Мужчины, сидевшие вокруг стола стали удивленно переглядываться, даже невозмутимый прокурор вздернул бровь. Каждый из присутствующих имел некоторое представление о спорте и драках, и тем удивительнее было слышать слова милицейского капитана.
Леха утвердительно закивал головой, подтверждая изложенное Ретлуевым.
Капитан, уже солидно взопревший, от несвойственных ему длинных речей и столь высокопоставленного внимания, продолжил:
— Всего он тренируется два месяца, и я был уверен, что, как всегда, никого сильного в этом возрасте не будет, и Виктор без проблем возьмет первое место. Самого его пришлось уговаривать. Чемпионом он быть не хочет, боксом решил заниматься для себя. А о том, что пишет стихи и песни он, вообще, никогда мне не рассказывал.
— Мне говорил, — вякнул Леха.
Присутствующие перенесли свое внимание на него.
— И как, — с интересом спросил Чурбанов — что-нибудь стоящее?
— Он мне военный марш напевал, просто отлично! Слова, музыка — хоть на Красной площади во время парада включай! — Леха, в подтверждение своих слов, аж руками стал махать в возбуждении.
— То есть Сенчина должна была марш петь? — с улыбкой поинтересовался Романов.
Все засмеялись, певица недавно исполнила "Золушку" и была крайне популярна, ее легкий и воздушный образ совсем не вязался с военными маршами. Обстановка в кабинете разрядилась...
Леха смутился, но продолжил:
— Нет, зачем ей марш, он, прям, как для ансамбля Александрова создан! Просто Витя мне только его спел, а говорил, что у него еще есть песни, вот из тех... наверное... А марш отличный был! Правда!
— Я это к тому, что он непростой парнишка, — закончил Ретлуев.
— Ну, не делайте из мальчишки монстра, — с недовольством в голосе, произнес Романов — с подростками надо просто уметь находить общий язык. И это вам не "контингент", а ребенок, начавший осознавать, что он личность.
Романов встал со стула и прошелся вдоль стола, присутствующие провожали его перемещения взглядами.
— У меня у самого племяннице 15 лет, так родители плачутся "совсем дикой стала" — передразнил он неведомых родителей — а у меня с ней никаких проблем нет. Просто, если она чего-то не делает или не хочет делать, прежде, чем давить на нее, спроси почему она не хочет? Надо разговаривать с ними, как со взрослыми, а не видеть перед собой только ребенка, которому ты привык указывать...
Поняв, что увлекся, Романов остановился.
— Я сам с ним поговорю, — неожиданно сказал Чурбанов.
Все удивленно уставились на замминистра.
— Григорий Васильевич, — обратился тот к Романову — присоединишься?!
— Я? — удивился Романов.
— А чего такого? На бое он нас видел, тебя точно знает и молчать не должен, особенно при твоем-то опыте общения с племянницей! — со смехом закончил Чурбанов.
Романов тоже засмеялся, все заулыбались.
— Пусть парень все спокойно расскажет, не каждый день у нас в государстве, школьники серийных преступников обезвреживают. Да и понравился он мне, забавный парень, — подытожил Чурбанов.
Романов согласно кивнул.
— Если надумаете с ним общаться, то не надо тянуть — неожиданно заявил прокурор — скоро придется информировать родителей.
— Э, нет — тут же отреагировал Первый секретарь обкома, вы Сергей Ефимович тогда поедете с нами, вопросы правильные задавать будете.
— Не возражаю, — пожал плечами прокурор...
* * *
Очухался я от наркоза в больничной палате. Около моей кровати сидел молодой врач в солидных роговых очках и читал "Литературную газету". Определить название печатного органа проблем не составило, поскольку читал врач последнюю страницу и титульный лист я видел, сквозь ресницы, без помех. Ну, а по периодическому сдавленному хихиканью, читал он, видимо, что-то смешное.
Послышался звук открываемой двери, и я счел за благо, пока, подержать глаза закрытыми. Мягкий мужской голос спросил:
— Как пациент?
Поспешное шуршание газеты и торопливый ответ молодого голоса:
— Пока не проснулся, Владимир Михайлович!
— Василий Илларионович, если я Вас еще когда-либо застану около пациента, за которым Вам поручено наблюдать, занятым каким-нибудь другим делом, то этот день станет последним днем нашей совместной работы. Пока ступайте в ординаторскую, — глубокий мужской голос ни на миг не потерял своего обаяния, в процессе произносимой тирады.
Послышалось огорченное сопение и поспешно удаляющиеся шаги.
Витя, ты меня слышишь? — негромко продолжил голос.
Рисковать было не из-за чего, я сразу открыл глаза.
Рядом с моей кроватью стоял очередной персонаж в белом халате. В отличие от молодого "очкастого Васьки", персонаж был солиден, имел аккуратную бородку, располагающее лицо и внимательные глаза, был мужчиной лет под пятьдесят и имел солидный начальственный вид.
— Вот и отлично! — он с оптимизмом встретил мое "пробуждение" — как себя чувствуешь после операции, молодой человек?
Пока я лежа слушал хихикающего "Ваську", у меня было время подготовиться к этому очевидному вопросу:
— Доктор, — хриплю я пересохшим горлом — скажите мне правду, я обещаю мужественно ее встретить... мне скоро придется идти в школу?
Персонаж пару секунд хлопал глазами, а затем вульгарно заржал в полный голос. И не слова не говоря, вышел из палаты, продолжая "ржать" уже на ходу.
Впрочем, через пару минут он вернулся с медсестрой средних лет, которая напоила меня, аккуратно придерживая голову. Сам же персонаж представился "завом Первой хирургией — Владимиром Михайловичем".
Затем Владимир Михайлович, не переставая улыбаться, стал измерять мне давление, сунул под мышку градусник, поданный молчаливой медсестрой, проверил зрачки и поприкладывал стетоскоп к моей груди. Удовлетворенный результатами и показаниями термометра, погладил меня по голове, как маленького, и порекомендовал "спать и набираться сил". После его ухода, я остался в палате один.
— А все-таки я его свалил! — губы сами по себе расплылись в непроизвольной улыбке — никогда не получал удовольствия от драк или другого насилия, но сейчас был глубоко и всецело удовлетворен. Впрочем, расточал улыбки недолго. Наконец, дошла суть моего положения. Я в больнице, о ране знают, мою "страховку" в куртке уже, наверное, нашли. Еще бы не нашли, там одни менты вокруг! Значит надо ждать гостей. Мдя... А еще мама... Тут проблем будет не меньше. Мдя, еще раз...
Пока я лежал, погруженный в мысли и усиленно комбинирующий варианты, за дверью послышались многочисленные шаги, приближающиеся к дверям моей палаты.
— Ага, за мной, гадом буду...— мысленно напрягаюсь и настраиваюсь на схватку.
Шум за дверью останавливается и стихает. Негромкий бубнеж голосов, и в приоткрывшуюся дверь в палату проникает давешний Владимир Михайлович.
— Не спишь?! — жизнерадостно спрашивает он меня, излучая оптимизм и веру во всемирное выздоровление всего человечества — как себя чувствуешь? А тут к тебе пришли, навестить!
"То ли дурачок, то ли и на самом деле не въезжает в ситуацию, впрочем, какая мне разница..." — думаю я и отвечаю:
— Не сплю, хорошо, так пусть заходят... — как будто у меня есть вариант предложить следакам зайти этак через месячишко!
Довольный "зав Первой хирургией" гостеприимно распахивает дверь и... "ух, твою ж налево" в палату заходят ЧУРБАНОВ, РОМАНОВ, какой-то хмурый дядька в штатском, милицейский генерал и Ретлуев, с непонятным выражением лица и неуместными, в такой компании, капитанскими погонами. Следом протискиваются трое офицеров, каждый с парой стульев, но они не задерживаются и, оставив стулья, беззвучно исчезают за дверью.
Просторная палата сразу стала маленькой и забитой, от такого количества людей. "Заву", видимо, тоже разрешили присутствовать, и он скромненько замер возле двери. На передний план выдвинулся Чурбанов, он был в более скромном, чем утром, не парадном мундире, но все равно смотрелся импозантно, Галину Брежневу можно понять:
— Ну что, герой, как самочувствие?!
Ха, прогнозируемый вопрос, ну так, держи ответ!
— Раз дырка только в боку, а голова цела, то значит Вы успели меня поймать... по-крайней мере, это последнее, что я помню. Так что, чувствую себя значительно лучше, чем могло быть! Спасибо, Вам большое, дядя Юра! — делаю признательную морду.
Чурбанов такого не ожидал, сначала слегка смутился, потом засмеялся:
— Да, пожалуйста, "племянничек", голову твою совместно сберегли, теперь бок пусть выздоравливает! Вон Григорий Васильевич тебе свой реанимобиль отдал и в лучшую больницу города отправил, — он отступил в сторону, давая место около моей кровати Романову.
— Спасибо, Вам большое, Григорий Васильевич! Больница мне оказалась очень кстати...
Все опять засмеялись. Романов пододвинул один из стульев и сел рядом с кроватью:
— А чего это он — "дядя Юра", а я "Григорий Васильевич"?! — весело спросил Романов, с интересом рассматривая меня.
— Так с товарищем генералом мы уже обнимались, а с Вами, Григорий Васильевич, еще нет! — бодро отрапортовал я.
Все опять рассмеялись и стали рассаживаться. Ну, как "все"... Краем глаза я видел, что Ретлуев улыбается криво, а хмурый дядька в костюме, вообще почти никак не реагирует. Смеялись Чурбанов, Романов, незнакомый мне милицейский генерал и доктор.
Рассевшись, и еще немного поулыбавшись, гости перешли к делу:
— Витя, — начал Чурбанов — Григория Васильевича, ты знаешь, ну, кто его не знает — польстил он "главе города", Сергей Ефимович — прокурор города (ага, вот что это за хмурая рожа), Владимир Иванович — начальник городской милиции (милицейский генерал подмигнул и улыбнулся), ну, а своего тренера и своего врача ты и без моих представлений знаешь. Нам принесли твое заявление и сам понимаешь, что мы хотим узнать от тебя подробности. Расскажешь?
— Конечно, — я серьезно кивнул и всем своим видом выразил готовность.
Чурбанов откинулся на спинку стула:
— Тогда мы все тебя внимательно слушаем.
Я набрал воздуха в легкие и принялся излагать свою версию событий, которой был намерен держаться во что бы то ни стало. Я рассказал, как поехал покупать турник, а потом решил отправиться в музей, посмотреть макет железной дороги.
— С турником? — уточнил "хмуромордый" прокурор.
Усилием воли задавил резко возникшую неприязнь, "смущенно" улыбнулся и объяснил, что боялся "застрять" около железной дороги и опоздать, на обратном пути, в спортивный магазин. Вроде "прокатило". Второй раз прокурор подал голос, когда я рассказывал, что увидел подозрительного человека во дворе:
— А что тебя заставило свернуть во двор?
Опять изображаю смущение и невнятно мямлю, что "просто завернул посмотреть". Ответ, явно, никого не устраивает и прокурор, почуяв неладное, начинает "давить", мол зачем свернул и как тебя не заметил преступник. Я мямлю что-то невразумительное. Ответ у меня на этот вопрос готов еще с утра, когда я сочинял свою писанину, но пусть прокурор растеряет энтузиазм на "пустышке", легче будет вывернуться в серьезных вопросах.
Наконец, вмешивается Романов, кладет мне руку на плечо и проникновенно начинает объяснять, что я настоящий молодец, да что там молодец, просто герой и всем ребятам пример, что я всем им нравлюсь и т.п., короче, говори правду, тут все тебе желают добра. Хе!..
Изо всех сил стараясь покраснеть, выдавливаю, что свернул во двор по "малой нужде", потому что уже не мог терпеть. А преступник меня не увидел, потому что я не победно ссался посреди двора, собирая аплодисменты зрителей и поклонников, а забился в укромный угол и там тихонечко гадил — ну, смысл такой, слова, разумеется, пришлось выбирать другие.
Присутствующие, включая врача, кажется были готовы расхохотаться, вытянутому у меня "признанию", а прокурор чуть не сплюнул на пол! Хе!.. Внутренне я ржал.
Так потихоньку и добираемся до финальной схватки с маньяком. Тут, напавшее на меня дико неуместное веселье, рисует перед глазами схватку Шерлока Холмса с профессором Мариарти у Рейхенбахского водопада.
В итоге нападает новый приступ идиотского смеха, который я, уже в панике, давлю внутри себя, и от этого меня начинает заметно скрючивать и потряхивать. Но дуракам — счастье! Присутствующие понимают все неверно и вот уже доктор тянет мне стакан с водой и интересуется могу ли я продолжать беседу.
Я могу, но кивая внешне, внутренне формирую другой ответ: "нет, я утомился и хочу вздремнуть, подождите пару часиков в коридоре"! Сам виноват... в итоге мне под нос суют нашатырь. Резкая вонь прочищает мозги и до меня, наконец, доходит, что мое крайне опасное веселье, скорее всего, "отходняк" от наркоза. Осознав опасность, беру себя в руки.
Поэтому рассказ о моем поединке с маньяком удается без всяких дурацких хохм, периодически дрожащим голосом и довольно искренне. Я опять понимаю, что был совсем рядом со смертью... на волоске...
Когда я замолкаю, некоторое время стоит тишина.
— Значит, все-таки, ангелов нет — "ни к селу", задумчиво произносит главный городской милиционер.
Все недоуменно смотрят на генерала. Долго томить высокое начальство "непонятками" генерал Кокушкин не стал и, посмеиваясь, принялся рассказывать:
— Дело в том, товарищи, что у несостоявшейся, к счастью, жертвы преступника, есть крайне набожная бабка. Она настолько заморочила внучке голову своими религиозными бреднями, что когда мы расспрашивали девочку, что произошло, она нам заявила, что с неба спустился ангел со сверкающим мечом и поразил прислужника сатаны.
Все засмеялись. Я тоже подхихикивал, лежа на кровати, и стараясь не напрягать разболевшийся живот.
— Вот так все "чудеса" и случаются, — отсмеявшись, сказал Романов — прочем девочка ведь в шоке была, и не такое привидится.
— Где, кстати, твой меч, "ангел"? — поинтересовался, не без потуги на юмор, городской прокурор.
— Перекладина, за дверью в моей комнате стоит, а карабин и сумка под столом в ящике с игрушками.., — "смущаясь", пробубнил я.
Прокурор замялся после моего "пассажа" об игрушках, а затем поинтересовался:
— Ты ведь не будешь возражать, если мы заберем эти предметы и твои вещи... ну, те, которые в крови?..
Веселость в палате сразу притухла: "игрушки" и "вещи в крови" прозвучали невеселым диссонансом.
— Берите, конечно, я все понимаю, только... — я потупился.
— Что? Говори... — уже вполне дружелюбно подбодрил прокурор.
— Вы маму до смерти не напугайте, а то ведь я у нее один, трясется надо мной. Папа в Африке погиб — он у меня военным летчиком был. Вот, теперь живем вдвоем с мамой. Ей, как-то аккуратно сказать надо. Да, и меня, наверное, не отпустят сегодня домой...
Я поднял глаза. Вид у моих высоких гостей был слегка виноватый: маму, наверняка, никто не дал указание предупредить, про папу не могло не задеть, да и вообще, было видно, что относятся ко мне хорошо и жалеют.
— Чего вы на меня так смотрите? — надулся я — сам жив, девочка цела, преступник в тюрьме, вы все так же бы поступили.
— Вряд ли, — после небольшой паузы, задумчиво сказал начальник ГУВД Кокушкин — я бы от милиции убегать, наверное, не стал бы.
