Белое и чёрное

Сразу после пира, взяв коня, он выехал из города ещё затемно — чтобы встретить восход в одиночестве. Где-то там, далеко на рассвете была его Хикари. Джэбэ вдруг со всей силой и горечью вспомнил их расставание. Увы, для него не было иного пути. Только сейчас он понял, что все те месяцы хотел, но не решался сказать Ерден... Понял слишком поздно. Но и второй раз он сделал бы также — потому что шагнувшему на путь служения иной дороги нет. Он знал, что поступил правильно — но только откуда же тогда такая щемящая пустота в сердце?..

[1] Даймё (японское, букв. "большое имя") — крупнейшие военные феодалы средневековой Японии. В Европе аналогом титула даймё были герцоги и графы.

[2] Цукесаге (японское)— кимоно со скромными рисунками, которые покрывают лишь часть кимоно — главным образом ниже талии.

[3] Кандзиси (Kanzashi) (японское) — украшения для волос, используемые в традиционных китайских и японских прическах.

[4] До-мару — средневековый японский доспех, состоящий из сплетённых между собой шнуром пластин.

[5] Дзории (Zori) (японское)— плоские и с ремнями японские сандалии, сделанные из рисовой соломы, или волокон других растений, ткани, лакированного дерева или кожи.

[6] Сэнгоку дзидай (японское???? ) — Эпоха воюющих провинций.

[7] Хикари (японское) — ? — свет. Но иногда имя ведут от иероглифа ? /хоси/ "звезда", а также образуют фонетическим набором иероглифов ??? /хи-ка-ри/ "день/солнце"+"цветок"+"жасмин", от которых имя получает значение "солнечный цветок жасмина".

[8] Аматэрасу омиками (японское????) — "великое божество, озаряющее небеса" — богиня-солнце.

Глава 15

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был -

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил!

Старейшина пристально смотрел на сидящего перед ним. На тёмном от степных ветров лице старого арата, изборождённом морщинами времени, не проступала ни тревога, ни нетерпение. Но нутро свело от ожидания, тело замёрзло, словно они сидели на улице. А под ними была леденелая земля, а не три кошмы да брошенная поверх медвежья шкура. Согласится гость или нет? Из-за ковров, разделяющих юрту на части, не было слышно ни звука, но старый Кучум знал — его любимица Ханжар ловит там каждое слово. Ведь сейчас решалась и её судьба. Если набег состоится, она покинет отчий дом уже через месяц, если нет... придётся ждать. Чтобы просватать внучку старейшины её наречённому мало полученного согласия деда и отца, он должен доказать перед остальными семьями свою удаль и силу. Согласится гость или нет?

Новость про гномий обоз пришла не вовремя. Все опытные мужчины рода охраняли стада на дальних пастбищах: в округе появилась стая диких варгов, и рисковать скотом было нельзя. Но и упустить возможность "взять" крупную партию товаров со знаменитых Рифейских заводов было очень обидно. Позвать воинов не успевали — чтобы перехватить караван, необходимо выступить не позднее завтрашнего дня. И сейчас Кучум, который всегда верил, что удача — обязательная спутница истинного воина и правителя, в мыслях непрестанно благодарил Отца Степи. Так вовремя пославшего послал к ним в стойбище алактая[1] Великого Хана. По рангу гость был равен тысячнику, и вполне бы мог возглавить набег. Да и сопровождавшая его четвёрка воинов опытные батыры. А то, что алактай едва разменял четвертый десяток, но уже носит пайцзу самого Владыки, говорило опытному взгляду о многом.

— Сколько мы сможем собрать воинов? — наконец прервал молчание гость.

Старейшина облегчённо перевел дух: уже мы!

— Три десятка...

— И почти все — молодёжь... Мало! — Джэбэ знаком прервал начавшего возражать старейшину, который уже собрался нахваливать отвагу и выучку своих юношей. — Неполными четырьмя десятками караван не возьмем, тем более что там будут рабы с охраной. Или положим больше половины своих. Надо договариваться с лесовиками о помощи.

Кучум с сожалением поцокал языком:

— Они не согласятся. Одно дело навести на караван или провести через границу. И другое дело рисковать так... если у них найдут вещи.

— Я хорошо знаю приграничников. Мы предложим им всё золото и камни из каравана и с гномов. Они согласятся! Если же нет... на убой я людей не поведу.

Старейшина одобрительно закивал: он не возражает! Товары ценятся много выше, а освобождённые рабы почти всегда уходят в степь. Кто-то останется и усилит его клан, а кто-то уйдёт к соседям. Всё равно за ушедших спасители получат откупные, так что и здесь его род останется в выигрыше. Да и слава удачливых набежников стоит многого!

На предложение Джэбэ откликнулось больше сорока человек. Народ подобрался разный: от глав переселившихся на границу семей, до вольных трапперов[2]. Оружием в здешних местах умел владеть каждый, а за такой огромный куш готовы были рискнуть: гномы любили таскать на себе дорогие украшения, да и в самом караване, по сведениям, должны были везти месячную добычу изумрудных копей. Некоторые даже начали мечтать вслух, как устроится с такими деньгами подальше от границы... Их грубо оборвали, боясь спугнуть удачу.

Солнце стояло в зените, нещадно паля с прозрачного неба. "Кра-кра-кра!.." — неслось над деревьями: будто тупой пилой резали крепкий сук. Как ни в чём не бывало, по лесу на манер базарных торговок озабоченно перекрикивались кедровки. То тут, то там от земли слышался свист пищух, а по деревьям шныряли белки. Мир был спокоен и безмятежен.

Караван приближался с каждой минутой, и волнение среди спрятавшихся воинов росло. Вот проскакал дозор охраны, через некоторое время на дороге показались телеги. Все напряглись, словно сжатая пружина. Ещё немного... Джэбэ подал знак: "Пора"!

По команде шаман привел в действие заранее приготовленное плетение: на несколько минут по всей округе прекратила действовать любая магия, а накопители энергии в амулетах полностью разрядились. Не могли теперь сработать и тревожные шары — хотя все такие устройства уже давно работали по немагическому принципу, в переносные модели инженеры гномов до сих пор ставили обычные магические аккумуляторы: и места занимает меньше, и стоит намного дешевле. Теперь эта экономия обойдётся обозу очень дорого, "времени пустоты" хватило, чтобы презиравшего доспехи мага утыкало почти три десятка стрел. Ушедший вперёд дозор тоже разорван накинувшимися на него волчьими всадниками — о судьбе каравана не узнает никто.

Под прикрытием железного дождя, который бросали лучники, к телегам кинулись лесовики и мечники орков. А тетивы степняков и охотников, словно струны домбры духа войны продолжали свой смертоносный напев. Стрелы били в стыки доспехов, ранили скулы и незащищённые поножами ноги, старались нанести сквозь кольчугу синяки и ушибы: всё это даст атакующим выигрыш в рукопашной. Почти весь второй залп достался арбалетчикам — и хотя погиб всего один, арбалеты оказались разбиты. Ошеломлённые караванщики пытались сопротивляться, но безуспешно. Слишком большое преимущество получили нападавшие с самого начала. Кто-то из возниц и наёмников попытался сбежать в лес: таких не преследовали. Всё равно шансов уйти от четырёх волчьих всадников и десятка охотников, окруживших засаду, не было.

Быстро добив всех, кто не представлял интереса, начали сбивать замки с клеток и потрошить тюки. Большинство рабов согласилось уйти с налётчиками сразу, но человек пять решительно отказались. Джэбэ только покачал головой: эти сами выбрали свою судьбу. И когда они скрылись из виду, подал незаметный знак, после чего всадники на варгах снова ненадолго растворились в лесу.

Возле одной из клеток произошла неожиданная заминка. Выломав дверь, к общему удивлению, оттуда вытащили разукрашенного синяками парня, чья внешность выдавала в нём сильную примесь эльфийской крови. Времени разбираться, что полукровка делает среди рабов-людей не было, поэтому дарга-батор приказал взять того с собой. Хотя орков несколько удивил приказ не связывать полуэльфа как остальных пленных, а ограничится лёгкими путами, возражать никто не стал: всем известно, что алактаев Субудея коснулась мудрость Великого. Джэбэ же чувствовал — загадка этого пленника будет для него намного ценнее всей доли от добычи.

Дождавшись, пока часть товаров будет погружена на лошадей, а остальное спрятано в заранее приготовленные тайники — тела, обломки телег и землю в округе опрыскали специальными смесями. Через несколько часов деревянные части распадутся, а трупы будут обглоданы падальщиками. И местная стража, если чуть промешкает, не сможет даже определить место, где пропал караван. Не говоря уж о том, чтобы восстановить картину нападения. Это даст набежникам время спокойно уйти в степь.

Успех стойбище праздновало несколько дней, но Джэбэ, как только позволили приличия, поспешил ехать в столицу. Пленный полуэльф Стефанос, которого ему отдали как часть доли дарга-батора, сообщил ценнейшие сведения, а проверка с помощью шамана подтвердила — всё сказанное правда. И у Джэбэа сложился план, как совершить то, что не удавалось никому уже несколько десятилетий — сжечь крупнейший из Рифейских заводов. Но для такого требовалось получить разрешение от Великого Хана и собрать силы нескольких родов, возможно даже получить под свою руку отряд нукеров.

Владыка выслушал план своего алактая внимательно, и затем долго беседовал со Стефаносом. А на следующий день вызвал к себе Джэбэа и огласил решение:

— Набегу на заводы — быть. А раз идея твоя, тебе поход и вести.

Стефанос же, по решению хана, стал одним из порученцев Джэбэ. Птах, как с лёгкой руки Субудея стали называть полуэльфа, оказался толковым и знающим помощником. Но чем дольше они работали вместе, тем больше будущий дарга набега замечал в замкнутом и неразговорчивом полуэльфе какую-то обречённость. Словно тот уже завершил все свои земные дела и спокойно ждёт смерти в грядущем сражении... Такое отношение к жизни не просто претило степным нравам Джэбэ, считавшему, что Отец Сущего сам отмеряет долг и меру живущего. Сейчас тяга к могиле становилось гибельной для всех: слишком многое зависело от Птаха, и слишком дорого всё могло обойтись, если парень вздумает "сломаться" в самый ответственный момент.

Все попытки и Джэбэ, и остальных вывести помощника из отстранённого состояния пропадали впустую — едва заводили беседу на любую тему помимо работы, как тот немедленно замыкался в себе. Скоро от полуэльфа отступились все — лишь Очирбат раз за разом выдумывал новые способы. И наконец-то уговорил Птаха хоть раз посидеть вечером с остальными старшими похода. Парень попытался отказываться и сейчас, но хитрец повторил свою просьбу через Альвхильд. И Стефанос не сумел отказать красивой девушке в просьбе.

Расположились во дворе Очирбата, разложив на траве под деревом кошмы и скатерть. Сначала дело шло вяло: Птах вежливо поддерживал беседу — и только. Но товарищи не торопились, ведя разговор о незначительных мелочах и подливая парню перебродившего кумыса. Сидели по степному обычаю прямо на земле, и измученный неудобной позой полуэльф не обращал внимания, что командир мечников Дорчже постоянно наполняет чашу до краёв. Не знакомый с коварными свойствами напитка — когда пьянеешь, думая при этом, что абсолютно трезв, Птах пил одну чашу за другой. Через какое-то время Альвхильд завела разговор о прошлом и в какой-то момент угрюмца "прорвало", он начал рассказ.

Эльфы не могут летать на грифонах. Когда под тобой стремительно несется воздушная пропасть, они впадают в непереносимый ужас. Что смертельно и для грифона, и для всадника. Но и отказаться от воздушной кавалерии Великие Дома не хотят. На грифонов сажают специально выращенных полукровок. Их селят с одинокими матерями в небольших поселках, выстроенных в самых глухих уголках владений. Женщины растят сыновей как последнюю отраду жизни, окружая сыновей заботой и нежностью. Но в посёлки постоянно приезжают сказители и учителя, чья обязанность — не дать детям забыть о благородном происхождении. Подросших мальчиков наряжают в шелка и везут в гости к эльфийской родне. В отцовских домах у них появляются личные слуги, подростки впервые узнают вкус роскоши и барской вседозволенности.

Проходит время — и их снова одевают в грубое полотно и возвращают в хижины. Дело женщин — вытирать слезы зависти и унижения. А юноши начинают презирать ничего не добившихся от жизни матерей и прозябание в нищете посёлков. Как роскошной клумбе, мальчикам придают нужную форму. Разжигая честолюбие и зависть, но давая при этом понять, что они всего лишь незаконнорожденные и потому равными наследникам признаны никогда не будут.

А дальше подросших юношей зовут в Лётную Академию. Стать пилотом, получить статус близкий к законным детям... Это превосходит наши самые безумные мечты. Они ведь не знают, что для этого и создавались. Приглашение учиться отдают далеко от посёлка, в лесу. И тот, кого приглашают, должен отбыть немедленно — не заходя домой. Не простившись, зная, что будет чувствовать мать, будущий курсант покидает ее без сожаления.

— Но зачем? — ужаснулась Альвхильд.

— Чтобы в сердце всегда было чувство вины, — слегка помолчав, ответил Птах. — Боль от предательства глубока, а всё что у нас остаётся — это эльфийская родня. И верность второй половине крови становится несокрушима. Весьма нужное качество для такого опасного воина, как всадник на грифоне.

Над столом повисло безмолвие. Стало так тихо, что все услышали даже лёгкое шуршание листвы в саду, которую колыхал лёгкий ночной ветерок. Затянувшуюся паузу прервал тот же Птах. Стараясь не смотреть на лицо Альвхильд, он сказал:

— Правда, со мной у них вышла осечка. Меня обрабатывали как и остальных... но мама была слишком умной женщиной. Она не хотела для меня судьбы отверженного, но позаботилась, чтобы я остался человеком. Мы простились за неделю до письма из Академии...

Птах снова ненадолго замолк, а когда продолжил, в лице вдруг откуда-то снова появилась стальная, несгибаемая твёрдость и пышущие жаром ярость и ненависть. Всё то, что привлекло Джэбэ ещё при первой встрече:

— Я стал самым молодым стратигом[3] в истории королевской гвардии. Меня часто посылали с различными поручениями. За свою службу я видел немало — но во всём оставался бесстрастен. Лишь когда я встретил в столице лучшего из гномьих учёных... Тот стал хвалиться, что разрабатывает новое устройство, а сейчас едет в Западный предел. Там, на островах Туманного архипелага, лежит последнее из государств людей, где ещё сохранилось рабство. Стыдливо называемое пожизненным контрактом. И потому можно легко купить партию детей на опыты... Я не выдержал. Разозлённые гномы потребовали выдать убийцу "головой"[4] — так я и оказался в караване с очередным "материалом"...

Все разошлись поздно ночью, и как-то само собой оказалось, что Птах и девушка ушли отдельно от остальных. А когда через два дня полуэльф со смущением спросил, какие цветы любит Альвхильд — Джэбэ радостно понял: получилось!