Потерянное одиночество. (р.н. Поздний вечер вторника)

— Ну, мое щедрое предложение было ожидаемым, не так ли.

Я молча кивнула. В прошлый наш разговор я забросила удочку, но не стала просить напрямую, понимая, что он многого захочет за такую услугу, а теперь получу почти даром.

— Я принимаю твои условия. Что я сделала с мистером Румански — атаковала его красной силой, атаковала дистанционно.

Я помолчала, давая Седрику время на осмысление.

— Атаковала... Красными лентами? — переспросил Седрик.

Оп-па, он что, тоже так может?

— Откуда ты знаешь про ленты?

Он отрицательно покачал головой и погрозил мне пальцем. Я демонстративно надулась.

— Что ты куксишься? Сама торгуешься за каждое слово и тут же хочешь вытянуть из меня что-то за просто так.

— Не хочешь, не говори, — ага, раз он не потребовал продолжать, значит, готов все же рассказать о 'лентах', только на каких условиях?

— Научишь меня защищаться от них — расскажу.

Я растерялась.

— Защищаться? Я не знаю какой-то специфической защиты от них, — или поймать и выдернуть или переварить.

— Так и знал что от тебя никакого толку.

Я отвернулась и села почти спиной. Зря. Этот хам расстегнул заколку на косе и успел потеребить ее, чтоб расплести до того, как получил по рукам. Рассерженная я встала и заходила по комнате, Седрик наоборот напоминал сытого кота.

— Ты ответила только на один вопрос, и могу признаться что, второй меня интересует куда более.

— А что второе?

Он закатил глаза, мол, ну и дура.

— Чем ты его так напугала?

— Да откуда ж я знаю!

— Это не ответ, — в его голосе послышался металл. Я остановилась и глянула на него vis-зрением. Так и есть, центры полны, он сам напряжен и, кажется, готов драться. Что происходит!?

— Седрик, я... Только не делай глупостей, ладно? Я не хочу чтоб ты сдох на шесть часов позже чем я. Хорошо?

— Ответь, Пати, что его так напугало. Ты же белая, вы ж не можете причинять боль другим существам, вы от этого 'гаснете'. Я помню, как ты слабела, борясь со мной, я проиграл по времени, еще б чуть-чуть и ты б лишилась чувств от опустошенности, да ты почти вырубилась, пока я привыкал к метке. Как ты смогла причинить Руману боль, да еще так, что он прижимает уши при одном воспоминании о тебе?

Я присела в кресло, обдумывая ответ. Седрик привык думать, что я неопасна, что я не боец, а вот, оказывается, очень даже боец... И это очень напугало его.

— Я... Иногда я просто закрываюсь и при этом впитываю силу противника, по чуть-чуть, чтоб стать таким же агрессивным как он, — Седрик кивнул, ему был знаком этот прием, — Это когда драка идет оружием, а не силой. А когда нужно бить силой, генерировать ее, я впадаю в боевой транс.

— Вот как. Мило. И в чем же он выражается?

— Ну... Мне все становится смешно и ничего не пугает. Ржу как дура, — тихо закончила я.

— Смеешься... И с Руманом смеялась?

— Ну да...

— Тогда понятно...

— Что понятно?

— Марла тоже ржет, психопатка, когда убивает, просто заливается смехом.

'Брр...'

— Все? Ты успокоился?

— Розочка моя, а твои шипы вовсе не призрачны...

— Им далеко до твоих клыков.

— Хорошо, что ты понимаешь это.

— Понимаю, Седрик, я все понимаю. За эти годы я и полслова не сказала тебе во вред. Я не клялась и не поклянусь, но ты знаешь, что я тебе зла не причиню.

— Иди ко мне, пушистенькая. Хоть раз позволь мне сделать то, что я хочу. Я знаю, где надо будет остановиться.

— Никакого секса, Седрик...

— Тебя так напугал наш первый раз? — саркастично спросил он.

— Не смешно!

— Пати... Я обещаю, что не сделаю ничего вопреки твоей воле, твоим желаниям.

Да, больших гарантий своей безопасности я не получу. Я приблизилась к нему, и он встал навстречу.

— Я буду мягким и пушистым, почти как ты, — бархатным голосом пообещал он.

Мы медленно кружились в подобии танца, хоть музыки и не было. И конечно же, Седрик расстегивал все эти маленькие пуговицы на моем платье, сначала снизу, потом сверху, потом опять снизу... Происходящее мне скорее нравилось, чем нет, но удовольствия я не получала. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что у нас было с Лианом, с ним я раскрылась и расслабилась, а с Седриком надо было играть в открытость и не терять контроля над собой и силой ни в малейшей степени — это не удовольствие.

Последние пуговицы Седрик все же оторвал одним рывком и мягко уронил меня на кровать, пока мы танцевали я тоже не бездельничала и стянув галстук, расстегнула его рубашку, он сбросил ее и встал на колени надо мной. Чувство опасности резануло как нож — нельзя быть похожей на жертву, нельзя покорно лежать под ним. Я села, но неснятое, спущенное платье связало мне руки, и Седрик толчком опять опрокинул меня на спину, я дернулась и 'закрылась'...

— Чшш, тихо, тихо... Я контролирую себя...

Сила в нем бурлила, и он все больше наливался красной, не родной, плохо контролируемой...

— Ну что ты погасла... Розочка моя, я хочу слышать твой аромат, ну же раскройся...— в упрашивании слышалось рычание, а ласки пока еще нежные грозили в любую секунду превратиться в боль.

Мне это совершенно точно не нравилось. Но сделав надо собой усилие я расслабилась и раскрылась, отдавая ему силу.

— Да, моя сладкая, да, моя летняя, моя пушистая...

Напряженность спала. Получив порцию светло-красного он ненадолго стал по настоящему нежен. Но красной силы теперь в нем было слишком много, она требовала выхода или же конвертации... А конвертировал Седрик в черную, в данном случае — в агрессию. Этого допустить нельзя.

Мне этого очень не хотелось, но я в поцелуе отобрала большой глоток, уже успевшей стать багровой, силы, это было противно, как будто пьешь кровь. Седрик не ожидал такого, но обрадовался и влил больше, чем я хотела взять.

— О да...Возьми еще.

— Нет!

— Тогда отдай. Ты теперь пахнешь иначе, одного глотка хватило.

Я боролась с собой, чтобы не выплюнуть его силу, это было бы серьезным оскорблением, я старалась ее переработать, но получалось пока плохо. Седрик принялся по чуть-чуть вытягивать из меня в поцелуях, а вытягивание силы само по себе неприятно, я терпела сколько могла.

— Хватит!

— Как скажешь, розочка, как скажешь, — но его покорность никого не обманывала.

— Седрик, мы заиграемся. Ты заиграешься. И нарушишь обещание.

— Я контролирую себя. А ты?

Вопрос был задан не просто так — его сила начала влиять на меня, и мне уже хотелось почувствовать силу рук, блуждавших по моему телу, хотелось... Чужая сила, чужие желания...

— Седрик, хватит, остановись.

— Кому ты не доверяешь мне или себе?

— Твоей силе!

Он рассмеялся польщенным смехом победителя.

— Ты... если б ты знала насколько желанна, когда в тебе моя сила, когда ты не приторно сладкая, а такая... самочка, молоденькая, перепуганная самочка, которая боится, что ей сделают больно, но все же хочет, очень хочет!

— Седрик, НЕТ! Я ничего не хочу. Я хочу, чтоб мы прекратили все это и разошлись. Ты полон, более чем полон. Я тебя покормила.

Его лицо исказила ярость, но он закрыл глаза, пытаясь управлять собой и сконцентрироваться, я тоже зажмурилась в страстном желании того, чтоб он взял себя в руки. Вдруг вес его тела пропал...

— Убирайся!

Я поняла только то, что меня отпустили и надо бежать. Схватила платье и выскочила из комнаты, закрывшись им, я прижалась к захлопнувшейся двери не представляя, что делать дальше. В кабинет! Я заскочила к себе и чуть не поскользнулась на непривычно голом полу. Этот глупый пустяк меня доконал и я, дойдя до кресла, разрыдалась.

Слезы, рыдания — это то, что забирает силу, выводит ее вместе с влагой и звуком, откровенным воем или заглушенными всхлипами. Я выплакивала черноту, которой я нахлебалась от Седрика, которой позволила появиться от собственного страха и унижения, заставив себя делать то, что не хотела.

Наверно я б плакала еще долго, погрязнув в жалости к себе и самобичевании, но меня отрезвила одна мысль. 'Лиан очень расстроится, увидев меня такой, и будет себя корить'. Как ни странно, но слезы высохли сами собой, я осознала, что сижу в чулках и трусиках и плачу как последняя дура, позволяя уже своей собственной силе покидать меня. Я осмотрела надорванное и мокрое от слез платье, и все же надела его, долго возившись с двумя десятками гадостных пуговиц. На животе нескольких не хватало, ну, хвала Свету, что на животе, а не ниже — можно все же как-то пройти мимо охраны, прикрывшись. Я пошла в уборную, умылась, расплела остатки косы и причесалась, посидела в рабочем кресле, окончательно успокаиваясь и собираясь с мыслями. Прикрыла полупустые vis-центры и набрала охрану

— Мой гость уже ушел?

— Да, мэм.

— Хорошо.

Путь свободен, я нашла какую-то папку, прижав ее к животу прошла мимо Алекса, старшего ночной смены, и оказалась в своем переулке. Привычный подъем по лестнице и я дома.

Лиан вышел заспанный, услышав, что я пришла.

— Спать, живо! — я закрыла нашу связь наглухо, — Эту ночь с цветами. Восстанавливайся.

Я мимолетно поцеловала его, не боясь, что он что-то почует, силу я успела привести в порядок, и он, успокоенный, ушел в свою комнату.

А я пошла на кухню за чаем и медом, в надежде, что они помогут забыть гадкий вкус силы Седрика. После чаепития мне окончательно полегчало и я, включив автоответчик, отправилась спать.

* * *

Проснулась я от того, что Лиан тихо зашел в мою спальню, принеся с собой свежесть лугового утра, и привычно устроился внизу. Вдвоем мы подремали еще с часик, а проснувшись окончательно, я принялась играть с его волосами, для него это послужило сигналом к действию.

Опять поцелуи-подарки в живот, он уже сам знал, когда остановиться, и я полностью отдала ему контроль над происходящим. Вновь уютные порции силы, как дуновения свежего ветерка между нами. Они делятся пополам, словно пирожное, съедаются с удовольствием, и мы тут же принимаемся за следующее. Все было идеально, все было так как я хотела. Лиан остановился, как только почувствовал усталость, и я была благодарна ему за это. Я была благодарна за все... Сердце сладко сжалось и белая сила, взявшись ниоткуда, выплеснулась цветком-облачком, окутав Лиана.

Он удивленно уставился на меня своими огромными сверкающими глазами, по чуть-чуть принимая подарок.

— 'Пати?' — с надеждой спросил он.

Я не понимала о чем он спрашивает, и Лиан увидел это непонимание.

— 'Пати, забери половину' — чуть грустно попросил он.

Я послушалась. Мы поделили этот огромный сказочный торт из света, тепла и радости и, объевшись, улеглись рядышком.

Когда каждая клеточка тела перестала петь как весенняя пташка и звенеть как ручеек, когда мысли вернулись в голову, потеснив блаженную пустоту, я вспомнила о вопросе Лиана и захотела объяснений, но он еще не пришел в себя. Уютно устроив щеку в моей ладони, он бездумно водил пальцами по руке, а сверкающие крылья мерно двигались, разбрасывая искры силы, из-за этого воздух в комнате стал как на лугу после дождя.

— Лиан, — мягко позвала я.

— М? — глаза пьяные-пьяные.

— 'О чем ты спрашивал'?

— 'Спрашивал? А... Я подумал, что ты передумала и захотела сделать ребенка. Мне.'

Мой мозг завис, как зависают компьютеры, не в силах осмыслить услышанное. Но все же, постепенно смысл сказанного дошел.

— 'Я не хочу ребенка. Сейчас' — осторожно сказала я.

— 'Угу, я понял. Догадался, что ты это случайно', — Лиан оставался все таким же пьяным и чуть сонным, — 'Но это было так похоже... Не думал, что вспомню...'

— 'Вспомнишь что?'

— 'Мы ж первые... От нас все флерсы, от нас и Матерей... Думал, что забыл...'

— 'Спи, мой хороший'

— Угу... — и он отключился совсем.

У меня возникло четкое ощущение, что я несусь на взбесившейся лошади, моя жизнь несет меня, не разбирая дороги, события за событиями — одно неверное движение и я на земле, со сломанной ногой или шеей, как повезет. Почему-то это не пугало. Совсем. Может, я устала бояться и осторожничать? 'А может, это переизбыток белой силы, отключающий самосохранение' — выскочила вдруг мысль, похожая на вечно брюзжащего домового из детства. Может и так. Но вернуть ничего нельзя, лошадь не слушается ни узды ни кнута, остается только вцепиться покрепче и постараться не делать глупостей. Кстати, о них... Волк должен скоро прийти.

Ох... Лиану спать лучше с цветами, а не здесь. Что же делать?

— Лиан... Лиан...

Спит и только крылья чуть шевелятся — работают, превращая белую силу в салатовую. Чувствуя себя донельзя странно и дико, я осторожно посадила его, взяв за плечи, а потом подняла и поставила на ноги, он не проснулся лишь попытался упасть, я удержала и в конце концов взвалила его на плечо. Он был легкий, но отнюдь не невесомый, с такой ношей я без проблем миновала двери и коридор, и, занеся в комнату, так же постепенно опустила его на топчан. Хоть бы нахмурился что ли, но нет, мордашка безмятежная как у маленького ребенка.

Лиан... Я не могу понять, как к нему относиться. Ребенок, дитя? Но иногда он напоминает старика, и бывает мудрее меня. Мужчина, любовник? Почти любовник... Не могу я относиться как к мужчине к тому, кого ношу на руках...

Ладно, как я отношусь к Лиану, вопрос из ряда риторических. А меня ждет грубая реальность в виде присмиревшего, я надеюсь, волка.

Придя на работу, я первым делом отправилась на кухню, за привычным завтраком — фрукты и пирожное. Поль, наш шеф-повар, как всегда ругался с помощником. Вообще то он Пол, но требует, чтоб его звали на французский манер.

Я поцеловала его в щеку, и он замолк на полуслове.

— Пати, вот твой завтрак, — Поль единственный, кому дозволено фамильярничать.

— Угу. Merci.

Поймала благодарный взгляд от младшего повара...

Поль божественно готовит и умеет управляться со сложным хозяйством кухни, но излишне эмоционален и культивирует в себе это, считая свои истерики проявлениями творческой личности. Даже Дениз не всегда может справиться с очередным скандалом, когда ей под нос суют завядшую зелень или подванивающую креветку, в таких случаях всегда ищут хозяйку, меня. 'Мисс Дженьювин, Поль опять расстроен' — это пароль, значит надо идти на звук и утихомиривать гения от кулинарии.

Я съела свой завтрак и крутилась по кухне в поисках вкусненького... О, штрудель с лимоном...

— Нет! — раздался окрик достойный сержанта, это Поль заметил мой пристальный взгляд.

— Мне надоели шоколадные пирожные, — робко заявила я.

— Неужели? А что ты жуешь сейчас?

Жевала я именно шоколадное пирожное, поэтому обижено надулась. Это сработало, как всегда.

— Хорошо, что ты хочешь? Штрудель?

Я задумалась.

— Яблочный пудинг с корицей.

— Хорошо. Тебе принесут его в кабинет, а сейчас оставь кухню!

Я запихнула последний кусок в рот и, оставив грязную тарелку, покинула вотчину капризного мэтра.

Настроение преотличное...было испорчено, как только я заглянула к Дениз, она сидела обставленная огромными корзинками с розами — белыми, бело-розовыми и розовыми.