Путь хранителя@последний из рода .1 часть

— Это что за гадость такая? Ты, чего, читала такое? Ну-ка, Коленька, прочитай первые две строчки, далее сама пойму, поди не маленькая. — Я, с грустным видом, отрываясь от тарелки, прочёл две строчки немыслимой тарабарщины и положил книжонку на стол, продолжая поглощать домашнюю еду, от которой меня так нещадно всё время отрывали. А, моя бабуля, словно в первый раз увидела подростка. Перестала говорить и только разглядывала её, на что девочка стала оправдываться, ничего не понимая.

— Ну, я вашего племянника в щёлку увидела, вот и решила попробовать. А он чего-то падать начал, может он у вас бальной какой. А вы сразу ко мне.

— Эх, Маринка-Маринка, до чего же ты глупая ещё, правда, Агашенька? — Стараясь смягчить гнев подруги, которая всё не отпускала красное надутое ухо, стала лопотать Никитична.

— Это не она глупая, а печатают сейчас не весть что. А вот такие как она и попадаются, от наивности своей, какой только дряни не хватают, что б полегче, да поинтересней, можно даже сказать, поцветастей жизнь обустроить, не догадываясь под час, чем может всё закончиться. — Наевшись, и, наконец, от этого подобрев, констатировал я. По большому счёту, мне даже стало жаль девочку. Но, держа марку солидного человека, всё же не удержался подлить чуток масла и со своей стороны в это расследование. — Я тебе что, кролик подопытный? Не видела, чего натворила? Чуть кони не двинул от твоих проб.

— Ну не двинул же? Я ж сразу перестала, как только поняла, что не то, что надо получаться начало. Отпустите вы меня, в конце концов. — Уже не ныла, а вопила разъярённая Маринка.

— Ты, это, Агашенька, может и правда, а? Отпусти... — Засуетилась ещё больше хозяйка. На что баба Агаша, холодно взглянув на Маринку выпустила, наконец, из цепких рук огромное малиновое ухо. Та же, не долго думая, пулей метнулась к зеркалу.

— Дайте чего-нибудь холодного, а то теперь до кона жизни как Чебурашка ходить буду. — Стонала Маринка, стараясь приклеить то, что раньше было ухом к голове, но это у неё не особенно получалось. Маленькое, детское ухо приняло такие неимоверные размеры и такой синюшно-малиновый цвет, что кого угодно мог бы вывести из себя, тем более девочку, которая явно уже начинала критически оценивать свою внешность в силу своего переломного возраста. Но "моя" бабушка, стояла не проронив ни единого слова, следя за новоявленной колдуньей.

— Откуда книжку-то взяла? — Стараясь разрядить обстановку стала спрашивать Никитична.

— В переходе, их там завались, какие хочешь, а особенно на заговоры разные. Хочешь на успех, хочешь на притягивание денег, даже на подчинение людей от которых зависишь. А, я вот, на любовь выбрала. Хотела, чтоб больше про меня не говорили, что я урод какой-то. — На этих словах мы все трое уставились на девочку. Ничего уродского, конечно, в ней не было, кроме теперешнего уха. Тоненькая, в модных драных на коленях джинсах, майке до пупка, она выглядела совершенно нормальным подростком своего времени. Волосы цвета соломы мотались беспорядочно до плеч, курносый нос, зелёные глаза и чуть припухлый, по-детски капризный рот. Вообщем обыкновенная девочка и ничего больше, кроме, пожалуй, что чудесного количества веснушек, которые рассыпались не только по всему лицу, но и по угловатым плечам, рукам и даже кое-где торчащей спине.

— Тебя солнышко любит, смотри, сколько веснушек высыпало. — Нелепо вылепил я.

— Ага, чем больше лет, тем их больше. Хоть выводи, хоть не выводи. — Грустно сказала Маринка, прижимая мокрую тряпку к голове, услужливо поданную Никитичной. Тут, как нельзя кстати, оттаяла и баба Агаша.

— Теперь давай обе рассказывайте, что у вас не так. Почему её родители у тебя такое сокровище спрятали?

— Да.. это... погостить привезли. — Явно стала темнить Никитична.

— Мне-то не ври, двоюродную внучку к тебе привезли, а то лета им не хватило, да и своей родной бабушки будто нет. Её ровесники к школе во всю готовятся, а она у тебя околачивается. Не темни, давай выкладывай. — Взяла в свои руки ситуацию резвая старушка.

— А мы её решили здесь в школу пустить. — Не сдавалась хозяйка. — Знаешь ведь, город в таком возрасте ничему хорошему не научит. Девочка очень увлекающаяся, а я не против, скучно одной. Мои-то разъехались, а одной тоска зелёная, вот и попросила, чтоб мне хоть кого привезли, вот кроме неё никто не согласился.

— Сладко поёшь, только забыла что враньё — это моя стезя, я его за версту чую. — Не унималась разоблачать баба Агаша. Никитична, хоть и понимала всё, но разоблачаться не стремилась, поэтому первой не выдержала сама Маринка.

— Я ж говорю, потому что урод по жизни. От меня все отказываются, даже родители. Да что родители, кошки и те, разбегаются. Цветы дохнут, когда настроение на нуль спускается. Училка противная, облысеть умудрилась. Да и так, по мелочи, всего разного ещё много чего вспомнить можно, только этих случаев и совпадений с каждым годом наворачивается и наворачивается. Родители устали разгребать и умасливать каждого, кто стал свидетелем, вот сюда и сослали, ну типа спрятали.

— Так оно и понятно, миллионы эти ерунду покупают и ничего, а ты прямо вундеркинд. Купила, прочитала и на тебе, труп обеспечен. — Удивлялся я способностям этой малышки. Баба Агаша даже не услышала моей реплики, она подошла к Маринке и взяла её за руки.

— Не дёргайся детка, я только посмотрю, что с тобой не так твориться, а потом вместе подумаем.

— А драться не будете, вон какая рука тяжёлая, до сих пор ухо голову перевешивает. — Серьёзно спросила Марина.

— Не бойся, не буду. — Так же серьёзно ответила бабуля.

Маленькие зеленовато-голубые искорки побежали от Маринки к моей провожатой, а потом, я увидел наяву подтверждение ранее услышанным "сказкам". Из глаз Маринки выдвинулось и стало расти зелёное облако по форме напоминающей девочку. Там, где должна была находиться голова, в облаке зияли мелкие чёрные точки, обрамляя туманную голову, словно венком, и светились, будто дыры в этом же цветном тумане.

— Красота-то, какая! Не уж то это правда? — Вырвалось у меня от увиденного. Поверить даже собственным глазам в такой момент для меня составляло некоторый труд. Эта чудесница Агаша просматривала душу девочки или что-то такое, что я облачить в слова в тот момент был просто не в состоянии. Увиденное было так потрясающе красиво, что я хотел увидеть восторг в глазах, хотя бы ещё одного человека, поэтому, оглянувшись на Никитичну и, наткнувшись на ничего не понимающий взгляд, стал понимать избранность своей судьбы, о которой так долго говорила мне старушка. Хозяйка ничего этого не видела, да и сама девочка тоже. Никитична крутила головой, пристально разглядывая то меня, то свою двоюродную внучку, силясь рассмотреть или понять хоть что-то. Маринка же бессмысленно хлопала глазами, уставясь в глаза бабы Агаши.

— Агашенька, ну что? Что с ней? — Беспокоилась баба Катя.

Моя бабуля отпустила руки девочки и всё разом исчезло, словно сон наяву или ещё какое-то наваждение. Маринка сразу же завела свою "песню".

— Я же говорю, ненормальная, просто синдром на витке эволюции.

— Ну, ты и хватанула! Это что же такое? — Заново стала просить объяснений Никитична.

— Да не волнуйтесь вы так. Она абсолютно нормальная, даже ещё лучше, чем нормальная. Она, как это сейчас говорят — индиго.

— Это кто ещё такой?

— Это ребёнок с определёнными способностями. Да про это сейчас по телеку говорят, в газетах пишут. Феномен нашего века. Таких детей разным обследованиям подвергают, способности просчитывают. Вот родители по возможности и прячут своих детей, чтоб они не светились. Ясно?

— Ясно-то ясно, что ничего не ясно. Они только и сказали о придурковатости девочки. Ну, то ничего, нормальная, а то нападает на неё и она сама не своя становится. Школьную программу освоить не может. Двойки посыпались, а ей поступать скоро, так хоть в деревне может чуть-чуть оклемается. — Прорвалось наконец у скрытной бабы Кати.

— Не тянет?! — Пришла очередь возмущаться Маринке. — Да мне не интересно стало. Там осваивать нечего. — Скривила свои детские губки девочка. — Вот папа с мамой и испугались. Побоялись шуму, видите ли. Скрывать не было уже возможности, потому как вопрос упирался в то, что меня из восьмого надо срочно в одиннадцатый переводить. А это означало пристальное внимание к моей персоне, а особенно к поведению.

За этими душевными излияниями мы и не заметили, как баба Агаша, присев на стул, закрыла глаза. Она сидела явно о чём-то думая, словно живая мумия, едва-едва шевелящиеся губы выдавали именно задумчивость, а не старческую дрёму.

— Что же это такое? Значит ты не дурочка, как тебя родители мне обрисовали? — Допытывалась баба Катя. — Так ведь таким дитем гордиться надо, а они прячут, да ещё и дурачить придумали. Куда всё катиться? Я бы в своё время сама тобой занялась, да только отстала от такой жизни, многое в ней теперь непонятно стало. Ну, уж в обиду, точно не дала бы.

— Правильно они сделали. — Упавшим голосом, наконец, подключилась к общему разговору баба Агаша. — А я нетерпеливая поспешила. Да кто ж теперь разберёт-то? Может, так по судьбе и положено было, сначала одного, потом другого встретить. Как только справляться стану, вот забота, теперича какая выросла. Неисповедимы пути Господни, воистину, неисповедимы.

Будто сама с собой тихо проговаривала баба Агаша свою проблему. Нам ничего не оставалось, как внимательно выслушать мысли вслух и ждать решения, которое принять предстояло только ей.

— Сейчас всем за стол, потом, что нужно по хозяйству, то подмогнём и спать. Утро вечера мудренее, глядишь, само собой и разрешиться всё. — Вынесла окончательный вердикт стойкая баба Агаша. Её непререкаемый авторитет и тут не дал сбоя, только, на сколько я уже мог её узнать, она решение приняла, а нам оставила роль послушников, которые примут любое её мнение, потому как только оно, единственное, окажется верным.

Утро было солнечным и тёплым. Бабье лето оправдывало себя полностью. Последние ясные дни будто решили обмануть календарь. Даже листва не хотела окрашиваться в жёлто-красные тона. Никак не хотелось верить в то, что сентябрь берёт права в свои руки.

Проснувшись, мы с Маринкой встретились у летнего умывальника.

— Ты не в курсах, чего там твоя бабуля надумала? А то, я гляжу, она здесь как у себя дома командует, да и моя ей без всякого подчиняется.

— Не-а, но в принципе, как я понял, с нами пойдёшь, к Агаше в дом. Она, наверное, решила о тебе заботу проявить, вообщем не парься, тебе всё одно хуже не будет.

— Знаешь, мне что-то не улыбается к твоей бабаке пилить. У своей, со скуки сдохнуть можно, а у твоей тем более. Загрузит работой колхозной вот и вся дискотека. А насчёт общего языка с ней, так это даже во сне не присниться. — Грустно делала выводы девочка, и так стало её жалко, что захотелось хоть чем-то утешить.

— Моя баба Агаша добрая, ты не думай, первое впечатление всегда обманчивое. — Утешитель из меня был никакой, да и быстро как-то приелось это. В конце концов, я находился в худшем положении, чем эта девочка. Её судьбу решали всё-таки у неё на глазах, а мою вместо меня кто-то. Да, выбора нет порою ни у кого или выбирать человеку подчас трудно, а скулить и жаловаться лучше и надёжнее получается, кто ж его разберёт. Но любому принять действительность, какая бы она не была проще, нежели принять судьбоносное решение.

За завтраком все молчали и смотрели на красное опухшее лицо Никитичны с отёчными глазами. Подняв глаза, она наткнулась на наш с Маринкой недоумевающий взгляд.

— Мариш, вещи я тебе собрала, видеться на каникулах станем. А так Агашенька права, что же это тебе теперь неучем что ль быть, когда все твои учиться станут. — Когда уже стали вставать из-за стола, выдавила баба Катя. Маришка, со свойственным ей подростковым противоречием молчала, и было не разобрать, то ли она в крутой обиде, то ли ей стало вдруг, всё равно. Тихо подошла к бабушке, поцеловала и молча пошла за мной с незнакомой старушкой. Уходя, мы слышали лишь виноватое бурчание и всхлипывания Никитичны.

— Ну, наконец-то, домой идём. — Первой прервала молчание уже наша с Маришкой опекунша, как только мы ступили на лесную тропинку. — Ты, Коленька, не в обиде на меня будешь, коли я тебя, с одним своим старым другом познакомлю? Да я тебе про него говорила, Трофимом кличут. — Елейным голоском, будто извиняясь, старалась говорить уже даже чем-то родная бабушка.

— Раз надо, так чего ж ты извиняться-то вздумала? Сама ж говорила, что мне уготовано, с Трифоновой бедой разобраться, да дочке, чем только можно помочь, а здесь лучше трезвого мужского разумения никак не справиться. Поэтому Трофим, как нельзя кстати придётся. Тем более, что мужик мужика лучше поймёт. — Постарался я разрядить обстановку и успокоить тревоги бабули. Маришка, шла не замечая дороги. Потерянная, она так громко думала о своей никчёмности и ненужности, что хотелось прямо как маленькую, погладить по головке и сказать много разных тёплых слов. Её искренне было жаль, потому что изводила она себя нещадно.

Не смотря ни на что, идти по лесу было легко и приятно. Тёплое ласковое солнышко то пряталось, то появлялось вновь. Грибы просто в несметном количестве попадались по дороге. Любопытство переросло в то чувство, когда человек просто не в силах пройти мимо, поэтому я снял свою майку, завязал рукава и у меня получился довольно таки вместительный мешок. Пропускать такую красоту, как расценил я, было бы кощунством. Поэтому, стал собирать с таким азартом, что невольно, обратившая на меня внимание девчушка, достала из заплечной сумки свитер и по моему примеру стала собирать грибы, подогревая не только себя, но и меня почти что соцсоревнованием, то есть " у кого больше". Белые, подберёзовики, подосиновики, только успевай собирать, прямо рай грибной.

— Красота-то какая, как на картинке. Не поверила бы, если кто рассказал. — Ликовала азартная Маринка. Баба Агаша же шла в глубокой задумчивости. Что-то явно не давало ей покоя. Такая бодрая и жизнерадостная старушка выглядела угрюмой и сильно чем-то озабоченной. Ни на мои, ни на Маринкины вопросы, она не отвечала. Даже реакция того, что она их слышит, так же отсутствовала. Создалось впечатление, что она не слышит ничего и никого. Только потом я догадался о том, что она с кем-то разговаривает, и именно это её поглотило почти целиком. На мои попытки пролезть к ней в мысли получил мысленный подзатыльник, от которого, наверное, с минуту звенело в ушах. Оставив прежние попытки, тем самым, проявив уважение к учителю и показав ещё пока превосходство ее мастерства над своим, стал заниматься сбором грибов и выводом из дипрессивно-задумчивого состояния горемычного подростка. Эта игра, переросла в явное заготовительство. Импровизированные мешки были полны, и мне пришлось взвалить их на себя, чтобы идти дальше. Идти молча уже не хотелось ни мне, ни Маринке. Девочка будила во мне чувства заботы о ребёнке, гнев на родителей, которые прибегли к таким жестоким мерам. Жалость, поднималась какими-то волнами, откуда-то со дна беззаботной души и душещипательными порциями окатывала, сжимая, в большинстве своём, равнодушное сердце.