Катарсис Империи

А это — ой как не просто. Привлекать кого-нибудь из местных я не могу — иначе придется посвятить их в тайну. Сам же — смогу придумать лишь общие наметки плана. Которые надо будет исполнять идеально. Но, кто будет меня слушать?

Мои мысли оказались прерваны появлением императора.

В приподнятом настроении, что для меня, обдумывающего, как победить коварного врага Родины, казалось кощунством, Николай присел напротив меня.

— Как вам, Илья Сергеевич, нравится? Мой дражайший кузен, Германский кайзер Вильгельм, на всех парах спешит к нам.

— Правда? Неожиданное известие. В моей истории вы, конечно, встречались с кайзером, даже держали вместе совет, но...

— Ах, полноте вам, друг мой. Кузен позер и любитель красивых, ярких речей. Он импульсивен, поэтому, то, что он неожиданно захотел прибыть к нашему двору с визитом — столь обыденная вещь, что мало кто заостряет на подобном внимание.

— Хм...Ваше величество, Германия — сильное и промышленно развитое государство. Несмотря на наличие ряда спорных моментов, наши империи могли бы заключить обоюдовыгодный союз и...

— Господи помилуй, да что вы говорите то такое! Побойтесь бога, Илья Сергеевич! У нас есть союз с Францией и...

— Николай Александрович, позвольте, я кое-что вам расскажу насчет союза с Францией, отношений с Германией и предпосылках Первой Мировой войны, и на худой конец — открыть глаза на некоторых ваших родственничков...

Прежде чем Николай смог осознать, как грубо я нарушил этикет, обратившись к нему по имени отчеству, а не по титулу, я начал свой рассказ.

По окончанию моего монолога три часа спустя, царь, мертвецки бледный, вовсю звонил в колокольчик, призывая своего адъютанта.

Это был первый раз, когда я радовался, что обо мне звонит колокол.

Глава 7. Марномакс. Санкт-Петербург. 31.01.1904.

Перестук колес экипажа служил для меня едва ли не колыбельной.

Сидя в блиндированной карете, я молча настраивал себя на предстоящий мне разговор.

С того памятного разговора с властителем земли русской прошло всего два дня.

За это время я успел на собственной шкуре прочувствовать, как инициатива наказывает инициатора. Как жизнь — бьет ключом, да все по голове.

Я успел обзавестись десятками врагов самых разных чинов, сословий и происхождения.

Я смог столкнуть Николая с роли великомученика, которую он так ловко на себя примерил. Как царь не упирался, как не отказывался, приводя в защиту своим доводам отговорки, я добился своего.

Николай начал действовать.

Подействовали рассказы о поражениях, голодных годах, неурядицах в семье, революции, кровавые бойни... Не знаю, что он там себе нафантазировал в оправдание собственному решению, но, действовать стал. Причем, так резко, что Лавров едва успевал. Как и все его подчиненные. А у меня каждое утро, во время встреч с Николаем, волосы вставали дыбом и появлялось желание чесаться в самых нескромных местах.

Но, вчерашнее... Может он действовал и из благих побуждений, но подложил мне свинью.

Высочайшим указом Рожественский лишился поста начальника Главного морского штаба. Сказать что такое решение, которому не предшествовали громкие разбирательства и обвинения — стало нонсенсом, значит ничего не сказать. В лучших традициях классики жанра — приехала тройка, выскочили молодцы из штата контрразведки, молча прошли в Адмиралтейство. Молча оттуда вышли, в компании нескольких господ-моряков.

Шок, поразивший высшие чины был настолько силен, что назначение на освободившуюся должность начальника ГМШ Федора Васильевича Дубасова, ранее возглавлявшего Морской технический комитет едва не прошло незамеченным. Для всех, кроме меня, поскольку интересы последнего лоббировались мной.

Рожественский недолго пребывал в недоумении, по чьей инициативе ему подложили такую свинью. Конечно, он понимал, что его свобода — лишь вопрос времени. Неспроста же ему задавали столь каверзные вопросы, на которые не хотелось отвечать. Но, говорить приходилось. Долго и обстоятельно, указывая фамилии и суммы.

Особы приближенные к царю успели шепнуть нужные слова в нужные уши. И вот уже второй день Рожественский искал со мной личной встречи. Зная бешеный нрав контр-адмирала, я предпочел пока избегать встреч с ним. Не очень хотелось, чтобы об меня сломали бинокль. Да и с подготовкой мне резиденции как-то не спешили. Нет, я в общем-то и не против — в гостинице уже как-то даже привычно стало. Так, размышления вслух.

Владимир Николаевич, волей судьбы, ставший императорским опричником, спал все меньше с каждым днем. Рожественский, конечно, мужик крепкий — его просто так не возьмешь. Потому, пришлось подмогнуть контрразведчикам и лично, по старой памяти, провести допрос контр-адмирала. Апеллируя известными мне фактами, предлагая защиту и безопасность в обмен на информацию. Или, угрожая высылкой на каторгу без права амнистии.

Кнут и пряник — давние друзья органов предварительного следствия.

Лаврову было нужно время, чтобы отследить всю шайку-лейку, которую Зиновий Павлович обозначил, дабы вернуть себе все, что было нажито непосильным трудом.

Общаясь с ним, если не брать периодические перепады настроения, попытку построить меня как матросика, Зиновий, оказался вполне себе нормальным мужиком. Где-то с хитринкой, где-то прямой как шпала. Но, к сожалению, не такой простой, как хотел казаться. Обыски дома и на работе, несколько подробно допрошенных человек — и смертная казнь стала для Рожественского едва ли не единственной альтернативой. О чем ему и было сообщено.

Немудрено, что он стал говорить.

Следующим 'подарком судьбы' был Витте.

Старый хитро произведенный на свет лис довольно точно определил, откуда дует ветер, поэтому довольно часто в моем номере начали появляться приглашения отобедать с ним. Представляю, как он бесился, получая мои отказы, в которых я ссылаюсь на большой объем работы.

С каждым часом я все больше ощущал, как вокруг моей шеи завязывается петля дворцовых интриг. После того разговора с императором, я даже нормально выспаться не смог — мой номер в гостинице находился в постоянной осаде из посыльных господ всех мастей. Графы, князья, советники, министры, помещики и еще бог знает кто, толпились под моей дверью, просовывая под двери приглашения отужинать с их хозяевами.

Сперва меня даже позабавило отвечать, что я занят государевыми делами. Но, поняв бесполезность моих трудов по облегчению себе жизни, я просто перестал открывать дверь.

Сегодня утром я явился в Зимний на ставшее традиционным ежедневное утреннее совещание с Николаем. Видя, насколько я рассеян, царь учтиво поинтересовался о причинах моего недомогания.

— Ваше величество, это ж заговор какой-то. Я не могу нормально работать! Каждую минуту ко мне в дверь стучится коридорный и передает записку от какого-нибудь маломальского сановника, который предлагает встретиться с ним для обсуждения важного государственного дела. А один фрукт так вообще пообещал не забыть мою доброту, если я проявлю к нему капельку сострадания и пролоббирую его кандидатуру перед вами. Мол, его никогда не повысят, а он светлый ум и всей душой радеет за свою страну.

— Право, Илья Сергеевич, рассмешили, — Николай от души расхохотался. — Я подобные прошения каждый день десятками читаю. И каждый напирает на свои прежние заслуги, на свою родословную...

— В моем времени многие никчемные люди так смогли занять высокие посты, — заметил я. — Они взывали к вам сами и через своих именитых союзников, зная, как вы относитесь к заслуженным людям. В результате — из благих намерений многие действительно талантливые люди остались не у дел.

— Это вы так намекаете на мою вину? — Николай легонько поднял бровь. Небольшое раздражение, не более того. Можно не обращать внимания.

После шоковой терапии, которую я провел для царя два дня назад, подробно введя его в экскурс истории России двадцатого и двадцать первого веков, Николай не то чтобы превратился в пластилин, из которого я мог лепить все, что мне вздумается, но определенное влияние я на него получил. И, если бы я не знал, что за дверьми находятся десятки лакеев и слуг, многие из которых доносят своим неформальным хозяевам, я б даже отказался от титулов. Но, формализм, формализм он везде.

— Ничуть. Я говорю о том, что каждый человек имеет слабости, привычки, на которых опытные люди играют, как на рояле.

— Не побоюсь предположить, что вы, Илья Сергеевич тоже умеете это делать.

— Не буду отрицать, некоторую подготовку в этом вопросе я умею. ТАМ, у меня работа была связана с тем, чтобы понимать людей. Способность манипулировать желаниями или слабостями людей дает над ними власть. И способность ими управлять. Как результат — мы добиваемся того, чего желаем.

— Страшно подумать, что такому в ваше время учат в университетах.

— Что поделать — жизненная необходимость. В моем времени, чтобы выживать — ты должен хорошо учиться в университете, где, помимо профильных дисциплин, преподают и навыки взаимоотношения людей. Даже университетского курса при наличии должного ума хватит, чтобы найти необходимый подход к людям.

— Помилуй нас Господь, чтобы у нас такой необходимости не возникло...

— Смотря о какой необходимости идет речь, Ваше величество. Если вы о всеобщем образовании — то, как минимум начальное — должно быть обязательным.

— И что же тогда делать с десятками миллионов грамотных детей крестьян? Вряд ли они захотят вернуться к плугу.

— Ну, кто-то обязательно захочет. В вот остальных следует пристроить на заводы, поставить к станкам и предложить работать во благо страны.

— Но, образованность столь многих приведет к неизбежному брожению умов. Каждый крестьянский сын будет размышлять о том, как бы сделать жизнь лучше. И додумаются до того, что примкнут к смутьянам, борзописцам, революционерам. — Николай не отрываясь от чтения моих подробных записей под кодовым названием 'Операция горный хорек' (уж простите, не сдержался, вспомнил старый фильм с Чарли Шином). Карандашные пометки на полях, которые делал император впоследствии превращались в требовательные и, должно отметить, содержательные вопросы.

— Есть такая вероятность, согласен. Но, как вы видите решение проблемы с образованием?

— Очень просто. Не нужно это ваше всеобщее образование.

— Вот вам раз. А кто ж тогда будет тракторами управлять, металл плавить, да новые города строить?

— Сейчас же есть кому. И в будущем будет.

Понимаете, да, какой назревает конфликт интересов?

После моих рассказов о пролетариях, кровавой резне гражданской войны и стране советов, Николай все еще противился неизбежному. Он не хотел ничего менять. Будь он женщиной, ей богу бы требовал с меня платье в довесок.

Его, конечно, можно было понять — еще не давно он думал, что война с карликом-Японией не начнется без его желания, а теперь узнает о том, что простой крестьянский люд, после свержения самодержавия смог построить одну из величайших экономик мира. Не может не бросить в дрожь от мысли 'Если крестьяне узнают, что царь им не нужен...'. От таких дум монархисты просыпаются в холодном поту посреди ночи.

Но, как спастись от паровоза? Если бежать перед ним — никак. А вот если сидеть в его рубке — то можно с комфортом прокатиться. И без жертв. Осталось убедить самого машиниста не подкачать, и вовремя залезть на проходящий мимо локомотив мировых изменений.

— Ваше величество, я конечно человек маленький...

— Полноте, Илья Сергеевич! При вашем-то статусе, да так скромничать...

Без сомнения, вчерашний высочайший указ императора наделал шуму в обществе. Двор и придворные были в ужасе, узнав, что царь намерен сделать. И, было бы, конечно меньше обмороков и скрежетания зубов, если б он посвятил в свою задумку хотя бы одного своего родственника.

Но, он сделал все сам.

С моей, конечно, подачи.

— Скромность украшает мужчину, — вяло парировал я. Не хотелось увязнуть в словесных баталиях. Я не для того прибыл в Зимний, чтобы поупражняться в риторике. Но, Николай имел привычку — вести ничего не значащие разговоры до того, как перейти к повестке дня. И будь я хоть семи пядей во лбу — этого ритуала мне не избежать. Любопытно, конечно, что этот разговор Николай завел именно сейчас.

— Но, дело тут не в этом. То общество, в котором я вырос — общество образованных людей. Все умеют читать, писать, складывать и вычитать. Но, есть и те, кто неграмотные. Так вот — неграмотных не стремятся брать на работу, так как они банально не могут выдержать конкуренции. Они не могут читать, что написано в инструкции по эксплуатированию приборов, не могут написать, сколько и какого товара им нужно завести на склад, не могут посчитать, сколько сырья они израсходовали, а сколько еще осталось. Но, таких не очень много, буквально — один человек на пару сотен тысяч.

— Зачем крестьянину вставать к станку, если у него есть земля? Пусть пашет!

— И много мы выиграем, если основной статьей экспорта страны станет зерно? Учитывая, как мало земли становится у крестьян из-за постоянного передела общиной, неурожаев, обременительных выкупных платежей, да еще и недоимок по ним. По опыту, скажу вам, что ничего не выиграем. Только обозлим крестьян, которые на данный момент видят в вас заступника и покровителя. Но, если будете и дальше закручивать гайки — нас ждет революция. Кровавый, беспощадный бунт, в который окажутся втянуты все сословия.

— Но есть же гвардия! Одного...

— Пробовали. В моей истории вы так и сделали с революцией 1905-1907 года. Утопили ее в крови. Но, что вы получили взамен? Озлобленных крестьян и рабочих, которые искали у вас защиты, а получили смерть или в лучшем случае — преследование.

— Но дворянство...

— В прошлый раз вы сделали ставку на дворянство, помещиков и промышленников. Так сказать — на буржуазию. И они вас предали. Все эти графы и князья, промотавшие свои состояния заграницей, хотят от вас только одного — возвращения крепостного права. Вновь иметь бесплатный, дармовой источник дохода, которого их лишил Александр Второй. И сейчас, на грани банкротства, думаете, они хотят работать или служить в армии? Уверяю вас — никак нет. Они хотя денег, власти. И очень-очень сильно злы на весь род Романовых. Не все, конечно, но многие.

— Так что же? Искать поддержки у банкиров?

— Даже не думайте! Это верный путь к превращению страны в колонию. Банкиры, среди которых большинство — притесняемые вами же евреи — очень хитрые и прагматичные люди. Они имеют капитал, но хотят еще больше. И их не устраивает черта оседлости, гонения и притеснения. Мой совет — банкиров нужно из врагов превратить в друзей. До тех пор, пока они не сделали ставку на революционеров и не принялись спонсировать их деятельность.

— Простите, но как? Ведь так долго их притесняли.

— Чего хотят евреи кроме наживы? Своей земли. Свое государство, которое в мое время называлось Израилем. Небольшая страна на юго-востоке Средиземного моря. За которую они готовы проливать кровь, что и делают с завидной регулярностью.