Цугцванг для Мастерграда

Как же кругом хорошо!

Встречные женщины, в легких платьицах, казались ему настоящими красавицами, зелень деревьев поражала яркостью. Воздух был так прозрачен, что терялись перспективы, и казалось: протяни руку — и можно дотронуться до купола Храма Живоначальной Троицы, где когда-то отец Михаил, неформальный глава 'попаданческой' церкви, торжественно обвенчал его с Олей — первой женой, до серых стен пятиэтажек, в одной из которых он жил в лейтенантской молодости. По странной ассоциации вспомнилось о матери и сестре, оставшихся за барьером времени в двадцать первом веке. Ему показалось, что память, бессмертная и неотвратимая, вновь швыряет его туда, в эту бесконечную черную пропасть, заставляя опять, в сотый уже раз, пережить ощущения далекой и, казалось, давно забытой жизни до Переноса.

Как они там? Живы ли? Коротко вздохнув, он направился на остановку трамвая, чтобы забросить вещи в квартиру, выделенную Петелиным еще Маклаковым на свадьбу. Теперь в ней жил, пока учился в Академии, младший сын — Алексей.

Остановились перед зеброй перехода — на светофоре горел красный. По дороге, задребезжав на повороте, проехал полупустой трамвай под номером десять, шедший как раз к старому дому. Мимо промчался пустой грузовик.

Легковые автомобили с инжекторными двигателями давным-давно вышли из строя, зато с карбюраторными двигателями и дизелями, все еще встречались. Настоящими королями на городских улицах были автобусы и грузовики, названные соответственно 'Мастерок' и 'Вельский', собственного производства, серийно выпускавшиеся автотракторным заводом. Немалая часть их производства продавалась в Российскую империю. Двухтактному одноцилиндровому нефтяному двигателю калоризаторного типа, которым оснащали транспорт в первые годы после Переноса, пришли на смену двухтактные двигатели карбюраторного типа — их производство, после того, как подтянули металлообработку до уровня приблизительно 50-х годов двадцатого века, наладили на моторном заводе. Встречались и легковушки собственного производства марки 'Уралец': с частично фанерным корпусом и обилием пластиковых деталей, невзрачные на взгляд избалованного жителя двадцать первого века, они были предметом гордости мастерградцев. Живым олицетворением технического прогресса. Мелкосерийное производство легковушек наладил все тот же автотракторный завод. Лаборатория машиностроения в составе Академии непрерывно совершенствовала методы обработки деталей, изобретала все более совершенные присадки к топливу и смазки. Все это увеличивало первоначально невеликий ресурс двигателей внутреннего сгорания и паровиков собственного производства.

— Пап, а как там тетя Катя? — наткнувшись на недоумевающий взгляд отца, поспешно добавил, — Ну твоя... жена?

— А Катя... — улыбнулся отец, — Все хорошо, через три месяца у тебя родится сестренка. Просится лететь сюда, но я категорически запретил. Пусть ждет, когда родится и подрастет ребенок.

— Ага, — кивнул младший сын. Загорелся зеленый свет, но трамвай зазвенел, тронулся с остановки.

Они перешли через улицу. Ждать пришлось недолго. Через каких-то десять минут подошел новый трамвай.

Он много лет не был в Мастерграде — с гибели Оли и, знал об изменениях в городе только по газетам и аналитическим материалам, которые ему, как Владивостокскому губернатору, присылали регулярно. И вот он перед ним, разомлевший в последних летних деньках, забытый, но такой родной. Людей на улицах заметно больше, особенно на велосипедах и разного рода мопедах, зато легковые автомобили повстречались только несколько раз. Это напомнило ему Китай самого начала двадцать первого века. Что и говорить, люди стали жить заметно скромнее. Зато проблему с питьевой водой, которая была главной проблемой в первые годы после Переноса решили. Наладили обеззараживание воды хлором и очистку ее от примесей, заменили половину труб водопроводной сети на пластиковые и керамические. Это гарантировало бесперебойное снабжение горожан.

Через три остановки вышли у парка Победителей. Попахивало сгоревшим углем. Петелин невольно поморщился и оглянулся. Метрах в двухстах увидел высокую трубу котельной — их в городе было десять штук. Черный дым неторопливо рассеивался в безоблачном небе — гордости мастерградцев. Город стоял на широте Крыма, а благодаря близким горам, заставляющим 'подпрыгивать' тучи, облачные дни были редкостью.

— Ничо, папа, — с ноткой снисходительности сказал сын, заметив, что отец разглядывает дымящуюся трубу, — поживешь здесь, — привыкнешь. Ты еще не нюхал городской туман. Вот там — я понимаю... воняет. Глаза ест... — добавил шутливо.

Они пошли к до боли знакомому подъезду.

— Как же вы здесь живете, — на ходу спросил Петелин.

— Привыкли, — безразлично ответил сын, — говорят, что в будущем собираются нашу котельную на нефть перевести, но я сомневаюсь, что-то, на бензин и дизель не хватает, куда уж там на котельные!

Сын немного ошибался. Да планы реконструкции городских котельных существовали, но предполагалось перевести их не на сырую нефть, а на водно-угольное топливо. Экологично и сгорание топлива на 95%. В Академии с разработкой технологий билась целая лаборатория и, даже демонстратор был, но к реализации планов предполагалось приступить не ранее чем через пять лет.

Скрипнула, открываясь, дверь, он вошел в прихожую и остановился у входа. Сын поставил чемодан на пол, а сам, разувшись, ушел на кухню.

В показавшейся такой маленькой, после губернаторского особняка, квартире, мало что изменилось. Из прихожей был виден в комнате краюшек старой стенки из ДСП, еще мастерградского производства. Они с Олей приобрели ее еще в самом начале, когда расписались и их повенчал в Храме Живоначальной Троицы отец Михаил. Петелин вошел в комнату и провел рукой по гладкой полированной поверхности шкафа. Шкаф почти не изменился, а Оли нет... Уже почти семь лет. Застыл, вспоминая, спина ровная, словно проглотил метр. Сел на стул, помнивший еще Олю, и уткнулся лбом в сжатые в кулаки ладони. Он был похож на шарик, из которого выпустили воздух.

— Пап, — послышался голос сына из кухоньки, — кушать будешь?

— Нет сына, — деланно спокойно ответил Петелин и, лицо преобразилось. Это был уже не страдающий от потерь немолодой человек. Теперь это был тот, кто стал другом императора России, кто бил врагов России и Мастерграда, воевал в южных морях с пиратами и возводил в диких землях города, чью жизнь уже сейчас изучали школьники. Лицо ожесточилось, стало стальным, — Разве что чайку!

— Индийский заваривать или китайский?

— Индийский дерьмо, давай китайский!

Китай долгое время оставался монополистом чая на мировом рынке и держал технологии его производства в секрете. В Индии чай начали культивировать только в 19 веке, в мире Мастерграда — с семнадцатого века.

Они допивали чай с неплохим овсяным печеньем — его пекла приходящая домработница, она же кухарка Дарья, из старообрядцев. Деньги на ее услуги раз в год Алексею присылал отец. Оклад подполковника, а в армии Мастерграда высшим воинским званием был полковник, позволял безболезненно содержать целый штат прислуги из хроноаборигенов.

— Какие планы на сегодня? — поинтересовался сын, очередное печенье перемалывали крепкие зубы.

— На кладбище поедем, проведать хочу...

— Дядю Евдокимова?

— Его, сам то, когда на кладбище то был?

Сын смутился, а отец только укоризненно покачал головой.

Через пятнадцать минут они вышли из подъезда и, подождав десяток минут сели в новенький, блестящий на солнце лаком и краской, вагон трамвая.

Мерно стучали колеса на стыках рельс, так же мерно, убаюкивающее покачивался вагон. За окном мелькали городские пейзажи.

Низкие серые пятиэтажки, дворики, где они когда-то бродили с Олей, темные провалы проходных дворов. Но пейзаж вокруг выглядел иначе. Нет старого мясокомбината. На его месте стоит бетонная коробка нового комбината, знак того будущего, в которое никто не верил. Петелин находил накопившиеся за годы отличия, одно за другим, порой с любопытством, чаще — не придавая им значения. В воздухе смолянистый аромат дыма из печных труб и котельных и терпкий дух лошадиного навоза. Где-то вдалеке грохочут по булыжной мостовой колеса автомобилей, мелодично позвякивает конская упряжь. И. если закрыть глаза, кажется, будто вокруг прежний Мастерград, который тогда назывался совсем по-другому.

Он достал из кармана пачку сигарет, оглянулся на попутчиков. Черт! Как отвык ездить в общественном транспорте, дрогнувшими руками спрятал сигареты обратно. Замороженный взгляд не отрывался от окна, от только ему видных далей.

Скоро бетонные пятиэтажки закончились, потянулись пустынные улицы, которые даже и летом не так веселы, а, тем более, осенью. Они сделались еще глуше и уединеннее: фонари мелькали редко; пошли справные деревянные дома, некоторые и двухэтажные — их задешево рубили плотницкие артели, пришедшие во множестве из коренных русских земель, заборы; нигде ни души. Трамвай проехал мимо желтеющего увядшей травой берега по-осеннему потемневшей Вельки. У сверкавшего стеклом гигантского тепличного комплекса они вышли из трамвая.

На остановке толпа в странной смеси мастерградской и русской одежды, мужики все бородатые — сразу видно не граждане Мастерграда, негромко переговаривалась. В теплицах закончилась смена. Кто-то лузгал семечки — хотя в остальной Руси подсолнечник, в отличие от картофеля, был еще изрядной экзотикой, в Мастерграде он был изрядной прозой и многие из прибившихся к городу его полюбили.

Еще пять минут быстрого шага и отец и сын Петелины зашли на огороженную серыми бетонными плитами территорию городского кладбища. У входа стоял цветочный ларек. Петелин на минутку остановился, придирчиво осмотрел ассортимент из живых и искусственных цветов и венков. Взгляд остановился на букете белых роз — такие любила Оленька, их и купил у разговорчивой продавщицы в сером платочке.

Место последнего упокоения скорбно и торжественно. Безлюдно. Тишина такая, что аж в ушах звенит, нарушает ее только карканье ворон.

Он медленно шел по протоптанной годами узкой тропке, мимо желто-зеленой степной травы, между рядами могил, среди которых изредка вздымались каменные обелиски.

Несколько раз останавливался и оглядывался. Да... Разрослось кладбище — будь он проклят! — служба, дикие места, долгие отсутствие личной жизни. Служба... — опостылевшая до последней меры, до рвоты. Но кто если не он? Он, помнивший поколение прошедших последнюю Великую Войну и воспитанный на их заветах?

Он пытался отмахнулся от этих нелепых мыслей, но то ли погубленные годы, оставленные на службе, то ли товарищи, которые полегли за эти годы, то ли это место, где лежит один из них — но в душу въедалась тоска, хоть зареви в голос...

Петелин остановился в дальнем углу кладбища, когда показался серо-белый, знакомый обелиск и обернулся на мгновение: жук медленно плыл и гудел где-то возле него, точно сея тишину и успокоение. Подивился. Надо же! Осень, а эти еще летают!

Остановился у ухоженной могилой, на которой стоял гранитный обелиск с крестом и вделанной в него фарфоровой фотографией юноши с скорбными глазами. Ниже в граните выбиты годы жизни и лаконичная надпись: Евдокимов С. В.

Подошел сын, они постояли молча.

За могилой ухаживают, отметил Петелин про себя. Значит не зря каждый год выделяю на это деньги.

Букет лег в изголовье, степной ветер скорбно шуршал листьями.

— Царство тебе небесное Сережа, — сказал Петелин негромко. Слова показались нелепыми и донельзя фальшивыми.

Повернулся и с каким-то чувством облегчения и очищения направился на выход. Впереди ждала служба, впереди ждала жизнь впереди ждала трудная экспедиция в Америку.

Через месяц, когда закончился отпуск для реабилитации, он сел на рейсовый дирижабль сообщением Мастерград — Москва. Дел по организации экспедиции против навахо предстояло не много, а очень много!

Глава 9

Британская монархия — это традиции, традиции и еще раз традиции! В этом был уверены члены ее правящего класса. Пока британские традиции живы, рано или поздно, не смотря на все несчастья и измены, постигшие королевство, оно возродится более сильным и уверенным в себе! И поэтому ежегодная церемония открытия парламента шла в соответствии с строгим церемониалом, которого английская корона придерживалась больше столетия, еще со времен порохового заговора (1605 год — неудачная попытка покушения группы заговорщиков на жизнь английского короля Якова I) и в традиционном месте — Вестминстерском дворце. Чудесным образом, а, возможно, промыслом Господним здание не пострадало во время французской оккупации.

Накануне подвалы дворца обошли алебардщики с фонарями, но ожидаемо бочек с порохом, чтобы взорвать короля и все руководство Британии, не обнаружили.

После того, как нижняя палата прибыла во дворец и, встала на предписанные места, сэр Уэрли понял, что сейчас откроются двери и войдет королева. Дыхание у него перехватило и совсем не от ощутимого запаха гари. Вчера проклятые mastergradez снова бомбили с летучих кораблей порт и огонь бушевал, несмотря на все усилия пожарных, до утра. Совершенно не поэтому!

Да, он не внизу, среди тех, кто властвовал, а на галерее, на высоте второго этажа над залом, среди приглашенных, но и это величайшее достижение! Мог ли таком мечтать простой уорент-офицер из английской глубинки — на больший чин у батюшки не хватило средств (офицерские чины в английской армии можно было приобрести с 17 по 19 века)? Конечно, нет! Но прошло восемь лет, и он добился высочайшего положения — ныне он парламентский и финансовый секретарь Адмиралтейства, который отвечал за финансы своей достопочтенной организации — головокружительная карьера! А помогли ему в этом неизменная удача, смелость и поддержка покойного покровителя лорда Дадли. То ли еще будет! Он знает, он верит, что его карьера на пути служения короне будет головокружительной! А судьба Британии будет блистательной!

Двери распахнулись, в проеме показалась Анна Стюарт. Пэры, лорды и епископы, в парадных красных мантиях и париках, поднялись, приветствую королеву. Члены палаты общин и так стояли. Ни на кого не глядя, с каменным лицом, королева величественно прошествовала мимо застывших с алебардами в руках королевских йоменов (церемониальная стража) к трону. Четыре пажа несли алую королевскую мантию.

Поднялась по ступенькам и присела на трон.

Сэру Уэрли было трудно подобрать слова, чтобы передать собственные ощущения в этот момент. Потрясение? Благоговение? Желание жизнь отдать за свою королеву? Все вместе в странном смешении, где он не мог вычленить каждое чувство по отдельности.

Лорд-канцлер прошествовал к трону, поднявшись по ступенькам, вытащил из сумки, похожей на ранец, пергаментный свиток с речью и, опустившись на колено, подал его королеве. Поклонившись, спиной, — чтобы не поворачиваться спиной к Суверену, что может показаться неуважением, сошел назад по ступеням трона. Традиции превыше всего!

— Милорды и члены Палаты общин, — негромко произнесла королева, не отрывая взгляда от пергамента, но голос ее был прекрасно слышен в удивительно тишине, царившей в зале. Сердце сэра Уэрли сжималось от гордости за Англию и ее монархиню, — Приоритетом моего правительства является восстановление величия Великобритании и возвращение силой отторгнутых у королевства земель...