Нарком внутренних дел не удивился тому факту, что на совещании также оказались приглашены Молотов и Ворошилов, По крайней мере, если Лаврентий Павлович и оказался удивлен, то этого никто не заметил.
Доклад был выслушан благосклонно. Были, правда, чуть необычные вопросы хозяина кабинета:
— Товарищ Берия, уточните, пожалуйста, наши потери.
Этот вопрос получил ответ, явно подготовленный заранее:
— Только один летчик был смертельно ранен, но сумел посадить машину. Потерь в технике нет.
— Какие имеются доказательства того, что именно англичане с заранее обдуманными намерениями организовали этот налет?
И тут затруднений докладчик не испытал:
— Мне доложили об изъятии у пленных летных планшетов с картами и обозначенными целями. Также имеется целый британский бомбардировщик, которого наши истребители вынудили сесть на аэродром Кала. Однако сбор доказательств все еще завершен по причине сильно пересеченной местности. По словам сотрудников НКВД, документы и иные материалы попадут в Москву через неделю.
— Надеюсь, что пленных также перевезут в Москву. Не так ли, товарищ Берия?
В другом случае улыбку наркома внутренних дел можно было бы посчитать снисходительной. В данный момент она отражала почтительное согласие:
— Разумеется, товарищ Сталин. Это уже организовано.
В разговор вежливо влез Молотов:
— Товарищ Берия, нам для предъявления дипломатических претензий к послу Великобритании потребуются неоспоримые доказательства.
Сказано было нарочито туманно, но многоопытный Лаврентий Павлович отлично понял намек. Молотов имел в виду все мыслимые доказательства, и личные признания плененных экипажей в этом смысле были не первыми в ряду.
Берия понимающе кивнул:
— Разумеется, Вячеслав Михайлович. Наши сотрудники надеются представить железные в полном смысле слова доказательства.
Свое слово поспешил высказать и Ворошилов:
— Товарищи, уж если отражение массированного авианалета прошло столь успешно, то этот опыт надлежит осмыслить и распространить на другие авиачасти.
На этот раз отвечал сам Сталин:
— Мы предложим это сделать товарищу Локтионову, как только товарищи Смушкевич и Рычагов прибудут в Москву с подробным докладом.
Нельзя сказать, что британское авианачальство совсем не отреагировало на ситуацию, когда армада не вернулась с боевого задания. Для начала вице-маршал авиации Харрис приказал приложить все усилия, чтобы собрать правдивую и подробную информацию.
Первое, что явилось неоспоримым фактом: ни один самолет британо-американской эскадры не вернулся на базу, за исключением того, которым командовал второй лейтенант Лоуэлл Мак-Грегор. Разумеется, экипаж допросили. С фактами оказалось плохо. Неисправность в двигателе выявилась задолго до подлета к цели, командир получил приказ возвращаться, сбросив бомбы куда попало ради облегчения машины. И никто ничего не видел. Единственным подозрительным фактом (для экипажа) была пропажа всякой связи. Но это уже было известно.
Так что военной разведке пришлось напрягать возможности в самом Баку и вокруг него. Но для получения сведений нужно было время.
И надо же быть совпадению: снова открылась торговля гильзами — точнее, обмен их на местные лакомства. Но предлагаемый товар был несколько другим и (в глазах местных мальчишек) куда более ценным. Ведь каждому дураку понятно: гильза от винтовки или пулемета должна быть куда дешевле, чем гильза огромного калибра, чуть не вдвое большего. Не стоит даже упоминать, что от них тоже несло порохом. Дополнительную ценность товару, сам того не зная, придал дедушка Рустам. Он обозвал эти гильзы полудюймовыми. В представлении местных пацанят это звучало знаменитой торговой маркой.
И юные торговцы, полагавшие, что проворачивают сделки величайшей выгодности, так и не узнали, что гильзы были выделены специально. Ни на одном из самолетов, базировавшихся в то время на аэродроме Кала, подобных пулеметов не было.
Гром грянул через десять дней. Нет, какой там гром — полновесный шторм!
В актовом зале издательства 'Правда' созвали то, что через десятки лет назовут пресс-конференцией. Гвоздем экспозиции была носовая часть английского бомбардировщика — целиком его протащить в зал никакой возможности не было. Но и прочих экспонатов было более чем достаточно: листы обшивки с британскими опознавательными знаками, фотографии останков самолетов, рядок пистолетов и револьверов в качестве образцов личного оружия, стенд с удостоверениями личности (большей частью те были в непрезентабельном виде, но сотрудники, подбиравшие образцы, озаботились узнаваемостью лиц, имен и номеров), штурманские карты с недвусмысленным указанием целей, а также то, что мнению товарища Александрова, было наиболее убойным материалом: шильдики с двигателей. Стоит заметить, что фотографий ни пленных, ни захваченными целыми самолетов на этой выставке не было. Достойно внимания было и то, что в числе приглашенных оказались журналисты из вполне солидных зарубежных изданий в том числе английских, немецких и американских.
К некоторому удивлению газетчиков отвечал на вопросы не политический деятель и не дипломат, а генерал-лейтенант, которого многие знали в лицо. Кое-кому Яков Смушкевич был памятен еще по испанским событиям, другие припоминали, что вроде бы он участвовал в боях при Халхин-голе. Как бы то ни было, высокопоставленный военный начал в того, что описал громадную эскадру, большую часть которых составляли британские самолеты, четко определил ее цель и вкратце подбил итоги: дескать, ни один из ста шестидесяти двух самолетов противника не смог пробиться к цели.
— ...таким образом, налет потерпел полный провал. Сбитыми оказались все, за исключением тех самолетов, которые пошли на вынужденную посадку и были захвачены на земле.
Разумеется, посыпались вопросы.
— Господин генерал, имеются ли доказательства, — шведский журналист, задавший вопрос, как-то особенно подчеркнул это слово, — что все экипажи самолетов были британскими и американскими?
Смушкевич вежливо улыбнулся.
— Доказательствами являются как изъятые у экипажей, так и найденные среди обломков удостоверения личности. Также обращаю внимание на выставленное в зале легкое стрелковое оружие. По номерам легко установить личность владельцев.
Тут последовал вопрос, который ожидался. Мало того, Александров предупредил не только вопрос, но и дал указания, как на него отвечать.
Вскинул руку корреспондент солидной 'Нью-Йорк таймс':
— Господин Смушкевич, значат ли ваши слова, что американские граждане находятся в плену?
— В советский плен могут попасть и содержаться там лишь военнослужащие страны, находящейся в состоянии войны с СССР. Насколько мне известно, к таковым странам не относятся ни Соединенное королевство Великобритании и Северной Ирландии, ни Соединенные Штаты Америки. Впрочем, в ходе воздушного сражения все американские граждане погибли.
— Какова будет судьба задержанных граждан Великобритании?
— Вопрос не ко мне. Упомянутые вами лица взяты под стражу и в данный момент допрашиваются. В частности, сотрудникам Наркомата внутренних дел весьма интересно, что делали самолеты с полной бомбовой нагрузкой над территорией СССР и куда они направлялись. В силу должностных обязанностей меня тоже интересуют ответы на эти вопросы. По получении исчерпывающей информации дела будут рассматриваться в суде.
— Я представляю газету 'Франкфуртер альгемайне'. Каковы были потери советской стороны?
— Один из летчиков, отражавших налет, умер от ран. Потерь в технике нет.
Очередной спрашивающий не очень-то походил на журналиста. Скорее он смахивал на офицера.
— Принимала ли участие в отражении налета зенитная артиллерия?
— Нет, до позиций зениток бомбардировщики противника не долетели.
Расспрос авиагенералов был несколько жестче на заседании Политбюро. И шутки тут были неуместны. Кроме того, Сталин не пригласил на это заседание товарища Александрова. Наверное, у него были на то причины. Но означенный товарищ предвидел подобный вариант и не поленился дать подробнейшие инструкции Смушкевичу и Рычагову.
Павел Васильевич в своем сообщении сделал упор на чисто военные аспекты. Да, прилетела эскадра в количестве ста шестидесяти двух, в том числе двадцать четыре истребителя и сто тридцать восемь бомбардировщиков... до места боя долетели не все, один повернул обратно в сторону границы — вероятнее всего, по причине неполадок в моторе, поскольку дым был заметен... в бой вступили... принужден к посадке один, ушел на вынужденную еще один... взяты живыми... лейтенант Миколайченко грубо нарушил приказ, вышел из строя поршневых истребителей и вступил в бой на своей машине, не имевшей ракетного вооружения... сбил двоих лично и еще двоих в группе с ведомым... получил смертельное ранение... пошел на вынужденную и сумел посадить машину целой... не считаю возможным внести этого лейтенанта в наградной лист.
Последние слова вызвали шевеление в зале.
— Вопросы к генерал-лейтенанту Рычагову?
Поднял руку Хрущев. Вопрос был задан с известной долей осторожности:
— Товарищ Рычагов, объясните, почему вы не считаете лейтенанта Миколайченко достойным правительственной награды?
Ответ был продуман заранее.
— Советские истребители победили не только потому, что имели отличную технику. Главным фактором считаю превосходную организацию действий истребительной авиации и противовоздушной обороны вообще. Если бы все требования были соблюдены до точки, то мы могли вообще обойтись без потерь. А Миколайченко не только нарушил приказ, он также подал плохой пример товарищам по оружию в части исполнительской дисциплины.
Видимо, Хрущев увидел одобрение в глазах Хозяина, поскольку сделал вид, что ответ его полностью удовлетворил.
— Товарищ Смушкевич, у вас есть что добавить?
— Е Есть. Товарищ Рычагов не отметил, что частично успех в отражении налета был вызван тем, что мы знали заранее от нашей разведки не только цель, но и примерное количество бомбардировщиков, а также приблизительную дату вылета. Но в другой раз подобная удачная ситуация может не сложиться. По этой причине считаю нужным развернуть сеть радиолокационных станций с целью отслеживания вторжений не только крупных авиасоединений, но также одиночных самолетов. Проект соответствующего постановления готовится.
Политбюро постановило единогласно: товарищу Локтионову предоставить законченный проект по усилению противовоздушной обороны страны.
Другое совещание у Сталина было весьма специализированным. На нем присутствовали те, с которыми Рославлев ни разу раньше не встречался, хотя многих знал по портретам. И все они были связаны с авиацией.
Сталина и Берия все пришедшие, понятно, знали. Совершенно незнакомым оказался седой человек в гражданском. Его представили как инженера Сергея Васильевича Александрова.
— Товарищ Люлька, доложите о состоянии дел по разработке турбореактивным двигателям, — благожелательным тоном обратился председательствующий.
Архип Михайлович чувствовал себя несколько дискомфортно. Несколько месяцев тому назад к нему заявились сотрудники НКВД и вручили под расписку секретные документы — так ему было сказано. Даже беглого взгляда хватило ученому, он же инженер, он же конструктор, чтобы понять: материалы не просто секретные, а секретные в наивысшей степени. Люлька с большим уважением подумал о гигантской работе, проделанной советской разведкой. И оказался неправ.
То ли лейтенант госбезопасности умел читать мысли, то ли отличался необыкновенной проницательностью, но он дал ответ, не дожидаясь вопроса:
— Тут, Архип Михайлович, большей частью собраны материалы, оставшиеся в наследство от наших исследователей — к сожалению, их нет в живых. Тот, кто подобрал материалы, просил обратить особое внимание на новый принцип охлаждения самых горячих частей — поступающее горючее как раз это и делает. Видите, тут особо написано: поверхности испарения. Второй важный, по мнению этого товарища, момент: материал лопаток. В этом томе технология их изготовления. К сожалению, придется следовать именно ей. Тут сведения из зарубежных источников. Вот распоряжение по наркомату: вы назначены руководителем ОКБ.
Так и получилось, что Архип Михайлович начал заниматься турбореактивными двигателями куда раньше, чем он это сделал в другом мире. И в тупики он не утыкался: все они были расписаны заранее. Ну разве что пару раз, когда он попробовал варианты конструкции, не предусмотренные в секретных бумагах.
Доклад получился оптимистического свойства: шестая модель двигателя проработала на стенде сто двадцать девять часов, выдавая полную тягу, чем начала терять мощность. Материальный результат работы начальник ОКБ он не поленился взять с собой. Не весь двигатель, конечно: это была лопатка первой ступени.
— Вы позволите глянуть? — неожиданно вмешался таинственный инженер. После разрешающего кивка конструктора (тот от неожиданности даже не дождался разрешения Сталина) старик взял лопатку, снял очки, сколько-то времени вглядывался в переднюю кромку, поднося ее близко к глазам, потом начал задавать вопросы:
— Монокристалл?
— Он. Наши отработали технологию, тут документация очень помогла.
— Трудности в механической обработке?
Вообще-то это был вопрос, но тон подразумевал, что эти трудности предвиделись.
— Тяжелый материал, товарищ Александров...
— Можно по имени-отчеству.
— ...да, Сергей Васильевич, обработке поддается с трудом.
— И брака много?
— Сначала было до шестидесяти процентов, но мы увеличили выход годного. Теперь он составляет все восемьдесят три.
— А почему не используете алмазный инструмент?
Архип Михайлович с уважением подумал, что по внешнему виду кромки без очень хорошей лупы он сам ничего бы не смог на этот счет сказать. Но ответ у него был готов:
— Так нету, Сергей Васильевич. Обещали, что в конце квартала поставят.
Инженер повернулся к всесильному наркому внутренних дел:
— Непорядок, Лаврентий Павлович. Насколько мне известно, производство алмазного инструмента уже начато. А работа с подобными сплавами — как раз та, в которой такой инструмент заменить очень трудно, если вообще возможно.
Товарищ Берия отвечал весьма корректно:
— Напоминаю, Сергей Васильевич: производство алмазного инструмента пока не вышло и на десятую проектной мощности. Считайте, что оно мелкосерийное. Вот если бы из ваших источников...
В голосе инженера вежливости было ничуть не меньше, а то и больше:
— Да, это возможно, но вы сами знаете, товарищи, — тут взгляд Александрова неожиданно скользнул по лицам Сталина и Берия, — мы не можем всегда полагаться на поставки из-за границы. Переход на отечественные источники неизбежен, и лучше это будет рано, чем поздно. Но все равно ваш коллектив, Архип Михайлович, добился гигантских успехов. Примите мои поздравления.
И тут хитрый хохол сделал отменный дипломатический ход. Его вытянутое худое лицо украсилось обаятельной улыбкой:
— Благодарю за столь высокую оценку нашего труда, однако считаю нужным упомянуть заслуги ваших сотрудников, товарищ Берия, которые доставили нашему бюро ценнейшие сведения. Это сэкономило, не побоюсь слова, годы труда. Разумеется, такое вне моих полномочий, но попросил бы отметить наградами... этих людей.
