Зверь лютый. Книга 30. Канава

С радостью выскочил на свежий воздух. Как не крути, а в средневековье нормально дышать можно только вне дома. Отопление, освещение... кислородное голодание. И это... как же его... ин-там-кси-какац-и-я. Э-э-э... Я правильно сказал? — А! Интоксикация! Угарным газом и собеседниками.

Прелестный весенний день, мартовское солнышко, которое я, со своим ночным образом жизни, в последнее время так мало вижу. Под тёплыми лучами хотелось зажмуриться и замурлыкать...

— Отойдём.

Возле лестницы на двор стоял Михалко и исподлобья рассматривал меня. Редчайший случай — князь без свиты. Похоже, что слуг его ещё не освободили. Мимо пробегали во дворец и из дворца какие-то люди, и мы прогулялись несколько шагов по гульбищу в сторону.

— Слушаю.

Михалко несколько мгновений смотрел под ноги.

— Это моё дело.

Вскинул глаза, посмотрел прямо и, поняв, что я не уловил смысла его столь глубоко выстраданной и давно вынашиваемой фразы из трёх слов, объяснил:

— Это сватовство — для меня.

Я, честно говоря, как-то не врубился. Он что — большой любитель принцесс-малолеток?

Михалко продолжил:

— Это всё... принцесса, Иерусалим, Константинополь, басилевс, Крым, Степь, Гроб Господен... это всё, весь твой план — для меня. Не для него. Я могу это исполнить. Он — нет. Он слаб и глуп. Он всё провалит, испортит. Я знаю людей. И в Иерусалиме, и во Влахернах. Я уже воевал. И неплохо. Меня знают в Степи. Я — смогу, я — сумею. Сделать всё это. Он — нет. Безмозглый сопляк. За что не возьмётся — всё плохо.

Обгадил братца. Всеволода я уже знаю, имею представление о его возможностях, талантах. А твои слова... характеризуют тебя самого. Не лучшим образом.

— Что ты хочешь конкретно?

Михалко дёрнул губами и носом. Будто учуял дурной запах, смрад. От меня? От себя? От своих... поползновений?

— Чтобы ты пошёл к... к Государю. И сказал, что послать свататься нужно меня. Потому что — я лучше. Я смогу спасти Иерусалим, он — нет.

Его глаза, прежде упёршиеся взглядом куда-то на уровень второй пуговицы на моей груди, твёрдо глянули прямо.

— Нет.

Снова характерное дёрганье носом и верхней губой в крайнем раздражении, снова уведённый в сторону взгляд.

Я ему неприятен. Крайне. Ему противно меня видеть. Просто стоять рядом. А уж просить о чём-то... подленько, за глаза, хаять брата, пытаться отобрать возможность славы, власти, чести.

— А если я... если до басилевса дойдёт, всё то, о чём вы тут...? И то, что ему не следует знать? Твоя игра развалится.

— А твоя клятва? Прах и мусор?

Вот кто бы сомневался. Слишком многие изменяли здесь клятвам. Слишком наглядны успехи изменников. Один из немногих, сохранивших верность, вынужден присягать своему врагу под презрительными взглядами более шустрых, раньше переметнувшихся. Более успешных. Более предатливых. Опередивших.

"Отстающий" способен учиться. Предательству.

Умный. Теперь бы снова научить верности.

— Ты забыл, что эта "игра" называется "спасение града господнего". Если ты допускаешь для себя возможность помешать такой "игре", то можно ли оставлять тебя "в числе живых"?

Да, сказанное — смерть. Дело не в том, что меня волнует предполагаемый им вариант шантажа. Если пересказать такое Боголюбскому, то тот, наплевав на всё, и на свои собственные принципы, срубит ему голову. Собственноручно, на первом же попавшемся бревне.

Андрей воспринял цену потери Иерусалима, и, уж тем более, не остановится перед уничтожением ненавидимого брата ради спасения Гроба Господня. Авель с саблей, вдруг узнавший о диавольском замысле брата. Обезглавленный заблаговременно, за "подумал" Каин — это прекрасно. Боголюбиво и праведно.

Михалко прав, он — лучше. По опыту боевому и управленческому, по опыту взаимодействия со степняками. Он старше и, наверняка, лучше знает Византию. Он, похоже, просто умнее и храбрее Всеволода.

— Почему?! Почему — он?!

Хороший вопрос.

Самое простое: так сложилось исторически.

Не ты увидел рыжего в моих санях. Не ты, на моих глазах, приказал своему слуге убить послушника. Почему? Ты более осторожен, удачлив, умён, скрытен...? — Можно придумать множество похвальных причин. Из-за которых ты не оказался в той, провальной, ситуации, когда я засек Всеволода.

Ты сумел избежать падения. Но и последующий взлёт — тоже не твой. Объяснять? — Долго, нудно. Попробуем резче, проще, примитивнее. Уровень — ниже пояса.

— Ты прав: ты умнее, храбрее, опытнее. Но у Севушки есть важное преимущество. Мягенькая беленькая попочка. Которую он подставил. Мне. С душевным трепетом, любовным жаром и искренним восторгом. Я попробовал и оценил. Его таланты. Его нижняя половина впечатляет меня больше, чем твоя верхняя.

Может, прямо сказать, что твоя голова не стоит его задницы?

— Поэтому спасать Гроб Господень и всё прочее — будет он. Ни я, ни Боголюбский не отступаем от своих слов. Слова — произнесены, ты — опоздал.

Как он меня ненавидит! Смотреть в лицо не может.

Но ведь ты всё сделал сам. Ты сам не пришёл туда и тогда, где и когда я принимал решение. В баньку, где в парилке покорно ждал своей судьбы, стоя на коленях на жёстких досках, моего, господина своего, соизволения, оттрахнутый, липкий, грязный, замерзающий Всеволод.

— Севушка предложил мне свою... свои таланты. Он. Не ты. Я оценил и нашёл ему место в моих планах.

Ты понял? — Всё. Извините, ошибся дверью. Жаль. Но не очень-то и хотелось. Встал да пошёл.

Нет, не уходит. Пытается добиться. Выпрашивает. Попрошайничает. Надеется.

"Надежды юношей питают".

Питательный Ванька? Мастер подаяния? В смысле: подаём надежду. Недорого.

— Но дверь не захлопнулась.

Я изобразил намёк на заглядывание за спину Михалко.

— Принеси. Свою попку ко мне. Позабавиться. Сегодня вечером. Расстарайся. Ублажи. Доставь удовольствие. У тебя как? Есть что помять, чего покрутить? Сумеет твой задок произвести благоприятное впечатление — я подумаю о тебе. Может быть.

— Ни-ко-гда!

Аж трясёт парня. Кулаки и губы плотно сжаты. Так бы и бросился на меня, вцепился, загрыз. Но мы стоим на гульбище, место открытое, просматривается десятками глаз. Михалко даже не намекнул движением тела на "отшатнуться", "отшагнуть". Со стороны, не слыша слов, не видя в деталях лиц...

* * *

"Отец Цупик, как человек военный и бывший бакалейщик, лицом владеть не умел. Он мрачнел, кусал губу, пальцы его на рукояти меча сжимались и разжимались; и в конце концов он вдруг дернул щекой, резко повернулся и, нарушая все правила, пошел вон из опочивальни прямо на толпу оцепеневших от такой невоспитанности придворных".

Среди князей русских — все люди военные, бывших бакалейщиков среди них нет. Жмакать меч они могут, но дёрнуть щекой... только чтобы муху отогнать.

* * *

Кстати. Блин. А он интересно меня поставил — лицом к двору. А сам, соответственно, лицом к стене. Это не только защита от чтения по губам, но и от подслушивания: он видит, где в стене проёмы.

— Этой ночью меня вызвал Государь. Мы беседовали... о разных разностях.

Про стриптиз для безопасности, про пляшущий перед моим носом меч, после слов о "материализации демонов"... не будем.

— Среди прочего, я советовал ему прекратить вашу вражду, стать помощниками друг другу. Андрей ответил очень похоже: "Никогда! Ни за что!". Сегодня ты видел, как он собирается принять участие в браке вашего брата, помочь ему добыть деспотию в Крыму и корону в Иерусалиме.

— Он вызвал тебя после Севки? Он спрашивал о мощах Варвары?! Ты сказал ему?! Он знает?!

Умный, факеншит. Умеет связывать разнообразное и понимать неочевидное.

Я продолжаю расплываться в улыбке. Такой... глумливой. С оттенком превосходства и любопытства: "и как же ты теперь приплясывать будешь?".

— Он... догадывается.

Трудно воспроизводимый звук мычания ярости сквозь сжатые зубы, вспышка взгляда мне в глаза.

Снова уставился во вторую сверху пуговицу. И — всё. Ни слов, ни жестикуляции.

Он не то что убил бы меня — порвал бы в клочки, дымом пустил, разжевал и выплюнул. Он с оружием — мог бы кинуться.

"Мог бы", но не он. Царьград даёт хорошую школу. Молчания, неподвижности, незаметности. Выжидания не просто под видом покорности, а с маской полного душевного согласия и искреннего обожания начальствующего. Иногда так проходит вся жизнь. Иногда маска, особенно надетая в детстве, так прирастает, что становится частью сути.

Три типичных реакции бесшёрстной обезьяны: убежать, напасть, затаиться. Две первые в Константинополе быстро приводят в Нумеро.

Живой статуй. В чёрной одежде и с кипящей чёрной ненавистью душой.

— Никогда не говори "никогда", князь Михалко. Хм. Михаил. Миша. Маша. Я буду звать тебя Машенькой. Или Машкой. В самые... м-м-м приятственные моменты. А потом, отдыхая удовлетворившись — Машуня. Тебе пойдёт. Ма-ашенька.

Я протянул руку, намереваясь погладить его по подбородку. Лязгнули зубы. Блин! Чуть пальцы не откусил.

— Ну-ну. Тпру, Машка, стоять. Положи-ка. Мордашку в ладошку.

Теперь мы смотрим друг другу в глаза. Моя ладонь не дотянулась до его подбородка пару-тройку сантиметров. Но продолжать движение я не собираюсь. Не из страха перед такой концентрированной злобой. Хотя и это тоже. Но мне важнее увидеть его движение, его выражение покорности. Его. Не моё.

— Не хочешь? Что ж, я подожду. Недолго. А ныне ты мне не интересен. Богородица простёрла над людьми, пришедшими к ней за защитой, свой Плат сияющий. Покров Богородицы. Мой полог внимания, заботы не будет простёрт над тобой. Твоя судьба — твоя. Не моя печаль.

Парень помоложе, менее похлебавший жизни, немедленно взгонорился бы:

— Да я сам...! Да ты мне и нах...!

Последние события, пленение Бастием, проявление подлости некоторых, вроде бы дружественных, персонажей несколько добавили опыта. "Сам" — очень быстро превращается в начинку для ямы. Хорошо, если могильной.

Реакция — нулевая.

Факеншит! Я мимику даже Боголюбского лучше различаю.

Добавим. Дожмём деталями воображаемого реала.

— Ежели надумаешь, то приведи себя к соответствующему виду. Как и подобает шлюшке перед случкой. У тебя вон, три волосины на бороде выросли — выщипать. И дальше по телу. До пяток. Я, знаешь ли, подруженька моя Машенька, люблю гладеньких. Подмыться, умаслить. Дырочку свою промазать и растянуть. Духов всяких, ароматов — не надо. Попоститься, помолится и, в радостном предвкушении и в восторге ожидании, к полуночи... принести себя. Для ублажения господина своего и повелителя. Севушка рассказывал как я его...? Перенимай опыт. Машутка.

Реакция — нулевая.

Даже дыхание не изменилось. Всё так же вдыхает и выдыхает сквозь зубы. Статуй. Ну и ладно. Мы — свободные люди. Хочешь "сам" — будь "сам". Один. Или — плати. За покровительство. За надежду на внимание хозяина. Плати собой. Своей душой, своим телом. Своей судьбой.

"Вольному — воля, спасённому — рай".

Короткий кивок, повернулся, пошёл к крыльцу. Там стоит и смотрит на нас Сухан, но удара в спину... ожидал. Уже с лестницы оглянулся: Михалко не шевельнулся, стоял на прежнем месте, лицом к стене. Будто и не заметил моего ухода.

Он может, со злобы или сдуру, подумать, что у него есть способ переломить ситуацию. Очень просто: организовать смерть Всеволода. Если бы он убил брата "чисто", не засветившись, чужими руками, без указывающих на него улик, то было бы естественно взамен вдруг рано почившего одного племянника императора, использовать другого. В рамках того же плана, в той же позиции.

Может быть, его даже пришлось бы уговаривать, торговаться. А он бы кочевряжился, "ломил цену" и "снисходил к просьбам".

Но... нынешний разговор. Понимает ли он, что теперь ему остаётся только молиться о здоровье брата? Что первое подозрение, в случае смерти Всеволода, на нём? Или злоба его столь велика, что не позволит оценить ситуацию разумно?

Смерть Всеволода... Неприятно, но не смертельно. Извиняюсь за тавтологию. В моём плане три части: ближняя — сватовство, дальняя — Иерусалим. И средняя — Степь. Так ли, иначе, но среднюю часть я выполню. Время, деньги, люди... Расходы без Всеволода будут больше. Хотя... "Порожный канал" строить не надо. Какой-нибудь другой построю, тоже полезный.

Дальше понёсся повседневный поток дел. Меня припрягли к сбору каравана в Константинополь. Сперва Антоний Черниговский, позже добавились заботы Всеволода. Понятно, что от меня в этом деле толку мало. Дело делают "знатоки": ключник Всеволода, от Антония келарь Феодорова монастыря (полагаю, дядька специально напросился, чтобы отобрать у меня взятое в той обители), Николай от меня.

Что брать в караван? — Для начала — лодии. Нашли экспертов, погнали смотреть на Подол, на Почайну — а что там есть? В каком состоянии? Что можно привести к годному виду, как, кто это будет делать?

Эксперты-корабельщики между собой переругались. С местными дел вообще вести нельзя: врут, гадят, саботируют. Наши — северяне и южане. Разные школы. Между собой... да ещё и гонор у всех.

Как доругались — прибежали ко мне. Не, не совета спрашивать. С вятшими по делу разговаривать корабельщик не будет. Разговор идёт "дай":

— Порешили мы, господин Воевода Всеволжский, стаскивать все лодии на Разуваев двор.

Есть в Киеве крепкое купеческое семейство — Разуваи. Было. Вроде и бывалый народ, а устроили эдакую глупость — вздумали защищать своё майно. На своём двору, в родном городе... Дураки. Посекли их. Мужиков. Баб, детей... ну, понятно.

— Стаскивайте.

— Дык. Там же ж эти... путивльские стоят. Надоть чтоб они... к едрене, извиняюсь, прабабушке.

Съездил, попросил покинуть отводимую под спец.применение территорию. В направлении к предку в четвёртом поколении по женской линии. Не послушались. Нашёл Матаса — его люди. Тот начал, было, подпрыгивать да порыкивать.

— Засчитаю в десятину от взятого. Которую вы все мне должны. За десять гривен. Нет — идём к Боголюбскому.

— Ладно. За сто.

Объяснил, что я не торгуюсь, ибо не умею. Идти к Боголюбскому... хуже будет. Согласился. Его люди со двора не ушли, но принялись поддерживать там порядок по указаниям поставленного Антонием мастера из монахов местных.

И дальше пачками: а где весла брать, а паруса, а припасы, а смолить чем, а... Всяк норовит свою заботу на меня свалить. Рявкнул, навставлял, Антонию высказал. Тот — по нисходящей. Слышу — кому-то уже морду бьют, кого-то плетями вразумляют. Уже хорошо — без смертоубийства.

Попытки применить меня в качестве "тарана по орг.проблемам" прекратились, но что сбор пойдёт из моей "десятины от всего, на гражанах взятого" — без сомнения. Ну и ладно, может, оно и лучше: благое дело, не себе, а церкви православной... Поскольку всё равно деваться некуда, то хоть сделаем благочестивое выражение на лице.

Отдельная тема: что с собой везти.

Понятно, что нужно взять то, что потребуется в походе. Например, бочонки под пресную воду, муку.

То, что надо в повседневном быту: ножик, портянки. Это, вроде бы, у каждого есть. Но, как показал беглый осмотр, не у всех. Поход долгий, нужного количества, качества...