Спартак 2

Охваченный самонадеянностью, двигаясь навстречу Лукуллу, он говорил своим друзьям, что ему досадно от того, что ему придется сражаться только с одним Лукуллом, а не со всеми римскими силами сразу.

— У меня двадцать тысяч лучников и пращников. Пятьдесят пять тысяч всадников, из которых пятнадцать тысяч закованы в броню вместе с лошадьми. Сто пятьдесят тысяч воинов и кроме них тридцать пять тысяч слуг, что способны прокладывать дорогу, строить мосты, возводить дамбы и плотины, рубить леса и заниматься прочей работой. Есть ли нечто подобное у Лукулла? — хвастливо вопрошал армянский царь и сам себе отвечал, — нет! И тогда зачем я буду уклоняться от решительной битвы, как мне тут советовали некоторые осторожные люди?

Когда царь со своим огромным войском перебрался через Тавр и приблизился к стенам Тигранокерта, все население города бросилось его встречать. Сотни и сотни людей высыпали на стены города и принялись кричать здравницы армянскому царю, хотя он, естественно, не мог их услышать.

Дождавшись прихода своего главного противника, Лукулл созвал военный совет, на котором мнения разделились. Одни предлагали снять осаду Тигранокерта и идти на армянского царя, другие говорили, что нельзя оставлять за своей спиной такое большое количество неприятелей и значит нужно продолжить осаду вражеской твердыни.

Каждая из сторон считала правильной только свою точку зрения и при этом именовала аргументы своих оппонентов "откровенной глупостью". Споры на военном совете достигли столь высоких точек кипения, что Лукулл поневоле был вынужден принять соломоново решение. Он оставил под стенами вражеской столицы Мурену с шестью тысячами пехоты, а сам, вместе с десяти тысячным отрядом тяжелой пехоты, конницы и тысячью лучников и пращников, двинулся навстречу противнику.

Как это часто бывает, противоборствующие стороны разделила река. При этом тыл армянского войска расположился на возвышенности горы, откуда как на ладони был виден весь римский лагерь.

Увидев, какое малое количество солдат находится под командованием Лукулла, Тигран и его свита затряслись от смеха. Тотчас в адрес римлян неудержимым градом посыпались колкости и злые шутки. Все в один голос признали армию противника ничтожнейшей, из всех с кем им приходилось сражаться. Одни ради потехи принялись метать жребий относительно будущей добычи. Другие принялись наперебой упрашивать Тиграна разрешить им в одиночку управиться с этим делом, а самому сидеть и смотреть на сражение в качестве зрителя.

Ободренный лестью и открывшимся видом на римское войско, царь Тигран многозначительно произнес: — Для посольства их слишком много, а для войска мало — после чего приказал устроить пир в честь завтрашней победы.

Утром следующего дня, Лукулл покинул лагерь и двинулся к реке, за которой расположилась армия Тиграна. Выбирая удобное место для переправы, римляне были вынуждены совершать маневры, которые армянский царь принял за отступление. Он немедленно позвал к себе военачальника Таксила, что в свое время не советовал Тиграну сражаться с Лукуллом.

— Посмотри, посмотри — громко кричал Тигран, гневно брызгая слюною в сторону Таксила. — Посмотри, как проворно бегут от меня твои "неодолимые" римские легионеры! Не их, ли ты советовал мне опасаться!?

— Именно их, государь — смиренно молвил ему в ответ воитель. — Блеск их щитов и вынутых из мешков шлемов говорят мне, что они не бегут, а идут в бой против всей твоей огромной армии.

В этот момент римляне нашли удобное место для переправы и стали переходить реку вброд. Поначалу, Тигран не поверил своим глазам. Он стал яростно протирать глаза, а когда убедился, что видит все не во сне, а наяву воскликнул: — Они пошли на нас!? Безумцы! — после чего приказал строить войско.

Свое левое крыло он доверил албанскому царю. Средину взял под свое командование, а правый край, где находилась тяжелая кавалерия, поручил руководить мидийскому владыке.

Перед тем как покинуть лагерь, Лукулл получил предостережение от жрецов. Гадатели напомнили полководцу, что этот день был несчастливым для римского оружия, так как в этот день германские варвары разгромили римское войско под командованием Цепиона.

Суеверный к датам римлянин много подумал бы перед тем, как принять ответственное решение, но прижатому к стене Лукуллу некуда было отступать. Внимательно выслушав речь жрецов, он тяжко вздохнул и, подняв к небу руки, горестно произнес: — Видимо, мне предначертано самой судьбой переделать это день из несчастливой для римлян даты в счастливую дату!

После чего надел на голову шлем и встал во главе войска рядом с главным орлом легионов, чтобы ни у кого не было сомнения, что полководец намерен отсиживаться за спинами своих солдат.

Перейдя через реку, он уверенно повел воинов на холм с плоской и широкой вершиной, на котором расположилась броненосная кавалерия Тиграна. Чтобы удержать конницу врага на месте до подхода римских когорт, Лукулл приказал бывшим в его распоряжении фракийским и галатским всадникам атаковать противостоявшим им мидийцев с боку.

Весь его расчет строился на то, что главное вооружение катафрактов состояло из тяжелых копей, которыми можно было действовать при атаке в лоб. При ударе в бок эти копья были бесполезны и закованные в тяжелые латы всадники были беззащитны перед ударами мечей кавалерии римлян.

Перед холмом, где находились мидийские конники, расположилась легкая пехота Тиграна. Едва две когорты под командованием Лукулла перебрались на неприятельский берег, они дружно принялись метать в римлян стрелы и камни.

К счастью для Лукулла, легкой пехоты врага в этом месте было мало, но и в малом числе, она могла нанести его когортам урон. Единственный способ свести эти потери к минимуму была стремительная атака врага, что и предпринял Луций Лициний. Закрывшись от вражеских стрел и камней щитами, римские легионеры быстро пробежали отделяющее их от врага пространство и обрушили свои коники на лучников и пращников царя Тиграна.

Увидев, что их стрелы и камни не смогли остановить противника, легкая пехота армянского царя в страхе разбежалась, благодаря чему когорты Лукулла, достигшие подножье холма смогли спокойно подняться по его склонам и атаковали катафрактов врага.

Все это время, полководец находился в первых рядах своих воинов, и едва поднявшись на холм, он встал на такое место, откуда его было, хорошо видно и закричал, обращаясь к солдатам: — Победа, римляне! Победа наша! После чего кинулся на врага, яростно разя всадников противника в бедра и голени — единственные части тела, которые не были закрыты броней.

Попавшие под двойной удар римской пехоты и кавалерии мидийские катафракты не выдержали их стремительного натиска и позорно бежали с поля боя. Из-за того, что мидийцы стояли на холме плотным строем и из-за своих тяжелых доспехов не могли быстро развернуться, при отступлении среди них возникла давка, немедленно переросшая в панику. Но даже те, кто смог отступить и покинуть холм не были свободны в своих действиях. За кавалерией расположились плотные ряды пехоты, которая спокойно ожидала, когда до неё дойдет очередь участвовать в сражении. И когда с холма на них поскакали тяжеловооруженные мидийцы, воины были застигнуты врасплох подобным развитием боя.

Вместо того чтобы разбежаться и дать дорогу бегущей кавалерии, они до последней минуты стояли как вкопанные, на своих местах и как зачарованные смотрели на катафрактов. Только когда кавалеристы врезались на полном скаку в их ряды и принялись безжалостно топтать собственных солдат, пехотинцы пришли в движение, но было уже поздно. С каждой минутой, с каждой секундой этого страшного побоища, армия Тиграна несла огромные потери, а противник при этом не наносил ни одного удара мечом или копьем.

Паника очень опасное явление, особенно для войск азиатских владык со слабой дисциплиной. Возникнув в одном месте, она подобно цунами, на все войско, сметая всех и вся со своего пути.

Нечто подобное произошло и с войском Тиграна, охваченное паникой оно позорно бежало с поля боя. При этом из-за густоты и тесноты рядов воинов, среди них началась страшная резня, остановить которую было невозможно никому из смертных.

Подобно своему тестю царю Митридату, армянский владыка бежал в числе первых, бросив свою огромную армию на произвол судьбы. В сопровождении нескольких спутников он скакал прочь от того, над кем ещё недавно так неосмотрительно смеялся.

Потом, после битвы, позабыв свои страхи и опасения, римляне гордо говорили, что им стыдно, от того, что они скрестили оружие с подобным сбродом. Столь горькое название было обусловлено из-за потерь, понесенных Тиграном в этом сражении. Со стороны армянского деспота ущерб исчислялся тысячами и тысячами, тогда как Лукулл потерял около трехсот человек.

Победители ещё только покинули поле битвы вместе с огромными трофеями, в числе которых оказалась царская диадема Тиграна, а вести о разгроме царя уже докатились до его столицы. Известие о победе Лукулла вызвало уныние и горе среди армян и тайную радость среди переселенных в Тигранокерт греков. Их было так много, что они подняли восстание, успев предупредить об этом Мурену.

В назначенное заговорщиками время римляне пошли на приступ стен армянской столицы и благодаря тому, что все внимание армян было сосредоточено на подавление бунта греков, легко взошли на крепостные стены, не встретив при этом какого-либо сопротивления. Желая как можно быстрее подавить выступление инородцев, командир гарнизона полностью оголили стены города.

За оказанную помощь при взятии Тигранокерта, Лукулл по-царски расплатился с греками и примкнувшими к ним арабами, ассирийцами и гордиенцами. Всем им была дарована свобода, сохранено их имущество, а также разрешено вернуться на родину. Кроме этого полководец снабдил их на дорогу деньгами из той части добычи, что была захвачена в царском дворце.

Этот ход снискал римскому полководцу не только любовь среди простого местного населения, но и среди царей, числившихся в союзниках Тиграна. Сразу после взятия Тигранокерта от него откололись арабы. Явившись в лагерь Лукулла, их предводители заявили себя друзьями римского полководца и предоставили в его распоряжение всю свою конницу.

Также на сторону Лукулла перешли и гордиенцы, чей царь Зарбиен давно находился в тайной переписке с Аппием. В знак своей признательности он прислал римлянам два миллиона медимов зерна, что было очень кстати для войска Лукулла.

Третьим царством отпала от Тиграна Адиабена, что находилась в Северной Месопотамии. Её правитель Монобаз поблагодарил Лукулла за освобождение его подданных и попросил помощи от парфян. Они недавно захватили Месопотамию с её двумя столицами Селевкией и Ктесифоном и теперь устремляли свои алчные взгляды на север.

Предложение Монобаза очень потешило самолюбие Лукулла. В душе он был не прочь совершить поход на парфов и подобно Александру Македонскому занять Вавилон, Сузы и Персию. Возникшая между парфянами междоусобица очень способствовала этому, но наличие за спиной недобитого и незамиренного Тиграна и Митридата, а также бедственное положение Рима, вынуждало полководца отказаться от этого.

Пока Лукулл раздавал подарки, восстанавливал справедливость и наслаждался искусством собранных Тиграном в своей столице актеров, армянский владыка вновь отошел от страха и горел желанием реванша.

Собрав под свои знамена в Артаксате иберийских копейщиков, мардийских лучников и мечников албанцев, Тигран намеривался напасть на Лукулла, который стоял лагерем под стенами Тигранокерта. Над римлянами нависла серьезная опасность, и её следовало немедленно устранить.

В отличие от своего противника, что усиленно накапливал силы и бездействовал, Лукулл немедленно выступил в поход, имея за своей спиной только славу и благосклонность бессмертных богов. Вкусившие сладость роскоши и богатства, его воины не горели желанием вновь идти в бой и рисковать своими жизнями. И только угроза потерять все эти блага, а также рассказы о тех сокровищах, что хранились в "Армянском Карфагене" — Артаксате, заставили солдат повиноваться своему полководцу.

И вновь два могучих войска встретились на берегах реки Арсании, чьи мутные воды разделили их друг от друга. И вновь численное превосходство было на стороне Тиграна, но теперь он не надсмехался над римлянами, а усиленно молился богам, прося их даровать ему победу.

Главную надежду армянский властелин возлагал на каппадокийскую конницу, по праву считавшуюся лучшей среди тех земель, что находились под властью Тиграна. Именно её царь выставил против римлян, что по приказу Лукулла начали переправляться на вражеский берег.

Перед началом битвы Лукулл велел принести жертвы богам и гаруспики дали благополучное предсказание для римлян. Немедленно слова жрецов стали достоянием всего римского войска, придав уверенности легионерам.

Из-за того, что воды реки местами доходили римлянам до уровня груди и быстрая переправа была невозможна, Лукулл был вынужден разбить свое и без того не очень большое войско на две части. Вместе с двенадцатью когортами он начал переправу, тогда как Мурена с остальными силами прикрывал его тыл. Из-за огромного числа врагов, Лукулл не исключал возможности удара в спину.

Возможно, такой маневр и мог даровать Тиграну победу, но армянский воитель почему-то позволил противнику спокойно перейти реку и построиться в боевой порядок. Скорее всего, это было связано с тем, что для каппадокийской конницы у реки было мало места, но подобное решение оказалось роковым для Тиграна. Едва когорты выстроили свои боевые ряды, они бросились в атаку на врага и, сойдясь с каппадокийскими всадниками, принялись крушить их.

Правды ради необходимо отметить, что чуть раньше каппадокийцев атаковала римская кавалерия, и они по сути дела оказались между двух огней. Видя повторение сценария предыдущей битвы, Тигран поспешил передать приказ иберийцам и албанцам атаковать римлян, используя свое численное превосходство. Однако низкая дисциплина, а также долгая передача приказа нарушила планы армянского царя.

Не успели гонцы донести приказ владыки до его солдат, как каппадокийцы обратились в бегство и принялись сметать с ног и топтать плотно стоявшие за ними ряды пехоты. Среди солдат возникла безудержная паника, и все войско армянского царя обратилось в бегство. Напуганные воины Тиграна бежали от одного вида и крика противника, даже не думая скрестить с ним свои мечи.

Преследование бегущего противника шло весь день и всю ночь. Римляне беспощадно рубили врагов до тех пор, пока руки их уже не могли держать оружие. Когда наступившее утро позволило увидеть и оценить всю картину прошедшей битвы, Лукулл и его окружение сильно удивились. Если в предыдущем сражением под ударами мечей римлян погибли и попали в плен в основном простые воины, то теперь среди погибших и пленных было много знатных и важных персон.

Так было опознано тело царя Атропатены Артоваза и двоих его сыновей, брата правителя Каппадокии Ариарата и знатного албанского вельможи Шарукна. Не менее знатные люди были и среди пленных, приведенных в палатку Лукулла его воинами. К одним римский полководец проявлял милость и отпускал на все четыре стороны, других приказывал держать в оковах, но первых было много, а вторых очень мало.