Мы постепенно повышаем градус исполнения и голосами, и музыкой... И вот, наконец, к последнему припеву присоединяются все музыканты ансамбля: два гитариста, клавишник, второй солист Сергей, Николай Завадский и... даже у барабанщика, для этой минуты, есть свой микрофон.
В восемь голосов мы вытягиваем:
'02' — пусть сменяется времени бег,
'02' — снова помощи ждёт человек,
'02' — неустанно хранит города,
Во все-еее времена-ааа!
'02' — и патруль милицейский в пути,
'02' — это значит помочь и спасти,
'02' — это значит отступит беда,
'02', '02' , '02'-ааа!!!...
(примерно, так: http://www.audiopoisk.com/track/no/mp3/superbestsu — -kursanti-vi-mvd-rf — -milicia-02/ )
Мы все тянем, как можем, а голос Валентины улетает вверх и парит там, в недостижимой выси:
'02' — это значит отступит беда,
'02'-ааа, '02'-ааааа , '02'-аааааааааа!!!...
По-моему, так хорошо мы даже на репетиции ни разу не смогли исполнить. Да. Мы — хороши. При других раскладах генералы с кресел не вскакивают!..
* * *
Завтрак я благополучно проспал. На часах было 11:12, а значит мама, похоже, уже на пляже. После вчерашнего, она милосердно дала мне возможность валяться в постели, пока не приду в себя.
Что ж, это, явно, не стало лишним... Надо подумать... обдумать... Мне кажется, что я стал что-то про себя нынешнего понимать. Некоторые подозрения у меня зародились еще после хм... "побоища" с Альдоной, а вот сейчас они стали превращаться уже в зыбкую теорию.
У меня здорово прибывает в момент, "когда нужно", а потом... потом, когда все позади, наступает "откат".
Мне надо было продолжить схватку с Альдоной? Пожалуйста, от сильнейшего и точного попадания в солнечное сплетение — ноль эмоций, а ПОТОМ не мог без обезболивающего даже лежать.
В Кремле была нужна абсолютная концентрация? Пожалуйста, я "видел" даже затылком.
Вчера был "момент истины"? Нет проблем, я все провел безукоризненно: общение, песни, шутки, общий ужин. Я умудрился даже заметить, как недовольно сузились глаза жены министра, когда слегка поддатый, веселый и довольный Щелоков, заметил фотоаппарат главврача и стал с нами фотографироваться. Я забрал, перед отъездом, катушку с пленкой у Михаила Афанасьевича, подошел и тихонько сказал:
— Светлана Владимировна, тут пленка... вы посмотрите, пожалуйста... на досуге... что можно будет отпечатать на память?
Щелокова остро и совершенно трезво посмотрела на мою "наивную" рожу и, молча кивнув, забрала катушку.
Зато, когда все прощались около машин, она приложилась губами к моей щеке и тут же стерла с нее помаду тыльной стороной кисти. Остальным... просто покивала...
...Полночи, сидя в нашем номере, я, Клаймич, Завадский и Михаил Афанасьевич рассказывали, истомившимся в ожидании, маме с Лехой о встрече у министра, и делились впечатлениями. Сна ни у кого, ни в одном глазу, хотя все участники министерского застолья слегка "поднабрались". Ну, кроме... понятное дело(!), кого...
Как все прошло? Фиг знает... могло ли, вообще, пройти лучше?!
Несмотря на мою вступительную байку, "02" заставили исполнить "на бис".
Сразу после песни, Щелоков, от переизбытка чувств, вскочил с места и, прямиком, отправился обнять меня и чмокнуть Валентину! Его примеру последовали и все остальные... То есть, заполонили импровизированную сцену, улыбались, пожимали руки, хлопали по плечам, хвалили, а меня еще и перепачкали в помаде!
Таким образом, сказать, что песня "народу" понравилась, не сказать ничего! Довольный и улыбающийся, Чурбанов, прижал меня к себе со словами:
— Ну, Витька, молодец! Твоя голова сегодня точно останется при тебе, ты ведь ею ручался?! Да?! Ха-ха-ха!..
А я только "стеснительно" улыбался пока меня, хлопали по плечам "разные там генералы" и тискали "всяческие тетки".
Когда первые восторги чуть стихли, Щелоков "попросил":
— Ну-ка, ребятки!.. Давайте еще раз! — и вернулся обратно в кресло, потирая руки.
Ну, ребятки и "дали"!.. Вдохновленные успехом первого исполнения, мы, в этот раз, совершили невозможное. Спели еще лучше! Уже без запредельного волнения, искренне и, как-то, душевнее...
Я следил за реакцией в зале... Щелоков напряженно вслушивался в слова. Чурбанов сжал правую руку в кулак и иногда "помогал", ударами по подлокотнику, нашему барабанщику. Все женщины, без исключения, хлопали в такт. Клаймич, розовый от волнения, косил сразу на обе стороны — на министра и его зама. Наш главврач беззвучно подпевал. Начальник Краснодарского ГУВД, как заведенный, ритмично кивал головой.
Равнодушных не было!
Зато был потом общий стол, разнообразные тосты и шутки... атмосфера быстро стала, какая-то, домашняя и неофициальная...
Щелоков опять снял мундир и галстук, и превратился в удивительно компанейского человека, в общении с которым, иногда, удавалось даже забывать, что он — министр МВД СССР.
Однако, поистине, ЦАРИЛ за столом Клаймич! Немногословный вначале, он незаметно завладел вниманием всех присутствующих. Многочисленные истории про артистов и рассказы про случаи на гастролях, сделали его тамадой стола.
А его тост за Щелокова, который неспроста смог разглядеть юный талант, видимо, "уважаемый Николай Анисимович сам не чужд творчества", являлся и вовсе верхом гениального лицемерия!
Историю о том, что Щелоков на досуге увлекается живописью я хитромудрому Григорию Давыдовичу, как-то, пересказал сам, со слов Чурбанова. Вот Клаймич удачно к тосту, знание этого эпизода, и приплел.
Как и на моей первой встрече со Щелоковым, Чурбанов снова ухватился за эту тему и стал рассказывать о таланте шефа. Министр отмахивался и называл свои пейзажи "мазней", а те кто видел работы горячо возражали.
Не знаю... не видел... конечно, льстили, как иначе... но может и, на самом деле, все не без таланта.
— Я одну картину по полгода пишу, если бы был художником, то давно с голоду помер... — отмахивался Щелоков.
Чувствуя, что начал выпадать из центра внимания, я решил это дело срочно поправить:
— Вот тут вы совсем неправы, Николай Анисимович... — пробурчал я, жуя сельдь "под шубой".
Министру редко сообщают, что он в чем-то "неправ", тем более "совсем", поэтому на мне сразу скрестились заинтересованные взгляды присутствующих.
Я шустро прожевал "шубу" и, крутя вилку, пояснил свою мысль:
— Вот один художник, как-то жаловался другому: "— Пишу, говорит, картину за два дня, а продать не могу два месяца... А второй ему и отвечает: — А ты попробуй писать картину два месяца, тогда и продашь ее за два дня"!
Общий одобрительный смех! Щелоков — громче всех...
Когда народ поел и выпил,а эмоции слегка улеглись, я "вспомнил", что у нас есть еще одна песня, и "дорогие женщины", вполне могли бы под нее потанцевать.
Идея была встречена с горячим одобрением и мы снова перемещаемся в кинозал, где стоит вся музыкальная аппаратура.
По пути, встревоженный Клаймич интересуется у музыкантов, в состоянии ли они сейчас играть, но, закаленные в кабацких халтурах, ребята только усмехаются. А слегка выпившая Валентина, кажется, поет лучше Валентины трезвой!
...Я уже не та, что была ещё вчера,
Я уже давно поняла — любовь игра.
Всё, что я забыть не могла, забыть пора,
Только, почему-то, мне хочется помнить!..
В зале горит только треть ламп и интимный полумрак создает романтическую атмосферу. Голос страдающей, от неразделенной любви, женщины звучит проникновенно и печально. В манере исполнения нет ничего общего с хабалистой Любой Сицкер. Никто, конечно, не танцевал — женщины откровенно взгрустнули. Ирина Петровна положила голову на плечо мужу, Светлана Владимировна взяла Щелокова за руку, а жена главного сочинского милиционера, Анастасия Валентиновна, прижалась к мужу...
...Манит, манит, манит карусель,
Карусель любви — неверная подруга,
Манит, манит, манит карусель,
И на ней никак нельзя догнать друг друга...
Отзвучали последние звуки музыки... Молчание...
— Как же ты, мальчик, смог так, за женщину, написать? — негромко спрашивает, в наступившей тишине, Светлана Щелокова.
Боясь спугнуть зыбкую атмосферу мечтательности и грусти, опустившуюся на присутствующих, и опасаясь "промахнуться" с ответом, я, так же негромко, сказал:
— Маму представлял... как папы не стало... уехал в Африку и все... не забыть... и не догнать...
Мужчины начали отводить глаза, у женщин они заблестели... Ирина Петровна оторвалась от мужа, подошла ко мне и крепко обняла...
"Да, батенька, вы — циничная сволочь... И отлично это сознаете...".
— Значит, так!.. — громко и уверенно произносит Щелокова, — командую, как младший сержант медицинской службы... Отставить грусть — шагом марш, всем, пить чай с эклерами!..
Сладкая полудрема закончилась. В номер, с шумом и грохотом ввалился МАМОНТ! То есть Леха...
— Вставай, давай!.. А то и обед проспишь, морда талантливая... — деловито поздоровался "старший брат", — Клаймич звонил, сейчас приедет. Он тут рядом в санатории Ленина...
Стеная и жалуясь на горькую судьбину, я поплелся в ванну, а когда вышел, Леха и Григорий Давыдович уже приканчивали вторую бутылку "Боржоми"...
— ...Вера все нормально восприняла, — отмел мои опасения Клаймич, — пока ансамбля полностью нет, отдельных солисток показывать неразумно.
— У нас не только солисток нет, — констатировал очевидность Леха, — у нас и музыкантов нет... ну, кто там будет на гитарах, барабанах...
— Хороших музыкантов набрать, все-таки, попроще, чем хороших солистов, — задумчиво протянул Клаймич, — мы с Николаем тут прикинули несколько достойных кандидатур... У нас получилось по два-три варианта на одно место... кто-то, да согласится... Потом можно будет корректировать. В конце концов, это будет, всего лишь, вопрос денег...
Клаймич многозначительно посмотрел на меня.
Я спокойно кивнул.
— Рассказал девушкам, как вчера приняли наши песни! Воодушевились все... Кстати, Витя, я заметил, что Альдона, по-прежнему, проявляет немалый интерес к нашему прожекту...
"Бlя!.. Да, ладно?!".
Клаймич ждал ответа...
— Так вы же сами взялись с ней поговорить, Григорий Давыдович? — изображаю "святую простоту".
Клаймич кивает с ехидным видом:
— Я и поговорил... А она мне так же, как тогда Вера, заявила, что это ей надо обсудить с вами. Лично!
— Этой-то, что со мной обсуждать "лично"? — "недоуменно" пробормотал я под пристальным прицелом двух пар глаз.
— Ну, может это что-то творческое? — "наивно" предположил чертов "мамонт". Сидел он далеко, ногой было не дотянуться...
— Ей вы песню не посвящали?! — улыбаясь подхватил эстафету Клаймич.
— Нет, конечно, как ей посвятишь?.. — пожал я плечами, — к такому имени и рифму-то не подобрать!.. Ммм... "У Альдоны — глаза бездонны"... А, нет... могу... Но не делал!
Посмеялись...
Затем написал, под диктовку Клаймича, заявление в отдел культуры Сочинского горисполкома, с жалобой на несанкционированное исполнение моих песен в сочинских пунктах общественного питания.
— И в заявки пусть вносят, и отчисления платят, — недовольно пробурчал Григорий Давыдович, перечитывая мое заявление.
— Так лето уже заканчивается, пока в исполкоме раскачаются... — начал было я.
— Почему? — искренне удивился Клаймич, — сразу с проверкой придут и заставят все делать по закону. А для надежности, я еще и к начальнику сочинской милиции загляну. Как раз полковник Нефедов вчера приглашал в гости!
Опять, все трое, смеемся...
Провожаем Клаймича до такси, он едет в горисполком и УВД, а мы с Лехой решили немного прогуляться перед обедом.
Прогулялись!.. maть ить...
"Гулянка" проходила совсем рядом с санаторием, по "нашему" берегу того самого Бочарова ручья, который мы вчера преодолевали по мосту, в милицейском кортеже.
Вдоль, берега причудливо петляла, хорошо протоптанная, тропинка, то скрываясь в буйно-зеленых кустах, то снова подходя к самому краю воды.
— ...А ту песню про партию и комсомол тоже, ведь, надо записать, — вопросительно посмотрел на меня Леха.
— Запишем, — я согласно кивнул, рассматривая, обнаруженный нами, импровизированный привал, обустроенный неизвестными любителями романтики.
В окружении кустов, лежал поваленный и обтесанный ствол дерева. Большое бревно было уже отполировано многочисленными задами, а место для костра аккуратно обложили крупной речной галькой. Поперек двух вертикальных рогатин, над кострищем, лежала железная арматурина, для котелка, а толстый слой углей и пепла, указывал, что костер тут разжигают часто.
Мы, не сговариваясь, присели на бревно.
— Коля переживает, что не может каждый день бросать семью и приезжать на наши встречи, — нейтрально сообщил Леха.
— И не надо пока... Пусть отдыхает... — вяло отреагировал я.
— Наверно, не хочет остаться "вне игры", — помолчав, пояснил свою мысль "старший брат".
— А-аа... — "дошло" теперь до меня, — это он сам озвучил? Считает, что Клаймич слишком плотно меня "окучивает"?!
— Григорий Давыдович, пока все... как бы, все "по делу"... но, наверное... да... — Леха поворошил угли сломанной веткой, подняв маленькое облако пепла.
— Глупости... — я решительно мотнул головой, — на Завадском будут музыканты, инструменты, запись, аранжировки, свет, звук, подтанцовка и до фига еще чего! Тут только радоваться надо, если Клаймич поможет. Кстати, на том самом столько административных и хозяйственных функций будет, что на особую помощь Николаю особо рассчитывать, все же, не стоит!
— Ну, а с меня что? — задал вопрос Леха, который волновал его, явно, больше остальных.
— На тебе, по моему видению, ключевые вопросы, так называемой, "безопасности"... — и видя непонимание "братца", я стал развивать свою мысль, — ну, смотри сам... Группа очень скоро станет популярной, девицы банально не смогут спокойно ходить по улицам и ездить в метро. В группе должны быть машины, для них нужны водители — они же телохранители наших солисток. На гастролях, опять же, не должно быть никаких эксцессов... сохранность аппаратуры, гардероба... Много чего будет всплывать, Леша. Намного больше, чем мы сейчас можем даже предвидеть... Кто-то должен всем этим руководить.
"Братец" молча покивал головой, помолчал и спросил:
— Ты уверен, что все будет так серьезно? И такой размах?
— Нет, Леша... не уверен...
Я изменил положение, развалился на бревне, закинул ногу на ногу и закончил:
— Я — з н а ю.
Леха покачал головой и озадаченно хмыкнул.
Немного посидели молча. Я уже совсем собрался продолжить рисовать эпическое полотно наших будущих задач, как совсем близко послышались шаги и из-за кустов на тропинке появились четверо крепких парней характерной кавказской наружности.
Ну, появились и появились... Как появились, так и прошли мимо. Мало ли куда люди идут, по своим делам! Сейчас появление кавказцев не означает появление неприятностей. Люди, как люди. Не сразу, но я к этому уже успел начать привыкать.
Но в этот раз все пошло по-другому... Слишком целеустремленные у них были лица. И этой целью были мы.
