Теоретик

То, что я чувствовал тогда и сейчас, не входило ни в какие сравнения. Это был настоящий ад. Нет, не снаружи — внутри. Снаружи все оставалось по-прежнему. Удушающая жара, пот ручьем, на который охотно ложилась пыль, которой тут хватало с избытком. Но теперь ко всему этому добавились и внутренние ощущения. Когда вдруг наваливалась такая тоска, что хотелось выть, и рвать на себе волосы от полной безысходности. Наверное, наблюдай кто-нибудь нас со стороны, вид пяти обвешанных оружием мужиков, которые едва бредут, размазывая кулаками слезы на щеках, мог вызвать и удивление, и усмешку, и даже брезгливость.

Затем наступала минутная передышка, в течение которой мы успевали проделать куда больший путь, чем за предыдущие четверть часа, после чего накатывало снова. Ни с того ни с сего, вдруг одолевал дикий ужас, от которого хотелось забиться под какой-нибудь камень, сложиться вчетверо, обхватить голову руками, крепко-крепко зажмурить глаза, и застыть.

Следом приходила беспричинная ярость, которой тоже невозможно было найти объяснения.

В эти минуты мне донельзя раздражали сутуловатая спина бредущего впереди Славы. Рюкзак, который мерно покачивался на его спине. Торчавшие из-под каски отросшие волосы.

Так и подмывало ударить его ногой! Чтобы уронить на землю, и уже лежачему раз за разом со всего маха бить носком берца в лицо.

Или ткнуть ножом. В бок, стараясь угодить в почку. После чего провернуть в ране лезвие, вынуть его, и смотреть, как из нее толчками после каждого удара сердца вытекает кровь. Сладостное зрелище! И снова, без всякого перерыва, леденящий ужас. А следом опять тоска.

Все пропало в один миг. Осталась только ощущение полнейшей опустошенности. Теперь я хорошо представлял, что обозначает выражение — чувствовать себя выжатым до последней капли.

Стены прохода, до этого узкие так, что между ними едва можно было протиснуться, подались далеко в стороны. И где-то там, впереди, на краю каньона, показался лес. Который с недавних пор я ненавидел до нервной дрожи. Но не сейчас. Сейчас он означал одно — что вскоре мы выберемся из этого действительно Каньона дьявола.

— Вперед! — скомандовал Грек едва ворочавшимся языком. И прибавил. — Недолго уже.

* * *

Взобравшись на четвереньках вверх по склону, мы бессильно рухнули на траву.

— Привал.

— Семь минут? — наверное, со стороны Гудрона это была его очередная шутка. Правда, никто ее не оценил, а сам Грек коротко мотнул головой.

— Полчаса. И мы полностью их заслужили.

— Кто бы сомневался, — пробормотал Янис. После чего признался. — Знаешь, Теоретик, так мне хотелось ударить тебя прикладом по голове! Сам не знаю: как удалось удержаться?

— А мне тебя, — кивнул Гриша. — Только не прикладом. Руки на шею наложить, и давить, давить! Пока у тебя глаза из орбит не вылезут.

— Сноуден, ты у меня тоже особой симпатии не вызывал, — ухмыльнулся Гудрон, который в нашей цепочке шел вслед за Гришей.

— Мне вообще вас всех перестрелять хотелось. За то, что бежите медленно, — неожиданно поделился Грек.

И только Слава промолчал. Наверное, на всякий случай, потому что перед ним в каньоне шел сам Грек.

— Слышал я, целая группа в подобном проходе вся и осталась. Именно по этой причине. Возможно, даже в том, которым мы и прошли, — сказал Янис.

— Сомнительно, что бы в нем, — не согласился с ним Гудрон.— Непременно мы кости увидели бы. А их нет.

— Еще не факт, что их раньше там не было. Сам знаешь, какие здесь потоки бушуют в сезон дождей. Камни с места на место передвигают, а уже кости-то!..

— Тоже верно.

— Все, подъем! — и Грек поднялся на ноги.

Полчаса не прошло точно, на что ему не забыл указать Гриша.

— Командир, рано еще!

Но тот был неумолим.

— Здесь, на самом краю, мы как на ладони. Углубимся в лес, отыщем источник воды, тогда и отдохнем. И перекусим.

* * *

Перекусить не удалось. И даже толком напиться. Хотя источник отыскался быстро. Весело журчащий ручеек, вытекающий из-под груды камней, и вода в нем еще не успела вобрать в себя всю ту грязь, которую неизбежно вбирает, пробегая сквозь тропический лес. И виной всему тому были перквизиторы.

Их обнаружил Янис. Подчиняясь жесту Грека, он, едва только скинув с себя рюкзак и наполнив флягу водой, исчез в окружающих нас зарослях. Заступив тем самым, в боевое охранение. Отсутствовал он недолго. И всего двумя жестами: проведя пальцами по лицу сверху вниз, а затем отставив их три, дал всем понять — кто находится где-то поблизости, и сколько их именно.

— Перквизиторы! Да чтоб их... — грязно выругался шепотом Гриша, роняя на землю фляжку, из которой периодически отхлебывал, и хватаясь за автомат.

Грек наградил его зверским взглядом: фляжка вполне могла угодить на камень, издав при этом металлический звук, совершенно в лесу чужеродный.

— Оставайтесь здесь, — подал команду требовательным жестом он, и, мотнув головой Янису, исчез в зарослях вместе с ним.

Тоже ненадолго.

— Они самые, — в ответ на вопросительные взгляды, кивнул Грек. — Прошли мимо, но у нас есть все шансы их догнать. Если примем такое решение.

Все невольно посмотрели в сторону рюкзаков, где в глубине каждого лежали жадры.

— Наверное, не самая подходящая ситуация, — заметил Гриша.

— Согласен, — легко согласился с ним Грек. — Но, возможно, именно они убили Пашку Рябого, Ефима Проклова, Гошу Чечеточника, Леву Графа, — перечислял он имена незнакомых мне людей. — Все видели, что перквизиторы с ними сделали? — Судя по посуровевшим лицам, видели все. — Но даже если не они, у этих тоже за душой хватает.

— Крыть нечем, Грек, — сказал Гудрон. — Гоша моим закадычным друганом был. Да и остальных знал неплохо. А, ты, Гриша... — начал он, когда тот его прервал.

— Боря, вот только не надо мне говорить, что я могу остаться здесь. Я всего лишь сказал, что ситуация не самая подходящая.

После слов Грека, он явно пошел на попятную.

— Значит, делаем их? В таком случае слушайте внимательно. Янис, тебе нужно взять под контроль ту самую проплешину, — и, дождавшись от него кивка, продолжил. — Сноуден с тобой. Мы с Гудроном и Профом зайдем с низины, и попробуем пугнуть их так, чтобы вывести именно туда. Да и выбора у них нет. Справа там пустошь, а с другой стороны каньон. Их всего трое, и, не зная сколько нас, вряд ли они полезут во встречный бой. Наверняка попытаются скрыться. Янис, как только увидишь их — стреляй не раздумывая. Даже если всего парочку успеешь положить, считай, дело сделано. Оставшегося мы добудем легко. Всем все понятно?

— А я? Что делать мне?

В раскладе Грека места для меня не нашлось. Согласен, в ситуации, когда придется бесшумно красться по лесу, я даже Славе в подметки не гожусь, не говоря уже о Гудроне и нем самом. Но ведь стреляю не хуже Гриши!

— У тебя, Теоретик, задача самая сложная, — вместо Грека ответил Гудрон. — Будешь рюкзаки охранять. С перквизиторами мы и без тебя справимся, но если лишимся груза... Георгич, правильно я говорю?

Грек кивнул.

— Игорь, эти ребятки — не того уровня звери, на которых можно начать тебя натаскивать. Те еще волки, они сами кого хочешь схарчат. В общем, не скучай, мы недолго. Двинули!

Мгновение, и все они растворились в густой зелени. А еще через пару мгновений перестали быть слышны. Я постоял немного, взглянул на сваленные в кучу рюкзаки: будет лучше, если переместить их немного в сторону, где они станут не так заметны. Если что-то пойдет не по плану, желает того Грек или нет, но отсиживаться здесь даже не подумаю, а попытаюсь помочь.

Сложив рюкзаки за валуном, где с другой стороны их прикрывал куст, я уселся на камень сверху, прислушиваясь к звукам в том направлении, куда они ушли. Похлопал ладонью по разгрузке, проверяя, на мести ли оба запасных магазина, как будто они могли куда-нибудь деться. Пожалел о том, что толком так и не испытал свое оружие. Разве суматошная стрельба в гвайзела с дистанции в несколько метров могла стать полноценной проверкой? Вспомнил о каске, которая так и не нашлась. На всякий случай огляделся вокруг, хотя толку сейчас куда больше от обоняния, чем от зрения. От гвайзела смердит так, что унюхаешь вонь задолго до того, как сможешь рассмотреть сквозь густую листву. Тут же принюхался, вертя головой. Так, как учил Гудрон: набирая ноздрями воздух порциями, и выпуская его одной несильной непрерывной струей.

Пахло тем, чем обычно и пахнет в лесу. Прелой листвой, корой деревьев, влажной землей. И еще едва уловимо каким-то пряным ароматом, который никак не мог принадлежать гвайзелу. Успокоившись, полюбовался порхающей бабочкой. Они здесь как на подбор все яркие. И такие крупные, что крылышки величиной в ладонь. Подставил руку, чтобы она на нее уселась. Бабочка, проигнорировав, полетела куда-то вдаль, чтобы скрыться за деревьями.

Вот тут-то, заставив меня вздрогнуть, грянул выстрел из СВД, и практически сразу же следующий. Это была именно винтовка Драгунова, звук ее выстрела сложно спутать с какой-нибудь другой. По крайней мере, для меня лично. Оставалось только надеться — это винтовка Яниса, а не кого-то из перквизиторов, что тоже могло случиться. Буквально тут же раздался еще хлопок, затем протарахтела короткая очередь, и наступила тишина.

"Автомат, наверное, Гришин, — подумал я, вскочив на ноги еще при первом выстреле.— "Отсечка на три патрона, и все три пули в точку", — вспомнились мне его слова. — Вероятно, он стрелял в последнего, а значит, с перквизиторами покончено. Теперь только нужно дождаться их возвращения".

Тогда-то они и появились. Нет, не Грек с остальными — перквизиторы. И узнать их было проще простого. Они в точности соответствовали описанию Гудрона. Одеяние, действительно похожее на коричневого цвета сутаны. Не до земли — в таком сильно не побегаешь, примерно до колен. И размалеванные рожи. Пусть и не белыми полосами, как утверждал тот. Все они показались мне несуразно широкими. Но если судить по словам Яниса, под сутанами у них должны быть жилеты из пластин гвайзела. Практически непробиваемые бронежилеты, которые возьмет далеко не каждая пуля, даже в упор. И, конечно же, каждый из них сжимал в руках оружие.

Меня спасли сразу несколько обстоятельств. Наверное, самым главным из них было — увидел я их за мгновение до того, как они обнаружили меня. Ну и ряд второстепенных, хотя, возможно, и не менее важных. Они бежали, бежали изо всех сил, и потому не могли держать оружие наизготовку, что давало мне еще больше шансов. К тому я находился справа от них, а все они оказались правшами. В связи с этим, развернуться в мою сторону, у них заняло больше времени, чем располагайся я от них по другую.

Вначале я выстрелил в того перквизитора, который бежал последним. Не потому что осознал — начинать необходимо именно с него, а лишь по той причине, что ствол оказался направленным именно на него.

Позже, рассказывая Гудрону все в подробностях, я то и дело видел его одобрительные кивки: тут все верно, и здесь все правильно, и потом ты сделал так, как и следовало бы.

— Тебе повезло трижды, — резюмировал он. — Ты увидел их первым, и стрелять начал не раздумывая.

— А в чем заключается третье мое везение?

— Ты — левша, а среди них таковых не оказалось.

Время как будто бы остановилось. Мне казались замедленными их движения, а еще больше свои собственные.

Слава рассказывал, что течение времени всегда неизменно. Все дело в особенностях нашей долговременной памяти, где, чем ярче событие, тем больше подробностей мы запоминаем. Оттого впоследствии нам и кажется, что время растягивается как резина. В отличие, например, от целого дня рутины, когда и запомнить-то толком нечего, настолько все как всегда. Вероятно, он прав. Да и как не может быть прав человек, который посвятил изучению нашего мозга много лет? Но в тот момент для меня оно точно замедлилось, чтобы там не говорила наука.

Выстрел — и бежавшего позади остальных перквизитора, только и успевшего, что хищно оскалиться, отбросило пулей на траву. Снова выстрел, и снова в голову, тому, кто бежал в середине. Третий из них все же успел ко мне повернуться. И даже вскинуть винтовку. В его руках громыхнуло, но за доли секунды до этого, в моих собственных дернулся ФН ФАЛ.

Всё. Я стоял на дрожащих ногах, и смотрел, как его пальцы в предсмертной судороге царапают землю. Тогда-то и пришел страх. И понимание того, что могло произойти, и чего мне удалось избежать каким-то лишь чудом. Ведь это именно я мог лежать на траве. Например, как тот, в которого угодила моя первая пуля. В нелепой позе, с отлетевшим в сторону устрашающего вида оружием, которое выпустила мертвая уже рука.

Или так, как лежит второй. После моего выстрела, его развернуло на месте, и уронило на землю какой-то бесформенной кучей. Или как тот, чья пуля едва меня не нашла. Он лежал на спине, с широко раскинутыми руками. И его поза удивительно походила на позу спящего человека. А на руку ему присела изумительной расцветки бабочка. Та самая, где на ярко-фиолетовых крылышках, огненно-красные пятнышки между белоснежных разводов. Почему-то именно эта мысль заставила меня содрогнуться: я лежу мертвый, а на моей собственной руке сидит бабочка. Красивая такая бабочка и мертвый я.

* * *

— Молоток, Теоретик! Да что там, просто красава! Они ведь к тем на помощь спешили, — Янис мотнул головой себе за спину. — А тут ты.

Улыбка Яниса показалась мне немного вымученной. И только тогда я обратил внимание на отметину на его груди. Он мой взгляд уловил.

— Прилетело от третьего, — пояснил он. — И если бы не Настин подарок!.. И еще Грише спасибо, помог. Ведь тот следующим выстрелом мог и в голову. Ребра побаливают, — поморщился Янис. — Но ничего, пройдет, главное, жив остался.

— С почином тебя, Теоретик. Силён! — в знак одобрения Гудрон показал мне сразу два больших пальца.

— С каким еще почином? — слова дались мне с трудом, а сам я старался не глядеть на трупы с развороченными пулями головами, отчаянно борясь с подступившей тошнотой.

— Ну как это с каким? Людей раньше убивать не приходилось?

— Нет.

— Вот именно такой у тебя и получается почин.

"В гробу я видал такие почины!" И от этой мысли стало еще хуже. Гробы нужны не мне, этим людям. Только не будет у них гробов. Хорошо, если общую яму для всех выроют. Скорее всего, бросят как есть, не забыв забрать самое ценное. Этот мир суров, и в нем не до сантиментов.

— Тошнит? Что-то ты весь зеленый.

— Да.

— Всех поначалу тошнит. А иных и на изнанку выворачивает. Со мной именно так все и было. Еще и ночами могут присниться. Хотя и не обязательно — как повезет. На вот, попей.

Теплая, с привкусом металла вода, облегчения не принесла.

— Ему сейчас не вода нужна. Грек? — Гриша вопросительно взглянул на него, и тот кивнул. — Держи, — покопавшись в рюкзаке, Сноуден извлек из него фляжку, скрутил с нее колпачок и протянул емкость мне. — Пей, сколько выпьешь.

Меня хватило лишь на несколько глотков. Крепости самогонки я не почувствовал. Но ее вкус, пусть Гриша и утверждает, что она у него особая — двойной очистки, настояна на семи корешках и трех сортах ореха, показался мне отвратительным. Лучше уж воду.