безбоязненно бродили олени и прочая полезная живность. В эльфийском королевстве всякая живая тварь чувствовала себя в безопасности, а вот охотников, напротив, там не привечали. Сами эльфы никогда в жизни не охотились, хотя об их умении стрелять из лука до сих пор легенды ходят. Запреты у них такие — не лишать жизни живое и неразумное, если само не нападет. И живое разумное, по возможности, тоже, если оно не слишком надоедливо и не охотник вдобавок.

Когда по земле прокатился Огненный Потоп, эльфы умудрились уцелеть. Не все, понятно, и не большинство даже, но все равно изрядно осталось. Лес их защитил, потому как не простой этот лес был, а волшебный, и эльфы с ним одно целое составляли.

Только вот, за Огненным Потопом беды наползли разные. Сама земля менялась, где были горы — стали моря, где были моря — стали равнины, где были равнины — пришли гоблины и вообще ничего не стало. Так и с эльфийским лесом вышло, по большей части он уцелел, но земля опустилась, и лес ушел под воду. А частью преобразился, став Злым Лесом.

И получилось, что уйти эльфы отсюда не могут, пока Великое Древо живо (видел я это их Древо, дуб как дуб, только большой. До сих пор из воды верхушка торчит, над болотом возвышается), не могут бросить то, что осталось от их Леса на произвол судьбы. А Древо — оно ведь бессмертное, да вдобавок волшебное, то есть, сгниет не быстро, мои правнуки точно не дождутся, если таковые у меня будут. Погибло бы, эльфы могли бы росток взять, да новое Древо вырастить, в более приятной для жизни местности, а пока не умрет — нельзя. Древо же выглядит так, что и бессмертных эльфов переживет с легкостью.

Так вот и вышло, что остались эльфы на болоте. То есть, оно болотом не сразу стало, сначала озеро было, потом заросло всякой дрянью. Многие померли, потому как раньше Лес сам все потребное давал, только руку протяни, а теперь и на том спасибо, что последнее не отбирает.

Так с голоду и перемерли многие, потому как охотиться им нельзя, а земледелию они не обучены, да и то сказать — какое на болоте земледелие? Со временем приспособились, живут дарами болота, да Злого Леса (твари их отчего-то не трогают), а по зиме к людям идут, попрошайничать. Иногда торгуют, эльфы ведь искусники известные, коли с деревом работать — лучше умельцев не сыщешь. Кому избу справят, кому лодку смастерят, а кому и лук. Только они ведь на века делают, оттого и спрос в окрестных деревнях на их услуги небольшой, а дальше уйти нельзя им, Древо не велит.

Да еще гоблины по соседству обитают. Раньше, до потопа Огненного, жили они в горных пещерах, и наружу носа не высовывали. Ну, а потом горы стали морями... В морях гоблины обитать категорически не пожелали, вот и пришлось им, бедолагам, переселяться. А поскольку ума у них немного, выбрали для обитания Злой Лес. Правда, живут они в безопасных местах, куда твари не часто суются, но все равно, тяжело им живется. Ненавидят они все, что движется, а эльфов пуще всего. Или нет, пуще всего котгоблинов, а потом уже эльфов. Даже в плен не берут, коли оказия подвернется.

Котгоблины — это загадка природы. Все (в том числе и эльфы) утверждают, что до Потопа никаких котгоблинов и в помине не было. А потом вдруг взялись откуда-то. С виду они — ну, чисто гоблины, только уши кошачьи, острые (отсюда и название). Практически как у эльфов. А если еще вспомнить, что женщин у эльфов после Потопа немного выжило, то... Улавливаете мою мысль?

Так вот, любой эльф, который подобную мысль уловит, тут же даст по роже собеседнику. А потом вежливо объяснит, за что. Эльфы, хоть и живут в болоте, галантных манер не утратили.

Гоблины, однако, в этом вопросе со мной были солидарны. Своих родичей люто ненавидели, эльфийскими ублюдками обзывали. Котгоблины к эльфам относились с благоговением, а вот гоблинам платили той же монетой, разоряя деревни и устраивая засады. В плен врагов ни те, ни другие не брали, при том, что людей порой захватывали и, случалось даже, отпускали на свободу. Меня, к примеру, отпустили. Хотя и не сразу.

Эльф, как и большинство его собратьев, оказался тощим и изможденным. Не успел еще отъесться после суровой зимы и голодной весны. Их все еще прилично осталось, эльфов, чтобы на болоте прокормиться без охоты. Хорошо еще, рыбой не брезгуют, иначе передохли бы совсем.

В руках у него приличных размеров рыбина. Ох ты, а я и внимания не обратил, что вонючая болотная жижа сменилась чистой водой! Мы, оказывается, уже почти вплотную подошли к селению эльфов, сами того не заметив. Здесь некогда было сердце их Леса, и воду они умудряются до сих пор держать чистой, не подпуская болото. Здесь же они занимаются рыбоводством. То есть, разводят рыбу, ловят, а потом и едят вдобавок. С гарниром из желудей Древа.

— Эльф! — радостно восклицает Релли. — Настоящий эльф! Я их раньше только на гравюрах видела!

— Я тоже, — сознается господин Излон. — Только там они были женского пола... и без одежды совсем.

— Что вы делаете на нашей земле? — сурово вопрошает настоящий эльф, пытаясь удержать в руках скользкую рыбину. Я ухмыляюсь, выразительно смотрю под ноги.

— На вашей воде, так будет точнее, — говорю ему. Кажется, его Нубом зовут. То есть, это я так его называю, потому как настоящее эльфийское имя человек произнести не в состоянии. Либо язык сломает, либо мозги вывихнет.

Эльф пожимает плечами, таращится на меня огромными глазами. Мне становится не по себе. Никак не могу привыкнуть, что глаза могут быть такими.

— Как скажешь, Охотник, — говорит он. — Итак, что вы делаете на нашей воде?

— Мы идем в Руину, — вмешивается господин Излон. Глаза выпячиваются на его персону, оставляя меня в покое. Маг поеживается, отводит взгляд. Неуютно, да, а нечего вылезать было.

— Маг? — вопрошает Нуб. Магов эльфы не любят. Огненный Потоп ведь они и устроили, чародеи-то. Пусть давно померли, и королевства их песком рассыпались, у эльфов память долгая.

— Маг, — покаянно говорит господин Излон. Похоже, он и сам уже не понимает, как его угораздило в чародеи податься.

— Плохо, — осуждающе говорит эльф. — А знаешь ли ты, что в наши владения магам вход запрещен под угрозой штрафа?

И добавляет после паузы:

— Штраф — стрела в глаз.

Релли беспомощно смотрит на меня. Я ухмыляюсь. Не скажу, что я понимаю эльфов, однако стрелять он не будет, а пускать ли нас на болото — решать не ему.

— И наши трупы осквернят Священное болото?

— Лес, — строго поправляет эльф. — Священный Лес. Ты прав, Охотник, на это святотатство никто из нас не пойдет. Но не думай, что нам не по силам сделать чью-то короткую жизнь не слишком приятной.

Вот так. "Не думай", "не по силам", "не слишком приятной". Можно ведь проще сказать — если что, таких гадостей наделаем, сами утопиться захотите. Так нет же, надо завернуть подлиннее да понепонятнее. Таковы уж они, эльфы, медом не корми, дай языком повертеть.

— Понял, понял, — с трудом удерживаясь от смеха глядя на то, что эльф, несомненно, считает зловещей ухмылкой. Уж лучше б рожу пнем держал, как у них принято, было бы куда страшнее. Мимика эльфам с трудом дается, особенно, когда пытаются изображать то, что не чувствуют вовсе. Старшим еще более-менее, опыт, как-никак присутствует, а вот таким росткам молодым (по эльфийским меркам) лучше и не пытаться. — Ох, и страшен ты, братец! Не даром у нас говорят — эльфу болото не переходи.

"Братец" растерянно хмурит тонкие брови, сверкает огромными глазами, подозревая насмешку.

— Меду хочешь? — внезапно спрашивает Медвежонок. Сам-то он до сладкого ох, охоч, да и эльфы сплошь сладкоежки.

— А есть? — лицо рыболова вдруг просияло настоящим эльфийским счастьем, даже глазам больно стало.

— Имеется малость, — солидно говорит Медвежонок, лезет в сумку, достает внушительную глиняную крынку, откупоривает. В воздухе немедленно разливается аромат свежего меда, ноздри эльфийского носа голодно шевелятся.

— Если это не будет большой дерзостью с моей стороны, — осторожно говорит он. — С удовольствием отведаю.

И почти вырывает крынку из рук Медвежонка. Релли сочувственно вздыхает, жалко ей эльфа. Совсем оголодал парнишка, такому бы мяса ломоть горячего, да не едят вот они мяса.

А Медвежонок заслужил хорошую трепку. Виданное ли дело — в Злой Лес мед тащить! Совсем думать разучился, там же пчелы! Неправильные пчелы, которые мед совсем не делают, зато очень его любят. По привычке, наверное, пчелы все-таки, хоть и неправильные совсем. Мелкие, вроде, насекомые, а ведь пострашнее какого-нибудь огнеплюя будут. Роем налетят — от человека только сапоги останутся, да и то если сделаны на совесть. Видел я этот рой однажды, едва ноги унес. Месяц потом лечился, как выжил — до сих пор не понимаю. Любят меня боги за что-то, иначе и не объяснишь.

Перемазанная медом мордашка эльфа лучится счастьем. Чай, не каждый день такое лакомство пробует. Тревожно оглядываюсь по сторонам, пчел не видно. До Леса прилично, может, и не учуют. Да что это я, не тронут они эльфа, скорее, уж нас сожрут. Хм, хорошо все-таки, что до Леса далеко...

— Добро пожаловать в Священный лес, — говорит Нуб, возвращая крынку хозяину. — Будьте моим гостями, сегодня ведь праздник!

— Какой? — тут же спрашивает Релли.

— Праздник Первого Урожая, — отвечает эльф.

Да, действительно. Они же тут три урожая в год снимают, с тех деревьев, что после Потопа остались. Будь их побольше, жили бы припеваючи, три урожая кого хочешь на ноги поставят. Только вот, молодые деревца на болоте не приживаются, а старые хоть и обладают прочностью изрядной, а все же потихоньку подгнивают. Скоро ни одного не останется. Лет через семьсот-восемьсот. Из эльфов может кто и доживет, а вот я этого точно не увижу. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

По болоту идем споро, без задержек и остановок. Кстати, не раз замечал, что в компании эльфа дорога сама под ноги стелется, а время будто замедляется. Не знаю, в чем дело, то ли колдовство какое, то ли лес и впрямь их род привечает. Да и болото, если уж на то пошло.

Вот и теперь — трех часов не прошло, как показались эльфийские жилища. Уж не знаю даже, как их и назвать — не изба, точно, не хижина, не шалаш — что-то этакое причудливое на сваях. Потому как по-другому не получается, болото все-таки, попробуй избу поставь, по колено в воде жить будешь.

Из туманной дымки возникает громада Великого Древа. Не знаю уж, почему, но увидеть его можно только вблизи. Таится оно, что ли, от чужих глаз?

Релли восхищенно охает, маг выпускает из рук посох, который немедленно отправляется исследовать болото. Впрочем, господин Излон тут же протягивает руку, и недовольная реликвия с неохотой возвращается к владельцу. И правильно, нечего деревяшке здешних рыб пугать. Эльфы и так худющее, а ежели еще рыба уйдет, вообще передохнуть могут. Ирония судьбы — бессмертные мудрые могущественные существа, умирающие от того, что нечего есть. Жалко их, бедных...

— Великое Древо, — благоговейно шепчет Релли. Эльф снисходительно кивает, великое, дескать, ага, любуйтесь, смертные.

— Сегодня мой народ будет праздновать, веселиться и водить хороводы вокруг Древа, — солидно говорит он.

Хороводы? Не могу сдержать смешок, Нуб косится неодобрительно, но выговаривать не решается. Эльфам мой зловредный характер известен давно, задирать уже не пытаются. В ругани им с людьми не тягаться, а вот если до драки дойдет, у меня шансов не будет — бегают ушастые куда быстрее

— А не потонете? — говорю. — Тут же болото кругом!

— Эльфы, — Нуб становится в позу. — Не тонут!

— И в огне не горят, — соглашаюсь. — Потому как на болотах ваших огонь нипочем не разведешь.

Нуб обиженно замолкает. Релли и господин Излон укоризненно смотрят на меня, почто, мол, мальчишку обижаешь? Становится стыдно, не так, чтоб сильно, но тем не менее. Ну, виноват я разве, что он шуток не понимает? Что, кстати, совсем для эльфов нетипично. Может, молодой еще просто, лет через сто начнут его юмору обучать, и станет Нуб таким же, как прочие его собратья — веселым и смешливым.

— На плотах танцевать будут, — решает все же ответить эльф. Мол, обижаться на этих смертных — себя не уважать. На обиженных, вдобавок, воду возят... а тут ее — целое нетронутое болото.

— Интересно, — говорю я, представляя себе эту картину. Пожалуй, посмотреть стоит, зрелище то еще должно быть. Эх, погубит меня когда-нибудь любопытство, если его сначала само не съедят.

— За посмотр денег не берут? — интересуюсь на всякий случай. Эльф смотрит озадаченно, то ли забыл, что такое деньги, то ли и вовсе этого не знал.

— У Старейшин спрошу, — осторожно отвечает он.

Х.

Ворот и изгороди в эльфийском селении, разумеется, нет, а вот охрана имеется. Четыре амбала преграждают нам путь, причем каждый выше меня на две головы, а ведь выше меня в деревне только Рок, сын мельника, да Мельсиф. Про худосочных эльфов вообще молчу, двоих сложи, такого не получишь.

Стражи. Так их называют ушастые, и мне сомнительно, что они с эльфами в родстве, хоть бы и в самом отдаленном. Металлические доспехи, закрытые шлемы, на поясе мечи, один слева, другой, соответственно, справа. Кстати, оружие обнажить охрана не позаботилась, то ли поняли, что не враги перед ними, то ли в конец обленились.

Релли с восторгом разглядывает Стражей, господин Излон— с опаской. Стражи тоже не обделяют нас вниманием, прикидывают, представляем ли мы угрозу. Нехотя кивают и расступаются, давая дорогу. В самом деле, разве кто из нас может представлять опасность для эльфов? Разве что Медвежонок, тот вполне способен в одно лицо сожрать все запасы продуктов, обрекая и без того не вполне сытый народ на медленную голодную смерть.

— Приветствую, — старший из Стражей кивает мне как равному. На Медвежонка бросает поверхностный взгляд, зато парочку чародеев изучает внимательно. — Эти люди с тобой, Побратим?

— Со мной, — признаю очевидное.

— Ты за них отвечаешь, — предупреждает Страж. — Добро пожаловать в Священный Лес, Побратим.

Молча киваю, прохожу мимо него. Нуб ускоряет шаг, бежит по деревянным мосткам к своему дому. Мостки эти — само по себе эльфийское чудо. Живые деревья неимоверной длины растут прямо в болоте, образуя своего рода дорожки. Интересно, как быстро до эльфов дошло, что тропинку по воде не протопчешь? Они ведь, вообще-то, народ неторопливый...

Уверенно поворачиваю налево, прохожу мимо островка твердой земли, служащему местным площадью. Островок этот, ясное дело, усеян цветами и причудливыми деревцами. Красиво, аж за душу берет. Клочок древнего Священного Леса, невесть как переживший Огненный Потоп. Сердце сжимается при мысли, что весь лес раньше таким был, тот самый, что нынче иначе, как Злым, не именуют. Такой красоты нигде не встречал, впрочем, я мало где побывать успел. А вот господин Излон...

Оборачиваюсь на мага, тот пялится на клочок земли, будто на святыню.

— Чудо какое! — негромко говорит Релли.

А я вдруг чувствую знакомый запах. Резко оборачиваюсь, лук сам прыгает в одну руку, стрела обнаруживается в другой.

Живоглот. Живой, настоящий, равнодушно смотрит на меня, как на совершенно несъедобный трухлявый пень. А рядом стоит Рив и с улыбкой наблюдает за всей нашей компанией.

И я улыбаюсь ему в ответ.

Три года, как я стал эльфам Побратимом. Собственно, когда я вытаскивал Рива из трясины, даже в голову не приходило, чем это обернется. Ну, кто бы мог подумать, что чумазый перепуганный эльф, так и норовящий выскользнуть из скользких от тины ладоней — один из старейшин Священного Леса?

Вообще-то, эльфы и по трясине бегают легко. Тут фокус, чтобы не останавливаться и скорость не снижать сильно. А как ее не снизишь, когда с тобой болотный рукохват пообниматься решил от избытка чувств?

Потом уже, когда меня чествовали и называли героем, я скромно отнекивался. Какой, мол, из меня храбрец, всего-то и сделал, что веревку кинул. Конечно, я слукавил. Только самый, что ни на есть, герой рискнет спасать утопающего эльфа в обществе смущенного и виноватого рукохвата. Пока ушастый рядом, вреда он не причинит, но сам факт присутствия твари такой мощи рядом... нервирует до мокрых штанов.

И не каждого убедит бульканье утопающего, что тварь вреда не причинит. Так что, похвалы-то заслужены были, другое дело, смущает меня прилюдное восхваление. Или приэльфное — разница невелика.

— Брат, — говорит Рив. Это прочим я Побратим или Охотник — а ему брат. Потому как так у эльфов уж заведено, если кому жизнь спас, становишься родней. Отцом, сыном или братом. Или, скажем, сестрой. Многие эльфы, кстати, считали, что Рив меня усыновит. Не угадали. Рив вообще личность непредсказуемая, даже для брата. Особенно для брата.

— Привет, — улыбаюсь я. — Вот, в гости зашел.

— И не один, — кто сказал, что у эльфов морщин не бывает? Вот они, морщины, лучиками от глаз побежали, стоило ему улыбнуться. — Как зовут твоих спутников? Или все же друзей?

— Я еще не определился, — усмехаюсь в ответ. — Знаешь, как оно порой бывает? Был спутник, а потом оп — и другом отчего-то стал.

— Или наоборот, да? — брат весело подмигивает. — Был вроде бы друг, а потом — оп, и спутница. Правда, это только с женщинами получается... Может, представишь нас друг другу?

Все эльфы такие. Нет, чтобы просто сказать, я мол, Рив, а вот вы кто такие? Нет, не Рив, они-то ему не братья и не побратимы даже... Риверсаль Таннкредар Сумровиль... хм, это если они мои друзья, а вот если спутники — еще и Раннорель Оргедан... вот рожа хитрая, потому-то он сам и не представился, чтоб я сам выбрал, кто они мне. Ну, хорошо...

— Светлейший князь и Старейшина Священного Леса, старший сын и наследник Владыки Леса Вечного, Риверсаль Таннкредар Сумровиль Раннорель Оргедан Бракемон Пертухай Заморлед — прошу любить и не жаловаться. Титул произносить полностью, с должным почтением...

Смотрю на своих спутников. Господин Излон беззвучно шевелит губами — запоминает. Медвежонок тоскливо смотрит на небо — чтоб это все заучить у него половина жизни уйдет, и это еще в лучшем случае. А Релли... улыбается.

— Он ничего не перепутал? — вежливо спрашивает у эльфа. Тот заливисто хохочет.

— Почти ничего. Подумаешь, пару имен добавил... три последних, если быть точным. И титуловал, как послу, а не гостю полагается — мелочи какие. В общем, называйте меня Риверсаль, можно просто князь.

— Это у них принято, — соглашаюсь я. — Меня вот порой просто Охотник называют, и ничего, не обижаюсь.

— Просто князь, — повторяет Релли, в глазах смешинки. — А "господин" добавлять можно?

— Если вам от этого легче, — безропотно соглашается просто князь. — Брат, может, ты представишь мне все же своих друзей или хотя бы спутников?

— Да у них у самих языки есть, — отмахиваюсь я беззаботно. Звел милостивый, как давно я здесь не был! Как же здесь хорошо и спокойно! С другой стороны, если больше, чем на три дня останешься — скучно становится. Рив говорит, что в этом вся человеческая сущность, беспокойные мы, дескать, на месте нам не сидится.

— Излон, маг четвертой ступени, — чародей представляется первым, как и положено. Хм, значит, они все-таки в ступенях измеряются. Прямо как лестница. Запомним, вдруг, да пригодится когда.

— Релли, ученица, — девушка скромно опускает глазки. Эльф неопределенно хмыкает, переводит вопросительный взгляд на брата старосты.

— Медвеженок, — говорит тот и мучительно пытается что-нибудь добавить, но в лохматую голову мысли никак не приходят. — Ну... просто Медвежонок. Нет у меня еще настоящего имени.

— Будет еще, — успокаивает его эльф.

— Нам бы отдохнуть с дороги, — нахально влезаю я. — И умыться. Перекусить у самих найдется, а вот вино, дорогой брат, за тобой. Если не жалко, конечно.

Скажи я это тому же Нубу, не миновать обиды, мол, эльфы не жаднее людей, и как ты только подумать мог? Рив же благодушно улыбается. Возраст не тот, на подначки вестись, да и чин не позволяет. Все-таки сын Владыки Вечного Леса, вдобавок, старший.

— Следуйте за мной, — говорит брат, повернувшись к нам спиной, двинулся по скользким мосткам к своему дому.

Оскальзываясь на каждом шагу, следуем за ним. Между прочим, ходить по этим вот древесным стволам — искусство, доступное далеко не каждому. У меня еще худо-бедно получается, Релли вообще будто плывет по воздуху, а вот Медвежонка приходится ловить чуть ли не на каждом шагу. Ловить притом осторожно и аккуратно, чтобы вместе с ним не окунуться в воду, весит он всяко больше меня, раза в полтора где-то.

Но на сей раз местные рыбы парня не получили. Без проблем добредаем до жилища Рива, больше похожего на дворец — как я его представляю.

Здоровенная хоромина, полдеревни поместится. Ну, это я приврал слегка, но уж четверть точно. Как и остальные эльфийские жилища, дом брата стоит на сваях. Как бы на сваях, потому как эти толстые жерди — ни что иное, как ствол дерева. Я не оговорился — именно ствол, а не стволы. Уж не знаю, как это объяснить, но все восемь опор дома представляют собой один -единственный ствол живого дерева. Как и возвышающееся на них жилище. Что и говорить, странно, но я уже как-то привык.

Двери нет, у эльфов это не принято. Непрозрачная зеленая занавесь, прикрывающая вход, раздвигается, повинуясь жесту хозяина дома. Вхожу вслед за братом, цепляю ногой стоящий у входа релар.

Релар — это такой инструмент музыкальный, вроде нашего прелла, только с восемью струнами. Ну, и форма совсем не похожа, у прелла упор для колена есть, для удобства, на релларе играют практически на весу, благо весит он всего ничего.

Беру инструмент в руки, нежно перебираю струны. А что такого? Меня, как брата князя, чему только не учили — и музыке, и истории, даже читать научить хотели, да я не дался. Ни к чему это, баловство одно. А вот история, музыка — это интересно. Вы, к примеру, знаете, что сказал юный красавец Силтераль прекрасной Алданэ, когда впервые увидел ее в Священном лесу? Да ничего не сказал, просто спел ей песню, после чего дева сама осыпалась ему на руки. Я, кстати, тоже пробовал эту песню одной сыграть (целых два куплета помню, больше не осилил), так ничего, кроме затрещины, не получил. Наверное, свою возлюбленную Силтераль получил, потому что юный и красавец, а вовсе не из-за умения терзать струны релара.

— Не мучай инструмент, — говорит Рив и отнимает у меня релар. Плетусь в умывальню, смываю с лица грязь и пот. Хорошо как!

— Пойдем, поболтаем, — эльф обнимает меня за плечи. — Устраивайтесь, господа, нам с братом переговорить надо.

Ну и кто, скажите на милость, ему тут возразить отважится? Эльф, да еще князь, да вдобавок сын Аскондерона, того самого, из легенды. Владыки Вечного Леса, чтоб он здоров был. Про то, что он тут полноправный хозяин, вообще молчу, и так ясно, что слово Рива в этом доме (и прилегающем к нему болоте) закон.

— Как вам будет угодно, — кланяется господин Излон. А угодно эльфу взять меня под локоток и потащить в ту комнату, где его светлость работать изволит. В как... как его? В кабинет.

Наедине брат не церемонится. Усаживает меня в кресло и сразу приступает к допросу:

— Ты с ума сошел, мага в Священный Лес тащить?

— Болото, — привычно поправляю я.

— Ты думаешь, что делаешь? — князь пропускает свое предполагаемое родство с лягушками мимо ушей и продолжает гнуть свое в тугую дугу. — Ты ведь взрослый уже человек по вашим меркам, должен себе отдавать отчет. Что ему потребовалось у нас? И девчонка — почему она с ним?

— Мы идем в Руину, — говорю я. — К вам вовсе и не собирались заходить, Лес вывел. Все остальные проходы закрыты... ну, почти все.

Эльф неожиданно обрывает себя на полуслове, садится на стул. На самом деле утварь эта стулом не является, потому как прямо из пола растет, но надо же как-то назвать?

— Что им нужно в Руине? — спрашивает он требовательно.

— Да какая разница, — я начинаю закипать. Ни разу он мне такой головомойки не устраивал! Чем ему спутники мои не угодили, хотел бы я знать? Ну, маг с ученицей, подумаешь! Мне он особо опасным не показался, в Злом Лесу себя не проявил никак. Сдается мне, те сказки, что про чародеев сказывают, с правдой немного общего имеют. — Надо тебе, у него и спроси. Ты что, считаешь, что магам в Руину и соваться нельзя?

— В Руину вообще лучше никому не соваться, — резко говорит эльф. — А уж магам и подавно. Ты знаешь, что именно там Огненный Потоп зародился? Когда такие же вот любопытные маги вызвали из-за пределов Мира нечто такое, что трогать было не нужно?

Он протягивает руку, из стены выпрыгивает книга. Ловко. Я так не умею, хоть и побратим эльфам. Рив торопливо листает страницы, я заглядываю через плечо. Ага, как же! Читать я так и не научился. Несколько букв худо-бедно различаю, этого достаточно, чтобы понять, на каком из эльфийских наречий книга написана. "Каракули", алфавит, названный так по первым восьми рунам. Катум, Арол, Руку, Ахот, Ктулху, Убрук, Лель, Имбец. Каракули. Эти-то руны я выучил, но вот спроси меня, что там за имбецом следует — не скажу. Имбец — и точка. К слову, восемь самых крупных звезд на небе носят те же самые имена. У эльфов, разумеется, люди пока еще не настолько рехнулись, чтобы звезды эльфийскими рунами обзывать.

Рив быстро листает книгу, хмурится, отбрасывает в сторону, стена тут же засасывает ее обратно.

— Не то, — бормочет он и обиженно хмурится. Как ребенок.

Эльфы — они такие. Как дети — смеются, плачут, обижаются, играют. Легенды про эльфийские войны слышали? Один князь у другого побрякушку украл, а третий приревновал жену к четвертому. Или другое — один певец прирезал второго, потому как почудилось ему, что тот пел лучше. Оно, может, и не так вовсе было — я, к примеру, не могу определить, кто из эльфов поет лучше, а кто хуже, потому как у каждого из них голоса занебесные какие-то. Но тот, которого зарезали, был после смерти повсеместно признан гением, а убийца его, напротив, оказался бездарью, завистником и сущим подонком. Хотя и дрались честно, на дуэли, а вот вышло как.

В общем, вечные дети. Это в легендах они мудрые, добрые и справедливые. В жизни же — совсем по-другому.

— Надо решать, что с ними делать, — Рив отказывается продолжать поиски, садится на как бы стул, задумчиво морща лоб.

— Эй, эй! — пугаюсь я. — Не надо с ними ничего делать. А то солдаты деревню нашу по бревнышку разберут, кто вас кормить зимой будет?

Эльф молчит, размышляет.

— Я поговорю с ними, — решает, наконец, он. — Выясню, что им понадобилось в Руине, тогда и решать буду. Может, они туда вообще по грибы собрались?

— Оголодали, как эльфы, — соглашаюсь я.

Рив запрокидывает голову и заливисто смеется. Ухмыляюсь, разглядываю кабинет. Точно такой же, как был, никаких изменений. Нечто, отдаленно напоминающее стол, два предмета поменьше, заменяющие стулья. Часть деревянной стены зеркальна, машинально приглаживаю всколоченные волосы.

— Гребень возьми, — советует эльф.

— Потом, — отмахиваюсь я, продолжая изучать кабинет.

Прямо из стены растет светящаяся лилия. Это я тоже уже видел, но чудо ведь чудом остается, сколько на него не смотри. Пока к нему, к чуду этому, не привыкнешь.

На полу в углу привычно храпит медведь, заменяющий Риву кровать. А вы что хотели? Животных эльфы убивать наотрез не желают, а спать на мягком и теплом все равно хочется. Вот и выкручиваются, как могут. Интересно, а любовью они тоже на спине зверя занимаются? Вот уж не завидую животине, лучше б сразу убили и не мучили, живодеры ушастые!

А вот и что-то новое. В углу небрежно брошены парные мечи. Эльфы отчего-то предпочитают именно это оружие, после лука, разумеется. Мечи разные, один длиннее, другой, соответственно, короче. Называют их "заяц" и "волк". Причем тот, что длиннее, заяц, а короткий — волк. Отчего именно так? Я однажды спрашивал у Рива, и тот объяснил — дело "зайца" — выписывать петли и отвлекать внимание противника, а убивает именно "волк". Пропустить удар "зайцем" вообще позором считается.

Впрочем, эльф и соврать мог, просто так, для забавы. Никогда не поймешь, кода они правду говорят, а когда насмешничают.

— Твои? — киваю на клинки.

— Мои при мне, — резонно отвечает Рив. — Забыла тут одна...

На мое лицо наползает ухмылка, явно собираясь порвать мне рот.

— Это которая? — невинно уточняю. — Ранналан, Олиблан или Каннилан?

Рив смущенно улыбается.

— Ко мне жена вернулась, — нехотя сообщает он. — Сейчас ребенка ждем...

Вот это новость! Ошарашенный беру с как бы стола полупустую чашу с вином и залпом выпиваю. Это сколько ж подруга на стороне гуляла, если они еще до Огненного Потопа расстались?

— Ну, ты даешь, брат, — только и могу сказать. Вот уж не думал, что Рив любитель дважды наступать на одно и то же. Скажем, на грабли... хотя можно и по-другому сказать.

Рив виновато разводит руками. Мол, любовь, что тут поделаешь? Мол, соскучился по жене за тысячу с чем-то лет. Мол, жизнь до того скучна, что даже скандал ее разнообразит. Мол, свалял дурака — имею право.

Сажусь на недовольно всхрапнувшего медведя и заливаюсь хохотом. Нет, как же давно я брата не видел! Отвыкнуть уже успел от его штучек, которые это непредсказуемое создание непревзойденный мастер откалывать!

Ох, если не лопну сейчас от смеха — жить буду долго...

XI.

До сих пор участвовать в эльфийских праздниках мне не доводилось. Кое-какое представление из обрывков чужих разговоров я себе составил, но даже понятия не имел, как оно далеко от реальности. Примерно, как медведь нарисованный от настоящего. Вроде, что-то общее и есть, а на ощупь другой совсем.

...Ночь. Луна, разумеется, круглая, как яблоко. Эльфы праздники только в полнолуние устраивают, уж не знаю, почему. За свои традиции они держатся крепче, чем собака за кость.

Вода сверкает, переливается, словно шкура серебряного оленя в брачный период. А на воде, куда не кинешь взгляд — как бы плоты. На самом деле, со связкой обычных бревен этот плавучий транспорт ничего общего не имеет. Этакие полуживотные-полурастения, выращенные эльфами специально не знаю для какой цели. Что эта живность из себя представляет, понятия не имею, охотиться не доводилось пока.

Над водой море факелов. И темная громада Великого Древа закрывает ровно половину ночного неба, усыпанного яркими летними звездами. По привычке смотрю на звезды, ищу на небе Катум... тьфу ты! Восточную звезду. Совсем обэльфился, даже звезды ихними каракулями именовать стал.

Факелы вспыхивают ярче, праздник начинается.

Каждый из ушастых управляет отдельным плотом, или, как они его именуют, силегом. Кроме меня, потому как, во-первых, уши у меня самые, что ни на есть обычные, а во-вторых, силег подо мной нагло тонет. Не говоря уж про то, что не слушается руля. Народ Священного Леса считает меня одним из них, а вот тупая деревяшка признавать этого ни в какую не желает. Потому я занимаю место подле Рива, на его персональном силеге. Уж его-то в здешних местах каждая собака слушается, не говоря уже об эльфах. Кстати, о собаках — их ушастые позаимствовали аккурат в нашей деревне, до того у человеков с эльфами общих друзей не было.

Звезды вдруг вспыхивают ярко, небо словно приближается к нам. Не могу сдержать восхищенное "ах". Красиво же, ну, право слово, красиво!

Эльфы как по команде берутся за реллары, я тоже тянусь к своему. Рив предупреждающе хлопает меня по руке, делает страшную рожу. Да уж, певец из меня неважный, а уж по здешним меркам и вовсе никакой. Однажды Корланд, один из эльфов, как вы уже правильно догадались, даже пытался мне морду набить за некие упражнения с релларом. Великий музыкант, между прочим, живая легенда эльфийского народа. До сих пор живая, хоть и побитая слегка. Потому как релларом он меня огреть постеснялся из природной вежливости, а на кулачках слабоват оказался. Потом мы с ним помирились, он даже про драку нашу балладу сложил героическую, правда, изменил все и переврал до неузнаваемости. Из меня могучего великана сделал, а из себя, соответственно, отважного героя. Особенно, за концовку обидно, победил-то все-таки я! А так, здорово получилось, красиво. Тра-та-та, дзынь-дзынь! Вот так, помру я, а строгие мамаши еще тысячу лет будут детишек пугать страшным великаном Барго.

Сотни релларов одновременно играют мелодию. Вообще-то, я понимаю, почему Корланд на меня так вызверился. Мое бряцанье на струнах даже сравнивать смешно с тем, что делают эльфы. Какое-то волшебство, людям совершенно не доступное. Во всяком случае, тем, что в нашей деревне живут.

Великое древо начинает светиться. Сначала неярко, потом все сильнее. Звезды становятся ближе, будто опускается небо. У меня перехватывает дыхание, рука тянется к реллару. Нет, точно обэльфился, срочно надо мяса сжевать, пока уши не заострились. Мне, как урожденному человеком, можно. Иные эльфийские правила на меня не распространяются. Хотя побратимы и не одобряют моих привычек, а уж ремесло их и вовсе раздражает. Однако же, понимают, что иначе нельзя. Это им просто — погладил, скажем, рогоноса по голове с третьего прыжка, он и замурлыкал, довольный. А мне либо рогом, либо хвостом шипастым непременно попадет, да так, что не встану.

Уй! Про Медвежонка — то я совсем забыл! Парень на музыке ведь повернут, а ну, как не утерпит, да дудочку свою вытащит? Он, конечно, здоровяк, каких поискать, но чтоб от нескольких тысяч эльфов отмахаться, пожалуй, не потянет. Одна надежда, что господа маги его удержат...

В многоголосый хор релларов вплетается еле слышная мелодия дудочки, и надежда немедленно примеряет белые тапочки. А еще говорят, что умирает последней! Вот и верь после этого в сказки!

Реллары, один за другим, недоуменно замолкают. Обреченно вздыхаю, будь что будет. Медведь парню на ухо, конечно, не наступил, к потомству они относятся бережно, да эльфы-то разбираться не станут. И время-то какое подобрал, Праздник Первого Урожая! Когда ушастые хвалу Древу возносят!

Ох, что сейчас будет... Только б не насмерть, что я тогда старосте скажу?

— Чудо какое, — восторженно шепчет Рив. Смотрю недоверчиво, глаза сияют, рот полуоткрыт, будто ребенок, которому лошадку деревянную подарили. — Что это? Откуда?

Неужели обойдется? Вернусь, Звелу жертву принесу. Потому как если это не чудо, то чудес и не бывает вовсе.

— Дудочка, — отвечаю, как головой в омут. — Медвежонок играет.

— Никогда раньше не слышал, — говорит эльф и тихонько трогает струны реллара. Звуки сплетаются в мелодию, что в абсолютной тишине стелется над водой. Великое Древо вдруг вспыхивает, да так, что смотреть больно. Но я все равно смотрю, потому как на нем начинают появляться плоды. Темные на фоне ослепительного сияния, один за другим. Как много-то! Кажется, в этом году эльфам голод не грозит...

XII.

Пир по случаю праздника — дело святое, случись он хоть у людей, хоть у эльфов, хоть у котгоблинов. У гоблинов не бывал, не знаю, хотя дед Сурко сказывал, будто у них каждый день праздник. И каждый же день пир горой. Потому гоблины из тех племен, где еды в достатке отжираются так, что превращаются в троллей, а те, которые из бедных мест, в конце концов, вымирают от голода. Хотя дед Сурко такого порасскажет, только уши оттопырь. Иногда говорит правду, но так редко, что и не упомнить, когда последний раз слышал.

Так вот, насчет гоблинов врать не буду, но есть у эльфийских пиров одно отличие от всех прочих. По традиции, прием пищи очень личное дело, и подсматривать за тем, кто что жрет, считается неприличным, все равно, что в сортир подглядывать. Однако какой же праздник без хорошей пирушки? Так, баловство одно. Вот и придумали эльфы специальные такие барьеры, прямиком до подбородка доходящие. Все бы хорошо, но уж больно близко их поставили, побратимам-то моим хоть бы хны, а вот я нет-нет, да башкой к деревяшке приложусь чувствительно. Так, что искры из глаз всю залу освещают.

Мы сидим поодаль Рива, в отдельной кабинке. Что я там говорил о традициях? Так вот, Риву они глубоко пофигу. Потому как именно Светлейший Князь определяет, что здесь "освященный веками обычай", а что — "изживший себя предрассудок". Остальные Старейшины нужны только для того, чтобы Рив мог рассмотреть проблему с разных точек зрения, если затрудняется принять решение. Или если вовсе не хочет его принимать, а народ требует — нет лучшего способа похоронить проблему, чем передать ее на рассмотрение Старейшин. Своими ушами слышал, как они однажды обсуждали проблему пошлин на торговлю с королевством Гьян, о котором после Огненного Потопа никто и не слышал вовсе.

Так вот, нас от Рива никакие барьеры не отделяют, ибо Светлейшему Князю они, видите ли, мешают общаться. Посему брат оживленно беседует с Медвежонком, периодически скрашивая разговор трелями дудочки. Осваивает, так сказать, новый музыкальный инструмент. Медвежонок, в свою очередь, пытается освоить реллар. Успехи налицо — две струны уже порваны, и вряд ли это предел его музыкальных способностей. Эльфы за столом недовольно морщатся, но пока терпят. Корланд с каждой минутой багровеет, смотрит волком, но Медвежонку хоть бы хны. Интересно, иссякнет ли раньше эльфийское терпение или струны кончатся? Их всего-то шесть осталось... оп, уже пять. Пожалуй, драки все-таки не будет...

Медвежонок отставляет реллар и наливает себе эльфийской настойки. Штука убойная, медведя с ног валит. На людей, правда, почти не действует. Алкоголь в ней кое-какой присутствует, но скорей уж брюхо лопнет, чем напиться успеешь.

Потому-то я к эльфийской настойке не притрагиваюсь, а потягиваю бражку, собственноручно сваренную Светлейшим Князем. И заговоренную им же, если я что-нибудь понимаю в жизни.

Бражка Рива — нечто особенное. Веселит, но мозги не туманит, обостряет чувство, дарит легкость движений. И еще одно — кулаки от нее не чешутся, а кроме того, похмелья не бывает. Мечта, а не бражка!

Релли пинает меня в голень, шепчет:

— У них всегда так скучно?

— Говори в полный голос, — советую я. — У них все равно слух такой, что шуршанье мыши в амбаре услышали бы. Если б у них, конечно, были мыши и амбары.

— Мыши есть, — отрывается от дудочки Рив. — Недавно поймали целых четыре. Одна, правда, сдохла, а еще одна сбежала. Остальные же две упорно не хотят размножаться!

— Они хоть разнополые? — уточняю я.

— Не знаю, — пожимает плечами Рив с прямо-таки королевской небрежностью. — А то мне заняться больше нечем, как их пол проверять!

Вот в этом вся эльфийская сущность! Обеспокоиться нежеланием мышей размножаться — это пожалуйста, а вот проверить пол будущих родителей — лениво. Дети, ей-Звел, и таковыми останутся.

... Если я им в чем-то завидую, так это умению оставаться детьми...

Рив выводит на дудочке потрясающе красивую мелодию, с другого края стола откликаются струны реллара. Девчонка тут на скуку жаловалась? Ну, сейчас начнется! Поспешно заглатываю кусок мяса (из наших, разумеется, запасов), заедаю какой-то травой, довольно вкусной, надо признать. Потому как в течение последующих часов в мой раскрытый от восторга и удивления рот вряд ли упадет что-то съестное. Просто не вспомню, что за столом сижу.

— Срочно сожри чего-нибудь, — советую Релли, и та, не тратя времени на расспросы, следует моему совету. Молодец, девчонка, одобряю я мысленно. Я бы с такой в Злой Лес пошел... впрочем, я уже и так пошел.

Дудочка с релларом выводят мелодию, чистый, как родниковая вода, голос, рисует слова в наступившей тишине. Корланд, а кто ж еще. Наверное, он действительно великий певец, успеваю подумать я, прежде, чем волшебная песня уносит меня в поднебесье...

...Интересно, куда делась зала и почему это я стою в кустах да еще с приспущенными штанами? А... кажется понимаю, почему. И все равно — где же остальные?

Журчу струей, глядя на звезды. Очень поэтично, да. В голове туман, кажется, бражка Рива оказалась несколько крепче, чем я предполагал. Или же это настойка подействовала? Давненько я так не напивался.

Заправляю в штаны рубаху, иду искать своих спутников и Рива. И, разумеется, нахожу — тут же, неподалеку. В Княжеской беседке.

Голоса разносятся далеко, продираюсь по кустам. И замираю, услышав слово "Руина".

Интересно мне, зачем мы в это гиблое место топаем. И Риву интересно не меньше. Только вот, мне господа маги вряд ли это откроют, а вот Светлейшему Князю — отказать не смогут. Может, и захотят, а все одно не смогут. Не знаю уж, как у него это получается, но когда Рив таким вот вкрадчивым полухриплым голосом что-то просит или спрашивает — отказать ему никак не возможно. Однажды он так медведя попросил залезть на дерево и достать занесенный чуть не на верхушку шарф из невесомой эльфийской ткани — его, видите ли, любезная сердцу Каннилан подарила. Так вот, мишка честно пытался влезть на дерево, которое и меня-то не выдержит! Свалился, конечно, вместе с деревом, и был эльфом нещадно отруган за порчу лесного хозяйства. Так вот, у зверя в глазах такое отчаяние было, что я, часом, испугался даже — не повесился бы бедолага на честно добытом шарфе. А что, запросто, эльфийская ткань хоть и легкая, но покрепче любой веревки будет.

Останавливаюсь за кустами, напрягаю слух.

О чем там речь? Руина... развалины... призраки... зло... не зло... Огненный Потоп... Феликс...тысяча лет... Огненный Потоп... башня... птица... маги...

Хм, если я все правильно понял, Руину развалили злые призраки, но не со зла, а некто Феликс устроил Огненный потоп тысячу лет назад, причем, кажется, два раза. Ну, не козел ли? А в какой-то башне стаей гнездятся птицемаги, и я туда нипочем не полезу — не заклюют, так обгадят.

Очень полезная информация. А главное, правдивая — в развалинах действительно водятся призраки, и не только они одни, а Огненный Потоп был почти тысячу лет назад. Точнее никто не скажет, потому как люди не знают, а эльфы не так устроены, чтобы года считать. Разве что, гномов поспрашивать, но я этим заниматься не буду, потому как их сперва найти надо, а где искать — как-то слабо представляю. Да и не надо мне оно, годом раньше, годом позже... да хоть столетием! Нам, эльфам, наплевать!

Узнать... важно... Огненный потоп... тысяча... Феликс... угроза... надо... не надо... важно... неважно...

В общем, этот Феликс успокаиваться не собирается и угрожает еще разок Огненный Потоп устроить. За тысячу? Или тысячу раз (нет, ну не изверг?). А надо — не надо, важно — неважно, на месте разберемся.

До меня, наконец, доходит, что ничего полезного я подслушать не сумею. А если вдруг и получится чудом каким — нипочем не пойму, что это оно и есть, полезное. Потому ломлюсь сквозь кусты и, опасно балансируя на деревянных стволах-дорожках, двигаюсь к беседке. Как и следовало ожидать, голоса мгновенно умолкают, а затем заводят разговор на нейтральную и абсолютно неинтересную мне тему.

Подсаживаюсь, заглядываю в бокал Рива. Вода из Источника эльфов. Вот что ушастые умеют делать, так это воду. Прогоняет усталость, снимает похмелье, поднимает настроение, вызывает жажду. Потому как оторваться от нее, сделав один глоток, просто невозможно.

Рив смотрит на меня, одобрительно хмыкает. Достает другой бокал, наполняет водой, лениво отпивает. В глазах — веселые искорки, не иначе, шкоду какую задумал. У него это запросто, тоже мне Светлейший Князь. Если все правители такие, удивляюсь, как этот мир до сих пор стоит.

— Помнится, кто-то зарекался в Руину ходить, — говорит. Нет, ну не язва, а? Мало ли кто чего в сердцах брякнет! Особенно, от смерти не без труда увернувшись.

— Это у тебя память шалит, — нагло заявляю, потянувшись к подносу с булками. Сдоба эта тоже необычна, не портится, не черствеет, и с одного куска чуть ли не целый день сытым себя чувствуешь. Такие обычно путникам в дорогу дают, очень удобный припас, места занимает немного, а пользы от него — целая телега. Эльфы эти булки кексами зовут.

Рив ухмыляется, пропуская подначку мимо ушей.

— Звелом клялся, — продолжает. — Не стыдно бога своего обманывать?

Ну, клялся, и что теперь? Звел, чай, не последний дурак, данные с перепугу клятвы к исполнению требовать. А сколько раз я в Злой Лес ходить зарекался? Только куда же я без него, с тоски ведь зачахну. Смешно, наверно, но именно в этом богами забытом месте человеком себя чувствую. И уж Звелу-то это прекрасно известно, охотник охотника завсегда поймет, даже если богом уродился. А вот эльф навряд ли, ушастые ведь понятия не имеют, каково это, по следу идти за добычей или же в засаде сидеть, подстерегая зверя. Да и от хищника удирать им тоже не приходилось, когда только ноги спасти могут. Травоядным хищника нипочем не понять!

— Со Звелом договоримся, — насупившись, говорю я. Рив заливисто хохочет.

— Небось, проводника попросишь? — спрашивает.

— И попрошу, — невозмутимо говорю я. — Должна же и с вас, ушастых, какая польза быть, а то ведь, куда не посмотри — сплошные убытки.

— Это какие же? — интересуется брат.

— А штаны рваные? А сапоги стертые? А мозоли на ногах? — перечисляю я сплошные убытки. — Да пока до вашего Звелом забытого болота доберешься, все здоровье растеряешь. Я уже молчу о том, что по вонючей жиже чапать противно, склизко и мокро, так еще и комары донимают.

— Да, убытки серьезные, — соглашается Рив, подливая Релли воды. — И требуют непременной компенсации. Дам я тебе проводника, не волнуйся. Иначе по Сквозным Путям и не пройти вовсе.

— Хаживал ведь уже, — напоминаю, но Рив только отмахивается.

— Это ты один хаживал. Попробуй кого с собой провести, сразу увидишь разницу.

Это мне в голову не приходило. Странно как-то, один пройти могу, а с компанией — нет. А не мутит ли мой озорной братец воду в болоте?

Разбираю фразу на части, ищу второй смысл. Эльфы напрямую не врут, но умеют так глину втереть, что сам себя обманешь. Не сказал ведь он, что с компанией не пройду, сказал — разницу почувствую. И, будьте уверены, почувствую непременно, потому что разница эта самая действительно имеется. Только зачем брату понадобилось меня вокруг дерева водить, ведь мне-то можно прямо сказать, что к чему.

Или он это не для меня говорит, а для спутников моих? Наверно, так, меня он не первый день знает, а вот в остальных сомневается и секреты Сквозных Путей раскрывать не желает.

Что ж, его право.

— Но проводника ты нам дашь? — спрашиваю.

— А куда ж я денусь, — вздыхает Рив. — Ты ж непутевый совсем, сгинешь еще по дороге и будет твой дух мне по ночам являться и стенать горестно.

— Еще и ругаться будет неприлично, — подтверждаю я.

А что еще духу делать прикажете? Стенать да ругаться, потому как ничего другого он не умеет.

— А нельзя с нами Стража послать? — интересуется господин Излон.

Смеемся на пару с братом, маги в недоумении.

— Стражи далеко от Древа отходить не могут, — объясняет Рив, отсмеявшись. — Они ведь не совсем эльфы, так сказать.

— А кто? — любопытствует Релли.

— Одушевленные производные Священного Древа, — понятно объясняет брат. Маги выпадают в осадок, пожалуй, даже для них это слишком заумно.

— Специально выращенные деревяшки, в которые поместили души погибших эльфов, — объясняю.

На лицах обоих чародеев понимание.

— Спиритически инициированные деревянные големы, — выдает господин Излон, понимающе кивает головой

— Иначе именуемые буратинами, — добавляет Релли и довольно улыбается.

Рив возмущенно фыркает, в беседку не без труда просовывается голова и торс Стража.

— За буратину и получить можно, — басом сообщает она и вместе с торсом исчезает из поля зрения.

— Стражи — не големы, — ледяным тоном сообщает Рив. — Стражи — это эльфы, утратившие тело и получившие от Священного Древа новое, отличное от прежнего, тело.

— Красиво завернул, — одобряю я, Рив хохочет. Эльфы долго злиться не умеют, и обижаться тоже. Только вот, понятие "долго" у них сильно отличается от людского. Временами. А временами — не сильно.

Господин Излон, взглядом спросив разрешения у брата, подливает себе и Релли эльфийской воды. Я перевожу взгляд на лепешку, которую верчу в руках, и решительно убираю ее в сумку. В дороге пригодится, наш-то хлеб, почитай, весь вышел. А тот, что остался, зачерствел уже и вот-вот плесенью покроется.

Рив ехидно на меня смотрит, но кинуть фразочку об объедании голодающих эльфов не рискует. Знает уже, что я молча выложу кекс на стол и ему же меня упрашивать придется, чтоб обратно взял. Потому что, в отличие от эльфов, люди способны обижаться долго. А понятие "долго" у них временами сильно от эльфийского отличается. Временами.

— А что вы, собственно, в Руине забыли? — невинно спрашиваю я.

Момент выбран удачно, маги в замешательстве. Соврать — Рив-то ведь уже успел выпытать если не все, то главное, вдруг, да подправит? Правду сказать — видно не очень-то хочется раньше времени планы раскрывать. Кстати, с чего бы это? Неужто их чародейства боятся, что я с полпути обратно вернусь? Они ж обо мне, почитай полдеревни расспросили, должны понимать, что Барго от своих слов не отказывается. Да такого упертого, как я, поискать еще. И не в нашей деревне, а где подале, у нас уже искали и не нашли.

— Научная экспедиция, — решается, наконец, господин Излон. По тому, как он косит глазом в сторону откровенно веселящегося Рива, заключаю, что правды господин не скажет. Во всяком случае, всей. — Целью которой является установление причин Огненного Потопа.

Голова идет кругом. Вот так запросто — пойти у установить, отчего Потоп случился. А если он еще раз грянет в результате этих поисков? Желание расспрашивать пропадает вмиг. Если это и не вся правда, то мне и так многовато. А побольше узнаешь, так вообще умом тронешься.

— Экспедиция, значит, — без запинки выговариваю я незнакомое слово. — Я почему-то так сразу и подумал.

Разговор как-то сам собой прекращается, Рив смотрит в бокал, улыбаясь собственным мыслям, маги ждут дальнейших расспросов, а я... я хочу спать.

— Пора бы и на боковую, — бросаю легкий намек Риву. Тот удивленно поднимает брови, потом вспоминает, что люди не эльфы и по ночам спят, а также, что он тут хозяин.

— Действительно. Пойдем, покажу ваши комнаты.

— Я бы еще посидела, — скромно говорит Релли, и господин Излон одобрительно кивает.

— Еще чего! — фыркаю я. — Завтра вставать рано. Спать, я сказал!

Возражения у парочки имеются, но высказывать их мне чародеи не торопятся. Рив подмигивает мне, встает и ведет нас к своему дворцу. На сегодня — все.

XII.

День снова начинается с утра. Просыпаюсь легко, усталости, сонливости и в помине нет. Тело наполнено энергией, ногам не терпится прогуляться. Быстро надеваю на них сапоги, пока не унесли меня, куда подальше. Без обуви хоть по лесу, хоть по болоту лучше не ходить, мигом без ног останешься.

Недовольно взрыкнув, подо мной зашевелился медведь. Прыгаю в сторону, судорожно пытаясь достать из-за спины лук, которого там, разумеется нет. Медведь сонно вздыхает, с наслаждением чешет спину, переворачивается на бок. Могу его понять, я ж ему за ночь, небось, всю спину отлежал. Ну, Рив, зараза! Знает ведь, что не люблю я на живом спать, все равно подложил. Считает, что мне нужно избавляться от предрассудков по отношению к "братьям ихним меньшим". Вот прям сейчас, разбежался! Это здесь он тихий и ласковый, а встретишь в лесу такой вот "предрассудок" — костей не соберешь. Позевывая, легонько пинаю медведя и покидаю спальню. Занавеска-дверь при моем приближении пугливо скользит в сторону. Это Рив зачаровал так все двери в своем доме, чтобы открывались сами, едва я изъявлю желание покинуть помещение. Брат — хозяин рачительный, а мое предпоследнее посещение сего благословенного болота закончилось весьма печально для ни в чем не повинных занавесок. Право слово, не стоило нам тогда пытаться восстановить секрет гномьей кулбанки по древним рецептам. А уж если каким-то чудом восстановили, ни в коем случае не употреблять внутрь, или даже если попробовать решили, то уж не как не больше двух кулштафов, потому как гномьи кулштафы чересчур уж велики для такого зелья. Но Рив утверждал, что огненное пойло следует пить именно из гномьей посуды, специально для этого предназначенной, и я, как дурак, повелся. А пьяный я и я же трезвый — два совсем разных человека. Буен я во хмелю, не так, чтоб на людей или там, эльфов, бросаться, а просто чудить тянет. Душа просит подвига — к примеру, оборвать все двери-занавески в жилище. Или еще что-нибудь в том же духе.

Выхожу из комнаты, задумываюсь. Жилище у Рива огромное просто, настоящий дворец. Да еще расположение комнат меняется чуть ли не каждый день. В прихожей, правда, висит специальная схема, которая меняется одновременно с жилищем. Только попробуй эту прихожую найди... Сколько раз говорил брату, повесь схему на кухне, ее хоть по запаху отыскать можно.

Прислушиваюсь, иду на едва различимые звуки. Дудочка, а значит, найду либо Рива, либо Медвежонка.

Разумеется, это Рив. Медвежонок наверняка еще дрыхнет, соня. А брат — мне иногда кажется, что он и спит лишь для того, чтобы от других не слишком отличаться.

Рив приветствует меня подмигиванием, ногой указывает на стул. Отрывать эльфа от музыки — сродни святотатству. Брат как-то рассказывал, что Огненный Потоп помешал Корланду сложить песню. Лучшую песню, потому как она на свет так и не родилась. Представляете? Не за то клял сумасшедших, безумие это в мир выпустивших, что народа погубили без счета, не за то, что Священный лес в Злой превратился, не за то даже, что эльфы подаяние просить вынуждены, чтобы от голода не загнуться. За то, что песню сложить помешали!

Сажусь, мученически возвожу глаза к потолку. Обычно это хорошо работает, эльфа начинают грызть мухи совести, но на этот раз брат просто прикрывает глаза, чтобы не видеть моих как бы страданий. И продолжает себе дудеть.

Мне остается сидеть и слушать. Что я с успехом и делаю. Терпения мне не занимать. Через какое-то время начинаю легонько похрапывать, чтобы подразнить Рива.

— Бесчувственный ты, — укоризненно говорит эльф, оставляя дудочку в покое. — Нет в тебе тяги к прекрасному!

— А вот и есть! — возражаю я.

— А вот и нет, — обиженный эльф с сожалением смотрит на дудочку, убирает ее в складки одежды. — Все вы, люди, такие!

— Кто-то, помнится, издал указ, запрещающий называть меня человеком в пределах Священного Леса, — кротко напоминаю я.

Рив ошарашено таращится на меня, потом звонко хохочет. Помимо воли, мои губы раздвигаются в улыбке. Смех Дивных заразителен, недаром знахарь рекомендует от печали и сердечных ран слушать смех эльфов. Как лекарство.

— Если люди так чужды прекрасному, чего ж ты за дудочку эту уцепился так? — любопытствую. Рив вздыхает, лицо его становится отрешенным. Точь-в— точь, как у деда Марбо, которого Злой Лес лишил и слуха и зрения. Знатный, говорят, охотник был, да и сейчас старик тот еще тип. Слепой, глухой, зато на запах бьет так, что срать поблизости лучше и не садись.

— Понимаешь, люди — странная раса. Прекрасного категорически не понимают, однако при этом с легкостью творят удивительнейшие вещи... которые с той же легкостью разрушают. Если поблизости, разумеется, не окажется мудрого эльфа, чтобы спасти чудное творенье.

— Это дудочка -то "чудное творенье"? — сомневаюсь я.

— Да не в дудочке дело, — досадливо морщится Рив. — Хотя нет, и в ней тоже. Посмотри вот — совершенно неказистый предмет, а способен извлекать дивные, бесподобные звуки! И сделан из тростника, что самое интересное! Ни один эльф за века не догадался, а человек — нате пожалуйста! Хотя считается, что люди душу растений не понимают. И как это объяснить, скажи на милость?

— Как? — спрашиваю в полной уверенности, что у мудрого брата на все есть ответ.

— Не знаю, — вздыхает Рив тоскливо. — Так не должно было быть, но есть. Словно люди смотрят на привычные вроде бы вещи совсем под другим углом. И видят порой то, что мы вовсе и не замечаем.

— А может, все проще? — предполагаю я. — Может, все дело в том, что реллар сделать куда сложнее, чем дудочку?

— Ах, брось, — по лицу Рива скользит легкая тень досады. — Что может быть проще, чем сделать реллар?

Знаете, порой мне кажется, что на многие вещи эльфы смотрят совсем под другим углом. И даже при этом умудряются ни хрена не замечать!

— Ты мне скажи лучше, что этим магам в Руине понадобилось? — интересуюсь я.

— А я это должен знать? — эльф удивленно поднимает брови.

— Не должен, — признаю я. — Но знаешь. Так что, хватит отмалчиваться, поделись уже своей несравненной мудростью.

— Ладно, — великодушно соглашается брат. — Принцессу они там ищут, понял? Кто такие принцессы, тебе известно?

Да, это я как раз знаю, принцесса — это дочь короля, сказочный персонаж.

— А она что в Руине забыла? — удивляться потом буду, пусть выкладывает до конца.

— А ее герры похитили, — охотно объясняет брат.

Герры. О них я тоже кое-что слышал, из тех же сказок. Или из других — какая разница? Злобные такие великаны, они же колдуны, они же нечисть — в общем, всего помаленьку, смотря какую сказку взять. В общем, люди, которые наше славное королевство едва не изничтожили до Потопа Огненного еще. Который они же, если верить сказкам, и устроили.

— Им-то она зачем сдалась? — ничего я в этой жизни не понимаю.

— Ну, люди, они ж всякую дрянь жрут, — сообщает эльф. — Мясо, к примеру...

— Ты хочешь сказать... — осекаюсь, понимая, что брат надо мной подшучивает. — Нет, ну, в самом деле, зачем?

— Есть в Руине одно место, куда только принцесса зайти может, — неохотно сообщает эльф. Кажется, на эту тему ему больше говорить не хочется. Или неинтересно, поди их, разбери, кошачьих братьев. Ладно, сами разберемся, что это за место такое и отчего туда без принцессы никак не попасть.

— Пора, — говорю, — остальных будить. А то так до вечера и проспят.

Вообще-то, это не так уж и важно, Рив ведь нам провожатого дает, а с эльфом ночь в Злом Лесу пережить очень даже можно.

— Они проснулись уже, — лениво отвечает брат. — Только заблудились немного в доме. Впрочем, тот, кого ты зовешь детенышем хищного зверя, почти добрался до нас. Неплохое у него чутье, да?

— А то, — соглашаюсь я. Медвежонок и в самом деле неплохо ориентируется, что в лесу, что в эльфийском жилище. Чутье у парня имеется, да и то сказать — куда ж в наших местах без него? Со временем хороший охотник выйдет, если звери раньше не сожрут.

В этот самый момент не сожранный пока зверьем будущий хороший охотник вваливается к нам в комнату.

— Утра доброго, — застенчиво говорит он, теребя пальцами ремень сумы. — Барго, в дорогу не пора ли?

— Скоро уже, — киваю я. — Вот перекусим малость, и в путь. Где там господа маги блуждают? Подать их сюда!

— Вам на блюде, или так схарчите? — невинно интересуется эльф. Схарчите! Понабрались мы с ним друг от друга словечек разных, не сразу и разберешь, кто тут Светлейший Князь, а кто охотник-деревенщина.

— Магов не едят, — с сомнением говорит Медвежонок. Кто его поймет, эльфа такого, шутит он или всерьез говорит? Лучше уж поостеречься.

— Ядовитые или дерьма много? — уточняет деловито брат с таким видом, будто до зареза потребовалось ему магичатины откушать.

Медвежонок в смущении, ему-то откуда знать, каковы маги на вкус, он и мага то в первый раз пару дней назад увидел. Беспомощно оглядывается на меня, а я что? На магов не охочусь, не водятся они в наших местах.

— Вот сам попробуй, и нам расскажешь, — прихожу я парню на помощь. Эльф заливисто хохочет, наливает Медвежонку из кувшина какой-то напиток зеленого цвета, то ли стекаа, то ли буриа, они на цвет одинаковы.

— Эй, а мне? — немедленно возмущаюсь я.

— Перебьешься, — отмахивается брат. — Это для развития музыкальных способностей, тебе все равно не к чему.

Вот это да! Мало того, что у Медвежонка откуда-то способности взялись, так эльф еще во всеуслышанье признает их у человека! Не иначе, второй Огненный Потоп близится!

Медвежонок с выпученными глазами выпивает предложенный напиток, давится, кашляет.

— Эка гадость, — говорит сквозь слезы.

— Зато полезно, — наставительно говорит брат.

— Для эльфов, — добавляю я. — Для людей, впрочем, тоже — неплохое слабительное.

— Он шутит, — торопливо говорит брат, потому как глаза Медвежонка продолжают вылезать из орбит, хотя вроде уже и некуда больше, вот-вот лопнут. Всегда говорил, что эльфы логически мыслить не умеют — подождал бы немного, и вот тебе готовый дудочник, потому как слепым охотником Медвежонку нипочем не стать, мастерства не хватит.

— Можно? — слышится из-за занавеси-двери голос господина Излона.

— Нельзя, — проникновенно говорю я. — Нельзя, уважаемый господин Излон, столько валяться в посте... эээ... на медведе, когда товарищи давно уже готовы выступить. Не по нашему это, уважаемый.

— Прошу меня извинить, — смущенно говорит появившаяся голова мага. — Я несколько заплутал в этом... эээ.. жилище. Что простительно, потому как я впервые имею честь посещать обиталище эльфа. Кстати, позвольте поинтересоваться, где здесь...эээ? удобства.

— Да где присесть надумаешь, — хмыкаю я, но господин Излон — не Медвежонок наивный, чтоб первому слову верить. А вот кивку эльфа верит, вон как глаза сразу выпучил от удивления. А чего, спрашивается, он ожидал — деревьям оно только на пользу идет. У них неприлично другое, приэльфно есть, например или спать... ну, и все остальное. Иногда мне кажется, что и сексом они поодиночке занимаются, непонятно только, откуда дети берутся. Надо потом будет брата порасспросить...

— А где госпожа Релли? — интересуется Медвежонок. В самом деле, куда это егоза наша запропастилась? Не похоже на нее.

— Стоит за дверью и слушает, о чем мы болтаем, — ухмыляется эльф.

Само собой, после этих слов девчонке ничего не остается делать, кроме как войти в комнату. Как вот ей удается такую рожицу делать? Вроде, и смущение на ней явственно нарисовано, а все одно понимаешь, что не настоящее оно. На самом деле, нисколько ей и не стыдно вовсе, и вины за собой она напрочь не чувствует, а только одно лишь любопытство. Зато много.

— Не помешаю? — интересуется мелкая, стреляя глазками в мою сторону. Брат откровенно хихикает, господин маг прячет улыбку.

— Спите долго, госпожа ученица, — жестко отбриваю. Расслабились мы, а ведь сейчас в Злой Лес идти. Правда, брат эльфа в сопровождение отрядил, с ним рядом твари особо наглеть не будут, но все-таки.

Взгляд Релли мгновенно тяжелеет, видимо, нечасто ее вот так подсекают.

— Действительно, припозднились мы что-то, — поддерживает меня господин Излон, опасливо косясь на свою ученицу. Такое ощущение, что он старается меня от нее защитить. Интересно, что она такое выкинуть может в гневе, если сам учитель побаивается?

Проверять не решаюсь, примирительно улыбаюсь, Релли сразу оттаивает. Ну и хорошо, не хватало еще в походе считать, кто кому должен.

— Стол для вас накрыт, — говорит брат. Кажется, ему доставляет удовольствие наблюдать за нами.

Разумеется, стол ничем не накрыт, эльфы скатерти не употребляют, но еда кое-какая присутствует. Разумеется, растительного происхождения плюс немного рыбы. Знаменитые эльфийские дорожные кексы заботливо завернуты во влажную ткань — хочешь, с собой бери, хочешь, на месте потребляй.

— В легендах говорится, что одной такой булки вполне хватает на целый день, — сообщает господин Излон.

— И это чистая правда, — подтверждаю я. — Быстрее ее нипочем не разгрызешь, а если вдобавок еще и зубы плохие, то будешь этим кексом до самой голодной смерти питаться.

Маг в сомнении смотрит на Рива. Тот улыбается, пожимает плечами. Мол, сам попробуй.

Быстро расправляюсь с едой, остальные тоже не слишком отстают. Давно пора уже было выйти, Лес ленивых не любит, непременно какую-нибудь гадость подкинет. Впрочем, брат обещал дать эльфа в сопровождение. А, кстати, кого?

— С нами-то кто пойдет? — спрашиваю сразу же. Можно, конечно подождать, но тогда, если что, переигрывать будет поздно.

— Донноваль Перкутель Асморед, — невинно улыбаясь, сообщает Рив.

Вот так штука! Удивил, ничего не скажешь. Даже и не знаю, как к этой новости отнестись. Дон, конечно, лучший из эльфийских следопытов, Лес для него — что открытая книга. Только вот магов он на дух не переносит, охотников ненавидит, да и вообще считает, что роду людскому лучше бы и на свет не появляться, а если уж таки появился, то сгинуть бы ему поскорее.

— Интересный выбор, — говорю, выразительно глядя на брата.

— Лучше Дона не найти, — брат подчеркнуто игнорирует мое недовольство. — Не уверен, что кто другой из Руины сможет выйти и вас вытащить.

— Неизвестно еще, что хуже, — возражаю я. — С Доном мы и вовсе можем не дойти, пристрелит по дороге да и оставит под кустом.

— Не преувеличивай, — терпеливо говорит брат. — Людей он, конечно, не любит, но поверь, не настолько, чтоб убивать. Или даже смотреть, как убивают.

Может, оно и так, конечно. Да больно уж не по душе мне с высокомерным мерзавцем в одной группе идти. Уверен, кстати, что Рив его так специально посылает, чтоб отношение к людям переменил, а вовсе не потому, что Дон так уж незаменим. У эльфов хороших следопытов хватает, уж я-то точно знаю.

— Ладно, — говорю, залпом допивая воду из Источника. — Тебе виднее, в конце концов. Хотя я бы предпочел кого-нибудь другого.

— Не волнуйся, — мягко говорит брат. — За вас он мне первым именем отвечает.

— Ну, тогда дело другое, — соглашаюсь я.

Имя — оно и для людей важно. Вон Медвежонок пуп надрывает, только бы настоящее имя себе заслужить. Пока у тебя прозвище вместо имени — кто тебя слушать будет, раз звать тебя никак, то ты никто и есть.

Это у людей так, во всяком случае, у тех, что в нашей деревне живут. У эльфов же имя дается с рождения, в зависимости от заслуг предков. Если ты сделал что-то выдающееся, к имени добавляется второе, третье, и так далее. Но вот если ты проштрафился, да так, что об этом веками говорить будут, имя ты теряешь. Последнее, как правило. А потерять первое, предками данное — такой позор пережить сложно. Лучше уж умереть сразу. Так что, как бы лично Дон к нам не относился, наизнанку вывернется, чтобы свою миссию выполнить.

— Спасибо, — говорю Риву, и брат кивает в ответ.

XIII.

Дон ждет нас у выхода. В дом не заходит, то ли не желает, то ли Рив по обыкновению забыл его пригласить Лицо следопыта по эльфийски надменно, брови нахмурены. Совсем ему не по душе поручение князя, но деваться некуда, придется идти. Приветливо киваю, Дон мрачнеет еще больше.

— Готовы? — спрашивает недружелюбно.

Киваю в ответ, хлопаю по плечу Рива на прощанье.

— Поосторожней там, — говорит брат. — Люди и так недолго живут, постарайся не торопить смерть.

— Ты тоже не надорвись, — ухмыляюсь я. — Отец народа, как-никак, подданные еще одно болото наплачут, коли не побережешься.

— Иди уж... дядя народа, — смеется брат и хлопает меня по плечу. Дон, отвернувшись, рассматривает облака на чистом небе. Наши братания ему как камешек в сапоге. Не смертельно, но жуть до чего неприятно.

— Дон, я на тебя надеюсь, — Рив внимательно смотрит на строптивого подданного, только что пальцем не грозит.

Эльф кивает с кислой миной. Мало кто может вот так реагировать на слова князя. Дон — может, надо отдать ему должное.

— Ну, удачи вам, — брат поднимает руку в прощальном жесте, и мы отправляемся в путь.

Не скажу, что все эльфы вышли нас провожать, но столько остроухих одновременно я, пожалуй что и не видел, если вчерашний праздник во внимание не брать. Решили напоследок на настоящих магов посмотреть, или знают о нашей миссии побольше, чем я?

Меня окликают, желают удачи, одна девушка кидает венок из эльфийской национальной травы — остроуха. Подхватываю венок на лету, он, говорят, удачу приносит. А удача мне ох, как понадобится. Впрочем, когда это она лишней бывала?

Селение эльфов проходим часа за два, больно уж оно большое и вытянутое. Еще часов пять идем по болоту, проклиная грязную воду, запах и вездепьющих комаров. Я уже начинаю тревожно поглядывать на небо, когда болото, наконец, заканчивается. Ну, здравствуй, Злой Лес, давненько не виделись!

Привычно прослушиваю окрестности. Никого из опасных! Удивительно, прямо скажем. Как правило, у болота какая-нибудь тварь постоянно вертится — вдруг да вылезет что съедобное?

Не хотят, и не надо, не больно-то и хотелось. Дон занимает место в голове отряда, я иду замыкающим. Идем молча, спутники мои поняли уже, что из себя Злой лес представляет, настороженно зыркают по окрестностям, готовые, как им кажется, ко всему.

Они ошибаются. Эльф не обращает внимания, Медвежонок заметить не успевает, а господа маги просто не имеют понятия, что это и есть долгожданная опасность.

Рой. Дикие пчелы Злого Леса. Пока только отдельные особи, но от гнезда они ведь далеко не улетают. Теперь понятно, почему в округе так пусто, мелкие насекомые эти смертельно опасный противник для любой твари.

— Стой! — кричу во всю глотку, не боясь привлечь внимание обитателей леса. У пчел ушей нет, а зверей поблизости не имеется, раз уж тут рой обосновался.

Маги и Медвежонок послушно замирают, эльф поворачивается ко мне с недовольной гримасой:

— Что еще?

— Пчелы, — говорю я коротко. На лице эльфа презрение сменяется недоумением, затем — пониманием.

— Они для вас опасны? — уточняет он.

— Жрут они нас, — соглашаюсь. Дон задумчиво чешет затылок, совсем как человек.

— Пчел я от вас отвадить не смогу, — сознается он. — Меня они не тронут, но и слушать не станут.

Я так и подозревал. Хорошо хоть, не понадеялся на то, что Лес не тронет ни эльфа, ни его спутников. Может, если б с нами Рив был, и обошлось бы, а с Доном — лучше опасность стороной обойти. Отношение Леса к эльфу зависит от Силы последнего, а Дон хоть и хорош как воин, маг все-таки посредственный.

— Ходу, — говорю, отодвигая эльфа плечом. Тот хоть и кривится недовольно, но не возражает, знает, что виноват.

Иду настороже, пчелы пока близко не подлетают, либо не засекли еще, либо не до нас им пока. Пока это еще до матки донесут весть, что мясо рядом ходит, пока она приказ отдаст воинам-пчелам, может, и проскочим. Ну, а если Звел-охотник милости не окажет, останется только огнем-дымом отпугивать, не любят это пчелы. Только огонь в Злом Лесу, почитай, и не горит почти...

Примерно вычисляю, где гнездо находится, это место обходим по широкой дуге. Вроде бы, достаточно далеко отошли, не должны погнаться. Хотя, лучше не рисковать понапрасну, вдруг да ошибся я. Поэтому идем быстро, почти бегом. Пока Медвежонок не натыкается на огнегада.

Тварь приподнимается на коротеньких лапках, готовясь окатить незванного гостя струей огня, но тут вмешивается Дон. Вскинутая рука, пара слов, больше напоминающих шипение, тварь проглатывает готовое выплеснуться пламя и исчезает в кустах со смущенным видом.

Медвежонок стоит бледный, руки трясутся. Понятно, за шаг до смерти был, никто помочь не успевал, ни я, ни маги, если б не эльф, не спастись парню. Моя ошибка, так спешил от роя уйти, что забыл местность проверять. Впрочем, огнегада не всегда вычислить можно, змееныш мастер в прятки играть.

— Повнимательней будь, — говорит эльф, в его голосе торжество. Киваю, соглашаясь.

— Ты прав, — говорю, по лицу Дона скользит и исчезает сразу недоуменная гримаса. Кажется, он не ожидал, что я так легко признаю свой промах. И напрасно, ошибки можно признавать или не признавать, но никуда они от этого не исчезают. Более того, посчитав, что ты прав, в следующий раз сделаешь точно такую же глупость, и не факт, что выпутаться сумеешь.

— Привал, — объявляю я. Господа маги тут же садятся на землю, пьют по глотку из одной фляги. Одобрительно хмыкаю, кое-чему они научились за то время, пока мы вместе путешествуем. Сели спина к спине, чтоб никто незаметно не подобрался, пользуются короткой передышкой, чтобы восстановить силы. Пьют немного, хотя, наверно, жажду сильную испытывают, понимают, что потом воды можно и не найти. Честное слово, я их уважать начинаю. Господину Излону, конечно, учиться поздновато уже, а вот из Релли я мог бы попробовать охотницу сделать неплохую. А что? Предложу остаться в деревне со мной, живу один, дом достраивать не надо. А там, глядишь, и свадьбу сыграем, дети пойдут...

— Спасибо, милый, но я, пожалуй, все же вернусь в столицу, — улыбается девушка, и я чувствую, что краснею.

— Я что, — вслух говорил? — лепечу смущенно.

— Нет, я просто мысли читаю, — легко признается она.

Сразу как серпом по самому тому. Ну и кто же, скажите на милость, женится на той, кто твои мысли, как каракули эльфийские, читает?

Эльф довольно ухмыляется, наблюдая за моей смятенной физиономией. Сразу появляется желание дать ему раза, чтоб не скалился, но усилием воли загоняю раздражение куда подальше. Нельзя ссориться, как ни крути, мы в одном отряде. На помощь приходит Релли. Состроив невинную рожицу, девчонка спрашивает у эльфа, хлопая ресницами:

— А хочешь, я за тебя выйду?

Паника на высокомерном холеном лице Дона бальзамом на мое сердце. Нет, все-таки, я ее люблю! Смеюсь от души, злорадно наблюдая за растерянным эльфом. А Релли закидывает ему руки на шею и пытается поцеловать. Эльф испуганно отшатывается, отталкивая девушку. На лице — злость и растерянность, понимает, что стал посмешищем, и понятия не имеет, как себя везти. Мужику хоть меж рогов можно двинуть, а с девкой что делать?

— Пойду осмотрю окрестности, — Дон рывком поднимается на ноги и исчезает в кустах. Завистливо кручу головой, ни одна веточка не шелохнулась. Что значит, эльфийский следопыт, не какой-нибудь там деревенский охотник. Впрочем, мне-то грех жаловаться, чай, не худший в своем деле. Достаю флягу и делаю глоток эльфийской настойки, заботливо предоставленной братом. Больше нельзя, голова должна быть ясной, но один глоток — то, что нужно, чтобы чуть скинуть усталость и напряжение.

— Он не обиделся? — осторожно спрашивает Релли.

— Утрется, — беспечно отвечаю я и протягиваю флягу. — А ты, если передумаешь, знаешь, где меня найти.

— Буду иметь ввиду, — улыбается девушка, отхлебывая из фляги.

Проверяю местность вокруг... это еще что такое?

— Тревога! — рывком поднимаюсь на ноги, лук сам прыгает в руку. Одним движением натягиваю ослабленную тетиву, вторым — достаю стрелу. Релли и господин Излон поднимаются на ноги, недоуменно осматриваясь, и именно в этот миг на поляну вываливает рогонос.

Вообще-то, считается, что рогатый зверь хищным не бывает. Рогонос этого, наверное, не знает, потому как с равным удовольствием пожирает и траву, и мясо, если подвернется. А зверь этот таков, что у будущего мяса немного шансов спастись.

Весом в четыре быка, рогонос может просто стоптать свою жертву. Или проткнуть рогом. А если захочет проиграться, растерзает когтями. Если же тебе повезло вовремя убраться с пути чудовища, обольщаться не стоит. Хотя из-за огромного веса быстро остановиться тварь не может, шипастый хвост все равно достанет шуструю жертву.

Шкура у рогоноса далеко не так прочна, как у бронетуши, и уязвимых мест больше намного, однако я предпочел бы все же встретиться с бронетушей. От нее хоть убежать можно, эта тварь не слишком подвижна.

Впрочем, будь передо мной сейчас бронетуша, я б, наверно, считал иначе.

Первая стрела бьет в лоб набирающей разгон твари. Рогонос слишком туп, чтобы заботиться о своей безопасности, только вот его быстрота весьма мешает стрельбе. Стрела бессильно отскакивает от лобовой кости, твердостью способной поспорить с камнем. Тварь прет прямо на меня, глаза налиты кровью, нижняя челюсть чуть отвисла.

— В стороны! — командую я, выпуская вторую стрелу.

Мастер Излон мгновенно отскакивает подальше, Релли же просто взмывает над поляной. Медвежонку напоминание не нужно, он уже успел сместиться вправо и делает первый выстрел из лука. Стрела вонзается рогоносу в бок, но тот в ярости не чувствует боли. Сейчас у него только одно желание — раскатать меня в тонкий блин. Ловко ухожу с пути твари, приседаю, пропуская над головой тяжелый набалдашник хвоста. В этот момент Медвежонок выпускает вторую стрелу. Хвост рогоноса поднят, уязвимое место — угадайте, какое? — открыто, и стрела находит цель. Рев разъяренной твари больно бьет по ушам, с трудом удерживаюсь от желания закрыть уши руками. Рогонос, забыв о том, что блин из меня еще не готов, молниеносно разворачивается и бросается на Медвеженка. На пути твари вдруг возникает глубокая яма (привет от господина Излона), но тварь одним скачком перепрыгивает через нее. Однако бег ее замедляется, еще миг — и рогонос застывает на месте, с трудом стараясь устоять на подгибающихся лапах. Безуспешно. Все четыре лапы разъезжаются в стороны, рогонос снова издает чудовищный рев, яростно хлещет хвостом по земле, сметая целые пласты дерна. Не сразу я понимаю, что это агония, только когда с треском ломается позвоночник и тварь умолкает, бессильно скребя по земле когтями. Перевожу взгляд на довольную Релли, девчонка ловко планирует на землю и легонько пинает тушу в бок. Не самый мудрый поступок, даже умирающий рогонос вполне может обеспечить себя компанией в леса Звела, но ее это, кажется, не волнует.

— Чем это ты его? — интересуюсь.

— Столбом Воздуха, — смешно пожимает плечами девушка. Недоверчиво качаю головой. Воздух, он же не весит ничего, как им можно раздавить целого рогоноса? Муху — еще туда-сюда, но рогоноса?

— И как же это его... воздухом? — интересуюсь.

— Под сильным давлением, — поясняет Релли. То есть, это она думает, что поясняет, мне-то понятней не становится.

Да оно и не нужно. Все равно я в этом полный евнух. Столбом, так столбом, воздухом, так воздухом, главное, что рогонос лежит мертвый и вреда никому не причинит. Но эльф-то, эльф! Вовремя на разведку выбрался, ничего не скажешь. И я хорош, прооленил зверюгу, еще б чуть, и стоптала бы всю честную компанию за милую душу.

Поворачиваюсь за миг до того, как из-за деревьев выскальзывает эльф. Дон натыкается на мой взгляд, недовольно кривится. Явно хотел удивить бесшумным своим появлением, теперь вот недоумевает, как я его вычислил. А тайны-то никакой и нет, полного отсутствия звука в лесу никогда не бывает. Разве что, если эльф подкрадывается. Сразу и листья шуршать перестают, и деревья не поскрипывают тихонько. Этакая неестественность — а ее я чувствую сразу же, потому как без чутья этого в Злой Лес лучше и не соваться.

— На минуту оставить нельзя, — эльф недовольно поджимает губы. — Невтерпеж стало без убийств? Впрочем, чего от людей ждать...

— Случайно получилось, — усмехаюсь я. — Релли на него воздухом подула, тварюга и сдохла, будто столбом придавили. Нежные здесь звери такие, прямо как эльфы.

И ухмыляюсь во все зубы. Дон яростно шипит что-то сквозь зубы, одаривает меня яростным взглядом. Продолжаю ухмыляться, глядя ему в глаза. Ишь, зверюку пожалел. А то, что тварь нас едва не растерзала, его и не волнует вовсе. К слову сказать, рогоноса и эльф не всегда отвести может, тварь от ярости совсем дуреет, даже хваленая лесная магия не помогает порой.

— Нашел кого пожалеть, — безжалостно говорит Медвежонок. — тварюку злобную. Нас-то, поди, жалеть не стал бы.

Эльф бросает на него пылающий гневом взгляд — все равно, что из лука стреляет. Отворачивается, глухо говорит куда-то в сторону:

— Это вам он не более, чем мишень для луков. А для меня — по-прежнему единорог, самое красивое создание на свете.

— Единороги не такие, — уверенно заявляет Релли. — Я на гравюре видела.

— Не такие, — соглашается Дон, и кажется мне, будто голос у него чуть дрогнул. — Рогоносами они после Потопа стали. Изменились, и внешне и внутренне. Но слышали ли вы, как поет рогонос на рассвете и на закате? Какой тоской полны его песни, какая боль живет в этом неуклюжем несчастном существе?

— Мне он неуклюжим не показался, — бормочет Медвежонок, за что получает от меня несильного пинка. Эльф предпочитает не услышать, продолжая свой монолог:

— Из всех обитателей наших лесов, единороги наиболее близки нам... были. Чуткие, благородные, почти разумные, музыкальные существа — кем они стали ныне? Красота и величие — куда вы пропали? Разум, грациозность, великодушие — все, все потеряно. Но душа — она до сих пор жалобно плачет в огромном уродливом теле. Плачет, зовет — на рассвете и на закате...

Релли украдкой вытирает слезу. Мне тоже как-то не по себе, это что же получается, рогонос — перерожденный единорог? А я и не знал раньше! Выходит, вот этот вот костяной отросток и есть знаменитый рог, что дает здоровье и долголетие, а кроме того, и иными полезными качествами обладает? Это сколько ж добычи зазаря брошено — и подумать страшно!

В то же время, откочерыжить рог у этой конкретной твари — не самый мудрый поступок. Эльф вряд ли поймет правильно, скорее всего, по башке получу просто ни за что. Да и тащить его... нет, в другой раз как-нибудь.

— Рогонос он или единорог, — говорю, — а уделал бы нас к Звелу за милую душу, если б раньше не успели. Пойми ты, чудак-эльф, это для тебя твари Леса свои, родные, а для нас — самые злые хищники. Зазеваешься — вмиг схарчат. И сомневаюсь я, что вот этот именно рогонос над нашими косточками плакать будет, хоть на рассвете, хоть на закате, какая бы нежная душа у него в потрохах не болталась.

— Всего-то и надо, руку протянуть, — грустно говорит эльф. — Хоть раз попробуй, Охотник! Уж ты-то можешь, я чувствую, ведь из людей Лес вряд ли кто лучше понимает...

— Может, и рискну однажды, — вру, конечно, но из благих побуждений. Дон, того и гляди, разрыдается, а нам сейчас только плачущего эльфа не хватало. Да какой из меня охотник, коли с каждым зверем обниматься начну? С голоду ведь подохну, меня ж мое ремесло только и кормит...

— Ладно, — говорю. — Отдохнули? Привал окончен. Нам бы засветло до безопасного места добраться.

XVI.

До безопасного места добраться не успеваем. Совсем немного — пары часов не хватает, а по темноте чапать, нет уж, увольте. Места здесь такие, можно и ногу сломать, и наступить на что-нибудь не то. Тут уж никакой эльф не спасет, ложись и помирай.

Ночь в Злом Лесу не столь опасно, как старики рассказывают. Уж я-то знаю, не раз ночевать доводилось вдали от безопасных мест, и ничего, до сих пор живой. Да, в темноте и впрямь выползает такое, что дневные твари безобидными медведями кажутся. Но ведь у тебя время есть подготовиться, обереги прочитать, охранный круг провести. Не всякая тварь через углем очерченную границу переступить сможет. Вдобавок, костер отпугивает, хоть и горит, прямо скажем, не ярко, и потухнуть норовит то и дело, но иных тварей отпугнет исправно, не любят здешние чудища живого огня.

Однако сушняка в любом лесу раздобыть можно, злой он там или добрый. Байки о том, что сухие ветки, опадая с деревьев, ползут себе жертву искать и кровь у нее злостно высасывают — бабкины сказки. Точнее, дедкины, не иначе, как старый Сурко постарался. В жизни ничего подобного не видел и, Звел даст, не увижу. И без того страшилок хватает.

Костер горит неохотно, но гаснуть, вроде, не собирается. Релли ставит котелок, готовит похлебку. Господин Излон книгу читает, старую такую, в кожаном переплете. Медвежонок тихо посапывает, этот всегда минутку для сна выкроит, даже в пасти бронетуши, небось, дрыхнуть будет.

Я проверяю снаряжение, накладываю наговоры на стрелы. Эльф бросает на меня короткий взгляд, исчезает в темноте и время спустя возвращается, одарив меня древками для стрел — не менее пары дюжин. Это он о лесе так заботится, чтоб я сам не наломал. Благодарственно киваю, делаю вид, что прицепляю к ним наконечники. Чтоб не обиделся. Завтра улучу момент, сам сработаю, стрела хозяйскую руку должна знать. Релли как раз заканчивает с ужином, дружно достаем плошки да ложки. Эльф, понятно, от трапезы отказывается и вновь исчезает в лесу. Не забыть бы защитную черту обновить, чтоб какая бяка ночью к огоньку погреться не зашла. Долго этот остроухий по темноте ходить собирается, хотел бы я знать?

Оказывается, совсем недолго. Возвращается, присаживается рядом.

— Дежурить будем? — спрашивает.

— А сам как полагаешь? — отвечаю вопросом.

— Думаю, лишним не будет, — серьезно говорит Дон. — Девчонка первая, маг следом, я третьим, ты, Охотник, за мной, а юнец перед рассветом. Идет?

Хмыкаю согласно. Мое время самое неудобное, но мне и не привыкать. Был бы другой какой эльф, подобрее, тот бы себе что потяжелее выбрал, остроухим со сном куда легче бороться. От Дона же этого не дождешься, да и Звел с ним, как-нибудь не сломаюсь.

Подкладываю суму под голову, и тут же проваливаюсь в чуткий тревожный сон. Мышь мимо не проскочит, комар не пролетит, бронетуша не пройдет. Просыпаюсь от неслабого пинка, недовольно бурчу, не желая отпускать блаженный сон. Проклятый эльф, по-человечески разбудить не мог? Впрочем, куда ему...

— Слышишь что-нибудь? — требовательно спрашивает Дон. Еще бы не слышать, Медвежонок храпит так, что твари подходить боятся, думают, бронетуша дрыхнет. Или нет, не все боятся, вон кусты трещат подозрительно, кто-то шастает неподалеку. Оглядываюсь — свои на месте, спят без задних ног, значит, черту не потревожили.

— Дальше слушай, — требует Дон. Да что он привязался, в самом деле? И тут до меня доходит, да так, что сон испуганной птицей спархивает прочь.

— Трещетки котгоблинов, — шепчу я и снова вслушиваюсь в далекий стрекот — может, ошибся таки? Нет, все верно, этот звук ни с чем не спутаешь, как есть — боевые трещетки. Вот же не было печали!

— Как раз там, где мы заночевать собирались, — не без злорадства замечает эльф. Вот тебе и безопасное место! Все верно, твари туда не сунутся, а вот гоблины-котгоблины — очень даже запросто.

— Откуда они здесь? — удивленно спрашиваю. — В поход, что ли, собрались?

— Похоже на то, — соглашается Дон, собирается что-то добавить, но не успевает.

Бам! Ночная тишина взрывается. Бам, бам, БАМММ! Труруру!

Со свистом выходит из груди воздух. Эльф стремительно бледнеет, показное высокомерие слезает с него, будто старая шкура с болотной гадюки.

— Гоблины, — хриплым, начисто лишенным даже намека на мелодичность, голосом, объявляет Дон. Киваю согласно, вслушиваюсь в далекие (слава Звелу!) звуки. Гоблины. И котгоблины на тропе войны (тропа у них общая, разойтись ну никак не получится). А мы аккурат между ними. Вот это попали в сказку двумя ногами!

— Уходить надо, — шепчет Дон, нервно озираясь по сторонам, будто ожидая, что враги прямо сейчас из ближайшего куста выскочат.

— Не думаю, — спокойно отвечаю, а внутри все сжимается от страха. — Что те, что другие в темноте видят, а мы вот нет. Да и треску по темноте поднимем — глухой услышит. Нет, костер гасим — и до утра не высовываемся, а с первым светом уходим.

— Накроют, — безнадежно говорит Дон. Но не спорит. Не подумайте чего, остроухий далеко не трус, просто в отличие от большинства болотных собратьев он не чужд ответственности. Потому в своем народе и слывет занудой и брюзгой. Брат поручил ему дело — сдохнет, а выполнит. Сперва выполнит, потом, может статься, и сдохнет. Уважаю гада.

— Поспи немного, — предлагает Дон, чем немало меня удивляет. — Завтра тебе все силы понадобятся, а я посторожу, нам много сна не нужно.

— Заснешь тут, — бурчу недовольно, но не спорю. Расслабляю тело, закрываю глаза...ну, здравствуй, спокойный здоровый сон на лоне природы.

Вторично меня будят перед самым рассветом.

— Некоторых людей называют жаворонками, потому что рано встают, — говорю недовольно. — А других — совами, потому как ночью не спят. Ты же, по-моему, из породы голубей.

— Это еще почему? — любопытствует эльф.

— Любишь свысока на голову гадить, — поясняю я. Против ожидания, эльф улыбается. Надо же, шутки понимать начинает!

— Поднимай остальных, не уйдем сейчас, накроют.

Это да, надо торопиться. Быстро бужу Релли, мага и Медвежонка, объясняю ситуацию. Доходит до них на удивление быстро, в действиях команды нет и следа суеты и неразберихи. Медвежонок ловко срезает огромный пласт дерна, под руководством Дона прикрывает место кострища. Эльф заставляет примятую траву подняться во всей своей красе — вряд ли кто теперь угадает, что здесь ночевала группа бродяг.

Во главе группы теперь я, а Дон идет замыкающим, заметая следы. Оба мага выглядят спокойными, разве что более собраны и сосредоточены. Релли перехватывает мой взгляд, подмигивает в ответ.

— Гоблины с котгоблинами всяко не страшнее Злого Леса, — говорит негромко. — Не волнуйся, Охотник, это горе — не беда.

Много она понимает! Злой Лес — донельзя знакомый и довольно-таки предсказуемый. А что взбредет в голову зеленым и котомордым, сам Звел не сообразит. Но этого я говорить не буду, делать мне больше нечего, кроме как девку пугать.

— А то ж, — говорю. — Да мы этих вот не к утру помянутых в два счета в сапог запхнем. Где наша не пропадала!

Эльф иронически хмыкает, собираясь, кажется, напомнить, где именно наша пропадала. Но в последний момент передумывает. Я так полагаю, из-за нежелания перечислять все места в течение нескольких часов.

Меж тем предрассветная хмарь потихоньку развеивается, легкий ветерок неприятно холодит и без того озябшее тело. Недовольно поеживаюсь, прослушиваю местность. Пусто, как у пьяницы в кармане. И тихо, словно Лес вымер. Не к добру это, ох, не к добру.

Эльф то и дело шевелит ушами, прислушиваясь, тишина эта и ему не по нраву. Лес — он ведь как живой, все время в движении, шорохи, шумы, звуки разные посторонние — а тут ничего. Самое время детские страшилки припомнить, о той твари, что эльфы кличут райгеном, а мы — Безымянным. Потому как не только назвать, а подумать даже о ней, означает призвать беду на свою не слишком умную голову. Кстати, райген по-эльфийски как раз безымянный и будет. И жрет этот райген эльфов так же охотно, как и самых простых людей, несмотря на "единение с природой", "любовь ко всему лесу" и прочие эльфийские штучки.

Поеживаюсь от ветерка... да какого ветерка, он же утих давно! От чего же тогда — от страха? Ох, что-то не то, неправильно что-то. А никого поблизости вроде и нет, или это я чутье потерял?

В сказки я никогда не верил, и все же, что там про Безымянного говорилось? "В час рассветный, еще бессолнечный, в час закатный, предвестник сумерек, выползает из Леса темного, из середки Леса недоброго, тварь незнамая, тварь без имени, в этот час не узреть чудовище, и шаги его не услышать-от, а в другой же час спит коварная...."

Вот оно как. Выходит, мы в самой середке, или около где-то. Надо бы место отметить, про середку Леса сказок мнооого, и все о сокровищах толкуют. Есть здесь, якобы, и "бессмертник, трава вечная, что эльфами в новолуние собирается и жизнь им безмерно продлевает", есть "зверь-ягода, съешь ее, и поймешь язык всех тварей лесных и деревьев, и собирают ее эльфы, когда месяц на ущербе в три четверти, и оттого все тайны лесные ведомы им", есть особо ценная "цвет-звезда, от которой коровы тройной удой дают и телятся, почитай, каждый месяц", ее те же зловредные эльфы собирают при растущем месяце, а вот куда девают, гады, непонятно, потому как коров у них в жизни никогда не было. Еще, помнится, речь шла о "грибе ноздреватом, усыпанном радужным цветом, что на деревьях спасается зверя и птицы, глазу людскому невидимом вовсе хоть днем, а хоть ночью. Лишь под эльфийской ладонью который откроется людям, также по сильному запаху можно настигнуть". Настигнутый по запаху, сказочный гриб может весьма пригодиться сказочным же ворам, он, де, любые замки открывает, в том числе и зачарованные. Вещь в хозяйстве абсолютно бесполезная, у нас в деревне замок только у священника имеется, он его детям показывает, когда значение слова объясняет. Только его никаким грибом не откроешь, потому как и так открыт, а ключа у священника нет.

В полнолуние же кричит в середке леса чудо-птица Горовун сладким нечеловеческим голосом, но вот зачем и какая от этого польза — хоть убей не помню. Дона, что ли, спросить, если сказкам верить, эльфы из этой середки Леса, чтоб ее, практически и не вылезают, должен знать, коли сказки не врут.

Ладно, не до сокровищ сейчас, что там еще про Безымянного? "Ни железо ему не страшно-от, ни огонь, ни осина-дерево. А ни божья вода, не вредит ему, не вредят колдовские заговоры. А чего-от боится он, и как выглядит, никому до сих пор не ведомо, ведь кому на дороге он встретился, ныне средь живых не встречаются..."

Резонно. Вот в это я верю — кто вот так запросто завтрак или ужин отпустит? Хотел бы я знать, как еще выяснили, чего зверь этот не боится? Выпускали, что ли, храбрецов по одному — первого с железом, второго с осиной (кстати, а другими деревьями что не попробовали? Чай, в лесу не одна осина растет?), третьего с божьей водой (а это что за штука, самогонка, что ли?), а напоследок мага пинками затолкали? Посмотреть бы на такое хоть одним глазком, тогда б и умирать не жалко было. Что там еще, в сказке?

"Не заметить его до времени, только тишь рядом с ним могильная, даже ветер смолкает рядышком, лишь дымок синеватый стелется..."

Вот из-за этого я сказку и вспомнил. Тишь и в самом деле — могильней не бывает, да и ветерок, как назло, стих. Хорошо, хоть без тумана пока... а это что за хрень еще?

— Бежим! — кричу во все горло, разворачиваюсь и мчусь обратно. Глупо, конечно, я же в сказки никогда не верил, ни в чудо птицу, ни в Безымянного ни в середку леса вообще... вот убегу подальше, и снова верить не буду...

Эльф меня обгоняет, оказывается вновь во главе отряда. Оглядываюсь назад — Релли бежит следом за мной, маг немного приотстал, а последним Медвежонок, этот всегда бегал неважно. А синий дым все гуще за нашими спинами, свивается в кольца, стелется по земле и вроде шипит даже, или это мне с перепугу чудится?

— Райген? — спрашивает эльф, улепетывая во все пятки, словно за ним Безымянный гонится. И это он у меня спрашивает, тоже мне, знаток леса и живности разной!

— Предлагаешь вернуться и посмотреть? — интересуюсь я.

— Нет, — коротко отвечает Дон и затыкается, сберегая дыхание.

— Кто такой райген? — тут же интересуется из-за спины Релли. Вот кому бег по лесу нелегко дается, вроде и бежим всего ничего, а уже запыхалась.

— Потом расскажу, — говорю. Девка понятливо затыкается, слышу только сопение за спиной. А как там господин Излон с Медвежонком? Оборачиваюсь посмотреть, спотыкаюсь, с трудом выравниваюсь. Кажется, синий дым немного приотстал, еще чуть поднажать — и прощай, Безымянный. Не ведаю, что ты такое и никакого желания пополнить кубышку знаний не испытываю.

Эльф вдруг останавливается, я едва успеваю отпрыгнуть в сторону, чтоб не врезаться. Зато Релли не успевает, и кубарем эти двое не летят лишь потому, что я успеваю подхватить вцепившуюся в Дона девчонку. Эльф оборачивается, лицо бледное, глаза безумные — видать, много в детстве сказок слушал.

— Попались, — говорит сорванным голосом, но я и сам уже вижу кольца синего дыма впереди. То ли здесь аж два Безымянных, то ли... Звел знает, что эта тварь из себя представляет. Впрочем, не думаю, что их двое, хищники одного вида свои владения блюдут строго, лишь сунься чужой — сразу в драку. Больше похоже на то, что загоняет нас тварь, как стая волков отбившегося от стада оленя. А раз так, дело плохо. Сзади туман, впереди туман — а где-то рядом ждет не дождется трапезы своей Безымянный.

— Туда! — Дон, словно безумный, срывается с места и стрелой летит куда-то, ломая кустарник. Вот и верь, что эльфу каждая травинка дорогу уступает! Или это ему попросить недосуг?

Сворачиваю, бегу следом. Куда же его понесло, хотел бы я знать? Спутники-то наши вот-вот уже падать начнут от усталости. Может, плюнуть на все эти сказки дурацкие и дать бой, хотя что до меня, не обучен я с синим дымом драться.

Эльф останавливается у огромного замшелого дуба, помнящего наверняка еще Огненный потоп и что-то взахлеб начинает ему объяснять, да так быстро, что я даже близко понять не могу, о чем речь идет. Хотя тут догадаться нетрудно, помощи просит да защиты против не будь к рассвету да закату помянутому райгену. И дуб ему что-то отвечает по-своему, ветвями кивает, шуршит листьями. Эх, найти бы мне зверь-ягоду, я бы послушал, о чем они беседуют!

— Сюда! — Дон призывно машет рукой, и я не колеблюсь ни секунды. Спутники же наши настолько вымотаны бегом, что даже не задумываются. Подбегают и падают здесь же рядом, жадно хватая воздух, как рыба на берегу.

Напряженно жду, поглаживая лук. Понимаю, конечно, что толку от него против Безымянного никакого, но так оно спокойнее, право. Лук меня ни разу не подводил, если уж не у него защиты искать, так у кого?

Запах около дуба тот еще. Впечатление такое что в корнях кто-то сдох, достаточно давно, чтобы сильно протухнуть, но недостаточно, чтобы мясо растащили муравьи и стервятники. Впрочем, что мне до запаха, есть проблемы и посерьезней.

Дым наползает быстро, нетерпеливо, заволакивая синей непроглядной мглой все вокруг. Это страшно, действительно страшно. Чувствую, как волосы на голове встают дыбом, как шерсть на кошке, узревшей здоровенного пса. Клубы дыма наползают друг на друга, свиваются в совершенно немыслимые фигуры, снова распадаются. Если на что это похоже отчасти, то на гадючью свадьбу, так же завораживающе, противно и страшно, безумно страшно. Хочется закричать, но крик костью застревает в горле, умирает, так и не родившись. Пытаюсь хоть слово выдавить из себя и не могу, синее безмолвие пожирает любой звук. Беззвучно шепчу, повторяю снова и снова слова сказки: "Не заметить его до времени, только тишь рядом с ним могильная, даже ветер смолкает рядышком, лишь дымок синеватый стелется..."

И тут замечаю, что кольца дыма отдергиваются, едва коснувшись отбрасываемой дубом тени. Хочет нас достать Безымянный, выковырять из нехитрого убежища, а вот не получается у него. Не знаю уж, что там Дон дереву наобещал за защиту да помощь, но от себя в радость добавил бы столько же, кабы не больше.

Страх отступает, не уходит совсем, но ослабевает. И вместе с ним блекнет дым, теряя плотность и жуткий синий оттенок, отползает, прячется, исчезает в лесу. Потому что утреннее солнце уже вскарабкалось на небо, разгоняя сумрак.

Предрассветный час кончился.

XVII.

— Что это было? — хрипло спрашивает господин Излон. Я молчу, наслаждаясь тем, что все еще жив. Не взяла смерть, опять отступила, клятущая, отпустила восвояси до следующего раза.

Вместо меня отвечают одновременно Дон и Медвежонок:

— Райген.

— Безымянный.

И одинаково сплевывают на землю, отгоняя зло. Древнее, предками завещанное средство — соедини стихии, зло и отступит. А проще всего соединить воду и землю, огонь-то еще зажечь надо, да и попробуй соедини его с водой или землей, враз погаснет, какая уж тут защита.

— Очень понятно, — язвит Релли. Молодец девчонка, быстро оправилась от пережитого страха. Я уж на что охотник бывалый, много чего в Злом лесу повидал (да и в Руине тоже), и то никак не отойду, а она в зеркальце посмотрелась, носик попудрила — и готово.

— А точнее никто и не скажет, — бурчит эльф, а Медвежонок поддакивает:

— Теперь еще и у нас спросят, раз в живых остаться свезло.

— Так чего сразу бежать? — недоумевает маг. — Можно было попробовать... пусть не огнем, воздухом или водой, скажем...

— Божьей, — добавляю я, ухмыляясь.

— Божьей — это к священнику, — возражает маг. — А магией воды вполне, вполне...

— Поумнее тебя сгинули, — резко бросает эльф. — Нет против райгена оружия. Предки наши искали — и не нашли. Ни оружия нет, ни спасения...

— Дуб-то как спас? — спрашиваю я.

— Дуб, — эльф умиротворенно улыбается, гладит дерево по шершавой коре, и старый великан негромко мурлычет под его рукой. Вот как Звел свят — мурлычет! — Не в силах справиться с пришедшим злом, мои предки оградили от него мир кольцом дубов-стражей. Но маги людей вызвали Огненный Потоп, и защита пала...

— А райген откуда взялся? — интересуюсь я. — Ты ведь говоришь — пришедшее зло?

Дон — невиданное дело! Смущен и растерян. С чего бы это, на него совсем не похоже. С интересом жду ответа, молчание затягивается.

— Не только маги людей бывают беспечны, — говорит Дон, отворачиваясь.

Чтобы успокоиться, эльф снова гладит ствол древнего стража, и тут я разом забываю про всех магов, людских и не очень.

Потому что под его ладонью медленно проступает маленькая радуга.

"Гриб ноздреватый, усыпанный радужным цветом", — зачарованно повторяю я, протягиваю руку к чуду. Ну и пусть не зверь-ягода, ну и что с того, что в хозяйстве бесполезен! Разве это не чудо — прикоснуться к сказке... и она не пытается тебя при этом сожрать!

— Чудо-гриб! — вопит Медвежонок, его глаза сияют ожиданием чего-то волшебного. — Я знал, я верил! Все замки открывает... и тот, что у священника, тоже!

— Тот и так открыт, — спускаю я его с небес на землю. Медвежонок обиженно сопит, другие замки на свете то ли есть, то ли нет, неизвестно, а вот единственный доступный нипочем не открыть.

— Тот самый чудо гриб? Из сказки? — вообще-то, я от Релли этих слов ждал, но никак уж не от господина мага.

— Он самый, — говорю.

— Думаю, что в Руине он нам понадобится, — господин Излон внимательно рассматривает диковину. — Там-то замки на каждой двери будут, уж поверьте.

А ведь он прав, мысленно признаю я. В Руине чудо-гриб ох как пригодится!

И ощущение сказки, слегка придавленное действительностью, возвращается. Как и положено героям, мы нашли волшебную штуковину... не зверь-ягоду, конечно, и не цвет-звезду, которую можно выгодно пропить, а все же настоящую сказочную диковину.

— Пошевеливаться надо, — бросает эльф, и я с ужасом вспоминаю о гоблинах и их котоухих братьях. Шум мы подняли изрядный, кто слушать умеет, нипочем не пропустит, стало быть, убираться отсюда надо со всей возможной поспешностью.

Только вот сил совсем не осталось, все ушли на беготню от проклятого тумана. Сейчас бы затаиться и переждать... но в Злом Лесу на месте стоять нельзя, не любит он этого.

Тварь появляется внезапно, будто гриб-споровик из-под земли. Но, в отличие от гриба, не взрывается, разбрасывая во все стороны иглы-споры, а пристально смотрит на нас и утробно рычит. Предупреждает, значит.

— Хорошая киска, — с опаской говорит Релли, но попытки погладить животное не делает. И правильно, такую кто чужой тронь только, в миг без руки останешься.

Зверушка мне донельзя знакома. Навидался, пока в плену у кошков сидел. Они у них дичь выслеживают, загоняют да и против гоблинов неслабо дерутся. Называют их котгоблины... как бы это перевести получше? КотоКОТ. Кот-оборотень. В кошачьей ипостаси от домашних мурлык нимало не отличается. А как перекинется, превращается в таково вот монстра, что перед нами сейчас стоит. Тоже кошка, только большая и страшная. А так же быстрая, ловкая и агрессивная. А еще — умная, злобная и коварная. Словом, тварь хоть как бы и домашняя, а в Злом Лесу себя как дома чувствует, там все такие.

КотоКОТ открывает пасть, готовясь разразиться истошным мявом (который даже глуховатый гоблин издалека услышит, а уж кошки с их нечеловеческим слухом и подавно), но эльф бестрепетно кладет руку на морду ищейке, и та с усилием проглатывает рвущийся из глотки боевой кошачий клич.

— Тише, тише, — говорит успокаивающе. — Хорошая зверушка, не надо шуметь.

Тварь урчит, ластится и трется о колени Дона. Мне даже завидно, так и хочется по серой морде погладить, но лишними руками пока еще обзавестись не успел. Эльф с трудом удерживает равновесие (еще бы, зверюга вдвое больше его весит), успокаивает котоКОТа, и мы наконец-то продолжаем путь. Тварюшка следует за нами, словно пришитая суровыми нитками.

— Кыш! — оборачивается эльф. — Домой! Домой иди!

Разбежался! Зверушка, радостно муркнув, лезет тереться о колени эльфа, для чего ей приходится лечь на землю. Релли хихикает, тварь бросает в ее сторону укоризненный взгляд и продолжает мучить бедного эльфа. Нет, так мы точно далеко не уйдем.

— Шарад! — рычу, как заправский котгоблин. — Брукс! Аре брукс!

КотоКОТ вскакивает, как разбуженный, ошалело смотрит на меня. К слову сказать, твари эти на редкость умные, никакая собака рядом не сидела. И котгоблина от человека она отличает с легкостью, потому-то слышать привычную речь из чужих уст для нее куда как непривычно. Зверюга в легкой панике — с одной стороны, команда есть команда, надо бежать обратно, откуда послали. С другой — а по какому-такому праву какой-то человек ей распоряжаться будет?

— Что ты ей сказал? — требовательно вопрошает эльф.

— То же, что и ты, — ухмыляюсь. — То есть — "Выполнять! К хозяину! Быстро к хозяину!". Только на том языке, что она понимает.

— Шарад! Брукс! Аре брукс! — скривившись от отвращения, цедит эльф. Да, если кого Дон презирает больше людей, так это котгоблинов. И гоблинов. И еще гномов, наверное. И уж говорить на их языке для него противно донельзя.

КотоКОТ обиженно смотрит на Дона, но возражать своему кумиру не решается. Это со мной можно покочевряжиться, а эльфам любые твари подчиняются беспрекословно.

— Быстрее! — командует эльф. — Пошевеливайтесь, люди!

"Люди" это свое так сказал, будто к какашке обращается. Скриплю зубами, но подчиняюсь. Потому что прав он, если не пошевелиться, то либо зеленые, либо котоухие на нас наткнутся, чтоб и тем и другим в болоте сгинуть. Нашли, понимаешь, время отношения выяснять, не могли неделю-другую обождать.

Дон почти бежит, остальные толпой следуют за ним. Хочу сказать, что по Злому Лесу так ходить — все равно, что смерти искать, но воздерживаюсь. В конце концов, эльфу виднее. С тварями местными он, дай Звел, сговорится, а вот с относительно разумными существами — навряд ли. Дружелюбием да обходительностью эльфы от сотворения мира не страдали.

Треск сучьев неподалеку. Сразу напрягаюсь — в лесу есть, конечно, и существа не озабоченные сохранением тишины, вроде того же рогоноса, но в основном здешние твари нападают беззвучно. Если и выдадут себя шипением-рычанием, то не иначе, как в самый момент атаки, когда для жертвы поздно уже что-то менять.

Совсем рядом взрывается торжествующим грохотом барабан. Гоблины! За спиной слышу рычание, не то сами зеленые, не то их псы боевые пожаловали. Тоже звери те еще, под стать хозяевам. Огромные, мохнатые, обросшие жесткой бурой шерстью — волк встретится, не убьют, так опозорят. Медведя на дерево загонят, как кошку. А уж если человек попадется, может быть спокоен — в котел гоблинам он точно не попадет. До костей обглодают, а кости сгрызут.

По правде сказать, зеленых они не особо слушаются. Гоблин, попытавшийся оттащить пса от добычи, легко сам может пойти на ужин стае. Интересно было бы посмотреть, как эльф с ними управится, только желательно, с высоты близ стоящего дерева.

Рискую оглянуться и посмотреть. Так и есть, боевые псы. От этих не убежишь, собачки оленя шутя догоняют. А среди нас оленей немного.

— К бою, — кричу, но Релли и господин Излон сообразили еще раньше меня. Волна неожиданно сгустившегося воздуха ударила в стаю, сминая ее в один рычащий, визжащий, оскаленный клубок. Собачкам стало совсем не до нас, им теперь между собой сначала выяснить надо, кто кому первым на лапу наступил. Ну, а когда выяснят... последнего я и сам, если что, пристрелю.

Быстро достаю лук, упираю в землю, набрасываю тетиву.

— Быстрее, быстрее! — торопит эльф.

Поздно. Следом за собаками вываливают гоблины, числом этак голов в тридцать. Передовой отряд, разведка, так сказать. Сейчас и остальной клан подоспеет, и вот тогда... Впрочем, не будем загадывать, нам бы сперва с этими разобраться.

За спинами зеленых различаю кудесника, волосы которого украшены ярко-алыми перьями птицы Ахо. Причем так украшены, что самих волос, в общем-то, и не видно. В руке, как и полагается, боевой посох. Наверняка за спиной висит бубен, но выяснить это пока не получится.

Кудесник вздымает посох, и волна гоблинов несется на нас. Стреляю прицельно, валить надо колдуна, пока не накудесил лишнего. Стрела долетает до гоблина и резко уходит вверх. Кажется, опоздал, теперь его так просто не возьмешь, от стрел кудесник себя обезопасил.

Глухо ухает, гоблины с воплями разлетаются в разные стороны. Это вступают в бой столичные маги. Не теряю времени, начинаю отстреливать тех, кто остался на ногах, соревнуясь в скорости с эльфом. Мелькает мысль, что это уже больше не схватку, бойню напоминает... и тут свое слово сказал кудесник. Сказал по-гоблински. Но поняли, кстати, все, даже эльф, а уж эта братия понятливостью не отличается.

Шарахнуло так, что, кажется, даже деревья попадали, причем мне наголову. Смутно понимаю, что меня куда-то несет по воздуху... а потом еще и приземляет не мягко.

Встаю, перед глазами цветные круги, ничего не вижу почти. Лук сумел не выронить, а что не сломал, так в том моей заслуги нет, повезло просто. Рядом кто-то воет, неумело подражая зимнему волку. Кто именно, разобрать не в силах — и люди, и гоблины от боли воют совершенно одинаково.

Рукой закрываю глаза, произношу наговор. Словно жаром обдает, на миг даже пугаюсь, не выжгу ли глаза, но нет, жар тут же спадает, а цветной туман рассеивается.

Мда, крошечная полянка вспахана чуть не на два локтя вглубь. Гоблины частью зарыты в землю, частью шевелятся... в нашу сторону. Над кудесником оранжевый купол, в который непрестанно бьют молнии Релли и огненные шары господина Излона. Эльф аккуратно отстреливает наиболее активных гоблинов, Медвежонок по мере сил старается ему неубедительно подражать.

А ловко мы их! Вот только кудесник серьезный попался, бубном гремит, никак сдохнуть не хочет. Для пробы пускаю стрелу с огнебоем, вдруг, да пройдет?

Не проходит. Стрела ударяет в купол, неожиданно меняет направление и летит прямиком в меня. Вот гадский кудесник! Быстро перекатываюсь, за спиной гулко ухает. Злой Лес тут же пожирает огонь, не любит он пожары.

Секунду раздумываю, не попробовать ли ледяной наговор, и сразу же отбрасываю эту мысль. А ну, как увернуться не успею? Загнуться от собственной стрелы — такую дурацкую смерть еще поискать надо.

Кажется, Релли и господин Излон в растерянности. Вроде, и по силе кудесник им не ровня, и искусен не слишком — а поди ж ты, держится, да еще и огрызается, то пылевое облако напустит, то дождик устроит. И упаси тебя бог пылинки-дождинки коснуться, тут же на месте и загнешься, если господа маги не пособят.

— Вот проклятый кудесник! — в сердцах восклицает господин Излон.

— Какой это тебе кудесник? Бубен видишь? Одмин это, — отвечает Релли.

Одмин — это старший кудесник, хранитель бубна. Да уж, не свезло нам.

Однако, что-то надо делать. Проклятый кудесник за своим куполом может до Второго Потопа сидеть, а нам спешить надо. Упаси Звел, сейчас остальные гоблины подтянутся, то-то весело будет.

Все решается в один миг. Гибкое тело оборотня беззвучно скользит сквозь кудесатый купол. Гоблин успевает все же обернуться, но и только. Удар могучей лапы проламывает ему грудь, отбросив на несколько шагов. И тут же огромная кошка прыгает на еще живое тело, разом откусывая кудеснику голову.

И правильно, гоблины эти живучи до неприличия, а тут вдобавок еще и кудесник. Без головы-то наверняка не встанет, разве что другой кудесник поможет, ну, да это уже не наша беда.

Купол медленно гаснет, котоКОТ с урчанием терзает труп. Где-то невдалеке уже трещат кусты, кажется, к зеленым пришла запоздалая подмога.

— Бежим! — эльф легко устремляется вперед, будто только что проснулся и позавтракал. А я уже, скажем прямо, начинаю сдавать. Смотрю на Релли и мага, нет, вроде держатся, небось, чары какие на себя наложили. А вот Медвежонок плох, дыхание прерывистое, воздух хватает жадно, будто мясо из плошки. Надолго его не хватит, козе понятно.

Увы, ни одной козы поблизости не видно, чтоб это эльфу объяснить. А он уже напролом прет, и деревья, вроде, перед ним расступаются. Слыхал я о таких вещах, а вот видеть до сего дня не доводилось. Оборачиваюсь, сам не зная зачем, и успеваю заметить, как белый пушистый котенок исчезает в ветвях дуба. Спрятаться решил, значит, гоблинцы уже близко. КотоКОТ в боевом облике по деревьям лазать не умеет, вот и решил перекинуться.

За спиной слышу шумное дыхание, оборачиваюсь и успеваю пристрелить боевого пса раньше, чем он прыгает мне на спину. Собратьев его, вроде, не видно, этот, должно быть, самый быстрый... был. Из кустов мгновенно выскакивает наводчик, бросает на меня вопросительный взгляд и, дождавшись кивка, утаскивает тушу в заросли матершинника. Теперь пропавшего пса вряд ли кто найдет, наводчик следы так путать умеет, что лисы от зависти дохнут.

Далеко справа верещат трещотки. Может, гоблины все-таки вспомнят, зачем в Лес пожаловали? Вряд ли, хорошей памятью они никогда не страдали. Пока за кудесника не отомстят, нипочем не успокоятся. Правда, кому мстить, им без разницы. Кого поймают, тому и наваляют.

Эльф внезапно останавливается. Медвежонок, с налитыми кровью глазами, бежит вперед, ничего не видя. В два прыжка догоняю, останавливаю. Совсем плох парень. Дальше таким темпом бежать, может и сердце не выдержать. Нет в нем легкости, а без нее попробуй, побегай-ка. Медведь, одно слово, только еще маленький.

Так, а из-за чего остановились? Быстро оглядываюсь по сторонам. А... привет, котоухие...

XVIII.

Котгоблины внимательно нас обнюхивают. Всех без исключения — уж больно странная компания подобралась. Эльф, двое магов, Медвежонок и, само собой, я. Запах клана Оленей, который некогда меня держал в плену, он ведь до самой смерти не выветрится. Да еще и эльфами от меня пованивает... и людьми. Как тут бедным котоухим не озадачиться?

Напряженно жду развития ситуации. Дона, понятно, отпустят, котгоблины эльфов боготворят, а вот остальных? Сможет ли эльф нас вытащить и будет ли вообще пытаться, если учесть, как он к людям относится? Меня, вообще-то, тоже задерживать не должны, Вепри с Оленями не враждуют, а в моем запахе ясно отмечено, что из плена выпущен за заслуги перед кланом. Так что должны отпустить, но кто их знает, котоухих, что им в голову взбредет?

— Я Перхс, вожак Вепрей, — говорит рослый котгоблин. А то и так не видно — по одежде и по оружию. Носить священный топор только вождь право имеет.

— Я Хентрехс, первый одмин Вепрей, — вторит вождю одетый в плащ из перьев старик. — Что понадобилось Высшему от его сыновей?

Дон кривится, я откровенно скалюсь. Котоухие поглядывют в мою сторону с неодобрением, но замечаний не делают. Мало ли, почему человек улыбается, может оттого, что их, любимых, в лесу встретил?

— Ничего, — честно отвечает эльф. — Мы следуем своим путем, вы — своим.

— Кстати, о путях, — вмешиваюсь я на почти чистом котгоблинском. — За нами тут толпа лягушек прет, не желаете с ними пообщаться?

Лягушками, ежели кто не понял, коты называют гоблинов. Потому что зеленые, если вдруг кто опять не понял.

Маги и эльф вздрагивают от неожиданности, на меня глазеют с удивлением. Котоухие своему языку мало кого учат, напротив, тщательно скрывают его от чужих ушей. Но — когда ты в плену полгода живешь, язык освоить нетрудно. Особенно, если тебе палкой по спине гладят за каждый непонятый приказ (а толмача звать, ясно, никто не озаботится).

— Что свяй делает в компании Высшего? — интересуется вожак. Свяй — это по-ихнему грязный, есть у них животинка такая домашняя, вроде нашей свиньи, тоже грязь любит.

— На себя посмотри, рожа, — вежливо отвечаю я и, переходя на кошачий, объясняю Перхсу, куда ему следует засунуть язык, если он не хочет, чтоб эту часть тела ему банально отрезали. Маги и Медвежонок смотрят на меня с ужасом, эльфа происходящее не волнует.

На самом деле, все не так страшно, как кажется. Оскорбления среди котгоблинов — дело традиции, своего рода проверка на вшивость. Ответь я по другому — и признал бы себя в глазах котоухих низшим, и мнение мое уже никого бы не волновало. Кто отстоит свое "я" — молодец, кто прогнется — с тем и говорить не о чем.

— Что мой друг делает в компании Высшего? — повторяет свой вопрос вожак.

Чувствуете разницу? То-то же.

— Я брат его вожака, — высокомерно бросаю в ответ. Котгоблин озадаченно смотрит на меня, потом на эльфа, тот кивком подтверждает правдивость моих слов. Теперь все коты смотрят на меня просто-таки с благоговением. В их глазах человек, сумевший породниться с Высшими (да еще с самим вожаком!) практически подобен богу. Того и гляди, жертвы приносить начнут и девственниц приводить, чтоб от меня полубогов зачали. А девиц я ихних видел, видел... хрен какая из них полубога родит.

Негромко рычит обнюхивающий меня котоКОТ. Не на меня, в ту сторону, откуда мы пришли. Вожак реагирует мгновенно, жестами показывая, кто из его воинов где должен находится. Нам же предлагают идти своим путем, что мы с охотой и делаем.

И вовремя. Минуты через три после нашего ухода слышим рычанье боевых псов, вопли гоблинов, боевые кличи котоухих. Гулкий рокот барабанов сплетается с истеричным визгом трещоток. Судя по всему, ребята друг друга нашли, и теперь им точно не до нас.

— Может, вернемся, поможем? — нерешительно предлагает Медвежонок. Действительно, как же так, драка случилась, а мы отчего-то не участвуем.

— Кому? — язвительно вопрошаю я, и Медвежонок затыкается. В самом деле, чем котоухие лучше зеленых? Разве что пленных не едят, за что им моя огромная человеческая благодарность.

— От гоблинов точно подальше держаться нужно, — покачивает головой Релли. — Кудесники... это просто нечто! Вроде бы, и Силы особой нет. И умения ни на грош, а все мои чары вдребезги разбивает, просто ужас какой-то!

— Может, это из-за ауры Злого Леса? — предполагает господин Излон.

— Скорее всего, — кивает головой девчонка, и мне этот жест не нравится. Как-то она покровительственно кивает, как взрослый малышу несмышленому.

— Передохнуть бы? — жалобно просится Медвежонок. Ему уже лучше, морда приобрела естественный цвет, воздух уже не хватает зубами, а просто жадно вдыхает.

— Сейчас подальше отойдем, — неожиданно легко соглашается эльф. — Им не до нас уже, но те, кто проиграют, могут случайно наткнуться, когда побегут с поля боя.

— А за ними и победители, — хихикает Релли. — Что еще хуже.

Идем в молчании, все уже вымотаны до предела. Кроме эльфа, эти по лесу ходить-бегать могут, пока от старости не помрут. То есть, вечно. Даже маги спотыкаются, наверное, перестали работать чары выносливости, или что там они на себя наложили.

Я же наоборот, слегка посвежел. То ли второе дыхание пришло, то ли Лес энергией поделился, за эльфа приняв.

— Привал, — командует эльф, и мы дружно падаем на траву. Зажечь костер никто не предлагает, каждый понимает, что, брякни он такую глупость, за сушняком его же и пошлют. Медвежонок вяло жует мясо, уткнувшись взглядом в клочок безоблачного неба, эльф какие-то корешки харчит. Господа маги прихлебывают из фляжек (серебряных, между прочим, наверняка каждая с пол-деревни стоит), о чем-то негромко переговариваясь. Навостряю слух — обсуждают котгоблинов.

Интересно, мол, что у них кудесники умеют, а ведь что-то умеют, раз зеленые их до сих пор под корень не вырезали.

Это слушать мне не интересно. На что способны, а на что нет кудесники котоухих, я прекрасно представляю. Видел, так сказать, в действии. Поэтому достою мех с разбавленной эльфийской травяной настойкой и мелкими глотками пью. В тело тут же вливаются новые силы, откуда-то появляется зверский аппетит, и я принимаюсь набивать желудок наперегонки с Медвежонком.

— Я отлучусь, — говорит эльф. — Надо отыскать тропу, со всей этой беготней, мы здорово отклонились в сторону.

— Давай, — вяло машу я рукой. Мне бы насторожиться, вспомнить, чем последняя такая отлучка закончилась, но после еды хочется малость вздремнуть, и я проваливаюсь в короткий беспокойный сон.

Я снова в плену у котгоблинов, с привычной опаской кошусь на моих мучителей. Я для них свяй, грязный, а значит, никаких прав не имею. Любой может, проходя мимо, пнуть ногой в живот — просто так, чтоб не расслаблялся. Но это еще полбеды, взрослые особого вреда не причинят, ну, пнут раз-другой равнодушно, ну, накажут за плохо сделанную работу. Куда хуже дети. Дурные котята могут и камнями закидать, и уж они-то не остановятся, пока насмерть не уделают или кто из взрослых не вмешается. А самих их и пальцем не тронь, я однажды попробовал, так наказали, два дня кровью харкал, встать не мог. Нет, к мелким лучше не приближаться, себе дороже.

Взулф, один из воинов, пинает меня под ребра. Не сильно, так, для острастки, чтоб место знал. Котоухие вообще пинают не больно, потому как сапоги не носят. Зато, если когти выпустит, тогда держись, удачным пинком может и живот вспороть.

— Пойди воды принеси, — говорит.

Мгновенно подхватываю ведра, бегу к речке. Малышня замечает, вопит вдогонку, но следом не бежит — сейчас у них игра позанимательнее. Да и куда интересней подстеречь меня на обратном пути, когда с полными ведрами возвращаться буду.

Спешу, тороплюсь, если чуть запоздаю — накажут. По крутому обрыву сбегаю к реке... и застываю в оцепенении. У самого берега качаются на воде два плота, возле которых копошатся гоблины. И еще добрый десяток подплывает по реке.

Осторожно отступаю назад. Не заметили, кусты надежно закрывают меня с реки. Только как выбраться обратно?

"А зачем тебе обратно? — спрашивает внутренний голос. — В кустах можно прекрасно отсидеться, тебя не найдут".

Это точно, я так могу спрятаться, что гоблины точно не отыщут. А собак они не выпустят до боя, чтоб не шумели. Прекрасные шансы спастись, но...

Даже котоухим я не желаю такой участи. В конце концов, они мне ничего плохого не сделали. Не убили, не покалечили даже. Иные были даже ко мне добры.

Гоблины же убьют всех. И съедят.

"А как же свобода? — насмешничает внутренний голос. — Ты так и намерен всю жизнь рабом оставаться?"

Нет, не намерен. Однажды я найду лазейку и сумею обхитрить стражу с их котоКОТами. Например, сбежать по реке, за которой, оказывается, никто не следит. Но сейчас — котоухих надо предупредить.

Причаливает третий плот, гоблины не слишком торопятся. Я осторожно, избегая наступать на сучья, обхожу холм. Карабкаться на виду у гоблинов — все равно, что смерти искать. Заметят тут же. Луков они не признают, но дротики, по слухам, кидают изрядно, мигом пришпилят.

Зеленым не до меня. Причаливает уже четвертый плот, пятый подходит. То и дело оглядываясь, припадая к земле, исчезаю за холмом. Все. Здесь они меня не увидят. Со всех ног бегу в деревню, уже не и не думая скрываться.

— Где вода? — сурово спрашивает Взулф. Я судорожно хватаю воздух, не в силах вымолвить не слова. Котоухий качает головой, дает мне хлебнуть молока из кувшина.

— Гоблины, — хриплю я. — Там, на реке...

Взулф верит мне сразу и бесповоротно.

— К бою! — гремит над деревней его бас. — Гоблины на реке!

Просыпаюсь, словно толкнуло что-то в сердце. Есть такая вещь — чутье на опасность, у всех по-разному проявляется. У кого-то в виде голоса, что внутри тебя говорит, у кого-то колокольчик в голове звякает, а у меня сердце вдруг замирает на миг. Вот в точности, как сейчас.

Открываю глаза как раз в тот миг, когда на поляну вламывается клыкастик. Рука привычно тянется к луку... поздно. Ему перекусить меня пополам — одно мгновение.

Встречаюсь с тварью взглядом, глаза выпуклые, немигающие. Ни ненависти в них, не страха, впрочем, ему-то чего бояться? Всех четверых прикончить — секундное дело, тем более, маги продолжают сладко посапывать, а Медвежонок застыл и шевельнуться даже не решается. И этим выгадывает себе секунды жизни, между прочим.

Клыкастик отчего-то медлит, разглядывая меня, и из глаз его смотрит смерть. Те, кто говорят, что не боятся смерти, просто никогда не смотрели ей в лицо. Приоткрытая пасть с капельками слюны нависает надо мной, желтые глаза внимательно меня разглядывают, и мне кажется, что так будет длиться целую вечность, и не зверь меня прикончит в конце концов, а собственный страх.

Сознание словно двоится, расплывается. Мне снова двенадцать лет, и я стою у деревенской изгороди, в ужасе глядя на разворотившую крепкий частокол клыкастую морду...

Тогда, в детстве, я успел спустить тетиву, а промахнуться по разинутой пасти с такого расстояния было невозможно. Сейчас — даже лук достать не успею. Застываю, глядя, как тварь тянется ко мне пастью. И резко хлопаю по носу ладонью.

— Брысь, скотина!

Клыкастик обиженно ревет, припадает на задние лапы, мотает головой. Голова у него — едва ли не с четверть тела, и пасть соответствующая. Ему меня пополам перекусить — пустячное дело, но отчего-то медлит, снова тянется мордой. Пожалуй, я успел бы встать, но тогда он играться точно перестанет, раз куснет — и нет больше охотника Барго, как и не было.

Тварь осторожно кладет мне мохнатую башку на грудь (дышать сразу становится тяжело) и закрывает глаза. Растерянно чешу ему щеки и подбородок, как котенку. Клыкастик не реагирует. Осмелев, чешу сильнее, тварь издает пронзительный скрип, в панике отдергиваю руки. Клыкастик трется об меня мордой, едва не ломая ребра. Это он так мурлычет, доходит до меня, и я изо всех сил начинаю тереть зубастую морду.

— Хороший котик, хороший, — надо же, как у меня голос дрожит. Клыкастик снова трется об меня, протестующее скрипят ребра. Не сожрет, так задавит, мелькает в голове испуганной птицей мысль.

Спасает меня вернувшийся эльф.

— А ну, пошел! Киэло на!

Клыкастик недовольно урчит и оставляет меня в покое, напоследок попытавшись языком содрать кожу с лица. Пахнет от него отчего-то не гнилым мясом, как положено хищнику, а полынью. Приподнимаюсь на локте, ощупываю ребра. Вроде, целы, на первый щуп.

Тварь пытается потереться уже об эльфа, но тот непреклонен.

— Киэло на! Верге! — "Иди прочь! Отстань!"

Клыкастик, обиженно урча, с треском вламывается в заросли и исчезает в лесу.

— Я же говорил — достаточно протянуть руку, — говорит эльф, улыбаясь.

— Твоя работа? — мрачно спрашиваю я, поднимаясь с земли. Дон, продолжая улыбаться, качает головой.

— Лес меняет тебя. Всех меняет, но тебя — в особенности. Чтобы выжить, ты учишься слушать, понимать его. И становишься его частью.

— У меня уши не изменились? — спрашиваю Медвежонка.

— Нет вроде, — недоуменно отвечает тот.

— Думал уже, в эльфа превращаюсь, — говорю, краем глаза поглядывая на Дона. Тот благодушно улыбается, кажется, мои обнимашки с тварью сделали его настроение непробиваемо-хорошим.

— Я перепугалась, — говорит Релли. — Показалось даже сначала, что он тебя терзает. Потом уже поняла, что ласкаться лезет, магию побоялась применять.

— Я тоже не рискнул, — сознался господин Излон.

Небо — восхитительно синее. Солнце — теплое, ласковое. Трава — мягкая, свежая. Даже морда клыкастика, высунутая из-за дерева, пейзаж не портит. Спасибо, что не сожрал, родной.

Мир прекрасен! Отвела беду Хозяйка Чужих Перекрестков, в последний миг, но отвела ведь.

— Есть одна новость, — улыбка не сходит с тонких губ. — Я нашел Тропу. Совсем рядом, и короткую, на три часа самое большее. Выводит почти к самой Руине, по правде сказать, не ожидал даже. Все-таки вы, люди, удачливы не по заслугам...

— Ну, давай теперь заслугами меряться, — я берусь за пояс, поддерживающий штаны, делая вид, что собираясь его расстегнуть. Релли хихикает, господин Излон снисходительно и вместе с тем укоризненно качает головой. Выражение лица — типичное "эх, молодежь!"

Заслугами эльф меряться не возжелал. Ухмыльнулся и сел на траву рядом со мной.

— А теперь выкладывай плохую новость, — говорю, пристально глядя в глаза. Сроду такого не было, чтобы хорошая весть рука об руку с дурной не шла. А если чудом каким случится такое — значит, ты уже не в Злом Лесу.

— И плохая есть, это ты верно подметил. — эльф слегка мрачнеет, не сильно, но вполне себе заметно. Стало быть, новость не то, чтобы плохая, скорее неприятная.

— Не тяни быка за хвост, — подгоняю неторопливого нашего проводника. — Что стряслось, выкладывай.

— Тропа открылась у самого Камня Душ, — неохотно сообщает эльф, отводя глаза.

Вот оно как! Действительно, плохая новость. Потому что о Камне этом я первый раз слышу. И чем он опасен, понятия не имею. Одна надежда, что Дон знает, да и та с червоточиной — что эльфу безопасно, для человека вполне может смертью обернуться. И не уверен, что Дон это понимает, у остроухих мышление своеобразное.

— Камень Душ — что это? — Релли не собирается сдерживать любопытство, да и господин Излон, судя по открытому рту, собирался поинтересоваться диковинкой.

— Серый камень высотой в два эльфийских роста, — сообщает Дон. — На вид самый обычный.

И замолкает, будто раздумывая, продолжать дальше, или нам и сказанного достаточно. Рассказывали у нас как-то, что в городе менестреля бродячего порешили за то, что не закончив баллады, до ветра решил сходить. Считал я, что брешут люди, как это — живого человека да за какую-то паршивую балладу? Теперь — верю.

— Души он притягивает, — продолжает неспешно эльф. — Души погибших в Злом Лесу. Или же слепки с душ — до сих пор высокомудрые спорят. Стоит посреди поляны огромный Камень, а вокруг него призраки вьются. Когда один-два, а когда и побольше сотни.

— Призраки — днем? — Медвежонок недоверчиво хмыкает, но боязливо как-то. И то сказать — нет человека, который призрака не боялся бы. По секрету скажу — и среди эльфов таких поискать еще, и не одна жизнь уйдет, пока найдешь.

— Призраки света не выносят, — подтверждает господин Излон так уверенно, будто каждую ночь самолично их факелом гоняет. А впрочем, откуда мне знать, чем маги занимаются, когда люди спят?

— Они не совсем призраки, — тихо роняет эльф. — Они... впрочем, сами увидите. И поймете.

Никакого желания понимать у меня не возникло. Боюсь я призраков — чего уж тут скрывать? Боюсь, хоть и не видел ни разу, и не жалею, что не видел.

— Они безвредны, — успокаивает меня Дон. Видно, сумел прочитать страх, что старательно прячу за опущенными ресницами. Прочитать-то сумел, а понять — нет. Не того боюсь, что худое сделают. Того, что сам однажды таким стану.

— Но и это еще не все, — кажется, самую паршивую новость он на последок оставил. — Вестник у Камня частенько является...

Кто такой Вестник, спрашивать не стал, наслышан уже. Некая сущность, предрекающая судьбу. Вплоть до самой смерти. Меня передергивает, остальные тоже счастливыми не выглядят. Мерзко это, судьбу свою знать и катить по единственной колее, точно разбитая телега.

— Может, вернемся? — робко спрашивает Медвежонок. Вопросительно смотрю на господина Излона, но отвечает Релли.

— Нельзя, — звонкий голосок летит по ветру, гаснет в мрачной чащобе.

— Что там такого в Руине, если вас даже Вестник не пугает? — резко бросаю, глядя в глаза девчонке.

— Нечто очень важное, — глаз не отводит, но взгляд умоляет — "поверь! Не расспрашивай!" Только я девичьим глазам не верю...

— Самое время рассказать все, — негромко роняю я. — Хватит таиться, Релли. Обратно не повернем, но знать, во что вляпались, наше право, нет?

— Пожалуй, — она все же отводит взгляд, прикусывает губу. Не сильно, чтобы сосредоточиться. И начинает рассказывать.

XIX.

Принцесса Ирэн — младшая дочь Его Величества. Не единственная, но любимая, и баловал ее король с размахом. Любой каприз — в ту же минуту исполняется. Наказаний и порицаний с пеленок не знала, ровно как и запретов. Три года назад запросила луну с неба — до сих пор строят летучий корабль, чтоб ночное светило во дворец привезти. Хоть целиком, хоть частями, если в трюм не влезет разом. Спасибо, еще солнце не запросила, его транспортировать не в пример сложнее.

Пока ребенком была, проблемы за пределы дворца не выходили. А вот как подросла, началось. Нет бы, по примеру сестер, завести во дворце любовника и на том успокоиться. Не для нее это. Нашла себе принцесса мага-студента в Академии, и удержать ее с того момента во дворце было возможно не более, чем морскую волну в рыбацкой сети. В насквозь прогнившей, дырявой рыбацкой сети.

Попроси она папу-короля, студенту и во дворец доступ дали бы. Но не возжелала Ее Светлость, куда романтичнее было на свидания бегать к другу сердечному в город, чтобы на морском берегу да при полной (пока еще корабль летучий в путь отправится!) луне всласть целоваться.

Надо сказать, Его Величество попробовал дочку вразумить, даже запретить сии отлучки попытался. Только вот девочка слова "нет" в жизни не слышала, и не подозревала даже, что таковое вообще в родном языке присутствует. Посему у короля ничего не вышло, и прекрасный роман продолжал вовсю развиваться. Плюнул Его Величество, сапогом золоченным растер да и решил — чем бы дитя не тешилось, лишь бы не визжало так, что на дворцовой крыше флюгер ветер ловить перестал. Сговорился, стало быть, с дочей — без охраны из дворца ни шагу, а там делай, что хочешь. Хотел еще на всякий случай студента обезопасить на предмет потомства (случаи разные бывают, понесет принцесса невесть от кого, это ж какой скандал на всю ойкумену), но дочь как-то прознала, и от дельной мысли пришлось отказаться.

Вот тут любовная история заканчивается, а начинаются самые, что ни на есть, шпионские страсти. Охрана, заботливо приставленная мягковыйным королем, сплоховала. Девочке такая опека совсем не по нраву пришлась, вот и сбегала от своих телохранителей при малейшей возможности. Понять ее, в общем-то можно, морская гладь, лунная дорожка, студент стихи галантно читает, а за спиной сопит пара дуболомов (и маг при них), с настроя лирического сбивают. Вот принцесса Ирен от них и отделывалась с завидной регулярностью, благо, способностями магическими обделена не была, и учителя у нее были наилучшие.

В этот раз ей снова удалось сбежать от телохранителей, и это никого не удивило и не встревожило. Все равно к вечеру на бережок придет, никуда не денется. Только вот, когда запыхавшаяся охрана вышла к ее любимому месту, обнаружила лишь тело мага-недоучки, бессознательное, но вполне живое. Привести его в чувство труда не составило и времени не заняло, только вот порассказывал студент такого, что у охраны волосы дыбом встали. Похитили принцеску неведомо кто, и уволокли неведомо куда.

Быть сердечному другу нешуточно битым, только помимо проклятий и угроз утопиться прям в этом самом море, вспомнил он, что говорили супостаты на геррском. Повезло парню, что специальность в Академии своей он выбрал по Древней Магии, и язык этот знал хоть и с куста до кочки, а все же отличить от иных прочих сумел.

Герры — это уже серьезно. Ничего хорошего ждать от них не приходилось, и уж если они после веков забвения принцесску решили похитить, то надо это им просто до зареза. Всполошились секретные службы, всех магов на уши поставили. А маги, на ушах постояв, линии судьбы посмотрели и изрекли следующее — герры злокозненные принцессу не абы куда тащат, а в самую, что ни на есть, бывшую столицу. Ну, в Руину, то есть.

И вот тут-то всех и прошибло до зеленых пятен. Сложили секретные службы с магами вместе один и один, и намерения злодеев вычислили. Были до Потопа и у нас, и у герров могущественные артефакты, да книги с заклятьями могучими, а ныне ни у кого не осталось. Где столица герров была, там пропасть ныне, а к нашей не вдруг и подойдешь, сама по себе место страшное, да и Злой Лес чего-то стоит. Сколько короли туда экспедиций не посылали, ни одна не вернулась.

Да только, в отличие от Ингала геррского, Руина наша вполне себе сохранилась. Коли сумеет кто добраться — вполне может что-то чародейное откапать. Даже герры, чтоб у них все напрочь отвалилось вплоть до ушей.

Одна закавыка только — мелочишку всякую найти не трудно, а вот те вещицы, что мощь страны в те времена составляли, защищены так, что и не подступишься. Хранятся они в Золотой Башне, и заклятия, на нее наложенные, любого в пыль раскатают, в пепел сожгут и ураганом то и другое развеют. Любого — кто чары-пропуск не знает, а таких и до потопа немного было, нынче ж и вовсе не осталось.

Однако же, исключение все же есть. Лицо королевской крови пройти может невозбранно, хоть в одно рыло, хоть со спутниками.

Так случилось, что не оборвалась династия с Потопом. В то время война была — как раз с геррами, а во время войны, по закону, не король правит, а Военный Совет. Соответственно, едва герры столице угрожать стали, все венценосное семейство отослали подальше. И уцелело королевское семейство, застигнутое Потопом в небольшом городке на берегу моря. Который и стал впоследствии нынешней столицей.

В общем, если герры доберутся до Золотой Башни, хорошо не будет. Вполне могут и второй Потоп устроить, или еще что похуже (хотя что хуже может быть, представить не могу). Посему надо их во что бы то ни стало остановить, пока не случилось страшное.

С трудом прихожу в себя. Да уж, попала в сказку обеими ногами, не в раз и ототрешься. Это что же, мало нам Злого Леса, и Руины тоже мало, надо еще с геррами переведаться. Нет, брат мне, конечно, рассказывал кое-что, но проняло меня только сейчас, когда вся картинка сложилась. Честно говоря, я думал, Рив шутил про принцессу и про герров...

— Что надо нам? — спрашиваю. — Не допустить врагов в эту вашу Башню или принцессу спасти?

— Желательно, и то, и другое, — сообщает Релли. — Но в первую очередь — Башня. Принцессу жалко, но у Его Величества Эррака она не единственный ребенок. И даже, скорее всего, не последний. Слышала я, королева опять беременна.

— Сколько этих самых герров? — спрашивает вдруг Медвежонок.

— Принцессу захватили трое. Еще двое были с лошадьми. — голос Релли спокоен, но где-то в глубине глаз скользит страх. Причем боится она не герров, и не Руины, и не Злого Леса даже, а того, что сейчас, когда мы все узнали, просто повернем назад. Потому как и Лес, и Руина мне неплохо знакомы, а вот чего от герров ждать, понятия не имею.

— Принцесса, кажется, неплохо владеет магией, — говорю медленно, глядя Релли в глаза. — Как случилось, что герры так легко захватили ее?

— В захвате участвовали маги посильнее, — девушка не отводит взгляд. — Более того, мы не смогли их отследить ни через зеркало, ни заклятьем поиска. Нам не известно ни сколько их, ни какой дорогой идут. Меры к задержанию были приняты, и в то же время всем было ясно, что они ничего не дадут. Однако же линии судьбы ясно показали, что принцессу ведут в Руину.

— Значит, у них сильные маги, — тяну задумчиво. — И тем не менее, в погоню отрядили всего лишь мага четвертой ступени и его совсем юную ученицу. Почему?

Господин Излон хохочет, Релли сдержанно улыбается. Возникает чувство, что меня обвели вокруг носа, и я не могу понять в чем.

— Господин Излон действительно маг четвертой ступени, — говорит девушка. Лучший специалист по Древней Магии в стране, а быть может, и в мире. Учитель незадачливого Фурта, друга Ее Светлости принцессы Ирен. А я...

— Госпожа Релли Тауден, Мудрейший Ректор Высокой Академии, — давясь смехом, как куском черствой лепешки, выдавливает из себя господин Излон. — Сильнейший маг в стране... а может быть и во всем мире.

Он явно передразнивает госпожу Ректора, но та принимает иронию благосклонно. То есть застенчиво хихикает... тьфу, провели, как мальчика. А ведь должен был сообразить, что дело нечисто, и не тащить госпожу Ректора на сеновал, как деревенскую девку... впрочем, вопрос еще, кто кого тащил. Прислушиваюсь к своим ощущениям, с удивлением понимаю, что ни о чем не жалею.

— А больше людей взять не судьба было? — ехидно интересуется Дон, с интересом слушающий, но до сих пор не встревающий в разговор.

— Злой Лес, — коротко бросает Госпожа Ректор. — Мы смотрели линии судьбы, и только те, где команда составляла не более двух человек, не обрывались в Злом Лесу.

— Что за линии такие еще? — опрометчиво спрашивает Медвежонок, и получает развернутый ответ на свой вопрос.

Дар видеть линии судьбы крайне редок. Он и до Потопа нечасто проявлялся, а уж в наше время и вовсе почти исчез. Один маг на три-четыре поколения, не более. При том, что живут господа чародеи не в пример дольше нашего, сейчас, к примеру, во всей стране лишь два обладателя редкого таланта.

Маг-провидец может видеть, какая судьба ждет человека. Вернее, не судьба даже... как же это получше рассказать, при том, что и сам я понял от куста до кочки? Видит он, маг этот, чтоб ему, линии. Если дело простое, то линии те сливаются в ясный рисунок. Но так бывает, если учтены все факторы-векторы (только не спрашивайте, что это такое, все равно не скажу), если учтены все личности и события, влияющие на расклад (вот про расклад, коли изволите, рассказать могу). Как правило, видятся лишь разрозненные линии разной направленности и цвета. Казалось бы, дело дрянь, что там по линиям этим определишь, ан нет, не так все просто. По направлению линии можно вычислить, к примеру, передвижение, а по цвету — вероятность успеха.

Так вот, в нашем деле картинка вообще не просматривалась, зато было видно, что линия принцессы вела прямиком в Руину, и цвет имела самый, что ни на есть, зеленый. Что говорило о том, что в конечном итоге, принцесса останется жива. К сожалению, линия предприятия герров (а смотреть можно не только линии человека) также имела зеленый цвет. То есть, как — неведомо, но Злой Лес они пройдут, Руины достигнут и что бы там не собирались, из башни вытащат. Если, конечно, вектор усилий их противников не пересилит.

А вот с этим вектором — просто беда. Сколько вариантов оба мага-провидца пересмотрели, всего три имели оттенок, близкий к зеленому. Зелено-желтый, если говорить точнее. Остальные — красный, реже оранжевый и желтый. И все три более-менее удачных варианта просматривались на группу из двух человек, одним из которых непременно была госпожа Ректор. Которой и предложили самой выбрать себе одного из трех возможных спутников. Выбрала она, как несложно догадаться, господина Излона, поскольку в Древней магии он был лучшим из всех, а что дело с упомянутой областью иметь придется, госпожа Ректор нимало не сомневалась. Вдобавок, маг четвертой ступени имел кое какой боевой опыт, а что до возраста — так старый пень борозды не портит (конь, поправляю, пень-то как раз изрядно портит).

— Жаль, что не получилось взять с собой предсказателя, — посетовала Релли. — Сейчас можно было бы сказать куда точнее, как все сложится.

— Такой вариант был, — напомнил не без гордости господин Излон.

— Был, — согласилась госпожа Ректор. — Но выбор сделан, и я верю, что выбрала правильно. Если дойдем до Руины...

— Дойдем, — обрываю ее невежливо. — Теперь точно дойдем. А вот что там, это уже совсем другой разговор.

— А вот там нам господин Излон пригодится, как никто другой, — в тон мне отвечает госпожа Ректор.

— Точнее, мои знания о бывшей столице и умение читать карты древних, — довольно улыбается упомянутый господин.

— Не пора ли нам в путь? — интересуется эльф, и я легко поднимаюсь на ноги. В самом деле, пора.

XX.

Лес истончается, сходит на нет. Небо над головой темнеет, хотя солнце упорно торчит в зените. Странно, мне казалось, что времени прошло куда больше...

Озираюсь по сторонам, мне здесь неуютно. Странное место, непонятное, а значит, надо быть настороже. Пытаюсь прослушивать, и голова едва не разрывается, как уроненная на пол зрелая тыква. Что бы это ни было за теми деревьями, лучше его не прощупывать.

Деревья остаются за спиной, небо почти что темное. Круг мертвого солнца тоскливо торчит над головой. Жутко. Помню, священник как-то рассказывал об умирании мира — именно так я себе его тогда и представлял. Небо, не помнящее уже живого света и умирающее солнце на нем. Призраки деревьев и черная трава под ногами.

Только вот этого камня в моем видении не было. Огромного, с избу, черного настолько, что и в ночи виден будет.

— Камень душ, — негромко говорит эльф.

Будь моя воля, припустили бы отсюда со всех ног. Но приходится остановиться, госпоже Ректор приспичило страхолюдный камень осмотреть.

Вот это уж точно зря. Потому что из камня, словно привлеченные вниманием людей, их живым теплом, начинают появляться призраки. Один за другим, выскальзывают, кружат над головой в неведомом танце. То остановятся, закружатся вокруг себя, то двинутся в обратную сторону, то разом в пояс поклонятся.

Чувствую, как немеют ноги, тело колотит крупная дрожь. Не знаю, как остальные, а я вот прям сейчас умру от испуга. Вот прямо сейчас и...

И тут они запели. Тонко-тонко, слов почти и не различить, не голоса будто — тень, эхо голосов. Медвежонок побелел, за сердце схватился, мне тоже нехорошо, только маги стоят спокойно, да эльф с любопытством поглядывает. Не на призраков этих — на нас, будто любопытно ему, когда мы сапоги на погребальные лапти сменим.

А в следующий миг я забыл и о призраках, и о спутниках своих. Потому что увидел его. Отца.

Здравствуй, папа. Вот и свиделись...

Эльф что-то говорит, я не слышу, впитывая глазами дорогое лицо. Не лицо — тень лица.

— ...кровь. — эльф не отстает, теребит за рукав, что-то говорит. Смысл его слов не сразу, но доходит — если я поделюсь кровью, смогу с говорить с отцом. Выхватываю нож, режу запястье, забыв даже закатать рукава куртки. Кровь теплым ручейком стекает на землю. Роняю нож, набираю полную пригоршню, протягиваю отцу. Призрак кивает, прикладывается к ладони, кровь впитывается в него, как вода в песок. Тень обретает объем, краски, темные пятна глаз становятся зрачками...

— Здравствуй, сынок.

Как в холодную воду после бани! Хочу ответить — дыхание сперло, слова в горле застревают.

— Папа...

Он усмехается, грустно и так знакомо, что снова схватывает сердце.

— Не женился еще?

— Нет... — как же сбросить это странное оцепенение, мне же с ним поговорить нужно, второй раз может, и не случится!

— Папа...

— С мертвым тяжело говорить? — отец понимающе усмехается. — Да и мне не просто, поверь. Лук как служит, надежно?

Лук у меня отцовский. А служит так, что лучше и не бывает.

— Не подводил пока, — слова, что капают с губ, будто чужие. А своих найти не могу, рассыпались, как стрелы из дырявого тула.

— Мы в Руину идем, — выдавливаю наконец неловко.

— Руина... опасно там, сын. Лучше уж по Злому Лесу ходить, — тень отца вздыхает с легким сожалением.

— Злой Лес тебя убил, — мой голос звучит глухо, но я не могу себе представить что-то звонкое под этим небом. Даже знаменитый эльфийский "колокольчик" теряется в этом месте. Мне хочется уйти, уйти подальше и никогда больше не возвращаться, но... отец...

— Мне не повезло, — соглашается тень его голоса. Кто бы мог подумать, что иные сказки и не сказки вовсе. Помнишь, Усталый Путник, Зимнее Солнышко, Человек-Муравей, Невидимый Брукс?

— Лишний След, Зеленый Червь, — улыбаюсь сквозь слезы, вспоминая сказки, которые он мне рассказывал. Наши, охотничьи сказки. Про Злой Лес и его таинственных обитателей.

— Именно. Вот с Зеленым Червем я и повстречался, — тень голоса сейчас звучит сухо и вместе с тем строго. — Так что, имей в виду, не все чушь, что в сказках.

— Мы повстречались с Безымянным, — говорю просто.

— Даже так? — тень отца улыбается. — И уцелели? Повезло вам. Но в другой раз может и не повезти. А уж в Руине — и подавно. Звел охраняет только тех, кто в лесу.

— Я могу тебе помочь? — спрашиваю. Слезы торят теплые дорожки по моим щекам. Слезы? Я же разучился плакать... давно уже разучился. Почему сейчас я чувствую себя не матерым охотником, а обиженным ребенком, у которого вот-вот отнимут игрушку?

— Нет. Не знаю, — тень отца печально улыбается и начинает бледнеть. — Я всего лишь кусочек тени, прикованный к Камню. Откуда мне знать, что возможно? Молись Звелу, сынок, чтобы моя участь тебя миновала.

Тень становится полупрозрачной, я протягиваю руку, пытаясь не то удержать, не то просто коснуться.

— А теперь уходи, — тень прощально улыбается, тая у меня на глазах. — Мертвым больно общаться с живыми. Мы ведь даже плакать не можем...

Отворачиваюсь от него, вытираю лицо рукавом, мешая кровь и слезы.

— Пошли, — бросаю глухо, не глядя на спутников. Если сейчас господа маги возразят, что им надо еще осмотреть Камень, убью на месте. Но те послушно следуют за мной. Спасибо, эльф не рвется встать во главе отряда. Я не хотел, чтобы хоть кто-нибудь видел сейчас мое лицо.

Тропа расстилается передо мной сама, серебря траву. Я встаю на нее, смотрю в небо. Солнце сочувственно улыбается, прячется за легким облачком. До боли хочется оглянуться, встретить теплый взгляд отца... нет, зачем жечь лохмотья души, они и так истекают кровью.

За моей спиной эльф помогает встать на Тропу господам магам. Медвежонок, хоть и не без труда, делает это сам. Растет парнишка, год-другой, и знатный охотник выйдет. Из лука стрелять я его подучу, а Лес он и так чувствует лучше многих. Если из Руины вернемся, так оно и будет.

Идти нелегко, проклятый Камень Душ не идет из памяти. И тень отца, пьющая кровь из моей ладони...

Тропа неожиданно обрывается, и я выпадаю в Злой Лес. Мгновенно оглядываюсь, оценивая опасность. Все в порядке, опасных тварей поблизости нет, кроме огнегада, подстерегающего добычу в зарослях лжеорешника, да где-то за пределами восприятия ломится через Лес бронетуша. Зато в паре шагов передо мной расстилается прошлепина, заросшая нож-травой. А ведь тропа могла и на нее прямо вывести.

Предостерегаю спутников, обхожу местечко стороной. Деревья расступаются, и я вижу стены Руины. Недалеко, шагов не более трехсот.

XXI.

Стены Огненный Потоп и время не пощадили. Иные участки были просто разрушены до основания, другие — наполовину целы, а рядом гордо вздымались и совсем неповрежденные. Я разглядел гордо стоящие золоченые ворота, не потускневшие за века, хотя проемы стены по обе стороны практически уничтожены. Огненный Потоп прошелся по миру неравномерно, где-то целые страны превратились в пыль, а другие районы практически не затронул. Как ни странно, Руина сохранилась довольно неплохо, только вот жители ее обратились в пепел. Все. Или почти все, потому как бродя по Руине, замечал я кое-какие свежие следы, но вот оставили их люди, или кто еще, сказать не могу. Одно точно — в Руине кто-то обитает, не одна лишь нежить.

Тропа нас вывела в незнакомое мне место. Ранее я выходил либо с юга, либо с юго-востока. Нынче же нас занесло к северо-западу, практически к самой реке.

— Интересно, — говорит господин Излон, разглядывая стены Руины. — Всю жизнь мечтал увидеть развалины Колиры, но не думал даже, что сбудется. Мало кто сюда добирался, еще меньше возвращались.

— А коли вернуться желаешь, не называй ее имя, — хмуро говорю в ответ. — Руина, она Руина и есть. Не любит, когда ей прошлое поминают. И уж никак не поблизости от стен.

— Примета такая? — с любопытством спрашивает госпожа Ректор.

— Примета, — соглашаюсь я. — Примет на свете много. К примеру, если камень в небо запустил, верная примета, что назад упадет.

Господин Излон странно улыбается, разглядывая стены, и я не уверен даже, что он меня слышал. Не здесь он сейчас, плывет по волнам своей мечты, где конечно же, нет ни меня, ни эльфа, ни Медвежонка... насчет госпожи Релли не уверен.

— В Новый Город войдем легко, — выныривает господин Излон из пучины своих мыслей. — Ворота хоть и заперты, но стена, скажем прямо, не в лучшем состоянии.

— Башня эта ваша, конечно же, в Старом Городе? — спрашиваю язвительно, хотя и сам знаю ответ.

— Нет. В Золотом, — улыбается в ответ господин маг. В Золотом, значит. А я и до Нового не доходил ни разу. В Руине ночевать — только смерть дразнить, уж лучше в Злом Лесу, там хоть нежить не водится. Ну, почти не водится, и чувствует себя так неуверенно, что избегнуть с ней встречи ничего не стоит.

— Предлагаю заночевать здесь, — говорю сурово, чтоб пресечь сразу все возражения. Господин Излон вскидывается, но тут же сдувается под суровым взглядом госпожи Релли. — До заката недалеко уже, и куда лучше выспаться и отдохнуть, чем всю ночь бегать от нежити.

— И от нечисти, — соглашается госпожа Ректор. — Она такие вот заброшенные местечки весьма любит, не так ли, господин Излон?

Вопрос задан с неким нажимом, будто магу предлагается вспомнить давно забытый курс по нежити и нечисти.

— Да, верно, — по голосу чувствуется, что курс этот господин Излон, в бытность свою студентом, благополучно прогулял, и теперь судорожно пытается вытащить из памяти засевшие там обрывки чужих шпаргалок.

— Вон тот пригорок подойдет для лагеря, — бесцеремонно вмешивается в разговор эльф. Отчего-то он не горит желанием проявить свои познания насчет нежити и нечисти, хотя эльфы в этом неплохо разбираются. Я как-то спрашивал Рива, тот ответил коротко — "Врага надо знать в лицо". Думаю, и Дон знает немало, только говорить отчего-то не хочет.

Злой Лес подступал почти к самым стенам города. Что на юге, что на юге-востоке, он плавно переходил в обычный березняк или же в ельник, здесь же — нет. Только роща возле холмов — и все. Впрочем, не такая уж она маленькая, роща эта, и живность для ужина в ней наверняка водится.

Предоставляю остальным разбивать лагерь, сам отправляюсь на охоту.

Почти сразу же натыкаюсь на свежий след косули, уходящий в сторону реки. Натягиваю на лук тетиву, достаю стрелу. Ловлю носом ветер, кажется, далеко добыча не пошла, щиплет травку вон за тем овражком. Я с подветренной стороны, это хорошо, почувствовать меня она не сможет. Крадусь по ковру из прелых листьев, стараясь не задеть ни единой веточки.

Косуля успевает повернуть ко мне морду, до того, как стрела укладывает ее наповал. Присаживаюсь, аккуратно вырезаю стрелу, свежую тушу. Движения привычны, кровь на куртку не попадает, а руки я вытираю травой. Возношу короткую молитву Звелу, жертвую ему голову и хвост добычи, как заповедано. Остальное тащу в лагерь.

В лагере спутники как раз заканчивают обустройство. Эльф довязывает второй и последний шалаш, Релли разжигает костер из принесенного Медвежонком хвороста, господин Излон не знает, куда пристроить ведерко с водой.

Бросаю добычу на траву, отбираю у чародея ведро. Я свою работу сделал, просьба больше не беспокоить. Эльф косится неодобрительно, но молчит. И правильно, хватит меня доброте поучать! Этак и с голоду загнусь, коли остроухих слушать буду.

Костер занимается сразу, вдруг, не разгорается медленно, как ему положено. Вверх выстреливает столп огня, опадает, рассыпаясь мелкими искрами, трещит уже сухой хворост, медленно занимаются наскоро обрубленные коряги. Восхищенно качаю головой, я так не умею. Чувствуется, госпожа Ректор не первый раз уже на природе, свое дело знает крепко. А почему же...

— Злой Лес мешал, — поясняет она со смущенной улыбкой. Нет, я знаю теперь, кто она такая, могущественная чародейка, наставница юных обормотов-волшебников, но отчего-то не верю. Нет, не так даже — верю, понимаю, но для меня она так и остается озорной девчонкой неполных двадцати лет.

Озорная девчонка сноровисто разделывает добычу, насаживает мясо на подходящие сучья, а я с удовольствием наблюдаю за ее работой. Меня, кстати, за то и в деревне не любят — идет, к примеру, сенокос, все злые, уставшие, а я в тенечке сижу и бражку потягиваю. А что делать — не под то у меня руки заточены, кузнец, скажем, тоже сено косить не ходит, и хоть бы кто упрекнул. Каждому свое, знахарю — лечить, кузнецу — ковать, мне — охотиться.

За размышлениями, сам не замечаю, как наваливается дрема. Просыпаюсь, когда Медвежонок всовывает мне в руку обугленный прут с мясом. Только тут понимаю, как я проголодался.

Рву зубами мясо, рыча от удовольствия. Эльф резко отворачивается, но вот господа маги наворачивают за обе щеки. И рычат ничуть не тише, чем я.

Небо постепенно темнеет, хотя дни сейчас стоят долгие.

— Караулить будем? — спрашивает Релли, обжигаясь горячим соком.

— Непременно, — отвечаю. — Хоть и не слышал ни разу, чтоб нежить из Руины выходила, а от лесных тварей нас эльф бережет, все же лучше остеречься. Осторожный до ста лет живет.

— Слышали, господин Излон? — звонко хохочет госпожа Ректор. — Не завяжите с этой Вашей занудной осторожностью, жить вам всего ничего останется. Два года или три?

— Пять, — улыбается чародей. Ох, олень бестолковый, как я не сообразил, что присказки наши не про магов придуманы? Что для чародея сто лет — тьфу, да и только. Вот оконфузился, срамота!

Релли наслаждается моим смущением. Палец наотрез дам, что она еще и мысли читает, егоза малолетняя. Впрочем... как бы она ни выглядела, годков ей всяко побольше, чем господину Излону с его неполной сотней.

— А что за нечисть здесь обитает? — кажется, чародей желает помочь мне выпутаться из паутины неловкости, мягко сменив тему. Жаль только, помочь я ему в этом мало чем смогу.

— Да я в ней мало что понимаю, — растерянно пожимаю плечами.

— Зато господин Излон — более чем, — улыбается госпожа ректор.

— Ну уж, — с улыбкой отмахивается маг, видно, что похвала ему приятна. — Костяки видели? Те, что без плоти? А отрубы? Те, с которых плоть кусками свисает?

— Попадались, — киваю. — И с плотью, и без плоти, и светящиеся, и такие, что черным провалом в ночи видятся... Всякие разные попадались. Одни еле шевелятся, от других на бешенной кобыле не удерешь. Одним до тебя и дела нет, другие сожрать норовят... а может, не сожрать, а пообниматься, спросить как-то не удосужился. Одни мычат только, другие свиристят, третьи молчат, как мертвякам и положено, четвертые по-человечески говорят... этих сильнее всех боюсь, ведь если разговаривают, значит, разум имеют, а тварь разумная не в пример опаснее прочих.

— Позвольте, — обрывает меня донельзя удивленный маг. — Да быть такого не может! Я ведь в нежити и впрямь несколько разбираюсь...

— Может, — спокойно говорит эльф. — Злой Лес видели? Вот насколько он от обычного отличается, настолько и нежить здешняя разнится от описываемой в ваших учебниках. Не простая тут нежить — измененная.

— Значит, разбираться на ходу придется, — уныло говорит маг. — Серебро ее хоть берет?

— Серебро? — вот и мой черед удивляться. — Вот уж не пробовал от нежити откупаться! Стражники в городе — те да, берут, если в трактире буянить начнешь. А нежить... разве что та, что разговаривает, но от нее точно подальше держаться надо.

— Убить ее серебром можно? — уточняет маг.

Кажется, мы друг друга не понимаем, и я пожимаю плечами в полной растерянности. Убить, наверно можно... только сколько ж это монет нужно, чтоб одну-единственную тварь раздавило?

Релли звонко хохочет. Наверное, представленная мной картина и в самом деле смешна, но я смущаюсь еще сильнее.

— Вы же не богача какого спрашиваете, господин маг, — подхихикивает эльф. — спросили бы лучше, как часто серебро через его руки проходит.

Это уж точно, куда реже, чем хотелось бы. Хотя порой и золотишко держать доводилось, врать не буду. Но не часто, да и не особо нужно оно, в деревне-то. Разве что в городе иной раз чего-нибудь прикупить.

— Хорошо, уважаемый, а Вы-то в курсе? — переключается на Дона назойливый маг.

— Я — в курсе, — эльф гордо распрямляет плечи. — Серебро на всю нежить действует, хоть бы и на измененную. А так же осина и ясень. Дубовые ветви отпугивают, но вреда не причиняют.

— Вот и славно, — радуется маг. — Тогда держи, Барго, это тебе.

И дает мне полную пригоршню наконечников для стрел. Неужто и правда из серебра? Сдается мне, эти маги с жира бесятся...

— А если промахнусь или достать не сумею из тела? — осторожно спрашиваю у щедрого мага. Шутка ли — серебром стрелять, потом за всю жизнь не расплатишься.

— Жизнь дороже, — пожимает плечами маг.

— Я и железом могу, — говорю.

— Кованное железо вполне годится, — соглашается эльф. — Только железом попасть надо правильно, а серебро убьет, даже если в ногу попадешь.

Подначивает, стервец.

— Как я стреляю, ты знаешь, — говорю спокойно. Тут уж мне стыдиться нечего. До эльфа, конечно, далеко, но, прямо скажем, дело я свое знаю.

— Тогда схема такая, — вступает в разговор госпожа Ректор. — Мы с господином Излоном в третьей линии, один держит щит, второй атакует, господа Барго и Донноваль — во второй, стреляют из луков, Медвежонок — в первой, сдерживает натиск и не дает нежити к нам подступиться. Господин Излон, выдайте ему серебряный меч.

Вот потеха! Целый меч из настоящего серебра! И что, интересно, Медвежонок с ним делать будет? У нас в деревне про меч одно известно, что держать его за рукоятку, чтоб не порезаться. И не в коем случае не махать, чтоб греха не вышло.

— А серебряного топора у вас нет? — робко спрашивает Медвежонок.

Господа маги в неменьшей растерянности, чем недавно я. Ясное дело, разве могло им в голову придти, что с мечом только благородные умеют справляться? Ну, и солдаты еще, и стражи — словом, те, кого этому специально учат, но никак уж не деревенщина сиволапая.

— Меч возьму я, — решительно говорит Дон. — Поверьте, это куда безопаснее, чем стоять во второй линии, когда этот парень начнет им размахивать. А он пусть из лука стреляет.

— Невыгодный размен, — возражает Релли. — Как Вы, он стрелять не сможет.

— Я и с мечом неплох, — ухмыляется Дон.

Надо думать! Эльфийский разведчик — это вам не гоблин пьяный. Что с мечом, что с луком, равно хорош.

— А я топором могу пособить, — Медвежонок из кожи вылезти готов, чтобы его промах забыли. Молодой он еще, я б на его месте плюнул и забыл. Всю жизнь прожить, ни разу не обмишурившись, такого и среди эльфов не бывает.

— Осиновый кол — чтоб у каждого был, — говорю. — Ясеня здесь не видел, а вот осины — сколько угодно. Магия дело, конечно, хорошее, да осина — надежней.

— Ясень тоже есть, — возражает эльф. Ну, ему виднее, ихнему брату деревья все равно, что родня. — Колья я беру на себя, а то знаю я людей — всю рощу покалечите.

Вот и славно. Осталось только древки под наконечники вырезать, но это уж я никому не доверю, ни эльфу, ни человеку, ни гоблину пьяному. Потому как сегодня поленишься, а завтра эти стрелы жизнь тебе не спасут.

— Тогда все, спать, — говорю. — Потому как сил нам завтра немало понадобится.

Смены в том же порядке.

И ложусь спать. А что еще делать, когда солнце давно зашло?

XXII.

Руина. Место, заставляющее кровь стынуть в жилах. Место, где любой храбрец становится трусом. Место, где трусу просто не выжить.

Знаете, что самое страшное в Руине? Тишина. Навязчивая, пронзительная, давящая тишина. Каждый шаг — как удар колокола в святилище. Каждый вздох — порыв сильного ветра зимней вьюги. Тишина, словно живое существо, словно тварь Злого Леса, изготовившаяся к прыжку. И — не нападающее пока что. Ждет, следит за тобой провалами окон и — не нападает. Пока что.

В Руину мы вошли, едва рассвело, до первого солнечного света. Быстро переправились через ров, одолели полуразрушенные стены, спугнув охотящуюся на мышей змею. Тварь убралась настолько быстро, что я даже не успел ее увидеть, определил по шороху.

Мы вошли в Руину — и погрузились с головой в тишину.

Мне было полегче — все-таки, не в первый раз в этих местах. Дон, скорее всего, тоже здесь бывал, хоть и не говорит, но брат не отправил бы его с нами, будь это не так.

— Страшно? — спрашиваю я Релли, и голос мой, словно подвыпивший гуляка, прошелся над пустынной мостовой, зацепился за угол дома и канул в подворотне.

— Страшно, — сознается она. — Я как-то себе по другому все представляла.

Потерянно озираемся, не понимая, куда идти. Это когда я в одиночку хаживал, все равно было, а теперь у нас есть цель, Золотая Башня. Вот только где ее искать, ума не приложу.

Чудится движение в окне двухэтажного полуразрушенного дома. Мгновенно разворачиваюсь, стрела хищно водит клювом, ища цель. Напрасно, никого там нет, просто почудилось. На всякий случай начинаю прослушивать местность, и тут же прекращаю. Мертвяков да нежить так не обнаружишь, и не уверен, что в Руине моя способность вообще действует.

— Нам туда, — уверенно говорит господин Излон, показывая пальцем в глубину Руины, туда, где над крышами домов возвышается громада башни.

— Это она и есть? — спрашиваю. — Золотая Башня?

— Нет, — господин Излон, как и все мы, напряжен и взвинчен. — Это Башня Мудрости, обитель древних магов. Самое высокое здание на свете, когда-то считалось одним из чудес света.

— Это она? — Релли пристально вглядывается вдаль. Напрасно старается, с такого расстояния деталей даже я не рассмотрю, разве что эльф сумеет. Но Дон на башню не глядит, отчего-то он вглядывается в мертвый проем окна. Того самого, в котором мне почудилось движение.

— Что там? — спрашиваю встревожено. Эльф мотает головой, ничего, мол, но взгляда от оконного проема не отводит.

Господин Излон лезет по груде щебня, бывшую, очевидно, когда-то жилым домом. Пожав плечами, следую за ним, запинаюсь о разбитый комод. Мебель короткой стычки не переносит, рассыпается в труху, я звонко чихаю, заставляя остальных вздрогнуть.

— Осторожно! — встревожено кричит Релли и поясняет в ответ на мой недоуменный взгляд. — Древние дома растут не только вверх, но и вниз.

Недоверчиво щурю глаза. Да, подземелья в Руине есть, сам видел, но чтобы дома строили под землей, такого просто быть не может. Однако на всякий случай удваиваю осторожность, и не напрасно. Когда груда камня подо мной вдруг ползет вниз, меня это не застает врасплох. Отпрыгиваю в сторону и тупо смотрю на глубокую яму, почти закрытую облаком пыли.

— Два-три подземных этажа, — азартно говорит господин Излон. — Так тогда строили, сколько этажей над поверхностью, столько же и под ней.

— И подземные этажи соединялись улицами, — добавляет Релли. — Знаменитый некогда Алирок, своего рода подземная Корила.

— Истинно так, — важно кивает головой господин Излон.

Пожимаю плечами. Под землю я пока не стремлюсь.

Эльф оставляет в покое подозрительное окно, то и дело бросая в его сторону быстрый взгляд, и присоединяется к нам.

— Что-то там прячется, — говорит он напряженно. — Мне это не по нутру.

— Оставь, — говорит госпожа ректор беспечно. — Прячется — не нападает, пусть его.

— Лучше бы напало, — серьезно отвечает эльф.

Пожалуй, он прав. Тварь, что таится и не уходит, куда опаснее той, что нападает в открытую или бежит, понимая, что с добычей ей не совладать.

Преодолев груду щебня, выбираемся на другую улицу. И застываем в нерешительности. Потому как идти совершенно некуда. Что справа, что слева — обрушившиеся дома закрывают проход. Разбредаемся, пытаясь найти проулок между уцелевшими зданиями. Бесполезно, единственный переулок закрыт обвалившейся стеной. Просвет у самой земли имеется, стена не наглухо перекрывает путь, но я бы туда соваться не стал, то, что однажды рухнуло, может обвалиться и еще раз. Вдобавок, пробираться пришлось бы почти ползком, стало быть, ежели кто вознамерится напасть именно в этот момент, отбиться будет затруднительно.

Дружно смотрим назад, я морщусь, будто зуб болит. Нет ничего хуже, чем по своим следам возвращаться. В Злом Лесу это — верная смерть. Насчет Руины не скажу, но лучше б и здесь воздержаться.

Эльф считает так же, взахлеб спорит с госпожой Ректор. Вмешиваться не собираюсь, оглядываюсь по сторонам. Если двое отвлеклись на что-то, остальным надо быть настороже.

И тут же отвлекаюсь сам, на солнечный блик под некрупным камнем. Присаживаюсь, осторожно разгребаю щебень и пыль. И достаю три золотые монетки с ноготь большого пальца.

— Ух ты! — говорит Медвежонок восторженно. — Дай посмотреть!

Ссыпаю монеты в подставленную ладонь, шаря по сторонам взглядом. Спокойно все, тихо... до омерзения тихо и спокойно. Нехорошее у меня предчувствие, вот что. Добром такая вот тишина закончиться ну никак не может.

— Попробуем пройти здание насквозь, — подводит итог спору госпожа Ректор. — Не может быть, чтобы такой большой дом не имел черного хода.

Пожимаю плечами. Ей, чародейке, виднее. Через дом, так через дом.

Здание сохранилось на славу. Большой зал с колоннами, лавки с мягкими сиденьями вдоль стены, огромное зеркало (разбитое, правда, вдребезги). И деревянная лестница наверх. Никакого черного входа нет и в помине, но госпожу Ректор это нисколько не смущает, она уверенно движется к лестнице. Хватаю ее за руку, забрасываю за спину, оставаясь глухим к возмущенному воплю. Первой я ее точно не пущу, пусть хоть вся на вопли изойдет.

Не без опаски ступаю на первую ступеньку, переношу вторую ногу, подпрыгиваю. Странно, но время не затронуло дерево. Впрочем, это Руина — здесь странности как раз являются нормой.

Медленно преодолеваю первый проем, на площадке останавливаюсь, машу рукой остальным и продолжаю подниматься. Под ногой тревожно скрипит ступенька, быстро отшатываюсь назад, осторожно пробую ее ногой. Держит. На всякий случай, перешагиваю. Три ее сестрицы — и я на втором этаже.

Оглядываюсь, пока остальные поднимаются по лестнице. Красиво, аж дух захватывает. Особенно та штука на потолке из тонкого стекла с потемневшими от времени подсвечниками.

Резная колонна, украшенная львиной мордой, примерно такая же, только деревянная, стоит в тайном святилище Звела. Лев — это его зверь, любимец Охотника. Прокалываю палец кинжалом, мажу кровью каменную морду. Лев довольно скалится, ну, еще бы.

Под ногами — ковер, как у старосты в доме, только этот краски вовсе не потерял. А на ковре — след огромной трехпалой лапы.

Лук мгновенно покидает чехол и оказывается у меня в руках. Осторожно отступаю к лестнице, чтобы прикрыть спину.

— Что случилось? — требовательно спрашивает Релли, и тут же охает, обнаружив след. Рядом со мной возникает Дон с натянутым луком, кивает вправо, показывая, что накрывает эту часть коридора. Стало быть, левая за мной.

Релли с интересом разглядывает след.

— Есть соображения? — спрашивает она.

— Облом, — говорю я кратко.

Если б отпечатка было два, были бы варианты. Но здесь сомнений быть не может, след оставил облом. Одноногая тварь с двумя хвостами, которыми поддерживает равновесие при движении. Видел я его однажды издалека, только на южной окраине, в деревне до сих пор никто моему рассказу не верит, только дед Сурко божится, что в молодости облома завалил. Три пальца с левой руки ему на память оставил, но одолел-таки. Деду веры нет никакой, но куда-то ж все же пальцы подевал? Может, и впрямь облом постарался...

— Облом, — согласно кивает эльф, а Медвежонок выпучивает глаза. Еще одна ожившая сказка, малыш? И снова страшная...

— След свежий? — деловито интересуется Релли. Задумываюсь. Выглядит свежим, это да. А вот когда здесь тварь прошла — не скажу. В Руине время странно себя ведет...

Дон наклоняется, проводит рукой над трехпалым отпечатком, пожимает плечами.

— Тени нет, — говорит он непонятно для всех, кроме меня. Тень следа держится недолго, пока след помнит того, кто его оставил. Только вот, как эта связь в Руине работает, не знаем ни Дон, ни я. Тварь может сидеть в соседней комнате, а может от нее одни кости остались, да и те за века в пыль рассыпались.

— Уходим отсюда, — чуть нервно говорит Релли. Она права, с обломом лучше не связываться. Одолеть-то мы его сумеем, только вот для кого-то из отряда эта схватка непременно окажется последней.

Без суеты и спешки, ищем черный ход, и находим. Госпожа Ректор опять оказалась права, такой богатый дом имеет два выхода — для господ и для слуг. Вот только жизнь нам это ничуть не облегчает. Потому как дверь открываться отказывается, а когда мы с помощью топоров заставляем ее сдаться, обнаруживаем, что черный ход завален камнями. Хлопаю себя по лбу, мог бы и раньше сообразить. Выход-то как раз в заваленный стеной переулок!

Неудача заставляет Релли задуматься, но ненадолго.

— Выйдем через окно, — изрекает она.

Дельная мысль, и своевременная. Ни на миг не забывая об обломе, отыскиваем подходящее окно. Да уж, выпрыгнуть из такого — ноги сломать. Под окном-то груда камней, по такой и ходить-то страшно, не то что прыгать.

Дон достает веревку, привязывает к спинке массивной кровати. Спускаюсь первым, стараясь не думать о том, что деревянная кровать может рассыпаться в прах. Эльфы, они в дереве куда лучше нас понимают, раз Дон на кровать старую понадеялся, значит, не подведет.

Обошлось. Нащупываю ногой камень, тот шатается, ставлю ногу на соседний. Вроде, держит, отпускаю веревку, сразу достаю лук. За мной спускается Релли, краем глаза слежу за ней, готовый подхватить, если что. Госпожа Ректор легко спрыгивает на камни рядом со мной, я убираю лук, теперь она посторожит, а я подстрахую Медвежонка. Потому как этот малый может запросто и веревку оборвать.

Веревка выдерживает, но Медвежонок срывается. Успеваю его подхватить, но удержать не под силу, и оба катимся по камням, набивая шишки и синяки.

Под иронические смешки Релли, распекаю неуклюжего, потирая отбитые локти. Медвежонок виновато сопит и молчит. И молчание это спасает его от изрядной затрещины — оброни он хоть слово, тут же ему мозги вправлю.

Пока я в лучших охотничьих традициях занимаюсь воспитанием молодежи, к нам присоединяются господин Излон и эльф. Поэтому отвешиваю все-таки Медвежонку подзатыльник (уж больно хотелось) и оглядываю местность.

Эта улица сохранилась получше. Во всяком случае, обрушившихся домов всего два, и оба сложились внутрь, потому мостовая практически не завалена.

Идем до перекрестка, сворачиваем на поперечную улицу. Она тоже чиста, больших завалов нет. Груда щебня перегораживает всего лишь половину мостовой, рядом — зеленоватое болотце. И отчего-то при виде этой невзрачной лужицы начинает голосить чувство опасности.

— Назад! — кричит Релли разогнавшемуся эльфу, и тот замирает, как вкопанный. Облегченно перевожу дух. Еще шаг, и он вляпался бы... во что?

— Магия, — поясняет госпожа Ректор. — От этой лужи прямо-таки смердит магией, исковерканной, неправильной.

— Я не чувствую, — качает головой господин Излон. — И как это магия может быть исковерканной, скажите на милость?

— Может, — спокойно говорит эльф, отступая от лужи. — Именно в Кориле начался Огненный Потоп, чем бы он ни был. И любая магия, соприкоснувшись с ним, изменяется. Вспомните Злой Лес.

— А в нем какая магия? — удивляется простодушный Медвежонок.

— Лесная, — коротко бросает эльф, и мне делается неуютно от его взгляда. — Точнее, была таковой до Потопа.

— В Кориле магией было пропитано все... — говорит господин Излон задумчиво, и я тут же перебиваю его:

— Сказано же, не называть по имени! Не любит этого Руина.

Словно тяжелый вздох сотрясает улицу, меня пробирает холодок. Не иначе, как разрушенный город вздыхает, вспоминая свое прошлое.

— В Руине, — спешно поправляется господин Излон. — Магии было запредельно много. Это что же, теперь шагу спокойно ступить нельзя?

— Именно, — подтверждаю. — Спокойствие свое, господин чародей, следовало еще на границе Злого Леса оставить. А здесь можете его засунуть себе в...

Медвежонок громко и натужно кашляет, чтобы маг, не дай Звел, не расслышал, что ему с этим проклятым спокойствием делать. Господин Излон смущен и обижен, но делает вид, будто ничего не произошло. Релли улыбается, эльф с интересом слушает нашу беседу.

— Пошли, — говорю громко. Я недоволен собой, вспылил, не сдержался. А как тут сдержишься, если иные господа о спокойствие толковать изволят? Спокойствие тут и мертвым не дается, что уж о нас говорить?

С трудом минуем казавшееся безопасным место. Довольно неприятно карабкаться по груде камней, имея под боком смертоносное болотце. Стоит только оступиться, и колобком покатишься в зеленоватую лужу. А чем это грозит, лучше и не проверять вовсе.

— Все, ищем место для привала, — объявляю спутникам. День уже далеко за полдень, и мы изрядно подустали, лазая по развалинам.

— Есть здесь место, где можно переночевать спокойно? — спрашиваю господина Излона. Тот растеряно пожимает плечами. Ясно, будем надеяться, что нам повезет найти подходящее по пути. Очень уж не хочется ночевать здесь посреди мостовой, да и с домами тоже не все хорошо. Иная нечисть из домов вообще не выходит, и любой редкий в этих местах путник будет принят с огромной радостью.

Привал устраиваем в небольшом двухэтажном здании, стоящем наособицу.

— Дом Пожарного Легиона, — объявляет господин Излон важно. К зданию вплотную примыкает высокая башенка, которую время, увы, не пощадило. Высокой (по утверждению чародея) башня была в допотопные времена, и сверху легионеры обозревали город на предмет пожаров. Ныне от нее осталась в лучшем случае половина, остальное обрушилось, развалив крышу и усеяв окрестности грудами щебня.

В здании, на втором этаже, обнаруживаем человеческие останки, впервые за все время пребывания в Руине. Высокий мужчина, одетый в оранжевый мундир. Рядом валяется металлический открытый шлем. Подбираю, с любопытством разглядываю. Знатная вещица, качеством куда лучше, чем носят сейчас городские стражи или даже господа рыцари. И весит совсем немного.

Подумав, напяливаю шлем на голову, оцарапав с непривычки руку о гребешок.

— Ничего так, — одобряет шлем Медвежонок.

— Настоящий пожарный легионер, — добавляет с усмешкой господин Излон.

Привал устраиваем на первом этаже. Нехорошо обедать рядом с трупом, вдруг да встанет и тоже попросит? В Руине от мертвых не знаешь, чего и ожидать.

— Что такое Пожарный Легион? — требовательно спрашивает Релли господина Излона. Тот, оторвавшись от фляги, торопливо отвечает:

— Структура, которой вменялось в обязанности тушение разного рода пожаров и, кажется, расследование поджогов. Между прочим, в пожарные набирались преимущественно огненные маги. Выпускники Академий, не проявившие себя в достаточной степени, чтобы занять более престижную должность.

— Я бы набирал скорее магов воды, — бурчу себе под нос, но господин чародей слышит и с жалостью смотрит на меня.

— Видно, молодой человек, что о магии Вы имеете самое общее представление. Никто больше не знает о структуре пожаров, чем огнемаги. Да и гасить пожар с помощью стихии Огня куда как сподручнее.

— Интересно, — против воли вступаю в спор. — Это что же получается, чтобы потушить, скажем, дом, его надо еще раз зажечь?

— Надо определить стержень пожара и выдернуть его, — заученно отвечает господин Излон, но от подробностей воздерживается. Надо понимать, что самолично он пожары тушить не пробовал.

— Он прав, — подтверждает госпожа Ректор, обращаясь ко мне. — Я могла бы привести теоретические выкладки или просто что-нибудь поджечь и погасить с помощью огня но, надеюсь, ты поверишь мне на слово?

— Поверю, — бормочу я и отворачиваюсь.

— Маги воды среди пожарных тоже были, — примирительно сообщает господин Излон. — Но немного. Впрочем, основами Воды пожарные владели тоже.

— Мне вот что непонятно, — робко встревает Медвежонок. — Я в этом ничего не понимаю, в магии то есть. Но недавно Дон нам рассказывал, что Потоп изменил всю магию в мире, и так появились ловушки, вроде той зеленой лужи. А если здесь маги жили...

— Работали, — поправляет господин Излон.

— Ну, пусть работали. В этом здании была магия? Была. А почему лужи нет?

— Лужа — это от магии Воды, — задумчиво говорит Релли. — Но вопрос интересный. Мальчик прав, Потоп должен был оставить следы...

— И это говорит маг, Ректор Академии! — в голосе Дона торжество. Вот сейчас он всех этих столичных чародеев намажет на хлеб вместо масла и медленно сожрет. Ну, или хотя бы понадкусывает. — Элементалисты! Да ведь Потоп и вызван был огненной магией!

— Верно! — оживляется госпожа Ректор. — Заклинания одной стихии либо усиливают, либо ослабляют друг друга. Здесь вектора были направлены противоположено, соответственно, чары в доме были ослаблены до нуля...

— Добавлю еще, что в некоторых городах, к примеру, в том же Интуле, к примеру, пожарным удалось ослабить Потоп, что и спасло нашу будущую столицу, — господин Излон не упускает случая блеснуть своими познаниями. — Правда, волна туда докатилась изрядно ослабленной, но все же...

— Потоп изменил саму структуру нашего мира, — добавляет эльф. — До того доминантной стихией была вода. Нынче же — огонь.

— Это спорный вопрос, — качает головой госпожа Ректор, но Дона унять не так-то просто.

— Ничего спорного тут нет! Точка кипения всех без исключения жидкостей понизилась. Ровно как и точка плавления всех твердых субстанций.

— Я не готова дискутировать на эту тему, — отрезает Релли, и эльф, наконец, затыкается.

— Я гляжу, вы отдохнули уже? — пора приструнить этих умников, иначе до утра будут судачить о своей любимой магии да о Руине в придачу. — Ну-ка, дружно налегли на еду! Привал долгим не будет!

Медвежонок, который уже успел плотно перекусить, подходит к стойке с топорами и прикидывает один за другим на вес. Я одобрительно хмыкаю. Даже отсюда видно, что оружие куда лучше, чем его собственное. Пожарные, понятно, использовали топоры в сугубо мирных целях, но кого это волнует? В доброй руке и камень — оружие.

Медвежонок останавливает, наконец, свой выбор на приглянувшемся ему топоре, сравнивает со своим.

— Строительная секира, — одобрительно бормочет специалист по Древней магии. — Хорошая вещь, надежная.

Действительно, добрая вещь. Только тяжелая и громоздкая — в общем, не для меня. А вот Медвежонку как раз по руке.

— Завидно? — ехидно спрашивает Релли, уплетая ломоть холодного мяса. — Вот подожди Охотник, доберемся до Золотой Башни, там отведешь душу!

— Царь-Лук! — оживляется господин Излон. — Оружие эльфийских владык, в давние времена врученное королю Старилу, как символ вечной дружбы!

— Отданное во временное хранение на вечные времена, — уточняет эльф.

Оба мага смущенно замолкают, эльф-то куда больше прав на чудо-лук имеет. Но Дон, угадав наши общие мысли, качает головой.

— Я предпочел бы взять Чашу Жизни, если это возможно.

— Думаю, ты ее заслужил, — поспешно соглашается госпожа Ректор.

— Пока еще нет, — возражаю я. — Вот если до Золотой башни доберемся, тогда да, заслужит, чем бы эта чаша ни была. А пока — хватит уже на будущее загадывать, не любит Руина этого.

— И Злой Лес не любит, — подтверждает счастливый Медвежонок, крутя топор в огромных лапищах.

Короткий отдых закончен. Собираемся, дружно выходим на улицу. И вновь Руина встречает нас своей пронзительной тишиной.

XXIII.

Улица выводит нас к очередному перекрестку, сворачиваем налево. Здесь продвижение замедляется, завалы следуют один за другим. На одном из камней обнаруживаю таракана и радуюсь ему, как родному. Все-таки, есть и в Руине кое-какая живность, кроме мертвяков и обломов. Смотрю на небо — солнце к закату близится, надо торопиться.

Одолеваем один за другим, четыре завала, и новая улица выводит нас прямиком к реке. С минуту молча смотрим в мутные воды с крутого берега, затем двигаемся дальше. Идем по набережной почти без помех, здесь плотность застройки была намного ниже, и развалин на пути не попадается.

— Прибрежная аллея, — благоговейно выдыхает господин Излон.

У реки настоящие заросли ив. Эльф оживляется, подбегает, о чем-то беседует с деревьями. Идем дальше, не задерживаясь. Догонит, ничего с ним не случится.

Догоняет. Идет рядом, светясь от счастья так, что становится завидно.

Проходим еще немного — и останавливаемся, потрясенные.

Обугленная, изуродованная, изломанная стена, оплавленные остовы башен. А дальше за ними — множество кораблей, непонятно даже, как их разместить-то сумели. Как в Руине водится, время отнеслось к кораблям по-разному. Одни благожелательно сохранило в целости, по самые паруса, от других одни остовы уцелели. Зрелище потрясает, завораживает, заставляет забыть обо все на свете. Мутные воды реки, мертвые, навеки ослепшие башни и — настоящее кладбище кораблей. Честное слово, в этот момент мне жаль, что я не художник, чтобы запечатлеть

это на холсте.

Дыхание вечности. Так я назвал бы картину, которую никогда не нарисую, не сумею нарисовать, и которая, тем не менее, сохранится в моей памяти до самой смерти.

— Поцелуй вечности, — тихо говорит эльф. В другое время это заставило бы меня очнуться, ощетиниться... не сейчас. Молча созерцаем привет из давно минувших веков, потрясенные, раздавленные тяжелой поступью времени.

— Флот герров, — негромко говорит господин Излон. — Именно здесь они высадились. И клепсидра Корилы роняла уже последние песчинки...

— Не Корилы. Не королевства даже. Клепсидра всего мира... — роняет эльф.

— Вон тот корабль отличается от прочих, — неожиданно говорит Медвежонок и показывает пальцем на нужное судно чтоб, упаси Звел, не перепутали.

Мальчишка прав. Корабль похож на своих мертвых собратьев не более, чем кот на медведя. Гораздо меньших размеров, совсем другой формы, он выглядит совершенно неуместным на древнем кладбище. Потому что — живой. Объяснить словами я нипочем не смогу, но он — живой. Скорбящий родственник, пришедший возложить цветы к могиле близкого.

— Привет от похитителей принцессы, — недобро усмехается Релли. — Думаю, следует осмотреть судно. Может, найдется зацепка для поиска...

Рендом, бог Удачи, сегодня явно не на нашей стороне. А с чего бы ему нам помогать, коли не то что жертву, молитву вознести поленились. За все время пути так ни разу и не помянули Великого Рендома.

Ни единой зацепки, ни единой забытой вещи на борту маленького суденышка. Тень следа эльф тоже поймать не сумел, Руина равнодушно стерла и следы, и тени. Единственный, кому повезло, это Медвежонок, нашедший на борту рыбину. Он-то, кстати, молиться Рендому не забывал.

— Не простая лодочка, — говорит девушка. — Хотела бы я знать, что за чары на нее наложены. Кора до сих пор для судоходства закрыта намертво. Как же им удалось, не понимаю...

Соорудить поисковое заклинание по рыбе Релли даже не пыталась. Слишком слабая зацепка, чтобы даже направление показать. Зато эльф заинтересовался, осмотрел внимательно, сказал, что поймана рыбина несколько часов назад, не позже, после чего убрал ее свой мешок.

— Немного нас опережают, — Релли понемногу успокаивается. — Несколько часов сейчас погоды не делают. Напрямик геррам все равно не дойти.

Это верно. Сейчас все решает удача, кто первым сумеет найти правильный путь да увернуться ночью от мертвяков. Поспешно сооружаю из камня алтарь, возношу короткую молитву и прошу у эльфа рыбу посмотреть. Доверчивый Дон охотно одалживает мне добычу, которая тут же ложится на алтарь. Заканчиваю ритуал под ругань потрясенного людским коварством эльфа, сжигаю жертву, потратив на это зачарованную огнебоем стрелу.

Рыба сгорает в мгновение ока, с головы и до хвоста. Изголодавшийся Рендом охотно принимает жертву и теперь, несомненно, пошлет нам удачу. Особенно мне. А стало быть, мы с легкостью сумеем отыскать похитителей, освободить принцессу и набить карманы золотом и прочими артефактами. Особенно я. Поэтому...ой!

Ходить надо с открытыми глазами, незатуманенными прекрасными мечтами. Особенно мне. Особенно по Руине. Хорошо, подвернул ногу только слегка — спасибо Великому Рендому. А мог ведь и вывихнуть, и сломать даже... и все, наш поход на этом закончился бы. Или не наш, мой — что еще печальнее, потому как в одиночку с поврежденной ногой в Руине долго не протянуть.

Дальше по набережной пройти нет никакой возможности, приходится сворачивать. Припортовые районы пострадали, судя по всему, не только от Огненного Потопа. Здесь шел бой, да такой, что целые кварталы превратились в оплавленные развалины. И скелеты. Множество, мне нипочем не сосчитать. Одни в доспехах и с оружием, другие — без. Война ведь не разбирает, чью жизнь унести.

Здесь я и нашел стрелятель. В точности такой, как у деда Багуна. Подобрал, нацелил на стену — так и есть, зеленые кольца огня. Куда меньше, чем старик рассказывал, ну, да никто и не сомневался, что привирает он. Стена с грохотом рассыпается, вгоняя в панику весь отряд.

— Сдурел? — яростно шипит госпожа Ректор. — Герры под боком, а ты тут фейерверк устраиваешь?

Не на такого напала!

— Мне стрелятель в бою пробовать прикажешь? Так ведь поздно будет, в бою-то! А ну, как не сработает, за лук хвататься поздно будет!

— Что за стрелятель? — интересуется господин Излон. Показываю ему находку из своих рук (не дай Звел, не в ту сторону нацелит!), чародей приходит в восторг.

— Лучестрел Вограна! В музее Академии такой есть, только недействующий.

— Сломался? — интересуюсь. Если эти штуки такие ненадежные, может, выбросить от греха подальше, пока не поздно?

— Энергия ключа иссякла, — поясняет маг и, видя мое недоумение, пускается в подробности. — Магический кристалл, который служит источником энергии. Древние умели собирать магию в специальные кристаллы, а потом высвобождать ее в нужный момент. Практическое применение это нашло в ряде изделий, в том числе и в лучестреле Вограна, который должен был стать решающим фактором для победы над геррами.

— Почему же не стал? — интересуюсь.

— Слишком мало лучестрелов было на тот момент. Не успели.

Решительно засовываю стрелятель за пояс. Пригодится в бою. Жаль только, не определить, когда он откажет, это не стрелы, что завсегда пересчитать можно.

Выходим к стене, отделяющей Нижний Город от Верхнего. И сразу понимаем — преодолеть ее будет непросто. Ворота закрыты, подъемный мост поднят. И ни один участок стены не обрушен!

Видно, что госпожа Ректор разочарована. Она, наверное, надеялась попасть в Верхний Город без труда, и совершенно напрасно.

— Не верю, что нигде нет лазейки, — говорит Релли себе под нос.

Я тоже не верю. Стена большая, где-нибудь, да обвалилась. Только искать придется долго, вряд ли успеем до ночи. Одно утешает — геррам с принцессой на привязи тоже потрудиться придется.

Смотрю на солнце — не видно уже, скрылось за крепостной стеной. Значит, надо искать надежное укрытие. Ночью по Руине ходить — дураков нет. Их и днем-то, прямо скажем, немного.

С укрытием тоже возникли проблемы. Здесь, близ крепостной стены, двухэтажных домов не было. Для чего мне именно такой понадобился? Все просто, если дом выше, с верхнего этажа так запросто не спрыгнешь, точно без ног останешься. Занимать не верхний этаж — можно, но рискуешь получить атаку и сверху, и снизу. Одноэтажный же дом — самый плохой вариант, нежить и в двери, и в окна ломиться будет, а то еще и из-под земли полезет. Впрочем, одноэтажные, кажется, остались у городской стены. Здесь преобладали дома в три-четыре этажа. Вот один из таких домов нам и пришлось занять.

Сразу же обнаружилось, что здание имеет подземные этажи, вход на которые мы с горем пополам завалили. Не очень надежно — как сумели. А потом стали решать, какой этаж занимать, второй или третий.

Решили все-таки, что второй удобнее. И выпрыгнуть можно, если что (под окнами чисто, нарочно смотрел), и подняться наверх при отступлении. Костяки и отрубы на третий этаж по стене не влезут, а если кто посильнее пожалует, так от него все равно так просто не убережешься. В общем, не то, что хотелось, но все лучше, чем ничего.

Лестниц в доме было две. В этом районе, как выяснилось, меньше и не бывало. И на обе наши маги поставили ловушки, не поскупились на чары свои. Причем сразу боевые, а не сигнальные — кого тут предупреждать-то? Делали с неудовольствием, мол, нежить магию чует и к ней тянется. Так она и к живым, что б ее, тянется, а как лучше, все равно не угадаешь.

Наконец, выбираем комнату для ночлега. Тут все понятно — так, чтобы между лестницами не попала. Значит, либо самая левая в левом крыле, либо самая правая в правом. Разницы никакой, и та, и другая комнаты угловые. Господин Излон предполагает, что здесь прислугу держали, а мне не верится. Больно хороши для прислуги, а с другой стороны, где-то ее надо держать? Впрочем, это как раз не важно, зато окна с двух сторон, выбирай любую, коли прыгать приспичит.

Кровать одна, и небольшая, притащить еще одну — это сколько ж сил уйдет! Поэтому на нее укладывается господин Излон — до того момента, когда Релли разбудит его на караул. А потом — на полу, как остальные.

Быстро ужинаем, болтать ни у кого охоты нет, умаялись за день. Я как-то два дня без передышки по Злому Лесу бегал, меня тогда сначала стая черенков гнала, а когда оторвался от них, так Звел принес пару клыкастиков (у них как раз брачная охота началась) да с ними наводчика. А наводчик, я вам скажу, это тварь такая, его со следа нипочем не стряхнешь. Так к деревне их и вывел, не отцепились.

Так мне сдается, что я за те два дня поменьше устал, чем сегодня, пока по Руине ходили. А что тут странного, лес, даже пусть и Злой, все равно родной мне, в то время, как Руина — самое, что ни на есть, проклятущее место. Лес силы дает — Руина тянет. А жизнь и тот, и другая с радостью заберут, только подставься.

Только вот беда, остальные чуть голову на мешок положили, и сразу в храп, а у меня сна ни в одном глазу. То ли устал слишком, то ли мертвяков боюсь, а вот не могу заснуть, да и все тут. Воля ваша, не доводилось мне до сих пор в Руине ночевать, как солнце землю поцеловать соберется, я уже за стеной. Как первый раз меня темнота краешком прихватила, так больше и не рискую, насилу тогда ноги унес, благо, до стены недалеко было.

— Не спишь? — тихонько окликает меня Релли. Могла бы и не спрашивать, ворочаюсь так, что скрип половиц, небось, и в повале слышен.

— Уснуть не могу, — ворчу я и приподнимаюсь.

— Странное место, — говорит Релли, глядя мимо меня. — Красивое, как песня и страшное, как смерть. Больно видеть, сколько мы потеряли. Страшно смотреть, что нас ждет. Порой представляю себе такие вот руины на месте Интула... представляешь? На месте нашего прекрасного Интула!

— Я и Интул-то ни разу не видел, — говорю смущенно.

— А хотел бы? — спрашивает.

— Не откажусь, — отвечаю. В самом деле, интересно же посмотреть, столица и все такое. И театры там у них есть, и амфитиатры (хоть убей, не знаю, чем они отличаются, но есть же и те, и другие), и ипподром (ну, это я видел уже, он же не только в столице есть. Ничего особенного, кони скачут, люди орут.), и музеи всякие, а главное, кабаков прорва. В Тритраме, что близ нашей деревни, кабаков всего три, и два из них двери передо мной закрыли. За дело, чего уж там.

— Вернемся, приезжай в гости, приглашаю, — улыбается Релли. Это я по голосу чувствую, что улыбается, потому как темно в комнате, и вдобавок смотрит она в другую сторону (это я тоже по голосу определяю).

— А чего, приеду, — говорю я, и сам себе в этот момент верю. Хоть и знаю, что лень мне будет в такую даль тащиться, и дела так просто не отпустят, а все равно — верю. Потому что хочется так вот сорваться с места и умчаться абы куда.

— Приезжай, — говорит настойчиво. — Не пожалеешь, обещаю. Через лень, в ущерб делам — приезжай. Потому что, сдается мне, судьба твоя — там. В Интуле.

Она не видит, как я улыбаюсь. Здесь судьба моя, в Злом Лесу. Или в Руине, если не выгорит у нас и выбраться не свезет. Но уж точно не в далеком Интуле, с его театрами и кабаками. Хотя, поди, красиво — флейты там разные играют, барабаны...

Барабаны грохотали не в далеком Интуле. В Руине, неподалеку от нас.

XXIV.

— Гоблины, — тревожно шепчу я. Вот уж не было печали, словно нам нежити мало да жутких герров, что любой нежити страшнее. Так нет, еще и гоблины пожаловали! Что они тут забыли, ума не приложу.

— Опять? — госпожа Ректор вовсе не испугана, она в ярости. Дай ей волю, такое сотворит, что мертвяки от обжорства лопнут (я так полагаю, объяснять, чем их госпожа Ректор кормить собирается, нужды нет).

Вслушиваюсь получше и понимаю, что обманулся. Не так уж близко барабаны бьют, за городской стеной где-то. Не такие уж дураки зеленые, чтобы ночью в Руину переться. Нас тут и так с лихвой собралось, куда уж больше?

— По утру могут и сунуться, — отвечает на мои мысли девушка. Тоже мне, беда! До утра нас может, десять раз сожрать успеют, стоит ли загадывать? А может, и не успеют, вспоминаю я про стрелятель, Звел даст — отобьемся.

Лежу, вслушиваюсь в барабанный бой, что постепенно затихает. Видно, умаялись двужильные гоблины, то ли после битвы, то ли после похода долгого. Обычно барабаны их так быстро не смолкают...

— Ты спишь? — голос Релли выдергивает меня из полусна. Эх, только засыпать начал!

— Нет. Случилось что?

— Что-то назревает, я чувствую. Вот-вот начнется.

Прислушиваюсь к себе — чувство опасности молчит. Ворочается сонно, зевает, но молчит. Что бы госпожу Ректор не тревожило, случится оно не сейчас.

— Не называй меня госпожой Ректор, — тихонько просит она. — Даже мысленно.

— Постараюсь, — говорю. А что тут еще скажешь? Приподнимаюсь, обнимаю ее, целую, она отвечает. Словно и впрямь нет никакой госпожи Ректор, только охотник Барго да несмышленая девчонка Релли.

В окно заглядывает бледная луна. Скучно ей там, на небе, скучно и одиноко. Священник рассказывал предание, как Луна с Землей поцеловаться решила, и как род людской от этого едва не вымер. Тогда-то и появились эльфы, сошли с Луны да и остались навеки. Сами эльфы другое говорят, что они в этом мире изначально жили, а потом уже люди появились. Как появились, откуда — не объясняют. Потому и верю я больше старенькому священнику...

— О чем ты думаешь? — шепчет Релли, но ответить я не успеваю. Сильнейший грохот сотрясает землю, за окном становится светло, как днем.

— Что это? — я почти кричу, чтобы она меня услышала, забыв о том, что девушка легко может читать мои мысли.

— Герры, — довольная улыбка скользит по ее губам. — Вот они и проявились. Сейчас засеку направление...

Не знаю, успела ли она сделать то, что собиралась. Потому что громыхнуло уже совсем рядом, чуть ли не за стеной.

— Моя ловушка! — Релли змеей выворачивается из моих объятий. — Тревога! К бою!

Я выскакиваю из комнаты, мгновенно оказываюсь возле лестницы. Темно, ничего не видно, зато запах такой, что меня чуть не выворачивает. Внизу что-то копошится, слышу бессвязные неразборчивые слова. Не иначе, отрубы пожаловали.

Стреляю наудачу огнебоем, пламя ревет, разгоняя тьму. Точно, отрубы. Десятка полтора, а сколько еще на улице? Ничего, они неповоротливы, продержимся. Если еще не подтянутся со всего Нижнего города.

Приглушенный грохот заставляет меня на миг замереть.

— Вторая ловушка! — кречит Релли, она уже рядом со мной, и на пальцах ее танцуют искры. Девушка вытягивает руки, и две огненные змейки скользят по лестнице навстречу мертвякам. Те стараются увернуться, но на лестнице тесно, начинается давка. Живым бы не поздоровилось, а этим хоть бы что. Спокойно сгорают, без воплей и шума. Еще бы без запаха, вообще хорошо было.

Лестницу застилает дым, хорошо, каменная, нам сейчас только пожара не хватало.

Рядом возникают господин Излон и Дон.

— Дверь держите, — говорю им, оба слаженно кивают. Отрубы, идущие со второй лестницы, еще не подоспели, но будут здесь с минуты на минуту.

Среди клубов дыма появляется одинокий отруб, в которого с ревом устремляется огненный шар. И тут происходит невероятное, отруб резко падает, пропуская его над собой.

— Кукловод! — кричит господин Излон. — Где-то на улице кукловод!

Отрубы, сказать по правде, особой опасности не представляют, разве что толпой. И даже в этом случае, от них легко убежать или спрятаться, словом, обвести вокруг пальца. Потому как достаточно медлительны и совершенно лишены сообразительности.

Все меняется, если к толпе отрубов присоединяется кукловод. Такой же мертвяк, разве что побыстрее и поумнее, он обладает одной противной способностью, направлять костяков и отрубов, создавать из бессмысленной толпы единое целое. Вся стая с кукловодом во главе действует как единая тварь, огромная, живая и крайне опасная.

Так мне рассказывали. Сам я до сих пор кукловода не видел, и нисколько о том не жалел.

Снизу прилетает булыжник, врезается в стену за моей спиной. Кукловод смотрит глазами отрубов, но из-за дыма мало что видит. Как впрочем, и мы. Но под градом камней нам точно не выжить.

Релли поднимает столб пламени у подножья лестницы, превращая в факелы несколько отрубов. В ответ свистят булыжники, пока еще мимо, наугад бросают. Одиночный отруб возникает прямо передо мной, получает стрелу в прогнившую башку и с грохотом обрушивается вниз.

Эльф кошачьим движением скользит мимо меня, запускает руку в сумку и бросает что-то на лестницу. Толку на первый взгляд никакого, но я знаю, что сейчас произойдет, приходилось уже видеть. Сейчас он споет Песнь Жизни...

Дон начинает петь, и я глохну от звона в ушах. Ощущение такое, что голова вот-вот взорвется. Отрубы останавливаются, бестолково мечутся на лестнице. Думаю, кукловоду еще более неуютно, чем нам сейчас. Долго эльф не продержится, но это и не нужно. Потому что брошенные им семена стремительно разрастаются в развесистые кусты, цепляющиеся корнями за камень лестницы.

В этот момент мощный удар срывает дверь в коридор с петель. Эльфа отбрасывает в сторону, Песнь Жизни прерывается, боевые кусты так же стремительно увядают.

Отрубы лезут уже с двух сторон, отчаянно отбиваемся, отступая. Стрела с огнебоем разбрасывает мертвяков в разные стороны, разрывая гнилую плоть, но те продолжают бездумно атаковать, не обращая внимания на мелочи, вроде оторванной руки. Из пола вылетают ледяные шипы, пригвоздив к потолку сразу троих мгновенно заледеневших отрубов, Дон с мечом в руке не подпускает мертвяков ближе. Крутится, как мельница, только гораздо быстрее.

Стреляю, целясь в головы обрубов. Эльфу приходится уже отступать, слишком много тел набросали мы в коридоре. Мертвяков это не смущает, новые и новые упорно лезут вперед, отжимая нас в комнату. Где-то ревет от нетерпения кукловод, посылая своих кукол в атаку.

— В сторону! — кричу, вспомнив о стрелятеле. И нажимаю спуск, целиться здесь не нужно, не промахнусь.

Коридор мгновенно очищается. Отрубов даже не на куски, в слизь размазывает. Этакое донельзя вонючее болотце, в которое, если случайно вступишь, до конца жизни не отмоешься.

Отрубы больше не лезут, только злобно визжит кукловод где-то внизу. Тварь необходимо добить, иначе наберет новый отряд, и все повторится. Подхватываю лук, перепрыгиваю через вонючую лужу, едва не поскользнувшись.

— Куда? — кричит вслед Релли, но я не останавливаюсь. Перепрыгиваю ступеньки, спотыкаюсь об уложенных на лестнице отрубов. За спиной торопливые шаги, кто-то из спутников не желает оставлять меня наедине с ночной руиной. Это хорошо, будет кому спину прикрыть, кукловод, говорят, тварь хитрая и жутко коварная. Кстати, куда он запропастился? Судя по воплям, был вот здесь, на этом пролете... Резко поворачиваюсь, встревоженный колебанием воздуха, пропускаю над плечом что-то острое, вроде охотничьего дротика. Под ноги подворачивается обугленный отруб, не опасный уже. Теряю равновесие, кукольник толкает меня в грудь, и я падаю. Слышу торопливые шаги, и сверху и снизу, вскакиваю. Так и есть — кукольник сбежал, а мне на помощь поспешает Дон собственной персоной.

Одним прыжком преодолеваю лестницу, выскакиваю на улицу. В отдалении наблюдаются фигуры, подозрительно похожие на отрубов, движутся медленно и хаотично. А вот кукольника не видно. Не верю, далеко сбежать не мог, времени не было. Затаился снова, погань, ждет момента, чтобы вогнать мне в пузо что-нибудь острое, или же ускользнуть и привести новых кукол.

Возле меня возникает Дон, лицо сосредоточенное, в руках лук.

— Ушел? — спрашивает. Качаю головой:

— Не должен. Прячется, погань дохлая.

Эльф неторопливо озирается по сторонам. Точь-в-точь, как я, когда местность прослушиваю, только делает он нечто совсем другое. Я примерно представляю, что — тени рассматривает внимательно, понятно же, что кукольник в одной из них скрылся, только узнать бы, в какой.

Дон неторопливо кладет на тетиву стрелу и вдруг стреляет. Ни вопля, ни стона, только валится беззвучно на камень мостовой тело кукольника. Вторично и окончательно мертвого — после эльфийских стрел не встают.

— Пошли? — буднично предлагает эльф, и я согласно киваю. Не на улице же стоять, в самом деле.

Небо где-то к востоку озаряется вспышкой, затем еще раз, еще. Кто-то еще (да герры, некому больше) ведет бой с ожившими мертвяками. Но поспешать им на помощь мы не будем. Вливаться в патрулирующую улицы армию мертвяков у меня нет никакого желания.

Дон, поморщившись, добывает стрелу из тела кукольника. Это правильно, такими темпами, нам скоро стрелять нечем будет. Потому и я задерживаюсь на лестнице, заново наполняя колчан. В коридоре можно не искать — стрелятель не оставил ничего.

Господа маги с интересом раглядывают отрубов — тех, что были пришпилины сосульками к потолку. Медвежонок, перегнувшись через подоконник, выворачивает желудок. Правильно говорят, на ночь есть вредно. А вот на улицу — зря, совсем незачем мертвяков приманивать. Не знаю, как уж они живых чуют — но лишний след лучше бы не оставлять.

Тишины, что так раздражала меня днем, больше нет. И знаете что? Лучше б она осталась. Далекое шарканье обломов, ленивый бой барабанов, приглушенные взрывы (кажется, герры нашли себе убежище и теперь отбиваются от мертвяков) — не лучшая колыбельная для уставших людей. А возможно, и для эльфа тоже.

Оставаться в занятой нами комнате на остаток ночи невозможно. Вонь непереносима, режет глаза, дышать совершенно нечем, несмотря на два окна. Посовещавшись, решаем занять такую же комнату в левом крыле, осторожно обходим лужу, располагаемся. Релли сразу ложится спать, заняв единственную кровать, господин Излон дежурит. Устраиваюсь на полу, подложив под голову мешок, закутываюсь в плащ. Рука ложится на лук, так спокойнее. И — засыпаю тут же, проваливаюсь в сон с головой.

Просыпаюсь от похлопывания по плечу, надо мной склоняется эльф.

— Выспался? — спрашивает. Прислушиваюсь к своим ощущениям, да, как ни странно, выспался.

— Не лезли больше? — впрашиваю в ответ.

— Мы же кукловода прикончили, — усмехается эльф.

А вот чужой славы мне напрочь не надо.

— Не мы, а ты, — уточняю я.

— Нет, — уверенно говорит Дон. — Если б ты не выскочил, мне бы и в голову не пришло его преследовать. То есть, потом сообразил бы, но толку-то? Так что, именно мы, Охотник.

— Ладно, — говорю, — пусть так. Спать ложись, не болтай попусту.

— А ты следи в оба, — ухмыляется эльф, и я ощущаю, что стеночка неприяни между нами куда-то подевалась непонятным образом. Может быть, брат на то и рассчитывал, посылая с нами не кого-нибудь, а именно Дона? Да, он лучший разведчик, но намного ли хуже другие, откровенно говоря? Сомневаюсь.

В комнате зябко, особенно после жаркого дня в каменном лабиринте Руины. Закутываюсь в плащ, сажусь напротив двери, лук на коленях. Дежурство господина Излона, что вызывало у меня наибольшие опасения, слава Звелу, уже миновало. А Медвежонок заступит перед самым рассветом, нежить в это время уже не так активна, ищет, куда бы забиться на солнечное время, в точности как мы на ночь укрытие искали. Не любят отрубы солнца, крепко не любят. Говорят, если кого из них утро застанет, сразу превращаются в простой разложившийся труп, и больше уже не встают. А костяки прахом рассыпаются. А вот обломов солнце обжигает не до смерти. Если его задержать, все же помрет, да такого попробуй, останови. По своему опыту знаю, что это не совсем так. Мертвяки, они тоже разные бывают, порой такие встречаются, что и солнце им нипочем.

Что насторожило меня, я не понимаю. Однако тут же разворачиваюсь, вскидывая лук. И успеваю заметить движение за окном. Тень закрывает крупые звезды, я натягиваю тетиву и сразу же опускаю лук. Не попасть. Я не вижу, в кого стрелять. Незваный гость почти беззвучно скользит в небесах, я слышу только шорох крыльев, слабый, на грани восприятия. Поворачиваюсь спиной к двери, так, чтобы видеть оба окна. Никого. Кем бы ночной пришелец ни был, он либо улетел, либо затаился, ожидая подходящего момента. Закрываю глаза, проверяю местность. На всякий случай, вдруг да крылоклюва случайно занесло. Хотя вряд ли, они по ночам не летают.

Против ожидания, кого-то обнаруживаю. Не клювокрыл точно, но и нежитью птичка не является. Точнее сказать не могу, внутреннее зрение не позволяет видеть, только ощущать присутствие. Чтобы распознать тварь, надо не единожды с ней столкнуться. Эта же мне никогда не попадалась, чем угодно клянусь. И оттого куда более опасна, я не знаю ее повадок, не знаю, чего от нее ждать. Ясно одно — добра от обитателей Руины нам не увидеть.

Сижу, закрыв глаза, лук на коленях. Тварь наблюдает за нами, я в этом уверен. Пусть думает, что я сплю, лучше для нас, если нападет сейчас, когда я готов.

Нечто с крыльями не торопится, сидит на крыше соседнего дома. Ничего, я не тороплюсь, охотник должен уметь ждать. Я — умею. Мои нервы не дрожат, как натянутая тетива, я спокоен и расслаблен. Не боюсь опоздать, едва тварь соберется напасть, я тут же почувствую.

Так и сидим, долго, очень долго — я на полу, ночной гость на крыше. Оба настороже, готовы к схватке, которая для кого-то одного может оказаться последней. Кто бы ни сидел там, на крыше, ждать он умеет. Достойный противник, настоящий охотник, уважаю. И не боюсь, нисколечко не боюсь. Это моя жизнь, сколько раз приходилось сидеть вот так в засаде и ждать, пока противник проявит себя либо охотником, либо дичью. Третьего ведь не дано, либо-либо.

Времени не существует сейчас. Только игра, где никто не хочет делать первый бросок. Кто начинает — тот проигрывает, не всегда, но достаточно часто, чтобы это стало правилом. Я — охотник. Я — умею ждать.

И только когда тварь поднимается в воздух и неслышно исчезает в предрассветной тьме, я понимаю, что отдежурил не только за себя, но и за Медвежонка.

XXV.

Поднимаю всех, включая господина Излона и исключая Релли пинками. Я не в настроении, азарт ожидания поединка сходит на нет, наваливается усталость. Чувствую себя разбитым, как старый глиняный горшок, раздражает буквально все, от мрачных стен мертвого дома до сонных лиц спутников. Эльф бормочет что-то спросонок о грубости и бесцеремонности всего рода людского, за что получает второй пинок, более чувствительный. Чтобы врать неповадно было. Вовсе мы, люди, не грубые и не бесцеремонные, просто очень чувствительны к разного рода несправедливости. Особенно к той ее разновидности, которая позволяет остроухим сладко похрапывать, когда кое-кто (куда более заслуживший сон) чутко стоит на страже.

Оставляю в покое эльфа, принимаюсь за Медвежонка. И почти сразу (пинков после десяти) оставляю в покое. Потому что чувствую, еще немного, и я его просто убью. А он все равно не проснется.

Раздражение перерастает в бешенство, усилием воли беру себя в руки. Убивать Медвежонка нельзя, нежить кровь за версту чует. Однако, я знаю куда более действенный способ поднять его на ноги. Разворачиваю завернутый в широкий лист погребца кусок мяса и начинаю с хрустом жевать. Если Медвежонка в Руине прикончат, я попробую его этим методом оживить. Двух мгновений не проходит, а он уже на ногах и ищет сонным еще взглядом что-либо съедобное. А ведь спал так крепко, что мертвецы здешние только позавидовать могут.

— Что с тобой, Барго? — удивленно спрашивает Релли. Она достаточно проницательна, чтобы заметить кривизну в моем настроении. Да еще мысли читает, чтоб ее!

— Не выспался, — мрачно говорю я, но девчонку не проведешь.

— Что-то случилось? — спрашивает она.

— Все хорошо, госпожа Ректор, — раздраженно бросаю я. Сейчас она обидится (просила ведь!) и оставит меня в покое. Ага, разбежался. Релли читает меня, как открытую книгу. Даже лучше, потому как книги для меня — темный лес.

— Рассказывай, — говорит она таким тоном, что отказаться не смог бы даже Рив. Впрочем, насколько я знаю брата, он бы и не пытался. Не в его привычках отказывать красивым девушкам в чем бы то ни было.

Рассказываю о ночном госте в полной тишине, даже Медвежонок чавкает почти беззвучно. Настоящее чудо, в сравнении с ним Огненный Потоп — тьфу.

— Вампир? — неуверенно предполагает господин Излон. Просто для затравки, прекрасно понимает, что никакой не вампир это был. Да, умеет в летучую мышь превращаться, но ночной гость был всяко крупнее нетопыря, а главное, нежить внутреннее зрение не засекает.

— Скорее, крылан, — задумчиво говорит Релли.

Кто такие эти крыланы, я смутно представляю. Вроде, человек с крыльями, но они ж на островах живут и в наших краях сроду не бывали.

— Крыланы ночью не летают, — спорит эльф.

— Я знаю, — спокойно отвечает Релли. — Но крыланы жили здесь до Потопа, целый род ушел с островов и поселился...

— В Руине, — торопливо подсказываю я, чтобы она не назвала древнюю столицу ее прежним именем.

— Именно, — соглашается девушка. — Я предполагаю, что Потоп изменил летунов, как изменил зверей Священного Леса.

— Как изменил весь мир, — соглашается эльф. — Да, такое возможно.

— Живому существу трудно найти в Руине пропитание, — возражает господин Излон.

— А крылья на что? — фыркаю я. — Сплел себе гнездо на вершине какой-нибудь башни, яйца отложил, и полетел себе охотиться куда подальше.

— Крыланы не откладывают яйца, — поправляет Релли.

— Неужто настолько изменились? — фальшиво удивляюсь я. Воля ваша, но так хотелось сказать гадость, не утерпел.

— Это мог быть дракон, — задумчиво говорит эльф. — Насколько я знаю, их Потоп не изменил. Магия им не страшна, развалины они любят, любители золота на дармовщинку в Руину носа не кажут — отчего б не поселиться?

— Возможно, — соглашается Релли. — И бесхозных сокровищ полно. Да, ты прав, это мог быть и дракон, им темнота не помеха.

— Или дарк летунга, — неожиданно вставляет господин Излон, напоминая, что он здесь главный специалист по нежити.

— Пусть лучше это летунг будет, ладно? — не выдерживаю я. — Только дракона нам не хватало для полного счастья!

— Драконы, они того... прожорливые, — добавляет Медвежонок.

— Ты да он — две угрозы нашим припасам, — фыркаю.

— Вот я и опасаюсь, — бурчит Медвежонок, тянется за новым куском мяса и получает по рукам.

Выходим на улицу. Странно, кажется, я начинаю привыкать к Руине. К этой ее проклятой тишине, к мертвым, слепым окнам, к безжизненным, давно забывшим своих хозяев, домам... Нет, привыкнуть к этому невозможно. Просто я засыпаю на ходу, и мне все это безразлично. А ведь когда эльф будил меня на дежурство, казалось, что я неплохо отдохнул. Ощущение такое, что это место высасывает из меня жизнь, пьет его по капле, как пьянчужка тянет в трактире купленную на последнюю медяшку кружку пива. Неспешно, с опаской, постоянно глядя, как живительный напиток убывает прямо на глазах. И с отчаянием, с пониманием того, что эта кружка — последняя.

Внутренняя стена, отделяющая Нижний Город от Верхнего, кажется, не пострадала вовсе. Не сравнимая с внешней стеной ни высотой, ни мощью, она, тем не менее, устояла. И теперь является неодолимым препятствием на нашем пути.

Следы штурма попадаются то тут, то там, кажется, древние герры были весьма близки к победе. Огненный Потоп сорвал их замыслы в последний момент, вот только защитникам бывшей столицы это нисколько не помогло уже. Потому что врагов своих они ни на миг не пережили.

А потом мы натыкаемся на следы герров нынешних, похитителей принцессы Ирен. Следы совсем свежие, прямо-таки, горячие. Пожар в двухэтажном здании погас сам собой пару часов назад, но из закопченных проемов еще тянулись неслабые струйки дыма.

Релли сразу делает стойку, и мы вынуждены с четверть часа маяться бездельем, пока господа чародеи проводят "анализ чар противника". Или, говоря проще, выясняют, чем и как жгли тут герры безмозглых мертвяков.

При этом бросаются совсем уж непонятными словами, спорят. Время от времени присаживаются на корточки и что-то чертят прямо на закопченной мостовой. Во мне крепнет желание схватить обоих за шкирки, хорошенько встряхнуть и отвесить по подзатыльнику. Сдерживаюсь, маги, сдается мне, к такому обращению напрочь не привыкли, могут и разозлиться. А злые маги... ну, сказки в детстве все слушали. Либо мир завоевывать, либо еще какое непотребство творить бросятся, но мало уж точно никому не покажется.

А ведь герры могут где-то совсем рядом таиться. Мы ведь тоже ночью... погуляли, грохот на всю Руину стоял, только слепоглухой еще не знает о нашем присутствии. И немой, тот хоть и знает, да хрен кому скажет.

Что до герров, необязательно даже, что засаду на нас устроили. Вполне возможно, как и мы, не нашли прохода за стену, уперлись в тупик и возвернулись обратно. Вот как вылетят из-за угла прямо на нас...

Из-за угла выскакивает человек и налетает на меня. Оба катимся по брусчатке, превращая одежду в праздничный наряд нищего.

— Куда прешь, скотина! — рычу я. — Глаза потерял?

Можно ли считать ответом удар в ухо, от которого я вторично оказываюсь на земле? Может, и нет, но другого я не дождался.

Релли, не говоря ни слова, атакует. Ревет пламя, вздымается над мостовой огненное облако, окутывает незнакомца, и тут же опадает бессильно. Стрела эльфа, а следом и вторая, отброшены небрежным жестом руки. Рядом с негодяем возникают еще трое, нет, четверо, нет, пятеро даже. Последний тащит за собой девчонку в таком платье, что дураку понятно, никем, кроме принцессы, она быть не может.

А ведь я говорил... ан нет, не стал, решил, что господам магам виднее. И местность, кол осиновый, не прослушал, да и помогло бы это против магов?

Накладываю на тетиву стрелу, именно этот момент выбирает высокий герр в блестящих доспехах, чтобы броситься вперед. Ну и получай, на что нарывался. С такого расстояния промахнуться невозможно. С такого расстояния стрела пробивает доспех едва ли не насквозь, точно говорю, в кабаке на спор стрелял однажды. Если чужие колдуны магией своей не прикроют...

Колдуны не успевают, но сам воин неожиданно ловко меняет направление. Будь расстояние побольше, сумел бы уйти, а так получил свою стрелу в плечо, и пусть еще радуется, что не в грудь, как я метил. Следом, опоздав лишь на миг, стреляет эльф, но удар отбрасывает храбреца назад. под прикрытие чужих магов. Стреляю повторно, не надеясь даже на успех, и верно, стрела бессильно падает на камни. Что бы мне огнебой под руку попался, одним уже меньше было бы!

Воин ломает мою стрелу и порывается атаковать снова, но его останавливает резкий окрик одного из колдунов. А жаль, второй раз я бы не оплошал. Теперь, когда знаю, насколько он быстр, уложил бы на раз.

Колдуны герров атакуют, господин Излон выстраивает защиту, а может и Релли, теперь уже не разобрать. Улица превращается в кипящий ад, воздух возмущенно гудит, сгорая, мостовая плавится и тут же замерзает. С грохотом обрушивается здание за спинами чужаков, кто-то из наших (я догадываюсь, кто) сумел продавить щит противника, но удар сумели отклонить. Герры пятятся, прикрывая раненного и того, что тащит принцессу. И неожиданно обращаются в бегство, скрываясь за углом четырехэтажного дома. Рыча, я бросаюсь преследовать...

— Назад! Быстро! — бьет по ушам отчаянный крик Релли. Не раздумывая, повинуюсь, внутренний голос охрип уже, визжа об опасности.

Земля больно бьет меня по пяткам, это еще за что? Дерутся маги, а получаю отчего-то я, как же насчет справедливости?

Одно за другим, рушатся два здания, камни с грохотом летят во все стороны, кроме нашей. Столичные чародеи не зря свой хлеб едят, сумели прикрыть, выстояли. Стена пыли, кажется, достает до самого неба.

— Ушли, — с невыразимой горечью говорит Релли и тут же обрушивается на меня. — Ты, идиот, что творишь? Куда лезешь, болван? В бою толку чуть, мозгов ни капли! Охотник, мать твою!

— Одного я подстрелил, — от незаслуженной обиды перехватывает дыхание, начинаю оправдываться, как мальчишка, потерявший овцу. — А вы чем похвастаться можете, криворукие?

— Тебе только б хвастаться, дерьмо! Какого-такого ты за лук свой сраный схватился, у тебя лучестрел на поясе!

Ай болван! Дурак и есть, из последних вдобавок! Я ж про стрелятель напрочь забыл! Правильно она меня, безмозглого, частит, не то еще заслужил...

— А лук вовсе и не сраный, — обиженно говорит эльф, и это настолько смешно, что удержаться не может никто.

Заливаемся совершенно дурацким смехом, не в силах остановиться. Ай молодцы, ай герои! Красавцы из сказок, вот только луки у иных... мда!

— Прости меня, — виновато говорит Релли. — Не сдержалась, вспылила.

— Было за что, — морщусь. — В самом деле, дурак. Забыл про стрелятель, как есть, забыл. За лук этот схватился сра...

— Лук хороший, — гневно перебивает Дон. — Сам делал! Знал бы, что к такому убожеству в руки попадет!

Смеемся снова, Дон машет рукой и присоединяется. Мысль о том, что герры, сломя голову, несутся к своей цели, совершенно не тревожит.

— Преследовать не будем, — предупреждает Релли, вмиг делаясь серьезной. — Догнать вряд ли сумеем, а вот на ловушку подставленную нарваться — это запросто. Кстати, вполне возможно, что от лучестрела у них защита есть, не такое уж сложное дело ее разработать. Еще раз извиняюсь, Барго.

— Пустое, — машу рукой.

— Маги у них сильны, — говорит господин Излон.

— Не сильнее меня, — девушка воинственно забрасывает назад растрепанные волосы. — В конце концов, поле битвы за нами. И раненый у них, хоть ненадолго, а задержит.

— Если они ему глотку не перережут, — мрачно пожимает плечами маг четвертой ступени. — В таком важном деле обуза не нужна.

— Это верно, — лоб Релли пересекает глубокая морщина. — Могут еще оставить где-нибудь в безопасном... относительно безопасном месте, а на обратном пути забрать. Не будем гадать. Сделаем, что должны сделать. И пусть они делают, что сумеют.

— Эти сумеют, — бурчит господин Излон. Кажется, геррские чародеи изрядно его впечатлили. Однако вряд ли сильнее, чем наши — их. Иначе не сбежали бы столь поспешно, устроив напоследок маленькое землетрясение.

Чуть отдохнув, продолжаем поиски пролома в стене, с тем же результатом. Эти древние герры, которыми меня в детстве пугали, на поверку оказались такими же бестолковыми, как их современные потомки. Хоть бы в одном месте стену сломать успели, чтоб жизнь нам облегчить, так нет же!

У остова катапульты (как утверждает господин Излон) обнаруживаем изрядную кучку золотых монет и украшений. Теперь понятно, чем эти злые колдуны-великаны занимались вместо того, чтобы стену ломать! С Медвежонком на пару быстро набиваем карманы, господин Излон, смотрит с презрением, эльф так вообще отворачивается. К моему удивлению, к нам присоединяется Релли, быстро выхватывает какую-то побрякушку и вставляет себе в волосы.

— Что-то магическое? — спрашиваю с пониманием.

— Нет, — безмятежно улыбается девушка. — просто красивая очень. Тонкая работа, сейчас такие не делают. И замечательно гармонирует с моими волосами, не находишь?

Смотрю на ее волосы, свалявшиеся, растрепанные, покрытые сажей и пылью. Действительно, замечательно, как его, гармонирует. Забавно, но женщина всегда остается женщиной, в королевском ли дворце или на пепелище.

— А вот это — магическое, — и Релли цепляет к руинам своего платья небольшую брошь. — Не артефакт, конечно, но пригодится.

— Ну-ку, ну-ка, — проявляет любопытство господин Излон. — Ого! Это то, что я думаю?

— Именно, — девушка довольно жмурится, как наглаженная кошка. С полуслова друг друга понимают. Полезная зачастую мысль, это чтение мыслей.

Нахожу прекрасно сохранившийся пояс, сильно дергаю за концы. Держит, не рвется. Решительно вставляю в штаны, свой прячу в заплечный мешок.

— Ого! — господин Излон удивленно качает головой. — Дуэльный пояс! Методика изготовления, разумеется, потеряна в допотопные годы. Или послепотопные, вряд ли сумеем когда узнать точно.

— И чем он хорош? — интересуюсь. Не из любопытства, надо же мне знать, что я на себе таскаю. Вдруг да выкинет какую-нибудь штуку в неподходящее время?

— Его непременно надевали на себя дуэлянты, — объясняет господин Излон. — Дуэли без пояса были под запретом, он — обязательный атрибут. Хотя, конечно, все равно нарушали...

— Люди по-другому и не умеют, — вставляет эльф свое веское слово. — Ничего так не обожают, как придумывать разные полезные и не очень правила, которые с удовольствием нарушают.

— Пояс этот, — продолжает маг, не обращая внимания на едкий выпад эльфа, — знаменит тем, что останавливает кровотечение, заживляет мелкие раны, ослабляет боль. В случае же повреждений серьезных, дает владельцу необходимое время, чтобы получить помощь, своего рода, отсрочку смерти. Было даже намерение оснастить подобными поясами армию, в более дешевом варианте, разумеется.

— И почему отказались? — интересуюсь.

— Слишком дорого выходило, — пожимает плечами господин Излон. — И трудоемко, мастеров, способных такую вещицу изготовить, всегда было немного. А в масштабах армии... словом, не вышло.

С уважением разглядываю находку. При нашей жизни совсем нелишним будет. Жаль еще, отрубленную голову не приживляет, как меч героя Сульвила и испепеленное тело не восстанавливает, как... гм, такого и в сказках не припомню.

— Настоящий волшебный пояс, — восторженно басит Медвежонок, огорченно пересыпая горстку золотых монет. Видно, что сожалеет о своей жадности, погнался за золотом, а волшебную вещь из сказок проморгал.

— В Золотой Башне и не такое есть, — улыбается Релли.

— Вы собираетесь лезть в башню? — эльф поднимает бровь. — Я полагал, что ваша задача — спасение принцессы.

— Так и есть, — невозмутимо отвечает девушка. — Но если уж повезет оказаться рядом, да с принцессой на руках, возможно ли удержаться?

— Значит, Вы не шутили насчет...

— Чаши Жизни? Разумеется, нет. Если все получится, она твоя.

— Значит, Пресветлый знал заранее, — шепчет Дон благоговейно.

— Это мы не оговаривали, — сознается Релли. — Но, вполне вероятно, что знал. Искусство чтения линий судьбы, недоступное вашему народу, он легко может компенсировать знанием человеческих душ. С его-то жизненным опытом...

Не без сожаления оставляем рассыпанные ценности. Можно, конечно, и мешок набить, но подвижность потеряем, золото, оно тяжелое. Медвежонку приходится отвесить подзатыльник, прежде чем объяснить это. Не со зла — просто так он понимает лучше.

— Все, хватит терять время, — решительно заявляет Релли. — Мы совсем разучились думать, что для магов недопустимо. Особенно, для Ректора Академии.

— А правда, что когда-то Вас собирались выгнать из Академии в бытность студенткой? — интересуется невинно господин Излон.

— Правда, — озорно улыбается Релли. — Кстати, вот вам еще один повод напомнить о необходимости проявлять побольше строгости при обучении. В мое время отчисленных студентов из Академии не выпускали. Живыми, я имею ввиду.

— И что же с ними делали? — кажется, для чародея это является откровением.

— Убивали, — жестко говорит госпожа Ректор. — И у меня были все шансы оказаться среди неудачников. Кстати, до сих пор считаю, что это правило отменили совершенно напрасно.

— Но почему? — господин Излон совершенно подавлен.

— Потому что недоучившаяся чародейка — настоящее стихийное бедствие, — отрезает госпожа Ректор.

Молчим, потрясенные. Только эльф одобрительно кивает. Дескать, будь его воля, он бы и остальных магов туда же. Чтоб Огненных Потопов не устраивали и деревья не ломали.

— Ладно, забыли, — говорит Релли, снова уже не госпожа Ректор, а легкомысленная ученица. — Вот вам идея — я леветирую господина Донноваля на стену, а он скидывает нам веревку.

У меня не находится слов, у остальных тоже. Проще простого, даже я догадаться мог бы. Знал ведь, что она это умеет, через нож-траву нас переносила, а здесь всего-то и надо одного эльфа на стену поднять, а дальше уже совсем просто, веревку на зубец, второй конец вниз. Добро пожаловать в Верхний город, господа герои!

— У меня нет слов, — озвучивает свое (да и наше) молчание господин Излон.

— Ух и полетаем! — ухмыляюсь во весь рот. И кто, спрашивается, за язык тянул?

Релли читает заклинание, эльф, потешно размахивая руками, взмывает в воздух. Смотрю, как ребенок на городской цирк, до чего здорово! Прям как акробат, только не кувыркается.

Оказавшись на стене, Дон мгновенно обвязывает веревкой зубец, кидает конец. До последнего опасался, что коротка, стена-то не маленькая, но не оправдались сомнения мои, хватило с лихвой. Первым как раз меня поставили, Медвежонок слишком тяжелый для одного эльфа, господин Излон вообще лазает, как мешок не скажу с чьим дерьмом. Так что, больше и некому было.

И тут мне это мое "ух, полетаем" и аукается. Ровно на половине стены веревка с треском лопается, и я птичкой лечу вниз.

Говорят, перед смертью вся жизнь перед глазами пролетает. Либо врут люди, либо вся моя жизнь — одна сплошная стена белого камня. Потому что кроме нее, проклятущей, ни хрена я больше не увидел.

Релли ловит меня своей магией у самой земли. И первое, что я делаю, на ногах оказавшись, это штаны проверяю, не случилось ли конфуза. Нет? Странно, а я готов был поклясться...

— Ничего не понимаю, — растерянно говорит Дон. — Веревка же новая... да и не рвутся наши веревки никогда...

— Всегда знал, что ты от меня отделаться хочешь, — кричу ему снизу, ухмыляясь во всю рожу. Вот оказия, только что едва Звелу душу не отдал, а мне весело, будто к бражке хорошо приложился. Опять отвела беду Хозяйка Чужих Перекрестков. Спасибо тебе от всей души.

Ей никогда не приносят жертвы, Хозяйке. Просто благодарят. Потому что она — единственная в этом мире, кто делает добро просто за спасибо.

— На стене заклятие, — делает вывод Релли. — Скорее всего, наложенное во время войны, на случай осады города.

— Никаких документов на этот счет не сохранилось, — виновато разводит руками господин Излон.

— Я попробую открыть ворота, — кричит со стены Дон и скрывается из вида. Я ухмыляюсь. Странно, но после схватки мое настроение резко улучшилось, хотя спать хочется зверски. Наверное, потому, что я, наконец, определился, кто здесь охотник, а кто жертва. Кто бежит от преследователя, тот — законная добыча, все просто. По мне, куда лучше охотиться самому, чем играть роль жертвы.

Со скрежетом опускается подъемный мост, за ним видна решетка. Качаю головой, неплохо все-таки укреплен Верхний Город. Во всяком случае, по нормам нашего времени.

Решетка поднимается немного и застывает. Мы стоим рядом, потому ругательства эльфа слышны вполне отчетливо.

— Пролезем под ней, — решает Релли. Один за другим, проползаем под решеткой. Медвежонок проходит с трудом, острые зубья раздирают куртку на спине, мне на миг кажется, что он застрянет. Ничуть, парень втягивает живот и все-таки умудряется пролезть. Рывком поднимаю его на ноги, разворачиваю, осматриваю спину. Куртка в лохмотья, на самом ни царапинки. Кажется, бог Рендом за что-то любит этого парня.

— Надо поднять мост, — озабоченно говорит Дон. — Ни к чему, чтобы герры шли по нашим следам.

Одобрительно киваю. Отрезать след, это святое. Кто бы за тобой ни шел, след всегда надо рвать, чтобы не получать в самый неподходящий момент лишние сложности.

Решетку заклинило крепко, но там, где спасовал слабосильный эльф, успеха добивается Медвежонок. Для начала он выламывает управляющий подъемом рычаг, недоуменно смотрит на него, отбрасывает в сторону.

— Совсем ковать не умели, — ворчит себе под нос. — Одно слово — древние!

Затем подходит к решетке, упирается обеими ногами в камень мостовой и тянет на себя и вниз изо всех сил. А сил у него предостаточно. Древние, понятно, и предположить не могли, что однажды родится такое вот чудо. Решетка нехотя, со скрипом, поддается, Медвежонок усиливает нажим. Что-то с хрустом ломается, решетка падает вниз. Ощущение такое, что герры еще раз устроили землетрясение. Сколько, интересно, железа в эту штуку вбухано, представить страшно. Приставляю Медвежонка к лебедке моста, тут как раз проблем не возникает, идет, как по маслу.

— Пусть теперь поищут обходной путь, — злорадно говорит Релли.

— Могут просто разрушить пролет стены, — возражает Медвежонок.

— Не могут, — уверенно говорит девушка. — Во-первых, без шума тут не обойтись, а шуметь они остерегутся, чтобы не привлечь наше внимание. А во-вторых, стены неплохо защищены чарами. Недаром их армия не смогла их одолеть сходу, несмотря на осадные орудия и наличие сильных армейских чародеев.

— Это так, — вынужден признать господин Излон. — В магии герры на тот момент имели подавляющее преимущество.

— Вдобавок, они полагают, что нас куда больше в городе, — осеняет меня.

— Это еще почему? — удивляется чародей.

— Потому что мы охотимся за ними, а не наоборот, — развожу руками.

— Разумно, — соглашается Релли. — Они должны быть готовы к тому, что их будут преследовать крупными силами. Следовательно, нас они приняли за авангард облавы, передовую группу.

— И эта группа едва не закопала их по самые уши, — подхватываю.

— Они должны быть в панике, — заключает эльф.

— Это как раз плохо, — строго говорит господин Излон. — Теперь они будут настороже, их ходы станут опасны и непредсказуемы — ведь деваться геррам некуда, как они считают.

Это точно. Загнанная в угол крыса бывает опаснее идущего по твоему следу клыкастика. Потому что бежать ей некуда, остается только драться насмерть.

— Тогда не будем терять времени, — решает Релли.

Верхний Город прекрасен. Я никогда не пересекал внутреннюю стену, и теперь потрясен и очарован. Звенящая тишина Руины именно здесь уместна, естественна, любой звук кажется кощунством.

Фонтаны, скверы, сады, купола святилищ. Не так давно здания Нижнего Города казались мне совершенством, и словам господ магов про районы бедняков я не очень-то верил. В Тритраме (а это единственный город, который я посещал) даже Отец города живет в куда более скромном особняке, а уж обветшалая ратуша и вовсе не впечатляет в сравнении.

И только теперь я понимаю, как жили в древней столице по-настоящему богатые и знатные горожане.

— Есть еще Золотой Город, — шепчет Релли, загадочно улыбаясь.

По эту сторону стены разрушений не меньше, чем по ту. Кроме того, магии здесь на момент Потопа было в разы больше, и соответственно, гиблые места ожидают нас буквально на каждом шагу.

Крайне неприятно еще и то, что все мы несколько расслабились после стычки с геррами. Герои-победители, сам Звел не кум, кого увидим, чарами забросаем, кто не спрятался, мы не виноваты. Такие вот настроения до добра никогда не доводят, на сердце появляется неприятная тяжесть, стараюсь приструнить спутников, объясняю, почему расслабляться нельзя. Все понимают, соглашаются, но идут все равно как по городской площади в день карнавала. Больно легко все складывается, шутка ли — аж до Верхнего Города добрались без особых происшествий, герров почти победили... Быть несчастью, сердцем чую, не помогают самоуверенным ни Великий Рендом, ни Хозяйка Чужих Перекрестков.

То ли, одергивая остальных, я позабыл про себя, то ли сказалась усталость, то ли Рендом-удача решил, что за жертвенную рыбу сполна отплатил, не знаю. Только птица несчастья гадит именно на мою голову.

Очередной завал преграждает путь. Можно свернуть в переулок и попытать счастья там, но мы решаем срезать путь и пройти насквозь ближайший особняк. К слову, здание временем почти не тронуто, на совесть строили древние мастера. Потому и рискнули, забыв, что нельзя, нельзя, нельзя так по Руине ходить.

Иду первым, захожу в приоткрытую дверь, делаю первый шаг... Камни под ногами вдруг уходят вниз, я лечу вслед за ними. Последнее, что слышу, грохот рушащегося дома, последнее, что чувствую — сильные удары по плечам и голове. Последнее, что вижу — темнота...

XXVI.

Ни света, ни звука, ни памяти, ни желаний. Наверное, так чувствуют себя те, кому не довелось попасть в счастливые леса Звела. Или отрубы, выходящие ночью на охоту за живой плотью. Плыву в пустоте, как засохший листок по весеннему ручью. Плыву...

Появляется звук. Глухой, почти не слышный, но именно он выводит меня из странного оцепенения. Открываю глаза, ощупываю голову. На волосах — корка запекшейся крови, рукой двигать больно. Больно настолько, что лучше и не пытаться, но чую, перелома нет, то ли сильный ушиб, то ли плечо вывихнул. Плохо, очень плохо. С одной рукой мне наверх нипочем не вылезти, и лук не натянуть, случись что. Однорукий — дичь, а не охотник.

— Барго, эй, Барго! Откликнись же, свин! Ну, Барго же!

Это Медвежонок шепчет. То есть, он, конечно, кричит во всю глотку, но через толщу камня звук почти не проходит.

— Здесь! — кричу в ответ. Не слышит, поросенок.

— Барго! Отзовись! Барго!

— Здесь! — ору, срывая горло.

— Тихо! Я, кажется, что-то слышу! Заткнулись все (ага, там не только Медвежонок орал. И как же, скажите на милость, они что-то в ответ услышать рассчитывали?).

— Здесь! — ору из все сил, кашель неожиданно рвет горло. И как я теперь буду отрубам с костяками объяснять, что я несъедобный, когда за мной пожалуют?

— Есть! — голос Релли почти не слышен, но слух у меня тонкий, как и полагается человеку Леса. — Господин Излон, прошу вас наложить на меня Чуткое ухо. Быстрее!

И через некоторое время:

— Барго, ты меня слышишь?

— Слышу, — говорю. — Живой я, не волнуйтесь.

— Тебя завалило?

Хороший вопрос. Понятия не имею, сейчас посмотрим. Подтягиваю под себя ноги — шевелятся. Пытаюсь приподняться, задеваю головой камень. Больно! Осторожно выползаю из каменной ловушки, шипя от боли в поврежденном плече.

— Барго!

Волнуются. Мелочь вроде, а приятно.

— Все в порядке, успокойся. Двигаться могу, переломов, вроде, нет.

— Точно нет? На тебе дуэльный пояс, он боль притупляет.

Вот почему я почти нормально себя чувствую! Кровь ручьями течь должна, а пальцы лишь корку засохшую ощущают. Вовремя Великий Рендом с поясом подсуетился. Или это Звел-охотник выручил? Спасибо им всем, тем, кто помог или хотя бы не мешал.

Осторожно ощупываю себя на предмет переломов. Нет, вроде бы, свезло.

— Барго, мы не сможем тебя откопать. — голос Релли звучит виновато. — Тут весь дом обрушился. Нет ли под землей прохода?

Под землей нет ничего, кроме темноты. Зато ее — хоть ложкой ешь. Ничего, у нас свои хитрости есть, маленькие, но донельзя полезные. К примеру, наговор ночного зрения. А вы как думали, ночью по лесу ходить — не фиги воробьям крутить.

— Живы хоть все? — спрашиваю. Медвежонка и Релли я уже слышал, господин Излон тоже в порядке, раз чары накладывать может. А вот эльф как, уцелел ли? Он, конечно, лучший разведчик у брата, не только сам уберечься должен, а и остальных вытащить, случись что. Но мало ли, остроухие себя в городах неуверенно чувствуют, Рив сто раз это говорил.

— Не волнуйся, все живы. В дом даже войти не успели, как он рушиться начал. Так есть проход или нет?

— Подождите, сейчас осмотрюсь, — кричу наверх. И быстро читаю наговор.

Тьма отступает, тихонько, неспешно. Теперь я могу видеть шагов на восемь окрест, больше пока и не нужно.

Первым делом смотрю вверх, потому как не понимаю, отчего меня не засыпало. Над головой стена дома, или изрядный ее кусок. Лежит косо, край аккурат над тем местом, где моя голова находилась. Да уж, расщедрился Рендом, не знаю уж, как и отдариваться буду. Пара пальцев вниз, и — поклон вам, счастливые леса Звела. Нагромождение камней, а дальше, кажется, проход темнеет. Только до него не вдруг и доберешься.

— Выберусь, — говорю уверенно. — Дуйте к Золотой Башне, там и встретимся.

А что прикажете делать? Завал этот они месяц разбирать будут, я так или иначе с голоду сдохнуть успею. Пусть уж идут, благо до Башни недолго осталось. А я уж как-нибудь не пропаду, выберусь. А если нет, значит, судьба моя такая, Хозяйке Чужих Перекрестков завсегда виднее.

— Точно? — с сомнением спрашивает Релли. Кажется, толща камня мешает ей слушать мои мысли, вот и хорошо.

— Сказал же, выберусь, — говорю недовольно. — Не ждите. Релли, я не в первый раз в подземелья попадаю. Не маленький, не пропаду.

А это как раз правда, от первого до последнего слова. Случалось мне и раньше под землю попадать, и выбирался всегда. Только вот, потому и представляю себе, что меня здесь ждет. Это на улицы нежить погулять выходит, а здесь она дома. А я лук натянуть не могу!

— До встречи, — кричу и начинаю разбирать завал. На душе тошно, не люблю я врать. А вот приходится порой.

— До встречи, — эхом откликается Релли. Сдается мне, не поверила она, женщины ведь ложь сердцем чуют. Не беда, еще они умеют себя убеждать, что сказанная им (или ими, без разницы) ложь — самая, что ни на есть, святая правда. Чем мы, мужчины, постоянно и пользуемся.

Разгребать мешающие камни одной рукой неудобно, что и говорить. Однако приходится. Не торопясь, с перерывами, стараясь не повредить больную руку еще сильнее. Крупных камней здесь нет, с мелочью справлюсь.

Потихоньку появляется сноровка, дело идет быстрее. Везде привычка нужна, за что ни возьмись.

Наконец, мне удалось проделать в завале нечто вроде мышиной норы. По-хорошему, надо продолжить, упаси Звел, застряну еще, тогда точно конец.

Верчусь змеей, скриплю зубами от боли в руке, но ползу. Голова и плечи проходят, зад застревает. Рычу, извиваюсь, кое-как все же протискиваюсь. Да, это проход, я не ошибся. Вопрос, куда он ведет, и ведет ли вообще хоть куда-то?

Кряхтя, поднимаюсь на ноги. Сколько раз я Звелу клялся, что не полезу больше в это гиблое место? Каждый раз ведь, возвращаясь, обещал, и каждый раз лезу снова. Ну что за дурак, а? Потому, наверное, и жив до сих пор, боги дураков любят, скучно им без дураков.

Короткий коридор выводит меня из дома на улицу. Настоящую, подземную улицу. Вот он какой, Алирок, ну, здравствуй, вот и свиделись.

Ночное зрение мешает, подземная Руина хорошо освещена. Непонятно, что это за зеленые полосы на стенах, но света они дают более чем достаточно. Только вот неживой он какой-то, но это как-нибудь переживу.

Иду по улице, прячась в тенях. Здесь это не сложно, только вот, мертвяки живых не глазами находят. Но от других тварей (а мертвяки, поверьте, не самое страшное, что в Руине случиться может) порой помогает. Ступаю неслышно, благо, под ногами толстый слой пыли. Зато следы оставляю такие, слепой увидит. Отрубам-то это безразлично, костякам тоже, а вот случись здесь кукловод, жизнь осложнит сразу.

Но меня это не слишком волнует. Мало ли кто встретиться может в проклятом месте, от каждого не убережешься. Со следами я все равно поделать ничего не могу, разве что найти метлу и смести к оленям всю пыль в подземелье.

Сначала я думал зайти в ближайший дом и найти путь наверх. Ведь Алирок всего лишь нижние этажи домов Руины, а значит, должны быть и лестницы. Но вот заходить в дома отчего-то не хочется. Не уверен, что смогу поладить с их жильцами. К зданиям вообще лучше не приближаться, вылезут и сцапают, охнуть не успеешь. А посреди улицы я слишком заметен. Приходится быстро перебегать освещенные участки и раз за разом замирать в тенях.

Впереди недвижимой статуей замер костяк. Едва его не проглядел, стоит себе, не двигается, тихий такой, спокойный. Вообще-то, костяки далеко не всегда на людей бросаются, те же отрубы куда чаще. Но испытывать его миролюбие желания нет. Осторожно обхожу мертвяка со спины, тот сразу начинает шевелиться, но как-то вяло. Словно ленивая собака на цепи, когда понимает, что знакомый гость дому не угрожает. И неохота, а долг заставляет показать, не сплю, мол, охраняю.

Кривой походкой, будто скоморохи, вываливаются из пустого проема трое отрубов. Замираю на месте, коли учуют живую кровь, придется драться. А если повернут в мою сторону, учуют непременно.

Повезло, двинулись от меня. Один, правда, башкой покрутил, словно насторожило что-то. Но проверять не полез, так все трое и ушагали.

Стою не шевелясь, жду, пока из вида скроются. И обнаруживаю вдруг, что сжимаю лук поврежденной рукой.

Шевелю пальцами, болит, но не сильно. Натягиваю тетиву, боги мои! Болит, зараза, так, что зубы сводит. И все же куда меньше, чем раньше, это радует. Звел даст, скоро совсем пройдет, пояс-то на мне дуэльный, небось, и не такое лечил.

Крадусь вслед за отрубами, осторожно, будто сквозь нож-траву пробираюсь. И все-таки нарываюсь. Высовываюсь из-за угла, а они стоят, любезные. И бельмами своими на меня глазеют.

Трое — это для меня тьфу. Справлюсь, хоть и рядом они совсем, и рука вторая еще не отошла. В крайнем случае, убежать завсегда можно. Но стоит шум поднять, остальные из домов полезут, они-то меня и поймают, и оприходуют.

Отрубы нападать не спешат. Собственно, до меня им вообще дела нет никакого, развернулись себе и дальше пошли. А меня трясет, как медведь грушу, руки дрожат, ноги не ходят. Стою, жду, пока отпустит.

Сворачиваю в переулок, эх-хо, самое смешное только начинается. Целая толпа отрубов, и если не ошибаюсь, куклы они. Больно слаженно двигаются, ни дать, ни взять, армия на параде. И одеты все, как один, в красные лохмотья, и даже знамя один тащит красное с ромбом белым. Герб какой, наверное, я в этих благородных материях ни бельмеса не понимаю.

Дергаюсь обратно — и там толпа, только в синем. И тоже с флагом. Что на нем, разглядывать нет времени, куда-то надо бежать. Тут уж перебирать поздно, заскакиваю в ближайший дом, если это загонщики, то попался я намертво. Дом-то полуразрушенный, четыре комнаты на этаже всего и уцелели, лестницы если и есть, то до них нипочем не добраться.

Остается только ждать и молиться всем богам, каких вспомнить могу. Потому как Звелу такое чудо нипочем одному не потянуть.

Забиваюсь в угол, как испуганный ребенок, даже и не думая защищать проем. Бесполезно, только мучения длить. Надо бы еще пояс снять, ведь не даст, собака, и умереть спокойно, но не время сейчас со сложными застежками возиться.

Беру себя в руки, прикидываю свои шансы. Это как раз времени не отнимает, не так уж их много. Точнее, нет вовсе. Если среди отрубов есть кукловод (а он есть, не сомневаюсь даже), то мне не уйти. Даже если меня не заметили, даже если следы затоптали (что скорее всего), кукловод меня учует.

Прислушиваюсь, и не понимаю, что происходит. Дерутся они там, что ли?

Наплевав на осторожность, высовываюсь из окна. Точно, дерутся. С ума посходили или меня делят?

Кукловодов оказалось аж два. Один ведет красных, а вот второй синих. Может, за охотничьи угодья спорят? Все хищники так поступают, только вот, это живых тварей касается. А никак уж не кукловодов проклятых.

Ладно, что бы там они не поделили, это дает мне шанс. Хотелось бы, конечно, посмотреть на битву отрубов, когда еще доведется, но не ко времени сейчас.

Быстро перебегаю в самую дальнюю комнату, замираю у окна. Красные ломят, еще чуть синих потеснят, и можно попытаться сбежать. А там уж дай Звел силы, чтоб оторваться.

Бой меж тем, разгорается не на шутку. Стенка на стенку, все по-честному, мы так зимой с соседней деревней выходим, чтоб кровь не застоялась. Только какая у отрубов кровь, жижа гнилая.

Синие упираются, слегка даже теснят красных. Вот это совсем некстати, хоть самому выпрыгивай в окно и на подмогу иди. Нет, обратно качнулись. Выносят противника на гнилых кулачках, еще миг, и вижу спину крайнего. Дальше не жду, опираюсь на подоконник, одним махом оказываюсь на улице. И — бежать, неважно куда, главное подальше.

Отрубы на меня внимания не обращают, кукловод синих видит и даже орет что-то вслед, но через толпу красных ему не пробиться. Даже если очень захочет. Бегу со всех ног, лучшая кобыла старосты против меня сейчас — чахлый жеребенок. Петляю, как заяц, проскакиваю мимо трех давешних отрубов, что нападать на меня не стали. На этот раз заинтересовались сильнее, один даже потрогать попытался, не успел. Останавливаюсь лишь когда дышать становится совсем невмочь. Нет, надо из этого Алирока выбираться как-то, любым способом, хоть головой об стену, но выбираться надо. Иначе сожрут.

Каким-то чудом умудряюсь перепрыгнуть слизь. Ох, и противная же штука! Кто в нее попадет, уже не вылезет, сожрет мигом, хоть у нее ни пасти, ни желудка нет. Причем и отруба, и костяка слопает, слизи без разницы. Дед Богун сказывал, однажды при нем облома схарчила и не подавилась. Может, и врет, да сдается мне, слизи это вполне по силам. Иное дело, что обломы не настолько тупы, чтобы в слизь без причины соваться.

Слизь выстреливает мне вдогонку щупальца, не успевает. Снова свезло, ждала ведь она меня, шаги чуть не за версту чувствует. У нее ведь ни глаз, ни ушей, а вот колебания ловит, что лиса мышь.

С тоской смотрю на безжизненные, смертельно опасные дома. Сейчас бы затаиться, обдумать все как следует, а приходится сломя голову удирать от мертвяков. И надеяться неизвестно на что.

Но ведь должен быть выход наверх, непременно должен! Именно с улицы, как-то ведь стражники в нижний город должны попадать?

Проход впереди закрыт. Подземные этажи тоже порой рушатся, как раз такой случай. Пожав плечами, сворачиваю направо и останавливаюсь. Впереди что-то тускло светится красным, не разглядеть толком.

Осторожно подхожу, прикидываю, можно ли перепрыгнуть. Кажется, по силам, но больно уж рискованно. Вступать в красную дрянь я не намерен, явно какая-то выродившаяся магия. А значит, штука опасная.

Разворачиваюсь и обнаруживаю, что другого пути нет. Ко мне довольно шустро спешат сразу пять костяков. Надо поторопиться, это не медлительные отрубы, вот-вот накроют.

Разбегаюсь, прыгаю через светящуюся дрянь. Только бы нога не поехала, только бы прыжка хватило...

Не едет. Хватает. Перелетаю с запасом, чешу вперед по улице. Оглядываюсь назад — костяки, один за другим, влетают в магическое дерьмо. И сгорают в пепел, один за другим, даже не думая останавливаться.

Перевожу дух, осторожно разминаю больное плечо. Вроде, не болит. Достаю лук, натягиваю — больно еще, но уже терпимо. Если в ближайшее время не нарвусь на кого, потом будет легче, дуэльный пояс свое дело знает.

Жуть, до чего пить хочется. Нашариваю флягу, неспешно делаю глоток. Всего один, хотя хочется выпить всю флягу. Кто знает, сколько мне по Андеграуду бродить придется, да и наверху неизвестно, найдем ли воду, которую пить можно. С эльфом это проще, он как-то умеет определять, и все же, все же...

Трое отрубов вихляющей походкой направляются ко мне. На этот раз не убегаю, хладнокровно расстреливаю их из лука. Без кукловода они не опасны... в таких количествах. Если соберется толпа, все равно придется удирать, и хорошо еще, коли будет куда.

Плечо почти не тревожит, что радует. Не люблю чувствовать себя беззащитным, особенно в Руине. Теперь путь наверх я себе точно проложу!

Снова задумываюсь, не попытаться ли через дом. И снова не рискую. Если не сложится, дом окажется ловушкой, выбраться будет непросто. Кстати, тут еще водятся такие крыслеты, что-то вроде крыс-отрубов, эти поопасней многих будут. Мелкие, юркие, нападают стаей. Отбиться от них тяжело, сбежать попробуешь — загонят в ловушку. Зато, в отличие от других мертвяков безмозглых, огня боятся до смерти... и после смерти тоже боятся.

Улица упирается в закрытые железные ворота, останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам. Вроде, спокойно пока. Вернуться назад, до перекрестка ближайшего? Ох, не по мне это. Отрубы соображают медленно, я уже проскочил, а они только преследовать собираются. А там и забудут о погоне, разбредутся бессмысленно.

А вот стоит вернуться, как раз на них, небыстрых, и наткнусь. Придется пробиваться, это шум... другие подоспеют...

Словом, назад мне наотрез иди не хочется. На месте стоять — тоже. И по тем же причинам. Все же через дом попробовать?

И тут меня осеняет. У меня же чудо-гриб есть, аккурат для таких случаев! Зря мне его, что ли, Хозяйка Чужих Перекрестков подкинула?

Достаю диковинку, прикладываю — ворота не шелохнутся. Неужто врут сказки? А как же ложь, да в ней намек? Где намек, Звел его побери?

Пробую вторично — на этот раз срабатывает. Что-то щелкает створки лениво дергаются и застревают. Замечательно! Теперь я свободно могу засунуть в щель пятерню, но делать этого не буду. Если этой громаде вздумается двинуться обратно, я ж без пальцев останусь!

На дальнейшие тычки грибом ворота не реагируют. Делать нечего, придется возвращаться обратно. Где меня поджидает уже толпа отрубов и — вот дерьмо! — кукловод. Не колеблясь, стреляю, хитрый кукловод сразу прячется за спины кукол, так просто его не достанешь.

Ничего, до отрубов пока достаточно далеко, ситуацию еще можно изменить. Например, огнебоем. Отрубы идут кучно, толпой, стреляю в самую середку. Взрыв! Ошметки разложившейся плоти разлетаются во все стороны. На последнем привале я специально накладывал огнебой помощнее, мертвяки отчего-то поодиночке шляются редко.

Еще одна стрела с огнебоем, а следом простая — в кукловода, который уже не может укрываться за чужими спинами.

Праздную победу, отстреливая отдельных отрубов. Как сразу же выясняется, рано. Потому что следом прет куда большая толпа отрубов, разумеется, во главе с кукловодом.

С тоской пересчитываю стрелы. Не так уж их много осталось, а с огнебоем так вообще две, ночной бой изрядно подорвал мои запасы.

Что я за дурак, правильно Релли говорила! У меня же стрелятель есть! Ну, теперь вы у меня попляшете!

Кольца зеленого огня просто разрывают толпу отрубов. Кукловод, поняв, что дело дрянь, пускается на утек. Напрасная попытка. Кого я точно отпускать не собираюсь, так это именно его. Стреляю, и одним кукловодом становится меньше.

Выжившие отрубы сбиваются в толпу и настойчиво пытаются до меня добраться. Жду, пока они собьются в кучу, потом стреляю. Сколько раз стрелятель исторгнет зеленые кольца перед тем, как превратится в бесполезную игрушку, я не знаю, потому стараюсь дорожить каждым выстрелом.

Последних двух добиваю стрелами. После чего рискую все же пополнить запас, наплевав на риск дождаться новой толпы отрубов.

И попутно раздумываю, что делать дальше. Со стрелятелем в руках расклад меняется серьезно. Можно рискнуть прорваться через дом, можно попробовать расстрелять ворота. Или же продолжать искать выход на улицах Алирока.

Последний вариант отметаю сразу. Хватит, нагулялся. Мертвяки, может, по мне и будут скачать, а вот я по ним вряд ли.

Разумнее, наверное, попытаться через дом, но я выбираю ворота. Мальчишество, конечно, принимать вызов от железки бессмысленной, но уж больно любопытно — а что там за ней? Наверняка что-то есть, не зря же закрыли от остальных горожан. Вопрос только, одолеет ли эту махину стрелятель?

Древняя игрушка не подводит. От грохота едва не глохну, одна створка слетает, вторая держится, хоть и изуродовало ее преизрядно. Не беда, одной мне вполне достаточно, я ж не бронетуша какая.

На миг жалею о содеянном. Не потому, что ворота жалко, я вот всю дорогу нашуметь боялся, а тут такой грохот устроил, караул свисти.

Упрямо выпячиваю подбородок, иду вперед. Что сделано — то сделано, а если отрубы с костяками, рыгами, прухами и прочей нежитью за мной последуют, мало им не покажется. Стрелятель — штука серьезная, мигом погоню проредит.

Делаю несколько шагов вперед, и замираю. Погоня сюда точно не сунется, побоится.

Шагах в десяти передо мной, покачиваясь на единственной ноге, стоит облом.

XXVII.

Отец говаривал как-то, не страшно, когда облом — смерть твоя, страшно, когда жизнь твоя — облом. Не скажу, что в это страшное мгновенье я понял, что он имел ввиду, просто вспомнилось отчего-то.

Замерли оба, стоим, оцениваем противника. Я оцениваю когти, зубы, оба мощных гибких хвоста — все то оружие, что делает тварь столь опасной. Облом рассматривает стрелятель, и штука эта ему не нравится. С чего я это взял? Да с того, что он меня сразу в клочья не порвал. Все, что я о борьбе с обломами знаю — одной стрелой его нипочем не уложить, а вторую выпустить не успеешь.

Нападать никто первым не хочет, для каждого этот бой — верная смерть. А ведь придется, отступать нельзя. Он, коли дистанцию увеличит, станет беззащитной мишенью. Я, спиной назад отступая, непременно на отрубов наткнусь или на мертвяков. Вот и стоим, таращимся друг на друга, прикидываем.

Облом вроде бы и незаметно начинает поджимать под себя единственную ногу. Хвосты едва напряглись, кто другой и не заметил бы.

Тварь готовится к прыжку, осторожно, чтобы раньше времени не насторожить противника. А я... я просто стреляю.

Облом видит мое движение, прыгает, но не на меня, как ожидалось, а вбок и назад. Быстро и далеко, даже в мыслях не держал, что он на такое способен. Кольца зеленого огня проходят мимо, расширяясь, обрушивают ветхую стену какой-то неказистой постройки.

Вожу стрелятелем вправо-влево, пытаясь отследить облома. Тщетно, пространство вокруг застроено изрядно, спрятаться есть где. И напасть, едва возможность представится.

Досадливо сплевываю. Положение не из лучших, когда мы друг против друга стояли, я хотя бы знал, где он находится. Теперь на чуйность вся надежда, что уловлю не мысли даже, желание напасть. И успею должным образом встретить.

Быстро осматриваюсь желая покинуть это местечко как можно скорее. Хотя посмотреть есть на что. Например, грибы в человеческий рост, понатыканные грядками, словно кочаны капусты. Никогда такого не видел, интересно, а есть их можно? Стоп-стоп, а высадил их кто, ведь не облом же? Ни за что не поверю, что сами по себе выросли, больно ровно все, как на ухоженном огороде. Стало быть, кто-то здесь обитает, грибоеды какие-то. Как же они, спросить позвольте, с обломом уживаются? Или он их уже оприходовал?

Загадки, загадки, а времени их разгадывать нет вовсе. Осторожно обхожу делянку с грибами, облом вполне может здесь затаиться, решительно вступаю на порог изящного здания, пусть лучше в помещение за мной последует, там управиться полегче будет.

Таинственные обитатели себя не проявляют. Либо нет их уже давно, либо выжидают, чем дело кончится, если облом этот у них вместо стража. Ладно, я приключений не ищу, я их отстреливаю, когда являются по мою голову. Иду дальше, сквозь коридоры и залы. Что интересно, пыли и грязи нет, явно кто-то за порядком следит. На стенах — картины, в залах да коридорах — статуи. Эх, постоять бы да рассмотреть хорошенько, да некогда.

Вот, к примеру, всадник на лошади — эка невидаль, скажите? А если присмотреться, видно, что у животного вместо когтей на лапах — копыта, совсем как у коровы. А вон и корова сама — и ничуть не изменилась, только рога поменьше, и еще что-то, с ходу не пойму. Стало быть, до Потопа такими они были? Интересно-то как...

Здание заканчивается удобным окном, не поверите — с настоящим стеклом! Бить рука хоть и чешется, но не поднимается, распахиваю створку, прыгаю. Высота смешная, ни сломать, ни вывихнуть что-нибудь даже при желании не получится. А вот метнувшийся прочь облом смешным не выглядит.

Выцеливаю тварь, но не стреляю. Сдается мне, нападать он не желает. Значит, лучше его не трогать, а то передумает еще. Стрелятель — штука мощная, но не уверен, что сумею целого облома завалить, живучи они сверх всякой меры.

На глаза попадается как раз то, что я столь безуспешно ищу. Железная винтовая лестница, уходящая как вверх, так и вниз. Вниз мне ни к чему, а вот наверх...

Стрелой взлетаю до второго пролета, оглядываюсь. Звел-охотник! Не один тут облом, трое разом! Стоят довольно далеко, не нападают, только смотрят. Как пастухи на одинокого волка — рискнет напасть или уйдет восвояси?

Или они пастухи и есть, а неведомые грибоводы для них вроде овец? Тогда понятно, что нападать не стали, отогнали от стада и ладно.

Лестница заканчивается люком, на нем замок — точь-в-точь, как у священника нашего, только закрытый. Достаю чудо-гриб — замок пребольно бьет мне по ноге. Перетерплю, не впервой, куда хуже, что люк приржавел, не вдруг и откроешь, а Медвежонка под рукой, как назло, нет.

Можно стрелятелем поиграть, вот только не хочется мне в этом месте находиться, когда осколки железные полетят. Вниз спуститься — это можно, если по другому не выйдет, так и сделаю, хотя тоже рискованно. Если обломы решатся напасть, да все сразу, порвут на тряпки.

Мучаю люк, пока не замечаю сбоку колесо с двумя рукоятями, чтобы вертеть удобнее было. Хватаюсь, кручу — пошла, родимая! Со скрипом, люк поддается, отходит в сторону. Ну, наворочали древние, не в раз и разберешься.

Выбираюсь, перевожу дух. Сейчас древние развалины мне милей даже родного дома, просто потому, что они не Алирок. Потому, что в небе весело перекатывается мячик солнца, а небо синее до боли в глазах. И воздух, свежий, живой, совсем не такой, как в подземельях.

Кажется, я понимаю всех этих отрубов с мертвяками. Не охотиться они на поверхность выходят, воздуха свежего хлебнуть, звездами полюбоваться. А если повезет, и закусить кем-нибудь...

Кстати, насчет закусить. Полагаю, самое время, пока не свалился от голода. Распаковываю сумку, жадно насыщаюсь, запивая водой из фляги. Поколебавшись, делаю глоток эльфийской настойки, все-таки вымотался прилично, по подземелью ползая.

Состояние расслабленное, ничего уже не хочется, ни принцессу искать, ни с геррами драться, ни просто идти куда-нибудь. Просто лежать на обломках камня (некогда бывших изящной беседкой) и смотреть в синее небо.

Небо начинают затягивать облака, я поднимаюсь. Чувствую, к ночи будет дождь, несильный и недолгий, но я стараюсь избегать воды с неба, если это возможно. Не потому, ясное дело, что промокнуть боюсь, тетива, если отсыреет, порваться может, да и дождинки, в глаза попадая, отвлекают.

Перво-наперво, определяюсь, где именно я оказался. Ориентируюсь по Башне Мудрости, ее сложно не заметить. Да, как и предполагалось, с пути я сбился не сильно. Башня значительно приблизилась, закрывала уже едва ли не полнеба. Это какой же, интересно, она вышины вблизи? Голову сломаешь, разглядывая!

И где, скажите на милость, искать моих спутников? Я-то, само собой, орел, но в одиночку с геррами драться, тут не орел, тут дурак нужен. А лучше не один, толпа дураков герров растопчет и не заметит, будь они хоть трижды маги.

Ничего путного придумать не могу, Руина не Лес, это там я мог бы просчитать, куда они выйти сумеют, здесь даже эльф не справится. Остается одно — шагать к этой Золотой Башне (а это не она ли там виднеется?) и надеяться, что спутники мои во-первых, живы, а во-вторых, попадутся мне раньше герров.

Надежда — посох для слепого, так говорят мои друзья, но повторяю в мыслях снова, мне без надежды жить нельзя... Так, кажется, заезжие менестрели поют? Врут все, собаки, потому как надежда рушится сразу же. Та, которая за номером два.

Едва я появляюсь на ближайшем перекрестке, натыкаюсь на герров. Тех же самых, с которыми раньше пересекались. Прямо таки нос в нос встречаемся. После чего нос я убираю и показываю пятки.

Вдогонку мне летит что-то огненное, брызжет осколками камень мостовой, спину опаляет жаром. Облако дыма надежно скрывает меня от врагов, припадаю к земле, укрываюсь за кучей щебня. Убежище так себе, но кое в чем лучше прочих. Во-первых, здесь меня искать в последнюю очередь будут, слишком близко и ненадежно. А во-вторых, дом на голову не обрушится, если господам геррам еще раз землетрясение устроить приспичит.

— Эй, парень! — кричит один из герров, коверкая слова. — Выходи, поговорим. Все равно я тебя вижу, выходи давай.

Ага, детей на такие штучки ловите. Мне и тут хорошо, острый щебень очень уютно так колет колени. Единственно, что волнует, задницу увидеть могут, если вправо сместятся, но тут уж ничего не поделаешь, живот еще можно втянуть, а вот задницу... Будет время, попробую, но не сейчас, они ведь настороже, любое движение поймают. Только не будет его, движения, я часами так лежать могу в засаде, не сморгнув даже.

— Выходи, мы не враги.

А кто же тогда враги, спрашивается? Не иначе, меня здесь за дурака держат. Вот стрелятель достану... нет, не буду, засекут сразу, да и поможет ли тот стрелятель против магов, тоже вопрос.

— Рыцарь, я приказываю тебе выйти, — а это уже принцесса. Ишь, приказываю! Вот пусть рыцарь и выходит, а я полежу пока. С ножом у горла еще не то прикажешь, за кого они меня вообще держат?

— Все равно найдем, — грозит герр. Ищите, колдуны проклятые, Руина большая. А шуметь начнете, глядишь, и наши подтянутся.

Слышу, действительно ищут, осторожно так, как бы и не всерьез. В окна заглядывают, один даже в дом зашел. Правда, шарить не стал, почти сразу вышел, побоялся, знать.

— Мы уходим, — объявляет герр. Громко так, полагая, что я далеко, но совсем еще не сбежал. — Выходи, тебе ж хуже будет.

Совсем тупые они, как я погляжу. Непонятно, как мы у них войну не выиграли? Наверное, потому они Потоп и устроили, правильно сказки говорят. Поняли, что проиграли, а уступать не хотелось, вот и показали всему миру, у кого рога длиннее.

Выждав еще чуть (неужто и впрямь надеются, что покажусь?), герры уходят. То есть, делают вид, громко топочут сапогами, а сами прячутся в переулке, полагая, что теперь я осторожность потеряю. Смешные ребята! Да у нас в деревне дети лучше в прятки играют! Так и хочется нос им натянуть, спесь сбить, как яблоко палкой. Не стану, пусть и не надеются, это во мне азарт охотничий говорит.

Наконец, уходят, теперь уже по-настоящему. Немного пережидаю, раздумываю, пойти по следу или своей дорогой отправиться. Решаю не рисковать, хотя искушение сильно. Но маги есть маги, мне с ними не тягаться. До схватки дойдет, один стрелятель нипочем не пересилит, хотя какой соблазн всю группу под выстрел подловить!

Нет уж, найду своих, тогда рогами померяемся. Выбираю противоположное направление, иду с оглядкой, чтобы еще раз не налететь. Солнце уже к закату ближе, ночевать снова в Руине придется, и на сей раз одному, без команды. Даже посторожить некому, а без сна я не ночь не просижу. Надо как-то выпутываться, и поскорее, пока время есть.

Шарканье ног немало меня удивляет. Как герры ходят, я уже успел выяснить, про наших и говорить нечего. А так... да, пожалуй, кроме отрубов, некому. Не утерпев, выглядываю за угол — точно они, родимые. Топчутся, как мишка перед пчелиным гнездом, и меда хочется, и пчелы пугают.

Кто-то, может, решит, что у меня с головой не в порядке, на отрубов смотреть? Так те, что солнца не боятся, обычно и людей не трогают. Бродят себе по мертвецким своим надобностям, нам, живым, совсем непонятным. Так и есть, заметили меня, но топтания своего не прекратили. Здороваться не буду, вдруг да не сработает примета. Иду в переулок и останавливаюсь.

Что-то не так, чувствую, а понять, что, не могу. Звуков — нет, запахов свежих — опять же нет, а что-то в душе против того, чтобы дальше по переулку этому идти. Проверяю на всякий случай — пусто. По всему выходит, свободен путь, умом понимаю, а идти не могу, хоть убей. Поднимаю камень, кидаю, ни тебе огня магического, ни шевеления подозрительного.

Тьфу! Да хоть ковер мне под ноги постелите, все равно не пойду туда! Возвращаюсь, раздумываю. По всему выходит, что мимо отрубов идти придется. Ну и ладушки, эти напасть не должны, безопасная разновидность (хотя всякое случается, кто ж этих мертвяков разберет), все одно лучше чем в переулок тот соваться. Знаете, как это бывает? Смотришь вроде, поляна-поляной, а пару шагов сделаешь, и в трясину с головой. Ощущения схожие, а я чутью своему доверять привык поболее, чем глазам да носу.

Прохожу мимо отрубов. Бормочут что-то недовольно, но не трогают, хотя я готов в любой момент пятки жиром смазать. А солнце уже за домами схоронилось, поспешать надо. Пока дом выберешь подходящий, да пока обследуешь его от подвала до крыши, чтоб случайно в логово чье не попасть — вот и ночь настанет.

Потому затягивать не стоит. Прохожу еще один перекресток, выбираю подходящий дом. Четыре этажа, окна первого забраны решетками, два подъезда, четыре входа. Быстро обхожу, заглядывая в каждую комнату, все время настороже. На третьем этаже обнаруживаю пару дочиста обглоданных скелетов, точнее, кучу костей, что от них остались. Кости, кстати, разгрызены, не иначе, трупоеды постарались. Задумываюсь. Трупоеды лежбище свое оставлять не любят, вполне могут вернуться. Соседство не самое приятное, особенно, если задремать случится. С другой стороны, отрубы сюда не полезут, они трупоедов как солнца боятся, даже кукловод не заставит.

Вопрос только, кто опаснее, безмозглые мертвяки или хитрые трупоеды?

Время поменять убежище пока есть, до ночи еще часа три, не меньше. Решаю остаться, как раз подремать успею, пока светло. Потому как ночью мне выспаться, скорее всего, не дадут, а надо, и так весь день ползал, как весенняя муха.

Комнату выбираю на втором этаже, хотя велик соблазн остановиться в той, где решетки. Одну дверь защищать куда проще, да вот оказия — случись что, деваться некуда будет. На третий этаж меня на веревке не затащишь, а с четвертого прыгать — сломанными ногами не обойдешься.

Осматриваю дверь, остаюсь доволен. Деревянная, а тяжелая, и дерево за века не сгнило, хоть и должно по всем законам. И засов имеется изрядный, словом, если кто влезть надумает, повозиться придется. Небольшое окошко, забранное решеткой, можно осмотреть коридор, если потребуется. Испытываю на прочность — годится. Закрываю ставенку на крючок, его сорвать — дело пустяшное, но в комнату проникнуть это не поможет.

Ложусь на кровать, рассыпается подо мной в труху. Вот незадача, опять на полу спать придется. Ладно, не до удобств, мешок под голову, засыпаю едва ли не раньше, чем глаза закрываю.

XXVIII.

Просыпаюсь оттого, что дочка мельника тихонечко скребется в дверь. Тихая, как мышка, она до смерти боится, что кто-нибудь узнает.

— Иду, иду, — сонно бурчу и вскакиваю с кровати.

Только вот кровати нет. И дома моего нет, и дочки мельника нет, как не бывало. А есть мертвый дом в Руине... и скрежет когтей по запертой двери.

Сон слетает, как осенний лист с дерева. Лук сам прыгает в руку, сердце мелко колотится в груди. Кажется, началось.

Осторожно подкрадываюсь к двери, откидываю крючок, открываю смотровое оконце. Оскаленная морда в испуге отшатывается прочь. Трупоед, кто бы сомневался.

— Я не мертвый пока, — говорю в окошко. — Просто пахну так.

Тварь поднимает лапы к морде, понял мол, ошибся-обознался, извини. И дует по коридору, подальше и побыстрее.

Трупоеды трусоваты, с живыми предпочитают не связываться. Во всяком случае, те, что на сельском кладбище обитают. Связываться с ними — себе дороже, твари довольно сильны и опасны, но сами без нужды не нападают. Кроме того, иные из них понимают человеческую речь и даже могут сказать несколько слов, если сразу сбежать не получилось. В общем, в сравнении с другими, очень приличные и обаятельные ребята, хотя спиной к ним поворачиваться я бы не советовал.

И еще — на тех кладбищах, что трупоеды облюбовали, мертвецы не встают. Или же упокаиваются так быстро, что живые о том просто не знают.

Проверяю на всякий случай засов. Какими бы полезными твари не были, сонного загрызут за милую душу. Мне приходит в голову, что трупоеды вполне могут и через окно забраться, второй этаж для них не помеха. Выглядываю — так и есть, еще один висит на стене, смотрит на меня желтыми немигающими глазами. Грожу ему пальцем:

— Быстро отсюда свалил! Еще раз увижу — убью.

И натягиваю лук. Вполсилы, для вида только, чтобы тварь поняла, что не шутку шучу.

Понимает, спрыгивает со стены, исчезает во тьме. Теперь можно чуть и подремать, какое-то время побоятся тревожить. А скорее всего, отстанут совсем, мертвяков в Руине — пруд пруди, а свежатинку трупоеды не очень-то и любят. Если окно загородить чем-нибудь, вообще волноваться не о чем.

Как назло, ничего подходящего. Подумав, подвешиваю на веревке стул, затем снимаю — бесполезно. Трупоеды достаточно хитры, чтобы обойти столь несложную сигналку. А вот если огненный наговор на подоконник наложить, вроде того, которым стрелы усиливаю, может и сработает. Бормочу заветные слова, вяжу пальцами невидимые узелки. Совсем другое дело, теперь можно и подремать.

Сон, однако, ушел, лежу в темноте с закрытыми глазами, ловлю каждый подозрительный шорох. Их полно, мертвая тишина Руины исчезает ночью, сколько раз замечал. Дома вздыхают, лестницы скрипят сами собой, во тьме нечто тихонечко стонет...

Просыпаюсь вторично от шума за окном. Первая мысль, трупоеды все же рискнули. Однако сразу же понимаю, что не угадал. Что-то другое, бой какой-то идет, а вот кто кого бьет, мы сейчас и выясним.

Подхожу к окну, выглядываю. Луна яркая, видно прекрасно, а посмотреть есть на что. Десятка полтора отрубов с кукловодом во главе собралось зайти в дом, по мою, очевидно, душу. Ничего удивительного, можно было сообразить. А вот тут их ожидал неприятный сюрприз, трупоеды нежданному обеду только порадовались. В общем, настоящее побоище. Четверо трупоедов атакуют пытающихся сбежать отрубов, кукловод пытается управлять рвущимся из пут отрядом, порой это удается. Тогда трупоедов прижимают к стене, но отрубы тут же впадают в панику, и достигнутый было успех рассеивается утренним туманом. Три мертвяка ползают в пыли, волоча перегрызенные ноги, кукловод пытается построить защиту, надеясь уже не столько победить, сколько сбежать, прикрывшись чужими спинами.

Стрел у меня осталось всего ничего, но одну решаю пожертвовать, на кукловода не жалко. Не люблю таких, что жар чужими руками загребают, без разницы, живые они или мертвые. Нет, таки вру: мертвых не люблю больше.

Выжидаю, может, трупоеды сами справятся. Вот один под отруба подкатился, пока подельники его остальных сдерживают. Хрусть — ногу перекусил, как дворовый пес куриную кость. Так же и ногогрызы действуют, из травы выскочил, обеими пастями за ноги — цап, и сразу обратно.

Отруб заваливается, неловко пытается встать, но ему не дают. Прыжок на спину, щелчок тяжелой пасти, только шейные позвонки хрустят.

Меж тем, кукловод сообразил, наконец, что в ближнем бою ловить нечего, трое отрубов прогулялись до ближайшей кучи щебня и устроили настоящий каменный град. Трупоедам неплохо перепало, один захромал, второго с ног сбило. Только вот, меткостью мертвяки не отличаются, и отрубов по земле куда более покатилось. Сейчас поднимутся, ясен день, они ж боли не чувствуют, но строй уже сломался. Один трупоед прыгает к кукловоду, второй — к камнеметателям. Слажено работают твари, любо-дорого посмотреть. Кукловод мигом скидывает нити с половины своей команды, чтобы трупоеда перехватить, а камнеметатели в панике разбегаются (или как назвать это ковыляние?). Напрасный труд, лишенные управления отрубы легкая добыча для трупоедов. И минуты не прошло, как все трое шевелиться перестали.

Кукловод кидает в атаку всех, кто остался, а сам что есть ног улепетывает по переулку. Трупоеды заняты, остановить его не могут. Именно в этот момент я и стреляю. Точно в затылок кукловоду, спокойно, без спешки, выцеливая проклятую тварь.

Выстрел точен. Кукловод делает кувырок через голову, неподвижно укладывается на мостовую. Трупоеды, как по команде, таращатся на мое окно. Машу им рукой в сторону отрубов, опомнились, взялись за дело всерьез. Дальше мне смотреть неинтересно, ложусь спать. Заснуть, впрочем, не успеваю. Тихо скребутся в дверь, гнусавый голос (обученный ворон похоже разговаривает, не поймешь с ходу, не то речь, не то карканье) спрашивает неуверенно:

— Храззяйн? Храззяйн?

О, я у них теперь за хозяина, вот свезло-то!

— Что надо? — спрашиваю.

— Дробыч, храззяйн. Возьми. Тебе.

Ухмыляюсь, забавно, право слово. Труповоды мне долю от добычи приволокли. Отруба, разумеется, кого же еще? И ведь придется принять, никуда не денешься. Потому как если откажусь, получается, что претендую и на остальных, и на самих трупоедов в придачу. Тогда уж точно спокойно не поспишь.

— Оставьте под дверью, утром заберу, — говорю.

— Угу, — отвечают из коридора, что-то с шумом падает.

— Приятного аппетита, — желаю вдогонку, ответа не получаю. Да и не слишком он мне нужен, его ответ.

Снова укладываю мешок под голову. Заснуть удается сразу, проснуться — тоже. К сожалению, не от солнечных лучей в глаза, опять от звуков борьбы. Да что же эти трупоеды не угомонятся никак, жратвы ведь натаскали как бы не на год вперед! И нет бы на своем этаже буянить, перед самой дверью свалку устроили!

Открываю смотровое окошко, выглядываю в коридор. Ой-ей, как не повезло! А ведь так хорошо ночь начиналась...

Нежити на свете полно, всякой и разной. Про отрубов и костяков рассказывать больше нечего, простые они, как лист крапивы, и такие же надоедливые. Есть и другие, те же прухи, гырги, рыги. Есть вампиры, но о них говорить не будем, не все из них нежить, есть и нечисть, а есть просто твари живые. Про призраков тоже не будем, чтоб не приманить ненароком. Ночью о некоторых тварях лучше помолчать.

А еще есть дарки. Тоже мертвяки, только особенные. Сохранившие после смерти особенности своей расы, не утратившие свои личные таланты и умения. К примеру, из меня получился бы дарк-лучник, а из господина Излона — дарк-маг, что еще более неприятно. Владеют они также человеческой речью, дарк вполне может с тобой побеседовать перед тем, как вырвать сердце. Договориться с ними невозможно, дарки сохраняют память о том, что были живыми. На убийство их не голод толкает, не жажда, исступленная ненависть к живым. Если за тобой увязался дарк, не отстанет, пока не прикончит или пока ты его под травяное одеяло не уложишь. Убить их куда труднее, чем прочую нежить, здесь ни осина, ни ясень не помогут. Солнечный свет только и помогает, да еще, может, серебро, эльф сказывал, любую нежить враз убивает. В соседней деревне однажды завелся на кладбище дарк, один всего, так его всем миром изничтожать пришлось. Три семьи за ночь вырезал, до второй дожить просто не дали, всю округу перерыли, нашли-таки убежище. Пруха и вампир без приглашения не войдут, отруб и костяк будут тупо в дверь ломиться до самого утра, а дарк и дверь выбить сподобится, и через окно влезть, и крышу проломить. Страшное дело, когда нежить умная да хитрая, всем людским штучкам обученная.

И сейчас эти вот дарки с легкостью добивают трупоедов прямо за моей дверью. Причем не дарки-беспомощные горожане, дарки-эльфы, и хорошо еще, что без луков, иначе мне бы совсем солоно пришлось.

Вот где костер пригодился бы! Сильный свет дарков слепит, к огню ни один подойти не сможет. Только времени совсем нет огонь разжигать, да и нечего подпалить здесь, кроме мешка моего. Будь еще люди, можно было на крепость двери понадеяться, у эльфов же с деревом отношения особые. Прикажут — и распахнется дверь, все засовы сметет разом.

— Храззяйн! Прромоги, храззяйн! — ревет в коридоре трупоед. Вот почему они на моем этаже бой ведут, рассчитывают несчастные твари на мою помощь. Только все, что я для них сделать могу, выйти и умереть за компанию.

Не раздумывая, выпрыгиваю в окно. Две стрелы у меня серебром снаряжены, остальные наконечники поберечь решил, дурья голова, но отстреливаться буду, только если совсем прижмут или подставятся, так чтоб уж наверняка бить.

Тоскливый вой за спиной говорит о том, что еще один трупоед расстался с жизнью. Скорее всего, последний. Нашариваю на поясе стрелятель, подействует ли на нежить, не знаю, но попробовать стоит. Если догонят.

Небо на востоке вдруг резко светлеет, громовой удар сотрясает Руину. Опять колдует кто-то. Наши, не наши — не важно, сейчас любой из живых куда милее тех, кто топчет мои следы за спиной. Даже трижды проклятые герры сейчас почти что свои.

Дарки — нежить быстрая. И неутомимая, потому как не устают мертвяки. Убежать от них — нечего даже надеяться. Все, на что я рассчитываю — найти подходящее место для засады, чтоб хоть одного завалить, а дальше уже видно будет. Я, к слову, понятия даже не имею, сколько их всего за мной гонится, в смотровое окно видел двоих.

Поваленное поперек дороги сухое дерево наталкивает меня на весьма своевременную мысль. Выхватываю на бегу лук, оборачиваюсь (четверо, могло быть и лучше) и выпускаю стрелу с огнебоем. Жахает прилично, преследователи торопливо скрываются в тени. Дерево тут же занимается слабым пламенем, не беда, разгорится. Сколько-то времени дарки потеряют, обходя костер. Хватит ли мне, чтобы оторваться хоть на чуть-чуть?

Так быстро я даже от клыкастиков не бегал. Да и что есть клыкастик, зверюга безмозглая. Догонит, сожрет... всего лишь. А эти сволочи вполне меня самого мертвяком ходячим сделать могут, и ладно еще, если отрубом поганым. Все лучше, чем дарком. Помнить, как ты был живым, понимать, что именно ты потерял... бррр. Понимаю теперь, отчего они всех живых так ненавидят. Не хочу, не буду, лучше сам себе глотку раскрою, чем такое! Боги, боги мои помогите, кто может!

Не слышат боги, смеется Хозяйка Чужих Перекрестков. Впереди завал, не обойдешь, не перелезешь. И назад возвращаться поздно, просвета меж домами не видно. Дом справа, дом слева — вот что остается. Который выбрать, не думаю, некогда, забегаю в правый. О нежити, что там прятаться может, даже не думаю, что мне сейчас рыги и отрубы, не до них вовсе.

Лестницы наверх нет. Была когда-то, да вся на щебень вышла. Второй выход завален. Сердце на миг останавливается, неужели все?

Нет! Цел еще люк вниз, наполовину задвинут. Подскакиваю, упираюсь, тяну изо всех сил. Поддается, зараза, я сейчас и гору сверну, не то что железку ржавую. Прыгаю вниз, там площадка, прямо под люком. А вот тут мы задержимся на чуть, и люк прикроем. Тяжело идет, подлец, сопротивляется... Готово! Сбегаю на пролет ниже, достаю лук, стрелу-серебрянку. Здравствуй, Алирок, веришь, нет, соскучился по тебе. Какое, в сущности, милое и спокойное место, эти подземелья...

Восстанавливаю дыхание быстро, это легко, если умеешь. Дарки осторожны, учуют засаду, нипочем не сунутся, будут другой путь искать, их в Руине предостаточно. Сижу, как мышь в норе, кошку почуявшая. Темно, как у дурака в голове, но я и в темноте не промахнусь. Не могу промахнуться.

Шаги наверху, тихие, не прислушивайся я в оба уха, не услышал бы нипочем. Эльфы, они и после смерти тихо ходить не разучились.

Остановились, что-то обсуждают. Неужели почуяли? Сердце отчаянно трепыхается в груди, вот-вот выскочит и сбежит куда подальше. Скрежет железа, сейчас слаще пения соловья в Лесах Звела. Повелись!

Люк отъезжает в сторону, одним движением оттягиваю тетиву, стреляю. Гадать, попал-не попал, не приходится. Тело мертвяка вспыхивает разом так, что глазам больно, отчаянный вой режет уши. Ему вторят остальные, и не от жалости вовсе. Если им свет далекого костра глаза режет, каково же, когда вблизи вот так полыхнет? Все равно, как из темноты да на самое солнце уставиться, живой и ослепнуть может, как мертвый — не знаю, и знать не хочу.

Самое время атаковать самому. В проем люка летит стрела с огнебоем, не столько для того, чтобы добавить радости мертвяцким глазам (им и так хватает), чтобы темноту разогнать. Хоть на миг, но я должен увидеть, где остальные стоят. Прищуриваю глаза, чтобы самому не ослепнуть... Бабах! Вот они, все трое, как на ладони. Два дарка-эльфа, один человек. Сейчас мы их уровняем в числе...

Стрела-серебрянка покидает тетиву, превращая нежить-эльфа в пылающий факел. Жаль, что последняя, впрочем, еще раз выстрелить все равно не успел бы, больно шустро рванули от люка оставшиеся двое. Неловко, пересчитывая по дороге все стены и даже, вроде бы, углы, дарки покидают поле боя.

Возможно, они еще встанут на след, откроют охоту по новой. Но не скоро, ох, не скоро. Чувствую, как напряжение покидает меня, тело бьет крупная дрожь. Сил нет даже разозлиться (что это за охотник, у которого руки дрожат?), чувствую себя полнейшим отрубом (за что их, наверное, так и назвали), пустым и без единой мысли в голове. Через силу поднимаюсь, иду в Алирок. Нет на свете такой силы, что смогла бы меня сейчас на поверхность вытащить.

Главное, не расслабляться сейчас. Руина не то место (а ночь не то время), когда расслабиться можно.

XXVIII.

Беготня по подземельям, как я уже недавно понял, занятие умиротворяющее и даже в чем-то скучное. Тем более, мертвяков на улицах куда меньше, чем днем было. Наверно, на поверхность вылезли прогуляться.

Спокойно прохожу несколько кварталов, ни на что не отвлекаясь. Дело, кстати, к утру, неплохо было бы на поверхность подняться. Не сейчас, понятно, пока там дарки разгуливают, попозже, когда солнышко покажется. Или сейчас, пока нежить обратно под землю не полезла?

В общем, решаю, выход найду, а там видно будет. Направление не потеряю, к Золотой Башне ближе с каждым шагом, чего еще надо?

Однако дела не так хороши, как кажется на первый взгляд. Очередной поворот открывает мне прекрасный вид на спины герров. Мгновенно отшатываюсь, вытягивая из-за пояса стрелятель. Напасть? Или пусть себе идут? Геройствовать совершенно не хочется, оставлять за спиной опасность тоже желания нет.

Выстрелом можно зацепить принцессу. Скажу даже иначе, не задеть ее совсем не получится. Стрелятель я пускал в ход нечасто, но успел заметить, что чем дальше цель, тем сильнее увеличиваются круги света... и тем слабее бьют.

Поэтому от атаки воздерживаюсь, иду следом, прячусь в тени, чтоб не заметили. Светящиеся полоски (красные уже, не зеленые) потихоньку желтеют. Очевидно, время так обозначают, под землей же солнца не видно.

Герры идут уверенно, аккуратно уничтожая особо наглых отрубов, в дома не заходят. Зато то и дело поглядывают на большой лист бумаги. Расстояние, темнота и безграмотность мешают мне разглядеть, что там написано, наверняка важное что-то, не стали бы они зазря поминутно в бумагу пялиться.

Кстати, раненного с ними нет. То ли оставили в безопасном (ха! Покажите мне такое!) месте, то ли просто добили. И осуждать за это я их ни в коем разе не буду, легкая смерть в Руине — далеко не самое худшее.

Дважды герры останавливаются и спорят. Дважды после этого заходят в дома, и возвращаются обратно на улицу.

А на третий их выкидывает из дома здоровенная пруха. И сама выпрыгивает, желая довести дело до конца. Маги дружно встречают ее фонтанами зеленого огня, точь-в-точь, как те, что из стрелятеля вылетают. Пруха голосит, скрывается под потоками пламени и тут же появляется снова. Надо же, и впрямь на нее магия не действует.

Сказывают, некогда один лорд-чародей воевал с другим, и придумал новое чудище. Убил, подлец, захваченного в плен сына чародея (тоже колдуна, а как же), и из его тела злым волшебством создал страшную тварь, коей чары любые не страшны. И натравил ее на противника. Тот, понятно, чудище одолеть не смог, и был сожран. Колдун-победитель праздновал тоже не долго, тварь и его пожрала. Вот так прухи и появились. Убить ее не труднее чем, скажем, волка, тварь хоть и опасная, да при изрядной сноровке уложить ее труда не составит. Главное (как сказка говорит), не давать ей себя коснуться. Даже пальцем до открытой кожи нельзя. Потому как тянет пруха из своих жертв самую дущу. Зачем, куда потом девает — неизвестно. Наверное, просто жрет.

Маги теряются, нежить уже оседлала одного, тут бы ему и конец, но среди герров находится-таки боец, который подскакивает к прухе и одним ударом... едва не убивает лежащего мага, потому как пруха успевает ускользнуть. Воин в последний миг умудряется сдержать удар, разворачивается, и катится по мостовой, сбитый с ног. Прухи так и нападают, прыжком сбивают с ног, и подняться человеку уже не дают.

Воин, однако, подняться и не спешит, привстает на одно колено и встречает атаку ударом меча. Пруха отскакивает, герр поднимается с колена. Воин среди магов всего один, очевидно, второго как раз я стрелой подрезал. Пруха отходит, сжимается в комок, прыгает, но герр начеку, ловко уворачивается, бьет вдогонку мечом и, кажется, даже задевает. И сразу атакует сам, не давая твари собраться для прыжка. Кажется ему, что минута, другая, и с прухой покончено...

Ни он, ни увлеченные схваткой маги не видят то, что вижу я. Как из того же дома выглядывает вторая пруха. Они ведь всегда парами охотятся, прухи-то.

Виден только кончик морды, тварь собирается показаться на глаза лишь когда от нее нельзя будет увернуться. Сейчас воин повернется спиной... уже поворачивается...

Откуда прилетает стрела, я и сам не сразу понимаю. А выпущена она из моего лука и моими руками. Нет, ну не собирался же стрелять, что за наваждение? Может, и вправду врут сказки, а дело было как раз так, как мне брат да чародеи рассказывали? Что войну именно наши проиграли, и напоследок Огненный Потоп устроили, чтоб врагу королевство не отдавать? Потому что, если это чародеи геррские меня так заколдовали, то таких в честном бою никак не одолеть, своими же руками себе глотку перережешь.

Воин от изумления застывает на месте (едва не поплатившись за это жизнью), я разворачиваюсь и стремглав бросаюсь в переулок. Нет, не их это работа, вон глаза чуть не вывалились от удивления. Просто голова у меня дурная... и руки дурные... и лук совсем уж дурной, потому как его дурные эльфы делали.

— Стой, лучник! Стой! Поговорить надо!

Надо же, столько герров столпилось, а поговорить бедолаге не с кем. Немые, что ли? Так с принцессой поговори, остолоп. А я лучше вот в этом доме спрячусь, и подожду пока вы, говорливые мои, подальше отсюда не уберетесь. Если я и сделал глупость (руки дураку оторвать!), это вовсе не значит, что и вторую сделаю... прямо сейчас.

В углу что-то подозрительно шевелится. Приглядываюсь внимательней, вроде как черный туман. Никогда о таком не слышал, значит, штука опасная. Все, чего не знаешь, опасно, правило такое. А те, кому на правила плевать, в наших краях долго не живут.

— Следы, видишь? В том дом ведут!

Ну, спасибо, принцесса Ирен! Спасаешь ее, из кожи вон, что та змея, лезешь, жизнью рискуешь, а она вот так, походя тебя врагам сдает. Или скучно ей одной в плену-то?

Шаги все ближе, озираюсь по сторонам, как загнанная крыса. Туман или что там в углу, шевелится все энергичнее, до лестницы нипочем не добраться, и из дома выскакивать поздно, хоть через дверь, хоть через окно.

Втискиваюсь между шкафом и стеной. Интересно, в комнате пыли нет вовсе, иначе задохнулся бы в углу. Туман этот ее жрет, что ли?

Герры уже внутри. Проскакивают парадное, врываются в комнату. Всего двое, те же, что на пруху первыми нарвались. Маги. Кладу руку на стрелятель, в помещении стрелять опасно, все обрушиться может, но если обнаружат, придется. Релли говорила, что стрелятель может и не помочь, если у них защита есть. Если за шкаф кто сунется, сразу выясним.

Решающий момент! Собираюсь в комок, готовый ко всему. Один из герров направляется в угол, где клубится черный туман, другой идет к шкафу. Еще пара шагов, и он меня увидит...

Но раньше кричит другой. Кричит так, что уши закладывает. Не от боли, от страха, знает, наверное, что это за штука в углу и чем она опасна (а ведь руку даю на отсечение, опасна, иначе с чего ему так вопить, будто ежа рожает?) Жаль, по-геррски кричит, ни слова не понять. А может, и к лучшему? Знай я, что там шевелится, может, уже бежал бы с геррами наперегонки куда подальше...

— Призрак? — голос принцессы кажется шепотом после воплей геррского чародея. — Скорее отсюда! Быстрее!

Стало быть, призрак. Я их как-то по-другому представлял. Вот у Камня Душ, это да. Призраки были, а этот кусок тумана, вдобавок черного, ну никак на призрака не похож.

Герров уже нет в доме, каблуки стучат по мостовой, как барабаны гоблинов. Осторожно выглядываю из-за шкафа...

Туман уже не клубится в углу. То есть, по порядку. Он уже не в углу, а посреди комнаты. Он уже не клубится, вытянувшись от пола до потолка. Он уже не туман, принял очертания человеческой фигуры, все время меняющейся. Но вполне узнаваемой. Пожалуй, и впрямь призрак... а почему черный?

— Негром при жизни был, — смущенно говорит призрак.

Либо он мысли читает, либо я вслух думаю. Не знаю, кто они такие, негры эти, а всяк знает, черное — враг хорошего. Делать-то что? Удрать не могу, это мне через него придется пробежать, вон как вымахал, окаянный.

— А чего тебя боятся так? — спрашиваю. Если сбежать не судьба, почему бы не поговорить? Перед смертью...

— Я охраняю покой Руины, — вроде даже с гордостью какой-то говорит.

— Плохо охраняешь, — нашел, чем гордиться. Выходит, этот кусок не пойми чего — вроде городского стражника? Некромент, так сказать? — У тебя тут по улицам мертвяки неприкаянные шляются, нежить с нечистью чуть не в каждом доме живет, а ты и в ус не дуешь!

— Я от живых город охраняю.

Вот и поговорили. А чего еще от нежити ждать, мог бы и сам сообразить.

— Меня убьешь? — спрашиваю в лоб. В конце концов, это единственное, что меня сейчас волнует.

— Я всех убиваю, — равнодушно сообщает призрак и тянется ко мне. Вскидываю стрелятель. Я бы и отпрыгнул еще, да некуда.

— Стой! — отскакивает сам призрак, ладони вытянул ко мне в знак мира. Стало быть, убивать передумал, будем разговоры разговаривать. — Откуда это у тебя?

— На дороге нашел, — говорю.

— А пользоваться умеешь? — спрашивает так ласково. Умею, не волнуйся, а и не умел бы, не сознался бы. Дураку понятно, что ты этой штуки боишься.

— И не сомневайся даже, — ухмыляюсь нехорошо.

— Все же вроде прибрали, где же ты его откопать умудрился? — призрак смущен и расстроен, кажется, он меня уже собрался оприходовать. Может, его на герров натравить для пущей пользы? Их жрет, мы с принцессой уходим, призрак сыт, все довольны. Кроме герров, хотя кто их знает, странные они, может, им и отрубами неплохо будет?

— Лучестрел Вограна, — говорит призрак задучиво. — Едва ли не единственное, что может меня развоплотить. Лучи Вограна имеют свойство разрывать нити, связывающие мир земной с тонким миром...

Мне это не понятно и не интересно. Главное я уже уяснил, стрелятель призрака убить может, остальное неважно.

— Ты стрелок? — спрашивает неожиданно призрак, заметив лук.

— Охотник, — киваю я. Будто ему не все равно!

— Вот почему ты и нашел лучестрел, — хмыкает черная тень. — Лучестрел потянулся к стрелку, стрелок — к лучестрелу. Две половинки соединились... Мы ведь лучестрелы специально искали, думали, все нашли, а вышло вон как...

Вот оно как, получается, оружие это обладает собственной волей? Вроде, как меч Ослана Большие Уши? Может быть... Дед Богун ведь тоже охотником был, кто еще в Руину отправиться рискнет?

— Убьешь меня? — спрашивает призрак в лоб, в точности, как я до этого.

— Убью, наверно, — отвечаю задумчиво.

Не хочется мне его убивать. Тяжело. Только что говорили, а тут хлоп — и убил. А потом на меня падает стена, и к Звелу попадаем оба. Или ему в другое место?

— Пощажу, ты ведь меня прикончишь потом, — вроде, я же и оправдываюсь? Никогда торговаться не умел...

— Нет, — так же задумчиво отвечает призрак. — Если лучестрел тебе в руки попал, для чего-то это Хозяйке Чужих Перекрестков нужно. Не мне с ней спорить. Давай так — ты меня отпускаешь, я тебя не трогаю.

— А друзей моих? — тут же интересуюсь.

— Их тоже, — соглашается призрак.

— А не соврешь? — спрашиваю. А то видали таких, наобещает золотые горы, ищи его потом.

— Клянусь, — колышется черная тень. Серьезно так, видно, не врет. Или все же?

— Мертвые врать не умеют, — мне кажется, что он усмехается. Печально так, и чуть насмешливо в то же время. Наверное, страшно это и тяжело, когда ни жить, ни умереть не можешь...

— А тебе самому не лучше... — киваю на стрелятель.

— Не лучше. — серьезно так говорит, будто ребенку. — Город мертв, мы храним его покой. Миру живых лучше не касаться его.

— Мы не по своей воле, — говорю виновато. — Герры принцессу украли, хотят с ее помощью в Золотую Башню попасть...

— В Золотой Город нам хода нет, — тихонько гудит черный призрак. — Там все... другое. Доберешься, сам увидишь.

Набираюсь наглости долго уже, и кажется, скопил немного.

— Кто ты? — спрашиваю. — Нет, что страж и все такое, я понял. Но кто тебя стражем назначил?

— Великие маги так просто не умирают, — говорит с ноткой гордости. — Мы сами себя назначили... когда поняли, что сотворили. Чтобы хоть как-то искупить...

Призрак замолкает, потом повелительно кивает на дверь.

— Иди. Мы договорились.

— Мне бы наверх, — выбираю до донышка остатки наглости.

— Тогда по лестнице вверх. Дом уцелел, выберешься.

Киваю, бочком скольжу мимо него.

— Настанет день, когда Руина восстанет в прежнем блеске, — шепчет вслед призрак. — А пока мы храним то, что от нее осталось и восстанавливаем то, на что хватает сил. Когда-нибудь...

Мне становится жутко, едва представляю, какая бездна времени отделяет мир, в котором он когда-то жил, от моего. И все же, все же... мне хотелось бы на него взглянуть. Хотя бы одним глазком.

Времени прошло куда меньше, чем мне казалось. В Руине время странно себя ведет... или это я уже говорил?

Ночь в самом разгуле, знаменитый Час Упыря. Время, когда нежить торопливо старается снять последнюю жатву человеческих жизней. Предрассветный час.

Где-то совсем недалеко зарево. Пожарного Легиона здесь уже давно нет, тушить пламя некому. Наверное, стоит прогуляться, что-то мне подсказывает, что без моих спутников дело не обошлось. Сами посудите, кому еще в голову придет костры в такое время жечь?

Идти всего ничего, несколько кварталов. И все же, без приключений не обходится.

Они бросаются с обеих сторон. Замечаю в последний момент, и сразу набираю скорость. Дарки! Те же самые, наверное, отлежались и вышли мстить. А я, дубина, в серебро стрелы одеть запамятовал. И не скажешь, что времени не хватало, хоть ложкой ешь. Забыл, да? Поленился? А ногам теперь отдувайся за глупую голову, и отдуются ли еще — неизвестно.

Дарки ловко отсекают меня от огня. Еще бы, близко к свету они подойти не смогут, значит, и меня не пустят. А мне как раз надо туда, куда им хода нет. Свои там, чужие — после разберемся, тем более, герры мне здорово должны за ту пруху. Не совсем же они сволочи бесчувственные?

Понимаю, что убежать от дарков мне не удастся. И в первый-то раз непонятно, как случилось, не иначе, Хозяйка Чужих Перекрестков самолично помогла. Дарки ведь и в темноте видят, и не устают совсем, где уж мне от них оторваться. Потом резко останавливаюсь, поднимаю стрелятель.

Первый сгорает мгновенно, второй, как ни странно, не слепнет, ускользает во тьму. Наверное, зеленый огонь для их глаз не опасен.

Поворачиваюсь, чтобы бежать к горящему дому, и тут последний дарк нападает. Сзади, совершенно беззвучно. В последний миг успеваю что-то почувствовать, подставить руку со стрелятелем. Дарк сбивает меня с ног, стрелятель со звоном катится по мостовой.

Вот и все. Прими меня, Звел-охотник...

Стрелы! Одна из них должна быть с огнебоем! Тварь наваливается на меня, хватка медвежья, ни скинуть, ни вывернуться, втягиваю голову в плечи, чтобы сразу до горла не добралась, рука судорожно шарит в колчане... А, чтоб тебе! Времени нет, ощупью искать! Хватаю оставшиеся стрелы и с силой всаживаю в голову дарку. Над головой зажигается маленькое солнце, гаснет, и тьма глотает меня заживо...

XXIX.

... Маленькое солнце зажигается на вершине башни, Башни Мудрости, и все на миг застывают, глядя туда, герры — с опаской, защитники Корилы — с надеждой. Последней, отчаянной, обреченной надеждой на чудо. Пламя обретает крылья, голову с клювом, становится гигантской птицей. Огненная птица окидывает раскинувшийся во тьме город, расправляет крылья и начинает петь. И песнь ее — пламя...

— Барго! Ты жив? Очнись, Барго!

С трудом разлепляю глаза... боль. Кажется, меня гоблины поджарили на вертеле, но вот почему не съели?

Болит все. Мне порой изрядно доставалось в Злом Лесу, да и в Руине перепадало, но сейчас — что-то особенное. И это еще полбеды. Хуже, что я ничего не вижу. Слепой охотник — действительно смешно.

— Добейте, — прошу шепотом, горло саднит, будто кипятком обожгли. Слепым я жить не хочу. Глухим, одноруким, каким угодно — только не слепым.

— Не пори чушь, — слышу голос Релли. — Не так уж сильно тебе и досталось. Кости целы, ну, обгорел слегка, не беда. Чудо уже то, как жив остался.

Касаюсь пальцами глаз, больно. Кожа на веках облезла, бровей и ресниц как не бывало. Но глаза на месте... только не видят.

— Я ослеп, — шепчу, и слезы текут по щекам. Плачут, когда больно... а мне сейчас больно оттого, что плачу.

— Ну-ка, — голос Релли вмиг наполняется тревогой, прохладные пальцы касаются обожженных глаз. — Ох... да, досталось тебе...

— Совсем плохо? — голос мой дрожит. От страха ли, от надежды — не знаю.

— Как тебе сказать... не так все страшно, как тебе кажется. Глазной нерв не задет, зрение со временем восстановится. Но глаза обожжены. И видеть ты сможешь нескоро...

Она обрывает фразу, и я словно слышу недосказанное "если вообще сможешь".

— Позвольте мне? — это эльф. Релли уступает место, Дон глаз не касается, щупает воздух вокруг.

— Ну что сказать? — слышу его голос с изрядной долей насмешки. — Стрел у него все равно не осталось, стрелятель свой потерял где-то. Для нашего похода совершенно бесполезен. Стоило стараться, отрубов от тела отгонять...

— Дон! — голос Релли звенит от восмущения.

— Донноваль Перкутель Асморед, — едко отвечает эльф. — А Вас, Госпожа Ректор, я бы попросил впредь диагнозов не ставить. Чтоб больных не шокировать. Лежи спокойно, охотник, сейчас я тебе мазь наложу, два часа, и воспаления как не бывало. А глаза и не пострадали вовсе, от огня ты их уберег. А вот от яркого света в темноте...

Облегченно перевожу дух. Хотя тревога все равно остается — а ну, как ошибся эльф? Но ужас остаться слепым уходит, мне становится легче. Настолько, что добить больше не попрошу.

Дон несколькими движениями накладывает мне на глаза мазь. Не на веки, а именно на глаза. Больно и неприятно, но я терплю.

— Значит, были еще и отрубы? — спрашиваю.

— Целая толпа, — охотно откликается Медвежонок. — Но мы им — ух!

— Полакомиться тобой собирались, — эльф накладывает на глаза плотную повязку. — Сам понимаешь, случай какой подходящий — живой и без сознания, ни убежать, ни отбиться, просто подарок. Да мы бы мимо прошли, только Медвежонок канючить стал, давай, говорит, посмотрим, что это они там жрать собрались, глядишь, и нам сгодится...

Я улыбаюсь. Дон, ясное дело, шутит, но на Медвежонка и впрямь похоже.

Дон, меж тем, продолжает обрабатывать ожоги на лице и на теле. Ничего, притерпелся уже, больно, но не так уж, чтоб очень сильно.

— А мы облома повстречали, — с гордостью говорит Медвежонок.

Я смеюсь. Вспоминаю сейчас, как мы испугались, когда след увидели, и смешно становится. Облом, конечно, тварь опасная, спору нет, но... после четырех дарков бояться его не получается.

— Кажется, тебе довелось видеть кого-то пострашнее, — проницательно говорит Релли. — Ту крылатую тварь? Или еще кого?

— Довелось, — говорю. — Так повидались, до сих пор икается. Одни дарки чего стоят. Нет, вот вы мне объясните, с каких это пор среди них эльфы завелись?

— В Кориле было посольство Вечного Леса, — нехотя говорит Дон.

Стало быть, они тут со времен Потопа дарками ходят. Странно, но я испытываю к своим недавним преследователем нечто вроде жалости. Сотни лет нежитью проходить... ни на солнце взглянуть, ни вина испить. Не хотел бы я для себя такой участи, да что там для себя — врагу не пожелаешь.

— Рассказывай все по порядку, — говорит Релли требовательно. — Времени хватает, все равно, пока глаза у тебя не восстановятся, никуда с места не двинемся.

И я начинаю рассказывать. И сам заслушиваюсь — до чего интересно! Только вот, о таких приключениях только слушать интересно, но ни в коем разе не участвовать.

Все слушают молча, только Медвежонок иногда ухает испуганно.

— Призрак? — удивленно восклицает Релли, когда я добираюсь до этой части рассказа. — Ну-ка, поподробней, постарайся вспомнить все, до последней мелочи.

Вспоминаю все, до последней мелочи.

— Интересно, — тянет Релли. — Светлейший Риверсаль рассказывал, что призраки Руины несут смерть всему живому. И называл их хранителями мертвого города. Теперь многое становится понятно...

— Черный призрак, — задумчиво говорит господин Излон. — Бывший некогда великим магом... Знаете, я, кажется, догадываюсь, о ком идет речь. Был перед Потопом маг Илгом, выходец из южной колонии Асибин, ныне утраченной. Кстати, та бумага, в которую герры постоянно заглядывали. Думаю, это карта или планы Корилы. У нас их не сохранилось, а вот у герров вполне могли остаться, если военные архивы уцелели...

— Если что и уцелело, так это военные архивы, — хмыкает Релли. — При том хаосе, что наступил после Потопа, только в армии сохранилось подобие порядка. Думаю, так же было и у герров. Мне непонятно поведение принцессы. Похоже, что имеет место заговор, а не похищение.

— Синдром жертвы, — неуверенно спорит господин Излон. — Жертва начинает видеть в похитителе своего единственного защитника, поскольку целиком от него зависит...

— Оставьте, — раздраженно бросает Релли. — Мы о принцессе говорим! Совсем другая психика, уровень подготовки. Концы с концами не сходятся. А вот если рассмотреть с точки зрения моей версии, все складывается. Возведение Ее Светлости на престол при военной помощи герров и древних артефактов. Скажу больше — доберись они до Золотой Башни, и нам нечего будет этому противопоставить.

— Ну, Вам виднее, — уступает господин Излон. — Барго, друг мой, продолжайте, прошу Вас.

Продолжаю вплоть до момента схватки с последним дарком.

— Всегда удивлялся твоему везению, — хмыкает Дон. — Четыре дарка, и живым остался! Трое дарк-эльфов! Только лучше тебе в Руину больше не соваться...

— Это еще почему? — интересуюсь. Не то, чтобы я так уж рвался вернуться когда-нибудь в это Звелом проклятое место, просто любопытно.

— Посольство Вечного Леса, — объясняет эльф терпеливо. — Состояло не из трех эльфов, из семи. И не в наших правилах прощать смерть кого-либо из своих, ты это прекрасно знаешь. Они не откажутся от мести только потому, что стали дарками, это ты тоже должен понимать.

Мог бы и сам догадаться. Стало быть, на меня открыта охота, вот уж весело! Ну да, не беда, я теперь не один, отобьемся как-нибудь.

— А вы чем похвастаетесь? — интересуюсь.

— В сравнении с твоими подвигами, ерунда, — смеется Релли. — Отрубы, да костяки, отбились без труда. Один раз туго пришлось, дом загорелся, пришлось бежать, а тут, как назло, кублы-лошади. Да еще на открытом месте...

Кублы — это тоже вид нежити. Мертвяки, вроде отрубов, но не люди, а животные. В общем и целом, не страшны, но вот на открытом месте, да толпой... Думаю, без магов несладко пришлось бы, стоптали за милую душу.

— Облома встретили, — гнет свое Медвежонок, потрясенный, очевидно, ожившей страшилкой. — Дон в него три стрелы вогнал, а ему хоть бы что! Как прыгнет на нас, я за топор, хвост ему один подрубил! А тут и госпожа Релли от книги оторвалась и спалила его к Звелу...

— Очень редкая книга попалась, — смущенно говорит Релли.

— Еще до Потопа считалась раритетом, — подтверждает господин Излон.

Вот они, господа маги! Книжечки редкие читают, пока другие с обломами бьются во славу родного королевства, живота своего не жалея! А прибили, небось, за то, что рычал слишком громко, от источника знаний отвлекал...

Чувствую, как эльф снова ощупывает воздух возле моих глаз.

— Как? — спрашиваю жадно. — В порядке?

— Вроде бы, — отвечает неопределенно. — Зажмурь плотнее, я сейчас повязку сниму.

Зажмуриваюсь посильнее, боли это не вызывает, что обнадеживает.

— Открывай, но осторожно. Чуть почувствуешь боль, сразу зажмуривай, — командует Дон. Чуть приоткрываю глаза и сразу зажмуриваю. Не потому, что больно, свет слишком ярок, режет. Да наплевать, главное — вижу! Снова вижу!

— Больно? — с тревогой спрашивает эльф. Смотри-ка, волнуется, переживает!

— Ярко, — отвечаю я и приоткрываю один глаз. Совсем чуть-чуть.

Вторая попытка проходит успешно, свет уже не слепит. Осторожно. Не торопясь, давая время привыкнуть, я открываю глаза.

Боги мои, духи предков! Спасибо, что не дали ослепнуть! И отдельное спасибо...

— Я твой должник. На всю жизнь, — проникновенно говорю эльфу.

— Не зря вы, эльфы, считаетесь лучшими в мире целителями, — с уважением говорит господин Излон.

Дон хохочет.

— Вы тоже ничего не поняли? А еще маги! Я его вовсе не лечил.

— Как же? А мазь?

— Обычная противовоспалительная мазь, — эльф булькает смехом. — Сами посудите, лечебную для глаз — ее же не один час делать. А ингредиенты? Где я их в Руине найду? Или вы думаете, я с собой лекарства на все случаи жизни таскаю?

— Но как же тогда? — я ничего уже не понимаю.

— Как-как... дуэльный пояс, забыл? Он-то тебя и вылечил.

— Так я и знал, что все вы, остроухие, шарлатаны! — радостно ухмыляюсь я. — А туману напустил, Релли вон поучал, как ученицу шкодливую...

— Правильно поучал, между прочим, — серьезно говорит эльф. — Больной должен верить в то, что исцелится непременно. Тогда его организм сам себя лечит, при минимальной помощи со стороны. Дуэльный пояс тоже не панацея. Если б я тебя соответствующе не настроил, излечение длилось бы куда дольше.

— А сказать, что пояс сам все залечит, нельзя было?

— Можно, — соглашается Дон. — А ты вот, во что больше веришь — в свойства какого-то сомнительного древнего пояса или в целебную магию эльфов?

Возразить нечего. Способности эльфов-целителей в веках прославлены, как в них не верить? А пояс я вчера нашел (или позавчера уже?), правда, и он мне помог преизрядно.

— Твоя взяла, — говорю со вздохом. — Подниматься-то мне можно, шарлатан?

— Ноги не сломаны — значит можно, — радует меня Дон.

Поднимаюсь, ощупываю себя с ног до головы. На лице не вижу, а на руках кожа вполне прилично выглядит, будто на солнце сильно обгорел. А огнебой оказывается мой — страшная штука! Жаль, стрел не осталось никаких. И стрелятель потерял...

— Стрелами не поделишься? — спрашиваю у эльфа без особой надежды. Тот показывает чисто человеческую фигу, но крутит ей перед моим носом исключительно по-эльфийски. То есть, не влево-вправо, а вверх-вниз.

— Жадина, — говорю безнадежно.

— Мои возьми, — неожиданно предлагает Медвежонок. — Мне все равно топором сподручнее...

Это точно. Из лука он выстрелить почти никогда не успевает, зато как топором пойдет крутить, отойди-подвинься! А не отойдешь или там, не подвинешься, сам виноват. Медвежонок, как в раж войдет, на такие мелочи, как свой-чужой, внимания не обращает. Кого топором достал, тот и чужой.

— Это дело! — радуюсь я от всей души. — А то словно голый... перед дамой даже неловко!

Стрел у Медвежонка в избытке, только простые все, не умеет малец заговоры накладывать. Точнее, умеет, но другие. У нас ведь места такие — без наговоров долго не проживешь, каждый ребенок хоть мелочь, а умеет.

Довольный, оглядываюсь по сторонам, и почти сразу замечаю стрелятель. Лежит себе, за камнем спрятавшись, меня ждет. Иди-ка за пояс, дружище, все лучше, чем на дороге валяться.

— Ну, идем? — спрашиваю.

— Мы пришли уже, — хмыкает Релли. — Вот они, Золотые Ворота, любуйся.

В любом уважающем себя городе есть Золотые Ворота. Даже у нас в деревне имеются. Нет, на самом деле они деревянные, но традиция есть традиция, одни ворота непременно должны называться Золотыми.

Эти не просто называются, они в самом деле сделаны из золота. Во всяком случае, из чего-то, на золото донельзя похожего. Я же не ювелир, чтобы точно определить.

— Вход в Золотой Город, — говорит Релли. — В самое сердце королевства. За этими стенами — Перводворец, Башня Мудрости...

— Сад Тысячи Древ, — вздыхает эльф ностальгически.

— А как войти туда, я не знаю, — честно признается Релли.

— До Потопа через Золотые Ворота можно было пройти, лишь имея королевское приглашение, — вставляет слово господин Излон.

— И вы его взять, конечно же, забыли? — догадываюсь я.

— Именно, — на господина мага больно смотреть. — Спешка проклятая! И ведь знал все, вот что самое обидное!

— Да, промахнулись, — соглашается Релли. — Но отчаиваться не стоит, что-нибудь обязательно придумаем. Геррам ведь ворот тоже не миновать, в Золотой Город иначе не попасть. Улицы Алирока сюда не доходит, здесь свой подземный комплекс... а стены под заклятием, до сих пор держится.

— Знаменитая людская рассеянность, — язвительно говорит Дон, и я сразу понимаю, что нам сейчас будут утирать нос. — К счастью, Светлейший Князь предвидел это. Потому и отправил с нами именно меня.

— Ты можешь открыть ворота? — оживляется господин Излон. — Или сломать стену? Но это невозможно, чары слишком сильны до сих пор...

— Ни то, ни другое, — эльф наслаждается ситуацией — Просто у меня есть королевское приглашение. И оно до сих пор не отменено.

Все просто. Когда-то один из королей послал неизвестно зачем одному эльфу приглашение. И отменить его не удосужился, потому как не королевское это дело, такими мелочами голову забивать. А может, просто умер, с королями и такое случается.

— Со спутниками? — деловито уточняет Релли. Вопрос не праздный, если пройти сможет только один эльф, нам это ничего не дает.

— Разумеется, — эльф удивленно пожимает плечами. — а как же иначе?

Действительно. С чего это эльф к королю в одиночку пойдет? А родня как же, ее тоже надо кормить, развлекать...

— Спутников, разумеется, не более семерых? — уточняю я. Число семь у эльфов не то чтобы священно, но уважают они его крепко.

— Угадал, — Дон улыбается так снисходительно, что мне хочется разок ему врезать. Самодовольство в эльфах меня всегда раздражает.

— Тогда пошли, — резко обрывает разговор Релли.

Дон подходит к воротам, мы — за его спиной. Золотые створки безгласны и недвижимы.

— Я прибыл по приглашению короля и требую прохода! — громко говорит эльф. Мгновение, другое ничего не происходит, затем створки медленно, неохотно начинают открываться. Без скрипа и скрежета, с каким-то гудением.

— Пришли! — благоговейно выдыхает господин Излон. — Золотой Город!

С первых же шагов ясно, почему его так назвали. Нет, из золота здесь только ворота, но... "золото" — это ведь не только металл или цвет. Золотом порой называют что-то прекрасное, уникальное. И в этом смысле, сердце Руины действительно золотое.

Дворцы... храмы... башни... голова идет кругом, пока не натыкаемся на кусок Злого Леса.

— Назад! — кричу, срывая горло, и огнегад промахивается по отшатнувшемуся господину Излону. А откуда-то из глубины с топотом несется бронетуша...

Ох, как пригодился бы сейчас огнебой! Но ни на одной стреле нет наговоров, выпускаю обычную — удачно. Стрела с хлюпаньем уходит в глаз твари. Разумеется, бронетушу этим не остановишь, одного глаза ей более, чем достаточно, чтобы нас всех прикончить, места немного, то, что мы быстрее, сейчас значения не имеет.

Зато мы не в Злом Лесу, а в Руине. И магия здесь работает, как ей и положено. Земля под ногами твари становится вдруг жидкой, бронетуша проваливается по самые ноздри, бешено барахтается в сразу же начавшей густеть почве. Релли смотрит на тварь с легким любопытством, как на букашку непонятную. В этаком раздумье — вредная, или не очень? Прибить, или пусть живет?

Бронетуше везет, девушка отворачивается от твари и продолжает путь.

— Ума не приложу, откуда тут Злой Лес взялся? — говорю. Нет, но в самом же деле — нигде в Руине отчего-то не пророс, а в Золотом Городе — нате, пожалуйста!

— Сад Тысячи Древ сажали эльфы, — с невыразимой тоской говорит Дон.

Оборачиваюсь, смотрю пристально. В глазах эльфа слезы. Он до последнего надеялся, что хотя бы это творение его сородичей уцелело, в Руине ведь все возможно...

И тем больнее ему сейчас, когда эта последняя, безумная надежда умирает на глазах. Дона я не слишком-то привечаю, раздражает меня его высокомерие, самоуверенность, но сейчас отчего-то хочется ему помочь. И я даю ему пинка.

Мировая скорбь в глазах тут же сменяется яростью. Дон бросается на меня, я уворачиваюсь, бью под ребра, его кулак вонзается мне в грудь, выбивая дух. Самозабвенно молотим друг друга минуту, другую, пока не обнаруживаем себя подвешенными в воздухе.

— Немедленно прекратите! — слышим возмущенный голос Релли. — С ума посходили? Из-за чего драка?

Молчим, безуспешно пытаясь извернуться. А потом Дон ухмыляется. Во всю свою эльфийскую рожу.

— Спасибо, — говорит. Не Релли, мне. Догадлив, поганец.

— Обращайся, — пожимаю плечами, и мы пожимаем друг другу руки. По-прежнему болтаясь в воздухе.

Релли приземляет обоих, смотрит с подозрением. Не понимает, конечно. И то чудно, что Дон понял.

Отвожу взгляд, чтобы не встречаться глазами ни с Доном, ни с Релли. И неожиданно замечаю то, что поначалу от моего внимания ускользнуло.

Росток. Нет, даже небольшое деревце. Вообще-то, в Злом Лесу обычные деревья не растут, он их превращает во что-то совсем иное. А здесь...

— Смотри, — негромко говорю эльфу, тот поворачивается...

— Мне не чудится? — спрашивает шепотом, словно боясь спугнуть сказку.

— Нет, — так же шепотом отвечаю. Потому как чудо спугнуть легко, пристальным взглядом, громким голосом.

Дон раскрывает навстречу деревцу ладони и поет. Листья подрагивают в лад песни, открываясь навстречу. Точь-в-точь, как ладони.

— Его сажал сам Пресветлый, — с благоговением шепчет эльф. — Никто и не думал, что он выживет... силы в ростке немного. Сын Великого Древа... младший и последний, насколько мне известно... даже в Вечном Лесу не осталось...

Он всхлипывает, в глазах — пьяное счастье. Они ведь совсем иные, эльфы. Мы не умеем ни радоваться, ни печалиться как они. Разве что, дети...

— Ты сильно подрос, малыш... — Дон ласкает листья рукой, смеясь и плача одновременно.

Релли наблюдает с сильнейшим недоумением. И недовольством. Госпоже ректор не нравится, когда она чего-то не понимает.

— Я же просила не называть меня госпожой Ректор, — шипит девушка и чувствительно пихает меня локтем в бок. — Что происходит, объясни?

— Потом, — говорю ей. Взглядом, голосом... проще всего спугнуть чудо неосторожным словом. Потому и редки они так, чудеса...

XXX.

Идиллию нарушают герры. Очарованные, мы совсем забыли об осторожности, и пропустили их появление.

Построение самое, что ни на есть, боевое. Впереди воин — я киваю ему, как знакомому, он усмехается в ответ. За ним три мага, четвертый прикрывает принцессу.

Перестраиваемся мгновенно, по наитию. Вперед выступает Медвежонок с пожарной секирой, я — у него за спиной, в руке — стрелятель. Релли и господин Излон последние. А эльф... он прикрывает собой деревце. В руках лук, в глазах — решимость сдохнуть на месте, но сына Великого Древа сберечь. Потому что, если кто не понял еще, для него это последняя надежда всего эльфийского рода. Надежда на будущее. И защищать он ее будет... мы так не умеем защищать. Уже не умеем. Предки наши — могли. Всем, что имели, вплоть до Потопа.

— Надо же, какая встреча, — нехорошо (определяю по голосу) улыбается Релли. — наконец-то мы встретились...

Все напряжены до предела. Одно неосторожное движение — и начнется... однако первым атаковать никто отчего-то не хочет. Хотя момент самый подходящий, успеют ли маги защиту поставить — вопрос еще тот.

— Мы ее не искали, — объявляет маг, стоящий рядом с принцессой.

— Ну, еще бы, — Релли сама язвительность.

Почему, скажите на милость, этим магам непременно надо поговорить перед тем, как начать друг другу мозги выжигать?

Принцесса неожиданно вырывается из рук герра, бросается к нам.

— Остановитесь немедленно! Они не враги!

— Они — герры, — говорит Релли медленно и начинает действовать. Миг — и синий водоворот утягивает принцессу куда-то за наши спины. Еще миг — и ближайший геррский маг катится по земле, сбитый мощным ударом.

Маги противника одновременно поднимают руки, и нас плющит. Так, что скрипят кости, однако давление сразу прекращается, господин Излон ставит защиту. Вперед бросается воин, прикрываясь щитом, Релли плетет новое убийственное заклятие, зато господин Излон делится с герром молнией. Неприятная неожиданность — чары совершенно не вредят тому, молния пронзает герра насквозь, нимало ему не повредив и не замедлив даже. Вскидываю стрелятель, нажимаю спуск. Кольца зеленого огня точно так же проходят сквозь воина, достигают магов и рассыпаются бессильными искрами.

— У него артефакт! — отчаянно кричит господин Излон, но Релли не может уже отвлечься. Роняю стрелятель, тянусь за луком, воин уже рядом, навстречу бросается Медвежонок. Герр замедляет бег ровно на секунду, взмах меча, и парнишка катится по земле, оставляя кровавый след.

Всего лишь миг выиграл Медвежонок, но этого хватает. Лук в руке, стрела на тетиве, герр с занесенным для удара мечом прямо передо мной.

Бью в упор, в грудь, мимо щита, в последний миг воин успевает нырнуть, стрела попадает в плечо, отбрасывает его на пару шагов и разворачивает боком. Доспех на таком расстоянии не спасает, вторая стрела с хрустом впивается в бок, укладывая герра на землю. Где-то за нашими спинами отчаянно воет принцесса, хрипит на земле Медвежонок.

— Перестаньте! Хватит! Они — друзья!

Третья стрела ложится на тетиву, маги герров слаженно колдуют что-то убийственное, но господин Излон держит защиту.

— Неееет! — срывает горло принцесса Ирен, и моя стрела втыкается в землю рядом со шлемом герра. Не иначе, от неожиданности смазал.

Воин шевелится, пытается встать, рядом в луже крови барахтается Медвежонок. Релли, наконец, бьет, магов разбрасывает в разные стороны, тащит по земле. На ногах остается лишь один, тот, который держал (или прикрывал?) принцессу, хотя и ему достается, кровь из носа и ушей так и хлещет. Стреляю, чтобы добить, стрела сгорает в полете, господин Излон выпускает поток пламени, слегка обжигая мне плечо — в точности, как огнегад какой. Маг держится, приходит в себя, видно даже мне, атаковать не пытается уже, только защита. Релли и господин Излон бьют попеременно, держится, поганец. Один за другим, двое упавших магов поднимаются, присоединяются к нему, еще один шевелится на земле, встать не может. Четвертый даже не пытается, лежит неподвижно.

— Сдавайтесь, — шипит Релли, и маги разлетаются вдругорядь, будто городки после удара битой. Все до единого, даже тот, что поначалу устоял.

Девчонке тоже не сладко, чувствую, из последних сил бьется. Все-таки, их с господином Излоном всего двое против аж четверых геррских чародеев.

— Сдавайтесь! — вторит ей господин Излон, угощая пытающегося подняться чародея молнией. Тот с криком валится обратно на землю, защита рассыпается мелкими бликами.

— Мы сдаемся, — раздавлено произносит тот, что держал принцессу. — Позвольте оказать помощь раненым...

Те слова, что не дождалась некогда древняя столица, прозвучали. На душе отчего-то становится легко — будто бой, прерванный на время Огненным Потопом, закончился только сейчас.

Вкладываю лук в чехол, бросаюсь к Медвежонку, как он? Рядом оказывается плачущая принцесса, переворачивает геррского воина, стягивает с него шлем зачем-то. Вот дура, стрелы-то в бок и в плечо попали, голова уж точно не пострадала.

Релли не расслабляется, накладывает какие-то чары на герров, и правильно, сейчас как оклемаются, ударят в спину, и прощай, победа.

Быстро осматриваю Медвежонка. Ох, досталось парню! Грудь рассечена, на правой руке не хватает двух пальцев. Остальные упрямо сжимают бесполезный обрубок топорища. Торопливо расстегиваю пояс, застегиваю на Медвежонке.

— Дон! — кричу. — Быстро сюда, пока я твое дерево к Звелу не сломал, дезертир хренов!

Промедли он хоть миг, духами предков клянусь, так бы и сделал. Но Дон уже рядом, щупает воздух, подбирает зачем-то с земли пальцы.

— Не суетись, — говорит, — понапрасну. Не умрет твой друг. Светлейший с меня шкуру спустит, случись такое.

И делает что-то совсем уж несусветное — обертывает палец каким-то листом, приставляет к обрубку и держит. Потом отпускает и проделывает то же самое со вторым.

Что сказать, даже и не знаю. Магию эльфов я наблюдал неоднократно — ничего общего. Либо Дон совсем рехнулся, либо...

— Листья Сына Великого Древа, — объясняет эльф. — Обладают великой целительной силой. Ибо Великое Древо — квинтэссенция жизни.

Принцесса хватает его за руку так сильно, что Дон едва не падает.

— Помогите! Умоляю, спасите Каарба!

— Каарба? — не понимает эльф.

— Каарб, принц герров, — и тянет ошарашенного эльфа к тому парню, которому я две стрелы подарил. Надо же, целого принца подстрелил, да еще два раза! Будет, что в старости вспомнить... если доживу до нее, конечно.

Маги герров уже приходят в себя, кроме одного, который на земле лежит. Похоже, крепко ему досталось, потому как герры эльфа просят помочь, на что тот резонно возражает, что разорваться пополам ему ну, никак не по силам.

— Это ведь дуэльный пояс? — спрашивает тот, что принцессу держал. — Мы могли бы надеть его на Каарба, а высокородный эльф...

Ничего не говорю, только поглаживаю лук. Того, кто с Медвежонка пояс сдернуть попытается, пристрелю к Звелу. Будь он хоть принцессой. А чего? Принца же подстрелил.

Дон соглашается осмотреть мага, мы в это время освобождаем принца от доспехов, осторожно обломав древки стрел. Точнее, стрелы — вторая сломалась сама, когда он на землю упал. Вопросительно смотрим на Дона.

— Листья я больше трогать не могу, — категорически заявляет эльф. — Древо может потери не перенести.

— Пожалуйста! — всхлипывает принцесса. Эк ее развезло! Сейчас, чего доброго, еще на колени бухнется, точно мельникова дочка перед отцом...

— А ускорить рост Древа? — спрашиваю я. Знаю я все эти штучки, листьев мало, не переживет... Эльфы ведь рост любого растения ускорять могут, если не чарами, то кровью своей, а вот ее-то остроухому и жалко.

— Великое Древо примет только священную кровь, — тихо роняет эльф, словно прочитав мои мысли.

То есть, кровь эльфийских королей. Понятно. Жаль, не догадался у брата в дорогу попросить. И дарков бы нашлось чем угостить, в конце концов. А впрочем...

Подхожу к деревцу (или к Древцу? Как, интересно, отпрыска именовать положено?), закатываю рукав куртки. Ну, лейся, родимая, посмотрим, что выйдет.

Брызгаю полной пригоршней на листья. Дон напряженно смотрит, что-то бормочет негромко. Прислушиваюсь.

— Жизнь к жизни, жизнь для жизни... — мура какая-то эльфийская. Смотрю на дерево и себе не верю. Каждую каплю впитывает, и растет, растет и крепнет на глазах. Надо же, а я ведь не верил, так, попробовать решил на всякий случай. Рив при братании говорил, теперь в тебе кровь эльфийских владык, мне тогда казалось, просто красивость речи, эльфы любят такое. А смотри-ка, на самом деле течет, кровь эльфийских владык и никого боле. Сколько уж я ее, родимой пролил — целый лес вырастить можно...

Дон низко кланяется, становится на одно колено. Принцесса смотрит заворожено, даже Релли обернуться соизволила.

— Прошу простить меня, Владыка, — в голосе будто колокол звенит, до того торжественно. — Я не верил...

— Плюнь, — говорю. — Я тоже не верил, так что ж теперь, штанами всю пыль собирать? Лечи, давай, этого, как его, принца.

Дон срывает пару листов, самых мелких, подходит к принцу. А тот уже глаза закатил, хрипит натужно, в Леса Звела собирается и не знает, что не пустят его туда, потому что какой из него, к оленям, охотник?

Эльф аккуратно надрезает кожу (принцесса, кажется, решила весь Злой Лес местный слезами полить, чтобы рос лучше), ловко вытаскивает наконечники. И накладывает поверх ран свои волшебные листья.

Не скажу, что герр от этого сразу ожил, но кровь вроде не течет больше, глядишь, и оклемается.

Принцесса остается хлопотать у тела раненного, эльф уходит оживлять мага. Надо думать, у него получится. Я, во всяком случае, не сомневаюсь.

— А теперь рассказывайте с самого начала, — говорит Релли удивительно мягким голосом. — Что именно вам потребовалось в Золотой Башне, кто замешан в заговоре и вообще, чья это затея.

Взгляд, брошенный на плачущую принцессу, не оставляет сомнений кто, по мнению волшебницы, главная затейница всего этого безобразия.

— Золотая Башня? Но мы вовсе не собирались в Золотую Башню, — геррский маг с недоумением разводит руками. — Наша цель — Башня Мудрости.

Дружно смотрим на Башню Мудрости. Цель, надо признать, заметная. В такую и слепой не промахнется.

— С самого начала и поподробнее, — кивает Релли.

Ох, что сейчас начнется! С самого начала — это от Потопа, что ли? Или еще раньше?

Угадываю. Именно от Потопа, и никак иначе...

Без малого тысячу лет назад случилась эта война. Кто виноват в ее причинах, он, чародей первой ступени Иилкут, распространяться не собирается (всем геррам это и так прекрасно известно). Важно другое — когда победоносное войско герров уже практически захватило прекрасную Корилу, колдуны противника применили чары ужасной разрушительной силы. Уничтожив как Армию справедливости (так это самое трижды победоносное воинство называлось). Так и собственную столицу. Ну, и много всего прочего, что под руку попалось.

Потоп грянул внезапно, герры совсем не успели к нему подготовиться. Королевство оказалось отброшено на века назад, море сожрало изрядный кусок восточных земель и не менее солидный — западных. Крупные города перестали существовать, иные до сих пор не могут отыскать даже в виде развалин (знают, что были, а найти не могут, такая оказия). Столица, Ингал, разделила эту печальную участь. Ковентат Магов перестал существовать, но отдельным чародеям удалось спастись. Именно потому империя Геррул (королевство, педантично поправляет Релли) до сих пор имеет место быть.

Восстанавливать было практически нечего, Империя (королевство!) начала возрождаться практически из ничего. И даже это самое "ничто" пришлось отстаивать сначала от невесть как оказавшихся в пределах злобных гоблинов, потом — от вторжения Морских Звезд (что-то вроде наших пиратов, но гораздо сильнее) и, наконец, от арагров, с которыми до Потопа вообще никто не считался.

Герры, будучи великим народом (ну да!) выстояли и укрепились. А укрепившись, задумались, что же дальше делать? Молодая Империя (королевство!!!) почуяла свою мощь, а враги, как назло, кончились. Нашлись горячие головы, которые заговорили о реванше, но страшная память о Потопе убивала подобные начинания в зародыше.

И тогда маги из Нового Ковентата взялись исследовать причины Потопа. Примерно двести лет назад начались раскопки древней столицы Ингала, хоть и разрушенной мало не до основания, но куда более доступной, чем наша Руина. И не прекращались до тех пор, пока знаменитая на весь мир Ингальская Библиотека не оказалась в руках магов Ковентата.

— Очень интересные сведения, — бурчит себе под нос Релли. Да уж, головной боли у наших чародеев прибавится...

Большой удачей оказалось также, что сохранился практически весь военный архив. Данные допотопной разведки косвенно подтвердили гипотезу, выдвинутую скромным магом Ковентата Иилкутом, чародеем первой ступени.

— И в чем суть этой хваленой гипотезы? — скептически спрашивает Релли.

Суть проста — противникам герров удалось вызвать Феникса! Существо легендарное, Феникс не существует в этом мире кроме как в сказках. Но некий маг из Корилы, именуемый Дерраном, проделав колоссальную работу, сумел отделить правду от вымысла, и обнаружил, очевидно, манускрипт с древним ритуалом Вызова. Подтверждением этому служит описание (поверхностное! Увы, лишь поверхностное!) упомянутого ритуала, а также пророчество Иарнохота, связывающее Феникса с грядущим Огненным Потопом (сделанное, что немаловажно, не менее, чем за пять столетий до начала войны). Пригодились также допотопные данные геррской разведки. Огнемаг Дерран последовательно посетил двенадцать храмов огнепоклонников (поклоняющихся именно Фениксу, как первооснове всего сущего), в том числе, два, находящихся на территории Геррула. Оба святилища сохранились до наших дней, но, увы, храмовые документы не выдержали дыхания времени. Однако священные предания упоминают о хранимых настоятелями тайнах, также давным-давно утраченных.

Обосновав гипотезу, Иилкут принялся собирать сведения о Фениксе, не брезгуя даже легендами и преданиями. Как некогда Дерран, он объездил все известные храмы огнепоклонников, в погоне за знаниями побывав даже на островах Морских Звезд (где герров любили ничуть не больше, чем у нас) и в далеком южном Асибине, который многие из огнепоклонников называли родиной их учения. Справедливости ради надо сказать, что никаких великих открытий эти поездки не принесли, Потоп надежно укрыл древние тайны пеплом забвения.

И все же, кое-что важное маг первой ступени почерпнул из своих изысканий. Не давая ничего, кроме неясных намеков, по ритуалу Вызова, все, без исключения легенды, сходились в двух вещах. Во-первых, огонь, вызываемый Фениксом, меняет мир (что, как нельзя лучше, подтверждено Огненным Потопом). И во-вторых, Феникс умирает и возрождается раз в тысячу лет (и не дай Звел до этого подтверждения дожить).

Очевидно, Высший огнемаг Дерран вытащил птицу в момент возрождения. В тот единственный миг, когда из пепла сгоревшего Феникса рвется на свет птенец. Или наоборот, умирающего, трудно разобраться в причине Потопа без многочисленных экспериментов...

Блестящий доклад молодого мага Ковентату произвел фурор. Дело ведь в том, что со времен Огненного Потопа прошло (вроде бы) девятьсот пятьдесят с хвостиком лет...

— Девятьсот семьдесят три, — поправляет Релли.

— Спорный вопрос, но это дело не меняет, — пожимает плечами герр. Он вполне уже обвыкся в роли пленника, и сейчас будто повторно читает фурорный доклад своему разлюбезному Ковентату. — Важно то, что маги нашего поколения через некоторое (не столь большое) время окажутся перед лицом нового Огненного Потопа.

— Интересный поворот, — делает большие глаза господин Излон. — То есть, получается, что через двадцать семь лет...

— Через сорок три, — поправляет пленник.

— Неважно. Что через двадцать семь лет мы станем свидетелями Второго Потопа?

— Именно так, — кивает герр и замолкает.

Ошалело перевариваю новость (хотя лучше уж такое вообще не есть). Это что же получается, каких-то двадцать семь лет, и все? Хотя что это я разволновался, тут не знаешь, что через час случится, утром живым проснулся — и ладно. Маги пусть беспокоятся, они живут долго. И эльфы, конечно, для них и двадцать семь, и сорок три — как для нас день один. Похмельный и короткий.

— Что-то подобное мне рассказывал Светлейший Князь, — кивает головой Релли. — Наряду с прочими страшилками Руины. Я еще посмеялась...

Дон улыбается и молчит. Для него само собой разумеется, что Светлейший все знал заранее, оттого и послал его с нами в Руину вместо того чтобы нас послать... еще дальше.

— И что было дальше? — интересуется Релли.

А дальше господа геррские маги из Ковенанта заволновались. Жить-то каждый собирался, как эльфийский князь, никак не меньше, а тут такой конфуз. Планы начали строить, комиссии назначать. До императора дело довели (короля, поправляет Релли), тот поверил не сразу, но сумели как-то убедить. Его Импер... Величество, едва важность проблемы оценил, сразу подключил министров своих, из тех что поумнее, да власть реальную имеют, а не просто портфели охраняют. И завертелось, закружилось. Перво-наперво, направили посольство в Интул, с бывшими врагами договориться. Все-таки, экспедиция в Руину нацелилась, в самую, что ни на есть, бывшую столицу, ну, как помешают? Посольство завернули обратно, даже верительных грамот не приняв (знаю, говорит Релли, приезжали такие два года назад. А о чем с ними говорить, если общих границ с Геррулом нынче и нет вовсе? Мирный договор заключать, так вероломство герров всему миру известно, а соглядатаев посольских под боком иметь — оно надо кому?), пришлось обходные пути искать. Известно уже было, что заклятие в Башне Мудрости читалось (иные очевидцы, как ни странно, Огненный Потоп пережили, а дотошные летописцы их байки в свои труды занесли. Заодно выяснили, что рвалось с вершины башни пламя, принявшее форму птицы огромной, огненной, и тут-то все и началось...)

Мгновенно вспоминаю свой сон. Я же это своими глазами видел! Значит, так вот Феликс... тьфу ты! Феникс и выглядит, получается. Мне, часом, показалось, что тела у него вообще нет никакого. Просто пламя в виде птицы... и песня...

Руина ли мне этот сон послала, призрак ли черный постарался? Ох, не знаю. Что-то донести, наверное, хотели, но вот что? Лучше Релли или эльфу показали, эти умники догадались бы.

В конце концов, герры решились на экспедицию. Войти в Башню Мудрости, как достоверно стало известно, могло лишь лицо королевской крови. Либо маги, имеющие разрешение лично от Его Величества тогдашнего короля, либо замещавшего его в военное время Лидера (каковых, понятное дело, не осталось). Единственное, что оставалось, похитить одного из отпрысков короля нынешнего (само Величество, по известным причинам, захватить было затруднительно). Выбор пал на младшую принцессу по причине сугубо житейской — так было проще всего.

— Значит, это было все же похищение? — уточняет Релли.

— Поначалу да, — говорит принцесса, которой рыдания вовсе не мешают внимательно слушать. — А потом, когда мне все объяснили...

Потом, когда ей все объяснили, принцесса Ирен сама согласилась поучаствовать в экспедиции. Ну, как же — спасение королевства и всего мира, разве в столь благородном деле без принцессы обойтись возможно? Тем более, руководил экспедицией не кто-нибудь, молодой красивый (а главное, неженатый) принц могущественной державы. С той минуты маг-недоучка был накрепко забыт, а в трепещущем сердце юной Ирен поселилась новая симпатия.

Задумано все было не без хитрости. Пока исчезновение принцессы заметят, пока растерявшиеся стражи рискнут поднять тревогу, пока перекроют ворота... времени, чтобы покинуть Интул, за глаза хватало. Похищений принцесс в истории королевства не было никогда, если не считать увоз своей невесты прямо из королевского дворца Миирго Воронье Копье. Но тот был во-первых, герой, а во-вторых, сказочный, так что, это не в счет. Стража действительно растерялась, герры сумели беспрепятственно покинуть столицу. То, что дороги перекроют, они просчитали заранее, потому и пересели при первой возможности на судно Морских Звезд, заранее зафрахтованное и идущее вверх по реке. Идти через Злой Лес герры посчитали самоубийством, а вот река оказалась далеко не столь смертоносной, как думали в Интуле. Конечно, и маги постарались, защитили всем, чем смогли, кораблик, на который беглецы пересели, сойдя с судна Морских Звезд.

Единственное, что герры не предусмотрели, это просмотр линий судьбы. Да и поход через Злой Лес для них оказался неожиданностью, ведь все без исключения полагали его непроходимым. Кроме госпожи Релли, конечно.

Потому встреча с нами в Руине их изрядно удивила и озадачила. Они ведь даже в тот момент легко могли нас обогнать, располагая планами Корилы и Алирока, но, полагая погоню куда более многочисленной, стереглись и времени потеряли изрядно. Никому и в голову не пришло, что преследователи Злой Лес пересекли, думали, что приплыли на корабле следом за ними.

В какой-то момент показалось хорошей идеей начать переговоры (в конце концов, новый Потоп не нужен абсолютно никому). Охотника поймать не удалось (руки сначала спрямите, ловилы!), маги на контакт не пошли. Пришлось драться, причем герры снова элементарно недооценили противника. У них Высших магов не было ни единого на всю страну, вот и посчитали, что по эту сторону границы дела обстоят так же. А уж четверо первоступенных всего-то пару легко должны были одолеть. Объяснив потом выжившим, отчего им надо совместно делать общее дело.

Слушаю я все это, и не по себе становится. Люди делом занимаются, мир спасают, а мы, получается, палки им в ноги вставляем? Нехорошо как-то. А с другой стороны, пошто они Медвежонка мечом? Да я за него не то, что герров, всех, кто под руку подвернется, на тряпки порву!

Медвежонок слабо шевелится, трогает прилепленные эльфом пальцы.

— Руку убери! — рычит Дон. — Лежи спокойно и не шевелись!

И жалуется мне:

— Людей лечить, занятие глупое и бесполезное. Все равно найдут, чем порезаться, какую болезнь подцепить.

— Смертные, — пожимаю я плечами, в точности, как брат. — Ты чего ожидал?

Нам, эльфам, дескать, их все равно не понять, они ж на вещи под другим углом смотрят.

Релли прыскает в кулачок, герры смотрят с превеликим изумлением. А вы чего ждали? Высшие маги всегда делают не то, чего от них ждут. Особенно, на сеновале...

Каарб, это который принц, тоже приходит в себя. И первым делом хватает руку принцессы и целует. Вот это, я понимаю, хватка! Не успел с того света вернуться, сразу девку охмурять. Одно слово — принц.

— Вопрос в том, — говорит Релли задумчиво — что нам делать дальше.

— Как эту птаху убить, знаете? — спрашиваю.

Герры смотрят на меня, как на слизня с капустного листа.

— Если убить Феникса, Огненный Потоп начнется тот час же, — говорит господин Илкут.

Вот это новость! Впрочем, мог бы и сам догадаться. Как верно подметил геррский маг, Феникс умирает и возрождается из пепла, во всех легендах так.

Может, эльфам отдать, они б ему жизнь продлили.

— Не уверен, что мы сможем удержать Феникса, — отвечает Дон на мое предложение. — И даже если сможем, как доставить его в Священный Лес?

— А дерево ты как доставлять собираешься? — отвечаю вопросом в лучших традициях эльфов.

— Покажу путь и попрошу, — невозмутимо отвечает эльф. Да уж, просить они умеют. Станет такой вот с дивными глазами да завоет жалостливо, к реллару приложившись — хочешь, не хочешь, последнее отдашь. А уж как они путь показывать умеют!

— Может, с призраками поговорить? — что-то сегодня мысли меня одного посещают.

Маги оживленно обсуждают призраков, Релли вкратце рассказывает им о моих приключениях. Герры удивленно качают головами, с призраками Руины мало кто пообщаться пытался. А те, кто все же рискнул... о дураках либо хорошее, либо ничего.

Маги, пусть и геррские, дураками не являются, и с призраками беседы вести не желают. Потому как напрочь неизвестно, будет ли он с тобой говорить или просто убьет.

С неохотой признаю их правоту. Хотя обещал вроде, что не тронет, а лучше остеречься. Ну его к оленям. Захотят поговорить — сами явятся, не захотят — мы смерти искать не будем.

— Думаю, прежде всего надо найти манускрипт с описанием обряда, — высказывается, наконец, Иилкут.

— А потом? — интересуюсь. — Еще одного вызвать, чтоб подрались?

Всех, без исключения, магов передергивает. Кажется, два Феникса для одного мира — явный перебор.

— Вообще-то, идея не так глупа, как может показаться, — неожиданно поддерживает меня Релли. — огонь, как известно, часто гасят именно огнем.

— Слишком рискованно, — качает головой Иилкут. — Согласен, такое возможно, но у нас слишком мало данных для расчета. А рисковать целым миром...

Он снова качает головой. Вот если б можно рискнуть половиной мира, может и согласился. Особенно, если это наша половина. Одно слово — герры.

— А что предлагаете Вы? — интересуется Релли.

— Провести обряд в обратной последовательности, — выпаливает маг. — Именно так, как Вы справедливо заметили, и гасят огненные чары — читая заклинания в обратном порядке.

— Разумно, — соглашается Релли. — Во всяком случае, попробовать можно.

— Нужно, — решительно встревает один из безымянных герров. Релли смотрит на него внимательно, герр смущается и радует, наконец, нас звуками своего имени:

— Реетарт, маг первой ступени.

— Специальность? — кратко спрашивает Релли. Наверное, она так и студентов своих пытает. Нет, не пойду в эту Академию, ну ее к оленям.

— Призыв, — четко рапортует герр. — И немного — огнечары.

— Последнее — в рамках подготовки к экспедиции, разумеется? — интересуется Релли. Герр смущенно кивает. — Разумно. Вы хорошо подготовились, господа. Что ж, думаю, стоит принять ваш план за основу. Если, конечно, от манускрипта что-то осталось после девятисот семидесяти трех лет...

— Девятисот пятидесяти семи, — поправляет герр. — Должно остаться! Золотой Город был в эпицентре, здесь разрушения минимальны...

— А должно быть наоборот, — замечает господин Излон.

— Мы слишком мало знаем о природе Феникса, чтоб утверждать это, — герр смотрит на него свысока, еще бы, всего-то маг четвертой ступени. Господин Излон смущенно умолкает.

— Что же, не будем откладывать, — решает Релли. — Двинулись. Раненных предлагаю оставить здесь под охраной... вот Вы...

— Урбляхх, маг первой ступени, — отдает ей поклон чародей. — Счастлив познакомиться, миледи...

— Господин Урбляхх, Вы останетесь с раненными, — сказано так, что я бы спорить не рискнул. Но господин маг — не я.

— Может быть...

— Не может. Руина слишком опасна, чтоб оставлять их без присмотра.

— Я останусь в любом случае, — подает голос эльф. Релли поднимает бровь, Дон делает вид, что не замечает. — Древо я оставить не могу, госпожа Ректор.

— Хорошо, останетесь оба.

— Нет, — кто, как вам кажется, оспаривает решение госпожи Ректор. Да я, кто ж еще осмелится? — Дон нужен в башне. Как вы полагаете, господа, Феникс спокойно будет ждать, пока заклинание отыщется?

Ага, об этом они не подумали. Вон как морды скривили. А вы думали, тут медом намазано, господа мухи?

— Я-то чем помогу? — спрашивает эльф. Он не боится, ему мучительно не хочется отпрыск древа оставлять. А ну, как маг геррский его колдовством изничтожит или принц этот на дрова пустит?

— Будешь птичку отвлекать, — ухмыляюсь ему добродушно.

— А сам что, не можешь?

— Я-то могу. Но мне тут намекнули, что второй Потоп сейчас не ко времени.

Эльф безнадежно вздыхает.

— А если я откажусь? — последняя попытка выйти замуж, как у нас в деревне говорят.

— А я тебе прикажу, — добивать лежачего нечестно, знаю, зато как приятно. — Владыка я или кто?

— Владыка, — тоскливо соглашается Дон. — А древо как же?

— А за ним господин... маг присмотрит, — намеренно не называю, чтобы не превратить нечаянно имя в оскорбление. — И ответит, если что, головой. Имейте ввиду, это не шутка. Если с древом что случится — врагов у вашего королевства прибавится. На целый эльфийский народ, я понятно излагаю?

— Вполне, — голос герра чуть дрожит, проникся, значит.

— И хорошо. Как эльфы обиды прощают, знаешь?

— Никак не прощают, — настоящий маг, столько всего знает.

— Вот именно. Так что следи в оба глаза, если хоть листик повредят, лучше на собственном ремне повесься. Среди эльфов некромантов нет, точно знаю.

Погрустневший маг остается сторожить древо, унылый эльф присоединяется к нам. А мы идем к Башне Мудрости.

XXXI.

По пути заходим в Небесный Храм. Удержаться просто не возможно, даже пустой, он манит прихожан все с той же вековечной, непоколебимой силой. Медвежонок (он увязался с нами, несмотря на раны, и осилить его упрямство не смогла даже Госпожа Ректор. А давать раненному по башке, как мне объяснили, негуманно. Тем более, не герру какому, своему.) просит у меня стрелу, чтобы поднести Звелу. Отдаю охотно, для Звела не жалко. Вместе приносим жертву, потом возносим благодарность Хозяйке Чужих Перекрестков. Как раз в этот момент сквозь щель в куполе проникает солнечный лучик и высвечивает строки на постаменте:

Прислушайся к судьбе, она не врет,

Хотя слова ее едва ль полыни слаще.

Кто верит ей — по жизни проведет,

А кто не верит — на аркане тащит...

Там есть что-то еще, но нам хватает и этого. Благоговейно склоняем головы, возносим благодарность повторно. Добрый знак, Хозяйка Чужих Перекрестков и в этот раз поможет, направит, а то и стрелы поднесет в нужный момент. А как иначе — уж мы-то верим ей, как никто.

Принести жертву Великому Рендому не дает Релли. Странные они, маги, герров все равно полно, просто девать некуда. Остается надеяться, что Бог Удачи не обидится и обойдется на сей раз простой молитвой.

Храм прекрасен. На статуи богов даже страшно смотреть, кажется, что вот-вот сойдут со своих постаментов и накостыляют по шее докучливым посетителям. Господин Излон говорит, что все они — лишь маски Единого, может, он и прав. Но все же лучше говорить потише, вдруг, да услышат, обидятся.

Храм наполнен золотыми вещами, у статуй лежат богатые подношения тысячелетней давности, но даже геррам в голову не приходит что-либо позаимствовать. Говорю же — нет на свете никаких воров, это все болтуны городские придумали. Кому в голову придет чужое взять, коли оно добра не принесет, младенцу же ясно?

Молитва успокаивает, уходит куда-то страшное напряжение минувших дней. Оно и хорошо бы, да на его место тут же неудержимо рвется сонливость, приходится основательно приложиться к эльфийской настойке, а ее не так много и осталось.

Выходим из храма просветленные, даже герры, которые, как я заметил, жертв ни одному богу не приносили и даже, кажется, не молились.

— Умели же, — печально говорит господин Излон, Релли молча кивает.

— Настоящее чудо, — выдыхает господин Иилкут. — Я читал о строениях древней Корилы... и древнего Ингала тоже, но и представить себе не мог... Сколько же мы потеряли с этим Потопом! Гфар великий, сколько же мы потеряли!

— Ингал в самом деле разрушен до основания? — сочуственно спрашивает Релли.

— Полностью, госпожа Высший маг, до последнего захудалого дворца. Вы бы знали, каких трудов стоило раскопать Великую Библиотеку... то, что осталось от нее...

Он с жадностью озирается вокруг, словно торопится запечатлеть Золотой Город в своем сердце.

— Золотая Башня, — негромко говорит господин Излон. Релли отрицательно качает головой. И правильно, нечего туда герров пускать, вдруг чего ценное унесут? Оно же сейчас ничье, кто найдет, тот и хозяин.

Башня Мудрости высится над нами непоколебимой громадой.

— Это что, нам всю ее обшаривать? — спрашиваю, задирая голову.

— Нам наверх, — успокаивает Релли. То есть, это она думает, что успокаивает. Да наверх, если лестницы целы, нам не один час подниматься! Не все дойдут, я-то мужик вполне себе выносливый, а вот господин Излон в возрасте, может и не дойти. А Медвежонок раненный, много крови потерял и даже два пальца (кстати, не обронил он их там по дороге?). Да и герры выглядят довольно хлипкими, вдруг да сердечко у кого не выдержит?

— Феникс, — говорит вдруг Медвежонок потрясенно, и мы все дружно смотрим наверх.

Да, это она, птица из моего сна, сотканная из языков огня. Вьется вокруг башни, рвется прочь, но невидимые путы держат, не пускают на волю.

Как же она прекрасна! Красное, желтое, зеленое и вроде даже синее пламя переплелись в этом создании. Высоко, не дострелить, да и запретили настрого убивать... такая добыча уходит, сердце разрывается!

— Птенец вырос, — со странной интонацией говорит герр. Он прав. Вырос птенец... и не поет больше. К счастью. Что бы они там не говорили, Потоп ведь вызывает песня ликования новорожденного. Сам видел, своими глазами, хоть и во сне, и никакие умники меня не переубедят.

Принцесса подходит к массивным дверям, маленький кулачок бьет в гонг, наполняя Золотой Город серебряным звоном.

— По праву крови требую — откройся!

И двери послушно распахиваются. Еще бы — по праву крови, попробуй тут не распахнись.

Входим с опаской, все-таки Башня Мудрости. Место, где начинался Огненный Потоп. Скажи мне кто всего месяц назад, что когда-нибудь здесь буду, прибил бы дурака, чтоб не каркал. Впрочем, что я знал месяц назад об Огненном Потопе и Башне Мудрости?

Релли упоминала, что изнутри Башня еще больше, чем снаружи. Может быть, только вот я разницы не замечаю, она и снаружи огромная, и изнутри.

— Надо найти скоростную лестницу, — говорит господин Излон, оставляя меня в недоумении. Это как — скоростная? Не представляю даже.

Где искать, не знает никто, планов Башни нет даже у герров. И как ее отличить, когда найдешь, лично я не представляю. Даже если на ней написано, ничем делу не поможет, это я по-эльфийски несколько рун знаю, а нормальные буквы разбирать меня не учил никто. Точнее, пытались, но кое-как отбрехался.

Лестницу, в конце концов, находит Релли, кто бы сомневался. Причем там, где я уже искал. Только какая она, к оленям, скоростная? Самая, что ни на есть, обычная, только из камня-мрамора. Ну, красивая еще, перила с завитушками, ступени непонятными знаками расчерчены. В моем доме неплохо бы смотрелась, будь он хотя бы этажа в три и каменный.

— Теперь ее надо запустить, — сообщает господин Излон. Надеюсь, он не мне это говорит, иначе сидеть нам на этом самом месте до самого Второго Потопа. А то и до третьего, коли второй переживем.

Наши маги о чем-то спорят с геррами, размахивают руками. Пробуют даже эльфа подключить, тот даже здесь вроде когда-то бывал без всякого допуска, но Дон отнекивается. Единственное, что его сейчас волнует, оставленное почти без присмотра деревце.

Пока они там разбираются, я сажусь прямо на ступени, достаю мясо, нюхаю. Нет, не испортилось еще, хотя один денек всего — и смело можно выкидывать. Или Медвежонку отдавать, он и такое схарчит. У старосты нашего (а значит, и у брата его), поговаривают, в предках медведь-перевертень был, и я в это охотно верю. Достаточно посмотреть на него или на родню хоть, чтоб поверить, стать одна, повадки те же, силы немеряно. Даже рычат похоже.

Медвежонок охотно присаживается рядом, достает свой сверток (раза в три тоньше моего, а ведь его с запасом наделял) и с удовольствием вгрызается в мясо. Со звериным урчанием (говорю же, повадки одни).

Именно в этот момент господа маги запускают свою лестницу, и я понимаю, почему они ее с таким упорством обзывали "скоростной". Ступени уходят прямо из-под нас, я валюсь на Медвежонка, дальше катимся вместе. Прямо к подножью лестницы.

— Отлично, — радостно говорит господин Излон. — Теперь то же самое, только в другую сторону.

В другую сторону лестница двигаться упорно не желает, до тех пор, пока кто-то из герров не догадывается предложить вставить в заклинание номер этажа. После чего разгорается спор — никто и понятия не имеет, насколько высока башня. А "последний", как выясняется, в числовом ряде отсутствует.

В конце концов, сговариваются на двадцатом, хотя даже мне понятно, что башня тянет этажей на сорок самое меньшее.

Ступени плывут вверх, сначала медленно, потом все быстрей. С опаской ступаю на лестницу, сразу хватаюсь рукой за перила, чтоб не упасть. Вот для чего завитушки сделаны, чтобы руки не скользили. А я-то, простая душа, думал, для красоты...

Ноги наливаются неприятной тяжестью, съеденное мясо подпрыгивает до самого горла. Неприятно, что и говорить, но не смертельно же.

Пока я привыкаю, лестница выбрасывает меня на двадцатый этаж. Подобной подлости не ожидаю, потому растягиваюсь на полу. Хорошо, откатиться успеваю, следом летит Медвежонок. Встает, морщится, потирает грудь. Ну да, он же ранен, ох, беды бы не вышло.

— Болит? — спрашиваю?

— Чешется, — виновато говорит он. — Немного болит, а чешется сильно. А эльф не велит...

Упомянутый эльф возникает на лестнице, и я успеваю его поймать. Весу то в нем всего ничего, отчего ж не поймать? Вот Медвежонка коли подхватить надумаешь, можно и руку вывихнуть, а эльфы — они легкие.

Легкий эльф смотрит внимательно на Медвежонка:

— Пальцы чувствуешь уже?

— Ага, — шевелит пальцами Медвежонок. — Господин эльф, а не можно ли мне эти листья снять? Больно чешется...

— Потерпи, — говорит эльф. — Недолго осталось уже. Листья Великого Древа — сильнее магии в этом мире нет.

Да уж, чтобы отрубленные пальцы прилепить — о таком даже не слышал. Да еще за такой короткий срок! Вот бы такое деревце нам, в деревню!

По лицу эльфа видно, что деревце мы получим, только выиграв войну со всеми, сколько ни есть, эльфами, а такое наша деревня не потянет пока.

— Библиотека, — читает Релли, ловко спрыгивая с лестницы. — Секция четыре.

— А где же остальные три? — интересуется господин Излон.

— Ниже, — пожимает плечами девушка. — Или выше, смотря откуда отсчет ведется. Вам, господин Излон, должно быть виднее.

Маг виновато пожимает плечами, да, мол, должно, но вот не вижу. Герры жадно смотрят в сторону коридора, явно не прочь в библиотеке порыться, наши колдовские секреты разнюхать, да кто ж их пустит туда, с госпожой Ректор не забалуешь.

— Еще на двадцать этажей, — предлагает Релли, и прочие маги с ней соглашаются. Снова встаю на скоростную лестницу, на этот раз куда более уверенно. И спрыгиваю удачно, это легко, если знаешь, чего ждать.

Медвежонок, против ожидания, тоже не катится кувырком. Не такой и неуклюжий, как я порой считаю.

— Залы Высокого Мастерства, — читает Релли. — Очевидно, структура такая же, как у нас в Академии. Если не ошибаюсь, это учебные классы студентов, стало быть, выше полагается находиться лабораториям, а еще выше — складам ингредиентов. На самом же верху — полигон.

— Странная структура, — морщится господин Реетарт.

— Что здесь странного? Что полигон под самой крышей? Обратите внимание на тот факт, господа маги, что именно на полигоне испытывают самые сильные чары, которые порой и вырываются из-под контроля. Легче отстраивать только верхние этажи, чем башню целиком.

Герры ошеломленно хлопают глазами.

— Разумно, — высказывается, наконец, господин Иилкут. — У нас полигон расположен на поземных этажах и, ваша правда, башню три раза приходилось отстраивать заново.

— Я помню, — оживляется господин Реетарт. — Студентом тогда был еще...

— А я не застал, — с некоторой грустью, сознается господин Иилкут. Надо же, оказывается каждый маг мечтает снести свою башню до основания, а я и не знал! Не удивлюсь теперь, что и Феникса огнемаг Дерран вызвал исключительно для того, чтобы разделать под основание Башню Мудрости. Должно быть, и его эти лестницы здорово достали...

— Шестидесятый! — изрекает госпожа Релли, но лестница продолжать движение напрочь отказывается. Теряюсь в догадках, то ли у древних шестьдесят было несчастливым числом, то ли в башне столько этажей не наберется, то ли лестница устала, а то и сломалась к оленям.

Верным оказывается второй вариант. Перебором выясняем, что последний этаж здесь пятьдесят шестой. Как у магов языки не отсохли, заклинание-то не из коротких!

— Полигон, — читает Релли, и господин Излон издает короткий возглас радости. Приехали, наконец!

Против ожидания, пришлось побегать и здесь. Не так я себе полигон представлял. Что-то вроде огромного поля, ну, пусть целого этажа, где суетятся разные маги и проделывают опасные опыты. Какие — представления не имею, Звел миловал, в жизни ни разу наблюдать не пришлось.

Этаж оказался разбит на множество залов, разделенных коридорами. Настоящий лабиринт, честное слово! И в одном зале, возможно, и хранился древний манускрипт рядом с останками огнемага. А возможно, господа чародеи напутали.

Разбиваемся на пары, мне выпадает идти с принцессой. Что меня несколько огорчает, потому как придворным манерам нисколько не обучен, могу что-нибудь брякнуть мимо цели, и не заметить даже. Принцесса же поглядывает на меня с некоторым интересом, что немного странно.

Некоторое время идем молча, до первой двери. Которая, кто бы мог подумать, оказывается закрытой.

— Что будем делать? — интересуется принцесса после трех попыток приказать двери открыться "именем крови".

— Грибы собирать, — бурчу я, доставая свой чудо-гриб. Благословен тот миг, когда я его увидел, опять он меня выручает.

Дверь послушно распахивается, принцесса выпучивает глаза в точности, как дочка мельника. Или Рушка-молочница. Или... да мало ли девок в деревне?

— Это то, что я думаю? — спрашивает дрожащим голосом. — "гриб ноздреватый, усыпанный радужным цветом, что на деревьях спасается зверя и птицы, глазу людскому невидим хоть днем, а хоть ночью"?

— Тоже сказок наслушалась, — говорю одобрительно. — Он и есть, чудо-гриб, всем грибам богатырь... и как там дальше?

— Приносящий хозяину счастье, — принцесса заворожено смотрит на гриб. — А... потрогать можно?

— Счастья захотелось? — спрашиваю. — Тебе-то зачем, у тебя и так все есть?

— Счастья, — говорит серьезно. — Много не бывает, даже для принцессы.

— Ладно, — разрешаю, — Трогай.

Осторожно прикасается, глаза счастливые, будто новую куклу подарили. Или брульянты... не знаю, чем там принцессы играются.

— Выберемся, — обещаю, — Насовсем подарю.

— Правда? — глаза, как два медных блюдца. — И не жалко будет?

— А на что он мне? — спрашиваю. — У нас в деревне и замков нет вовсе.

— Сказку дарить — не жалко? — спрашивает тихо, глаза опустила.

— А сказка, милая, — говорю. — По другому в руки и не дается. Только если подарит кто.

— А тебе кто подарил? — спрашивает.

— Хозяйка Чужих Перекрестков, — говорю, не задумываясь. — Кто ж еще?

Осматриваем зал, у двери стол, на нем куча свитков. Хорошо, если один из них — тот самый манускрипт, как я об этом узнаю?

— Ты читать умеешь? — спрашиваю.

— Конечно, — делает большие глаза принцесса. — А ты разве нет?

— Не сложилось как-то, — чешу в затылке. В самом деле, нашел кому дурацкие вопросы задавать, какая ж принцесса читать не умеет?

— Тогда читай, — киваю на гору свитков.

— С ума сошел? — возмущается. — Это сколько ж времени уйдет?

Действительно, опять промахнулся. А ведь в каждом зале наверняка таких свитков полно. Ладно, будем искать скелет огнемага или что-то в этом роде, не верю я, что он в живых остался. Разве что нежитью стал, да по Руине теперь бродит?

Покидаем зал, подходим к следующим дверям.

— На, открой, — даю принцессе гриб.

— А можно? — ну прям ребенок, честное слово.

— Нельзя, — говорю строго. — Но мы никому не скажем.

Два раза просить не приходится, хватает гриб, прикладывает к двери. Та послушно открывается. Из-за угла доносится грохот — на что угодно спорю, Медвежонок с эльфом стараются. У них-то чудо-гриба нет!

В зале пусто и чисто, ни скелетов, ни даже свитков. На столе лежит какая-то побрякушка, которую принцесса тут же прикарманивает.

— Ты не возражаешь? — спрашивает невинно. А если да, что теперь — из-за пазухи у нее выцарапывать? Хм, а ведь заманчиво...

— Да бери, — говорю, — Мне-то зачем?

— А что за эту вот штучку целый дворец купить можно. Тебя не волнует? — хитро так спрашивает.

— Ну и на фига мне дворец? — интересуюсь. — Да в нем одни полы мыть замучаешься!

Принцесса несколько раз открывает и закрывает рот, не находя слов.

— В самом деле, — говорит с усмешкой. — Как это я не подумала?

Покидаем зал, открываем следующий. В этом стол отчего-то круглый, в центре — кинжал, знаки какие-то. И свитки, куда ж без них.

— Может быть, это то, что мы ищем, — задумчиво говорит принцесса.

— Нет, — возражаю уверенно.

— Почему нет? — спрашивает, спорить собралась.

— Свитков много, скелета нет, — объясняю.

— Какого еще скелета? — удивляется.

— Скелета огнемага Деррана, — поясняю.

Не уверен, что поняла, но не настаивает, и то хорошо. Оставляем зал (принцесса прихватывает с собой кинжал, может, и не врут насчет воров этих?), возвращаемся в коридор.

— А почему ты эльфу приказывать можешь? — спрашивает вдруг.

— Потому что его князь — мой брат, — отвечаю честно. — Так что, я вроде этого... эльфийского принца.

Прихвастнул немного и сам испугался. Больно мне взгляд ее не понравился, такой стал... как у мельниковой дочки. Оценивающий.

— А чем ты вообще занимаешься? — спрашивает так ласково.

— Охотник я, — отвечаю честно. — Господа маги подрядили через Злой Лес провести.

— И ты согласился? — удивляется. — Да все же знают, что через Злой Лес хода нет, кто рискнет — непременно погибнет!

— Ты в Руине бывала раньше? — спрашиваю.

— В Кориле? Нет, конечно.

— А я в четвертый раз уже наведываюсь. И все через Злой Лес, усекла?

— Ничего себе, — принцесса останавливается, смотрит недоверчиво. — А не врешь?

— Вот еще, — говорю недовольно, что-то я расхвастался, не к добру это. — У Релли спроси, если не веришь.

— У Госпожи Ректор? У нее, пожалуй, спросишь. Она и папу отругать может за любопытство. Строгая — жуть!

Надо же, а мне так не показалось. Впрочем, это для нее она Госпожа Ректор, не для меня. Да и не такой я и любопытный, как иные принцессы...

Открываем следующий зал, и я сразу понимаю — нашли. Если не здесь этот феникс родился, то я уж не знаю, стоит ли искать.

Стола нет. Вообще ничего нет, только три стены оплавленные, аж камень потек. Четвертой, где окну быть полагается — тоже нет.

И скелета тоже нет. На одной стене только силуэт человеческий, будто бы руку поднявший — все, как я думаю, что от несчастного огнемага осталось. А на полу валяется... не свиток вовсе. Книга, посередине открытая. И ничего ей не сделалась, ни Огненый Потоп, ни само время вреда нанести не смогли.

— Есть, — говорю пересохшими вдруг губами. — Нашли...

Принцесса осматривает залу, подбирает с пола книгу, листает, откладывает в сторону (то есть, обратно на пол). Находит что-то блестящее в углу, поспешно прячет подальше (ну прям сорока, честное слово! Тоже мне, королевская дочка!)

— Зови остальных, — говорю.

— А у самого что, ноги не ходят? — спрашивает язвительно.

— У тебя голос громче, — говорю. Помню ведь, как голосила. Когда я геррского принца подстрелил, мне и в половину так не крикнуть, хоть огнегадом надуйся. — Да и Феникс, чего доброго, прилететь может.

Птичка ее убеждает. Принцесса вылетает из зала, я слышу ее пронзительный крик, морщусь от желания прикрыть уши.

— Сюдаааа! Все сюдаааа! Мы нашлииии!

XXXII.

Первыми прибегают эльф с Медвежонком. И это, как ни странно, спасает нам жизнь. Потому как следующим (не через дверь, правда, через окно) заявляется Феникс.

Огнептица удивленно рассматривает нас, кося глазом. А потом начинает петь. Чуть слышно, не так, как во сне, Огненного Потопа не случится, но нам сейчас ох, жарко придется.

— Пой! — толкаю в бок ошалевшего эльфа. — Реллар достал и спел что-нибудь, живо!

Чтобы эльф сделал что-нибудь, надо ему все объяснить каким образом и в какой последовательности. К примеру, назвать конкретную песню, желаемый ее вариант, да еще в какой тональности сыграть. Иначе они не понимают и неизменно отказываются.

К счастью, Дон не уточняет, достает реллар и затягивает какую-то балладу.

Птица обрывает песню, прислушивается.

— Дудочка при себе? Подыгрывай, — пинаю Медвежонка. Ну, с этим проще, всегда слушается беспрекословно. Феникс удобно устраивается на оплавленном подоконнике, закрывает глаза.

Перевожу дух, как же вовремя я догадался. Эльфы же так всех зверей успокаивают, если те рассержены сильно. Значит, и птиц могут. А Медвежонок... сам я в музыке не разбираюсь напрочь, но если брат сказал, что прекрасно, значит, так оно и есть, Светлейший Князь, как-никак.

В залу влетают господа маги и резко останавливаются, в ужасе уставившись на Феникса. В самом деле, посмотреть есть на что, красивая птичка. А если учесть еще, что так близко ее видел разве что огнемаг Дерран, так тем более.

Прикладываю палец к губам, маги торопливо кивают. Принцесса же, то ли жеста моего не видит, то ли во дворцах такому не учат, раскрывает рот для пронзительного вопля. После которого только и останется надеяться, что птичка в ужасе улетит куда подальше. Например, в королевство Геррул.

Надо отдать должное господину Излону, не подкачал. Закрывает ладонью рот прекрасной Ирен, что-то шепчет на ухо. Принцесса рот закрывает, слушает внимательно. Я поднимаю с пола книгу (тяжелая, явно не из бумаги), подаю Релли. Та, не посмотрев даже, отдает господину Иилкуту. Герр быстро перелистывает несколько страниц, резко кивает головой — оно! То, что искали.

Релли знаками предлагает всем выйти в коридор. Кроме музыкантов, естественно. Слушаемся беспрекословно, даже принцесса, хотя видно, как ей на Феникса посмотреть хочется.

— Ну что? — жадно спрашивает госпожа Ректор, убедившись, что мы достаточно удалились от птички.

— Ритуал очень сложный, — вздыхает господин Иилкут. — Нужны разные компоненты... магическая фигура... заклинание у нас есть, но провести обряд будет совсем не просто.

— Так, — Релли деловита и собрана. — Вот тебе лист, записывай список всего необходимого. Господин Излон скопирует, раздаст каждому. Затем посмотрим, что есть на складе. Если чего-то будет не хватать... тогда и решим.

Господин маг, поминутно сверяясь с книгой, делает записи, и это затягивается надолго. А ведь нам еще все это добро найти надо! Чувствую, сорвет эльф свой дивный голос... Ой, а как там Медвежонок отрубленными пальцами на дудочке играет? Совсем забыл о здоровье спросить...

— А мне что делать? — спрашиваю. Релли на минуту задумывается, вспомнив, что читать я не умею.

— Двери будешь открывать, — решает она.

Стою в коридоре, наблюдаю, как маги туда-сюда носятся, сломя голову. Все работой загружены, все при деле. Это хорошо, это я люблю. Часами вот так могу наблюдать, как люди работают. Вот только редко это получается, все прогнать норовят. Не любят отчего-то мои односельчане, когда они работают, а я стою и смотрю...

— Эй, охотник! Открой-ка вот эту дверь!

И эти туда же! Иду, открываю, куда деваться. Стопка пузырьков и сушеных трав у моих ног растет. Интересно, а силу свою чародейское это барахло не растеряло? Все-таки, тысяча лет почти прошла. Но магам, судя по всему, сомнения не ведомы. Бегают, тащат все подряд, что твои муравьи.

— Глаз единорога! — с отвращением говорит господин Излон, потрясая пузырьком. — Наше счастье, что эльф остался наверху! У какого, простите, урода рука поднялась?

— Тут в списке еще лист Древа Жизни есть, — ехидно говорит Релли. — Барго, бежать тебе придется. Дон занят — музицирует. Кроме тебя, свободных эльфов нет!

Все-таки припахали, я чувствовал, что этим закончится. Придется бежать, куда ж теперь денешься. Только вот...

— Дон меня убьет, — говорю безнадежно.

— Потерпишь, — сказала, как отрезала. Нет, ну ведь правда убьет! Есть вещи, которые эльфы никому не прощают, будь ты хоть трижды братом Светлейшему князю. Может, Звел с ним, со вторым Потопом, проживу, сколько ни есть, а там хоть гм... потоп.

— А как я обратно поднимусь? — спрашиваю. — Лестницу вашу я нипочем запустить не смогу, придется кому-то со мной отправиться.

— Тебя встретят, — когда Релли говорит таким тоном, ей можно не возражать даже, все равно не услышит. — Оставь свой чудо-гриб, и иди.

— Поосторожней с ним, — говорю. — Я его принцессе обещал.

— А ей-то зачем? — удивляется Релли.

— Игрушка, — пожимаю плечами. Госпожа Ректор улыбается и неожиданно целует меня в лоб.

— Иди, — говорит и легонько толкает меня в грудь. — Господин Излон! Будьте любезны, запустите быструю лестницу вниз. И возвращайтесь, здесь работы — непочатый край.

Лестница доставляет нас ко входным дверям мгновенно. Нас — это меня и, разумеется, принцессу. Без нее в башню не войти и не выйти.

— Феникс — прекрасен, — восторженно говорит девушка, пока лестница крутит нас вниз.

— Угу, — говорю, не разжимая губ. Слишком быстро крутит, рта лучше не раскрывать. Иначе оттуда не только ругательства посыпятся...

— Ты не заболел? Позеленел весь!

Молчу. Не отвечаю. Потому что, скажи я хоть слово... нет, лучше даже и не думать об этом, еще хуже становится.

Лестница выносит нас на первый этаж, падаю на пол и смотрю в качающийся потолок, раскрашенный причудливыми узорами.

— Тебе плохо? — тревожится принцесса.

— Нет. Мне хорошо. Это на лестнице было плохо, а сейчас хорошо, — честно отвечаю. Принцесса недоуменно морщит лоб.

— А, ты, наверное, на карусели ни разу не катался? Очень похоже, только лестница лучше, быстрее кружит.

При слове "лестница" мне снова становится нехорошо, а слово "кружит" вообще едва не отправляет к Звелу раньше времени.

— Вставай, время дорого, — проявляет принцесса нетерпение.

Нехотя поднимаюсь. Ох, как не хочется к Древу идти! Я ж не эльф, нипочем управиться не смогу. Ну, там все эти штучки — отдай мне листок, пожалуйста, и все такое. Вот просто сорвать — это да, сумею. Но как раз за это Дон меня и убьет.

— Вы уже вернулись? Получилось? А где остальные? — господин Урбляхх засыпает нас вопросами, не давая раскрыть рта. — Рассказывайте. Рассказывайте скорее!

— Да нет, мы просто так вернулись, — говорю. — Деревце пощипать.

На лице господина Урбляхха ужас.

— Я... не могу вам это позволить, — выдавливает он из себя.

— Надо! — говорю строго.

— Но... эльф приказал... он меня убьет!

— Потерпишь, — говорю. — Мир в опасности, а ты о пустяках!

В самом деле, Дон ведь не меня одного прибьет. Все-таки, не так обидно!

Подхожу к дереву, простираю руки, как давеча эльф. Дерево молчит, смотрит на меня. Понимаю, это не возможно, однако — смотрит, не знаю уж, как и чем.

— Мне бы листик, — говорю, чувствуя себя дураком. — Один. Нужно.

И добавляю:

— Пожалуйста.

Принцесса хихикает, дерево вопросительно молчит. Ох, как там Дон делал?

Надрезаю многострадальную руку, лью кровь на тянущиеся ко мне ветви.

— Жизнь к жизни, жизнь для жизни... — как-то так. Надеюсь, поймет, я ж кроме этой абракадабры ничего не запомнил!

Протягиваю руку, и в нее падает, кружась, зеленый листок. Чувствую благодарность дерева, и отдаю ему свою. Странное какое ощущение, не с чем даже сравнить. Мы едины сейчас — я и оно...

— Лист — для эльфа? — неожиданно, словно из другого мира, доносится голос принца.

— Почему для эльфа? — удивляюсь.

— Я так понимаю, листья этого дерева лечат любые раны. Если эльф не пришел сам — значит, тяжело ранен, ходить не в состоянии. Я не прав?

— Все не так, — воркует принцесса. — Листик нужен для заклинания, чтобы феникса изгнать.

Ну вот кто ее за язык тянул! Оба мага — Урбляхх и второй, который трупом прикидывался — с таким вожделением смотрят теперь на дерево, что страшно становится. Нет, теперь я их, безнадзорных, здесь нипочем не оставлю.

— Собирайтесь, — говорю, — Все вместе пойдем. Если раненные оклемались.

Калеки на два голоса уверяют меня, что в жизни себя лучше не чувствовали. Делаю вид, что верю. Геррул — страна большая, народа много, парой больше-меньше, никто и не заметит.

У дверей Башни (изнутри, разумеется, без принцессы выйти никто не может) с несчастным видом мнется господин Реетарт.

— Требуется еще частица нежити, — виновато говорит он.

— Что, в закромах нету? — спрашиваю ехидно.

— Не нашли, — сознается господин маг.

— Ладно, — говорю. — Сейчас сбегаю. Еще что-нибудь?

— Палец живого человека, — совсем тихо говорит маг. Смотрю на герров, пересчитываю их пальцы. Ну, с этим проблем быть не должно.

— Давайте сначала с нежитью разберемся, — говорю. — Подмогнуть кто желает?

— Я, — вызывается принц. Вот и славно. Вдвоем полегче будет, а то ведь неизвестно еще, кто чей кусочек добудет. А может, и с пальцем что сообразим...

— Нежить неважно какая? — уточняю на всякий случай, чтоб десять раз не бегать.

— Абсолютно неважно, — успокаивает герр.

— Алирок? — спрашивает принц, едва двери захлопываются за спиной.

— Конечно, — отвечаю. Где же еще днем нежить найдешь?

Вход в подземный город находим быстро. Как я успел заметить, это выход долго искать, а вход буквально сам тебя находит.

А вот ни отрубов, ни костяков поблизости не наблюдается. Тоже ничего странного, в жизни всегда так. Вот идешь себе по лесу, а тут раз — и медведь. А в другой раз подготовишься, рогатину срежешь, ни одного медведя окрест, даже следов нет. Гадство, конечно, но я уже как-то привык.

Принц тоже признаков нетерпения не проявляет. Уважаю, из такого, пожалуй, мог бы и охотник получиться. Если поднатаскать маленько.

Наконец, встречаем искомую нечисть. Точнее, она нас встречает. Ох, а я про них уже забыть успел...

Дарки. Разумеется, бывшие эльфы, кто бы сомневался. Все разнаряженные, как на бал. Дарки — единственные из нежити, кто заботится о свое внешнем виде. Почему так — понятия не имею, но эти вон даже мечи прихватили. А эльфы клинками вертеть умеют, умеют...

— Влипли, — тихонько вздыхает принц, доставая из ножен серебряный кинжал. Кто бы говорил! Его из железа пойди еще, выковыряй, а меня можно тепленького есть. А еще, дурак, наконечники серебряные не поставил! Ведь собирался, шляпа дырявая, и забыл напрочь. Ни серебра, ни огнебоя...

Дарки нападают сразу, не давая ни секунды на подготовку. Двое связывают боем принца, двое бегут на меня. Хитрые твари, таких не проведешь. Разворачиваюсь и бегу прочь. Почему? Все просто — лук доставать смысла нет, а стрелятелем пользоваться — принца зацеплю. Вот и приходится драпать, как оленю от стаи волков.

Забежав за угол, останавливаюсь. Момент подгадываю точно — набежавших дарков встречают кольца зеленого пламени, одним выстрелом укладываю обоих. Жаль, что сгорают полностью, частицу нежити мне так добыть и не удалось. Может, принцу повезет больше.

Возвращаюсь, герр все еще дерется. Правда, уже с одним дарком, от второго разве что пепел остался. Хорошая вещь, кинжал из серебра!

— Кусок мертвяка нужен, не забыл? — кричу в спину.

— Не забыл, — хрипит принц, отступая под атаками дарка (ему изрядно досталось, доспех погнут, шлем валяется на мостовой). Изловчившись, герр достает все-таки кинжалом неистовую нечись, которая тут же превращается в пылающий факел. — А толку? Его же только коснись серебром, сразу сгорает.

— Не беда, других найдем, — пожимаю плечами.

Сажусь прямо на мостовую и прилаживаю к стрелам серебряные наконечники. Как хотите, а в третий раз я на какашку наступать не намерен. С серебром спокойней как-то, жаль, для огнебоя время потребно, а нам спешить надо, пока эльф окончательно не охрип.

Искать нежить не приходится — она сама нас находит. Дюжина отрубов, три костяка и кукловод. Немалая стая для двоих. Честно говоря, я предпочел бы смыться, но герру в доспехах бегать несподручно. Эх, что бы нам вовремя мага с собой прихватить?

Принц, прикрываясь щитом, движется навстречу нежити, я за это время успеваю трех уложить, обычными стрелами, разумеется. Буду я серебро на отрубов тратить, еще чего не хватало!

А потом нам приходится солоно. Подчиняясь кукловоду, отрубы устраивают нам камнепад, пока костяки сдерживают воина. Достать же запевалу не получается, умело прячется за чужими спинами. Эх, одну бы стрелу с огнебоем!

Делать нечего, достаю стрелятель. Хотел поберечь, да не вышло, вдвоем нам такую толпу не осилить. Вон, принца уже приземлили, сейчас из доспехов выгрызать начнут. Это они вовремя, теперь я его точно не задену...

Стрелятель не подводит. Толпа нечисти разлетается неопрятными клочьями, кукловод опять цел, пускается наутек. Что за трусливая тварь, трать теперь на него второй выстрел...

— Хорошая штука, — с уважением говорит принц. — Не знал, что у вас такие делают.

— А их и не делают давно. — отвечаю. — С тех времен еще остался. В Руине нашел.

— Да, здесь много чего отыскать можно, — глаза принца загораются. — Представляешь, я шлем Аргена нашел!

— Не представляю, — честно отвечаю я. — Что еще за арген такой?

— Он, как бы это сказать, — чего это он замялся вдруг, интересно? — Маршал Арген руководил взятием Корилы...

Понятно. Самая главная сволочь на свете, а для герров, небось, великий герой.

— И чем же этот шлем знатен? — спрашиваю.

— На его обладателя не действует магия! — выпаливает герр со счастливым лицом обладателя редкой диковины.

— Зато стрелы — вполне, — ухмыляюсь. Принц обиженно отворачивается, потом начинает смеяться.

— Ты молодец, — говорит. — Вот так, в лицо — смело. Не такие вы и чудовища, как сказывали.

— Это вы — не такие чудовища, — говорю с обидой за весь наш народ. — А мы — как раз, какие надо!

Смеемся вместе, пока не вспоминаем о деле. Кусками нечисти весь переулок завален — на любой вкус. Выбираем несколько наименее отвратительных (ранее принадлежавших костякам), заворачиваем в холстину, спорим, кто их понесет. Герр упирает на то, что он, как-никак, принц, я — что победили все-таки мы, а он, хоть и принц, самый настоящий военнопленный. Наконец, бросаем монету — результат предсказуем, я сегодня Рендому молился, герр — нет.

Брезгливо морщась, принц убирает холстину в сумку, я довольно ухмыляюсь.

— Пора возвращаться, — говорю, — Пока нас искать не начали.

На этот раз, лестницу наверх искать не приходится, я прекрасно помню, где мы спускались. Правда, в Руине по своим следам не возвращаются, но придется рискнуть. Никакого желания обшаривать Алирок в поисках другого выхода, а потом еще по поверхности бегать.

У входа в Золотой Город нас встречают принцесса и все тот же господин Реетарт — для охраны. Предусмотрительно, ничего не скажешь. Мы-то совсем забыли, что в Золотой Город так просто не войдешь.

— Что ж так долго? — укоризненно говорит Ее Светлость. — Мы ведь волнуемся, переживаем!

Воин краснеет, начинает оправдываться.

— Нежить вся разбежалась, — пресекаю я его жалкие попытки. — Отрубы, как нас увидели, рванули во все ноги, еле догнали. А остальные — порятались.

Принцесса награждает меня укоризненным взглядом, но на меня такое не действует.

— В следующий раз тебя с собой возьмем, — говорю.

— Вас, — укоризненно поправляет принц.

— И вас тоже. Мы идем, или еще зачем сбегать надо?

Ничего больше господам магам не нужно, все у них есть. Возвращаемся в Башню Мудрости, вверх по лестнице — куда лучше, чем вниз, желудок к горлу не прилипает. Всего-то пятьдесят шесть этажей — и мы на месте.

На подоконнике по-прежнему сидит Феникс. И спит. Эльф с отвращением рассматривает свой реллар.

— Пальцы устали, — жалуется он. — Надо было сразу ему колыбельную спеть, не догадался...

Понимающе киваю. Под эльфийскую колыбельную кто угодно заснет. Если не я ее исполнять буду.

В центре зала, на оплавленном полу, нарисовано нечто, посередине — круг. Сравнить не с чем, в природе таких зверей не существует, мне так точно не попадались. Отдаленно напоминает рукохвата, если у него половину хваталок отрезать.

— Это что? — спрашиваю ошеломленно.

— Нелинейная магическая фигура, — отвечает Релли. Умеет доступно объяснять, сразу видно — не кто-нибудь, Ректор Академии. — Принесли?

— Да, — принц с поклоном подает холстину.

— Отлично, символ смерти у нас есть. Теперь надо решать с символом жизни... господа, требуется палец, фаланга пальца. Есть добровольцы или бросим жребий?

Медвежонок смотрит на вновь обретенные пальцы и решительно прячет их за спину. Может, он порой соображает и медленно, но не дурак, не дурак...

— Я, — выступает вперед господин Иилкут. — Идея была моя, так что...

Страшно ему, и палец жалко, сразу видно, но все же вызвался. Уважаю, хоть и герр поганый, а парень неплохой. Только охотник из него не получится, куда ж ему, без пальца...

— Больно не будет, — улыбается ему Релли. — Не бойся.

— Я и не боюсь, — храбро отвечает господин маг, подставляя руку. Поспешно отворачиваюсь, чтобы не видеть то, что потом в кошмарных снах являться будет. Самолично палец отдать, надо же!

— Все, — объявляет Релли. — Теперь самое трудное — Феникса надо поместить в круг, символы расположить по углам...

Где тут углы, для меня загадка. Но маги умные, небось, разберутся...

— Надеюсь, сработает, — вполголоса говорит господин Излон. — Не пришлось бы повторять...

— Не беда. — успокаиваю его. — У господина Иилкута еще девять пальцев осталось...

Геррского мага передергивает, лицо бледнеет. Видать, лишних пальцев у него не осталось, а жаль. Вдруг и впрямь наперекосяк пойдет...

Маги спорят, как перенести Феникса в круг. Спрашивают эльфа, тот говорит, что помочь ничем не может, это ведь не совсем птица, а оживший огонь. Все взгляды устремляются на огнемагов (у герров их двое), те прячутся друг за друга.

— Зерна покрошить, — предлагает наивный Медвежонок. Его просят помолчать, если сказать нечего, но Релли неожиданно интересуется:

— А в самом деле, чем Фениксы питаются?

— Чистой энергией, — отвечает господин Иилкут.

— Тогда нам ему предложить нечего, — подводит итог Госпожа Ректор. — Еще предложения?

Предложения выдвигаются одно за другим. От заключения в силовую клетку до вызова нашей птичке подружки в круг (Медвежонок, просили же помолчать! Вот именно второго Феникса нам сейчас и не хватает! Тут с одним что делать, никак не придумаем! И с чего это ты, шляпа, решил, что это самец?)

— А сколько он весит? — интересуется господин Излон. Оказывается, он вообще не весит. Он ведь из пламени,

Смотрю я на все это, и нехорошо мне становится. Вот проснется сейчас птичка, что делать будем? Говорят ведь, как о кукле деревянной, а ведь это то, что Потоп устроило! Как подумаю, в дрожь бросает, а им хоть бы что!

Релли делает жест рукой, споры разом смолкают.

— В общем, перенести Феникса мы не можем, — объявляет она. — В таком случает, остается одно — нарисовать нелинейную фигуру вокруг него самого.

Ошеломленное молчание. Усилием воли удерживаю челюсть на положенном ей от природы месте, чтобы на геррского мага не походить.

— А как? — озвучивает общую нехватку мыслей господин Иилкут.

— Строим вокруг Феникса плоскость, — охотно объясняет Релли. — Овеществляем ее, после чего рисуем все заново. Жалко, конечно, столько труда затрачено, но что делать...

— А рисовать как? — герры впадают в панику, господин Излон иронически улыбается. Вот оно, превосходство отечественной магии над подлым геррским колдовством!

— Левитировать кто-нибудь может? — интересуется Релли. Герры дружно трясут головами, как собака после купания. Улыбка господина Излона становится еще шире. Простых вещей не умеют, молокососы, а туда же, маги первой ступени!

— Тогда телекинезом, — предлагает Релли. Герры втоптаны в грязь, растоптаны и оплеваны сверху. По рожам видно, что этим, как его, умеют, но страшно не хотят, потому как либо сложно, либо тяжело.

— Или есть другие предложения? — ласково так интересуется Госпожа Ректор.

Единственное предложение было у меня, но высказывать его вслух я поостерегся. Вряд ли господа маги одобрят идею послать все к Звелу и разойтись из Руины по домам.

— Тогда за дело! — командует Релли, и работа начинается заново.

Это надо видеть. Команда геррских магов старательно выводит в воздухе контуры чего-то невидимого, Релли и господин Излон будто бы это невидимое подхватывают и распрямляют. За окном. На высоте пятьдесят шестого этажа.

Случись что — падать высоко, а уж долго как!

Стразу вспоминается сказка о портных-геррах, тех, что волшебное платье пошить решили для короля. Да, то самое, невидимое, в которое их в конце концов и обрядили. Так вот, очень похоже, что наши маги из тех самых портных и будут, я это дело примерно так и представлял. Движения — будто ковер невидимый взбивают да натягивают, только нет никакого ковра, точно говорю.

— Овеществляем, — командует Релли, и невидимый ковер все-таки проявляется. Ну, не ковер, это я для красного словца, не тряпочка даже. Потому как у этой штуки, чем бы она ни была, даже толщины нет. Я даже потрогать суюсь, не бывает же так, чтоб вообще без толщины, но меня отгоняют.

Дальше вообще что-то несусветное начинается. Релли и господин Излон висят в воздухе (опять же за окном) и что-то рисуют на волшебном коврике, остальные маги водят по воздуху руками, делая вид, что тем же самым занимаются, вот же бездельники! За них рисуют сами собой тоненькие кисточки, болтающиеся в воздухе.

— Вот это я понимаю! — говорю Медвежонку. Мог бы и промолчать, спит парнишка, умаялся. Ну и пусть его, а я посмотрю.

— Прервемся, — говорит господин Излон, весь мокрый и красный. — Не могу больше.

Релли согласно кивает, летание это над ковриком и ей нелегко дается. Садятся на полу рядышком, дышат тяжело, к флягам приложились. Герры, глядя на них, тоже работу бросили, и за фляги, как нюх подсказывает, с вином. Им-то летать не надо, стало быть, дальше пола не упадут, а нашим только хлебни лишку — костей не соберешь.

— За работу, — Релли поднимается, кивает эльфу. — А ты колыбельную свою повтори, упаси Единый, проснется не вовремя.

Да уж, обидно будет. Интересно, а как герры сами справится собирались? Ведь не умеют ничего, только надуваться от важности, как жаба через соломинку.

Работа кипит, Релли то и дело покрикивает на нерасторопных магов, требует стереть какие-то линии и заменить новыми. Все мечутся и суетятся, суетятся и мечутся... Кажется, я даже задремать успел, до того это мельтешение перед глазами утомило, но когда глаза открыл, ничего не изменилось. Разве что, фигура стала узнаваемой, та же самая, что на полу нарисована и не стерта до сих пор. И еще — Феникс был обведен кругом, что его нисколько не потревожило и не разбудило даже.

Эльф сидит рядом, чуть слышно перебирая струны реллара. Надо же, не наигрался еще! Меня это не удивляет, кого-кого, но не меня. Им волю дай, днями-ночами струны терзать будут, даже на еду не отвлекаясь.

— Все! — выдыхает Релли, устало садится на пол. — Доделывайте свою часть, господа. Нам с господином Излоном необходимо отдохнуть.

— Да уж, — подтверждает маг четвертой ступени. — Думал уже, не выдержу, сорвусь. А лететь высоко...

— Отсутствие практики, — укоризненно говорит ему Релли, тот послушно кивает. Господа герры смотрят с неимоверным уважением, они-то летать умеют не лучше меня. То есть, только вниз.

Господа герры поспешно доделывают свою часть работы. Даже слишком поспешно — Релли заставляет их трижды перечерчивать особо сложные линии, сверяясь с каким-то странным инструментом.

— Фигура готова, — докладывает господин Иилкут.

— Седьмой и восемнадцатый сектор проверьте, — говорит Релли. — Внушают сомнения.

Говоря откровенно, мне вся эта штука сомнения внушает. Но вслух об этом лучше не говорить, с магов этих станется меня же и перечерчивать заставить. А летать я не умею!

— Все в порядке, госпожа, — неуверенно говорит господин Иилкут. — Может, дело в отклонении плоскости?

— Проверь, — командует Релли, и герр бросается исполнять приказ.

— Нет, и здесь все в порядке, — доносится его голос некоторое время спустя.

Феникс открывает глаза, недоуменно смотрит на происходящее. Я судорожно сглатываю, пихаю в бок задремавшего эльфа.

— Играй! Быстро колыбельную!

Эльф начинает петь раньше, чем просыпается. Релли делает какое-то движение рукой, и нахлынувшая сонливость уходит, как вода в песок. Наверное, она не первый раз это проворачивает уже, только я внимания не обращал. А мог бы догадаться — эльфийская колыбельная действует на всех, кто ее слышит.

Зато Феникс снова закрывает глаза. Это радует, под его взглядом не очень-то уютно.

— Символы! — отрывисто командует Релли.

— Сначала — силы, потом — стихии. — добавляет господин Иилкут.

Я уж думал, что меня больше ничем не удивить. Ошибался. Нет, силы простенько выглядят — камень в одном углу, деревяшка — в другом, что-то блестящее (не золото ли?) в третьем, палец костяка — в четвертом, господина Иилкута — в пятом. А вот стихии...

Господин Урбляхх читает длинное-длинное заклятие, мне кажется даже, что он никогда его не закончит, и в округлой загогулине появляется... саламандра! Такая маленькая огненная ящерица никем, кроме саламандры, быть не может, так ведь? Герр отступает, другой, имени которого я так и не узнал, читает свое заклятье, капая под ноги водой из фляги, и в такой же точно загогулине появляется тритон. Тоже ящерица, только из воды, у нас в речке такие водятся. Третья — сама госпожа Релли, ее чары порождают крылатого дракончика, я таких не видел, как называется, не знаю. То же самое относится к сотворенному господином Иилкутом комку земли, в котором шевелится еще одна ящерка.

— Силы! — рычит госпожа Релли, и возложенные по углам вещицы начинают менять форму. Деревяшка прорастает листьями, металл (все же золото или нет?) обретает форму молота, который только кузнечикам по руке, камень обращается в нечто уродливое с пастью, из костяшки вылупляется костяк, из фаланги пальца — человечек. Надо же, как на господина Иилкута похож!

Смотрю во все глаза, словно на кукольный театр. Только бы получилось, только бы живыми отсюда выбраться! Как иначе я в деревне расскажу о том, что видел? Пусть не поверят, но рассказать-то надо! Да и Медвежонок подтвердит, хоть и дрыхнет, по обыкновению, без задних лап, пусть только попробует не подтвердить, уши вытяну на манер эльфийских.

— Здорово, правда? — рядом со мной присаживается господин Излон, заинтересованно наблюдающий за разворачивающимся действом. — Смотри, сейчас они будут создавать баланс, выравнивать уровень элементалей и сил, чтобы вектор...

— Давай лучше посмотрим, — поспешно обрываю его. Что-то меня опять в сон потянуло, а досмотреть надо непременно. Не так уж часто из мира Фениксов изгоняют, второго раза можно и не дождаться.

Господа маги сидят уже на коленях и занимаются непонятно чем. Релли, к примеру, растворяет в воздухе перо какой-то птицы. Именно растворяет, перо на глазах исчезает, как соль в кипятке. Господин Урбляхх сжигает на ладони, если не ошибаюсь, глаз василиска. Чем занимаются остальные, с моего места не видно. Зато видно другое. Ожившие фигурки меняются в размерах, одни уменьшаются, другие увеличиваются, некоторые линии на рисунке начинают разгораться серебром.

— Линии сил и стихий, — говорит господин Излон как бы для себя, чтоб лучше запомнить. — А вон та, золотая, и есть суммирующий вектор.

В самом деле, самая широкая линия наливается золотом... и меняет направление! Туда— сюда ходит, точно флюгер городской при порывах ветра.

— А когда вектор укажет на сектор перехода, это вон тот черный кружок, можно будет начинать читать заклинание, — голос мага дрожит в предвкушении.

— Только бы призраки не заявились, — высказываю мучающую меня все это время мысль. За окном-то уже темнота давно, если хранители эти вмешаться надумают, так самое время.

— Нежити в Золотой Город хода нет, — не задумываясь, отвечает господин Излон. — Смотри, смотри! Вектор набирает силу...

Вектор, если я правильно понял, та жирная линия, действительно набирал если не силу, то яркость точно. И все настойчивее приближался к черному кружку. Вот сейчас... нет, сейчас... еще миг и...

Коснулась! Сдерживаю рвущийся наружу радостный крик лишь из опасения разбудить Феникса. С проклятой птицы станется если не испепелить всю компанию, то вылететь в окно. Или просто пересесть на другое место. А вот что сделают господа маги с тем, кто засунул козлу под хвост всю их работу, лучше даже не представлять, иначе о спокойном сне забыть можно надолго.

— Фиксируем! — Релли не кричит, но от ее шепота дрожат стены. — Разом!

Над фигурой вздымается и опадает марево, фигурки застывают на месте.

— Господин Иилкут, — маг послушно открывает фолиант (как он его на весу-то держит, тяжелый ведь) и начинает заунывно читать заклинание. Самая важная часть ритуала... и самая неинтересная. В сон клонит неудержимо, щипаю себя за руку. Надо продержаться, недолго уже осталось.

Из самого заклинания не понимаю ни слова, и не удивительно — маг читает его наоборот. Читает долго, напряжение все нарастает, всех мучает один вопрос — удастся или нет? Шепотом читаю молитву Великому Рендому, сейчас нам нужна вся удача, сколько ее ни есть в мире.

Маг говорит все громче, голос его вибрирует, раскатываясь по всему залу. Феникс открывает глаза, смотрит на нас чистым пронзительным взглядом, у меня душа уходит в пятки, толкаю эльфа ногой.

— Нельзя, — шепчет Дон.

Голос господина Иилкута взлетает до немыслимых высот, резко обрывается. Маг указывает перстом (хорошо, не указательный палец ему откочерыжили) на Феникса.

Настоящая вьюга, вокруг свистит ветер, вьется снег. За спиной Феникса раскрывается черная дыра, воронка касается огненной птицы. Против ожидания, Феникс не пытается вырваться из плена, расправляет крылья и с криком исчезает в воронке.

— Щиты! — отчаянно кричит Релли, но маги уже трудятся вовсю. Волна пламени бьет в новоявленные защиты, откатывается, бьет снова, уже слабее. С треском рассыпается чей-то щит, но другие маги тут же прикрывают незадачливого собрата. Огненные волны все слабее, но и маги едва живы, отдали все силы. В какой-то миг мне кажется, что живым нам отсюда не выбраться, но именно в этот момент огонь исчезает, оставляя после себя лужицы расплавленного камня.

— Все! — облегченно выдыхает господин Иилкут и растягивается на полу без сил и, кажется, даже без сознания. Остальные маги выглядят не лучше, даже Релли словно месяц землю копала без сна и перерывов на обед.

— Великое дело сделали, — негромко говорит господин Реетарт, а принцесса визжит от восторга и обнимается с геррским принцем.

— Это Огненный Потоп был напоследок? — спрашиваю господина Излона.

— В миниатюре, — отвечает он и, видя мое недоумение, тут же поправляется. — В сильно уменьшенном варианте. Для одного отдельно взятого зала.

— Тогда почему мы живы еще? — спрашиваю.

— Круг, в котором сидел Феникс, был хорошо защищен, — охотно объясняет он. — Собственно, он должен был впитать всю энергию, которую объект мог выплеснуть, туда столько силы вкачано, ты даже не представляешь. А получилось... ты видел.

Киваю задумчиво. Еще чуть — и нас сожгло бы, как незадачливого господина Деррана. Тоже, наверное, в расчетах ошибся.

Ведь Огненный Потоп вызвало не появление Феникса, а его песня. И наше счастье, что он не успел ее спеть напоследок.

А ведь собирался!

Эпилог.

Мы сидим в доме Рива, в том, что внутри огромного дерева. Другого у него нет, да и не было, наверное. На болоте последние два дня шум не смолкает — эльфы празднуют прибытие младшего сына Древа и, как говорит брат, этот праздник станет ежегодным. И естественно, вечным, как и все эльфийские священные даты.

Герры с любопытством оглядывают жилище. Собственно, они его и вчера уже видели, но не запомнили, не в состоянии были.

Брат задумчиво крутит в тонких пальцах кубок с вином.

— Удачно как все получилось, — говорит он, улыбаясь. — Честно говоря, рассказывая о Фениксе, я надеялся, что вы что-нибудь разузнаете. Но даже в мыслях не держал, что получится изгнать его... и избегнуть Огненного Потопа.

— А я считала, что Вы нам эльфийские легенды рассказываете, — улыбается Релли.

— У нас нет легенд, — мягко говорит брат. — Только история.

— Зато много, — вступается за эльфов Медвежонок, вызвая добродушный смех.

— И вы принесли в Священный Лес сына Великого Древа, — продолжает Рив. — Я не знаю людей, сделавших для нашего народа большего. Брат, Дон, я горжусь вами. Ваши имена войдут в Высшие Летописи — навечно.

Все, что эльфы ни делают — навечно, я уже упоминал?

— А за тебя я просто рад, — он кладет руку на мое плечо. — Ты сумел раскрыться, я и не предполагал, что это случится так быстро. Но люди всегда спешат, а по рождению ты — человек.

Сумрачно киваю, в своих чувствах я все еще не разобрался. Когда шли обратно через Злой Лес, из кустов вдруг выломилась бронетуша. Конечно, в присутствии Дона она нападать не стала бы, но... Странная вещь случилась. Я схватил лук, бросил на тетиву стрелу — а выстрелить не смог. Просто не смог и все. Потому что уловил, что бронетуша не угрожает нам, просто любопытствует. И потом, с огнегадом — то же самое. Я стал вдруг слышать животных, улавливать их настроение, будто взаправду стал эльфом. И это меня пугает — какой из меня охотник, если на добычу рука не поднимается?

— Двери Академии для тебя все еще открыты, — негромко говорит Релли. Опять мысли подслушивает, госпожа Ректор! Нехорошо!

— Я не готов еще, — это вместо твердого "нет"! Опять она из меня веревки вьет, даже здесь. А что же в столице будет?

— Соглашайтесь, — включается принцесса. — В столице весело! Я вам карусель покажу...

Вот уж без чего с радостью обойдусь. Хватит, накатался уже, даже вспоминать тошно.

— Я бы тоже хотел поступить в Академию, — неожиданно говорит геррский принц. Для меня неожиданно, потому что Релли, кажется, ожидала чего-то подобного.

— В случае, если Ваш брак с Ее Светлостью Ирен состоится, это вполне возможно, — отвечает не задумываясь, — В противном же случае... Вы сами понимаете.

— Разумеется, — соглашается герр. — Кто же станет обучать магии врага?

— Эльфы, — тыкаю пальцем в брата, тот улыбается.

— Хорошая добыча, — щелкает по дуэльному поясу. Стрелятель вниманием обходит, будто не замечает даже.

— В Золотую Башню так и не зашли, — мрачно припоминает Дон. — А ведь нам Чашу Жизни обещали!

— Сын Древа куда важнее, — успокаивает его Рив.

— И обещание никто не отменял, — строго говорит Релли. — Это не последняя экспедиция в Руину, будут другие. А Золотая Башня, как вы понимаете, в числе приоритетов.

— Ой, а ведь я тоже с добычей, — радостно вспоминает принцесса. И начинает торжественно выкладывать свои трофеи — три изящных цепочки (эта на шею, а эти две — на платье), серебряную молнию в палец размером, мой гриб (самое главное — такого ни у кого нет!), брошку (правда — прелесть?), кинжал, подобранный в Башне Мудрости, вычурный браслет явно на мужскую руку, инкрустированное драгоценными камнями яйцо...

Демонстрацию трофеев прерывает хрип господина Иилкута. Недоуменно оборачиваюсь, маг посинел лицом, судорожно хватается за грудь, медленно оседает на пол.

— Что с ним? — вскакиваю с места.

— Сердечный приступ, — говорит брат. — Думаю, из-за этой вот вещицы.

Он слегка щелкает по др агоценному предмету.

Он иронически улыбается, и мне становится не по себе. Брат касается пальцами странной вещицы.

— Яйцо Феникса, — объявляет он, и я чувствую, что вполне готов составить компанию господину Иилкуту.

Бестиарий.

Твари.

Бронетуша. — огромный серо-зеленый зверь, практически неуязвимый для оружия. Уязвим всего в одной точке, пластины с его панциря весьма ценны, могут употребляться на изготовление доспехов. Довольно медлителен, что при его объемах и немудрено, зато достаточно хитер и смышлен.

Живоглот — по сути дела, одна огромная пасть. Заглатывает добычу (зачастую более крупную) целиком, отсюда и название. Тварь крайне опасна, быстра, агрессивна, правда, несколько прямолинейна.

Загрызун — выстреливает пастью на длинной кишке. Удар его молниеносен, слюна парализует жертву надолго. Мощные лапы, шипастый хвост — противник достойный не только для человека, но и для любой твари Злого Леса.

Землепер. Обладает прочной, почти не пробиваемой шкурой. Охотно селится на полянках с нож-травой, потому как именно ему она вреда не наносит.

Клыкастик. Очень опасный, быстрый зверь. Длинные зубы, отточенные, как кинжалы, когти тоже соответствуют. После бронетуши — самая опасная тварь Злого Леса.

Кожеед — червяк, пожирающий преимущественно кожу и шерсть. Существо довольно-таки неприятное, потому как жертва его боли не чувствует, и сожрать тварь может прилично до того, как ее обнаружат..

Крылоклюв — летающая тварь. Крылья, покрытые чешуей, остры настолько, что вполне могут перерубить человека пополам, клювом же медок хорошо наворачивать. Впрочем, клювокрыл предпочитает живое мясо.

Ногогрыз — тварь с двумя пастями на одной голове. Опасен тем, что перегрызает сухожилия на обеих ногах.

Огнегад — небольшой ящер с крыльями, пользоваться которыми умеет ничуть не лучше, чем курица. Выплевывает струю холодного пламени, это его главное оружие.

Певец. Не успеешь оглянуться, как изо лба "песня" торчит. Бьет добычу костяными иглами-"песнями" на довольно большом расстоянии. Десять шагов — отнюдь не предел.

Пучеглаз — небольшая тварь, состоящая, по сути, из пасти и пары огромных глаз. Отлично маскируется, пучеглаза почти невозможно заметить.

Облом — тварь о единственной ноге с двумя мощными хвостами (некоторые полагают, что хвост один и раздвоен). Очень быстр, передвигается длинными (или высокими) прыжками, человека способен убить в считанные мгновенья. К нежити отношения не имеет, обожает селиться в развалинах.

Рогонос. Вообще-то, считается, что рогатый зверь хищником не бывает. Рогонос — опровержение этой теории, либо же исключение, подтверждающее правило. Расположенный во лбу (а не на носу, как можно решить из названий) рог — грозное оружие. Другое, не менее грозное — шипастый мощный хвост. Да и когтями пользуется неплохо. Быстр, но из-за своей массивности слишком инерционен.

Рукохват — живет в яме, хватает свалившуюся добычу. Туп до безобразия, схватив одного пртивника, сразу начинает его есть.

Сердцежор — назван так за то, что в первую очередь пожирает сердце своей жертвы. Пятнистая тварь выстреливает ядовитым облаком, после чего добивает противника длинными когтями.

Хрюкель — тварь вроде свиньи, только с ядовитым жалом и короткими крыльями. Умеет лазать по деревьям.

Черенки — мелкие твари, чуть больше крысы. Опасны тем, что охотятся всегда стаей

Языкаст — мелкая тварь, выстреливает языком в добычу, после чего ловко втягивает ее в пасть. Для человека практически не опасна.

Нежить.

Дарки — ожившие мертвецы, сохранившие все, чем обладали, будучи живыми. И все свои способности направляют на то, чтобы помочь живым перестать быть таковыми. Ходят слухи, что дарки даже говорить умеют, но способностью этой практически не пользуются. И то сказать — о чем им с живыми беседовать?

Костяки — скелеты. Довольно подвижные, но не слишком прочные, костяки довольно спокойно относятся к присутствию живых поблизости. Временами. А то и порвать могут, это уж как повезет.

Кублы — нежить-животные. По сравнению с прочей, достаточно безобидны.

Кукловоды — своего рода, генералы мертвого воинства. Сами по себе, не слишком сильны, опасными их делает способность управлять низшей нежитью (костяки, отрубы, кублы). Один-единственный кукловод может управлять десятками мертвецов одновременно.

Отрубы — полуразложившиеся мертвяки, медлительны, неповоротливы, тупы. Одиночный отруб не очень опасен, только вот, ходить предпочитают толпой.

Прухи — вытягивают из жертв душу прикосновением. Не подвластны магии, кроме эльфийской, зато легко убиваются обычным оружием.

Рыги — парализует жертву своим присутствием. Осина и серебро в руке легко разрушают эти чары, они же смертельны для рыги.

Трупоеды — пожиратели практически любой нежити. При случае, могут и живым подзакусить, но предпочитают все же мертвечину.

171