В похвалу личной охране германского вождя будь сказано: она подошла к своему делу куда ответственней, чем телохранители гросс-адмирала Редера. Никто и не подумал предложить фюреру воспользоваться резиновыми перчатками — нет, письмо немедленно отправилось к экспертам по ядам.
Пока те трудились, ведомство доктора Геббельса, рассудив, что такое событие скрыть никак не удастся, выпустила короткое радиосообщение: мол, на стадион была сброшена бомба, она не взорвалась, никто, в том числе фюрер, не пострадал. Сообщение основывалось на личном распоряжении министра пропаганды, который, в общем, видел то же, что и Гитлер, поскольку его охрана потащила в бомбоубежище практически сразу же вслед за фюрером.
А трудяга Йоганн Мюллер, отличившийся и настойчивостью, и прилежанием, закончил то, что вполне можно было бы назвать протоколом. Обер-лейтенант скрупулезно обработал данные звукометрии. Он учел скорость распространия звука в атмосфере и даже то, что она меняется в зависимости от высоты. Он трудолюбиво отметил возможную погрешность измерений. И все равно результат получился поганого (для германского ПВО) свойства. Почти аверное искомый объект был одиночным самолетом, поскольку ни один из операторов не смог выделить хоть какой-то признак того, что таковых было несколько. Высоту полета определить удалось лишь приблизительно: от десяти до двенадцати тысяч метров. Точно так же заметный разброс наличествовал в оценке скорости: от восьмисот семидесяти до тысячи ста километров в час. Слегка утешительным моментом было то, что скорость неизвестного объекта была явно меньше скорости звука. Неизвестный вторгся в охраняемое воздушное пространство с юго-юго-запада, пробыл там не более пятнадцати минут и ушел на восток.
Любой понимающий офицер Люфтваффе из этих данных сделал бы вывод: перехват подобного нарушителя есть вещь сомнительная, если вообще возможная. К такому же умозаключению пришел и обер-лейтенант ПВО. Поскольку он отличался помимо трудолюбия также умом и сообразительностью, то этот вывод он оставил при себе.
Как раз этот протокол доставили к стадиону (именно там оставалось большинство следователей и экспертов) первым. По идее, его должны были изучить и передать фюреру. Кто-то из догадливых велел сделать одну копию для Геринга.
Вторым пришел протокол от экспертов-ботаников. Вывод в нем был однозначен и единодушен: представленный материал представляет собой растение Myosotis arventis, сиречь 'незабудка полевая', каковое широко распространено по всей Европе. Представляется достойным внимания, что во всем ареале произрастания незабудки не цветут в зимние месяцы, так что представленные экземпляры, вероятно, имеют оранжерейное происхождение. Точно установить регион произрастания возможно лишь по тщательном изучении почвы, каковое исследование требует значимого времени — не менее трех суток, а скорее даже недели.
Иначе говоря, стало ясно, что ничего не стало ясно.
И тут на сцене появился шеф гестапо Генрих Мюллер. Первое, что он сделал: окинул окружающих своим знаменитым колючим взглядом, от которого очень многим становилось не по себе. Засим последовал вопрос, заданный на ужасном баварском диалекте, от которого главный гестаповец не мог или не хотел избавиться:
— Итак, господа, что тут произошло?
На объяснения понадобились двадцать минут. Обычно после доклада следуют вопросы. Так случилось и на этот раз — если не считать того обстоятельства, что первым был вызван обер-лейтенант Йоганн Мюллер. Разумеется, не родственник.
Звукометрист чувствовал себя до последней степени дискомфортно. Он прекрасно понимал, что может оказаться крайним, хотя именно его заслугой было обнаружение самолета-нарушителя. К его потрясению, грозный гестаповец заговорил совершенно добродушным голосом, в котором почти отсутствовала истинно баварская грубость:
— Йоганн, я здесь не для того, чтобы арестовывать. Мне нужно знать обстоятельства дела. Так что можете звать меня просто 'герр Мюллер'. Итак: в каких странах существует самолет, способный летать так, как вы описали?
Обер лейтенант чуть приободрился:
— Ни в каких, герр Мюллер. Нам по роду службы положено знать характеристики всех самолетов из всех стран, даже Японии. По крайней мере, нас о таких скоростных никто не извещал.
— Да что вы говорите, Йоганн! Как это 'ни в каких', когда он все же был. Тогда спрошу другое: в каких странах он МОГ быть построен?
— Точных данных нет, герр Мюллер. Ходили разговоры, что реактивными двигателями — а у него почти наверняка такие — занимались британцы. И, по слухам, русские что-то такое демонстрировали в ходе их конфликта с Финляндией, но точно не знаю. И потом: у них там действовали, если не ошибаюсь, истребители, но не бомбардировщики. А такую штуковину вряд ли можно... — тут речь обер-лейтенанта замедлилась, — ...ну, разве что подвеска на истребителе... да, это мог быть русский самолет.
— Приятно встретить подобную эрудицию в молодом офицере. Тогда вот еще вопрос...
Но тут могущественного руководителя тайной политической полиции прервали самым неделикатным образом.
— Прошу прощения, господа, — встрял малозаметный следователь и, понизив голос почти что до интимного шепота, продолжил, — осмелюсь доложить, новые факты...
Генрих Мюллер отошел в сторону, выслушал то, что ему сказали на ухо, и кивнул.
— Мне придется отвлечься, Йоганн, — все тем же благодушным голосом обратился шеф гестапо к однофамильцу. — Вас, возможно, еще будут допрашивать, выясняя мелкие подробности. Но я благодарю вас за те сведения, что вы уже доставили. Не тянитесь, не на плацу.
Сведения и в самом деле были важными, хотя и предвиденными. Письмо не содержало яда. Следовательно, его надлежало немедленно доставить фюреру.
Что до шефа гестапо, то у него имелось чутье. При явно нехватке фактов оно все же твердо говорило: ни Англия, ни Франция тут ни при чем. Самолет доставил личное послание от Сталина.
Глава 12
Головная боль все же выдала результат, хотя мало кто мог бы посчитать его положительным.
По прибытии в Рейхсканцелярию Гитлер рявкнул своему главному адъютанту Рудольфу Шмундту:
— Не беспокоить ни по какому поводу! Я работаю над важным документом!!!
Слышно было не только Шмундту. Испуганный писк встал поперек горла дежурной стенографистки. Она лишь беззвучно открыла ротик.
Фюрер прорычал чистую правду. Документ в его руке точно не был мелочевкой. Это относилось и к отправителю, и к содержанию.
Вождь большевиков подошел к подготовке своего послания с прямо-таки немецкой тщательностью. Оно было напечатано типографским шрифтом большого размера с явным намерением облегчить чтение адресату. Обычная пишущая машинка такое выдать не способна. К тому же строчки были выровнены, как по линейке. Письмо было составлено на немецком и русском языках. Гитлер даже не распорядился проверить аутентичность перевода; это можно было сделать и позже, тем более что не имелось ни малейших оснований ожидать каких-либо расхождений.
Но еще интереснее было содержание.
'Уважаемый господин рейхсканцлер, не желая ни в какой мере войны между Германией и СССР...', — в этом месте Гитлер, терзаемый все усиливающейся головной болью, позволил себе небольшую слабость, пропустив абзац, — '...закончившая недавно война СССР с Финляндией убедительно доказала не просто силу нашей страны, но также ее техническое превосходство, выразившееся в...'
Это все фюреру уже доложили. А вот нечто более интересное:
'...в частности, способ доставки данного послания стратегическим бомбардировщиком, технические характеристики которого значительно превышают таковые не только в отношении аналогичных самолетов немецкого производства, но и в сравнении с любыми самолетами английского и американского происхождения...'
Это был толстенный намек на геополитических противников. Фюрер о них не забывал, пусть даже публично англичане и американцы объявлялись расово близкими. В ежедневник легло несколько строк.
Что там еще?
— '...доставлена была самонаводящейся бомбой, не содержавшей взрывчатки, за исключением небольшого ее количества, предназначенного для самоуничтожения прибора наведения...'
Видимо, головная боль снизила скорость анализа. Гитлер сначала не придал значения слову 'самонаведение'. Но в дальнейшем тексте Сталин заговорил уже не намеками, а прямым текстом:
'Указанные бомбы изначально разработаны для поражения морских целей, а также крупных сухопутных сооружений, например, плотин, дамб, шлюзов, мостов, трансформаторных подстанций и иных энергетических объектов, ключевых сооружений металлургической и химической промышленности, а равно отдельных зданий. Ни означенные бомбы, ни их носители не могут быть перехвачены средствами противовоздушной обороны...' — тут фюрер сделал пометку в ежедневнике: дать задание изыскать возможность противостояния этим бомбардировщикам и их бомбам, — '...не были использованы против Финляндии за отсутствием достойных целей...', — ну, это тоже стоит проверить, — '...истребители, возможности которых также превосходят...'
Выходит, Советы уже наметили перечень возможных целей на территории Германии? И не просто наметили: у них, похоже, есть реальная возможность их поразить. И нацелены эти бомбардировщики на то, от чего немецкая военная машина зависит в наибольшей степени — систему снабжения, да и промышленному производству достанется. Хотя нет, есть еще кое-что худшее.
Концепцию блицкрига уже разработали на тот момент, и Гитлер был с ней знаком. Но для осуществления она требовала безусловного господства в воздухе и безупречного снабжения, между тем ни то, ни другое нельзя было гарантировать в схватке с противником, владеющим подобным техническим преимуществом. Да еще эти их штурмовые геликоптеры. Почему-то Сталин о них не упомянул. Ах, нет, вот сказано:
'...и эта штурмовая авиация позволяет эффективно противодействовать любым танковым подразделениям, а также артиллерии. Кроме того, она дает возможность создавать препятствия транспортировке как войск, так и материальных ресурсов благодаря средствам обнаружения... взаимодействие с наземными силами, продемонстрированное...'
Гитлер не сдержался и выразил вслух свое раздражение крепкими солдатскими выражениями. Мы, правда, не можем утверждать точно, относились ли эти слова к тексту послания или к головной боли, которая и не думала отступать. И все же хозяин кабинета добавил в ежедневник несколько слов, относящихся к проблеме снабжения.
Дальнейшее чтение ничуть не улучшило настроение германского вождя. Лишь глянув мельком, Гитлер сразу же понял, что именно эта часть послания была ключевой.
'Мы также хотели бы довести до вашего сведения, господин рейхсканцлер, что вся вышеперечисленная техника была разработана исключительно советскими учеными и инженерами и произведена лишь на советских предприятиях. Этот факт делает взгляды господина Розенберга о расовой неполноценности русского народа, а также других народов, проживающих в СССР, полностью несостоятельными'.
Сила этого удара была поистине страшна. Гитлер тут же написал в ежедневнике 'Розенберг!' и хотел было продолжить, но мысль скользнула в сторону.
Незабудки? Предупреждение? Бомбардировщики? И...
Головная боль стала уже просто непереносимой. Фюрер решил было вызвать врача — и не успел.
Приближенные слегка встревожились уже через полтора часа. Дело было даже не в том, что фюрер засиделся за анализом документа (или документов) — обычно он делал какие-то перерывы. Чаще всего они выражались в просьбе принести минеральной воды или кофе. А тут глухое молчание.
Через три часа беспокойство взяло верх над осторожностью. Верный Шмундт осторожно приоткрыл дверь. Фюрера в кабинете вообще не было. На короткий миг боевой офицер так испугался, что чуть было не сделал шаг назад в приемную, но потом все же вошел — с большим усилием.
Гитлер нашелся в бессознательном состоянии. Он лежал позади рабочего стола. Прибежавший на вызов личный врач фюрера Теодор Морелль почти сразу же констатировал обширный инсульт. Правда, коллеги обзывали этого доктора знахарем и шарлатаном (а у кого нет завистников?), но никто из них на последующих консилиумах даже не попытался оспорить диагноз. И еще один вопрос получил единодушный ответ. Почти единодушный, если быть точным. Вопрос этот был: 'Поправится ли фюрер?' Ответов было лишь два: 'Не знаю' и 'Не могу ничего гарантировать'.
У светил медицины были основания на подобный не особо обнадеживающий прогноз. Гитлер пришел в себя, но были полностью утрачены речь и зрение. И почти полный паралич впридачу.
Также доктора единогласно сходились на том, что, будь медицинская помощь оказана раньше, последствия инсульта были бы не столь тяжкими. На такие заявления окружение вождя предпочитало отмалчиваться.
Зато все эти высокоученые господа с медицинскими степенями яростно спорили о методах лечения. Пока они это делали, в приемную Гитлера стали подходить сливки рейхсканцелярии: Гесс, Борман, Геббельс, Гиммлер. Туда же устремились те, кто в нужный момент не оказались в этом здании, но имели на это право: Гейдрих как руководитель Главного управления имперской безопасности, Канарис как начальник военной разведки и Вальтер Функ как представитель промышленников (он был министром экономики). Прочих вежливо не допустили к обсуждению, докторов также попросили удалиться — вместе с пациентом, которого увезли в госпиталь.
В это время в рейхсканцелярии появился лично Герман Геринг. Кое-кто из окружения фюрера при этом подумал, что господин рейхсмаршал выглядит так, как будто он ожидал чего-то подобного. И оказался бы прав, поскольку полученное недавно письмо дало более чем актуальную информацию. Впрочем, распоряжения новоприбывшего были вполне дельными.
Геринг затребовал все материалы по расследованию происшествия на стадионе. Любой беспристрастный участник событий согласился бы, что рейхсминистр авиации просто по должности обязан принять в расследовании живейшее участие. Бумаги оказались бегло просмотрены. Про себя толстяк отметил недвусмысленное сходство способов доставки писем ему и Гитлеру.
Главный чин Люфтваффе напомнил присутствовавшим на импровизированном совещании, что Германия находится в состоянии войны с двумя великими европейскими державами. И продолжил с уверенностью и напором:
— Исходя из технических особенностей посылки, которые я узнал, могу почти с полной уверенностью сказать: такое не под силу не только англичанам, но и американцам. О французах и речи нет. Делаю первый вывод: письмо фюреру пришло из Кремля. Продемонстрированные всем нам незаурядные технические возможности отправителя дают основания для второго вывода: нам в данный момент никоим образом не нужна конфронтация с Советским Союзом. Вот почему мне совершенно необходимо ознакомиться с тем самым письмом, которые было доставлено фюреру прямо на стадион и чуть ли не в собственные руки.
Этими словами толстяк немедленно дал понять, что его интересуют не только и не столько военный аспект происшествия, но и его политические последствия. Вопрос стоял о временном преемнике фюрера. Желающих занять это кресло было более чем достаточно. Каждый из претендентов был не сам по себе, а представлял интересы некоей влиятельной группы.
