Катарсис Империи

Часть 1.

Глава 1. Марномакс.

Хабаровск, 08.02.2021.

О чем размышляют люди в половине пятого ночи?

Вряд ли о чем-то осмысленном — порядочные граждане в такое время спят и десятый сон видят.

Выдыхая в ночную темноту клубы табачного дыма, я с некоторой отрешенностью разглядывал темноту в окнах стоящей напротив многоэтажки.

Тусклые огни фонарей проходящей под домом дороги резко контрастировали с яркими лампами стоящего в глубине жилого массива развлекательного центра. Даже без использования очков, несмотря на разделяющие нас полторы тысячи метров, я мог прочитать название комплекса. Крупные буквы словно разгоняли ночной мрак. Что ж, надо отдать должное автору идеи — куда ни кинь взгляд, а глаза все равно цепляются за вывеску. И само собой — словно огонь для мотыльков, привлекает посетителей. Которые, хоть и в меньшем чем раньше количестве, но все равно — с завидным упорством посещают сие учреждение, принося владельцам последнего неплохую прибыль.

Чуть меньше года прошло с того момента, как пандемия охватила весь мир. Сперва Азия, затем и страны Европы, обе Америки... Несмотря на отчаянные попытки властей взять ситуацию под контроль, заболевание лишь набирало обороты. Месяцев восемь как ученые все мастей наперебой делают прогнозы о том, когда же бич человечества достигнет своего пика. И количество заболевших, ровно как и умерших, начнет сокращаться.

За неполный год эпидемии планета потеряла несколько миллионов населения — и это лишь официальные источники. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать — реальные цифры в разы больше. Но, вряд ли их суждено услышать — каждое государство стремится исключить панику среди своих граждан.

Сперва вирус, окрещенный 'новой испанкой', выкашивал лишь тех, кому не посчастливилось иметь крепкий иммунитет. Затем, несмотря на то, что имелись и те, кто переболел и остался в живых, зараза разошлась не на шутку.

Много было теорий по этому поводу. Начиная от того, что заболевание — это биологическое оружие, созданное для уничтожения азиатов (последние страдали от мора на порядок выше, чем все остальные), заканчивая домыслами о его инопланетном происхождении. Кто из них прав, кто виноват — нельзя сказать точно. Впрочем, наивно полагать, что в правительстве крупных государств не знали, или хотя бы не догадывались об истинном положении вещей.

Ну, а пока медики всего мира боролись с заразой, население, послушно выполняло требования свои правительств.

Самоизоляция. Термин, за которым скрыты миллионы людей, томящихся в собственном жилье, в ожидании чуда — лекарства. Которого до сих пор нет — и откровенно говоря, мало кто продвинулся в его лечении. Новостные обозреватели, конечно, поговаривали, что в странах Азии и США нащупали дорогу к лекарству, но, достоверных сведений нет — наши военные медики периодически заявляют тоже самое. На протяжении всего прошедшего периода пандемии.

Кстати говоря, занятно, что борьбой с заразой, по крайней мере в моей стране, занимаются именно военные. Навевает на определенные мысли.

Так или иначе, но обобщая разрозненные слухи, можно было сделать ряд неутешительных выводов — люди стремительно нищали. Те, что еще живы, разумеется.

Экономика дышит на ладан — тысячи производств остановились — самоизоляции лишила людей возможности как трудиться, и получать денежные средства, так и тратить те самые деньги в привычных объемах. Продажи всего, кроме предметов личной необходимости, упали до рекордно низких показателей. И, немудрено, что некоторые из одиозных телевизионных аналитиков предсказывают, что следом за вирусом планета погрязнет в грандиозном экономическом коллапсе.

Как ни странно — больше всего от 'новой испанки' страдают сверхдержавы — США и Китай. Дешевая рабочая сила, на которой выросли бюджеты этих гигантов, оказалась либо больна, либо изолирована. Заводы встали, спрос уменьшился, и медленно, но верно, непреднамеренные расходы заставляли правителей 'вскрывать свои кубышки', вливая все больше средств в поддержание собственных граждан.

Россия одной из первых приняла жесткие меры по карантину — не прошло и месяца после вспышки заболевания в Азии, как правительство закрыло границы с дальневосточными соседями. Казалось, можно обойтись малой кровью — но, как оказалось, европейцы в очередной раз недооценили угрозу. Несмотря на старания правительства КНР, практически сразу изолировавших город, в котором произошла вспышка заболевания, туризм и международная торговля распространили заразу на все континенты. Нежелание ввода жестких мер сразу же, обернулось для зарубежных 'партнеров' тысячами заболевших в первые месяцы. И как следствие — карантинные меры, которые были предприняты руководством нашей страны, даже ближайшие соседи ввели на несколько месяцев позже нас.

Патриотические пропагандистские телеведущие наперебой вещали, что несмотря на тяжелую обстановку, вымирание и глобальный кризис, о которых ходят упорные слухи, нашей стране не грозит. Наверное, есть в этом какой-то божий промысел — утратив свое место в клубе 'сверхдержав', Россия, при всех ее проблемах и недостатках, оказалась готова больше других к жесткой борьбе с эпидемией. Может и правда, что в конце-концов наши найдут лекарство — и мир вернется к прошлой жизни.

Вот только верить собственным правителям мы, русские, разучились совершенно — о чем красноречиво говорит рейтинг популярности нынешнего президента и правительства.

Каждый раз, сталкиваясь очередными проявлениями недоверия сограждан к тем, кто управляет страной, я отвлекаюсь на пространные размышления на тему: 'А когда это русский человек начал в стране своей сомневаться?'.

И начинает отматываться назад маховик истории, всплывает нелюбимое сослагательное наклонение. Появляются вопросы: 'Что, если бы не...?'

Что если бы не развалился Союз? Тут все просто — перестройка годов до двухтысячных.

Что, если бы перестройкой занимался не балабол, в юности прикинувшийся комбайнером, а ответственный руководитель, сопоставимый по масштабу с Дэн Сяопином? Может, это мы бы были сейчас мировой фабрикой, и ни один заокеанский ястреб не посмел бы назвать нашу Родину 'бензоколонкой с ракетами' (хотя непонятно, где он видел бензоколонки, на которых делают не только эти самые ракеты, но и, скажем, ядерные реакторы на продажу).

Что если бы не было перестройки? Жили бы дальше — по инерции. Ну, не было в стране достатка — зато танки клепали, ибо только танки спасут Советский Союз от проклятых капиталистов.

Что, если бы не было Союза?

Вот всегда я так. Все вопросы о судьбах своей Родины (я, в отличие от некоторых наших сограждан, перечитавших перестроечный 'Огонек' и его более поздние клоны, ее люблю и уважаю — какая бы ни была — все равно, это моя Родина) у меня приходили к вопросам появления большевистского государства.

Что за тектонические потрясения привели к тому, что мало кому (вне революционного движения и противоборствующих ему структур) известная партия, включавшая считанные десятки тысяч человек смогла встать у руля тысячелетней империи? Как произошло, что бывшие до октября 17 года яростными 'пораженцами' большевики смогли остановить распад страны, не допустить, чтобы истерзанную в Первой мировой войне Россию разорвали на кусочки бывшие же союзники.

К союзникам вопросов нет — империалистическое государство — хищник, рвущий все, до чего дотягивается, рвущий не рефлексируя. И служителям таких государств не свойственны какие-то комплексы — им бы даже и в голову не пришло вспомнить, что благодаря подвигу русского солдата и офицера на карте Европы все еще есть независимые Франция, Дания и Бельгия, а не, скажем, 'протекторат Франкрайх' в составе Великогерманского Рейха. Им незачем было помнить жертвенный подвиг армии Самсонова, ценой своей гибели обеспечившей 'чудо на Марне', неисчислимые жертвы 'польского отступления' 1915 года, когда именно русский Иван, корчась от хлора, замерзая в окопах, идя со штыками на пулеметы, отвечая одним снарядом на 10 немецких, сковал на себе ударные армии Кайзера.

Но откуда, откуда, я спрашиваю, у ославленных 'истинно демократическими' СМИ кровавыми палачами и разрушителями идиллии с 'румяными гимназистками' и 'хрустом французской булки' большевиков, вдруг возник такой созидательный потенциал? Почему, придя к власти, они принялись остервенело учить и лечить народ, строить его светлое будущее — ну, так, как они это понимали?

Да, как вы поняли — я серьезно двинут на истории родной державы. Начало двадцатого века для меня — что для дворника Петровича чекушка для опохмелки. Бальзам на душу.

Конечно, у меня не вызывает восторга то, как Россию 'кинули' ее союзники по Антанте по результатам Мировой. И я не радуюсь за божественного Тэнно, отхватившего половину Сахалина, Маньчжурию и перетопившего почти весь русский флот в русско-японскую войну. И, наконец, мне не доставляют никакого удовольствия факты еврейских погромов.

Мне за державу обидно. Такую страну на куски порвали. Столько жизней положили в обеих мировых, да локальных войнах. И все — из-за врожденного разгильдяйства.

Никогда и ни к одной войне русские не были готовы. Набеги славян на Византию не считаются. Тогда каждый зарабатывал, как мог.

И, несмотря на всю мощь и авторитет России, как державы в ту пору — именно маленькая островная азиатская страна, которую на глобусе пальцем закрыть можно — нанесла нам поражение, всколыхнувшее русский народ. Подорвано было доверие к царю, к его режиму. И, перестал русский человек считать себя защищенным.

И пронес эту мысль через года.

Поэтому-то, несмотря на заверения, что все обойдется — люди готовятся к худшему....

Впрочем, как ни странно, карантин и закрытые границы пошли стране на пользу. Как известно, народу нужно хлеба и зрелищ — с первым справлялись довольно бойко — жестко зафиксированы цены на жизненно важные товары, чтобы избежать манипуляций рынком.

А вот насчет зрелищ...

В кой то веке, государственный аппарат обратил внимание на необходимость чистки собственных рядов. Несмотря на работу 'по удаленке', и сведенные до минимума контакты с людьми, силовые структуры, наконец, получили возможность разобраться в происходящем. Проанализировать тревожные сигналы, нанести массовые визиты вежливости...

Не проходит и дня, чтобы не сообщалось о громком разоблачении. Чиновники, 'оборотни в погонах', алчные торгаши — количество будущих обитателей Колымы, росло с каждым месяцем. Что интересно, несмотря на сокращение рабочего времени судов, по стране прокатилась волна массовых арестов счетов, имущества, ценностей тысяч властимущих. Особо теплые чувства в населении, наблюдающем за происходящим с экранов телевизоров, вызывало обращение 'нажитого непосильным трудом' в доход государства.

С одной стороны, это, конечно, хорошо — Авгиевы конюшни бюрократии разгребались стахановскими методами. С другой — коробило уже одно то, что суммы, возвращенные в бюджет страны лишь за первые три месяца 'зачистки' дважды превысили годовой бюджет матушки России.

И судя по всему — это не предел. Правительство нашло весьма простой, а самое главное — совершенно законный способ пополнения казны в тяжелое для страны время. Учитывая резко сократившиеся отчисления в бюджет, это позволяло стране не опасаться обнищания. Да и резервные фонды, в общем-то, оказались не тронуты.

Что не говори, здесь мы уделали не только Америку, но и весь мир. Так просто свои проблемы еще не решало ни одно государство.

Затушив окурок в пепельнице, я бросил взгляд на наручные часы. 'Адмиральские'. Вариант массовых и очень любимых в СССР, а затем и в России 'Командирских' часов Чистопольского часового завода 'Восток', славившихся своей надежностью и практичностью. Что ж, без пары минут пять часов ночи. Приближалось мероприятие, ради которого приходилось бодрствовать в столь поздний час.

История — одно из моих немногих увлечений, которым я всегда находил время. Не скажу, что я прям дока — скорее, интересующийся, знающий немного о многом. Раз за разом изучая исторические документы, как-то незаметно для себя увлекся историей морских сражений — в частности проигранной Российской Империей войну с Японией, и не менее печальную по результатам — Первую Мировую войну. Во времена доступности архивных источников в сети, я как-то неожиданно для себя, изучая тонкости и подводные камни отечественного военного кораблестроения, натолкнулся на упоминания о Симуляторе. И, спустя совсем короткий промежуток времени, скачал клиент игры на компьютер и с жаром и азартом управлял компьютерными модельками столь полюбившихся мне броненосцев.

Братья Помэ — два талантливых программиста, создали Симулятор морских сражений. На тот момент, несмотря на очевидные огрехи, эта 'поделка' являлась единственной стоящей игрой на морскую тематику. И, что самое главное — в меру сложная механика игрушки привлекла значительное количество сторонников. Жаль только, до ума свое начинание братья не довели.

За прошедшие годы, братья не раз приостанавливали и возобновляли проект — вполне закономерный результат, когда без поддержки спонсоров стараешься создать компьютерную игру. Наконец, создатели сами утратили интерес к игре, и выложили свои наработки в открытом доступе — как сам клиент, так и серверную часть.

Что ж, материальных проблем я особо не испытывал до недавних пор, так что, потратив немного 'денюжек', запустил Симулятор на собственном виртуальном сервере. Физически хранилище даны находилось где-то в Питере, но, благодаря высокоскоростному соединению расстояние никак не сказывалось на качестве передачи данных между установленным на компьютере клиенте игры и логическими алгоритмами программной части сервера. Как говорится — 'чем бы дитя не тешилось'. Заняться на самоизоляции все равно нечем, так можно хоть душу отвести, с головой окунувшись в интересующую меня эпоху морских сражений.

Симулятор охватывал период с конца девятнадцатого века, заканчивая кораблями периода второй мировой войны. Впрочем, эпоха бравых авианосных сражений меня и моих единомышленников интересовала мало. Так уж сложилось, что на просторах Симулятора сложилось две противоборствующих коалиции. Одну из них возглавил я. Другая же — это Альянс нескольких малочисленных флотов. Со стороны, это, конечно, выглядит забавно — когда взрослые мужики и даже девушки, с азартом перестреливаются между собой, командуя цифровыми моделями давно уже канувших в лету морских исполинов.

Но, Симулятор неспроста являлся игрой не для 'школоты' — достойно играть, нажимая на пару кнопок, здесь не получится. Многие игроки приходили, чтобы 'пострелять в кораблики', и спустя время пропадали — особенно когда появилась игра от небезызвестной компании игроделов, захвативших на тот момент своими простыми в освоении симуляторами танковых и воздушных боев.

Свою преданную аудиторию Симулятор имел всегда — пара сотен заядлых игроков. Но, так было всегда — сложный путь не для большинства.

За что мы любим корабли начала двадцатого века? Правильно — за летящий над водой силуэт, мощь машин, таранные форштевни, вспарывающие морскую гладь, тяжелую броню и грозные морские пушки. За славу и доблесть моряков, чьи тела растворились в морской воде — но чья память осеняет корабли, наполняя их жизнью еще и в наши дни, когда в вещном мире остались лишь единицы, ставшие музеями, как 'Микаса' в Йокосуке или 'Аврора' в Санкт-Петербурге.

Нередко, треплясь языком во время очередных боев с товарищами по флоту, мы сошлись во мнении, что главный разработчик, автор идеи, да и большей части реализации Симулятора — Сергей Помэ — достойный сын Бауманки, то есть человек, по-хорошему свихнувшийся на своем ремесле — программировании — и инженерном моделировании. Вот и игра у него вышла пугающе реалистичная. Потому костяк игроков всегда представлял из себя хорошо подкованный в теоретическом, а порой — и в практическом, плане. Не раз и не два братья по компьютерному оружию по винтику разбирали тот или иной боевой корабль. Как говорится — в споре рождается истина. Так что, грядущее сражение — на кораблях времен русско-японской войны, не могло смутить моих товарищей по команде.

Впрочем, довольно быстро просто объединение игроков, команда, разрослось до нескольких десятков человек — сейчас по самым скромным прикидкам, в нескольких эскадрах возглавляемого мной Тихоокеанского флота, состояло более полусотни игроков. Закаленных в компьютерных сражениях, и отменно владеющих собственными кораблями. Впрочем, противостоящие нам игроки тоже не пальцем деланные — иначе б мы давно были гегемоном на стратегической карте. Но, нет, цифровые недруги порой преподносили неприятные 'сюрпризы', выбивая наши корабли то с одной, то с другой жизненно важной для процветания огромного флота точки.

Пробежав глазами по списку активных игроков, я довольно усмехнулся — сегодня пришли почти все. Даже те, кто долгое время отсутствовал. Значит, сражение предстоит нешуточное — однозначно придется поволноваться за успех предприятия.

— Приветствую всех, господа! — История войн гласит, что потеря управления боем — залог поражения. Сам Симулятор не оборудован голосовым чатом, поэтому, чтобы поддерживать общение с товарищами, приходится использовать стороннюю 'говорилку'. Учитывая буйный нрав моего провайдера и перебои с инетом, программу я установил на свой планшет — так удобнее — не отрываясь от компа можно отслеживать активность в 'говорилке'. Впрочем, подобное 'разделение обязанностей' давно уже стало нормой для моего флота — это реально удобно, если необходимо переключаться между игрой и 'говорилкой'. А учитывая, что некоторые из игроков не имели возможности поддерживать голосовое общение — у кого-то микрофон сломан, или родственники спят, функция текстового общения порой спасала в критических ситуациях. Так что, перед началом игры, устроившись напротив ноутбука, я положил перед клавиатурой планшет, запустил программу и воспользовался наушниками — с соседями я жил мирно, так что им не стоит слушать посреди ночи из динамиков ноутбука звуки залпов крупнокалиберных орудий.

Раздавшиеся в ответ приветствия заставили меня улыбнуться свои мыслям.

За годы, что мы провели в игре, сложились определенные традиции. Одна из них — обязательное приветствие всех тех, кто уже подключен к аудио-каналу. Да и в конце-концов, 'манеры — лицо мужчины'. По этой же причине, на заре становления компьютерного флота, его безвременно покинули несколько талантливых, но через чур своенравных ребят. Которые, к слову, сегодня будут играть против нас. 'Друг моего врага..' и так далее.

Я подключился к каналу в разгар очередной словесной баталии. Краем уха отметил, что беседа на повышенных тонах велась по излюбленной теме — русско-японской войне. Под моим началом было много знатоков этого периода — в том числе и парочка дипломированных историков. Даже людям науки не чуждо иногда 'поиграться'.

— ... А я тебе говорил и говорить буду, — из динамиков раздался насыщенный резкий бас, который отождествить с конкретной личностью мне не составило труда.

Игровое объединение — флот — включал в себя людей из разных концов страны, и даже за ее пределами. Например, Паша Руднев, с позывным 'Вельхеор', из Минска, как и Никита 'Номад'. Филип 'Фрим' — из Туркменистана, родился и всю свою жизнь провел в Ащхабаде. Сергей 'Оскол', Сергей 'Верфольф', Корвин (причем имя и позывной у этого мастера пера был одинаковый) — из Украины. Перечислять можно долго. С большинством из них я никогда лично не виделся — при всем географическом разнообразии, во флоте лишь я с Дальнего востока. И никакого отпуска не хватит, чтобы лично повидаться с кем-нибудь из ребят — и даже в те времена, когда пандемия не заставила всех нас сидеть по домам.

Вот сейчас, Володя 'Капер', славный отец двоих дочерей, мастер на все руки, рассказывал Игорю 'Гарику' об умственны способностях корабелов начала двадцатого века, которые в эпоху пара оборудовали свои корабли таранными форштевнями и парусным рангоутом.

— С того момента, когда на кораблях появились паровые машины, в мире нашлось лишь два идиота, которым этот самый таран пригодился — итальяшка и австрияка. Один по тупости пустился в таран, а другой — ему подставился, — авторитетно заявил 'Капер'. — И больше никому и никогда эта хреновина не пригодилась.

— Дорогой мой человек, — несмотря на то, что ему уже давно за пятьдесят, голос 'Гарика' звучал юношеским тембром. — Таран — это последнее средство. Например, когда у тебя выбили на корабле всю артиллерию...

— Игорь, — с едва скрываемым смешком в голосе вторил 'Вервольф', — чтобы добраться до врага и протаранить — нужна скорость. А если на борту уже все орудия уничтожены — маловероятно, что уцелеют трубы. Так что, любой противник, если, конечно он не избит до состояния плавучего мусора, спокойно увернется от твоего таранного выпада — и добьет тебя артиллерией или торпедой.

— Во-во, — вставил свои 'пять копеек' Ваня Василин, он же 'Флеш'. — Таково было мышление в ту пору — инертное. Промышленная революция имела такие темпы, что многие корабли устаревали прямо на стапелях...

— Так и нахрена продолжать строить такие убожества? — В сердцах воскликнул 'Гарик'...

И спор закипел по-новой.

Что ж, ничего нового. Каждый человек — индивид, с собственной точкой зрения и соответствующим багажом знаний и личного опыта. Поэтому, немудрено, что в коллективе из более чем полусотни мужиков, всегда найдутся темы для спора и жаркой дискуссии.

Раз пошла такая пьянка, то стоит лично проконтролировать, как обстоят дела на глобальной карте — намеченное время атаки уже прошло, так что неприятель может навязать нам бой в любой момент.

Дело в том, что наш давний и заклятый 'друг' — противоборствующая нашему флотк Альянс в составе парочки флотов — решили атаковать один из принадлежащих нам портов в Симуляторе. Соперники не придумали ничего лучшего, чем сделать это в канун стоодиннадцатилетия начала русско-японской войны 1904-1905 года. И поскольку у нас во флоте также идефикс была связана именно с этой, столь трагической для Российской империи, войной, то спустить противнику такое неуважение к нашим традиция на было никак нельзя. Точно зная время нападения (ах, если бы у Оскара Викторовича Старка была бы такая же возможность!), я почти неделю потратил на то, чтобы подготовить эскадры своего флота к сегодняшней атаке. Нельзя допустить, чтобы ребята увлеклись своей безумно интересной перепалкой и не приняли участие в сражении. К слову — такое уже бывало. Игровая механика давала пользователям лишь пять минут с момент начала сражения. И тот, кто не успел присоединиться к 'веселью', справедливо оставался 'за бортом'. Занимательный факт — у противника подобного никогда не случалось, чего не скажешь про моих товарищей. Бывает, как начнут спор вести, и забудут о том, для чего собрались перед мониторами.

— Еще раз приветствую, друзья, — я повысил голос, привлекая внимание спорщиков, тем самым дав понять, что я безумно рад всех видеть и пора перейти к делам насущным. К чести товарищей, скажу, что намек был понят практически мгновенно — спор, к которому подключилась уже без малого половина флота, тут же угас. Разговоры 'не по теме' отвлекают от цели. Это знал каждый. Так что, я не удивился тому, что как только интерфейс игры сообщил о нападении на наш порт противника, эту информации произнесли вслух несколько человек.

— Итак, началось. Командующим — в закрытый чат, — Сергей 'Вервольф', мой заместитель во флоте пользовался непререкаемым авторитетом. Поэтому, не возникло возражений, когда небольшая группа, шутливо прозванная среди товарищей 'сталинские стратеги', перешла в отдельный канал. Здесь, не опасаясь слива информации, мы могли в последний раз обсудить план сражения, который я отправил каждому из них пару дней назад. Впрочем, особых возражений к моему плану победы не нашлось — пользуясь численным преимуществом, навязать противнику бой на подступах к нашему порту, и замедлить его продвижение, давая возможность береговым батареям проредить команду противника.

Что ж, согласно правилам, сегодня нам предстоит держать сражение на кораблях отечественного флота. Выбранный для атаки порт России — это весьма условная модель акватории Финского залива. Конечно, в ознаменование годовщины начала русско-японской войны, можно было бы отыграть сражение на карте Порт-Артура, но, такового не имелось в игре.

Мой план сводился к тому, чтобы разделить силы на три отряда. В первый войдут наиболее крепкие броненосцы — четыре десятка трехмерных копий прославившегося в революцию 1905 года 'Князя Потемкина Таврического'. Им предстоит принять на себя главный удар. Добротный бронепояс, вкупе с большим количеством шестидюймовых орудий — тот еще крепкий орешек. Второй отряд, в который входят так называемые 'пересветы' — будет действовать из-за спин предыдущих кораблей. Благодаря большой дальности десятидюймовых орудий главного калибра, они поддержат огнем наши основные силы, а в самой завязке сражения — смогут основательно подпортить ход противнику. Совместно с ними по кораблям противника будут 'работать' и батареи фортов, установленных на виртуальном побережье.

И, наконец, последняя линия обороны — крейсерский отряд. Броненосные крейсера — 'оружие милосердия', которым предстоит добивать тех немногих, что прорвутся сквозь ряды первых двух отрядов. В обязанности крейсеров так же входит и оборона 'базы' — небольшой бухточки в самом сердце локации, где на побережье возвышается простенькая текстурка Зимнего дворца. Чтобы победить — противнику нужно либо уничтожить все наши корабли, либо дойти до 'Зимнего' и расстрелять текстурку огнем своих орудий,

Что ж, каждый из 'стратегов' знал, что следует делать дальше — в первую очередь в первый отряд нужны корабли с тяжелой броней, способные долгое время находиться под огнем. Российский 'Князь Потемкин' вкупе с немецким 'Брауншвейгом' и французским 'Сюфреном' пользовался в игре заслуженным уважением, поскольку не было 'танков' лучше — ни один корабль в игре не мог держать большее количество попаданий чем эта троица. Второй отряд будет поголовно вооружен 'Победами' — из всей тройки 'систершипов' — 'Ослябя', 'Пересвет', Победа', последняя имела наиболее дальнобойные орудия — чем во время русско-японской войны пользовались отечественные адмиралы, ведя огонь с борта этого броненосца прямиком из гавани по кораблям противника, бомбардирующего город. Ну, а крейсерский отряд — это 'России' и 'Громобои' — живучие океанские рейдеры. Среди своих одноклассников, они обладали поистине фантастической живучестью.

Теперь, получив указания к бою, 'стратеги' передадут эту информацию каждому командиру в своем отряде — и можно готовить встречу противнику.

Выстраивая 'вертикаль власти' в команде, пришлось потратить много времени, для отыскания надежных помощников, способных при необходимости помочь советом, или проявить разумную инициативу. Несмотря на большое количество игроков во флоте, таковых 'замов' нашлось всего несколько человек — непосредственно 'Вервольф', Паша 'Вельхиор', Паша 'Малкольм', Ваня 'Флеш', Дима 'Фирнен', да Сергей 'Скиф'. Условно флот делился на несколько боевых отрядов — под командованием каждого из замов.

Морское сражение — это лотерея. Никогда не можешь быть уверен в том, что все пойдет в точности по твоему плану. Последние, как известно, хороши только на бумаге — как только доходит до дела, приходится импровизировать.

Гениальным 'адмиралом' я себя никогда не считал. Мои познания о флоте широки, но в общем-то поверхностны. В конечном итоге это привело к тому, что ребята дали мне шутливое прозвище — 'Адмирале'. Что ж, юмор — вещь полезная. Без него никуда. Тем более, что прозвище не обидное, и даже почетное — получил я его на заре создания флота, когда благодаря моим 'гениальным' планам, большая часть флота оказывалась на дне, а цели сражения — не достигнуты. С тех пор, конечно, я весьма продвинулся в этом плане — подкрепил свои познания изучением морских сражений прошлого. Да и матчасть столь любимых мной броненосцев подтянул. Так что, со временем флот под моим командованием научился побеждать с минимальными потерями, но прозвище так и осталось.

Идея о разделении флота на самостоятельные отряды, которые в бою будут выполнять свои собственные частные задачи, успех которых — залог большой победы, появилась у меня как раз таки после ознакомления с многочисленными историческими очерками о заслугах адмиралов прошлого. Так что, не мудрствуя лукаво, я воспользовался тем, что придумали люди много умнее меня, и разбил свои силы на части, во главе каждой из которых стоял мой заместитель, или как говорят моряки — 'младший флагман'. В своих помощниках я был уверен как в самом себе, а значит — мне не нужно было думать за каждого командира виртуального кораблика — лишь поставить четкие задачи каждому из отрядов. А с достижением положительного результата, каждый из них справится и сам. Под чутким руководством 'зама'.

Конечно, это не реальное сражение, где стальные монстры рассекают морскую гладь, а несущие смерть снаряды разрывают бронированную плоть боевых кораблей и превращают в кровавое месиво сотни моряков.

Это лишь Симулятор.

Но, мою мятежную душу устраивало и это.

Книга Новикова-Прибоя "Цусима", попавшаяся на глаза первокласснику Илье Модусу, перевернула детское мировоззрение, открыв маленькому мальчику грозную романтику эпохи бронированных исполинов.

Романтику, которая манила необъятными просторами океанов, надежностью крупповской брони, мощью паровых машин, свирепым оскалом башенных двенадцатидюймовок, блестящими парадными мундирами и кодексом чести морских офицеров. Таких разных, но и таких похожих в своей верности своему морю и своим кораблям — строгих и чопорных англичан, щеголеватых французов, сухих и педантичных с виду, но таящих под мундирами романтичную душу немцев, легкомысленных в жизни и в смерти итальянцев и, пусть не идеальных — но таких наших — офицеров Российского Императорского Флота.

Романтику, которую жители двадцатого века воспринимали как должное.

Романтику, которая взрастила великих людей и погубила еще более великих.

Романтику, которая ушла в прошлое, едва в море появился 'Дредноут', разом списавший многочисленные броненосные эскадры в утиль.

Возможно, именно потому, что детище Фишера затмило красоту и величие милых моему большому черному сердцу броненосцев, я не жаловал в Симуляторе класс дредноутов. Неказистые, словно вырубленные гигантским топором, они вызывали лишь презрительное пренебрежение. Так и хотелось посмотреть в глаза тому, кто придумал это, потрогать у него лоб и спросить: 'Ты болен? Ах, нет? Тогда, какого хрена ты придумал это убожество?'

Бугурт, который вызывали у меня эти бронекалоши могли развеять лишь линкоры и линейные крейсера. 'Измаил', 'Ривендж', 'Конго', 'Нагато', 'Макензен', 'Байерн', 'Лютцов'... Исполины, чье величие затмило эру дредноутов.

С того момента, как я открыл в себе нелюбовь к дредноутам, я стал рассматривать линкоры и их младших братьев из крейсерской среды, как продолжателей дела эпохи броненосцев. Когда в конструкции корабля еще была эстетика и изящность, а не одно только стремление разместить побольше орудий главного калибра.

Но, как бы ни трепетно я не относился к линкорам и линейным крейсерам, в душе навсегда осталась ранка. Ранка, не зажившая еще с той поры, когда маленький Илья перелистывал страницы, все ожидая, когда же, с какой же страницы начнется перелом, когда наши, русские снаряды начнут взрывать и топить японские корабли, а взамен — от главы к главе — все страшнее и безнадежнее становился сюжет. Русские моряки ничем не смогли прославить себя в этом сражении, кроме мужественной гибели. Только и осталась гордая фраза командира броненосца 'Император Александр III', капитана 1 ранга князя Бухвостова — 'Но в одном можете быть уверены — мы все умрем, но не сдадимся'. Да и это дано было не всем, часть кораблей была сдана в плен японцам.

Как пелось в одной старой песне:

Когда засыпает природа,

И яркая светит луна,

Герои погибшего флота

Встают, пробуждаясь от сна.

Они начинают беседу,

И, яростно сжав кулаки,

О тех, кто их продал и предал,

Всю ночь говорят моряки.

Они вспоминают Цусиму,

Напрасную храбрость свою,

И небо Отчизны любимой,

И гибель в неравном бою.

И шумом морского прибоя

Они говорят морякам:

'Готовьтесь к великому бою,

За нас отомстите врагам'!

Да что говорить о маленьком русском мальчике — даже далеко не сантиментальный Иосиф Виссарионович, на одну минуточку — Джугашвили — в 45 году писал о взятии советскими войсками Порт-Артура 'Сорок лет мы, люди старшего поколения, ждали этой минуты'.

Так что душа у меня всегда болела за бездарно проигранную нашей страной русско-японскую войну, ставшую жирной, кровавой финальной точкой в эпохе броненосцев. Как только 'Дредноут' сошел со стапелей, аккуратные и грозные красавцы броненосцы морально устарели...

— Прячешься от товарищей? — этот веселый юношеский голос я, признаться, не ожидал услышать сегодня — не так давно, Иван плотно окунулся 'в реал', и в игре отсутствовал.

Один из первых ветеранов моего флота, он сочетал в себе ряд удивительных качеств — от способности к неожиданно глубокому анализу практически любого предмета дискуссии (в его то двадцать четыре года), до юношеской непоседливости, когда он действовал по принципу 'Баба-Яга против'. Поистине удивительный человек, и верный друг, всегда готовый подставить плечо.

— А, я опять забыл сменить канал, — задумавшись, я не заметил, что 'переговорную' покинули все без исключения 'младшие флагманы'. Что ж, спасибо Ивану, вовремя меня одернул. Контрольное время для участия в сражении стремительно заканчивалось. Свой выбор я сделал в пользу модели 'Ретвизана' — мне этот броненосец всегда нравился, и я вполне обоснованно считал его лучшим в русском флоте в период войны с Японией. С чем был категорически не согласен 'Вервольф', который симпатизировал 'Цесаревичу'. Что ж, на вкус и цвет... — Все, я в порту... Нда, а тут не протолкнуться...

Обычно, сражения проходили в формате полусотни игроков — при равном количестве участников в командах. Но, получив от Помэ данные по серверу, я показал его своему знакомому программисту, который основательно поправил 'сопли' в коде создателя, значительно оптимизировав код. Теперь, каждая из сторон могла привести до сотни кораблей — конечно, это будет поистине масштабное побоище. Но, пока такого не было.

До сегодняшнего дня.

— Шестьдесят четыре корабля, — заметил 'Флеш'. — Альянс подтянул меньше — чуть меньше полсотни. Но, они все на скоростных кораблях — 'Микасы', 'Сикисимы', крейсера даже не брали...

— Хм, значит планируют маневренную перестрелку или прорыв под носом у наших 'утюгов', — понял я.

— Это, скорее от отчаянья, — хохотнул Ваня. — При таком перевесе, мы их здорово 'покоцаем' еще с дальних дистанций. А когда сблизимся — от и труб одни воспоминания лишь останутся.

— Прям избиение младенцев, — улыбнулся я.

Нет, конечно, можно выйти на 'джентльменское' сражение — оставив в резерве свой численный перевес. Но, я откровенно не сторонник подобного рода 'правил войны'. В сражении все просто — есть враг, и его нужно победить. Любыми способами.

Поэтому, Альянсу не позавидуешь — вместо красочной баталии, они будут расстреляны с дальних дистанций заведомо более дальнобойными немецкими орудиями, после чего, избитые, потеряв часть хода, их добьют русские бронебойные снаряды.

Флеш довольно хмыкнул.

— Ну, и надо Анчоусам показать, где их место, а то забылись совсем.

— Что верно, то верно... Погоди, что значит забылись?

Иван на мгновение замолчал, после чего удивленно произнес.

— Ты вообще не смотришь новости? — Уточнил он.

— Не люблю рекламу, — признался я. — Последний раз телевизор включал месяца четыре назад. Все новости можно найти в интернете — благодаря настроенному фильтру, я был огражден от разного рода идиотских 'новостей' шоубизнеса и прочей муры.

— Однако, — ухмыльнулся Флеш. — Вообще-то сегодня вспышка на солнце — об этом еще вчера предупреждали по всем каналам новостей. Об этом какие-то американские астрономы говорили.

— Никогда такого не было, и вот опять, — хохма старая, но всегда заставляет улыбнуться. — А когда будет-то?

— Так вроде часа через два, — несколько рассеянно произнес Флеш. — Не помню точно. Да и какая разница — все это туфта, нагоняют только паники.

— Как знать, как знать, — усмехнулся я. Взглянув на часы, для себя отметил, что предполагаемая вспышка должна произойти после семи часов утра — к тому времени сражение уже будет закончено. Что ж, преувеличение это или нет — но следует выключить приборы в квартире — мало ли что. Конечно, если товарищ прав и этот феномен скажется на работе Интернета, приятного в этом для населения планеты мало. Впрочем, лично для меня нет повода для расстройства — в памяти устройства я сохранил огромное количество материалов по интересующим меня вопросам — при необходимости можно будет посмотреть запасенные видеоролики, почитать книги или все же собраться с духом и разобраться, наконец, в том обилии скаченных чертежей, картинок и схем, относящимся к различным кораблям, видам вооружения и прочего. Как никак, почти год все это 'коллекционировал'.

— Ладно, — Иван сменил тему разговора. — Пошли в общий голосовой чат — контрольное время закончилось, скоро Анчоусы на горизонте появятся.

Иван, имея личную неприязнь к большинсту игроков противоположной команды (и вполне обоснованную, между прочим), наотрез отказывался называть противника Альнсом. Что ж, в стране свобода слова — кто ему запретит?

— Внимание всем! Здесь 'Марномакс'. — Корни происхождения этого прозвища так далеко в прошлом, что я уже и не помню, при каких обстоятельствах он появился. Но, приклеился, и с тех пор — он словно мое второе имя — где бы на просторах Всемирной Паутины я не регистрировался, ник будет всегда один и тот же.

Напряженное молчание в эфире после моего вступительного слова — тоже одна из традиций. Ритуал, сформировавшийся стихийно, но соблюдаемый всеми без исключения.

Перед каждым сражением, я держал вдохновляющую речь. Обычные шутки, для поднятия настроения.

Но, только не сегодня.

— Господа офицеры, — как ни странно, но подавляющее число товарищей по флоту в той или иной мере в реальной жизни носили погоны на плечах. Кто в армии, кто на флоте, кто, до сих пор и носит. В какой-то мере это помогало и в игре — вбитые на подкорку догматы подчинения и дисциплины невозможно выбросить, когда уходишь с работы или службы домой. Если б не закулисные интриги на моем предыдущем месте службы, я до сих пор являлся 'погонником'. Но, сделанного, как водится, не воротишь. 'Фарш не возможно провернуть назад. Корову ты уже не восстановишь'.

— Сегодня, сто семь лет назад началась русско-японская война, — продолжил я. Несмотря на молчание в эфире, корабли на экране двигались — даже вдохновляющая речь не являлась основанием для неисполнения задач по дислокации отрядов. Медленно рассекая своими виртуальными носами пиксели нарисованной воды, бронированные гиганты неспешно разбредались на позиции. — Вы все знаете, что послужило причиной войны, и какова была цена поражения. Неспроста Альянс выбрал себе корабли японской стороны — они грезят нанести нам поражение в этот день. Будьте решительны, будьте напористы. Пусть они все до единого явились сюда на броненосцах, которые быстрее наших и способны сжечь русские корабли своими фугасами. Мы можем проиграть в любой другой день, в любом другом сражении — но, только не сегодня. Этот бой должен доказать самым твердолобым в их флоте, что мы все умрем, но не сдадимся. Альянс — не пройдет. Мы их всех уничтожим! Ура!

— Ура! — Нестройный хор возгласов на мгновение оглушил меня. Затем, когда слух вернулся, я сконцентрировался на предстоящем сражении.

* * *

— Как наши дела, доктор?

— Не скажу, что замечательно — все показатели в пределах нормы. Как и ожидалось.

— Значит ли это...?

— Вы сомневаетесь?

— Честно говоря — очень. Тем более, что вы настаиваете на применении в проекте устаревшего оборудования.

— Забавно. Впервые вижу человека, который тратит столь огромные средства на воплощение устаревших замыслов, да еще и не уверен в успехе. Поверьте мне на слово — все работает так, как и должно. А по поводу аналогового оборудования — мы работаем с тонкой материей. Не стоит вводить в проект столь капризную вещь, как электроника — могут быть проблемы с точностью.

— Доверюсь вам, как профессионалу своего дела. Хотя, деньги достались нам с большим трудом. Знали бы вы, сколько сил пришлось потратить на то, чтобы заставить этих обрюзгших увальней из... хм, столицы засуетиться и добыть нам средства для проекта.

— Соглашусь. Суммы потрачены действительно не маленькие. Как вам удалось их получить?

— Вы наверное слышали про это новое 'раскулачивание'?

— Краем уха.

— Полезное мероприятие — и главное, что результативное. А всего-то нужно было арестовать десяток чиновников и хорошенько так их встряхнуть. И деньги для вашего проекта посыпались как с новогодней елки.

— Смею напомнить, что это абсолютно не моя разработка. Но, вам это и так известно.

— Естественно, — собеседник доктора весело засмеялся. — Поверьте, автор проекта совсем не против того, что вы, его ученик, воплотили эти теоретические наработки в металле.

— Да, странно было бы, если б покойник возражал. Но, справедливости ради, стоит сказать, что, согласно его дневникам, он пытался реализовать свою теорию. Правда, ваши люди так и не смогли найти прототип маячка...

— Разве эта потеря критична? Вы и сами вполне успешно справились с разработкой меток — тем более, они одноразовые. Группа как раз получает их на инструктаже.

— И все-таки, это могло бы нас сэкономить полгода работы. Да и сами маячки... Он ведь не сделал каких-то толковых пометок в своих записях — очевидно, многое по старинке хранил в голове. Так что, эти устройства — в большей степени моя собственная разработка. А без них... да, собственно, вы и сами знаете.

— Ценю вашу снисходительность, доктор.

— Вот зачем вы обижаете старого человека?

— Ни в коей мере. Кстати, всегда хотел спросить — почему проектом не заинтересовались сразу после создания? Даже теоретически она могла дать Союзу преимущество во время Холодной войны.

— А я почем знаю? Он лично докладывал в ЦК. Потом вернулся, сказал, что проект решили положить 'под сукно'. Наверное, до сих пор хранятся где-нибудь на полке без пометок и в запаянном ящичке. Впрочем, они могли просто поднять его на смех и лишь из уважения перед былыми заслугами не выставить заслуженного ученого на смех. Посудите сами — даже в наше время эта теория, все эти расчеты... Звучат как научная фантастика. Причем, не самая качественная.

— Другого я и не ожидал. В мире так мало реально полезных, а что важнее — действительно умных людей. Ведь даже вы иммигрировали после распада Союза в Америку.

— Каждый человек хочет вкусно есть и сладко спать. Желательно — в большом доме. В стране Советов этого не понимали — отчасти из-за недооценки серьезности угрозы, страна и развалилась.

— Не бывает безгрешных политиков. В Америке тоже не все гладко.

— Не уверен, что понимаю вас...

— Все просто. Россия проиграла в Холодной войне, Соединенные штаты — победили. И началось то, что мы называем 'утечка мозгов'. Множество талантливых ученых бежали за океан. Кто мог знать, что Россия сможет подняться с колен? И не только встать — но и продолжать игру на политической арене так, что никто уже не вспоминает, как в 90-ые политики торговали государственными секретами в обмен на личные богатства и кредиты. Прошло каких-то тридцать лет — и страна показала, что умеет держать удар. Между нами, доктор, скажу по секрету — в Пентагоне некоторые генералы мочатся в штаны только при одном упоминании о том, что Россия обзавелась очередной новинкой, не имеющей аналогов в мире. Подумать только — в Америке тратятся триллиарды на нужды оборонки, а русские ученые умудряются творить чудеса буквально голыми руками.

— Что я могу вам на это ответить? Россия всегда славилась своим нестандартным подходом к решению проблем. Даже сейчас — кто бы мог подумать, что столь важный проект будет осуществляться здесь, под самым носом у потенциального противника.

— Секретность на объекте позволяет не переживать насчет моих американских коллег. Да и все что нам нужно для успеха миссии — здесь, в радиусе пары тысяч километров.

— В самом деле, удобно. Ведь много с собой не пронести — грамм сто-двести максимум. Эх, и все таки жаль, что вашим коллегам не удалось добыть прототип.

— Знаете, мы умеем задавать вопросы нужным людям. Так что, примите как данность — не было никакого прототипа, а в дневниках он лишь размышлял. Голая теория, без каких-либо фактов.

— Хм, может так и есть. Жаль, что он лично не приехал.

— Его воля. Не будем же мы его сюда насильно тащить — упрям стал на старости лет.

— Подумать только... столько лет прошло, а он не изменился.

— Порой, консервативные взгляды мешают видеть перспективы. Кстати говоря, вы никогда не рассказывали, как будет происходить сам процесс.

— Мне здесь похвастаться нечем — мы даже тестовых запусков не проводили. Чревато-то, между прочим. Но, думаю, ничего страшного не произойдет. Нужно только дождаться вспышки на Солнце.

— Чудесно. Значит, пора переходить к главному. А! Вот, кстати, и наши специалисты.

— Эти то? Больше похожи на военных, а не на ваших коллег...

— Не оскорбляйте их, доктор — они честные наемники и очень ранимые ребята. Могут и сломать что-нибудь, если обидите их.

— Зачем вам эти мордовороты, если...

— Парни, подержите его. Доктор, не сопротивляйтесь. Позвольте ваш маячок, он вам не пригодится. Спасибо. Черт, какой маленький.

— Эй, что вы себе позволяете? Полковник, прикажите им отпустить меня.

— Сожалею, доктор. Но, наше сотрудничество закончено. Да успокойтесь вы, а то пострадаете ненароком.

— Что вы творите? У нас же было соглашение — я помогаю вам с проектом, а вы...

— Доктор. Вам знакома крылатая цитата: 'Там, где правила игры не позволяют выиграть, английские джентльмены меняют правила.'

— И при чем тут это?

— Странный вы человек. Гениальный в своей области, а вот простых вещей не понимаете. Немудрено, что поверили во все это. Вот ответьте мне на вопрос: зачем бороться с негативными последствиями, если можно все изменить с самого начала?

— Не понимаю... О, БОЖЕ! Нет, полковник, вы не осмелитесь. Проект не рассчитан на подобное! Его едва хватит для намеченного!

— А здесь вы ошибаетесь. Знаете, я показал документы нескольким местным специалистам — они, бесспорно признают размах проекта и гениальность его автора. И дали несколько хороших советов.

— Они же не понимают опасности!

— Не стоит недооценивать местных специалистов — они, посчитали все это голой т теорией, но в их компетентности я не сомневаюсь — довольно долго сотрудничаю. И проблема наша решается банально — просто нужно больше энергии. Тогда и за пороговые величины выйдем.

— Тогда зачем было начинать сегодня? Эта вспышка слишком слаба для того, как я думаю, что вы собираетесь совершить.

— Ох уж эта заносчивость. Так бы и сломал вам нос — давненько, между прочим, руки чешутся. Почему люди считают, что раз что-то невозможно, то это никто не сделает? Вот ваши зарубежные коллеги сделали. И теперь, мощность вспышки превышает заявленные показатели в сотни раз.

— Э-этого не может быть!

— И снова это недоверие. Разве я когда-нибудь давал вам повод сомневаться? Зачем вы так таращитесь на меня? Ах да. Упустил иронию ситуации. Здесь, вынужден перед вами извиниться — бизнес есть бизнес.

— Так вы... давно на них работаете?

— Они считают, что давно. Хотя, на самом деле это они работают на меня — как и все эти милые люди.

— Вам-то это зачем?

— Любопытны до самого конца. Впрочем, я все же отвечу на ваши вопросы — считаю себя в некоторой степени вам обязанным, да и время еще есть. Знаете, порой в моей работе происходят неприятности, после которых следует долгое заключение. Конечно, начальство принимает меры, чтобы вернуть ценные активы. А вот за мной не пришли. Зато другая сторона предложила хорошо подзаработать — заодно и поучаствовать в этом проекте. Я подумал, и согласился. Что я теряю, в конце концов? Только возможность стать богатым. Неприлично богатым. И озолотить всех своих единомышленников.

— И ваши наниматели не знают, что вы задумали на самом деле?

— Доктор, вы меня оскорбили в лучших чувствах. Разве я не умею быть убедительным?

— Этого у вас не отнять. Так понимаю, что и деньги на самом деле от них?

— А вы считаете, что родное государство может чем-то поделиться? Побойтесь бога! Нет, все сам, вот этими вот руками.

— Полковник, я умоляю вас. Вы же разумный человек, и должны понимать, что точность в проекте — это все. Если мощность вспышки превышает заявленные показатели... Последствия непредсказуемы! Вы можете загубить всю планету!

— Доктор, простите, но вы дурак. Какая, к черту разница, что будет, если у моих людей все получится? Мы же решим все проблемы современного человечества прямо сейчас, сегодня! Может ли кто-то похвастаться такими достижениями?

— Боже! Да вы психопат! Я, кажется, понимаю, чего вы добиваетесь! Как вам вообще дали добро на этот эксперимент?!

— С чего вы взяли, что мои 'наниматели' вообще кого-то посвящали в свои планы. Нет, сперва все было так, как я вам сказал — проект будет использоваться для победы над пандемией. А затем, несколько дальновидных людей подсказали мне, как решить вопрос радикально. И знаете, мне их предложение понравилось — поэтому я его и позаимствовал. Для себя — и своих людей.

— И почему я не удивлен...

— Доктор, а что вы собственно хотите? Поверьте тому, кто знает истинное положение вещей в мире. То есть мне. Как только пандемия закончится, у руля планеты останутся совсем не те, кто был до этого. Старушка Европа и прочие страны стремительно теряют свои позиции на мировой арене. Пройдет еще полвека — и азиаты подомнут под себя все мировые рынки, а их ширпортреб заполонить весь мир. Вы не интересуетесь историей, но можете поверить мне на слово — причина всех мировых войн на самом деле — лишь способ дележки рынков сбыта. И даже в самые тяжелые времена, найдутся те, кто купит самое совершенное.

— Поэтому вас и не беспокоит, что может произойти... Вас устроит любой результат!

— Я знал, что вы поймете. Впрочем, это уже не важно. Мы с вами заговорились — приборы показывают, что главное действо уже начинается. Господа — выведите господина ученого наружу — пусть полюбуется на результаты своих трудов. И, не задерживайтесь — у нас чуть больше восьми минут. Прощайте, господин ученый. Обещаю, что как только мы добьемся своего — я увековечу вашу память.

— Вы ублюдок, полковник!

— Что поделать — интересы страны превыше этики и морали...

* * *

— А они не робкого десятка, — озвучил очевидное Малкольм, командовавший 'дальнобойным' отрядом.

Впрочем, среди командиров Альянса не наблюдалось трусов. Да и смысл уклоняться от боя, если они ничем реальным не рискуют. Ну, утонет корабль в игре — это ж не катастрофа в реальности. Его можно отремонтировать. А убыль в компьютерном экипаже можно восстановить — даже похоронки никому подписывать не нужно.

Пользуясь преимуществом в спорости над отечественными броненосцами, командование Альянса предприняло довольно смелый шаг — невзирая на ураганный огонь, стали сближаться, методично выжигая корабли первой линии обороны ядреными японскими фугасами.

Обе стороны имели потери — несколько броненосцев с той и иной стороны перешли в подводное положение. Численное преимущество позволяло нам множить противника на ноль чуточку быстрее, чем получать симметричный ответ с кораблей Альянса. Но, дистанция между сражающимися стала угрожающей — минут пять, и противник сможет доставать до наших кораблей даже с замыкающих мателотов своего отряда.

— Первому отряду — увеличить скорость до максимума, — распорядился я. — Маневрировать по способности.

Несмотря на кажущуюся монолитность, каждый из трех больших отрядов структурно состоял из более мелких — по три-четыре корабля в каждом. Возглавляли такие подразделения довольно компетентные ребята, так что, опасаться случайностей, в виде перекрытий друг другу секторов обстрела или, не дай бог — столкновений, не стоило.

— А не идут ли наши заклятые друзья в торпедную атаку? — Озвучил свои мысли вслух Сергей 'Оскол'.

— Потому и маневрируем, — признался я. — Мелким отрядам — разобрать цели в первых рядах противника и топить сосредоточенным огнем.

Тактика сосредоточенного огня в свое время позволяла японцам в столкновении с русскими эскадрами в Желтом море и при Цусиме довольно быстро и эффективно выводить из строя корабли Российского императорского флота один за другим. В реалиях Симулятора, это позволяло нам концентрировать огонь линейных сил на большинстве кораблей противника, и выбивать их из строя довольно быстро — редко какой корабль живет под сосредоточенным огнем нескольких кораблей.

— 'Пересветам' перевести огонь на вторую линию противника, — распорядился Паша 'Малкольм'.

Альянс двигался к акватории нашего порта несколькими фронтальными линиями — красиво, но менее эффективно. Мой флот встречал надвигающиеся волны одним из ботов — и там, где Альянс мог действовать только носовыми орудиями главного калибра, его ждал ответный огонь двенадцати и десяти дюймовых орудий, вес залпа которого превышал его собственный в два-три раза.

Тактика Малкольма — вести огонь по необстреливаемым передовым отрядом 'Потемкиных' кораблям, на первый взгляд не могла привести к серьезным повреждениям на японских броненосцах. Все таки, десятидюймовые снаряды послабее будут. Но, в задачу второй линии обороны и не входило утопление вражеских броненосцев. Вполне достаточно будет и нанести большое количество повреждений — к тому моменту, когда вторая линия кораблей Альянса дойдет до наших передовых кораблей, уже пострадавших от огня авангарда противника, они будут иметь вполне себе масштабные повреждения. Как говорится — чем меньше у накатывающегося на тебя врага пушек, тем проще будет его отправить на дно.

— 'Фрунзе' взорвался, — сообщил Малкольм. — Судя по всему — словил торпеду!

— Меня терзают смутные сомнения, что кое-кто подпустил противника недопустимо близко, — выдал замечание Миша 'Инкоруптбл'.

— Не тебя одного, — отозвался Денис 'Блад'.

— Отставить пререкания, — с легкой злобой ответил я.

Если не прервать взаимные препирательства в самом начале — они могут перерасти в весьма раздражающий обмен мнениями, который плавно перетечет в спор, на который будут отвлекаться все больше и больше игроков. 'Погутарить' можно будет и после сражения — сейчас, все усилия должны быть направлены на победу в сражении.

Меж тем, нельзя не признать, что Дима 'Малкольм' совершенно верно определили причину подрыва товарища — в пользу этого говорило и то, что несколько кораблей противника смогли вывести из строя таранными ударами оставшиеся корабли отряда 'Фрунзе' — вслед за своим командиром, они не могли продолжить сражение — когда в твоем борту дыра размером с добрые ворота, спасаться по способности — что-то из области фантастики.

Слава 'Рон', а так же Стас 'Фантом', входившие в группу под командованием Алексея 'Фрунзе', сейчас, находились в незавидном положении. Сойдясь в клинче с кораблями противника, они оказались на пути парового катка противника. Очевидно, командование Альянса решило прорываться вблизи побережья — как раз в зоне ответственности отряда 'Фрунзе'. Что ж — логично с их стороны — на этой стороне меньше всего фортов — то есть огонь береговых батарей на нападающих не так страшен, по сравнению с другими направлениями атаки.

Правда, их надежда на то, что этот участок акватории обороняется лишь силами трех кораблей, не соответствовал действительности. За пределами зоны видимости, на внутреннем рейде, находились корабли третьего, крейсерского отряда. И основные силы 'пересветов'.

Отсутствие качественной разведки сыграло с противником злую шутку — посчитав, что эта позиция наиболее уязвима, они решили не ломиться сквозь крепкую оборону, а воспользоваться 'нашим упущением'.

— Малкольм, переносите огонь на прорывающихся, — распорядился я. — Крейсерам — поддержать по способности.

После столкновений с атакующими, корабли 'Рона' и 'Фантома' находились на краю гибели. Противник не стрелял по ним — после того как 'Потемкин' Славы перевернулся, обращать внимание на броненосец Стаса они не стали, посчитав, что он затонет самостоятельно. В общем-то правильно — чтобы утопить его потребовалось бы перенести огонь с боеспособных кораблей. Что чревато многочисленными повреждениями — момент, когда утраченная инициатива может стоить успеха всей операции.

Получив передышку, Стас предпринял отчаянные попытки для спасения своего корабля. Чтобы не опрокинуться при затоплении пробитого тараном борта, он предпринял меры по контрзатоплению отсеков неповрежденного борта. Двигаясь кормой вперед, он медленно не неуклонно отодвигался от места сражения в сторону побережья, противоположного от направления атаки. Я усмехнулся, уловив смысл его действий.

Сразу же после того, как поврежденный корабль приткнулся кормой к отмелям, развернувшись к противнику неповрежденным бортом, он, уже не опасаясь затопления, прекратил борьбу за живучесть броненосца, вновь подключившись к сражению, осыпая градом снарядов проходящие мимо корабли Альянса.

Хитро. Контрзатопление помогло ему избежать оверкиля, и выиграть драгоценное время, чтобы добраться до мелководья, где корабль мог не опасаясь утопления, выскочить на мель, и вернуться к сражению. На данный момент, он находился едва ли не в тылу наступающих, корабли которых, все до одного сейчас втянулись на внешний рейд порта. И теперь, скованные перестрелкой с отступающими к внутреннему рейду нашими кораблями, броненосцы Альянса оказались уязвимы для его огня. Сохранив артиллерию всего борта и обе башни главного калибра, он едва ли не в полигонных условиях расстреливал нападающих с кормовых углов.

Результат не заставил себя долго ждать — благодаря массированному огню 'пересветов', обстреливающих головные корабли Альянса, упорно рвущихся к 'базе', и 'потемкиных', связавших боем броненосцы со стороны центральной части акватории порта, в порядках противника началась давка. Форты, проигнорированные в угоду скоростного прорыва, внезапно оказались смертельно опасны — прижатые к берегу первым отрядом броненосцев, японские кораблики оказались под фланкирующим огнем двух фортов. А это — шестнадцать десятидюймовых башенных орудий, бронебойные снаряды которых с дистанции игровых тридцати кабельтовых буквально разрывали надстройки и борта противника.

И во всем этом великолепии оказался 'Фантом', медленно, но верно расстреливая противника, и не получая снаряды в ответ.

Корабли противника оказались в огненном мешке. Пока что их спасало лишь то, что с кормовой полусферы по ним вел огонь лишь один корабль, а большая часть нашего первого отряда оказалась за пределами дистанции уверенного поражения.

— Крейсерам выдвинуться на поддержку 'пересветов' у места прорыва, — распорядился я. И, практически сразу, оценив, какие из отрядов я могу реквизировать, добавил. — Отряды 'Фирнена', 'Стига', 'Сарвивала', 'Инкоруптбла', 'Оскола' — за мной. Прорываемся позади противника и атакуем с кормы.

Впрочем, 'прорываться' — это громко сказано. Несмотря на то, что основная часть кораблей Альянса была сосредоточена на одном направлении, пять кораблей держались справа и позади основных сил нашего первого отряда, изрядно действуя на нервы — благодаря тому, что 'потемкины' фактически вели перестрелку с главными силами на почти что параллельных курсах правым бортом, отстающие корабли противника, осознав, какое преимущество 'Фантому' давало ведение огня в полигонных условиях, не преминули повторить этот маневр. Одновременно — обращая внимание на затаившийся в тылу корабль.

'Фантом' со своей позиции успел отправить на дно три корабля противника, прежде чем в его сторону полетели первые 'чемоданы'. Конечно, учитывая маневрирование нападающих, им требовалось значительное время на пристрелку. Кроме того, у них не оставалось шансов утопить Стаса — благодаря тому, что он фактически находился на мелководье. Вариант только один — сжечь его огнем фугасов. А по опыту, скажу вам — благодаря отличной схеме бронирования, дело это неблагодарное. Конечно, благодаря сосредоточенному огню, они могли быстро привести к молчанию его орудия, а затем, сосредоточившись — расстрелять его совершенно безнаказанно. Но, для этого, им требовалось минут десять — пятнадцать — сперва покинуть свой собственный строй, развернуться в его сторону, пристреляться, добиться критических попаданий.

Обратив внимание на ники игроков противника, отрядившихся на уничтожение Стаса, я тихонько выругался — весьма опытные, а что главное — до скрежета в зубах — меткие.

— 'Фантом', переходи в режим ремонта, — распорядился я.

Такой прием ориентировал виртуальный экипаж на исправление повреждений корабля — заделку пробоин, тушение пожаров, откачку затопленных отсеков. Учитывая, что с начала сражения, особенно, после тарана, количество цифровых матросов значительно уменьшилось, ремонт неминуемо снижал скорострельность орудий его броненосца.

О чем мне не забыл напомнить Андрей 'Дрон'.

— Не страшно, — отмахнулся я. — Ему нужно то продержаться минут десять до нашего подхода.

Изрыгая миниатюрные модельки снарядов, мой 'Ретвизан' стремительно вырывался вперед, уверенно лидируя за собой две дюжины сравнительно целых 'потемкиных'. И, единственного на весь флот 'Цесаревича' — Вервольф верен своим предпочтениям.

Вклиниваясь между концевыми судами нашего первого отряда и наседающих на них 'японским отрядом' мы практически сразу нивелировали угрозу первым.

Численное превосходство хорошо тем, что закон больших чисел неминуемо, по экспоненте, повышает шансы утопить противника до того, как он, уступая тебе по количеству стволов главного калибра, сможет сделать тоже самое.

Локальное противостояние — быстроходные японцы, вооруженные фугасами сошлись с превосходящими их численно, не уступающих в бронировании русскими. Против нас играло наличие на кораблях только лишь бронебойных снарядов — игровая механика наиболее точно отражала плохую бронепробиваемость облегченных русских снарядов на больших и средних дистанциях.

Но, зато на небольших дистанциях — 20-25 кабельтовых, успех нам был гарантирован. Что не могли не знать наши противники — только этим можно было объяснить, почему они предпочли увеличить разделяющее нас расстояние.

Впрочем, мы ребята не гордые — благодаря перевесу бортового залпа, наш отряд довольно быстро смог лишить корабли противника преимущества в скорости. Что позволило уже нам выбирать дистанцию для боя.

И, все же, первую 'кровь' пролил Альянс.

Первой жертвой стал Гриша 'Малосс'. Концентрированным ретирадным огнем, противник сперва привел к молчанию носовую башню его корабля. Затем, спустя несколько минут, попадание повторилось — на этот раз с более печальными последствиями. Брызнув серыми кляксами в разные стороны, носовое вместилище орудий главного калибра его броненосца разлетелось. Счастливый компьютерный снаряд 'японцев' попал в башню, и незримые алгоритмы игры, сопоставив факторы качества брони башни, скорости и массы снаряда, пришли к выводу, что пережить подобное она не могла.

Подрыв боезапаса носовой башни гарантированно не оставлял броненосцу Малосса дожить до конца сражения. Двигаясь шестнадцатиузловым ходом, он на ровном киле ушел под поверхность виртуальной воды.

Следующим покинул сражение Илья 'Сид' — метким попаданием противник уничтожил на его корабле трубы, что физически лишало его возможности хода. Поддерживая нас огнем со своей позиции, он виртуозно и весьма замысловато выматерился в эфире. Что ж, хоть нецензурщина и не приветствовалась в нашем кругу, его чувства были понятны всем без исключения — произошедшее было одним из самых отвратных моментов во всей игре, когда полностью боеспособный корабль оставался балластом для команды. И если поддержать огнем своих он еще мог, то оторваться от преследователей — нет. Оставшихся двух-трех узлов было явно недостаточно, чтобы в случае опасности спасти броненосец.

Следующим, полярная лисица едва не настигла меня — корабль получил в носовую часть на уровне ватерлинии пару крупнокалиберных приветов, что непременно привело к затоплениям нескольких отсеков. И как следствие — снижение скорости преследования. Что неприятно, не критично — в случае чего я могу застопорить корабль и, развернувшись к противнику всем бортом, приступить к ремонту повреждений.

Однако, Фортуна не может быть дамой постоянной.

Двое из наших противников нахватались в кормовую часть бронебойных снарядов с дистанции тридцати кабельтовы — что само по себе не критично, но неприятно. Один из них стал заметно припадать на корму, что могло означать, что у него имеются затопления в этой части корабля. Другой неестественно резко стал снижать скорость, а стоило нам сблизиться до двадцати кабельтовых — и вовсе остановился. Значит, у него скорее всего повреждены винты и руль.

С ними не стали особенно церемониться — благодаря чудовищной бронепробиваемости наших снарядов на близких дистанциях, не потребовалось много времени, чтобы изрешетить корму обоих японских броненосцев. Наблюдать за их утоплением никто не стал — они находились в критически избитом состоянии в зоне действия орудий Сида, чем он не преминул воспользоваться. Что ж, по крайней мере хоть выместил злобу за свое непреднамеренное безучастие.

В конце концов, остатки вражеского отряда постигла та же участь — один взорвался после взрыва кормовой башни главного калибра. Двое затонули из-за многочисленных пробоин. Последний, самый шустрый, успел уничтожить на моем корабле боевую рубку, сбить одну из труб, и уничтожил большую часть шестидюймовых орудий. Пришлось отступить и спрятаться за спинами менее поврежденных коллег, которым потребовалось всего пара минут, чтобы закончить одиссею последнего корабля противника.

— Возвращаемся к основным силам, — скомандовал я. — Малкольм, как у вас дела?

В погоне за улепетывающими кораблями, незамеченным остался тот факт, что мы отдалились от основного сражения и покинули акваторию порта. А значит, между нашими отрядами — миль сорок, если не больше. Конечно, они в тысячи раз меньше чем реальная морская миля, но механика игры немилосердна — нам потребуется порядочное количество времени, чтобы вернуться к своим. А это может дорого обойтись.

— Не скажу, что прям хорошо — но, довольно неплохо, — отозвался заместитель. — Они утопили двадцать наших кораблей — пошли в торпеды и на таран. Плюс, когда увидели 'пересветов' — довольно быстро смекнули, что их топить проще. Так что в моем отряде осталась дай бог половина от первоначального числа.

— Крейсера помогли, — добавил Гарик. — Раз они в торпеды, то и мы тоже. А ты сам знаешь, что 'Россия' — большая, быстрая, крепкая торпедная лодка.

В эфире послышались смешки.

Присказка, стала крылатой после одного из сражений, когда неожиданно для противника, быстрым броском наши крейсера сократили дистанцию между сражающимися, и атаковали врага из многочисленных торпедных аппаратов. Невзирая на ужасающий огонь броненосцев врага, ни одна из 'Россий' не утонула. Справедливости ради стоит сказать, что некоторые из храбрых 'торпедастов' — лишь чудом.

— У Альянса на плаву с десяток кораблей, — продолжил Малкольм. — Мы их окружили и добиваем — у нас более чем двукратное преимущество. Так что, можно считать, что победа за нами.

— Отличные новости, — согласился я. Можно было теперь никуда не спешить — по спокойному тону Дмитрия становилось понятно, что ситуация у него под контролем. — Слушайте...

— ...жики!...пропал...делать?..ко...ар!...срочно...!— Треск в наушниках появился внезапно. Шипение, сквозь которое я мог слышать лишь обрывки переговоров моих парней.

Народ был заметно встревожен, да и меня ситуация откровенно настораживала. Картинка на экране ноутбука стала 'подвисать', что было явным доказательством технической или программной неисправности. Впрочем, такое периодически случалось — когда у провайдера наступали часы технического обслуживания. Но, подобного рода коллапсов не было уже много месяцев.

Я убрал звук в наушниках, выбрав соответствующую команду в контекстном меню 'говорилки'. Значок микрофона до сих пор работает, а раз так, то вероятно ребята меня слышат.

— У меня какие-то перебои со связью, братва, — пояснил я. И, что приятно, практически сразу мне пришел ответ текстом от Фрунзе. 'Сбои на компах практически у всех'.

Печальное стечение обстоятельств — потерять связь с сервером в момент триумфа. Еще хорошо, что это не произошло в разгар сражения. Бросив взгляд на планшет, я убедился, что сотовая связь работает — по крайней мере из наушников по прежнему доносился хрип и обрывки слов. Впрочем, согласно А по мигающим иконкам пользователей становилось понятно, что в эфире идет достаточно насыщенный обмен мнениями. Интересно, это только у меня такие проблемы со связью или...

Мою мысль прервала капелька пота, соскользнувшая с моего лба и разлетевшаяся на сотни брызг при соприкосновении с экраном девайса. Следом за не последовала и другая.

Что за чертовщина?

Внезапно, я понял, что, несмотря на зимнее время года и царящую ночь, за окном происходит явно что-то из ряда вон выходящее. И доказательством тому были возросшая температура в комнате и довольно таки яркий свет, доносящийся сквозь матово черные плотные шторы, что отделяли меня от окна.

— Эта ж.па неспроста, — слова сами пришли на ум, когда я, все еще держа планшет в руках, подошел к окну и резким движением рванул штору в сторону.

Открывшаяся передо мной картина огненной вакханалии поражала своим завораживающим ужасом. Казалось, словно горит сам воздух. Огненные инферно, раскаленными потоками облизывали стены дома. Но, самое страшное было как раз таки в том, что эта стена огня двигалась в мою сторону. Настолько быстро, что не оставалось сомнений — она настигнет меня.

— Парни, — я проглотил подступивший к горлу комок. — Это какой-то...

Договорить я не успел — меня окутало жаром и нестерпимой болью.

Глава 2. Марномакс.

Местонахождение и дата неизвестны.

Согласно канонам Голливудского кинематографа, камеры для заключенных в России должны быть маленькими, неуютными каморками, лишенными окон, покрытые плесенью и кишащими крысами и другой, не менее омерзительной живностью.

Как говорил один мой хороший знакомый: 'Любой бред — от недостатка информации. Или от дефицита мозгов'. И, признаюсь, до сих пор я был склонен соглашаться с ним. Как и любой другой человек, что имел возможность лицезреть 'русские тюрьмы' в зарубежных фильмах.

Кинематограф — это вид искусства. Подобно художнику, или композитору, режиссер пытается донести до сознания зрителя некую мысль, зашифрованную в визуальном ряде. Ведь композиции каждой сцены должны становиться атрибутом совершаемого действия, то есть, нести смысловую нагрузку.

Но, спрашивается, о чем должны говорить зрители декорации, когда герой, находясь в якобы русских 'засенках' волей сценария помещен в глухие маленькие комнатушки, похожие на подвалы средневековых замков?

Лично у меня при просмотре таких сцен всегда рождались ассоциации с практически безвыходным положением киногероя. Низкий потолок, давящие стены, ощущение полнейшей отчужденности... Казалось, будто сама обстановка располагает к тому, чтобы морально сломать пленника.

Что ж, в царской России или на заре Союза, допускаю, что подобные 'места не столь отдаленные' существовали. Но, в наше, просвещенное время, откуда им взяться?

Подобные 'хоромы' сейчас относятся к историческим ценностям, и, несмотря на тяжелое положение в стране — их вряд ли будут использовать по прямому назначению — чай, не в пустую правозащитники связки голосовые и рубахи на телах рвут во имя сохранения прав человека. Не взирая на то, какое бы он плохое зло совершил.

Современная российская реальность, даже в местах заключений, напрочь рушила всю концепцию мрачности и непередаваемой тоски, которая навязчиво прививалась в двадцать первом веке зарубежным кинематографом.

К слову — прививалась довольно успешно. Стереотипы — бич нашего времени. Поэтому, немудрено, что образы, которые заботливо и старательно внедряют в наши головы идеологи всех мастей, недружелюбно поглядывающих в сторону России-матушки, широко укореняются в сознаниях современников.

И, если люди, вовлеченные в работу узкоспециализированных государственных структур, глядя на подобные карикатуры, вежливо улыбались, отдавая себе отчет в гипертрофированности стараний деятелей киноискусства, то простой обыватель твердо уверен, что каждый первый из заключенных в местах не столь отдаленных состоит в мифической 'братве', пьет по-черному сивуху, ходит в дешевом спортивном костюме и навешивает на себя цепи из золота толщиной с сытого питона. Разве что, манера носить несколько килограмм кокаина в деревянной ноге у русского человека по-прежнему, вызывает некоторое сомнение в правдоподобности. Надо отдать должное 'фабрике грез' — американский образ жизни и американское мышление они прививают гражданам всего мира весьма упорно вот уже несколько десятков лет.

Немудрено, что подрастающее 'поколение пепси' мечтает не о самоотверженном труде на благо Родины, а об 'американской мечте' — возможность жить в 'справедливом' обществе, где каждый получает достойную зарплату за свой труд, имеет в собственности простенький на вид, но уютно, со вкусом обставленный частный дом, огражденный белым заборчиком, лужайке, за которой старательно приглядывает немолодой мексиканец... Идеалы 'свободного мира', подобно раковой опухоли разъедали самобытность народов многих стран, разрушая исторически и идеологически сложившуюся неприязнь к американцам. Люди-потребители, хотят жить в красивой картинке, идеализированной их собственном разуме мирке. Особенно часто этим грезили выходцы из СНГ, охотно меняющие свою обыденную жизнь на просторах постсоветсткого пространства на эту 'мечту'.

И лишь люди-думающие, разбирая этот 'миф', что называется — 'по косточкам', знали, что таится за этой рафинированной картинкой. Благо, экономические и политические кризисы заокеанских 'партеров' робко срывали пелену с глаз наивных обожателей.

В современном мире, мало какой обыватель знает, что сценаристы и декораторы Запада не владеют информацией о внутренней жизни правопреемницы СССР и черпают эти образы 'России' со слов эмигрантов и их потомков, много лет назад самостоятельно покинувших страну или высланных за рубеж молодой советской властью. Люди привыкли доверять тому, что им демонстрируют фильмы, газеты, Всемирная сеть...

'Наиболее качественна та ложь, что умело приправлена правдой', — говаривал мой один из преподавателей. И хоть преподавала он мне и двум десяткам других таких же лоботрясов познания о науке 'социология', в итоге, в разумы тем немногих, кто мог его слышать, а не слушать, профессор вложил гораздо больше, чем предусмотрено учебной программой.

Способность критически оценивать полученную информацию — способность, которую должно развивать в себе непременно. Поскольку, без этого, человек превращается в легко внушаемого 'небокоптителя', управлять которым — дело простое и не слишком затратное по всем статьям расходов.

В начале двадцатого века, наблюдая системный кризис Российской империи, а затем и ударные темпы становления Союза, Запад отчаянно нуждался в 'специалистах по восточному вопросу'. И, немудрено, что нашел их.

Вот только качество таких источников было откровенно низким, а полученная от них информация о состоянии внутренних дел России — должна была рассматриваться сквозь призму скепсиса. Конечно, там где это нужно, Запад никогда не держал дураков в ответственных учреждениях. И необходимые выводы были сделаны.

Потому, никогда, ни одно уважающее себя правительство не рискнет прекратить собственную разведывательную деятельность на территории других стран. Вне зависимости — враждебных или дружественных. В мировой политике эти понятия столь эфемерны, что никогда точно не можешь быть уверен в том, что вчерашний союзник завтра не нанесет тебе удар в спину.

В противовес работе правительства, деятели кинематогрофа не утруждали себя заботами по отделению зерен от плевел. И жадно впитывали все то, что могли рассказать о своей родине эмигранты. Как следствие — мы до сих пор можем видеть на голливудских экранах злых русских. И ненависть ко всему вокруг продиктована сценаристами лишь тем, что они русские. Зачем усложнять сюжет картины 'ненужной' мотивацией, если 'пипл схавает'?

Надо ли говорить, что человек, лишенный Отечества не по своей воле, превращается в озлобленное существо с гипертрофированной обидой на дом, которого лишен? А стоит еще вспомнить, что значительная часть эмиграции так называемой 'второй волны', концентрирующаяся в Нью-Йоркском районе Брайтон-Бич, несет в глазах неизбывную обиду на несправедливый мир уже последние пару тысяч лет. Так что вряд ли в этой ситуации в американском кинематографе мог возникнуть не то, что позитивный, а просто даже объективный образ России вообще и ее правоохранительной системы в частности.

Вот поэтому и думают американцы, что у каждого русского есть домашний медведь, совсем ручной, и (пока не напьется водки) даже умеющий играть на балалайке, дома обогреваются ядерными реакторами, а передвигаемся мы исключительно на танках, и лишь иногда — на ракетах. Не говоря уже о том, что мы 'спим и видим, как бы захватить весь свободный мир'. А вместо игрушек мы дарим своим детям детища концерна Калашникова, вкупе с ручными гранатами и брошюрками по оккупации других государств.

Так, собственно, к чему все эти рассуждения?

По прошествии двух часов в заключении, я стал приходить к выводу, что отчасти, голливудские режиссеры были правы.

Действительно, существуют места заключения, что так широко разрекламированы в бессчетном количестве кинокартин.

Небольшое, почти квадратное помещение с замызганными грязью и плесенью стенами судя по остаточным запахам, выбеленное и выкрашенное в прагматичные бело-серые тона известью совсем недавно, стало первым, что я увидел, едва открыл глаза. Тело болело, и довольно сильно замерзло, о чем явственно свидетельствовали посиневшие конечности. Пред глазами еще плескались пятна света и неосязаемые мошки, сквозь которые я мог хотя бы вчерне разглядеть окружающую меня обстановку, дополненную одиночной вмонтированной в каменный пол грубо сбитой деревянной кроватью, застеленный видавшим и лучшие годы засаленный тюфяк, источающий фантастические по своей мерзости запахи человеческого пота и немытого тела. Намертво закрепленный к стене напротив небольшой столик и неказистое ведро, всем своим видом дающее понять, что оно предназначено отнюдь не для приема пищи, — что еще нужно для того, чтобы отречься от мирских забот и предаться думам о судьбах Отечества?

Откинувшись на довольно жестком соломенном тюфяке, покрывающем мое спартанское ложе (именуемое в определенных кругах 'шконкой', а на официальном языке — нарами), я лежал и думал. В моем нынешнем положении, это было единственно возможным занятием. Хотя, судя по доносящимся из-за массивной металлической двери приглушенные звуки, порой переходящие в болезненные стоны и жалобные всхлипывания, люди по другую сторону дверного проема, умели весело проводить время.

Испокон веков камеры — 'одиночки' разрабатывались для изоляции особо опасного человека от социума. Будучи по всей своей природе существом общественным, представитель рода людского не может долгое время не есть и не общаться с другими людьми. Но, если голод человек в состоянии заглушить курением сигарет, питьем воды, то изоляция от других людей, от животных, от окружающего мира, так называемая 'сенсорная депривация', в большинстве случаев рано или поздно приводит заключенного в панику.

Мир, такой необъятный и полный возможностей, вдруг резко сокращается до размеров каменного мешка размером три на пять метров, с единственным окном, слишком высоко расположенным, чтобы в него можно было любоваться окрестностями, перечеркнутым поперечными прутами ржавой арматуры. Ни единого привычного звука снаружи — ни пения птиц, ни дуновения ветра... Лишь крики и маловразумительные бормотания — неразлучные спутники подобного рода изоляции.

Расчет создателей и распорядителей таких мест всегда прост — рано или поздно даже самый крепкий человек сломается. Психика — вещь своенравная, может отправиться в собственное путешествие в самый незапланированный момент. И когда такой момент наступает — заключенного ведут к человеку, который умеет задавать вопросы и получать ответы.

Что воспринимается 'говоруном' как большое благо — в 'одиночках' возможность хотя бы словом перекинуться с другим живым человеком дорогого стоит. Пусть даже этот человек — твой пленитель.

И чем подробнее я анализировал весь этот антураж, тем больше у меня возникало вопросов.

Для начала, неясно, что же такое я умудрился наблюдать? Конец света? Что ж, очень на него похоже.

Из первого, рождались сразу два других вопроса — где я и как сюда попал? Конечно, самое простое — спросить у частенько снующих за дверью людей, но, с этим я решил повременить. Явно за стенами не райский уголок — и хоть речь за дверью всегда родная, слова неприятно резали слух своей старомодностью и вычурностью. Поэтому, пока что я на контакт не шел — сперва стоило хотя бы в себе разобраться.

К слову, на мне уже отсутствовали мои спортивные штаны и футболка. Как и носки — они пропали без следа. Как и наручные дедовские часы. Взамен, появились несуразные галоши и колючая шерстяная роба, которая, хоть и грела мое тело, доставляла максимум дискомфорта.

Еще, хотелось есть. Живот неприлично подавал голос, требуя, чтобы в его топку подкинули новых 'дровишек'. Сожалею, приятель, на данный момент не от меня зависит, когда ты наполнишься содержимом. Да и мои похитители не особо заботились о том, что 'режим питания нарушать нельзя'.

Но, кому в голову пришло сперва спасать, а затем держать взаперти человека?

Да и собственно, как вышло, что я уцелел в том хаосе, что увидел своими же глазами? Разрушительная сила, что плавила целые здания, как-то пощадила меня? Смешно — даже если б я не сгорел в огне, то был бы похоронен под десятками тонн строительных конструкций.

Вопросы, вопросы... И никаких ответов.

Как бы я не старался взглянуть на ситуацию под другим углом — яснее от этого не становилось.

Конечно, изловчившись, я все же смог подтянуться к окну, и зацепиться взглядом за то, что снаружи. Но, и это не помогло — сквозь грязное стекло виднелись лишь массивные стены, сложенные из видавших виды камней. И несколько столь же маленьких окошек. Очевидно, противоположная стена являлась частью постройки, в которой находились такие же камеры, как у меня. Негусто, надо признать.

Впрочем, удалось рассмотреть, что над каждым окошком имелся небольшой козырек, предназначение которого столь очевидно, что немудрено, что на большинстве из них лежали комья снега.

Что ж, малоинформативные наблюдения. Изучение стен тоже не дало никаких зацепок — белила, покрывающие толстый слой штукатурки. Кровать сбита из обычных досок, но не первой свежести. Солома в тюфяке явно старая -утратила свой первоначальный цвет, многократно переломана. Значит, пользовались тюфяком уже долгое время.

Предметы мебели каких-то индивидуальных черт не имели — такие запросто соберет у себя в гараже любой рукастый мастер. Так что, пришлось смириться с мыслью, что сам я не могу найти ответы на имеющиеся у меня вопросы.

Оставалось ждать прихода хозяев всего этого балагана.

Не знаю, сколько прошло времени, но с наступлением темноты внимания ко мне никто так и не проявил. Что ж, дождемся следующего дня. 'Разговор' со мной непременно состоится — иначе, зачем держать здесь?

Засунув руки подмышки и подтянув ноги под грудь, чтобы не терять тепло, я постарался заснуть.

* * *

Прогноз сбылся спустя пару часов, когда за окном царила непроглядная темнота.

Я проснулся от грохочащих звуков со стороны двери. Мгновение соображал, где нахожусь, после чего рывком сел на шконке, повернувшись лицом к двери.

Характерный скрежет засова — и сквозь дверной проем в камеру пролился желтоватый свет.

За мной пришли.

В камеру вошли два очень похожих друг на друга невысоких, крепко сбитых мужика в одинаковых черных сапогах, серых брюках и кителях без единого знака различия. Весьма... странная униформа. Никогда такой не видел. Ни в одном из силовых подразделений страны.

— Встать, — низким басом потребовал один, перешагнув порог камеры. Что ж, по крайней мере — он русский. Значит, проблем с общением не будет. Конечно, если он захочет болтать. А одного взгляда на его простое лицо с пышными усами и короткой, явно ухоженной бородкой, мне хватило, чтобы понять — он, как и его товарищ, отнюдь не главные в происходящем. Обычные исполнители, которым приказали доставить пленника. Значит, болтать с ними бесполезно.

Заставлять себя ждать не следовало — очевидно, намерения что у этих ребят, что у их начальника, совершенно прозаические. Буду спорить — просто поломают что-нибудь, и все равно потащат.

Так что, я молча подошел к тому, что вошел в камеру.

Ухмыльнувшись, он бесцеремонно схватил меня за шиворот и вытолкал наружу. А здесь было на что посмотреть. Длинный, лишенный окон коридор, с едва разгоняющей мрак электрической подсветкой на стенах. Да десятки однотипных металлических дверей, вроде той, откуда меня вывели. Занятно. Расположившись позади, 'двое из ларца' недвусмысленно подтолкнули меня, мол, шагай. Ладно, не вопрос.

И уже в коридоре мой здравый смысл начал сначала робко, а затем все более уверенно бунтовать против окружающего. Вскоре этот бунт увенчался успехом, потерпевшее временное поражение эго, отвечающее за юмор, было загнано в дальние уголки сознания, а интеллект начал 'молотить' в полную силу, анализируя информацию, которая, по здравом размышлении никак не соответствовала всему, что предшествовало моему пробуждению.

Внутренности моей темницы вызывали вопросы. Учитывая, что меня содержали в блоке с камерами — почему коридоры не снабжены решетками? Или здесь настолько уверены, что заключенные не побегут — и поэтому охрана ходит невооруженная, режим — всего лишь видимость. И, где привычные для тюрем люминесцентные лампы, кабели проводки...?

Неоспоримо, что помещение, в котором я нахожусь — это тюрьма. Иначе, для чего здесь такое множество изолированных комнат с минимумом комфорта?

Понятно, что построили темницу давно — к своему удивлению, я, бросив взгляд на стены коридора, обнаружил, что они, в отличие от стен камеры не покрыты штукатуркой и белилами. Это был простой камень, плотно подогнанный друг к другу и скрепленный раствором. Дела...

Но, раз хозяин этого 'заведения' использует старую постройку в качестве темницы, то почему не провел нормальное освещение? Под потолком были проложены многочисленные кабели, да раскачивающиеся бледные светильники. Лампочки светили так слабо, что несколько раз я едва не запнулся в потемках — благо конвоиры ловко подхватили.

Не думайте, что я настолько компетентен в планировании помещений тюрем, но, смею заверить — хватает одного раза побывать в любом из учреждений этого типа, и отсутствие многих вещей — например — современной электрификации — будет бросаться в глаза так же, как и носорог на Красной площади.

Мой вояж закончился перед металлической дверью. Конвоир отодвинул массивный засов, втолкнул меня внутрь.

Помещение с деревянным столом в центре, без окон встретило меня тусклым, мерцающим светом как будто сошедшей со стендов Политехнического музея расположенной в центре стола 'лампочки Ильича', даже из-под антикварного зеленого матерчатого плафона была видна ее непривычная форма — с 'сосочком' на баллоне. В свете лампы была видна такая же, как лампа, безумно архаичная пишущая машинка (в голове мелькнуло название — 'Ремингтон'). Всё, кроме стола и небольшого куска пола вокруг него, было укрыто в полутьме. Так что, понять истинные размеры допросной камеры я не мог. И это слегка настораживало.

Конечно, жизнь научила меня быть готовым ко многим случайностям, но оглядев интерьер, почувствовал, как засосало под ложечкой.

Было в этом месте что-то неправильное, отторгающее...

Сперва я не мог сообразить, в чем дело, поэтому, стал изучать обстановку по частям...

И через несколько минут в голове появилась мысль, вызвавшая сильный всплеск противоречивых эмоций.

Конечно, разум подсказывал, что человек, который собирался сейчас со мной 'работать' специально обставил ситуацию таким образом, чтобы создать мне некомфортные условия, вывести из равновесия, в общем, надломить волю к сопротивлению. Знакомая тактика, берущая начало, задолго до Октябрьской революции, как бы не старались большевики приписать славу во всех достижениях советского общества после победы над 'белыми'.

— Ну-с, милостивый государь, извольте присесть, — с противоположной от меня стороны стола, из темноты, вынырнул 'гражданский' — среднего телосложения мужчина, в костюме, обладатель несколько вычурных, можно даже сказать — франтоватых усов. Ощутимо резануло слух то, как он говорил. Нет, конечно, я его понимал, но некоторые обороты речи как будто сошли со страниц Пикуля, ну, или Акунина.

Он указал мне на стул с моей стороны, на котором я и расположился. Решительным жестом он отослал конвой за двери камеры. Как только надзиратели скрылись за дверью, и за ней послышался грохот засова, собеседник принялся молча, с совершенно бесстрастным лицом разглядывать мою скромную персону, словно какого-то диковинного зверя. Спустя несколько минут его лицо тронула несколько кривоватая, недобрая улыбка.

За свою недолгую пока жизнь я, тем не менее, предостаточно насмотрелся на разнообразных обитателей 'человеческого зоопарка', однако никогда до этого момента мне не приходило в голову, что и сам могу стать в нем экспонатом. Кем бы не старался притвориться сей 'товарищ', он отнюдь не случайный гость. Он рассматривал меня с первой же минуты, как я вошел. Оценивал. Следил за поведением. Так охотник прицеливается к дичи — старается предугадать ее способы бегства. И выбрать заранее ту позицию для атаки, чтобы исключить провал своей атаки.

Проблема была в том, что перед этим парнем не сидел обычный человек. И в 'гляделки' я тоже умею играть. Тем более, что рассмотреть моего собеседника теперь можно не таясь. И чем больше я изучал его, тем меньше у меня оставалось доводов, которые могли бы опровергнуть мое логическое заключение.

Не сказать, что мысль шокирующая... но, все равно, как-то все...

Впрочем, стоит начать беседу. А то так и промолчим все время.

— Кто вы такой и что вам от меня нужно?

Улыбка снова тронула бесстрастное лицо собеседника.

— Позвольте-с представиться, милостивый государь, мое имя вам непременно пригодиться, ведь пообщаться нам, по всей видимости, придется изрядно, — вот же завернул. Не думал, что меня может так бесить чистая русская речь. — Можете называть меня... Николай Владимирович.

— В таком случае, мое имя и отчество Илья Сергеевич, — ровным тоном произнес я. Видя, как на лице собеседника приподнялась бровь, продолжил. — Меж тем, лицо мне ваше знакомо...

— Вот как? — Удивился сидящий напротив. — Простите великодушно, но не могу похвастаться тем, что знаю вас.

— А вы и не знаете, — отрезал я. Нда, дела... Кому сказать, не поверят... Хорошо еще, что по фотографии его узнал. Твою ж то мать... Ну и в какой переплет я попал, раз здесь лично он?

— Вот как? — Благодушно улыбнулся 'Николай Владимирович'. — Это становится занятно...

— Мне так не кажется, — я покачал головой. В самом деле. Зная подноготную этого 'субъекта', перспективы вырисовываются отнюдь не радужные.

— В чем меня обвиняют? — Нужно решительно перехватить инициативу в беседе, иначе, плакали мои дела. — Кажется, ничего противозаконного я не совершал.

— Это лишь ваша точка зрения, — сухо отрезал мужчина. — Факты говорят совершенно обратное.

— В самом деле? — На лице появилась усмешка. — Тогда наши версии произошедшего сильно разнятся.

— Вы были бы чрезвычайно любезны, если б поделились своей, — пригладив усы, собеседник с хитрецой взглянул на меня. — Не будем же мы все сводить к банальному...

— Не будем, — согласился я. — Но, смею заверить — что бы вы не пытались поставить мне в вину, не выдерживает никакой критики.

— Право дело, — он изобразил на своем лице удивление. — Поразительная непоследовательность. Коль вы не знаете, о чем пойдет речь, как вы можете быть уверены в том, что все это безосновательно?

— Дело в том, что точно знаю и помню все мной сделанное. И в этом нет ничего криминального.

— В самом деле? Вообще-то, вам едва ли не виселица грозит.

— Это вряд ли.

— Проникнуть в особо охраняемую резиденцию, да еще с целью теракта и убийства высокопоставленных лиц государства...

— Ничего подобного не делал. Сразу после произошедшего у меня в квартире я очнулся здесь, в камере. Откуда меня и привели.

— Складно поете. Но, улики говорят совершенно иное.

— О, как. У вас и доказательства есть?

— Разумеется, Илья Сергеевич. Конечно, если это ваше настоящее имя.

— Как назвали при рождении, так и представляюсь.

— Слыхивали нечто подобное, господин хороший. Но, смею вас заверить, что с нашим отделением шутки плохи, — мужчина на мгновение отвернулся от стола, что-то поискав за пределами освещенной области. — Вы же наверняка знаете, что чистосердечное раскаяние облегчит вашу участь...

— Да уж. Как разговор глухого со слепым, — вывод сам собой напрашивался.

— Простите, что? — Допрашивающий поставил на стол довольно таки внушительный саквояж. Выполненный из натуральной кожи, с дорогой отделкой, он всем своим видом говорил о собственной дороговизне, статусности его обладателя... И времени изготовления. Среди моих знакомых, таких не было ни у кого.

— Да присказка такая, — пожал плечами я.

— В самом деле? Никогда не слышал, — признался собеседник. — И что она означает?

— То, что собеседники не могут понять друг друга, — повернув голову назад, с удивлением констатировал, что парочка моих провожающих бесследно исчезла. Привыкшие к полутьме глаза разглядывали очертания комнаты, похожей на мою собственную, только лишь без мебели. И, что интересно — охранники реально отсутствовали при нашей беседе. Экие ж чертята — могут все делать бесшумно, когда хотят. — Слепой не видит язык жестов, которым изъясняется глухой, а тот в свою очередь не слышит, что говорит ему первый.

— Вот-с, значит, как, — оскалился внезапно собеседник. — Ну, и где ж ты слышал такую пословицу? Отвечай! Где тебя обучали и кто? Британцы? Немцы? Японцы? Кто финансировал? Где места встреч? Что у вас было за оборудование? Кто разработал?

— Что за ахинею вы несете, Лавров? — Удивленно произнес я. И только глядя на мимолетную тень, пробежавшую по лицу собеседника, понял, что раскололся раньше времени.

— Интересно, — 'разоблаченный' отстранился от стола, сложив руки на груди. — Я, конечно, не рассчитывал, что вы тут же запоете, но выдержка... Поистине феноменальная. Позвольте полюбопытствовать, каким же образом...?

— Вас что конкретно интересует? То, что не купился на провокацию, или что знаю, кто вы такой на самом деле?

— Не мудрствуя лукавя, скажу, что ответа хотелось бы услышать на оба вопроса.

Я усмехнулся. Можно только диву даваться. Сколько читал о подобном, а сейчас р-р-раз, и сам попал. Знать бы еще 'насколько глубоко'...

Хотя стоп. Чего это тут киснуть собрался? Вот же, передо мной крайне заинтригованный источник информации. Он-то мне, все и расскажет!

— Как бы правильнее выразиться... Дело в том, что мы с вами работаем в схожих структурах. Оттуда и подготовка соответствующая, да с вашей работой знаком. Понаслышке, правда.

— Интересно, — Лавров прищурился. — А мы то, грешные, считали, что достаточно осведомлены. И конспирированы.

Я пожал плечами. Всего знать невозможно. Тем более в этой ситуации.

— И где же вас... готовили? — Опять он за свое!

— Признаться, не думаю, что могу вам разгласить эту информацию — сами понимаете, честь мундира.

— Как офицер офицеры, — улыбнулся Лавров, — вам все же придется поведать мне ответы на мои вопросы.

— Можно сделать все гораздо проще, — заверил я, прокручивая в памяти некоторые слова собеседника.

— Любопытно, и как же?

— Не ошибусь, если скажу, что внутри, — кивок головой в сторону саквояжа, — находятся вещи, что были при мне.

— Совершенно верно.

— Могу ли я взглянуть на них?

— Право дело...

— Даю слово офицера, что не использую ни одну из вещей, находящихся в нем, вам или себе во вред.

Нехотя, словно через силу, мужчина потянулся к своему багажу.

Я мог понять его сомнения — он чувствовал, что ситуация ускользает из его рук, но профессиональное чутье твердило ему, что он получит ответы, если проявит капельку доверия. Извечная дилемма людей нашей профессии — добиться всего самому, не упуская инициативу из своих рук, или же, пойти на сделку с лицом 'по другую сторону баррикад'. Результат зависел от того, чего он хочет больше — найти ответы, или придерживаться бюрократии.

В свое время, такой вопрос Дамокловым мечом повис и надо мной. И, результаты... мягко говоря, принципиальность порой, принимает совершенно извращенные формы. Особенно, когда от тебя хотят избавиться всеми силами. Система, которой я отдал часть своей жизни прогнила наверху. Именно поэтому, я сейчас за ее бортом. С волчьим билетом. Впрочем, там где Фортуна запирает перед тобой дверь, она всегда оставляет открытой форточку — и при удачном стечении обстоятельств, я могу в нее пролезть. Были бы под рукой необходимые инструменты...

Нехорошо улыбаясь, Лавров, не сводя с меня глаз, принялся одну за одной, выкладывать на стол до боли знакомые мне предметы. Старясь держать себя под контролем, я не проронил ни слова, пока передо мной не оказалось все, что мне мог предоставить собеседник.

— Извольте-с убедиться, милостивый государь, что все в целости и сохранности. Конечно, кое-что пострадало в результате небольшого инцидента, — ага, когда вы пытались вскрыть то, что впервые увидели.

— Итак, милейший, мне нужны ответы, — как только последний предмет оказался на столе, Лавров убрал саквояж обратно, поставив его на пол рядом со столом..

— На какие вопросы? — Прищурившись, я смог разглядеть в куче вещей, необходимую. Какая жалость — на экране имеются трещины. Будем надеяться, что хрупкое содержимое еще цело. Иначе, объяснение может затянуться.

— Те самые, что я вам задал, — собеседник подобрался. Очевидно, рассчитывал, что я сейчас предприму нечто экстравагантное. Придется его разочаровать.

— Тогда, мне потребуется вот то устройство, что лежит прямо перед вами. Да, это, с разбитым экраном. Могу взять его в руки? Да не волнуйтесь вы так — я вам вообще-то слово дал, и нарушать его не намерен.

Взяв девайс в руки, я нажал на клавишу включения. Минуту ничего не происходило, затем матрица моргнула, и появились, наверное, самые радостные за все прошедшее время логотипы компании-изготовителя. Просто прекрасно! Работает как часы. Но, не пострадали ли данные? Пальцы привычно вбили пароль на экране.

— Дайте мне пару минут, — попросил я. — Нужно найти необходимую информацию...

Что ж, поиски не заняли много времени. Ткнув пальцем нужный файл, я повернул планшет экраном к собеседнику.

— Здесь все, что у меня имеется конкретно на вас, и ваше отделение. Конечно, часть ваших мероприятий, что здесь отражены, еще не проведены, но, это станет лучшим доказательством моего сотрудничества.

А Лавров молодец. Пробежав глазами собственную биографию, он ненадолго задержал взгляд на собственной фотографии, полученной из архивов, где был запечатлен в парадном мундире. При всех наградах...

— Позвольте, — я перегнулся через стол, и, развернув к себе экран, нашел еще один файл, который его непременно заинтересует.

— Думаю, здесь вы тоже почерпнете для себя немало полезного, — заверил я под заинтересованные взгляды собеседника. Молча уставившись в экран, он начал новое чтиво.

Пока собеседник изучал то, что ему никто и никогда в настоящий момент не мог сообщить, я покорно молчал, позволяя второму человеку в комнате самостоятельно анализировать информацию и делать выводы.

Сам же, тем временем, разглядывал другие предметы, выложенные на столе. И тоже размышлял. Но совсем на другую тему.

Так прошло несколько часов — заметив на столе свои часы, я надел их на руку — ему они точно не нужны, ничего сверхъестественного ни он, ни его люди внутри не найдут, даже если по винтику разберут.

— Право, я сбит с толку... — Лавров, пролистав последние страницы, наконец, оторвался от созерцания экрана планшета, и бережно отложил хрупкий инструмент в сторону, на мгновение уставившись куда-то в темноту. — Конечно, многое пришлось поведать на своем веку, но это...

— Мне понятны ваши чувства, — признал я. — Сам нечто подобное испытал, когда воочию вас увидел. Честно говоря — вы настоящая легенда среди моих коллег. И пользуетесь большим уважением за ваши заслуги, Владимир Николаевич.

Лавров посмотрел на меня потерянным взглядом. Только что его огорошили новостями, которые он никак не мог переварить. И, несмотря на всю свою подготовку, сейчас потерял всякую инициативу в продолжении беседы.

Пара секунд мне потребовалось, чтобы в тусклом свете керосинового огня мои сомнения сгорели в огне безжалостной реальности, как ведьма в Средние века.

— Как такое возможно? — Прошептал мой собеседник.

— Не буду лукавить, — скривился я. — Не знаю, чьих рук это дело. Но, одно то, что мы сейчас с вами беседуем, открывает широкие просторы для обоюдного сотрудничества. Разумеется — на благо Родины.

— Чьей? — С усмешкой произнес он.

— Будете смеяться, — пришлось честно предупредить, — но Родина у нас с вами одна. — И раз уж так сложились обстоятельства, то мои знания и навыки могут пригодиться здесь и сейчас.

— В самом деле? — Тихо поинтересовался он. — Интересно, как?

— Знания — это сила, Владимир Николаевич, — назидательно произнес я. — Есть замечательное высказывание: 'Кто предупрежден, тот вооружен'.

Лавров на мгновение задумался. Казалось, в его голове сейчас борются два начинания — то, чему его учили, и то, что он сам прочитал. Детально отобранная информация, логически выверенная, с описаниями того, что должно произойти, и последствиями, к которым это приведет.

— Не ломайтесь как институтка, — посоветовал я, начиная терять терпение. — Вам предлагают помощь. Причем — такую, без которой вы никогда не справитесь сами, даже если получите доступ ко всей хранящейся в устройстве информации — поверьте, ее там очень много, и вас — сплошь для вас полезная.

— Что вы хотите, Илья Сергеевич? — Так же тихо спросил Лавров. И тут же добавил. — За свою помощь, имею ввиду.

— Это мы обсудим позднее, — предупредил я. — И, надеюсь, на самом высоком уровне. Сейчас меня интересует совсем другое.

— И что же? — Нахмурил брови собеседник.

Никогда не думал, что могу спросить подобное. И все е, пришлось огласить.

— Какой сейчас год, ротмистр?

* * *

Разведочное отделение Главного управления Генерального штаба Российской империи брало свое начало с утверждения Императором Николаем II доклада военного министра Алексея Николаевича Куропаткина. Ключевой идеей сего документа являлось создание глубоко законспирированного органа контрразведки, в чьи обязанности входило охранение собственно государственных секретов о системе боевой подготовки армии от интересов предполагаемого противника.

Задача создаваемого специального органа, по мнению Куропаткина, должна была заключаться в 'установлении негласного надзора за путями тайной военной разведки, имеющими исходной точкой иностранных военных агентов и конечными пунктами лиц, состоящих на государственной службе внутри страны'. Указанный особый орган военный министр предложил назвать 'Разведочным отделением Главного штаба'.

Закономерен вопрос: почему решение контрразведывательных задач нельзя было поручить Департаменту полиции, чей Особый отдел в ту пору достаточно эффективно (если не вдаваться в подробности, изобилующие вопиющими фактами некомпетентности) занимался разработкой политических партий как в России, так и за ее пределами? В докладе на сей счет, военным министром говорилось следующее: '...возложить принятие мер к обнаружению лиц, занимающихся сею преступною деятельностью, на Департамент полиции не представлялось бы соответственным, во-первых, потому, что названное учреждение имеет свои собственные задачи и не может уделить на это ни достаточно сил, ни средств, во-вторых, потому, что в этом деле, касающемся исключительно военного ведомства, от исполнителей требуется полная и разносторонняя компетентность в военных вопросах'.

Однако же во главе нового органа был поставлен 34-летний жандармский ротмистр Владимир Лавров, бывший начальник Тифлисского охранного отделения, выходец из семьи небогатого служилого дворянина, окончивший 2-е Константиновское юнкерское училище весной 1890 г. в Санкт-Петербурге, а затем после нескольких лет службы — курсы при штабе Отдельного корпуса жандармов.

И вот сейчас, передо мной сидел как раз таки глава указанного отделения, с недоумением взирающий на своего, мягко сказать, нетипичного собеседника.

— 1904 год от рождества Христова, — негромко произнес Лавров.

Что ж, занимательная математика.

Принимая во внимание, что из окна своей камеры я наблюдал снег на козырьках других камер, логично предположить, что на дворе либо первая, либо последняя треть года, столь печального для Российской Империи.

— А месяц, дата? — Нетерпеливо поинтересовался я.

— Двадцать шестое января, — на секунду прикрыв глаза, произнес собеседник.

Так, это в пересчете на новый стиль будет... М-мать твою!

— Владимир Николаевич! — С жаром выпалил я. — Нужно срочно уведомить командование Тихоокеанской эскадры в Порт-Артуре!

— О чем же, милостивый государь? — Собеседник ощутимо напрягся.

— В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое января 1904 года японцы нападут на стоящую на внешнем рейде русскую эскадру. Массированный налет миноносцев приведет к повреждению торпедами броненосцев 'Цесаревич' и 'Ретвизан', а также крейсера 'Паллада'. А днем двадцать седьмого — атакуют в корейском порту Чемульпо крейсер 'Варяг' и канонерскую лодку 'Кореец'. После неудачного для нас боя, крейсер будет затоплен и в последствии поднят японцами со дна рейда и введен в строй собственного флота. Канонерку взорвет экипаж. Вражеский флот перехватит и завладеет рядом российских пароходов, везущих стратегические грузы для наших кораблей! Вы понимаете, что мы можем предотвратить неизбежные потери нашего флота в самом начале войны?

Меж тем, контрразведчик, словно спохватившись, засуетился, ища что-то в карманах. Я сопровождал его действия недоуменным взглядом.

Наконец, из карманчика своего жилета, он извлек луковицу часов. Затем, тяжело выдохнув, перевел взгляд на меня.

— Кажется, мы с вами опоздали, Илья Сергеевич.

— Что? Почему?

— Всегда теряю ход времени, находясь в допросных. Сейчас уже раннее утро двадцать седьмого числа.

Твою мать!

От досады хотелось выть белугой. Как? Как могло случиться, что заполучив в свои руки такую возможность, я ее бессовестно прос.ал? На кой хрен все эти игры разумов устраивал? Надо было все в лоб выкладывать, как только появились подозрения, что я попал в прошлое!

С другой стороны, успокаивала меня психика, где вероятность, что тебе бы поверили? А если б поверили — то успели? Как вообще в такой ситуации можно быть уверенным, что попал именно в этот год, да еще к началу войны, исход которой несмываемым позором лег на долгие годы на репутацию русских моряков?

Помассировав виски, я отогнал подальше зарождающуюся мужскую истерику. Думай, голова, думай, шапку куплю!

Так, выдыхай. Ничего непоправимого, по сути не произошло.

Развязка в Чемульпо вполне закономерна и практически иного варианта развития событий не осуществить. Насколько помню, японцы заблаговременно взяли под контроль телеграф, так что, известить Руднева и Беляева не представится возможным в любом случае. Тем более, что на подходах целая эскадра — крейсера и миноносцы. Даже если послать с сообщением корабль из Артура — он не сможет доставить приказ, будет перехвачен и уничтожен. С этим придется смириться.

Теперь, по поводу самого Артура. Несмотря на массированную атаку, желаемого японцам не получилось достичь — ни один из кораблей не утонул и критических повреждений не имел. К концу апреля их введут в строй и япошкам вновь придется 'кубатурить' как побеждать. Там, на восточных границах Империи, конечно, все грустно в плане материально технического оснащения...

Но, в конце концов, я же здесь! Знаю как и что произойдет, а значит, если довести эти сведения до самых верхов — можно будет переиграть Того и если не победить в войне, то хотя бы остаться при своих. Япония воюет в долг, импортируя большую часть всего необходимого — от еды, до запасных частей и лошадей для кавалерии. Значит, если правильно спланировать резню на коммуникациях, год, самое большое — полтора, такой войны, и Токио сам запросит мира.

Надо только все это грамотно обрисовать и передать наверх...

— Владимир Николаевич, — обратился я к Лаврову. — Думаю, не все потеряно. Все повреждения даже без подсказки со стороны в Артуре исправят. А ход войны всегда можно повернуть в нашу сторону благодаря тем знаниям, которыми я обладаю. И тогда наша победа обеспечена!

— Помилуйте, Илья Сергеевич, разве же возможно, чтобы мы проиграли? — Удивился Лавров.

'Вот тебе бабушка и Юрьев день!', — подумалось мне. Нет, я понимаю, что в самой биографии Лаврова об этом практически не сказано, но ведь во втором документе, посвященном Первой мировой войне, об этом не раз говорится! Очевидно, ротмистр читал бегло, или не проникся.

— Поверьте мне, еще как возможно. Японцы уничтожат практически весь наш флот — как Тихоокеанский, так и Балтийский, пользуясь превосходством в скорости своих кораблей и мастерстве экипажей. Пока Токио беспощадно тренировал своих матросов и солдат, наши вооруженные силы, моряки, в частности, простаивали в 'вооруженном резерве', что качественно нивелировало сколько бы приемлемую выучку до войны.

— Как же так, — возмутился Лавров. — Наша армия превосходит японскую в численности, да и кораблей у нас побольше будет. Мне ли не знать?

— И все таки, — я покачал головой, — все будет именно так, как я вам рассказал. А коль не верите, жестом я попросил передать мне планшет, — есть у меня кое-что для вас по этому вопросу... Так, нашел. Вот оно. Вы пока посидите, посмотрите, а мне бы бумаги и карандаш. Пером, знаете ли, не научился писать.

* * *

Ничто так не клонит в сон, как мягкий матрас и пушистое одеяло.

Соломенный тюфяк и колючую одежду мне заменили сразу же, как только завершилась моя встреча с контрразведчиком. Принимая от меня несколько листов, исписанных простым карандашом, он еще долго расспрашивал меня о, на первый взгляд, пустяках. Впрочем, его попытку 'подсосать' информацию о будущем, я мягко, но верно пресек.

— Раз уж так вышло, что я оказался в истории родного и близкого по духу государства, то, как сами понимаете, мне не хотелось бы провести остаток жизни в казематах. Не думаю, что добиться моего освобождения в обмен на мои знания, будет сложно.

— Легко сказать, Илья Сергеевич, — скривился контрразведчик. — Не так-то просто обстоят дела с вашим появлением. Вы в самом деле не знаете, как очутились тут и что произошло?

— Ни в коей мере.

— Тогда не знаю, что и сказать...

— Говорите уж, как есть, чего тянуть то.

— Вас обнаружили без сознания в Зимнем дворце. В парадной, конечно, но сама суть ситуации — неизвестный человек, тайно пробирается в резиденцию государя... Скандал старшный. А как только нашли при вас эти вещи, — он похлопал по саквояжу, — да увидели иностранные надписи, то сразу решили, что это происки иностранной разведки. Даже предположили, что вы хотели теракт произвести — время не спокойное нынче. Но, вы и сами знаете...

— Интересно, — протянул я. В самом деле, как это я оказался во дворце то? Я за жизнь в нем был то от силы пару раз — во время отпусков. Любопытные вещи творятся, знаете ли... — Вероятно, это какой-то побочный процесс моего переноса во времени. Даже не знаю, что и сказать-то.

— Поверьте, мне уж точно нечем объяснить это, — развел руками Лавров. — Не иначе чем Божьей милостью вы оказались здесь. Чтобы повернуть колесо истории.

'Ну да, — я мысленно усмехнулся. — Жди от Бога таких сюрпризов, как же'.

— Пожалуй, в самом деле, Бог от России не отвернулся. Даже спустя сотню лет нет тех, кому бы это было бы под силу. Но, как по мне, изучение причин моего появления здесь — менее важный вопрос, чем перспективы, которые теперь перед нами открываются, Владимир Николаевич. Так что, я вас заклинаю — сообщите обо мне на самый верх. Я готов приложить все усилия, чтобы отвратить Россию от уготованной ей участи.

— Сделаю все, что в моих силах, — заверил меня контрразведчик. — Пока что я распорядился, чтобы условия вашего нахождения улучшились. О вас позаботятся, пока я отправлюсь на доклад. Не знаю, сколько времени это займет — сами понимаете, бюрократия-с.

— Не та у нас ситуация, чтобы медлить, Владимир Николаевич, — скривился я. — Помните, что я написал про 'Боярина' и 'Енисея'? Двадцать девятое число совсем рядом — промедлим, и потеряем новые корабли.

Лицо Лаврова потемнело. Как человек, который на государственную службу пошел из-за горячей любви к Родине, я его понимал. Воины японского императора благодаря своему вероломству за одни только сутки уже повели в счете, да так, что русскому флоту приходится ой как несладко.

— 'Маньчжур' так же будет заблокирован в Шанхае, — напомнил я. — Против крейсера он не выдюжит, а если эскадру направить ему на выручку — ее уничтожат по дороге. Одна старая канонерка не стоит флота.

— Ну-с, это уже решать не нам, Илья Сергеевич, на то есть Шпиц, Генерал-адмирал и, наконец — Государь — отчеканил Лавров. — Впрочем, мы можем только молиться Всевышнему, чтобы они прислушались к вашим словам, и достаточно быстро. Иначе не миновать нам и еще больших бед — враг против нас страшный, вопреки весьма распространенному у нас мнению относительно того, что 'у японца тонки ножки, у макаки мелки блошки'.

— Постараемся этого избежать, — кивнул я ему уже в коридоре, когда мы оба покинули допросную.

— Займусь докладом незамедлительно. Вы же пока отсыпайтесь и набирайтесь сил — если все слоится благоприятно для нас, то предстоит много работы.

На том и расстались. Контрразведчик отправился за пределы Петропавловской крепости, где, как оказалось, я находился. Мне же пришлось вернуться в свою камеру, преобразившуюся за время моего отсутствия. Конечно, лучше и чище тут не стало, но замене тюфяка на перину с теплым одеялом, я был несказанно рад. Кроме того, выдали мягкое белье из тонкой хлопчатобумажной ткани — длинные подштанники и нижнюю рубашку. Несмотря на свой, до смешного архаичный вид, они наконец-то защитили мое измученное тело от грубой шерсти тюремной робы. Измотанный бесконечными вопросами Лаврова, периодически опасливо поглядывавшего косящегося на гору предметов из будущего, я с трудом доплелся до своей камеры.

Те же два сопровождающих, спустя некоторое время внесли в камеру два подноса с едой — ничего сверхъестественного. Но, в моем положении — поистине райское наслаждение. Борщ со сметаной и черным хлебом. Вареная картошка с поджарками. Горячий, крепкий чай.

Неторопливо, наслаждаясь каждым кусочком еды, я привычно размышлял, перестав обращать внимание на непрерывные шевеления за дверью. Лязганье тюремных камер и работа конвоиров меня сейчас беспокоили меньше всего на свете. Своя рубаха, она как-то поближе к телу будет.

Как ни странно, но сам факт переноса во времени, не вызвал никаких осложнений. Дае психика совершенно ровно восприняла этот факт. Наверное, стоило благодарить за такую рациональную оценку ситуации бывших наставников, которые путем долгих и кропотливых тренировок добились своего. И теперь мое горячее сердце и холодный ум, прикидывали шансы на освобождение.

Как ни прискорбно это осознавать, но наиболее вероятным оставалось все же мое заключение. Как бы высоко Лавров не донесет столь ценные знания, что я передал ему на бумаге, предстоит пройти не один круг бюрократии, прежде чем информация попадет на стол к тем, кто действительно способен принять решительные меры. Если такой человек в этом времени действительно существует, разумеется. Скорее всего, даже если моей информации поверят, мне остается лишь участь ценного источника информации, который будет находиться под круглосуточной охраной где-нибудь далеко-далеко от лишних глаз.

Но, даже при таком раскладе, всегда можно найти положительные стороны. Всегда можно начать торги за столь драгоценную информацию — выбить себе хорошее содержание, собственный дом. Эх, не работа, а мечта — получать много, при минимуме затрат.

Ну, а если попробуют добыть информацию силой... Что ж, удачи им в этом. Заряда в планшете осталось, конечно, достаточно — девять десятых. Но, подобрать пароль... Это уже проблема. Я честно предупредил Лаврова — три неверные попытки 'взлома', и произойдет полное очищение памяти. Благо, знакомый из программистов помог в обеспечении информационной безопасности. Ну, а будут долго возиться с принятием решения — у них неделя сроку, максимум. Потом заряд себя исчерпает. Собрать источник питания, конечно, труда не составит — но для этого потребуется довольно много времени. И в конечном итоге, все вернется к введению пароля.

Но, оставался неразрешенным и другой, не менее важный вопрос.

После подробнейшего объяснения по назначению каждого из предметов большинство из них Лавров мне все же вернул, в саквояж возвратились лишь карманные ножи. Неторопливо затянувшись после обеда сигареткой из собственной пачки, что волей случая оказалась у меня в кармане в момент переноса в прошлое, я принялся расхаживать по камере, размышляя.

Лязгнул засов, и дверь в камеру отворилась. Один из конвоиров, дождавшись, когда я отойду в дальний угол помещения (заведенные порядки нарушать не стоит, даже если ты трижды из будущего), забрал использованную посуду, после чего занес в камеру и поставил на стол небольшой, литров на пять, бак с водой и кружку. Это, значит, чтобы я от жажды не помер. Молча кивнув в знак благодарности, я проводил мужчину взглядом. Как только дверь закрылась, затушил окурок в ведре.

Метаться по камере ,словно загнанному зверю, не хотелось. А вот дремота после сытного приема пищи, накатывала.

Сбросив с себя галоши, я залез под одеяло.

Точные как часы на Спасской башне Московского кремля 'Адмиральские' показывали три часа по полудни. Забавный факт — произошедшее ни на секунду не нарушило работу их механизма. Лавров не стал возражать, когда я попросил их оставить при себе. Конечно, для начала двадцатого века, наручные часы — диковинка, но и опасности в них никакой.

Мне они достались от деда, бывшего флотского офицера. Последний его подарок перед тем, как все пошло наперекосяк.

И сейчас, даже не знаю, жив ли он, мать. Отец погиб в двухтысячном, так что, как ни горько это говорить — его судьба единственная из тех, что мне действительно известна.

И вот сейчас, глядя на ритмично отбивающую секунды тоненькую стрелку, я понял, что моя жизнь окончательно изменилась. В худшую или в лучшую сторону — не понятно.

В конце концов, меня могут банальным образом прибить здесь, в этом каменном мешке — как человека, 'который слишком много знал'.

Наивно полагать, что система, которая десятилетиями гнила изнутри, захочет измениться. Для этого нужны жесткие, кардинальные меры, тотальные чистки. Гнойную рану на ноге не оставляют на самотек — гнойник обязательно нужно вскрыть, осушить, вколоть лекарство и поддерживать соответствующую терапию до полного излечения — в противном случае, чтобы спасти организм, потребуется отсечь конечность. И если этого не сделать — закономерным итогом будет непосредственно смерть пациента.

Здесь и сейчас, широкие массы чиновников всех мастей крайне скептичны по отношению к реформам.

Ведь они, власть имущие, в основе своем — дворянство, знают как лучше для Российской Империи. И старательно правят по направлению к катастрофе...

Честно говоря, монархия — не самая совершенная форма правления в этом временном промежутке. Мир изменяется столь стремительно, что человек на троне должен быть виртуозом во многих областях, чтобы сохранить свое государство. В противном случае — кризис, революция, миллионы смертей.

Спрашивается, зачем мне помогать Империи? Ведь, зная, как пойдут события, можно либо слинять из страны и обеспечить себе безбедное будущее за границей. На худой конец — помочь большевикам взять власть в свои руки и навести порядок в стране.

Вариант, конечно, интересный, но... Слишком уж меня коробит отношение правящей элиты по отношению к тем, кто раньше был их сподвижниками. Таких 'помощников', обычно, кончают по надуманным обвинениям, когда дело шито белыми нитками — и все равно звучит приговор.

При всем том хорошем, что партия сделала для страны, они не лишены недостатков. В отличие от нынешнего правительства Империи, имеющего более чем трехсотлетнюю историю правления столь огромной страной, большевикам предстоит набить своих собственных шишек на фронте глобальной политики.

Гниющие отголоски плановой системы СССР больным эхом отдались для будущих поколений. И, как итог — большая часть работы государственного аппарата страны превратились в соревнующийся за преференции из Москвы гиен, стремящихся ухватить кусок побольше, да отпихнуть конкурентов подальше.

А знаете... Да пусть оно все идет лесом! Быть может, после рапорта Лаврова меня вообще в психушку запихнут, в палату ?6, по Антон Павловичу, и проведу там все время вплоть до становления советской власти.

И тогда уже волей не волей придется решать вопрос по своей скромной персоне кардинально — попасть в мясорубку гражданской войны, и следующей у нее по пятам индустриализации, Великой отечественной, не хотелось. Очень и очень сильно.

Проблему будущего России следовало решать здесь и сейчас — и чем раньше начнутся преобразования, тем больше шансов на успех. Чем меньше погибнет в грядущих войнах российских людей, чем меньше будет разрушено городов — тем проще будет житься подрастающим поколениям.

Возможно, все мои мысли так ни к чему и не приведут, и страна снова падет в пучину революций, мировых войн и десятки миллионов погибнут в уплату чужой глупости, нерасторопности и банальной трусости. Самый неприемлемый вариант — повторить историю, или сделать все еще хуже.

Но, под лежачий камень вода не течет — если я хотел реально помочь России избежать грядущих неудач и разрушений, следовало действовать, причем, быстро и без промедлений.

К несчастью, сейчас возможность повернуть историю вспять, зависела уже не от меня. Судьба России сейчас была заключена на пяти листах писчей бумаги, испещренных мелким почерком. Сделать большее в нынешних реалиях я просто не мог.

Так, с ощущением собственной беспомощности, я и заснул.

Пусть новый день будет лучше предыдущего.

Глава 3. Марномакс.

28.01.1904. Санкт-Петербург.

— Господин Модус, извольте подниматься!

Не люблю, когда меня пытаются разбудить методом 'он же желе — трясем его ради смеха!'. Это не смешно. От слова совсем. А что если мне приснится, что я в море? А вдруг там будет шторм, и у меня все же обнаружится морская болезнь?

Пара минут с закрытыми глазами мне потребовалась, чтобы понять — кошмар с путешествием во времени — это отнюдь не шизофрения, посетившая меня в качестве музы. Это суровая реальность.

Надо мной склонился давешний надзиратель, чья богатырская рука нещадно трясла меня за плечо. Ни капли пиетета перед человеком из далекого будущего.

— Что случилось? — Я сел, свесив ноги со шконки. Старательно массируя руками глаза, тщетно пытался проморгаться, сфокусировать зрение.

С того момента, как состоялась моя беседа с Лавровым прошло чуть меньше суток, которые я провел за откровенным бездельем. Впрочем, чем еще можно заняться в тюремной камере?

Со скуки раз пять повторить весь цикл утренней зарядки, доведя свои мышцы до изнеможения.

Слепить фигурку лошади из хлебного мякиша — краюху как раз подали с обедом.

Больше тут заняться совершенно нечем. Ко мне никто не заходит даже парой слов перекинуться, я, разумеется, тоже за порог — ни шагу.

И вот теперь, под звуки голосистых петухов, доносившихся до тюремного двора, дело сдвинулось с мертвой точки.

— Извольте подниматься, господин Модус! Их благородие приехали, вас к себе просят, немедля!

Хорошо хоть мой статус несколько смягчился, я теперь не был однозначным арестантом, так что мне было дано время на умывание и прочие необходимые организму процедуры. У входа в камеру меня ожидаемо встретил второй до боли знакомый конвоир. Изобразив на лице отсутствующий взгляд, он лишь указал рукой направление, куда следовало идти. Ну, ладно, неразговорчивый, пошли что ли.

Когда дверь в уже знакомый мне кабинет для допросов открылась, я внезапно для себя понял, что за прошедшее время произошло нечто неординарное.

Как и прежде, по другую сторону стола находился Лавров — но, сегодня он мало того, что был одет в форменный мундир при всех знаках отличия. С ним происходило нечто неординарное.

Ротмистр нервничал. В пользу этого утверждения говорило то, как он нервно выискивал на себе незримые пушинки, которые с раздражением тут же сбрасывал на пол. И в довершении всего — несмотря на довольно громкую работу дверного механизма, он словно не заметил, что конвоиры привели к нему посетителя.

Интересно, что могло его так выбить из колеи? Ведь у 'рыцаря плаща и кинжала' в любой ситуации должно быть горячее сердце и холодная голова. Да и при первой нашей встрече, даже ознакомившись с итогами Февральской и Октябрьской революций, он был менее встревожен, чем сейчас.

— Утро доброе, Владимир Николаевич, — поприветствовал я контрразведчика.

Тот, посмотрел в мою сторону, после чего, спохватившись, несколькими крупными шагами пересек разделяющее нас расстояние и горячо потряс мне руку в знак приветствия.

— Утро доброе, Илья Сергеевич, — он сдержанно улыбнулся. — Как вам спалось, как здоровье?

По всей видимости, его действительно волновал вопрос — а не двинул ли я часом ноги? Какое прекрасное время — в свою бытность я перенес несколько сложнейших операций, так родное начальство не интересовалось моим самочувствием вплоть до момента, когда вернулся на службу.

— Благодарю, что поинтересовались. Все хорошо.

— Вот и славно. У нас очень мало времени. Нужно торопиться, — он буквально за руку подвел меня к приснопамятному столу, на котором стоял уже знакомый мне саквояж. — Вы пока приводите себя в порядок — на сколько это возможно. А я отлучусь к коменданту — нужно передать ему кое-что на словах.

Мгновение — и Лавров растворился в дверном проеме, в ту же секунду вновь захлопнувшемуся массивной дверью.

Однако-с. И как это все понимать?

Справа от стола я обнаружил стул, на котором стоял металлический таз, наполненный горячей водой — собственно, благодаря подымающимся от последней клубам пара, я смекнул, что к чему.

Рядом, на краешке стола лежало аккуратно сложенное полотенце. Немудреный квест — что бы мне не уготовила сегодня судьба, следовало встретить этот удар судьбы в приличном виде.

Умывание не заняло много времени — конечно, использовать вместо шампуня едкого на запах дегтярного мыла — то еще удовольствие. Да и мыться из тазика тоже не верх наслаждения. Но, выбирать, судя по всему, не приходилось.

Что ж, водные процедуры я закончил довольно быстро. Растершись грубым полотенцем, с удивлением обнаружил, что у стены напротив таза с водой, стоит неприметная гардеробная, в которой имелась вполне себе приятная глазу одежда — брюки, рубашку, пиджак, пальто. Чуть ниже, на полочке лежали прочие аксессуары внешнего вида состоятельного человека. А в начищенных до блеска туфлях можно было любоваться собственным отражением.

Спустя пару минут, после того как я закончил переодеваться, вернулся Лавров. Смерив меня оценивающим взглядом, очевидно, нашел мой внешний вид удовлетворительным.

— Пойдемте, Илья Сергеевич, — скороговоркой произнес он. — И без того опаздываем...

Задавать вопросы сейчас излишне. Судя по всему — мои записи действительно дошли до нужного адресата, и некто, обличенный властью и чинами поболе, чем мой новый знакомый, пожелал встретиться лично. Очень сомневаюсь, что в ином случае начальник Разведочного отделения суетился бы сам. А значит, дело стоящее.

Так, за размышлениями, я, следуя за сноровисто петляющим по коридорам темницы контрразведчиком, наконец, вышел за пределы мрачноватой постройки. Несколько постов внешнего периметра, и вот, мы вдвоем стоим возле запряженной парой лошадей кареты. Матово черная, с наглухо закрытыми металлическими листами окнами, она обладала массивными рессорами, что недвусмысленно указывало на ее принадлежность. 'Черный воронок' своего времени.

Едва мы устроились на сидениях внутри транспорта, возница стегнул лошадей, и карета медленно покатилась по брусчатке, оставляя за собой мрачную каменную глыбу Петропавловской крепости. Будем надеяться, что сюда мне вернуться не придется. Ни в каком качестве.

* * *

— Ваши записки произвели настоящий ажиотаж наверху, — спустя несколько минут езды, ротмистр нарушил молчание.

— Даже так? Я думал, что сейчас все внимание приковано к Порт-Артуру.

— Так-то оно так, — на лице офицера появилась невеселая усмешка. — Но, дело в том, что телеграмма оттуда попала в Зимний позже моего доклада с вашими записками.

— Как же это вам удалось, Владимир Николаевич? — Признаться, очень он удивил в этом моменте.

Бюрократия в Царской России достигла своего размаха именно во время правления нынешнего Императора. Несмотря на то, что он сам лично изучал свою почту — по крайней мере, так утверждают историки, в стране сложился такой бардак, когда ряд правительственных структур частично дублировали функции друг друга. Качество работы, конечно же, оставляло желать лучшего.

Но, любая мало-мальски полезная бумага, попадая на стол чиновнику, обязательно проходила через десятки отделов, кабинетом, подминистерств, комиссий и так далее. Как итог — актуальность информации утрачивалась, не преодолев и половины пути до адресата. Положение спасали лишь чрезвычайные телеграммы и сообщения, которые доставлялись напрямую.

— Как вы и предсказывали, война началась, — задумчиво произнес Лавров. -Из Порт-Артура к полудню пришла телеграмма на имя Государя. Адмирал Алексеев сообщает о вероломном нападении на корабли Эскадры Тихого океана. Повреждены именно те корабли, о которых и говорилось в вашей записке — я лично проверил это. Японский посол незамедлительно был вызван на Певческий мост и всякие сомнения отпали. Высочайший Манифест о начале военных действий с Японией уже к вечеру был доведен до сведения военного и морского министров. До сих пор не могу поверить, что вы оказались правы, в точности до мелочей.

— Выходит, сомневались во мне?

— Не обессудьте, должность обязывает.

— И все же, как развиваются события сейчас?

— Адмирал Алексеев телеграфировал генералу вчера ближе к обеду. Что было... не описать.

— Представляю, — да уж, имел удовольствие почитать некоторые записи, относящиеся к тому (этому?) времени. Растерянность, отрицание свершившегося факта, имитация бурной деятельности. В то время, когда военной и политической верхушке как никогда нужна холодная голова.

'ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

________________________________________

БОЖИЕЮ ПОСПЕШЕСТВУЮЩЕЮ МИЛОСТИЮ

МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ

ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ

ВСЕРОССИЙСКИЙ,

МОСКОВСКИЙ, КИЕВСКИЙ, ВЛАДИМИРСКИЙ, НОВГОРОДСКИЙ; ЦАРЬ КАЗАНСКИЙ, ЦАРЬ АСТРАХАНСКИЙ, ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ЦАРЬ СИБИРСКИЙ, ЦАРЬ ХЕРСОНИСА ТАВРИЧЕСКАГО, ЦАРЬ ГРУЗИНСКИЙ, ГОСУДАРЬ ПСКОВСКИЙ, И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СМОЛЕНСКИЙ, ЛИТОВСКИЙ, ВОЛЫНСКИЙ, ПОДОЛЬСКИЙ, И ФИНЛЯНДСКИЙ; КНЯЗЬ ЭСТЛЯНДСКИЙ, ЛИФЛЯНДСКИЙ, КУРЛЯНДСКИЙ И СЕМИГАЛЬСКИЙ, САМОГИТСКИЙ, БЕЛОСТОКСКИЙ, КОРЕЛЬСКИЙ, ТВЕРСКИЙ, ЮГОРСКИЙ, ПЕРМСКИЙ, ВЯТСКИЙ, БОЛГАРСКИЙ И ИНЫХ; ГОСУДАРЬ И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ НОВАГОРОДА НИЗОВСКИЯ ЗЕМЛИ, ЧЕРНИГОВСКИЙ, РЯЗАНСКИЙ, ПОЛОТСКИЙ, РОСТОВСКИЙ, ЯРОСЛАВСКИЙ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, УДОРСКИЙ, ОБДОРСКИЙ, КОНДИЙСКИЙ, ВИТЕБСКИЙ, МСТИСЛАВСКИЙ, И ВСЕЯ СЕВЕРНЫЯ СТРАНЫ ПОВЕЛИТЕЛЬ; И ГОСУДАРЬ ИВЕРСКИЙ, КАРТАЛИНСКИЯ И КАБАРДИНСКИЯ ЗЕМЛИ И ОБЛАСТИ АРМЕНСКИЯ; ЧЕРКАССКИХ И ГОРСКИХ КНЯЗЕЙ И ИНЫХ НАСЛЕДНЫЙ ГОСУДАРЬ И ОБЛАДАТЕЛЬ; ГОСУДАРЬ ТУРКЕСТАНСКИЙ; НАСЛЕДНИК НОРВЕЖСКИЙ, ГЕРЦОГ ШЛЕЗВИГ-ГОЛСТИНСКИЙ, СТОРМАРНСКИЙ, ДИТМАРСЕНСКИЙ И ОЛЬДЕНБУРГСКИЙ,

И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ.

Объявляем всем Нашим верным подданным:

В заботах о сохранении дорогого сердцу Нашему мира, Нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный Японским Правительством пересмотр существовавших между обеими Империями соглашений по Корейским делам. Возбужденные по сему предмету переговоры не были однако приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений Правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических сношений с Россиею.

Не предуведомив о том, что перерыв таковых сношений знаменует собою открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура.

По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии. Объявляя о таковом решении Нашем, Мы с непоколебимою верою в помощь Всевышняго и в твердом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества, призываем благословение Божие на доблестныя Наши войска армии и флота.

Дан в Санкт-Петербурге в двадцать седьмый день января в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четвертое, Царствования же Нашего в десятое.

На подлинном Собственною Его Императорскаго Величества рукою подписано:

'НИКОЛАЙ'.

Я много времени провел, изучая русско-японскую войну — от предпосылок и истинных причин, до последствий.

И Высочайший манифест о начале войны с Японией помнил едва ли не наизусть. Особо примечательным в нем была именно причина начала войны со Страной Восходящего солнца.

Корейский вопрос... казалось бы — задворки материка, ан нет, стали камнем преткновения для двух империй. Одна — только-только вышла из средневековья, спонсируемая многочисленными тайными недругами второй. Стремление заявить о себе как о мировой державе, вкупе с подогреваемыми зарубежными 'партнерами' амбициями, превратило Японию в агрессора. Россия же...

Черт, как же все это грустно.

На первом месте во всей русской политике первой половины царствования императора Николая II стояли вопросы Дальнего Востока — 'большая азиатская программа': во время своей встречи в Ревеле с императором Вильгельмом II русский самодержец прямо сказал, что рассматривает укрепление и усиление влияния России в Восточной Азии как задачу именно своего правления.

С высоты своего более чем столетней форы, для оценки этого заявления, конечно, можно сказать, что российский самодержец 'съел больше, чем смог проглотить'. Зачем, спросит обыватель, России лезть в Китай, Манчжурию, Корею, если имеются огромные, слабо заселенные, не обжитые и, признаться, крайне скудно изученные территории, столетиями принадлежавшие России. В недрах которых, между прочим, природных богатств ничуть не меньше, чем в тех кусках континента, что империя приобрела незадолго до злополучного конфликта.

Основным препятствием к русскому преобладанию на Дальнем Востоке была Япония, неизбежное столкновение с которой Николай II предвидел и готовился к нему как в дипломатическом, так и в военном отношении. Россия стремилась обезопасить свои западные границы, для чего шла на контакт с Австрией, от которой в прошлом было немало проблем. Улучшились, правда, незначительно, отношения с Германией. Все это должно было обеспечить безопасность западных российских границ — наиболее подготовленные военные подразделения располагались чрезвычайно далеко от будущего театра военных действий. Построенный Великий Сибирский путь, ровно как и обновление флота обеспечивало России саму возможность вооруженного конфликта. Но, вместе с тем, российские правительственные круги имели ничем не обоснованную уверенность, что страх перед силой России удержит Японию от прямого нападения.

Токийские власти, меж тем, тоже не сидели сложа руки. В 1896 году страна пережила реставрацию Мэйдзи, что позволило провести масштабную модернизацию экономики страны, Подобно Англии, Япония, достигнув пределов эксплуатации собственной территории, неминуемо должна была начать внешнюю экспансию. Корея, ввиду её географической близости к Японии, рассматривалась последней как 'нож, направленный в сердце Японии'. Недопущение иностранного, особенно европейского, контроля над Кореей, а желательно взятие её под свой контроль, было главной целью японской внешней политики. А раз так, то Кореи предстояло стать агнцем на заклание.

Впрочем, Китай, другой корейский сосед, имел аналогичные мысли. Разрешить конфликт интересов мирным путем было невозможно — что и вылилось в войну между двумя державами в 1894-1895 годах. Япония в ходе японо-китайской войны нанесла своему оппоненту сокрушительное поражение. Симоносекский договор, подписанный в 1895 году по итогам войны, зафиксировал отказ Китая от всех прав на Корею и передачу Японии ряда территорий, включая Ляодунский полуостров и Маньчжурию. Эти достижения Японии резко увеличивали её мощь и влияние, что не отвечало интересам европейских держав.

Как следствие, Германия, Россия и Франция добились изменения этих условий: предпринятая с участием России тройственная интервенция привела к отказу Японии от Ляодунского полуострова, а затем и к передаче его в 1898 году России в арендное пользование. Осознание того, что Россия фактически отобрала у Японии захваченный в ходе войны Ляодунский полуостров, привело к новой волне милитаризации Японии, на этот раз направленной против России.

В 1903 году спор из-за русских лесных концессий в Корее и продолжающегося русского освоения Маньчжурии привёл к резкому обострению русско-японских отношений. Несмотря на слабость российского военного присутствия на Дальнем Востоке, Николай II не пошёл на уступки, так как для России ситуация, по его мнению, была принципиальна: решался вопрос о выходе к незамерзающим морям, о преобладании на огромной территории относительно слабо заселённых просторов Маньчжурии. Не сказать, что царь сам дошел до такой мысли. У него имелись 'отличные советники', чтоб их разорвало.

Николая историки часто характеризовали как слабохарактерного правителя. Не было в нем жесткого стержня, что присутствовал в его отце — этим пользовались окружающие, и как следствие, в окружении императора всегда имелись 'доброжелатели' и 'советчики'. Историки и современники подмечали за последним русским императором интересную особенность — слабовольный правитель зачастую выносил решение, основываясь на мнении последнего человека, с которым обсуждал тот или иной вопрос. То есть, на протяжении всего дня министры и советники могли убеждать его в одном, а ближе к концу рабочего дня к нему заглядывал кто-нибудь из фаворитов, и после 'задушевной' беседы, император кардинально менял точку зрения. Да уж, император, которого мы заслужили...

Но, вернемся к нашим баранам, то бишь, большой политике.

Япония, осознав, что европейские державы ее в сущности 'кинули' и ссаными тряпками лишили азиатов заслуженной победы, отныне еще сильнее стремилась к полному своему господству в Корее. Нарастание русского военного присутствия в Маньчжурии не устраивало Токио, потому страна Восходящего солнца и требовала, чтобы Россия очистила Маньчжурию, которая должна была стать плацдармом для фактической оккупации территорий, которые Япония фактически считала своим экономическим полем. Амбиции двух держав довели ситуацию до точки кипения..

В октябре 1901 года Николай II говорил принцу Генриху: 'Столкновение неизбежно; но надеюсь, что оно произойдёт не ранее, чем через четыре года — тогда у нас будет преобладание на море. Это — наш основной интерес'.

В конце декабря 1903 года Главный штаб в докладной записке Николаю II обобщил всю поступившую разведывательную информацию: из неё следовало, что Япония полностью завершила подготовку к войне и ждёт лишь удобного случая для атаки. Кроме реальных доказательств неизбежности войны, русская военная разведка смогла установить и практически точную дату её начала — а учитывая секретность, в которой происходили обсуждения этого вопроса со стороны японских военачальников, работа отечественной резидентурой была проделана колоссальная.

Однако никаких экстренных мер со стороны Николая II и его окружения так и не последовало. Нерешительность высших должностных лиц привела к тому, что ни один из планов подготовки кампании против дальневосточного соседа, составленных А. Н. Куропаткиным — военным министром, Е. И. Алексеевым — Наместником на Дальнем Востоке, и Главным морским штабом, не был осуществлён до конца.

Ко всему этому политическому бардаку следует прибавить и нестабильную ситуацию внутри страны, где различного рода политические партии стремились достичь своих целей весьма нетривиальным путем — терроризм, агитация, народные волнения. И, печально то, что руководство страны, вместо того, чтобы пойти по пути внутренних изменений, снижению градуса недовольства, решило разрешить ситуацию радикально. В январе 1904 года Куропаткин обвинял В. К. Плеве в содействии развязыванию войны, на что тот ответил: 'Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война'. На секундочку — это слова министра внутренних дел империи, чья прямая задача и долг — бороться с подобными проявлениями недовольства в государстве. И отнюдь — не тем способом, которому потворствовал Вячеслав Константинович.

И грянул гром.

Япония провела качественную работу над своими вооруженными силами — заказала строительство современного флота. Армию тренировали одни из самых лучших инструкторов со всего света. В то время как Россия неспешно, словно и не маячил на горизонте призрак войны, наращивала свои морские силы на Дальнем Востоке. Военно-морские базы не построены, крепости — тоже. Снабжение — воистину отвратно. Но, ничто это не облагоразумило 'поджигателей войны'.

Итог всем известен.

И вот сейчас, мне предстояло держать ответ на очень важный вопрос — можно ли изменить ход истории? Или даже послезнание — не залог победы.

Конечно, до начала военных действий можно было бы попробовать договориться — если б того желали обе стороны. Но, Питер и Токио были настолько уверены в своих силах, что возможности дипломатии были исчерпаны. Даже последнее предложение русских — согласиться со всеми японскими требованиями — осталось без внимания со стороны микадо.

Сейчас же, вести диалог о мире с Токио — значит потерять свое лицо на мировой арене. Каждый политик поймет — стоит пустить русским кровь, и они пойдут на уступки.

Так что, выход остается только один — воевать. И непременно — добиться успеха. Иначе никак.

Победа над Японией позволит на время отсрочить революционный взрыв, который в реальной истории произошел с 1905 по 1907 года и привел к созданию пресловутой Думы, ограничению монархии и прочему. Монолит страны дал трещину, и системный кризис привел к революциям 1917 года. Затем — зверства Гражданской войны...

Нет, решительно, нужна именно победа.

— Владимир Николаевич, — оторвавшись от своих мыслей, я посмотрел на молчащего Лаврова. — Если не секрет — куда мы направляемся?

— Простите великодушно, Илья Сергеевич, — потупился ротмистр. — Велено не рассказывать, пока не доедем до места назначения.

— Интересно. И чье ж это указание?

— Того, к кому мы едем, — уклончиво ответил контрразведчик. — Понимаю, вас терзает интерес, но вскоре все ответы вы получите. Обещаю.

— Не будут ли эти ответы звучать в еще более тесной камере, что у меня была? — С усмешкой поинтересовался я.

Лавров шутку не понял. Скривившись, махнул рукой.

— Ваше волнение понятно, но, поверьте — никаких более заключений.

— Свежо предание...

Легкий скрип колес и цокот лошадиных копыт, а также периодическое всхрапывание коней начали меня доставать уже через пару минут поездки. Чтобы хоть как-то развеять свой пессимизм, я решил вернуться к разговору с Лавровым.

— Так значит, нападение произошло именно так, как я описывал?

— В точности. Новейшие броненосцы и крейсер 'Паллада', — подтвердил Лавров. — Весь Петербург взбудоражен. Внезапная атака на наш флот, да еще и эти агитационные листы начали появляться тотчас после известия о нападении. Как точно подгадали революционеры-то, — последнее слово он чуть ли не выплюнул. — Словно им недостаточно внешнего врага — решили страну изнутри раскачать...

— Власти они хотят, Владимир Николаевич, — открыл Америку для Лаврова я. — Падения действующего режима и замены его своим собственным.

— Ох, иуды, прости Господи. За такие мысли — на Сахалин-с, а то и на виселицу — проворчал Лавров.

— Да не в тюрьму их надо, не в тюрьму, — я в темноте пытался застегнуть ремень дедовских часов вокруг левого запястья. Это-то и при свете — не легкое занятие, а в кромешной темноте, да на ходу — вообще испытание на терпение.

— А что же? — Удивился Лавров. — Отпускать? Игнорировать их выступления?

— На плац их нужно и расстреливать, — подсказал я идею. — Только, это не самый здравый вариант. Ибо, потерю одних будут воспевать их же товарищи, проецируя гибель своих соратников, как великую жертву во имя интересов революционной борьбы. И начнутся лозунги про кровавый режим.

Все это уже было. На страхе государство долго не простоит — умнее будет использовать идеи, да и их носителей, буде это получится, на пользу государству. Ведь, право, не худшие есть среди них люди — энергичные, убежденные, самоотверженно любящие народ, пусть и не разделяющие ценностей действующей власти.

— И позвольте полюбопытствовать, милостивый государь, как-с вы это себе представляете? — с усмешкой произнес Лавров. — Просить их по-хорошему, дескать — прекращайте бомбы кидать, да Великих князей убивать?

В голове у меня щелкнуло от последней фразы. Убийство Великих князей? Новая для меня информация. Надо будет осторожно прояснить для себя, что это он имел в виду...

Не время сейчас задавать вопросы — пока он считает, что я осведомлен обо всем вокруг, ценность моей персоны неоспорима. Дам слабину — и могут возникнуть щекотливые вопросы. Не уверен, что на некоторые из них я смогу ответить.

Поэтому, я лишь молча кивнул.

Остаток пути проходил в тягостном молчании.

Расспрашивать о чем-то еще главу Разведочного отделения было бессмысленно — что-либо кроме моей судьбы меня сейчас интересовало мало. А он, судя по всему, не уполномочен говорить о чем-то существенном.

Ясно было только то, что действует Лавров строго по указке кого-то очень и очень влиятельного — в стране найдется чуть меньше десятка лиц, которые могут отдавать ему такие приказы напрямую. Что заставляет задуматься...

Внутренне я ликовал, хотя и не подавал виду. Да, кощунственно радоваться, что началась война, и Россия уже понесла потери — малые из тех, что еще будут. Но, могло статься, что Россия-матушка могла сама себе нанести непоправимый вред — лишиться меня. (в этот момент червячок сомнения озвучил вопрос: ' А ты уверен, что тебя не 'кончать' везут?')

Если б меня вздернули на какой-нибудь осине, или заперли в крепости до конца жизни... Первая мировая — Февраль — хаос — Октябрь — 'Вся власть Советам!' ...

Впрочем, логично предположить, что если б хотели прикончить, то не стали бы вывозить из крепости — отвели бы в подвал, петлю на шею, и в землю. Концы в воду — и потом, попробуй докажи что-нибудь. Был человек, нет человека.

Но, раз уж меня переодели в цивильное и перевозят после того, как моя информация попала на стол к высокому начальству — значит, Николай с ней все таки ознакомился. И, очевидно, что поручил кому-то пообщаться со мной и принять решение — воспользоваться моими услугами, или — смотри вариант первый, с петлей и могилой.

Что ж, будем надеяться, что это самое высокое начальство в самом деле жаждет встретиться с тем, кто изготовил сию поучительную записку о перспективах недалекого будущего. Возможно ли, что в этом погрязшем в междоусобицах, казнокрадстве и празднестве есть хоть один разумный человек, который сможет отнестись к моим словам с должным вниманием? Буду на это надеяться. Если же нет — то это просто метание бисера перед свиньями.

Хотя...

— Владимир Николаевич, а мои вещи при вас?

— Предметы, которые в саквояже? — Уточнил Лавров.

— Да, те самые.

— Конечно. Думается, они вам понадобятся, чтобы убедить своего собеседника так же, как вы убедили меня.

— Тогда все в порядке, — улыбнулся я.

Отсюда вытекает сразу два момента.

Первый — надо быть совершенным идиотом, чтобы проигнорировать слова человека, который пользуется технологиями, что не то что не изобрели в этом веке, но и даже концепции подобного еще не посещали пытливые умы. В самом деле — обратись ко мне человек, у которого в руках будет портативный ядерный реактор, или приспособление для телепортации, я поверю ему, что он гость из будущего. Факты говорят сами за себя.

Второй — значит можно расслабиться и отмести вариант того, что меня прикончат. Незачем тащить с собой ценное оборудование, если везешь его хозяина на смерть. Продуктивнее — доставить его ученым, и пусть разбираются, что к чему.

А раз так, то предстоящая встреча не сулит мне неприятности. А раз так, то с помощью оборудования будет просто убедить в своей правоте. И, на выгодных условиях можно будет занять почетную должность какого-нибудь тайного советника. Думаю, стоит 'согласиться' на какой-нибудь дворец, оклад в миллион золотом в год, полную защиту — и я расскажу им то, что не только поможет победить в войне, но и заставит западных 'компаньонов' напрячься, чтобы наверстать отрыв.

Нет, переезд — это хороший знак.

— Вы готовы, Илья Сергеевич? Нуте-с, славно, славно — Лавров вывел меня из размышлений, прервав раздумья о том, не пижонство ли — украшать шкурой белого тигра пол своей спальни.

Ротмистр придирчиво оглядел меня с ног до головы, будто я был женихом, а он — ну, скажем, заботливым дядюшкой, озабоченным моим семейным будущим. И предстояли нам смотрины невесты, а не разговор с очень важным человеком.

Пару раз мужчина ощутимо поморщился — ну, тут уж простите, я этот костюм не выбирал и не заказывал — вы сами и привезли-с, Владимир Николаевич. Получите, распишитесь, как говорят наши юго-западные братья 'Бачилы очи, шо купувалы — зараз йиште, хучь повылизайтэ'...

Меж тем, до меня только сейчас дошло, что ритмичный перестук колес экипажа, да мерные поскрипывания прекратились. Экипаж остановился — и единственная дверца, через которую я сюда попал, была распахнута, впуская внутрь морозную свежесть раннего утра.

Мой взгляд упал на пушистый снег. Девственно белый, да в разгар зимы — он не шел ни в какое сравнение с тем, что лежало на улицах моего мира. Нет той сизой, тягучей посыпки, которая со временем превращалась в матово-черный нарост.

Что ни говори, а природа еще не познала бума промышленный гигантов. И это хорошо.

Я втянул воздух всей грудью. Чистый, морозный, освежающий. Наверно так пахнет в дачных поселках вдали от городов — там, где экология еще не познала шока миллионов техногенных выбросов в атмосферу.

— Пойдемте, время не терпит, — Лавров деликатно указал мне на выход.

Не заставив себя долго ждать, я, пригнувшись, чтобы не удариться головой об потолок кареты, с помощью подножки, выбрался наружу.

Как можно оценить Питер в лучах рассветного солнца?

Мне на ум пришло слово 'уютный'.

Без многоэтажек, без блеска бесконечных стеклопакетов и рекламных вывесок. Без свойственной моему времени кричащей помпезности.

Невысокие здания, покрытые резной лепниной. Остроконечные крыши, покрытые девственно-белым снегом, от взгляда на который слезились глаза.

Уютные узенькие улочки, еще не одетые в асфальтовые кандалы...

Город, поражающий не своим размахом, а теплой, почти домашней атмосферой. А расчищенная от снега площадь, с величественным памятником в самом центре, открывшаяся перед моими глазами, поражала своей просторностью и величием. К сожалению, Питер я знал плохо, так что, сориентироваться, куда ж мы все-таки прибыли, не получилось.

— Не возражаете, если я закурю? — Обратился с просьбой к контрразведчику. Тот, что-то прикинув в уме, согласно кивнул.

Едва заалел огонек на кончике сигареты, а бензиновая зажигалка от известного в мое время бренда, скрылась, вместе с остатками пачки в кармане пальто, я от души затянулся табачным дымом.

С развалом Союза, Россия отказалась от государственной идеологии.

Сотни миллионов человек получили реальное право распоряжаться своей свободой — не на бумаге, а по факту.

И полезли изо всех щелей вздыхания о царской России, 'стране, которую мы потеряли', романсы с французскими нотками. Песенки про есаулов, хруст французской булки...

Нет больше фильмов о подвиге советского человека.

Нет больше песен с глубоким смыслом.

Нет больше уважения к труду.

Те, кто говорят, что мы потеряли страну, отчасти правы.

Можно сколько угодно пенять на Запад, мол, они в угоду своим политикам переписывают историю.

Нужно лишь обратить взгляд на себя, присмотреться. То, что делают 'зарубежные партнеры' в угоду собственным интересам — пусть остается на их совести.

А вот то, что мы сами, несмотря на красивые слова, положили болт на то, чтобы сохранить собственную культуру... Это печально.

В угоду прибыли и отмыванию денег, мы сами того не замечая, обесцениваем труд прошлых поколений. Снимаем фильмы про 'красивую любовь' и революцию, ставя в пример зрителю тех, кто в реальности вешал и расстреливал в угоду своим отнюдь недалеким политическим амбициям. А спустя годы — ставим им памятники.

Мы вешаем на дома таблички с именами тех, кто возводил укрепления финнам, и, штурмуя которые, погибли тысячи советских людей.

Мы обеляем тех, кто в свое время не щадил никого ради достижения личных целей.

Мы сами уничтожаем свое наследие, рассказывая простым людям, как же вольготно живется мажорам, коррупционерам, идиотам во власти и при деньгах. Рассказывая истории 'содержанок' и 'приживал', мы внедряем в сознание наших детей, что можно удачно устроиться в жизни, если во время 'лечь' под нужного человека — бандита, коррупционера, иностранца, политика...

Мы сами себе копаем яму.

Да, у нас самое совершенное оружие в мире, и мало кому хочется воевать с нами. Но, пройдет несколько десятков лет, и вырастет поколение людей, которые продадут страну ради красивой жизни.

Как только в сознании русского человека исчезнет мысль о том, что на этой планете нет тех, кто желает нам счастья, что ни американцам, ни французам, ни англичанам не вперлись заботы о русских, наша нация перестанет существовать. Нас разорвут на колонии, выдоят залежи полезных ископаемых из наших недр, после чего выбросят на обочину истории, как отработанную автомобильную покрышку.

Народ по-настоящему велик тогда, когда он может собой гордиться. Когда его собственная культура процветает и развивается. Когда его страна защищена и может не зависеть от зарубежных поставок.

Возможно ли это для России моего времени?

Очень сомневаюсь.

Могу ли я все исправить и уберечь миллионы людей от уготованной им участи?

Легко сказать 'могу'. Но, справлюсь ли?

Не сдамся, столкнувшись с беспощадной бюрократической машиной? Или лишь усугублю создавшуюся ситуацию, и стране грозят потрясения, более великие, чем те, что я знаю?

Возможно я не доживу до того времени, когда с высоты истории можно будет оценить правильно ли поступаю сейчас.

Но, я как минимум попытаюсь.

Сигарета дотлела, так что уголек опалил кончики пальцев. Затушив ее о край пачки, я избавился от 'бычка', сунув его внутрь упаковки. Глубокий вдох, выдох. Еще раз. Следует успокоить бешено стучащее сердце.

Рубикон перейден. Обратно уже не отыграть.

Победа или смерть, уважаемый попаданец.

Я повернулся к Лаврову, чтобы сообщить о своей готовности к встрече с обличенным властью человеком.

Но, судьба в очередной раз решила надо мной пошутить.

Карета, на которой мы с ротмистром приехали, под цокот копыт отъезжала в сторону. Лавров в гордом одиночестве стоял чуть позади меня, разглядывая роскошно отделанное здание, открывшееся перед нами, едва транспорт покинул поле зрения.

'Твою мать!', — с тоской подумал я. Оглядевшись, слегка прищурился, чтобы навести резкость, взглянул на памятник в центре площади.

Да, она самая.

Можно не насиловать сове зрение — здания, что на другой стороне площади — именно те, которые и должны находиться здесь согласно градостроительному плану. Даже ограда фонтана и та на месте.

Бросив взгляд в сторону, с печальной усмешкой уставился на 'адмиралтейскую иглу'.

— Вижу, признали место, — улыбнулся Лавров.

— В мое время площадь выглядит несколько... иначе, — признал я. — Так что, сориентировался не сразу.

— Сдается мне, если все пройдет хорошо, — тихо произнес контрразведчик, — то бывать здесь вы будете часто. А сейчас, пойдемте, совсем мало времени остается до аудиенции — а нам еще конвой пройти требуется.

Еще раз глубоко вздохнув, я молча зашагал в сторону Зимнего дворца.

Глава 4. Марномакс.

Санкт-Петербург. 28.01.1904.

Будет ли большим откровением осознание того, что встречающая меня резиденция последнего русского императора — пятый Зимний дворец по счету?

Первый возвели в честь свадьбы Петра I и Екатерины Алексеевны.

Второй был возведен уже в качестве зимней резиденции для первого русского императора. В этом же дворце в 1725 году он и скончался.

Следующий дворец возводился по указке Анны Иоановны, после смерти которой Елизавета Петровна расширяла и перестраивала резиденцию, пока не было принято решение построить дворец по новому проекту.

Что и воплотилось в четвертом проекте. Который, просуществовал не больше десяти лет — точно не помню, память подводит — и тоже был разобран.

Хозяин пятого и последнего Зимнего дворца удостоил меня аудиенции. Надо признать, это немалого стоит. Карьерный рост — впечатляющий. Вчерашний заключенный сегодня — гость самого императора. Что ж следует приложить усилия, чтобы эта встреча не стала последней.

Свобода встретила меня крепким январским морозцем. Конечно, в блиндированной карете, на которой меня доставили к Зимнему, было не особенно тепло — все же, не автомобиль — но, стоило мне покинуть ее, как меня обуяло стойкое желание вернуться внутрь бронированной кареты с узкими окошечками.

Однако, словно отрезав мне путь к отступлению, кучер прокладывал узкие колеи в неглубоком снегу, все больше удаляясь от парадного крыльца царской резиденции.

Все, что мне оставалось — молча созерцать питерские красоты, открывающиеся с высоты парадного крыльца царской резиденции. Пока Лавров утрясал формальности, связанные с нашим появлением во дворце в столь ранний час. Много это времени не заняло — очевидно, охранявшие резиденция царя гвардейцы были предупреждены заранее. И тщательно проинструктированы, поскольку ни ручную кладь контрразведчика не проверили, ни меня не обыскали.

С другой стороны, настоящее еще не достигло того почти параноидального ощущения вездесущей опасности, когда жизни правителя государства может угрожать любой идиот из толпы. Впрочем, если дела мои пойдут в гору, на эту брешь в охране тушки помазанника божьего, стоит указать. Конечно, до убийства Кеннеди еще порядочно времени, но, нельзя исключать и того факта, что мое вмешательство в дела истории может ускорить ее ход. И гарантировать, что во время того же Кровавого воскресенья не найдется особо старательный умник с винтовкой с оптическим прицелом и не проделает в стремительно теряющем популярность среди народа императора отверстий, не предусмотренных Господом-Богом.

Конечно, долго любоваться красотами Дворцовой площади — расточительство и без того ограниченного времени.

Мягко, но настойчиво, меня потянули за локоть.

Оторвавшись от созерцания красот прошлого (или уже — настоящего?) я обернулся к Лаврову, который уже несколько минут вел непринужденный диалог с мужчиной, встретившим нас на крыльце.

— Флигель-адъютант Его императорского Величества граф Гейден, — представил Лавров своего собеседника.

— Премного рад знакомству, Александр Федорович, — судя по дежурной улыбке Гейдена, он не догадывался, кто я такой на самом деле. Что ж, наивно было бы полагать, что Лавров и те, кто уже были посвящены в тайну моего происхождения — стали бы обо мне трубить каждому императорскому флигель-адьютанту. А их у царя-батюшки, если не изменяет память, добрый десяток на берется. Но, это не точно.

Впрочем, исходя из мимолетной реакции Лаврова, он-то уж точно не ожидал, что я знаю графа по имени отчеству. Хоть мой поступок и был продиктован элементарной вежливостью благовоспитанного человека 21 века, с высоты дворцового этикета, был несколько... неверным. Но, об этом я подумал уже после того, как сказал. Есть у меня такая вредная, и годами искореняемая привычка — сперва делать, потом думать.

Тем временем Гейден, сделав вид, что не обращает внимание на допущенные мной нарушения дворцового этикета, сухо предложил следовать за ним. И, не дождавшись ответных реплик, не спеша, как и полагает немолодому уже офицеру, приближенному к царю, зашагал вглубь здания. Первая остановка произошла в гардеробе, где предстояло избавиться от верхней одежды — в самом деле, не идти же по резиденции русского царя в пальто, с которого капает на пол подтаявший снег?

Едва эта необходимость была осуществлена, флигель-адъютант все так же в гробовом молчании, продолжил свою миссию. Нам же оставалось только следовать за ним. Путь наш пролегал по богато убранным помещениям дворца, одного взгляда на которые достаточно, чтобы понять, как насколько сильно отличается истинное величие дворца от известного мне показно-выставочного музейного лоска.

К сожалению, единственный раз, когда мне довелось побывать на экскурсии в Зимнем дворце в свое время, меня больше интересовала красота внутренних помещений дворца, нежели название лестниц, залов, галерей... Гейден себя не утруждал пояснениями — просто, словно ледокол, двигался из одной комнаты в другую, негласно требуя от нас не отставать от него и ни в коем случае не сворачивать с намеченного пути. Но, тут и дураку понятно — разгуливать по дворцу без сопровождающих — чревато проблемами непредвиденного размаха.

— Как вы меня представили? — шепотом поинтересовался я у контрразведчика. Не то чтобы было совсем интересно, но, раз уж пошла такая пьянка, то 'легенда' для меня должна быть создана непременно — в противном случае, возможны проблемы. И как показывает мой опыт — то, что может случиться, непременно произойдет. О, Фортуна, безжалостная ты стерва.

— Никак, — так же шепотом ответил мне Лавров. — Его Величество запретил разглашать о вас информацию. Граф, конечно, не знает о том, кто вы на самом деле, но имеет строгие указания всячески способствовать сохранению вашего инкогнито внутри дворца. Потому нас и ведут обходными путями — чтобы не попались на глаза членам императорской семьи.

Вот так. Я буквально ощутил терпкий запах закулисных интриг, которыми славился Петербург, со времен Петра Первого. Н-да, хорошая будет картина — встретиться лицом к лицу с кем-нибудь из Великих княжон, вдовствующей императрицей, или Александрой Федоровной. Да, и мало ли кто еще проживает во дворце?

Как-то незаметно по спине пробежали мурашки. Батюшки, да хрен с ними со всеми — мне вот-вот предстоит с самим Николаем Кровавым (текс, ошибочка, пока еще нет у него такого прозвища) встретиться. И не просто, поглазеть на него, но и вести беседу.

Человек я, в общем-то, не робкого десятка, но почувствовал, как начинают потеть ладони. Да и у кого бы на моем месте такого не произошло? Чай не каждый день встречаюсь с первым лицом государства. Да не просто правителем какой-то замшелой страны, а правителем Российской Империи, что не рез и не два, невзирая на свое техническое отставание, намяла бока ближайшим соседям. И не только ближайшим, кстати говоря.

Безусловно, сохранение моего инкогнито имеет цель куда как прозаичную, чем сохранение моей истинной личности. Во времена, когда средства массовой информации не запустили еще свои загребущие ручонки в умы населения, а понятия о чести и Слове были столь же нерушимы, что гранит, опоясывающий берега Невы, достаточно просто обзавестись любой подходящей личностью. Главное, чтобы человек был из достаточно дальних краев, и лицо его не примелькалось среди столичной богемы. Назвался Иваном Ивановичем Иваномым, лесопромышленником из Сибири — и вот, готова 'легенда' для прикрытия настоящей личности. И, Лавров не мог не знать об этом — подобная техника оперативной работы уходит корнями в столь далекое прошлое, что без тщательного анализа исторических архивов и не доберешься до первоисточника подобной нехитрой манипуляции.

Но, вместо этого, по собственной ли воле или по непосредственному указанию императора, глава Разведочного отделения работал буквально 'на грани'. К обеду дворцовые сплетники уже разнесут весть по всему Зимнему, а к концу недели — и по всей столице, о неназванном господине, что беседовал с царем-батюшкой с глазу на глаз.

Впрочем, подобный подход крайне удобен, если вдруг потребуется от этого господина избавиться. Камень к ногам привязать, да в прорубь. Весна придет, и труп всплывет. А там, обшаривай мертвяка или к гадалке ходи — кто такой, почему погиб... Время и вода — лучший в мире растворитель, так обезобразят труп, что без специальных способов исследований и не скажешь, кто такой.Да и средств этих в ближайшие полвека не придумают...

Гейден оставил нас в комнате, которую я про себя окрестил как 'приемная' — скромная в размерах, по сравнению с другими помещениями, она имела всего две двери — одну, через которую мы вошли. Другую, массивную, скромно, но со вкусом украшенную — пока что держали закрытой, а по обе стороны стояли два молодцеватых охранника, имевшие вид 'лихой, но придурковатый'.

— Я доложу о вашем прибытии государю, — на прощание сообщил флигель-адьютант, прежде чем раствориться за створками второй двери. Каких-либо реплик, он, как и в прошлый раз, дожидаться не собирался.

Оставшись фактически наедине с ротмистром, я постарался расслабиться. Сидя на роскошном диване, чья искусная отделка недвусмысленно напоминала о том, в ЧЬЕМ доме я нахожусь, расслабляться не получалось. Подзуживал мандра предстоящей встречи.

Не таясь, скажу, что я рассчитывал на немедленный прием. Все же, не простой человек ожидает разговора с императором Всероссийским. Если ставить на весы мою персону и персону какого-нибудь министра, придворного генерала или партнера по играм в карты — любой из современников объективно уступал мне в критериях полезности для дела государственного.

Однако, нам с Лавровым пришлось просидеть в 'приемной' более трех часов. За это время мы в полголоса, старясь не шуметь и не привлекать внимание охраны, поговорили о малозначительных и не вызывающих подозрение вещах — несколько раз мимо нас проскальзывали высокопоставленные господа в мундирах или же в штатском, скрываясь за пресловутыми вторыми дверьми. Любопытная деталь — проходя мимо нас, все они без исключения имели вид столь независимый и самодовольный, будто у каждого из них в подвале сидит связанным лепрекон, что срет золотом, и этот анахронизм времен крепостничества давал им право считать себя неподвластными Колесу истории. Ох, знали бы господа министры, адмиралы, да генералы, что большинство из вас ждет смерть отнюдь не благородная, а от штыков и пуль солдат и матросов, выходцев из крестьянства, что сейчас вами презирается, ибо негоже дворянству якшаться с чернью.

Что ж, поживем-увидим, как карта ляжет. Сейчас в первую очередь стоит позаботиться о себе родимом. А уж после того, как тыл будет надежно прикрыт — развернемся на полную катушку. Негоже бросать в тяжелый момент истории Родину. Какое бы название она не носила — Империя, Союз или Федерация.

Держава — в первую очередь люди, а не политический строй. И интересы сохранения жизней миллионов русских лично для меня — первостепенная задача. Нежели чем неприкрытый подхалимаж, да 'гешефты' во имя набивания собственных карманов.

Меж тем, наша очередь явиться пред светлые очи императора, все никак не наступала.

Лавров, как мог, сглаживал ситуацию. В своем времени, я, не мудрствуя лукаво, воспользовался б планшетом, да коротал время серфингом по просторам Всемирной паутины. Но, в реалиях настоящего, подобной роскоши у меня нет — как нет и самой сети, и вышек сотовых операторов. Так что сейчас, планшет — не лучший помощник. Наоборот, стоит кому-нибудь увидеть у меня в руках 'шайтан-машину', можно смело отправиться в заведение, где комнаты с мягкими стенами, а рукава верхней одежды завязываются на спине.

Владимир Николаевич, всецело преданный своей профессии, не оставлял попыток выведать у меня сведения, которые могли бы представлять интерес для его службы. Похвальное стремление — ведь многое из того, что я мог ему сообщить, на многие месяцы, а то и годы, продвинуло бы работу Разведочного отделения и позволило бы избежать долгих, изнуряющих наработок.

Разительно, как ротмистр отличался от современных же офицеров, чинами и выслугой постарше него. Личная выгода ему была чужда. Молодой контрразведчик, не скрывая этого, пекся о нуждах Родины. И тактично, с осторожностью, негромко доказывал мне, что не стоит медлить, дожидаясь решения Императора — ведь я могу помочь стране уже сейчас, хоть немного просветив его по собственному профилю.

Молодец, уважаю. Не упускает своего, очевидно, рассудив, что реакция государя может быть вовсе не такой, на какую, я и он рассчитываем. И, в самом неблагоприятном исходе, получив от меня хоть какие-то значимые сведения, Лавров, все же буде в 'выигрыше'.

Но, здесь мне его 'порадовать' было особо нечем. То, что я знал о работе его отделения в текущем времени, уже изложено на бумаге — общие сведения о персонажах, которые действуют уже сейчас, да несколько подробных операций, которые запомнил, интересуясь контрразведкой России, в своем времени. Больше информации я ему дать, конечно, мог — и много, но без 'шпаргалки' в виде своего девайса, это было затруднительно.

Впрочем, я сразу деликатно дал понять, что делиться более значимой информацией вот так сразу не собираюсь. Конечно, изучить, и, в конце концов, после многих опытов, повторить некоторые из тех вещей, что были мне предъявлены на допросе, предки смогут. Но, основной массив ценнейшей информации — планшет — сейчас лежал во внутреннем кармане. С большой неохотой, но контрразведчик согласился передать его мне на встречу с императором — опять же, под честное офицерское, что устройство не нанесет последнему вреда. Заверив, что именно так и будет, но оно мне жизненно необходимо, чтобы убедить царя в своей правоте, я заполучил планшет назад. Конечно, если моя афера провалится, его, несомненно, отберут.

Но.

Даже если так, даже если включат — с паролем у них будут явные проблемы. А без оного — это лишь бесполезный кусок пластика, даже разобрав который по винтикам, ценнейшую на ближайшие сто лет информацию, из него не получить.

В конце концов, поняв, что большего ему из меня не вытянуть, ротмистр поумерил свой пыл и разговор перетек в русло повседневности. Малозначимые разговоры о ресторанах, грядущих представлениях зарубежных театральных трупп...

В комнатке вновь появился Гейден. За окном давно уже пробил полдень, и солнце заливало своим светом окна дворца. Очевидно, посетители, встреча, с которыми была приоритетнее, чем разговор со мной, у Николая II закончились, и он мог уделить мне время.

— Государь готов принять вас, — флигель-адъютант произнес это холодным, официальным тоном, жестом поманил к себе.

Мы с Лавровым уже были готовы последовать за графом, когда последний, в очередной раз дежурно улыбнувшись, огорошил меня своей фразой.

— Владимир Николаевич, вам придется обождать здесь, — он жестом указал на кресла, в которых мы с контрразведчиком провели последние три часа. И, прежде чем Лавров смог что-либо возразить, граф добавил:

— Государь примет вас позднее, — сообщил он Лаврову.

Вот так номер. Меня что, одного допустят до императора? И даже ротмистр не будет свидетелем нашей встречи? Чудны твои дела, о, время.

Двери, за которыми доселе скрывались лишь видные государственные чины, распахнулись и для меня.

Момент истины настал.

Помещение, в которое я попал, оказалось роскошно, по моим взглядам, обставленным рабочим кабинетом. С мебелью из настоящего, искусно отделанного дерева, стеллажами, на полках которых покоились многотомные книжные издания.

И скромным рабочим столом, за которым сидел, в общем-то, обычный человек, средних лет, в офицерском мундире. Его голова была склонена над чем-то, разложенном на столе, и, казалось, мое появление, его ничуть не волновало.

Однако, стоило за моей спиной с тихим стуком захлопнуться дверям, как Николай оторвался от своего занятия, и посмотрел на меня.

Спокойный, рассудительный взгляд человека, что провел без сна уже несколько ночей. Слегка осунувшиеся черты лица, но ни намека на жалость к себе. Император работал во благо своей страны, и, похоже, не собирался сбавлять обороты.

— Здравствуйте, — бархатистым голосом он поприветствовал меня. — Илья Сергеевич, если не ошибаюсь?

От этого человека исходила ВЛАСТЬ. Не та выборная, а местами и самодурственная, с которой мне приходилось иметь дело в свое время. А та, что воспитывается династиями, впитывается с молоком матери. И которая не становится прикрытием для набивания собственных карманов, а отягощена ответственностью за целую страну.

Такому человеку хотелось служить. Не прислуживать, не льстить и выискивать хитрые дипломатические подходы, чтобы и умаслить его и добиться своего.

Сам того не заметив, я вытянулся в струну. Как не делал этого многие последние годы, обходясь, при встрече со своим начальством, лишь видимостью уважения к старшим по званию.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Величество, — тихо, но отчетливо произнес я. — Илья Сергеевич Модус по вашему требованию прибыл.

Нас разделяло несколько метров, так что, от меня не укрылось некоторое замешательство на его лице. Вероятно, не на такую реакцию с моей стороны он рассчитывал.

— Полноте вам, — царь позволил себе слегка улыбнуться. И жестом указал на кресло, стоящее напротив его рабочего стола. Не мудрствуя лукаво, я молча прошел к столу и присел.

Как бы там ни было, какое бы у меня не было отношение к этому человеку, но сейчас он — властелин земли русской. А значит, я играю по его правилам. Он задает вопросы, я на них отвечаю. Поступить наоборот — непременно нарушить тонкую ниточку контакта, образовавшуюся между нами.

Отчего-то на ум пришло высказывание, что монархи и их потомки — это порода особенных людей, воспитавших в себе лучшие качества своего народа. И только сейчас до меня дошел весь смысл этой фразы.

В одной комнате сидели русский царь и пришелец из будущего. Один правит страной, другой — знает судьбу этого правления. Объединив наши усилия, мы оба сможем привести Россию не только к победе в русско-японской войне, но и сделать одним из мировых лидеров. Впрочем, вести беседу царь не торопился — вооружившись карандашом, что-то читал, изредка подчеркивая на бумаге.

Не знаю, какие мысли роились в голове царя.

Но, он и виду не подал, что его как-то беспокоит встреча с будущим. Хотя, будь я на его месте — у меня бы уже сердце выскочило из груди.

Ан нет — порода. Каким бы я важным или сверхважным не был, ради меня одного Николай не отложил рутинных дел. Как непривычно видеть правителя, который не гонится за сиюминутной выгодой.

Впрочем, возможно император справедливо рассудил, что, куда я денусь из матушки-России...

Наконец, после длительного ожидания, царь отложил в сторону рабочие бумаги и обратил свое внимание на меня.

— Как ваше самочувствие? — Смотря куда— то в окно, поинтересовался Романов.

— Благодарю, все хорошо.

— А меня, знаете, головные боли одолевают. Мигрень, похоже, разыгрывается. Что, немудрено, учитывая сложившиеся обстоятельства. Война, знаете ли, началась.

— Так точно, знаю.

— Скажите, Илья Сергеевич, а вы когда-нибудь, были на войне? — Император перевел свой взгляд на меня. И теперь смотрел прямо мне в глаза. Словно полиграф, изучал реакции моего тела. Любопытно.

Знавал я в свое время одного профессора, биолога. Тот так же, вел непринужденную беседу, причем, на любую тему, которую поддерживал его собеседник. Но, как потом оказалось, ответы его интересовали меньше всего. Зато по движениям глаз, рук, положению тела и многочисленным невербальным признакам, он получал куда как больше ценной информации.

И вот сейчас, меня не покидало ощущение, что сидящий напротив человек занят тем же.

— Не довелось, — зачем врать, если моя цель — установить контакт, и заручиться его расположением? — По долгу службы работал по другому направлению.

— В самом деле? И какому же?

— Борьба с организованной преступностью.

— Мудреное название. Что это?

— В моем времени бандиты и разбойники пришли к выводу, что действовать сообща — гораздо эффективнее. И стали сбиваться в различного рода преступные сообщества. В каждом таком объединении имелись лидеры, которые устанавливали жесткие правила и иерархию, правила конспирации. Сейчас такие методы на вооружении разве что у шпионов, да революционных ячеек.

— Удивительно. И, настораживающее. Ведь радикальные силы, сформированные по таким принципам представляют собой гораздо больше опасности, чем преступники-одиночки.

— Именно так. И тактика борьбы с подобными элементами, соответственно, тоже имеет свою специфику, основанную на понимании целей, интересов, мотивов этих субъектов.

— Думается мне, подобные знания пришлись бы ко двору в ведомстве господина Плеве, — взгляд Николая слегка потускнел. А внутренний голос истошно завопил, что момент уходит.

— С вашего разрешения, осмелюсь заявить, что мои знания не ограничены сугубо профессиональной сферой, — это что, мне, получается самому придется уламывать его, чтобы царь заинтересовался тем, что лишь я один могу дать этой стране? Что за извращенное собеседование?!

— Если верить докладу ротмистра Лаврова, — указательный палец правой руки Николая постучал по лежащим перед ним документам. — То вы человек весьма эрудированный. И, своего рода провидец. Скажите, в чем ваш дар?

Что?!

У меня словно пелена с глаз спала.

Какого хрена тут происходит?!

— Не уверен, что правильно вас понимаю, Ваше Императорское Величество, — нахмурившись, произнес я. — О каком даре идет речь?

— Как же? — Искренне удивился царь. — Ведь лишь промыслом божьим вы могли предугадать исход коварства японского флота... Одного лишь не понимаю — для чего вам потребовалось тайно проникать во дворец?

А чтоб меня отжарило трехфазным током!

Вон ты куда клонишь, морда царская.

Еще одного блаженного на свою голову нашел. Господи, дай мне терпения.

— Сдается, ротмистр не совсем верно изложил то, что я ему рассказал...

— Отчего же. Все предельно ясно написано. Вы с необычайной точностью предсказали нападение...

— Ваше Императорское Величество, — и лишь по блеснувшему в глазах Николая недоумению, я осознал, что только что нарушил святая святых дворцового этикета. Перебить речь императора — это надо постараться, чтобы так оконфузиться.

Так, думай голова, шапку куплю.

Как там было — не можешь исправить ситуацию, возглавь ее?

— Я ровным счетом ничего не предсказывал, — надо ковать железо, пока горячо. Пусть себе Николай сидит, обтекает от моей наглости, мне же нужно в максимально короткие сроки донести до него суть. — Дело в том, что я ЗНАЛ, когда и каким образом начнется война с Японией. Как знаю то, что наши стационеры в Чемульпо — крейсер 'Варяг' и канонерская лодка 'Кореец' приняли неравный бой с численно превосходящим их противником. Итогом боя стало затопление крейсера и подрыв канонерки нашими матросами, чтобы не допустить их захвата врагом. Я знаю и то, что после войны, что окончится нашим разгромом, — в этом моменте глаза императора расширились, — 'Варяг' будет поднят японцами си дна бухты и введен в строй их флота. Как и множество других наших кораблей. Я не аферист и не пророк, не предсказатель и не гадалка. Я родился в конце 20 века в стране под названием Российская Федерация. И, оказался здесь, в вашем времени. Вероятно, это промысел Божий, — ох как я не люблю всю эту религиозную тему, но в этом времени без веры никуда, — ибо без подобного вмешательства, нашу страну ждет бесславный конец. И начало этого печального пути — это поражение в войне с Токио.

Император молчал. За время моего короткого монолога он вернул себе прежний вид спокойного человека, и сейчас анализировал сказанное мной. Не завидую я ему сейчас, конечно.

Выходит, он посчитал меня за какого-то очередного предсказателя. Что поделать, любил последний русский император налет мистики — дань этого времени. Гришка Распутин не даст соврать. Конечно, когда на каждом шагу от подобного рода шарлатанов не продохнуть, проще поверить в это, чем в путешественника во времени. Что-то не помню, писали ли о чем-то таком публицисты этого времени или нет. Ведь, даже если фантасты до подобного не додумались, то для царя это поистине когнитивный диссонанс.

— Илья Сергеевич, я внимательно изучил предоставленный мне доклад, написанный ротмистром Лавровым,— мягкий и вкрадчивый тон императора, казалось, врезался в уши. Как, спрашивается, этому человеку удается оставаться в непробиваемой броне образа после услышанного? Словно то, что я ему сказал, не оказалось новостью. Словно он ожидал, что я это скажу. Меня что, сам царь пытался поймать на провокации? Мол, если схвачусь за легенду о предсказателе, то конченный я, и дел со мной иметь не стоит. Черт, ну, конечно же! Не мог Лавров написать в записке, что я какой-то там фиглер юродивый. Наверняка расписал что к чему, а Николай решил проверить подлинность этих слов самостоятельно. Мать твою. Прошлое прошлым, а расслабляться не стоит — похоже, тут все не так просто, как историки пишут. Или, это я от волнения чепуху несу? — Вы изложили все довольно коротко и сухо, но, основную цель вы вкладывали не в полноту изложения, не так ли?

— Все верно, государь, — внезапно для себя я почувствовал, как у меня вспотели ладони. Так бывает, когда сильно волнуешься. Чего, впрочем, со мной не было последних лет пять. Когда приходишь на ковер к высокому начальству чаще, чем к себе домой, часами выслушиваешь ор престарелых генералов, из ума выживающих, все происходящее становится настолько привычным, что и волнение проходит. — Я изложил лишь основные моменты, в большей степени сделал упор на оценке положения в стране после поражения...

— Считаете, что поражение неминуемо? — Царь едва заметно повел бровью. Ну, все, приехали. Его царскому величеству не нравится будущее. Сейчас меня под белы рученьки утащат в камеру, где начнут допрашивать. По всей строгости военного времени.

Гляньте, что я говорил. Вот уже и за колокольчиком потянулся.

— Простите мне мои манеры, государь, — спасибо всем тем, кто занимался со мной риторикой. О, чудесные годы студенчества в обществе социологов. — Но, я от волнения, обуявшего меня при встрече с Вашим Императорским Величеством, совсем забыл поздравить Вас с предстоящим появлением долгожданного наследника.

Николай, протянувший руку за колокольчиком, на мгновение замер. Оно и понятно — столько лет он ждал сына, а тут я говорю ему такое.

Впрочем, судя по его реакции — император о наследнике не просто не подозревал — он и про беременность жены не знал. Хотя... кажется, я читал, что так оно и было — бывшая анличанка до последнего скрывала этот момент. А, сами понимаете, не императорское это дело — знать, есть ли у императрицы задержка в цикле, или нет.

— Позвольте, но откуда...

— Ваше Императорское Величество, — я заметил, что царь снова в прострации от моих манер. Ох, выйдет мне это когда-нибудь боком. — Не берусь указывать вам, что нужно делать, но, быть может, для установления между нами взаимопонимания, вам стоит подтвердить у своей супруги правильность моих слов? Возможно, тогда у вас будет меньше сомнений в отношении того, что я хочу вам рассказать.

Все-таки, колокольчик зазвонил. Но, вместо предполагаемых мной гвардейцев, в кабинет заглянул вездесущий Гейден, которому хватило одного кивка головы Николая, чтобы без лишних вопросов вывести меня во всю ту же 'приемную', где меня ожидал ротмистр.

Сам же Николай, не прощаясь, быстрым шагом вышел из кабинета через неприметную до этого времени дверь в стене, позади него.

Граф, не опускаясь до объяснений, коротко приказал мне и дожидающемуся меня контрразведчику следовать за ним. Что ж, надо, так надо.

Еще одно короткое путешествие по коридорам дворца — и мы втроем попали в небольшую, но со вкусом обставленную обеденную, где нас уже дожидался сервированный стол.

— Государь распорядился, чтобы вы отобедали, пока он будет занят, — коротко пояснил Гейден, после чего, без сантиментов, удалился, оставив меня наедине с ротмистром.

* * *

— Что-то произошло? — Едва прислуга ушла, Лавров накинулся на меня с расспросами. — Аудиенция закончилась так быстро, что я подумал о самом скверном.

— Не думаю, что император поверил вашему докладу относительно меня, — нужно отдать должное — готовили во дворце в сто крат лучше, чем в самых элитных из ресторанов сто с небольшим лет вперед. — И я дал ему информацию, которую он может проверить лично.

— Его можно понять, — кивнул ротмистр. — Такое... сложно принять на веру.

— А Его Величество и не принял, — на моем лице заиграла усмешка.

После коротко пересказа событий в кабинете императора, Владимир Николаевич нахмурился.

— Как-то все это сумбурно, — признал он. — Мой доклад был четким. Я ни в коей мере не отождествлял вас с различными мистиками, коих развелось в последнее время, великое множество. Афиши кричат о сверхъествественном даре у каждого, а стоит копнуть глубже — и казус на казусе. Мошенники, одним словом.

— У меня были сходные мысли. Скорее всего, государь подумал, что я невероятно ушлый аферист, который втерся к вам в доверие.

— Хм... уверен, что подобное исключено.

— Но, факты, как говорится, на лицо. Государь решил самостоятельно убедиться в том, что я тот, за кого себя выдаю. В конце концов, информация о начале войны с Японией, уже не такой уж и секрет. Тем более, что о нападении, и даже приблизительной дате, Главный штаб был информирован заблаговременно. Но, вы об этом, без сомнения, знаете. Сдается, Его Императорское Величество, решил было, что я смог обзавестись сверхсекретной информацией, и стараюсь как-то использовать это в своих целях.

— Возможно, возможно...

Видимо, мои слова несколько успокоили контрразведчика, поэтому, он некоторое время молчал, наслаждаясь чаем. Я не отставал от него, вкушая из дорогущего — даже на вид — сервиза насыщенный напиток, рядом с которым не то что жмых в бумажных пакетиках, но и 'настоящий, листовой цейлонский' за бешенные деньги и рядом не стоял.

Однако, ничто не может длиться вечно.

Спустя примерно час, в течение которого я успел подробно рассказать Владимиру Николаевичу о деятельности австро-венгерской разведки на территории Империи в настоящее время, нас вновь посетил Гейден.

Обратный вояж, двустворчатые двери.

И Николай, взволнованно-воодушевленный, меряющий шагами кабинет. Надо же, уже не выглядит столь спокойным, как в предыдущую встречу.

Едва за моей спиной закрылись двери, император с улыбкой взглянул на меня.

— Не буду таить от вас то, что вы оказались правы, Илья Сергеевич, — уже одно то, что государь в моем присутствии позволяет себе вести себя, как обычный человек, не тая радостные эмоции, наводило на мысль, что он увеличил свой персональный кредит доверия ко мне. Чуть-чуть. — Правда, еще не ясно...

— Это будет мальчик, — уверенно произнес я. — Он родится в конце июля. И вы назовете его Алексеем, — царь с любопытством и некоторой долей опасения наблюдал, как я полез рукой во внутренний карман. Девайс, собака корейская, решил поспорить, что не вылезет из пиджака, куда был с большим трудом помещен, но, грубая русская сила победила азиатские габариты. Быстро пробежавшись по экрану пальцами, ввел пароль, и разблокировал доступ к устройства. Так-с, где тут у нас нужная папка с файлами. О, замечательно, есть несколько фотографий.

— К сожалению, снимков у меня немного, — легким движением руки я протянул императору черно-белое изображение его будущего сына. Милого черноволосого пацана, отдаленно напоминающего отца, в матросской форме сидящего в массивном кресле. Внимательные, не по годам уставшие глаза паренька словно смотрели отцу прямо в душу.

Не без недоверия к плоду высоких технологий, царь любовался несколько секунд на фотографию. Затем, словно спохватившись, жестом пригласил к столу. Что любопытно — планшет так и не вернул.

Сидит, любуется фотографией, даже гладит экран пальцами. Ну да, для него это чудо. 'Любая достаточно развитая технология неотличима от магии', говаривал один человек.

Вот и для

— Даже узнав о беременности Императрицы, я не был уверен в том, что вы действительно из будущего. Но, фотография... этот ваш механизм, он тоже из вашего времени?

— Да, мой государь, — сказал и вздрогнул. 'Мой государь'? Эко ж вас понесло, Илья Сергеевич. Спокойнее надо быть, спокойнее. — Его произвели в Корее, в две тысячи двенадцатом году.

— В Корее? — Царь без сомнения удивился. Еще бы. Если б вам сказали, что через сто лет какая-нибудь отсталая страна, чьи ресурсы вы хищнически собирались разграбить, станет одним из лидеров в области высоких технологий... Удивление, непонимание, отрицание...

— Да, Ваше Величество, именно так. За сотню с небольшим лет в мире многое изменилось. Три революции, две мировые войны, множество локальных конфликтов, гонка вооружений, промышленные революции — карта мира и территория нашей страны сложены иначе, нежели сейчас, — я кивнул в сторону огромного глобуса, стоявшего слева от стола императора.

— Не сомневаюсь, — на губах у государя заиграла улыбка. Однако, могу побиться об заклад — думал царь вовсе не о корейцах. Да и, какая, собственно разница ему, российскому императору, до положения в мире через сто лет? Если прямо перед собой он видел, каким вырастет его сын через десяток лет.

А вот то, что он проигнорировал мои слова о войнах — это, без сомнения, удручает. Сталин, скажем, на его месте, вряд ли бы думал о сыне в такой момент.

Но, другое время, другие понятия о ценностях.

Другие люди. И сейчас, передо мной сидел не царь, как таковой, а отец, отчаявшийся было, обрести долгожданного наследника. А тут, такая радость...

Пользы от Николая-отца в нынешних реалиях, куда как меньше, чем от Николая-императора. Но, это один и тот же человек. Так что, не мытьем, так катанием.

— Но, как бы там ни было, Ваше Императорское Величество, судьба России зависит от результатов войны с Японией.

Напоминание о разгоревшемся конфликте поубавило пыл императора. Снова, не без труда, вернув себе серьезность, Николай взял несколько документов с рабочего стола. Краем глаза я заметил, что это оказались исписанные мной листы бумаги, что Лавров обещал приобщить к своему докладу. И, судя по всему, действительно, так и сделал.

— Право дело, — царь с легким раздражением отложил писанину. — Решительно не понимаю этих японцев. Ведь мы согласились в итоге на все их условия. Для чего война, сражения, битвы? Дипломатия — вот залог успеха!

Ага. Дипломатия. Именно.

Не ты ли, голубчик, покровительствовал делам Безобразовской шайки, что под видом корейских лесных концессий стремилась к оккупации страны. Не ты ли был уверен, что Токио не рискнет воевать с нами именно потому, что Россия обладает куда как большими военными ресурсами?

История показала, что количество — еще не значит качество. По крайней мере для нашей страны.

— Страна только что закончила путь реформ, — я пожал плечами. — Конкурировать с европейскими державами японцам не под силу, да и мало интересует их Европа. А вот Азия и близкие соседи... Государства, менее сильные и менее развитые, чем сама Япония — чем же это не рынки сбыта, не сфера влияния?

— Вы так думаете? — С сомнением поинтересовался Николай.

— Я в этом уверен. Японцы, даром что хилые и похожи на подростков своим телосложением, отнюдь не дураки. Их жизнь на островах, где особо не развернешься, а полезных ископаемых — меньше, чем хотелось, не сахар. Японцам, если можно так выразиться, 'душно'. И срочно нужно расширить свою территорию, захватить колонии, что помогут метрополии поддерживать дальнейшее развитие. Без этого, они долго не продержаться.

— С утра у меня был военный министр Куропаткин, Алексей Николаевич, — взгляд Николая снова стал рассеянным. — Он уверен в победе над Японией. И, что сделает это не наш славный флот, а армия.

— Это ошибочное мнение.

— Здесь вынужден с вами не согласиться. Его планы столь убедительны, что я распорядился направить его на театр военных действий. Ведь он служил при самом Скобелеве...

— Ваше Императорское Величество, — дело пары секунд открыть документ с подробным описанием исхода разыгравшейся страны. — Если вы мне не верите, то прочтите это. Язык, конечно, за сто лет, тоже изменился.

— В самом деле, изменился. Непривычно читать, но, от того не менее понятно. Помнится, как-то обсуждалась инициатива языковой реформы... Это не может быть правдой! — Едва глаза Николая дошли до окончания абзаца, он в ужасе отшатнулся от стола. — Ляодунский полуостров, половина Сахалина, уничтожение флота... Признайтесь, вы обманываете меня?

— Ни в коем случае, — как там говорят психологи? Есть несколько стадий принятия неизбежного. И психологическая защита 'отрицание' — первая из них. Организм отчуждается от обстоятельств и чувству, разрушительных для психики. — Мое чувство юмора, конечно, специфично. Но, подобным образом я ни в коем случае шутить не стал. Поверьте — раз война началась в точности так, как было мной сообщено, разве она, если предоставить события развиваться своим чередом, закончиться иначе?

— Но, но мы же сильнее! Наша армия превосходит японскую в десятки раз!

— На театре военных действий — на Дальнем востоке, численность наших войск значительно ниже, чем у японцев. Да и, признаться, по выучке мы серьезно им отстаем — как в армии, так и на флоте. Спасибо, господину Витте, за 'вооруженный резерв'.

— Я... я не могу в это поверить! — Император пригладил рукой усы. — Мы не можем проиграть!

Ну, якорем тебя в лоб, Николай Александрович. Как можно быть таким упертым бараном? Тебе русским, мать его, великим и могучим, языком говорят — мы проиграем войну. И доказательства приводят — весьма доходчиво. А ты все как тот баран, смотришь на новые ворота. Воистину безумие — повторять одни и те же действия в надежде на иной финал.

— Что ж, Ваше императорское Величество, тогда остается подождать еще один день. Может тогда, после гибели еще двух наших кораблей и сотен моряков, вы поверите, что я говорю вам правду, — как можно ровнее, стараясь не подпустить ехидства и сарказма в голос, произнес я.

Император на мгновение замолчал, после чего вернулся к столу, вновь взял в руки бумаги и пробежал по ним глазами.

— Вы пишите про скорую гибель минного заградителя и крейсера, — Царь пошел по списку потерь от самого раннего. — И, это должно случиться буквально на днях.

— Именно, государь. Завтра, если быть точным. Минный заградитель 'Енисей' выставит мины в Талиенваньской бухте, и подорвется на них же в процессе. Причиной тому — незнакомые течения в этом месте, да туман, который скроет от экипажа, что их стаскивает на свои же минные заграждения. Посланный на помощь крейсер второго ранга 'Боярин' так же подорвется на наших же минах, будет покинут экипажем, но еще некоторое время будет держаться наплаву. Однако, спасением корабля заниматься никто не будет, и в конечном итоге он будет уничтожен стихией.

— Как же это? Бросить корабль, что можно вернуть в строй?

— Случилось именно это.

— Но, по вашим словам, 'Боярин' можно спасти?

— Да. Но, капитан проявил трусость, в следствие чего был в моей истории привлечен к ответственности.

Император сделал несколько пометок прям в докладе. Любопытно.

— Но, если действовать немедленно, — осторожно добавил я. — То мы сможем спасти оба корабля, просто не допустив их попадания на мины. Я бы посоветовал вам лично запретить 'Енисею' ставить мины в условиях плохой видимости. Степанов, командир корабля, верный своему долгу капитан, поэтому, получив приказ, исполнит его до конца. Что и приведет к гибели этих двух кораблей. Избежать этого можно. Я бы посоветовал вам, Ваше Императорское Величество, отправить телеграмму командующему эскадрой Старку, о высочайшем указе — мины ставить в Талиенване только при достаточной видимости. Или не ставить вообще — в ближайшее время японцы к Дальнему со стороны моря не сунутся.

— Я, конечно, могу такую телеграмму дать, но не лучше было бы обсудить это с моряками, я как раз планировал вызвать...

— Простите, государь, но нет. Морское министерство, настолько неповоротливый механизм, что четыре из пяти броненосцев типа 'Бородино', которые составили ядро подкрепления, отправленного на Тихий океан, были достроены только к концу этого года. Когда Тихоокеанская эскадра в Порт-Артуре была почти разбита. А спешащая им на подмогу Вторая Тихоокеанская эскадра на самом деле попадет на Голгофу — большая часть кораблей будут потоплены, всего трем второстепенным кораблям удастся прорваться — остальные либо интернируются, либо с позором сдадутся японцам, чтобы избежать смерти.

— Никогда в это не поверю, Илья Сергеевич. Нет в нашем флоте таких моряков, которым шкура дороже долга перед Родиной!

— Прошу прощения, но и здесь вы ошибаетесь. Война с Японией покажет, что пассивное сидение в Порт-Артуре губительно скажется на офицерах. А отсутствие побед над японцами их деморализует окончательно. Будут случаи, когда капитаны канонерских лодок откажутся идти в Талиенваньский залив, чтобы поддержать огнем орудий истекающие кровью на своих позициях наши же пехотные части. Будут случаи, когда командиры миноносных отрядов будут терять приданные им корабли в ночных рейдах — а наутро отставшие корабли уничтожены японцами. И это лишь яркие, вопиющие случаи. Будут и десятки других, как-то пленение части наших кораблей после сражения при Цусиме в следующем году. Или полное отсутствие командования во время этого же боя.

На этот раз царю нечего было ответить. Не думаю, что он представлял себе масштабы косности бюрократической машины в его стране, но, о некоторых частностях не мог не догадываться.

— Я не говорю уже о том, что строители, которые ежедневно были на 'Орле', едва не проморгали момент, как корабль чуть не опрокинулся, набрав во внутренности воды через затопленные отверстия для навешивания бронеплит.

— Не может быть! — воскликнул царь. — Это же диверсия!

— Халатность, — поправил я царя. — Которая, едва не стоила утоплению первоклассного корабля. А это — миллионы казенных денег. Правда, стоит отметить и тот факт, что после сражения с японским флотом, 'Орел', наряду со многими другими кораблями, направленными с Балтики на выручку Тихоокеанской эскадре, будет сдан японцам.

— Позор, — царь скрыл лицо руками.

— Да, Ваше Величество, — сейчас стоит посыпать рану солью, дабы самодержец понял, что не время для шуток. — Фактически, после войны с Японией, у России останется только Черноморский флот.

— Поистине страшные вести вы принесли, — мрачно произнес Николай. — И вы уверены, что иначе случиться не может?

— Если не вмешаться в события на Дальнем востоке самым решительным способом, не мобилизировать имеющиеся силы и не действовать с учетом знаний о предстоящих событиях — мы погибли. Господин Плеве указывал, что для недопущения революции нам нужна маленькая победоносная война. Так вот, если мы не справимся с японцами, не решим накопившиеся в стране внутренние проблемы — Россию ждет не одна, а сразу три революции.

— Три!? Побойтесь Бога, Илья Сергеевич. Франция годами восстанавливалась даже после одной.

— После первой ситуация в стране обостриться. Через десять лет начнется мировая война, итогом которой станет сперва, вторая революция, что приведет к вашему отречению от власти и падению самодержавия в стране как формы правления. А за ней — и третья, организаторы которой отстранят тех, кто совершил вторую революцию и возьмут власть в свои руки. А следом, грянет гражданская война в России, итогом которой станет потеря значительной части территорий, миллионы убитых и замученных, иностранная интервенция — англичан, немцев, американцев, тех же японцев. Пройдет почти пять лет с момента третьей революции, когда пожар гражданской войны станет стихать. А через примерно двадцать лет после этого — грянет Вторая мировая война, которая унесет несколько десятков миллионов — как солдат, так и мирных жителей...

— Прошу вас, замолчите...

Сейчас мне было его жалко. Царь выглядел подавленным, не в силах произнести ни слова.

Да уж, шокирующая для его восприятия информация. Немудрено, что он просто не желает все это выслушивать.

Но, ведь неспроста Николая характеризовали как мягкого, податливого императора.

Не обладая силой воли своего отца, он искал поддержку, совет в своем ближайшем окружении — в людях, что были способны взять на себя решение проблем, которые должен был 'разруливать' именно он.

— Но, — а теперь, пора играть в героя. — Всего этого можно избежать. Я обладаю достаточными знаниями, применив которые, можно, если не спасти весь Тихоокеанский и Балтийский флот, то хотя бы свести к минимуму наши потери в этой войне и избежать поражения. А вместе, нам удастся выбить почву из-под ног у революционеров и диссидентов, что раскачивают государственный корабль. В недалеком будущем, премьер-министр Столыпин скажет, что будь у России двадцать лет без войны — и мир не узнает нашу страну.

— Нашу? — Удивился император. — Не обессудьте, но вы человек из другого времени, другой страны, какое же вам дело до наших бед? Для вас это история, давно забытая, причем. Да и моя судьба предрешена...

— И вы готовы так просто сдаться? — Удивился я. — Сидеть и ждать конца, когда вы знаете не только туманными предсказаниями, но и конкретными сведениями о грядущем, о бедах страны. Вашей страны, править которой вам уготовано самим Господом Богом?

— Но, ведь вы сами говорите, что все катится в тар-тарары и нас ждут одни несчастья. Не лучше ли дожить свои последние дни в окружении любимых, воспользоваться отведенным мне временем?

— Ваше Императорское Величество, — уставшим голосом произнес я. С ним спорить — как со стеной разговаривать. — Неужели даже весть о рождении наследника для вас не станет причиной действовать иначе, во благо семьи и страны, судьбы которых тесно переплетены?

— Но, ради чего? Ведь все уже предрешено? Коль это замысел Божий, разве можем мы противиться ему?

— Можем, и должны. Не ради себя, а ради наших потомков. Или вы готовы покорно ждать трагического конца?

— Так предначертано...

— Простите, Ваше Императорское Величество, но я не могу с вами согласиться, — произнесено это было резче, чем запланировано. И, царь не замедлил отреагировать, подняв на меня холодный взгляд. Ну да, еще бы. Голос на самого НЕГО повысил.

— Отчего же вы, человек другого времени, из другого общества, вздумали бороться с самим замыслом Божьим?

— Дело в том, что я патриот. Непримиримый, упертый, страстный. И никогда не смирюсь с тем, что в силах изменить. Мой мир разрушен — и, даже если получится вернуться в свое время, вряд ли там можно жить.

— Господи, — император перекрестился. — Что ж вы такое сделали, чтобы так прогневить ЕГО?

— Это...

Да, я действительно хотел объяснить последнему русскому императору, что вспышки на звездах происходят отнюдь не по воле божьей. Да, я сперва делаю, а потом думаю. Но, в этот раз меня словно что-то остановило.

Не берусь говорить — рука была это всевышнего, или я, наконец, пересмотрел свою позицию, но, я оборвал себя на полуслове.

Несмотря на то, что я в буквальном смысле сообщил императору о сыне, мое положение тут еще не то что шаткое — а поскольку мне придется здесь обосноваться надолго в виду объективных причин, стоило заручиться поддержкой власть имущих.

И, раз уж так сложилось, что напротив меня сидел человек, властью которого я могу быть как или 'со щитом' или 'на щите'. Первый вариант меня устраивал всецело. Но, для его достижения, мне придется хорошенько постараться.

— Вероятно — довели свой мир до ручки, — предположил я. — Постоянными дрязгами, войнами, бездумному использованию природных богатств. Наука достигла таких величин, что впору было думать о покорении других планет. Но, вместо этого, общество превратилось в потребителей, которым ничего не нужно, кроме как много и вкусно поесть, да весело провести время. И подобное отношение к планете и окружающей среде — фактор, который имеет отсроченные последствия. В моем мире должна была произойти вспышка на солнце — сложное физическое явление, которое я сам не очень понимаю. И, очевидно, что-то пошло не так, поскольку подобное случается очень и очень часто. Вместо этого, все что я видел в последние мгновения перед тем, как прийти в себя в себя в камере крепости — это неописуемый жар да стена огня, что на моих глазах плавила здания, простоявшие несколько десятков лет, и испаряла людей, будто те — сухая древесина.

— Господи помилуй, — Николай еще раз перекрестился. Особую набожность царя отмечали все историки, однако — одно дело читать неправдоподобные вымыслы современных составителей учебников, и совсем другое — быть очевидцем. Можно сказать — на моих глазах творилась история.

— Ваше величество, — это очень опасный момент, поэтому я тщательно подбирал слова. Реакция царя должна быть однозначной. Малейшее сомнение в моих мотивах — и закончу я свои дни не в роскошных дворцах, а в тесной каморке в компании парочки дотошных дознавателей. — Не знаю, Божий ли промысел или сама судьба сложилась так, что я попал в ваше время, но, я человек, горячо любящий свою Родину. Безусловно, я не идеально знаю то, что грядет, но даже моих скромных познаний и информации, которая сосредоточена здесь, — я постучал пальцем по корпусу лежащего перед царем планшета. Николай едва заметно вздрогнул, еще раз увидев фотографию своего будущего сына, — хватит, чтобы избежать ошибок, которые были допущены в моем прошлом. Если вы позволите мне помочь нашей горячо любимой державе, то мы с вами не допустим поражения в войне с Японией и стоящими у нее за спиной Англией, США, Францией...

— Францией? — Николай с недоверием посмотрел на меня.

— Да. Франция — одна из виновниц всех тех бед, которые постигнут Россию в ближайшие двадцать лет.

— Но, Франция наша союзница...!

— ...и кредитор. Который, в угоду своим финансовым интересам через десять с небольшим лет потребует от России вступить в войну с Германией. Войну, которая принесет миллионы жертв русскому народу, гражданскую войну и... — заключительный момент. Лицо посерьезней, губы поджать, глаза притупить, трагический голос. — ...падение самодержавия.

Я уже упоминал об этом, но, судя по всему, до царя драматизм момента не дошел. Ладно, еще раз разыграем эту карту.

— Что? — Николай, казалось, задохнулся, услышав сказанное мной. Его глаза расширились от притока адреналина в крови. Еще бы — он, царь и самодержец, никогда не допускал мысли о том, что существующий режим падет. К такому его жизнь не готовила. Ведь подобного не было при его отце, с которого он пытался брать пример, но ничего не выходило. А раз при батюшке не было — то и при мне не будет. Ибо сам царь к этому не готов. Ни как человек, ни как правитель.

Хотя, если быть до конца откровенным — его ко многому жизнь не готовила. Стараясь равняться на покойного отца, Александра III, Николай умудрился за годы правления насолить всем слоям российского общества, начиная от крестьян, заканчивая дворянами. И все только потому, что хотел лучшей доли для своей страны. Но, как говорится — дай дураку стеклянный.. графин. Он и графин разобьет и руки порежет.

— Прошу вас, успокойтесь! — я поднял руки в примирительном жесте. — Так случилось в моей истории, что я могу подтвердить записями, которые сохранены в моем устройстве. Однако, то, что произошло в моем времени — не обязательно должно произойти здесь.

— Но, судьба уже предопределена, я...

— Я знаю, какое предсказание вы получили в столетие кончины Павла I, — правда, знаю, в общих чертах, но надеюсь, до прямого цитирования не дойдет. — Но, ваш благородный предок не знал о моем появлении здесь.

— Илья Сергеевич, вы думаете, что...

— Я уверен, государь! — Уж уверенности мне не занимать. Я жить хочу. И, чем дольше и сытнее — тем лучше. Помощи от человека со стороны, император никогда не примет. Значит, придется втираться в доверие столь излюбленными в это время лестью и интригами. — С моими знаниями, с вашей властью, мы перекроим будущее так, чтобы не допустить падения престижа нашей державы, а возвеличить ее. Смыть позор прошлых войн, когда мнимые союзники фактически лишили нас добытых кровью и потом побед. Утвердить русский флаг так, чтобы никто не посмел даже думать о том, чтобы напасть на нас.

— Красиво говорите, Илья Сергеевич, но реализуемо ли это?

— Реализуемо, государь, но без сомнения — весьма сложно. Годами те из ваших советников, министров и даже — Великих князей, что набивали карманы в ущерб интересам государства, подтачивали основы державы. Я могу до глубокой ночи перечислять самых видных из, не побоюсь этого слова — предателей, и оглашать списки их злодеяний. Но, без готовности действовать быстро и без промедления — мы лишь усугубим ситуацию. Казнокрады и бездари останутся при власти и доведут страну до плачевного конца. А кого винить в том, что страна разорена и крестьянин голодает, да так, что ему приходится идти на помещика с ножом, да дубиною?

Николай хотел что-то ответить, но промолчал. Вместо этого он вновь пробежался глазами по докладу Лаврова.

— Дорогой Илья Сергеевич, все то, что вы говорите — без сомнения необходимо, но, мне требуется время обдумать.

— Как прикажете, государь, — я поднялся. Кажется, переусердствовал. Последние слова царь произнес холодно, будто давал мне понять, что аудиенция окончена. Мой покойный дед называл такие моменты выражением 'Рыбка сорвалась с крючка'. И, мы сейчас говорим не только о рыбной ловле.

В полном молчании, коря себя за излишний напор, я проследовал к выходу из кабинета. Сражение за судьбу страны проиграно — стоит мне уйти, он погрузится в рефлексию, которую усилят к вечеру домашние, что будут подливать масла в огонь. И, царь попросту спасует что-либо менять. Останется плыть по течению. Как я ни старался, довести его до нужной 'кондиции', когда психика будет расшатана настолько, что он будет, буквально, с ложки у меня есть, не получилось. Недооценил я императора. Или себя переоценил.

Да, конечно, Николай заботился о судьбе своей страны. Но, если вспомнить его комплексный анализ, который давался коллективами ученых, судьба страны для последнего императора была не особо важна. Получив разного рода предзнаменования, подкрепленные псевдонаукой Распутина, 'правильными' советами дядьев и приближенных, он уже после Кровавого воскресенья свыкся с мыслью о том, что быть ему носителем тернового венца и с этим нельзя ничего поделать. Всю свою энергию, которую требовала страна, он посвятил заботам о семье, которую любил безгранично и...

Ползти мне голышом по полю с ежиками!

— Ваше Императорское Величество, — я на одних каблуках развернулся лицом к Николаю. Тот с миной легкого раздражения поднял на меня глаза. — Простите, что отнимаю ваше драгоценное время, но, я вспомнил совершенно важную деталь, которую вы должны знать.

— Быть может, вам стоит указать ваши соображения письменно и передать моему флигель-адъютанту? — Николай вновь сидел за своим столом, углубившись в изучение рабочих документов. — Я прикажу, чтобы вам подыскали жилье и обеспечили вашу охрану...

Ага, сейчас, разбежался!

Как я и предполагал, Николай задумал сделать из меня птичку в золотой клетке. Выдаивать из меня секреты до тех пор, пока я не стану бесполезен. Ну, а потом — таз, цемент, река. Все по канонам сицилийской мафии.

— Простите мне мою дерзость, государь, но эта информация не должна стать известна кому-либо постороннему, — так, вот уже на его лице появился интерес. — Дело в том, что это касается вашего сына.

Расчет себя оправдал.

Николай слишком долго ждал наследника, чтобы вот так просто отмахнуться от любой информации, которая бы касалась будущего цесаревича.

— Я слушаю, — несмотря на показную невозмутимость, царь явно заинтересовался.

— Гемофилия, — я уже ничего не стесняясь, сел на прежнее место. К черту условности, если царь не желает спасать страну. Зайдем тогда с другой стороны — Николая-отца. Раз уж на страну положил — может родительские чувства тебя встряхнут. Наглость города берет.

— Простите, но я...

— Императрица, как и многие женщины в ее роду, со времен королевы Виктории, является носителем серьезного заболевания, которое напрямую влияет на свертываемость крови.

— Но, как это...

— Болезнь характерна тем, что защитные механизмы нашего тела, благодаря которым поверх ссадин и царапин на коже образуется корочка, работают неправильно. В моей истории, цесаревич Алексей едва не погиб от носового кровотечения, потому что его кровь не могла свертываться.

— Господи помилуй! — Тот ужас, который я увидел на лице императора я не смогу забыть до конца жизни. Внимательные добрые глаза в одночасье превратились в бездонные омуты, наполненные страхом за самое дорогое.

Я видел много страха, за свою жизнь. Страх за свою свободу, за деньги, за имущество, за положение в обществе...Но, никто и никогда из видимых мною людей не выражал ТАКОЙ ужас.

Человек, обличенный, наверное, самой обширной властью в стране бессилен против того, чтобы спасти свою собственную кровиночку — наследника. И, для Николая, сейчас нет момента главнее в жизни, чем уберечь еще не рожденного мальчика от тягот.

И, это хорошо. Когда человек обуян страхом — он практически беззащитен. Его мышление сужается вплоть до объекта страха и не может трезво оценивать ситуацию. К слову — такое же состояние и у влюбленных. Поэтому-то я до сих пор и не женат. Не люблю мыслить узко. И ненавижу быть уязвимым.

Да-да, дамы и господа! Человек, который в силу некоторых причин обзаводится 'туннельным зрением', становится уязвим для внешних врагов. И тут уже не важно — крестьянин ты, рабочий, солдат, моряк, путешественник во времени... или император.

В свое время я интересовался оценками личности последнего русского императора. Конечно, изучал я его посредственно и не по собственному желанию, но ряд ключевых моментов я все-таки уяснил.

1. Получив ряд предсказаний о нелегкой своей судьбе, последний русский император не попытался противиться судьбе и стараться избавить страну от предстоящих кризисов. В подавляющем количеств исторических очерков указывалось, что царь просто принял на себя роль мученика, более заботясь о делах семейных, нежели о государственных. Фактически, только на основании его визы 'Читал' на документах, и подсчету убитых ворон в личных дневниках, можно сделать вывод, что царь-батюшка самоустранился от активного управления державой, переложив большую часть дел на плечи министров, советников, военных.

Которые, к сожалению для государства, больше заботились о получении откатов и нагревании рук на казенных деньгах. Чего только стоит отказ о покупке двух 'гарибальдийцев' у Италии накануне войны с Японией? А строительство Дальнего, финансирование которого Витте пробивал, чуть ли не кувалдой, отрывая и без того скромные финансы от военной программы по созданию крепостей на столь важном для Империи направлении? А состояние военно-морских баз на Дальнем Востоке? В конце концов — отказ Крампу на постройку завода во Владивостоке? Заказы на постройку кораблей на французских верфях? Нет, я не спорю, 'Цесаревич' как броненосец был не плох, но 'Баян'... Заказать для Дальнего Востока броненосный крейсер, который заведомо уступает по всем параметрам своим противникам? За баснословные деньги получился броненосный крейсер, удел которого — лишь разведка, да бой с бронепалубными крейсерами — да и то, японские бронепалубники, при отсутствии пояса, вооружены ничуть не слабее. Как по мне — так это чистейшей воды предательство и диверсия.

2. Приближение шарлатана Распутина — прямое доказательство того, что царь хватался за соломинку, лишь бы сохранить жизнь своему наследнику. И, если уж он призвал на помощь сибирского лекаря, то от знаний будущего уж никак не откажется. Жаль, только, что я не врач. Но, даже тут у меня есть козырь в рукаве. Хотя, если мои догадки верны — то козырь не один.

Но, для проверки своих догадок мне нужно время и покровительство царя. И лучший способ получить такого покровителя — заранее подготовить почву к спасению жизни его сына.

— Это кара Его, за деяния мои, за грехи наши...

— Ваше Императорское Величество! — Шестым чувством я понял, что царь готов. — Так произошло в МОЕМ времени. Но, теперь, когда здесь я — все можно сделать иначе.

Николай посмотрел на меня так, словно я только что протянул ему спасательную соломинку. Впрочем, так оно и было. Но, моя соломинка протягивалась отнюдь не ради альтруизма.

Я не горел желанием помочь еще не родившемуся цесаревичу, или превратить Николая в одночасье в того правителя, которого заслуживала держава. К сожалению, но даже со знаниями будущего, переломить те устои, которые отложились на подкорке у последнего русского императора мне было не под силу. Какой-нибудь психиатр или психолог смог бы выявить комплексы, в которых запутался царь, и вытащить его из омута внутренних противоречий и зависимости от мнений окружающих.

Однако, во мне от психолога ровно столько же, сколько в самом Николае от заботливого государя. И, если я действительно хочу прожить здесь долгую и счастливую жизнь, не рискуя быть поднятым на штыки революционными солдатами и матросами — придется позаботиться о том, чтобы империя приняла нужны курс развития.

— О чем вы говорите, Илья Сергеевич? — Тихо, словно таясь, произнес Николай. — Вы знаете, как уберечь моего сына от рока?

Конечно знаю! Но говорить царю о том, что надо к жене присматриваться заранее, а не цепляться за юбку первой понравившейся особы, я не собирался. В конце концов — за сто с хвостиком лет, что разделяли меня и царя — в этом плане в российские мужчины недалеко ушли. Вспомнить только мою бывшую!

Ладно, все это лирика! Надо ковать железо, пока горячо. В смысле — спасать страну, пока еще не поздно.

— Ваше Императорское Величество! — Я ни разу не забыл о некоторых особенностях моего допроса, поэтому, стоило следить за тем, что я говорю царю. В конце концов — можно и сильно просчитаться. — Не буду скрывать — и в мое время не научились лечить то заболевание, которое уготовано пережить вашему сыну, — царь в раз помрачнел. Спорю на все свои зубы — он начинает думать, что я просто тяну время и мне нечего ему предложить. Ошибочка, Николай, ошибочка. — Но, смею вас заверить, за то время, что еще недавно разделяло нас с вами, ученые и врачи нашли большое количество способов облегчить жизнь больных гемофилией, сняв с них угрозу смерти от малейшей ранки. Нет, как я помню — это не излечивает от заболевания, но позволяет больному прожить долгую комфортную жизнь.

— Я не буду утаивать от вас ни малейшей крупицы информации, — заверил царя. — Ибо, несмотря на свою молодость — я прекрасно понимаю, что такое — ждать долгожданного наследника.

— У вас есть сын? — Удивленно спросил Николай.

— Как и другие люди из моего мира, он погиб, лютой смертью, — вступая на тонкий лед разговора 'отцы и дети', я захлопнул ту самую ловушку, которую уготовил для Николая. Не стоит ему говорить о том, что с бывшей женой я развелся, и больше двух лет мы не живем вместе. А суд, на котором всплыло, что к этому мальчику я имею отношения не больше, чем к любому соседскому пацану, оставил ребенка гулящей мамаше. — Но, даже оплакивая его, я не могу остаться в стороне, зная какая судьба уготована вашему чаду. Ровно как и другим членам вашей семьи.

За этой излишне приторной тирадой (уж извините меня романтики, но сокрушаться о своей судьбе на кону проигрышной войны, которая потянет за собой революцию, Первую мировую войну и вслед за ней — еще две революции и под занавес — гражданскую войну — увольте!) я неожиданно осознал, до чего же меня откровенно мутит от всех этих политических игрищ с четырнадцатым российским императором!

Вот перед ним сижу я, человек из будущего, который предлагает ему на блюдечке знания будущего (если покопаться в записях моего планшета — там можно найти много чего — от музыки двадцать первого века до чертежей боевых кораблей, самолетов и танков, с подробными описаниями механизмов, а кое-где — даже с фотографиями и чертежами!), но вместо того, чтобы поблагодарить меня за переживания о судьбе Родины, дать награду и отправить в какой-нибудь дворец на пожизненное казенное содержание — лишь бы я только поставлял информацию и писал обзорные справки о том, как оно будет и как этого избежать, кто и кого придает и по каким мотивам — я вынужден сидеть перед царем и придумывать ему сказки, лишь бы он оказал необходимое мне доверие и принял ряд решений, чтобы спасти собственную страну!

Я ощущал, как во мне подымается волна гнева и ненависти. Не просто к Николаю, но к окружающей действительности. Россия — страна талантов, но система зажравшихся чинуш, князей, министров и прочего мусора в силу своей полной здравомыслящей импотенции и желании урвать кусок побольше — давят любую продуктивную инициативу на корню.

Взять хотя бы то, что в рапорте Лаврова я особо подчеркнул, что Макарова следует направить в Порт-Артур немедленно. Что следует отозвать Фока и Стесселя, оставив гарнизон на поруки Кондратенко и Белого. Что не следует гонять туда-сюда отряд Вирениуса, а тихим сапом отправить его вокруг Японии во Владивосток, оставив в нейтральных портах чертовы номерные миноносцы. Про невзрывающиеся снаряды, ненужные мины на броненосцах и крейсерах, про японскую разведку, про дурачка-Куропаткина, про зарождающуюся Антанту... На двадцати листах мелким почерком было описано больше двух сотен пунктов, реализовав которые мы не просто победили бы Японию, но и вышли бы из войны гораздо более подготовленные к будущим бедам Первой мировой войны. Нам не пришлось бы терпеть поражение при Цусиме, при Артуре, при Мукдене, не было бы нужды оставить половину Сахалина...

Но, судя по всему, царь прочитал только первый пункт — про спасение 'Боярина' и 'Енисея'. И теперь его вовсе не интересовала судьба страны — теперь он просто хотел спасти жизнь своего сына. И именно последнего он сейчас и желал от меня. Что ж, используем свою удачу до конца.

— Моей семье что-то угрожает? — С тихой угрозой в голосе поинтересовался царь.

О-о-о, наконец-то проняло.

Похоже, тактика выбрана верно. Раз ты считаешь, что беды страны — это Божий промысел, посмотрим, что ты скажешь насчет судьбы династии Романовых.

— Мой государь, — если мне придется еще хотя бы раз назвать его по титулу, то я точно взбеленюсь и буду нецензурно выражаться. — К моему сожалению, я не лекарь, не врач и не ученый, однако, в том устройстве, что волей Господней осталось при мне, есть подробная информация о том, что грядет. Если вы соизволите уделить мне еще полчаса, то я продемонстрирую вам...

— Побойтесь Бога, Илья Сергеевич! — Воскликнул царь. — В вашем распоряжении сколько угодно времени!

— Тогда, прошу вас быть сдержанным, — попросил я, ища соответствующую информацию в недрах планшета. — Напомню, что то, о чем я вам сейчас расскажу — лишь грядущее. Которого можно избежать — если задаться такой целью.

Вопрос о гибели царской семьи в недрах устройства занимал отдельную папку. Статьи, очерки, воспоминания, рассекреченные документы.

Впрочем, имелось там и несколько видео, касающихся именно расстрела царской семьи и причин, побудивших большевиков это сделать.

Вот с них и стоит начать — выдавать царю информации больше, чем необходимо, я не собирался. Чтобы выжить — нужно быть полезным. И, пока царь будет знакомиться с новым видом искусства, следует осторожно, как учили, вложить в его голову мысль о моей незаменимости.

Иначе — быть мне 'птицей в золотой клетке'.

* * *

Просмотр видеофайлов и их обсуждения занял несколько часов. За окнами уже в свои права вступал закат, но усталости не было ни в одном глазу.

Мы беседовали, осторожно спорили друг с другом, приводя каждый свои доводы. Как бы нудно и долго это не было, но своего мне добиться удалось.

Крайнее средство подействовало. Мне удалось вложить в голову царя, что судьба его семьи и судьба страны — неотрывно связаны между собой. И, ради сохранения одной — следует спасти вторую.

Не взирая на предсказания, ощущения, советчиков и прочую ересь.

По звонку колокольчика, ближе к пяти часам вечера, в кабинет явился адъютант — уже не Гейден. Кто-то помоложе, с бодрым и слегка придурковатым лицом, одного взгляда на которое меня стало подташнивать.

Николай отдал приказ позаботиться о Лаврове (уж простите Владимир Николаевич — забыл я о вас совсем), дал несколько распоряжений по дворцовым делам и попросил принести чай в кабинет.

Спустя пару минут я наслаждался прекрасным напитком с лимоном, поедая в прикуску отменное варенье и кондитерские вкусности.

Для меня всегда эталоном вкусного варенья служила мама. Никогда и нигде я не ел вкуснее варенья, чем у нее. Однако, теперь вынужден передать пальму первенства тому, кто приготовил это великолепие.

Первый чай прошел за молчаливым изучением Николаем рапорта Лаврова, в то время как я делал выписки из планшета с имеющейся информацией по путям лечения гемофилии. Впрочем, не принимая во внимание синтез лекарств при помощи компьютеров, в современных реалиях я мог предложить царю только один способ лечения — переливание крови. Хотя, при должном подходе — в качестве первого шага для стабилизации будущего наследника — весьма неплохо. А там, глядишь, наука сама придумает чего получше.

Выписав на бумагу список необходимого, я от себя добавил, что для комплексного решения проблем генетических заболевания необходимо создавать специализированное учебное заведение. Как я помнил — в советское время генетике уделяли не слишком много внимания, а в царской России — тем более. Что ж — сделаю первый шаг к переписыванию истории.

Исписав более трех страниц своими рекомендациями, я отложил в сторону записку. Отключив планшет, я остался молча сидеть в кресле, стараясь не отвлекать царя.

К моему удивлению, изучая доклад Лаврова, царь делал некоторые выписки, которые ложились одна на одну рядом со стопкой прочитанных им страниц, написанных контрразведчиком. Однако, заметив, что я уже не занят письмом, Николая оторвался от своего занятия.

— Крайне интересную, надо сказать, записочку, Владимир Николаевич подготовил, — он улыбнулся одними губами. Как мне показалось — за то время, что он изучал доклад, его мания защитить еще не родившегося сына и невинно убиенных дочерей, отошла на второй план, уступив место не следствию проблемы, а ее причине — раз уж он соизволил почитать 'предсказания' по настоящей войне. — Я сделал пометки по некоторым особо животрепещущим моментам, и немедля отдам приказание об их исполнении.

И снова колокольчик, и снова адъютант. Меня уже начинает клонить в сон от этой всей бюрократии.

— Ну-с, позвольте любезный, ваш труд, — Царь бескомпромиссно завладел только что написанными инструкциями по спасению жизни его сына. Впрочем, как бы он не скрывал свое волнение — по дрожанию пальцев, отчего бумага ходила ходуном, я невооруженным глазом видел, как Николай жадно поглощает поданную ему информацию.

Мои записи должны его порадовать. До рождения мальчика еще уйма времени. Которые, при должном темпе, можно и нужно пустить на подготовку, проведение необходимых опытов. И тогда, как только царская семья столкнется с проблемой — местные яйцеголовые уже найдут решение. Я не специалист, конечно, но что может быть проще переливания крови? Хотя, медицина — та еще коварная наука — подводных камней столько, что не зря говорят, что у каждого врача есть персональное кладбище пациентов.

— Должно отметить, Илья Сергеевич, что письмо ваше, не сочтите за грубость — непривычно, — мимолетно отметил царь. — Как и те тексты, что вы давали мне изучить на вашем приборе.

— За сотню лет нормы русского языка сильно изменились, да и сам я не очень силен во владении пером. Вот и получаются каракули.

— Не страшно, — Николай на мгновение оторвался от чтива. — Как-нибудь я вам покажу записки от некоторых генералов. До сих пор не могу понять на каком языке написано было. После бесплотных попыток прочесть, написал, что доклад прочел — чтобы не обидеть заслуженного человека.

Николай вновь погрузился в изучение записки, а я же постарался не подать виду, насколько сильно я был поражен ответом царя.

Его последняя фраза не то что убила меня наповал — ввергла в шок. Не удивлюсь, если я седеть начал.

Конечно, для человека из двадцать первого века, владеющего компьютером — дико слышать, что царь не смог прочитать чьи-то доклады только потому, что они были написаны корявым почерком. Мой бывший начальник притянул бы меня за ноздри к моим документам, если не смог что-то в них понять. Что я считаю вполне правильным.

А здесь...чтобы не обидеть, царь, не понимая, что же ему подали для изучения — просто подмахивает документ. А если это было письмо о готовящемся покушении? Политических стачках? Угрозе войны?

Короче говоря — я выпал в осадок.

Вызвав в очередной раз адъютанта, Николай отдал ему ряд записок, которые сделал по окончанию изучения моего труда.

— Время близится к ночи, Илья Сергеевич, — едва адъютант исчез за дверьми, Николай немного повеселел. Что было тому причиной — осознание того, что его сыну не суждено прожить всю жизнь калекой или то, что он, наконец, избавится от меня — не знаю. Но, то, что царь недвусмысленно выпроваживал меня, я смекнул сразу же.

Учитывая, что снаряд в одну и ту же воронку не падает — а для двадцатого века так оно и есть — я решил не рисковать, а покориться судьбе. Если я и смог заинтересовать как-то царя, то в скорости должен это узнать. Если же нет — стоит поискать себе способ к существованию.

— Я отдал распоряжения, вам подыщут подходящее жилье и позаботятся о том, чтобы вы ни в чем не нуждались, господин Модус, — заверил меня царь. — В крепость вы больше не вернетесь, смею вас заверить. Конечно, в Зимнем есть гостевые покои, в которых вы могли бы остановиться — учитывая вашу значимость для будущего моей семьи и Империи. Но, — Николай замялся, словно подыскивал слова. — Я хотел бы пока оставить вас своей личной тайной, которую не посмею разделить ни с кем из близких. Хранить от них такие секреты, будет, без сомнения, тяжким грузом для меня. Но, ради будущего — вам пока предстоит побыть инкогнито. Уверяю, так продлится совсем недолго — думаю, в ближайшее время господин Лавров сможет решить проблемы вашей... легализации в нашем обществе.

— От всей души примите мою благодарность, Ваше величество, — ну, хоть обещание светлого будущего появилось. Проверим, насколько оно реально.

— Мне потребуется некоторое время, чтобы изучить ваши записки полностью, — предупредил самодержец. Ну еще бы — балы, обеды, охота на ворон...

Заверив меня в самом светлом будущем, царь любезно распрощался.

Уже на выходе из кабинета императора, заталкивая планшет во внутренний карман, я обратил внимание, что царь вернулся за рабочий стол. И, склонившись над исписанными корявым почерком листами бумаги, задумался.

Что ж, будем надеяться, что после меня к нему уже никто не заявиться.

А то, как пить, потеряем Россию.

Глава 5. Марномакс.

Санкт-Петербург. 28.01.1904.

После встречи с императором меня обуревали противоречивые чувства.

С одной стороны, хорошо, что удалось достучаться до него — не через голову, а обходными путями.

С другой... как-то страшно. За то, какой человек стоит у руля огромной страны. Совершенно не готовый к принятию кардинальных решений, ведомый, подверженный чужому влиянию. Чем все закончится, если не вмешиваться, думаю, знает каждый.

В приемной меня дожидались два человека.

Лавров, напряженный как струна. При взгляде на его лицо, у меня складывалось впечатление, что все то время, что я провел, беседуя с императором, ротмистр постарел лет на десять, как минимум. Переживал, выходит. Еще бы, если царь захотел снять с меня голову, то и сам Владимир Николаевич мог пострадать. В России так всегда — если один обгадился, то под горячую руку попадают все, кто вовремя от него не открестился. Печальная тенденция, учитывая, что в мое время она приняла поистине чудовищные масштабы. И я — живой тому пример.

Граф Гейден, напротив, выглядел расслабленным, почти умиротворенным. Странно видеть его здесь — когда к императору заходил другой адъютант, подумалось, что немолодой уже граф отправился отдыхать. Время, как-никак, позднее.

— Их Императорское Величество распорядились позаботиться о вашем ночлеге, — дежурно улыбнувшись, обратился граф. — К сожалению, время позднее и так быстро все это не решить. Однако, Владимир Николаевич устроит вас на ночь в гостинице — в лучшем из номеров. Жилье это пока временное — в столь скорый срок найти что-то, соответствующее вашему статусу просто не реально. А завтра, с самого утра, я лично проконтролирую подготовку для вас резиденции.

— Не стоит так беспокоиться, — смутился я. — Вполне могу пожить в гостинице, не нужно никаких...

— Это решение государя и оно не обсуждается, — безапелляционно произнес граф. — У парадной вас ждет экипаж.

— Не извольте беспокоиться, граф, — я из всех сил выразил любезность. — Его величество и без того проявил излишнюю заботу о моей персоне.

Лавров предпочел и вовсе промолчать.

Граф, как и в первый раз, проложил курс нашей троицы через какие-то обходные коридоры и лестницы. По-видимому, Николай крайне не желал чтобы с нами кто-то смог увидеться.

Гейден, пока мы шли до парадной, также сохранял молчание. Но, в отличие от контрразведчика, у которого на лице было написано, что его просто распирает от вопросов. Понятно, что в присутствии графа, уровень осведомленности которого нам не известен, обсуждать хоть что-то будет не самой светлой мыслью. Думаю, 'допрос с пристрастием' начнется сразу как только закроется дверца кареты.

В этот раз нас ожидал не ведомственный кучер, а 'гражданский'. Судя по всему — вообще нанятый на улице. Слишком уж однообразен и непривлекателен был внешний вид кареты. Гейден, приблизившись к козлам, коротко что-то ему сказал, почти неуловимым движением передал несколько монет, и, вежливо распрощавшись, скрылся в парадной дворца. Хмурый, и явно не слишком радостный от наличия у него столь поздних клиентов, возница дождался, когда мы заберемся внутрь его кареты, и, ни слова не говоря, ударил лошадь вожжами.

— Думается, Гейден сообщил кучеру, куда следует нас доставить, — предположил я вслух.

— Это очевидно, — лишь в карете, Лавров позволил себе немного расслабиться. Напряжение дня скатилось с него, будто гора с плеч. С образцовой выправкой, сейчас он сидел, откинувшись на спинку, слегка осунувшись. Нервное напряжение искало выхода в мышечном расслаблении. — Как прошла ваша встреча с Его Императорским Величеством?

— На самом деле, лучше, чем рассчитывал, — слегка покривил душой я. Пришлось вкратце пересказать содержание беседы . Лавров молчал, жадно вслушиваясь в каждое слово. Конечно, я не передавал разговор слово в слово, лишь общие моменты. Но, и этого было достаточно для понимания ситуации — царь, по крайней мере, в это время, кровно заинтересован в моем участии по исправлению ошибок истории.

— Как я понимаю, — Лавров с лихорадочным блеском принялся меня допрашивать. — Государь внял вашим словам и предупреждениям.

— Его величество заверил меня, что подойдет к изучению вашего доклада со всей серьезностью, — выкладывать всю информацию Лаврову я не собирался. Как я знал — он был истинным служакой, 'идейным', как таких называли в мое время, и за одно неосторожное слово о царе мог мне в лучшем случае в зубы съездить. А ссориться с ним я не хотел — Владимир Николаевич мне верил, и до поры до времени являлся моим единственным способом реализации планов по спасению собственной шкуры. К несчастью для истории — моя шкура была тесно связана с судьбой государства. Что означало — улучшение моего собственного положения кровно зависит от улучшений дел в стране.

Тем паче, что на дворе — русско-японская война, которой я интересовался довольно тесно. Не знаю, когда меня вызовет (и вызовет ли!) царь, но стоило подумать и о развернутом аналитическом докладе о причинах поражения России в моем времени. Ведь, как говорится, кто предупрежден, тот вооружен.

Моя глубокая уверенность — победить Японию можно. Но, не воюя по правилам давешних сражений. Времена меняются, а вместе с ними — и способы по взаимоуничтожению людей. И русское 'коротким — коли!' уже не так страшно для врага, чья артиллерия бьет с закрытых позиций по наступающим русским колоннам.

Страна поражена снизу доверху системным кризисом. К сожалению, подобное не решить, заменив две-три политические фигуры, или обнародовав парочку ничего не значащих законов. Рыба гниет с головы, потому, бессилие верховной власти — вот первопричина страданий русского народа.

Вот только как бы поделикатнее донести до царя, что хватит уже ворон считать, а стоит всерьез заняться делами страны.

— Как мне помнится, государь слов на ветер не бросает, так что — все от нас зависящее, мы с вами, Владимир Николаевич, сделали. Теперь, стоит поговорить о том, что мы с вами можем сделать непосредственно сами, без привлечения августейших особ.

— Да-да! Вы мне обещали сведения о шпионах...

— И не только о них, мон шер, и не только.

В отличие от тех же самых сведениях о царском дворце, информацией о деятельности контрразведки в этот исторический период, я обладал обширной. За что — отдельное спасибо Родине, которой уже нет. В частности — многочисленным архивам, рассекреченным за сотню лет с момента гибели Империи. Есть там что интересного почитать.

Безусловно, самым очевидным шагом было бы написать длиннющий список всех предателей, шпионов, революционеров и прочей нечисти, да разослать эту писанину в конкретные ведомства. Однако, есть у меня предчувствие — даже не личностное, скорее профессиональное, что таким образом каши с господами 'белыми' не сваришь.

Дай человеку рыбу — и он будет сыт один день. Дай ему удочку — и он сможет себя прокормить всю оставшуюся жизнь. Прекрасная идиома. Символично, что она пришла из того времени, где правительство карает собственных граждан за сбор сухих веток и выдает квоты на рыбную ловлю представителям малых народов.

Даже если сейчас Лавров, Плеве, царская охранка узнают личности самых отъявленных злодеев своего времени, это ситуацию в корне не решит. Мало просто знать своего врага. Нужно понимать его мотивацию, идеи, интерес. Революционеры и террористы всех мастей паразитируют на слабостях государственной машины, неповоротливости бюрократии и страхе общественности. Исправно работающий механизм государственной машины просто невозможно остановить кучке идейных.

Другой момент, что подобную скверну следует выкорчевывать с корнем. Не просто пройтись по верхам, уничтожая или ссылая на каторгу исполнителей, в надежде, что страх наказания остановит других от подобных выступлений. Как и при противодействии ОПГ, всю цепочку следует распутывать крайне осторожно. Чтобы не перестараться и не допустить обрыва. Хирурги не дадут соврать — недолеченное воспаление снова гниет. Куда как обширнее, чем раньше.

Раз уж так получилось, что волей судеб я просто обязан позаботиться о стране, то надо именно заботиться о ней, а не извлекать краткосрочную перспективу. Такое уж у меня стратегическое мышление. Но, все нужно делать по порядку.

Кроме того, я не забыл об оговорке Лаврова про террористов и Великих князей. Возможно, я что-то неправильно понял, или какая-то историческая деталь стерлась из моей памяти, но это, и многое другое, требовали качественной и неспешной проверки. Показать что я в чем-то не осведомлен — значит посеять в головах местных саму мысль о том, что моя скромная персона не так уж и всесильна.

— Но, прежде, чем мы начнем, уважаемый Виктор Николаевич, — я театрально взмахнул полами чужого пиджака, — не стоит ли позаботиться о моем гардеробе? Как меня заверили — государь взял вопросы, связанные с моей персоной под личный контроль. Надеюсь, это касается не только номера в гостинице?

— Не извольте беспокоиться, Илья Сергеевич, — Лавров с усмешкой посмотрел на ломаемую мной комедию. — Гейден обо всем меня упредил. На самом деле, резиденция, где вы будете жить и работать, уже подобрана. Однако, она длительное время не использовалась, так что, необходимы определенные подготовления. Граф заверил меня, что не позднее завтрашнего обеда все будет по высшему разряду. К этому же времени, решится и вопрос с вашей 'легализацией'. Ровно как и с содержанием. А насчет одежды... По совершенно случайному совпадению, я знаю прекрасного портного. Господин Кац работает всю ночь, никогда еще не отказывал мне. Милейший человек, даром что еврей.

* * *

Пару часов спустя, облегчив кошелек Лаврова почти на полсотни рублей (впрочем, он меня заверил, что деньги дружбе не помеха), я озадачил оговоренного ранее портного задачами по пошиву моего гардероба. Учитывая, как и насколько мне претила местная мода, я отложил на память, что в качестве средства заработка, можно использовать свои немногочисленные знания об одежде двадцать первого века. Думаю, поясному ремню взамен подтяжек, ровно как и приличным носкам здесь будут рады. Не говоря уже о застежке 'молнии' или 'липучке'. Правда, что первую, что последую я даже не представлял как изготовить.

Заказ вышел весьма объемным. По сути, меня одевали 'с нуля', так что, заказ на пять комплектов всех видов одежды, господин Кац принимал в немому удивлении. Странно, что вообще человек такого происхождения, держал свою лавочку открытой в российской столице допоздна.

Известные еврейские погромы, многие из которых сам император возглавлял или члены царской семьи, вызывали определенное брожение в умах иудеев. Так что, немудрено, что среди революционеров и террористов было не мало представителей народа Моисея. Не в рядовых бойцах, конечно. Евреи никогда не опускались до подобного — марать руки. Для этого есть пылкие русские, белорусские, финские, польские или еще какие-нибудь другие юноши.

Впрочем, если сам Лавров советовал сего господина, значит, можно не опасаться, что в свертках одежды мне вернется 'дьявольская машинка'.

Как ни старался Лавров, разговор о безопасности Родины мы начали ближе далеко за полночь. Мне было чем поделиться с ним, в ответ, он, как мог, просвещал меня о тонкостях жития-бытия в Российской Империи начала 20 века. Я мог говорить с ним свободно, не опасаясь проколоться, Поэтому, довольно скоро мы вели оживленную беседу, предметом которой были те или иные общественные отношения.

Это в моем времени можно запросто познакомиться с молоденькой девушкой на улице. А здесь, дама, что сочтет тебя излишне назойливым, может и городового позвать. Иди потом, доказывай, что не приставал с намерениями честь девичью загубить, а не приспособлен к общению с выпускницами Института благородных девиц. Принимая во внимание, что я довольно скупо знаю повседневную жизнь, Владимир Николаевич принял на себя роль почетного учителя. Объяснения, прерываемые уточняющими вопросами, затянулись на некоторое время, но, общие моменты я все же уяснил.

Рассказ о будущем, Лаврова особо не впечатлил. Ярый монархист, услышав про отречение и последующую переделку власти, дробление, переиначивание и вновь воссоединение страны, он лишь кривился, будто это вызывает у него головную боль. 'На закуску' остался рассказ о современной России, но, жестом, Лавров попросил меня прерваться. Переварить подобный объем информации, тем более 'за один присест' — это тяжело.

Поэтому, мы переключились на разговоры о работе. Точнее — о том, чем я в настоящий момент могу помочь Разведочному отделению. Учитывая малый штат подчиненных, ротмистр, как и любой, беззаветно преданный своему делу, хотел объять необъятное. Знакомое чувство — когда просыпаешься с мыслью о том, что ты нужен своей стране и твой труд — работа на благо. Затем, проходит несколько лет и понимаешь, что трудишься ты на самом деле не на Родину, а на конкретного дядю, что вертит направлением твоей работы как хочет и куда хочет. Точнее — куда ему выгодно. И приходит понимание того, что как бы ты ни старался, система сломана. Из механизма уголовного преследования виновных и защиты прав невинных, она превратилась в орудие заказных репрессий и аргумент для отстаивания собственных интересов.

Здесь я наблюдал примерно такую же картину.

Как я понял — Николаю было абсолютно не известно, что внутри его страны зреет недовольство. Прослойка из взяточников, остолопов, зарвавшихся чинуш и дураков с инициативой, отделяющая царя от основной массы граждан, надежно маскировала недовольство крестьян малоземельем, а крестьян в конец донимала выкупными платежами, взысканием недоимок. Положение совсем немного сглаживалось только удачно возникшей войной, которую некоторые высокие особы проводили под эгидой 'На матушку Россию напали! Надо дать отпор врагу!'. Играя на патриотизме, чиновники все сильнее закручивали гайки.

Чем пользовались революционные элементы, принявшиеся к активному промыванию мозгов молодежи. Студенты, молодые крестьяне, рабочие... Очень весомая работа по разрушению изнутри собственной страны.

Самое страшное, что по мнению Лаврова, с революционерами — особенно эсерами и социалистами, связаны некоторые из крупных промышленников и даже высокие чиновники. Услышав это, я едва не рассмеялся в голос. Мнения, предположения... Со своими версиями вы далеко не уедете. Как любил говорить мой наставник: 'Нужны факты. Нет фактов — ищи. Не нашел — значит херово ищешь или их нет. А подозрения и домыслы свои засунь знаешь куда?'. Мужик он был жесткий, но справедливый. Наверное, потому и ушел на пенсию, не дослужив до максимальной выслуги. Нелегко боевому офицеру, у которого за плечами две командировки в Чечню, прислуживаться холеным рожам, нацепившим генеральские кителя только за то, что кому-то 'занесли' хорошую сумму денег.

А про то что купцы и помещики, на которых в борьбе за сохранение государства делал ставку Николай, хотят при минимуме сил получать еще больше денег — я помнил из курса истории. Даже Государственная дума ими поддерживалась только как возможность лоббирования собственных интересов. Ох, как же не хватает России мощной национальной идеи, ох как не хватает!

Малоземелье, выкупные платежи, недоимки — три основные причины, держащие крестьянство в бедности. Переселенческая политика, как способ решения проблемы малоземелья, конечно, не даст результатов, если давать крестьянам вместо пригодного для засева поля — кусок леса. Который нужно очистить от вековых деревьев, выкорчевать пни, вспахать землицу, да еще найти денег для покупки зерна для посевов. А от государства — никаких субсидий и 'подъемных'. Политика, задуманная с умом, на местах превратилась в фарс, который не просто вытряс из населения последние деньги, но и озлобил даже ту часть крестьянства, что до недавних пор верила царю и правительству до последнего.

А ведь, ситуация со столыпинской программой сильно напоминает аналогичные мероприятия в мое время. Толь, тогда правительство выдавало землю за рождение детей. Как и сто лет назад — участки предоставлялись настолько плохими, что поток желающих пересох в кратчайшие сроки.

Я вырос на Дальнем Востоке и прекрасно знаю, что к тамошней земле стоит приложить некоторые усилия, чтобы она давала хорошие урожаи. Отнюдь неспроста братья наши желтомордые, едва появилась возможность, стали арендовать гигантские площади земли и засеивать ее. Используя в качестве батраков русских же. Как интересно все получилось — еще сто лет назад русский нанимал китайцев, корейцев на обработку своих полей, а в 2000-х уже совсем не тот 'помещик' пошел.

Пожалуй, стоит сказать спасибо родителям, которые все мое детство и юность возделывали огород. Хоть это всегда мне и казалось глупостью, мол, можно ж пойти в магазин, купить, кто мог знать, что те нехитрые приемы по возделыванию, удобрению дальневосточной земли мне пригодятся в прошлом? В отличие от пахотных земель в западной части страны, Сибирь и Дальний восток требовали особого отношения к пашне. И, если не подготовить будущих переселенцев к этому, ситуация повторится — люди бросят наделы и вернуться в общину в западную часть страны.

Выкупные платежи и взыскание недоимок. Прототип ипотечного рабства двадцать первого века. Учитывая, что оплата жестко установленных выкупных платежей зависит от урожая, который собирает крестьянин на своем крошечном участке — логично понять, что с ухудшением урожайности крестьянам не хватает денег, чтобы выплатить платежи. И неурожайность растет с каждым годом. Вплоть до того, что голодающий крестьянин вынужден нападать на барские амбары. Тут тоже стоит принять самые жесткие меры. В идеале — вообще убрать выкупные платежи. Учитывая, какие запасы золота, серебра, металлов и драгоценных камней содержит Сибирь, Дальний Восток и Манчжурия — крестьян можно освободить от это кабалы уже сейчас. На время войны эта мера снизит общее напряжение, ровно до тех пор, пока (если мне удастся) Россия не осознает, что на Дальнем Востоке следует развиваться массово. Конечно, Николай заверял, что становление России на Дальнем востоке для него приоритетное направление. Да вот как-то не продвинулись с реализацией обещаний. Хотя, по сути, эти края — золотая жила, к которой лишь нужно приложить немного усердия и мозгов. И тогда уже ждите переселенческую политику, новые города, шахты, прииски, сельскохозяйственные предприятия... Тот самый случай, когда затрат на миллион рублей, а прибыль — на сотни миллионов.

В очередной раз у меня в голове щелкнула мысль.

— Владимир Николаевич, а не могли бы вы доставить ко мне все те вещи, что показывали мне на допросе. Мне важно иметь их при себе.

— Да, конечно, Илья Сергеевич, но вот только...

— Пока вы будете заняты этим делом — уж не обессудьте, прошу вас лично проконтролировать его исполнение, я составлю подробную записку по интересующему вас вопросу. Дайте мне пару часов времени.

Лавров хотел мне что-то возразить, но, поняв, что я крайне мягко диктую условия, откланялся и покинул меня.

Удостоверившись, что остался в номере гостиницы один, я несколько минут негромко матерился, высказав вслух все, что думаю о своей персоне. В погоне за большим, упустил возможно главное. И самое страшное, что главное можно было решить только в Зимнем. И, если мне не представится возможность вновь встретиться с Николаем...

Но, сделанного не воротишь.

Конечно, откуда Лаврову владеть полнотой оперативной информации в стране. Да хотя бы в столице. Откуда ему знать, что глава боевой организации эсеров одновременно еще и осведомитель жандармов? Это вскроется куда как позднее. Азеф, словно та ласковая телятка, двух мамок доила. Ну, ничего. Найду время, пробегусь по биографиям революционеров-террористов, да помогу жандармерии переловить вражин.

Хотя, опять же, вопрос интересный. Поиском террористов и прочей революционной мрази занимаются жандармы. В мое время для этого имелась прекрасно организованная (на вид) служба, худо-бедно, но борющаяся с радикалами. Учитывая, что по сравнению с началом 2000-х, количество терактов снизились до совсем уж несерьезных цифр — да и то, констатаций фактов предотвращения, можно сказать, что свою работу они делают на твердую 'четыре'.

Почему бы не провести реформу и здесь, в Империи? Это прям жизненно необходимо — разведка и контрразведка в этом времени носят не то что не системный — буквально эпизодический характер. Полномочия разбросаны по нескольким ведомствам, часто дублируются друг дружкой. Подумать только, военные части в принципе не имеют хотя бы отдаленного напоминания контрразведки. Все, что сейчас может противопоставить Россия шпионам всех мастей — 21 человек в штате Разведочного отделения. На страну с населением сто с лишним миллиона.

Конечно, стоило бы поговорить об этом с Лавровым — хотя бы подсказать ему идею о создании 'филиалов' его ведомства в местах наибольшего сосредоточения военного имущества, флота, государственных и стратегических предприятий. Но, стоит понимать, что подобные вопросы решаются в кабинетах намного больше того, что мог себе позволить ротмистр.

Идею создания императорского аналога 'кровавой гэбни' следует обговаривать лично с императором.

Кстати о птичках.

Вооружившись карандашом и бумагой, я засел за многостраничный труд о путях наведения порядков в российской разведке и контрразведке.

* * *

Лавров вернулся под утро. На дворе еще стояла темнота, зима, солнечный день не долгий. Но, как слышалось мне при открытой форточке, где-то вдали пели петухи. Интересный, конечно, городской колорит столицы Российской Империи.

В двух огромных саквояже привезли все вещи, какие я заказывал. Бегло проглядев содержимое одного саквояжа, я отнес его в другую комнату, решив заняться им тогда, когда буду один. Лишние глаза мне тут не нужны. И, как бы я не доверял контрразведке — у каждого из нас должны быть тайны. А мои тайны — залог моего здоровья и долгой жизни.

— Взял на себя смелость навестить портного и справиться о готовности вашей одежды, — Лавров протянул мне две большие связки пакетов. — Все, как и оговаривали с господином Кацем. Он оказался весьма доволен оплатой и просил передать вам свои наилучшие пожелания.

— Покорнейше благодарю, Владимир Николаевич! — Сказать честно — я был удивлен и обрадован. Ходить в чужом костюме было неприятно, да и смешно. — А я как и обещал, окончил труд. Теперь, так сказать — вы вооружены в полной мере. Не сочтите за дерзость — но некоторые моменты я не знаю. История вашего периода неоднократно перевиралась за годы режима. Поэтому, ряд деталей оказался не просто выброшен за рамки доступного мне, но и засекречен. Кое что могло уже произойти — так как наши историки лишь догадывались о некоторых вещах, либо делали выводы на основании зарубежной информации, а ей, как вы сами понимаете, верить нет нужды.

— Это...это в любом случае бесценно, мой друг! — На первых страницах, которые успел прочесть Лавров, я расписал несколько операций самого Лаврова, которые тот вел в настоящий момент. Поскольку мое появление выбило его организацию из колеи, следовало наверстать упущенное и дать ему несколько месяцев форы. Предатели и шпионы не дремлют.

— Простите великодушно, но тут вы указываете, что Ивков совершил самоубийство. Разве возможно ли это — допустить, чтобы столь важный субъект...

— Владимир Николаевич, не поймите меня неправильно, но так донесла до моего времени история. Но, принимайте во внимание, что проводя следствие в отношение Ивкова, вы становитесь одной из значимых фигур, которая должна будет предстать перед судом для дачи показаний. И тогда — вся основа деятельности вашего же отделения будет пущена коту под хвост. Пока Разведочное Отделение является тайным — оно сила. Оно — миф, тайна, секрет, страшное предание, о котором будут перешептываться. Никаких доказательств существования, никаких доказательств деятельности. Фактически — вы призраки, с хирургической точностью вырезающие предателей и шпионов из государства. И ни в коем случае нельзя раскрывать ваше существование. Поэтому, не думаю, что вы приняли такое решение самостоятельно, но я всецело его поддерживаю, если хотите знать мое мнение.

— Это так...неожиданно... без суда, — я прекрасно понимал, что Лавров играет со мной, стараясь завоевать еще большее расположение. Ему была интересна моя личная позиция по аспектам его работы. И, чем больше мы с ним имели общих интересов — тем больше информации он мог из меня почерпнуть. Азы оперативной деятельности. Но, поскольку в информатора спецслужб я превращаться не собирался, то всех карт до конца не раскрыл.

— Поверьте мне, так нужно. Так делали и в мое время. Когда среди предателей, да и вообще — среди народа будет ходить молва, что контрразведка не оставляет врагов государства в живых — как думаете, много желающих сотрудничать появится у иностранных агентов?

— Думаю, поменьше, чем сейчас.

— О чем и речь.

* * *

Спустя час, обсудив все активные операции Разведочного отделения, мы с Лавровым направились в ресторан, который опять же посоветовал мой неофициальный куратор.

Судя по всему, Лаврову было необходимо обыскать мой номер, или — расположить по соседству соглядатая, раз он потащил меня ближе к полуночи в ресторан. Впрочем, я не сопротивлялся — нежелание сотрудничать — первейший признак того, что вам есть что скрывать. А то, что я хочу скрыть — никто не должен знать. И даже догадываться.

Не мудрствуя лукаво, Лавров отвел меня в 'Палкинъ'. Даже в мое время этот ресторан славился по всей России. Правда, позволить себе такое удовольствие простые смертные не могли. Впрочем, как и в этом времени. Но, раз приглашают — грех отказываться. С изысками двадцатого века здесь должно быть бесподобно.

Расположившись в некотором отдалении от основной массы гостей — а тут их, несмотря на ранний час было немало, мы с Лавровым вели неспешную, можно сказать — вялотекущую беседу о ближайшем будущем. Мне удалось поспать за ночь всего пару часов, так что, в качестве апперетива я кружка за кружкой поглощал крепкий чай.

Но, как оказалось, моя персона привлекла больше внимания, чем я рассчитывал.

Едва я успел поделиться с Лавровым своим видением службы разведки и контрразведки, выделенной в самостоятельную структуру с подчинением лично императору, окутавшую сетью своих подразделений всю страну, особое внимание уделяя армии и флоту, где следовало создать собственные подразделения, Владимир Николаевич обратил мое внимание на элегантного господина, который, не так давно вошел в ресторан.

Сергей Юльевич Витте потратил ровно десять минут — 'Адмиральские' не врут — на то, чтобы поприветствовать всех знакомых, затем, подобно ледоколу в океане людей, недвусмысленно направился к нам.

— С чего бы это он нами заинтересовался? — Спросил я у Лаврова.

— Думаю, он по мою душу. Он сегодня полдня прождал аудиенции у Его Величества, — пояснил Лавров.

Во мне боролись два чувства.

Первое — напускная вежливость, которой следует встречать председателя кабинета министров. Несмотря на то, что фактически Витте не обладал той властью, которая была у него на посту министра финансов, даже сейчас, он мог успешно мешать мне. И, задумывая свой план, я ни коем образом не хотел пересекаться с Витте, как раз таки — из-за второго чувства, которое брало во мне верх, по мере приближения Сергея Юльевича.

Вогнать ему сейчас вилку в глаз было бы самым верным способом наказать Витте за все те хитрые комбинации, которые он проворачивал, будучи при власти. Насадив 'золотой стандарт' стране, которая его не имела в достаточном количестве, он фактически подсадил Россию на зарубежное золото — в первую очередь, французское. Получая золото из-за рубежа, для обеспечения прихоти Витте, Россия была вынуждена отдавать в качестве платы огромные суммы, большая часть которых оседала в карманах самого Витте.

Строительство Дальнего, как торговых ворот России на Дальнем Востоке наполнило и без того набитые карманы Витте. Не говоря уже про то, как он озолотился на строительстве Великого Сибирского пути, на введении 'вооруженного резерва', благодаря которому российский флот вынужден компенсировать недостаток выучки личной храбростью матросов, а недостроенные укрепления — тысячами убитых солдат.

Ну и как вишенка на торте — его предложение директору Департамента полиции Лопухину, о покушении на царя. Задело видели те Сергея Юльевича отстранение от кормушки.

Но, ничего, братец, мы с тобой еще потягаемся. Богом клянусь, а я тебя, сука белогвардейская, разоблачу. И гореть ты будешь долго.

— На всякий случай — не распространяйтесь обо мне, — шепнул я Лаврову. Впрочем — это было излишне.

— Добрый вечер, господа! — Голос Витте казалось характеризовал его жизненную позицию. Несмотря на утрату видимой власти, он не прекращал махинации, чтобы вновь выбиться в руководящие, денежные должности. В моей истории — ему это удалось. Здесь же...вилку что ли задействовать?

— Приятно вас вновь видеть, Сергей Юльевич, — Лавров в одночасье натянул на себя маску полнейшей учтивости. 'Наверное, с такой миной он будет заманивать Ивлева на допрос', — подумалось мне. Если так — то я уже не завидую ротмистру-предателю. — Изволите и присоединиться к нашей дружеской компании? Кстати, позвольте представить моего собеседника и друга — Ивана Ивановича Мартынова.

— Премного рад знакомству, уважаемый Сергей Юльевич, — сбылся мой кошмар. У меня появился псевдоним.

— Взаимно, Иван Иванович, — Витте улыбнулся. Впрочем, это была 'дежурная улыбка', которой высокие чины одаривают всех тех, кто еще не заслужил внимания. — Ну-с, как вам дела на окраине империи?

— Печальные вести, Сергей Юльевич! — Врать в глаза мне не привыкать. Так что, выкуси, Сергей Юльевич, ни слова правды тебе. Лишь бы только не обматерить его. — Вы слышали — война!

— Как же не слышать! Япония отважилась напасть на нас! Экая наглость! Без объявления войны! Варварство, да и только, — то, что Витте расположился за нашим столиком прямо указывало, на то, что ему от нас что-то нужно. Не верю я в бескорыстные обеды в высших кругах власти. Знать бы еще, о чем они с Лавровым беседовали...

Словно услышав мои мысли, Витте взял быка за рога.

— Так что же, Владимир Николаевич, удалось вам попасть на аудиенцию к Его Величеству? — Невинно поинтересовался Витте. Впрочем, невинностью он мог попытаться обмануть Лаврова, но не меня. Уж я то понимал, как отчаянно Витте ищет себе людей поближе к царю. Лишенный былой власти он не доволен нынешними реалиями и все свои силы пустил на то, чтобы найти себе союзников — поближе к царю. Лиц доверенных, которые могли бы нашептывать государю о том, как политике не хватает Витте.

А учитывая, что сам Витте прекрасно был осведомлен о всех мало-мальски значимых фигурах вокруг царя. И Лавров для него — новая фигура на доске. Ведь — абы кого на аудиенцию не вызывают.

— К моему сожалению, нет. Государь был слишком занят, чтобы выслушать меня. Надеюсь, у него появится время, чтобы принять меня в обозримом будущем.

— Не буду тешить вас надеждой, Владимир Николаевич, но государевы дела требуют много времени, так что не ждите скорой аудиенции. В свою очередь, в ближайшую встречу с Его Величеством, я замолвлю за вас слово.

— Покорнейше благодарю, Сергей Юльевич, — Лавров буквально расплылся в улыбке. — Позвольте угостить вас шампанский, в знак моей признательности!

— Ну, раз вы настаиваете!

* * *

Попойка с Витте затянулась еще на несколько часов.

Учитывая, насколько я не переношу алкоголь, пришлось соврать, что шампанское мне противопоказано врачами, выявившими у меня аллергию на спиртное. И, хотя это была чистейшей воды чушь, которую Витте и не подумал принять за истину, свое внимание от меня он отвел.

Мне действительно стало жаль Лаврова — так на него насел Витте. Не знаю, смог ли бы я сам выдержать такую атаку, но бывший минфин в буквальном смысле использовал сочетание 'словесная диарея и шампанское' по прямому назначению, стараясь разговорить контрразведчика.

Сам же Витте, хоть и хмелел, но намного меньше, чем Лавров. Буквально — к концу первой бутылки, Владимир Николаевич уже нашептывал Витте на ухо, какие у него грандиозные планы насчет Камчатки.

— Право, помилуйте! Там же только снег и горы!

— Нии..ничего подобного! Там много всего! Только тсссс! Я вам не говорил!

— Конечно-конечно! Но, мне все же интересно, что же вы там нашли...

Почти час Лавров 'ломался', прежде чем погнал конченную ахинею о несметных залежах сокровищ в виде рыбного промысла и пушнины. Мол, добра — непочатый край, но, беда — свое имение Владимир Николаевич уже заложил банкам, и денег у него на финансирование промысла у него нет.

— Вот и обратился за высочайшей помощь, царя нашего! — Заключил Лавров. Впрочем, интерес Витте пропал еще на стадии оглашения грандиозных расходов.

— Что ж, раз мне теперь известен ваш вопрос, я при первом удобном случае обращу на него внимание Его Величества, — очередная дежурная улыбка и Витте растворяется в дверях начинающего пустеть ресторана.

— Нужно уходить, — на мгновение Лавров протрезвел, но в ту же минуту вновь принялся разыгрывать из себя пьяницу.

Расплатившись по счету, мы взяли экипаж и добрались до гостиницы.

Уже в номере, Лавров окончательно сбросил с себя маску повесы.

— Видать крепко его интересовало, с чем я пожаловал к Его Величеству!

— Это слабо сказано. В моей истории Витте после отставки с поста министра финансов даже планировал покушение на царя.

— В самом деле? Вы рассказали об этом...?

— Ни в коем случае. Кто я и кто такой Витте? У него множество заслуг, а у меня что? Правильно — ничего. Государь наш даже бы не подумал его подозревать.

После мы еще несколько минут поговорили о делах менее значимых, затем Лавров откланялся, пообещав в ближайшее время вновь со мной связаться.

На прощание он посоветовал мне поменьше покидать свой номер.

— Не упускайте мысли, что Витте, быть может, интересовал не я один, — произнес мой друг-контрразведчик.

Глава 6. Марномакс.

Санкт-Петербург. 29.01.1904.

Сказать, что я был удивлен, когда в мой номер в начале десятого утра постучался посыльный из Зимнего, значит ничего не сказать.

Не выспавшийся, как мог быстро привел себя в порядок.

Облачившись в недавно приобретенный костюм я мимоходом отметил, что в это время портные куда лучше исполняют заказы. Ну, или персонально мне попался такой. Нигде не жмет, пошито по фигуре... Прекрасное исполнение. Вот бы в будущем люди умели не хуже.

У подъезда гостиницы меня ожидал экипаж. Без церемоний, я сел внутрь, откинувшись на мягких подушках. Да, царская карета — это не ведомственный 'воронок'.

Спустя полчаса я вновь был в Зимнем.

В этот раз, как ни странно, ожидать не пришлось. Стоило лишь перешагнуть порог дворца, навстречу уже бросился лакей, спешно принявший верхнюю одежду. Граф Гейден, коротко поприветствовав меня, без каких-то объяснений, повел за собой. Причем — не окольными путями, а словно ледокол в весеннем море — напролом.

Каких-то пять минут и вот она — давешняя приемная.

Меня сразу же провели в кабинет к Николаю. Царь, облаченный в морской китель, светился от счастья, будто начищенный до блеска червонец. Он буквально лучился счастьем, которым, очевидно хотел поделиться.

Коротко обменявшись приветствиями, я приготовился было к обычной манере общения с Николаем — той самой, когда сперва о воронах бормочешь три часа, а потом за пять минут обговариваешь особенности наступления в Галиции.

Но, не тут-то было. Царь известил меня о высочайшем указе, согласно которому в ближайшее время откроется медицинская академия, всецело посвященная исследованию и борьбе с заболеваниями крови. На задворках памяти шевельнулось что-то знакомое.

— Будем лечить! — Со смехом сказал Николай.

— Всенепременно, — вежливо поклонился я, продолжая задаваться вопросом — а, собственно, какого хрена я тут делаю? Хорошо еще с утреца как следует привел себя в порядок, благо следов ночных посиделок не осталось. Но все равно — подниматься в такую рань — преступление против национальной идеи 'Спим до обеда. И пусть весь мир подождет!'.

По сравнению с его вчерашним настроением, сегодня царь явно в ударе. Ни тени сомнений на лице, весел и не тянется к колокольчику. Мне аж прям не по себе стало. Еще недавно был человек, которого хоть и отрывочно, но все же знаешь. А сейчас это какой-то счастливый папаша — хоть сейчас его в рекламу майонеза.

— Рад, что смог угодить, Ваше Императорское Величество.

— Полноте, Илья Сергеевич! Вас в пору к награде представить за тот труд, что вы передали нашим лекарям. Мне с утра в один голос десятки светлейших умов говорили, насколько сильно продвинется медицина, если все вами описанное удастся претворить в жизнь.

С утра?! Ты там совсем охренел что ли?! На дворе — я сверился с часами на руке.

Ан нет, это я охренел. Так-то уже полдень. Решительно, как говорил парень Скотти из фильма 'Евротур', просыпаясь после очередной попойки в луже собственной слюны: 'Перестаю квасить'.

— Без сомнения удастся. Все, что я описал по проблемам гемофилии, свертываемости и переливанию крови — все это будет открыто в пределах ближайших двадцати лет. Не только нашими с вами соотечественниками, но и зарубежными учеными. Так что, имея теоретический задел, наши медики смогу держать пальму первенства.

— Как вы сказали? 'Пальму первенства'? Забавное выражение.

Мы еще минут пять поупражнялись в остроумии — я поведал царю несколько легких фразеологических оборотов из будущего, которыми он мог бы блеснуть в приличном обществе. Конечно, было бы забавно, если б он на заседании кабинета министров пригрозил проштрафившемуся чиновнику допросом с применением анального термического криптоанализатора 'Жопогрей 40000', но, это просто мечты. Эх, порой жалеешь, что не попал во вселенну стимпанка.

Поймав себя на мысли 'А не прих.ел ли я часом?', вернул свое внимание к монологу царя, что хвалил мой труд во имя болезней крови.

Затем, как и всегда в разговоре с царем, наступил момент поговорить о делах.

— Знаете, Илья Сергеевич, а вы были правы. Сто крат правы.

Это я и без тебя знаю.

— В чем именно, государь?

— Я за своей подписью отправил телеграмму командующему эскадрой в Порт-Артуре вице-адмиралу Старку о необходимости минных постановок в Талиенваньской бухте строго в светлое время суток и при достаточной видимости.

Серьезно? И яиц хватило на такой поступок? Никто из родственников не отговорил? Я прям в шоке. Приятно удивил.

— Позвольте полюбопытствовать, и какова была реакция Старка?

— Точно такая же, как вы и указали в своей записке. Он растерялся. Отписал, что направляет для защиты 'Енисея' крейсер 'Боярин'. Как мне рассказали уже наши морячки из под Шпица, — кивок головой в сторону Адмиралтейства, — Старк умудрился отправить минный заградитель без охраны минировать подходы к Дальнему. Немыслимая безалаберность!

— Которая в моем мире привела к гибели обоих кораблей. 'Енисей' в тумане налетел на собственную мину, а примчавшийся 'Боярин' не знал карты минных полей и тоже стал жертвой глупости. Так, без участия со стороны японцев мы потеряли в моей истории два жизненно важных корабля.

— Но, разве основная сила эскадры не в броненосцах?

— Так то это так, Ваше величество. При обычном раскладе сил на театре военных действий, количество броненосцев, конечно решает исход сражения. И, признаться, в количестве кораблей линии мы японцев превосходим. А вот по качеству...

— Адмиралтейство заверило меня, лично управляющий Авелан, что корабли Эскадры Тихого океана могут переломить ход войны и обратить японцев в бегство.

— Федор Карлович что-то лишку хватил. Японский флот, в отличие от нашего, не простаивал в вооруженном резерве благодаря попечению министра финансов Витте. Сейчас у японцев шесть броненосцев — корабли линии с примерно одинаковой мореходностью, И в добавок к тому — не меньшее количество броненосных крейсеров, каждый из которых по оценкам наших современников не уступает нашим броненосцам класса 'Пересвет'. Итого — двенадцать кораблей линии. Против наших пяти броненосцев — не самой хорошей постройки, смею заметить.

— Но ведь у нас есть еще и броненосные крейсера!

— Сколько? Четыре? Три из которых вместе с 'Богатырем' во Владивостоке находятся и соединиться с эскадрой не могут. При эскадре один лишь 'Баян' — но, честно говоря, будь я на месте командующего, использовал этот 'чудо'-кораблик в любых операциях, кроме тех, при которых он встанет в линию.

— Это еще почему? — Нахмурился царь. — 'Баян', как и 'Цесаревич' построены на французской верфи, что славится своими военными традициями...

— Простите великодушно, Ваше Императорское Величество, но из курса истории я как-то подзабыл о военных успехах Франции. Ну, кроме тех, где она ведет себя как политическая прости... дама с легкой социальной ответственностью

— Ужасное выражение, Илья Сергеевич, — поморщился царь. — Тем более о стране-союзнице.

— Да нет у нас союзников кроме армии и флота. А Франция... для меня загадка — кто вдруг решил, что страна, не победившая ни в одной крупной войне, стала вдруг законодательницей мод на строительство НАШИХ кораблей.

— Не уверен, что понимаю вас.

— Да здесь все просто, — усмехнулся я. — Корабли проекта 'Бородино', как и сам 'Цесаревич' — это крепкие, хорошие корабли. Ни один из них от артиллерийского огня не потонул. Да вот только 'Князь Суворов', 'Александр III' и 'Бородино' через полтора года при Цусиме на дно пойдут. И 'Цесаревича' японцы захватят.

— Не понимаю, как такое вообще возможно?

— Да все очень просто. Япония — готовилась к войне совершенно реальной. Мы же — к гипотетической. Потому у нас и матросы не обучены стрельбе на большие дистанции — японцы стреляют с 40 кабельтовых и попадают, а мы вот только на 10-20 кабельтовых научились не промахиваться. Все о остальное — напрасная трата снарядов. Но, дело даже не в этом. Наши адмиралы не привыкли воевать. Они сидят в бухте и надеются, что может дипломаты договорятся, может еще что-то произойдет сверхъествественное и воевать не придется. Потому что против современного противника наши морячки не готовы воевать — просто потому что не умеют. И Старк, стоящий во главе Тихоокеанского флота — один из таких, ретроградных алиралов. Чего только стоит его утверждение, что эскадра не в силах за один прилив выйти на внешний рейд?

— Неужто может?

— Еще как. Ведь Старк вытаскивал буксиром все крупные суда, хотя, буксир нужен только для броненосцев. Крейсера способны двигаться сами. Но, командующий не знает возможностей своих кораблей. Совсем. Поэтому — его однозначно нужно менять. Иначе — японцы не только отрежут Артур от материка, но и корабли в гавани захватят.

— Об этом мы поговорим чуть позднее. Но, вы так и не ответили на вопрос — чем минный заградитель и крейсер второго ранга могут помочь в сложившейся ситуации?

— Согласно моей истории, однотипный 'Боярину' 'Новик' гонял многочисленные японские миноносцы так замечательно, что от них только клочки оставались. 'Амур', однотипный с 'Енисеем' на одном удачном минном заграждении утопил два японских броненосца — 'Хатсусе' и 'Яшима'.

— Два броненосца? Японский флот, наверное, после этого вообще у Артура не появлялся?! Это же в одночасье ослабило его эскадру. Стоило найти и истребить его корабли в море...

— Действительно, некоторое время японский командующий, адмирал Того не появлялся под Артуром. Но, наши адмиралы ни капельки не использовали свое преимущество, чтобы хоть как-то контратаковать силы японцев. А когда японцы вновь пришли к Артуру — в их эскадре уже были броненосные крейсера 'Ниссин' и 'Касуга' итальянского производства.

— Позвольте. Это те, которые Зиновий Петрович счел неподходящим для нашего флота?

— О...это весьма печальная страница нашей истории. Насколько я помню, Рожественский и стоящие за ним люди просто пожадничали на 'откатах', которые запросили у итальянцев.

— Откаты? Что это такое?

— Откаты...это коррупция, Ваше величество. Когда цена сделки намеренно завышается, с тем условием, что продавец, после получения суммы заказа часть денег передает представителю покупателя, в чьих карманах эти деньги и исчезают.

— Неслыханная наглость! Наживаться на безопасности страны?! Э то...это бесчестно! За такое на рудники мало отправить! Зиновий Петрович...столь замечательный человек, и оказался замешан в столь грязной авантюре?

— Ваше Величество — одно ваше слово и я предоставлю вам полный список тех, кто виноват в том, что Россия не получила два первоклассных броненосных крейсера, которые по сути — броненосцы второго класса, если не превосходящие, то ничуть не уступающие нашим 'Пересветам'.

— Они настолько хороши?

— Я могу ошибаться, но как я запомнил — эти крейсера неплохо проявили себя в линейном бою. И ни один из них не был утоплен нашими моряками.

— Воистину недоброе предзнаменование вы говорите, Илья Сергеевич.

— Позвольте возразить, Ваше Величество. Все наши морские неудачи преследовали наш флот только из-за пассивности наших командиров. Фатализм, который преследовал флот после гибели адмирала Макарова на 'Петропавловске'. Между прочим, погиб он точно таким же способом, что и подорвались 'Хатсусе' с 'Яшимой', но несколько раньше. Минные заграждения — это оружие, способное держать в напряжении целые флота.

— Вы, верно оговорились, Илья Сергеевич.

— Простите, в чем?

— Адмирал Макаров погиб во время исследования устья Енисея, несколько лет назад.

* * *

Теперь я понимаю, что значит — как пыльным мешком по голове ударили.

Я сидел перед царем с открытым ртом, стараясь понять — не шутка ли это. Но, судя по поведению самого царя — он даже не думал юморить.

— Возможно, это какая-то ошибка. Я говорю про Степана Осиповича Макарова.

— Тогда — никакой ошибки тут нет. Еще вчера, читая рапорт господина Лаврова я отметил, что некоторые из лиц, которых вы отметили, как активных участников войны с Японией никак не могут в ней участвовать.

— Я, конечно мог перепутать, но...

— Ну как же, вот тут отмечено — Степан Осипович Макаров будет назначен на должность командующим Тихоокеанским флотом, погибнет при взрыве броненосца 'Петропавловск'.

— Да, я написал, что гибель броненосца произошла из-за детонации минных погребов и...

— Мне нет смысла обманывать вас. Я проверил написанное вами. Степан Осипович простудился во время своего похода к устьям Енисея на ледоколе 'Ермак'. Но, экспедиция вернулась, не достигнув своей цели.

— Да, я помню это. Макаров отправился на изучение островов.

— Быть может вы напутали? Макаров тяжело простудился и преставился задолго до прибытия в порт. Его похоронили на морском кладбище в Кронштадте.

— Что же это? Разница в истории? Неужели, нас так сильно обманывали историки...

— Вы не раз говорили мне, дорогой Илья Сергеевич, что в ваше время историю довольно часто переписывали, скрывая значимые события. Быть может, какая-то ошибка повлекла за собой другие ошибки, и в результате до вашего времени дошли ошибочные исторические очерки?

— Даже не знаю, что сказать, Ваше величество, даже не знаю... Такое, конечно, возможно...

— Полноте, Илья Сергеевич! Быть может память вас подвела, или в самом деле — неправильно вас учили. Но, это ни капли не умаляет мою веру в вас.

— Да, наверное вы правы насчет ошибок в учебниках. Ведь с 'Боярином' и 'Енисеем' же совпало! И про подорванные корабли в ночной атаке — тоже. И про то что 'Кореец' взорвали исправный, и про храбрость 'Варяга', который не взорвали, и он будет в 1905 году поднят японцами... И про 'Маньчжур', блокированный в Шанхае... нет, здесь что-то другое...

Царь с интересом и любопытством смотрел на меня. Но, мне некогда было гадать, с чего вдруг самодержец заинтересовался моей мимикой.

Нужно было срочно спасать положение.

Вокруг творилась какая-то неразбериха.

Сперва я подумал про 'эффект бабочки', который мог возникнуть из-за моего появления. Но, быстро отмел это несостоятельное предположение.

Во-первых, смерть Макарова произошла задолго до моего появления — а значит, я не мог на нее повлиять.

Во-вторых, общая историческая хроника выдержана. Разнятся лишь некоторые моменты, которые сами по себе — лишь детали, но все вместе — как бы не получилось еще хуже, чем в мое время.

Но, я трезво понимал, что преждевременная кончина адмирала — это удар ниже пояса. Конечно, я не слепой фанатик, считающий Макарова — панацеей для победы в войне с Японией. Я вообще считаю его больше ученым, нежели боевым адмиралом. Но, его заслуга была как раз таки в том, что он повысил боеспособность эскадры, заставил вспомнить навыки эскадренного маневрирования и боя, что существенно повысило возможности артурских кораблей.

Но, что теперь получается — без Макарова больше некому отрабатывать с артурцами действия легких сил, не с кем перестреливаться через сопки, некому наладить взаимодействие флота и армии. Да, черт возьми — остался бы он жив — может и не отрезали японцы Артур от материка. А там глядишь, и показали бы макакам кузькину мать.

Именно Макаров поставил перед моряками цель и 'нарезал' задач, которые выявили все слабые стороны нашего флота, которые были исправлены во многом к грядущей Первой мировой войне.

И, как любил спрашивать классик 'Что делать?'.

* * *

Царь заботливо предложил мне отобедать в Зимнем, для чего в покоях для гостей мне сервировали стол. Уединившись, я погрузился в чтение доклада, который сделали специально для царя, на основе тех заметок, что содержались в рапорте Лаврова.

Сам же Николай, удалившись по своим делам, отдал доклад мне на изучение. Так сказать — проверить исполнение.

Отряд Вирениуса задержан до отдельных поручений в Джибути. Очень хорошо. Не будут, значит гонять его туда-сюда через мировой океан. Осталось продумать, как перегнать этот отряд во Владивосток. Помнится, у Макарова был план по присоединению отряда к артурской эскадре, но, я, к сожалению, этого не ведаю. Для меня лучший вариант — пусть отряд Вирениуса в обход Японии, через пролив Лаперуза во Владивосток. Одновременно усилим Владивостокский отряд крейсеров и потреплем нервы эскадре адмирала Камимуры. А уж перспективы крейсерской резни на коммуникациях японцев...

МИД России объявил о том, что территориальные воды Японии и Кореи отныне — зона боевых действий, в которой отныне запрещена свободная транспортировка военных грузов. Это задел для будущей крейсерской войны, которая, как показал опыт ВОК в мое время — весьма полезная штука. Хотя, как указали Николаю в записке — это может обернуться серьезными проблемами с Англией. Ну, еще бы.

Во Владивосток направлена телеграмма о скорейшей подготовке города к бомбардировке японцами с моря. Николай лично телеграфировал коменданту города, чтобы были оказаны все способы противодействия вражескому отряду кораблей.

Контр-адмирал Иессен, назначенный командующим Владивостокским отрядом крейсеров, уже, не успев отбыть из Артура, получил развернутые предписания о характере боевых действий вверенных ему кораблей. Не думаю, что он обрадовался прямым и довольно общим указаниям из Петербурга. Но, иначе никак.

Из всех командующих морскими силами на Дальнем Востоке, только Макаров и Иессен добились значимых результатов. Быть может, если б Иессен остался в Артуре и принял под свое начало эскадру после гибели Макарова — дело пошло бы куда лучше, но...

Конечно, я мог бы настоять и в сложившейся ситуации — оставить Иессена командовать флотом, назначив во Владивосток того же Рейценштена. Но, каким-то щенячьим чувством, я понимал, что Владивостокский отряд должен иметь грамотного командира. Иначе, крейсерская война обречена на провал.

Однако, для ведения крейсерской войны, Владивостоку не хватало надежных запасов угля — сейчас его на складах будущей столицы Приморья было чуть больше пятидесяти тысяч тонн, что равно трем-четырем месяцам активных боевых действий. Учитывая, что война может затянуться на год — два — перспективы рисуются весьма не радужные.

Для решения проблемы с топливом во Владивосток уже летела телеграмма о необходимости увеличить объемы добычи угля на Сучанском угольном месторождении, некоторые пласты которого ничуть не уступали пресловутому кардифу. Несмотря на то, что на Сучанске уже некоторое время разрабатывали уголь, интерес к месторождению был минимален. А ведь, уголь — это стратегически важное сырье для флота, и для ВОК в первую очередь. Поэтому, наладить его поставки в порт жизненно необходимо. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

И последней, но не маловажной проблемой являлся вопрос о наличии во Владивостоке ремонтной базы и достаточного количества рабочих, для обслуживания кораблей. К сожалению, до войны мало кто задумывался над тем, что военные корабли требуют не только места для стоянки, но и снарядов, запчастей и один бог знает чего еще.

Посему, сейчас в оперативном порядке начали формироваться эшелоны для Владивостока и Порт-Артура, в которых и должны прибыть запчасти, снаряды и другое, необходимое на войне оборудование.

Типичная для России ситуация — действовать задним умом. К сожалению, даже мое послезнание не в силах выправить ситуацию, которая сложилась. Но, как говорится — слона нужно есть по частям.

И сейчас, едва откусив маленький кусочек, под названием — Владивостокский отряд крейсеров, сразу, в полном соответствии с поговоркой 'между первой и второй' следовало заняться Артурской эскадрой.

Несмотря на то, что в Порт-Артуре было сосредоточено стратегическое ядро Тихоокеанского флота, дела тут обстояли ненамного лучше.

Хоть с углем тут был порядок — раза в три больше, чем во Владике, остальное, мягко говоря — не в лучшем состоянии.

Да, в Артуре был док, в котором могли ремонтироваться крупные корабли. Правда, не крупнее крейсеров. Те же самые 'Цесаревич' и 'Ретвизан ремонтировали при помощи кессонов. Но, если память не изменяла — Дальний, благодаря заботам и чаяниям небезызвестного Витте, был оборудован гораздо лучше. Единственно — порт не был военным. Что создавало дополнительные трудности.

Запчастей и ремонтной базы здесь так же не было. Правда, уже не от слова 'совсем'. Макаров в моей истории, приволок целый эшелон рабочих и запасного оборудования, дабы поскорей ввести в строй первоклассные броненосцы. Но, даже в этом случае, им потребовалось больше месяца. И все это время, нагрузка ложилась на плечи кораблей, заведомо уступающих японцам.

Одно хорошо — удалось спасти 'Енисей' и 'Боярин'. Мало теперь японским миноносцам не покажется. Да и минные постановки следует сделать весьма коварными. Помнится, Иванов, капитан минного заградителя 'Амур' отметил, что Того водит свои корабли на обстрел Артура одним и тем же маршрутом. Жаль, что я не помню этого маршрута — можно было бы заранее придумать для японцев пакость. Глядишь — не два бы броненосца утопили, а три-четыре. Тогда, положение Того станет просто отчаянным и ему волей-неволей придется отбирать у Камимуры несколько кораблей, чтобы поставить это в линию.

Охохоюшки.

Все это хорошо в отдельности. Но, из всех этих задумок нужно создать годный план, который позволит нашим победить.

А это — ой как не просто. Привлекать кого-нибудь из местных я не могу — иначе придется посвятить их в тайну. Сам же — смогу придумать лишь общие наметки плана. Которые надо будет исполнять идеально. Но, кто будет меня слушать?

Мои мысли оказались прерваны появлением императора.

В приподнятом настроении, что для меня, обдумывающего, как победить коварного врага Родины, казалось кощунством, Николай присел напротив меня.

— Как вам, Илья Сергеевич, нравится? Мой дражайший кузен, Германский кайзер Вильгельм, на всех парах спешит к нам.

— Правда? Неожиданное известие. В моей истории вы, конечно, встречались с кайзером, даже держали вместе совет, но...

— Ах, полноте вам, друг мой. Кузен позер и любитель красивых, ярких речей. Он импульсивен, поэтому, то, что он неожиданно захотел прибыть к нашему двору с визитом — столь обыденная вещь, что мало кто заостряет на подобном внимание.

— Хм...Ваше величество, Германия — сильное и промышленно развитое государство. Несмотря на наличие ряда спорных моментов, наши империи могли бы заключить обоюдовыгодный союз и...

— Господи помилуй, да что вы говорите то такое! Побойтесь бога, Илья Сергеевич! У нас есть союз с Францией и...

— Николай Александрович, позвольте, я кое-что вам расскажу насчет союза с Францией, отношений с Германией и предпосылках Первой Мировой войны, и на худой конец — открыть глаза на некоторых ваших родственничков...

Прежде чем Николай смог осознать, как грубо я нарушил этикет, обратившись к нему по имени отчеству, а не по титулу, я начал свой рассказ.

По окончанию моего монолога три часа спустя, царь, мертвецки бледный, вовсю звонил в колокольчик, призывая своего адъютанта.

Это был первый раз, когда я радовался, что обо мне звонит колокол.

Глава 7. Марномакс. Санкт-Петербург. 31.01.1904.

Перестук колес экипажа служил для меня едва ли не колыбельной.

Сидя в блиндированной карете, я молча настраивал себя на предстоящий мне разговор.

С того памятного разговора с властителем земли русской прошло всего два дня.

За это время я успел на собственной шкуре прочувствовать, как инициатива наказывает инициатора. Как жизнь — бьет ключом, да все по голове.

Я успел обзавестись десятками врагов самых разных чинов, сословий и происхождения.

Я смог столкнуть Николая с роли великомученика, которую он так ловко на себя примерил. Как царь не упирался, как не отказывался, приводя в защиту своим доводам отговорки, я добился своего.

Николай начал действовать.

Подействовали рассказы о поражениях, голодных годах, неурядицах в семье, революции, кровавые бойни... Не знаю, что он там себе нафантазировал в оправдание собственному решению, но, действовать стал. Причем, так резко, что Лавров едва успевал. Как и все его подчиненные. А у меня каждое утро, во время встреч с Николаем, волосы вставали дыбом и появлялось желание чесаться в самых нескромных местах.

Но, вчерашнее... Может он действовал и из благих побуждений, но подложил мне свинью.

Высочайшим указом Рожественский лишился поста начальника Главного морского штаба. Сказать что такое решение, которому не предшествовали громкие разбирательства и обвинения — стало нонсенсом, значит ничего не сказать. В лучших традициях классики жанра — приехала тройка, выскочили молодцы из штата контрразведки, молча прошли в Адмиралтейство. Молча оттуда вышли, в компании нескольких господ-моряков.

Шок, поразивший высшие чины был настолько силен, что назначение на освободившуюся должность начальника ГМШ Федора Васильевича Дубасова, ранее возглавлявшего Морской технический комитет едва не прошло незамеченным. Для всех, кроме меня, поскольку интересы последнего лоббировались мной.

Рожественский недолго пребывал в недоумении, по чьей инициативе ему подложили такую свинью. Конечно, он понимал, что его свобода — лишь вопрос времени. Неспроста же ему задавали столь каверзные вопросы, на которые не хотелось отвечать. Но, говорить приходилось. Долго и обстоятельно, указывая фамилии и суммы.

Особы приближенные к царю успели шепнуть нужные слова в нужные уши. И вот уже второй день Рожественский искал со мной личной встречи. Зная бешеный нрав контр-адмирала, я предпочел пока избегать встреч с ним. Не очень хотелось, чтобы об меня сломали бинокль. Да и с подготовкой мне резиденции как-то не спешили. Нет, я в общем-то и не против — в гостинице уже как-то даже привычно стало. Так, размышления вслух.

Владимир Николаевич, волей судьбы, ставший императорским опричником, спал все меньше с каждым днем. Рожественский, конечно, мужик крепкий — его просто так не возьмешь. Потому, пришлось подмогнуть контрразведчикам и лично, по старой памяти, провести допрос контр-адмирала. Апеллируя известными мне фактами, предлагая защиту и безопасность в обмен на информацию. Или, угрожая высылкой на каторгу без права амнистии.

Кнут и пряник — давние друзья органов предварительного следствия.

Лаврову было нужно время, чтобы отследить всю шайку-лейку, которую Зиновий Павлович обозначил, дабы вернуть себе все, что было нажито непосильным трудом.

Общаясь с ним, если не брать периодические перепады настроения, попытку построить меня как матросика, Зиновий, оказался вполне себе нормальным мужиком. Где-то с хитринкой, где-то прямой как шпала. Но, к сожалению, не такой простой, как хотел казаться. Обыски дома и на работе, несколько подробно допрошенных человек — и смертная казнь стала для Рожественского едва ли не единственной альтернативой. О чем ему и было сообщено.

Немудрено, что он стал говорить.

Следующим 'подарком судьбы' был Витте.

Старый хитро произведенный на свет лис довольно точно определил, откуда дует ветер, поэтому довольно часто в моем номере начали появляться приглашения отобедать с ним. Представляю, как он бесился, получая мои отказы, в которых я ссылаюсь на большой объем работы.

С каждым часом я все больше ощущал, как вокруг моей шеи завязывается петля дворцовых интриг. После того разговора с императором, я даже нормально выспаться не смог — мой номер в гостинице находился в постоянной осаде из посыльных господ всех мастей. Графы, князья, советники, министры, помещики и еще бог знает кто, толпились под моей дверью, просовывая под двери приглашения отужинать с их хозяевами.

Сперва меня даже позабавило отвечать, что я занят государевыми делами. Но, поняв бесполезность моих трудов по облегчению себе жизни, я просто перестал открывать дверь.

Сегодня утром я явился в Зимний на ставшее традиционным ежедневное утреннее совещание с Николаем. Видя, насколько я рассеян, царь учтиво поинтересовался о причинах моего недомогания.

— Ваше величество, это ж заговор какой-то. Я не могу нормально работать! Каждую минуту ко мне в дверь стучится коридорный и передает записку от какого-нибудь маломальского сановника, который предлагает встретиться с ним для обсуждения важного государственного дела. А один фрукт так вообще пообещал не забыть мою доброту, если я проявлю к нему капельку сострадания и пролоббирую его кандидатуру перед вами. Мол, его никогда не повысят, а он светлый ум и всей душой радеет за свою страну.

— Право, Илья Сергеевич, рассмешили, — Николай от души расхохотался. — Я подобные прошения каждый день десятками читаю. И каждый напирает на свои прежние заслуги, на свою родословную...

— В моем времени многие никчемные люди так смогли занять высокие посты, — заметил я. — Они взывали к вам сами и через своих именитых союзников, зная, как вы относитесь к заслуженным людям. В результате — из благих намерений многие действительно талантливые люди остались не у дел.

— Это вы так намекаете на мою вину? — Николай легонько поднял бровь. Небольшое раздражение, не более того. Можно не обращать внимания.

После шоковой терапии, которую я провел для царя два дня назад, подробно введя его в экскурс истории России двадцатого и двадцать первого веков, Николай не то чтобы превратился в пластилин, из которого я мог лепить все, что мне вздумается, но определенное влияние я на него получил. И, если бы я не знал, что за дверьми находятся десятки лакеев и слуг, многие из которых доносят своим неформальным хозяевам, я б даже отказался от титулов. Но, формализм, формализм он везде.

— Ничуть. Я говорю о том, что каждый человек имеет слабости, привычки, на которых опытные люди играют, как на рояле.

— Не побоюсь предположить, что вы, Илья Сергеевич тоже умеете это делать.

— Не буду отрицать, некоторую подготовку в этом вопросе я умею. ТАМ, у меня работа была связана с тем, чтобы понимать людей. Способность манипулировать желаниями или слабостями людей дает над ними власть. И способность ими управлять. Как результат — мы добиваемся того, чего желаем.

— Страшно подумать, что такому в ваше время учат в университетах.

— Что поделать — жизненная необходимость. В моем времени, чтобы выживать — ты должен хорошо учиться в университете, где, помимо профильных дисциплин, преподают и навыки взаимоотношения людей. Даже университетского курса при наличии должного ума хватит, чтобы найти необходимый подход к людям.

— Помилуй нас Господь, чтобы у нас такой необходимости не возникло...

— Смотря о какой необходимости идет речь, Ваше величество. Если вы о всеобщем образовании — то, как минимум начальное — должно быть обязательным.

— И что же тогда делать с десятками миллионов грамотных детей крестьян? Вряд ли они захотят вернуться к плугу.

— Ну, кто-то обязательно захочет. В вот остальных следует пристроить на заводы, поставить к станкам и предложить работать во благо страны.

— Но, образованность столь многих приведет к неизбежному брожению умов. Каждый крестьянский сын будет размышлять о том, как бы сделать жизнь лучше. И додумаются до того, что примкнут к смутьянам, борзописцам, революционерам. — Николай не отрываясь от чтения моих подробных записей под кодовым названием 'Операция горный хорек' (уж простите, не сдержался, вспомнил старый фильм с Чарли Шином). Карандашные пометки на полях, которые делал император впоследствии превращались в требовательные и, должно отметить, содержательные вопросы.

— Есть такая вероятность, согласен. Но, как вы видите решение проблемы с образованием?

— Очень просто. Не нужно это ваше всеобщее образование.

— Вот вам раз. А кто ж тогда будет тракторами управлять, металл плавить, да новые города строить?

— Сейчас же есть кому. И в будущем будет.

Понимаете, да, какой назревает конфликт интересов?

После моих рассказов о пролетариях, кровавой резне гражданской войны и стране советов, Николай все еще противился неизбежному. Он не хотел ничего менять. Будь он женщиной, ей богу бы требовал с меня платье в довесок.

Его, конечно, можно было понять — еще не давно он думал, что война с карликом-Японией не начнется без его желания, а теперь узнает о том, что простой крестьянский люд, после свержения самодержавия смог построить одну из величайших экономик мира. Не может не бросить в дрожь от мысли 'Если крестьяне узнают, что царь им не нужен...'. От таких дум монархисты просыпаются в холодном поту посреди ночи.

Но, как спастись от паровоза? Если бежать перед ним — никак. А вот если сидеть в его рубке — то можно с комфортом прокатиться. И без жертв. Осталось убедить самого машиниста не подкачать, и вовремя залезть на проходящий мимо локомотив мировых изменений.

— Ваше величество, я конечно человек маленький...

— Полноте, Илья Сергеевич! При вашем-то статусе, да так скромничать...

Без сомнения, вчерашний высочайший указ императора наделал шуму в обществе. Двор и придворные были в ужасе, узнав, что царь намерен сделать. И, было бы, конечно меньше обмороков и скрежетания зубов, если б он посвятил в свою задумку хотя бы одного своего родственника.

Но, он сделал все сам.

С моей, конечно, подачи.

— Скромность украшает мужчину, — вяло парировал я. Не хотелось увязнуть в словесных баталиях. Я не для того прибыл в Зимний, чтобы поупражняться в риторике. Но, Николай имел привычку — вести ничего не значащие разговоры до того, как перейти к повестке дня. И будь я хоть семи пядей во лбу — этого ритуала мне не избежать. Любопытно, конечно, что этот разговор Николай завел именно сейчас.

— Но, дело тут не в этом. То общество, в котором я вырос — общество образованных людей. Все умеют читать, писать, складывать и вычитать. Но, есть и те, кто неграмотные. Так вот — неграмотных не стремятся брать на работу, так как они банально не могут выдержать конкуренции. Они не могут читать, что написано в инструкции по эксплуатированию приборов, не могут написать, сколько и какого товара им нужно завести на склад, не могут посчитать, сколько сырья они израсходовали, а сколько еще осталось. Но, таких не очень много, буквально — один человек на пару сотен тысяч.

— Зачем крестьянину вставать к станку, если у него есть земля? Пусть пашет!

— И много мы выиграем, если основной статьей экспорта страны станет зерно? Учитывая, как мало земли становится у крестьян из-за постоянного передела общиной, неурожаев, обременительных выкупных платежей, да еще и недоимок по ним. По опыту, скажу вам, что ничего не выиграем. Только обозлим крестьян, которые на данный момент видят в вас заступника и покровителя. Но, если будете и дальше закручивать гайки — нас ждет революция. Кровавый, беспощадный бунт, в который окажутся втянуты все сословия.

— Но есть же гвардия! Одного...

— Пробовали. В моей истории вы так и сделали с революцией 1905-1907 года. Утопили ее в крови. Но, что вы получили взамен? Озлобленных крестьян и рабочих, которые искали у вас защиты, а получили смерть или в лучшем случае — преследование.

— Но дворянство...

— В прошлый раз вы сделали ставку на дворянство, помещиков и промышленников. Так сказать — на буржуазию. И они вас предали. Все эти графы и князья, промотавшие свои состояния заграницей, хотят от вас только одного — возвращения крепостного права. Вновь иметь бесплатный, дармовой источник дохода, которого их лишил Александр Второй. И сейчас, на грани банкротства, думаете, они хотят работать или служить в армии? Уверяю вас — никак нет. Они хотя денег, власти. И очень-очень сильно злы на весь род Романовых. Не все, конечно, но многие.

— Так что же? Искать поддержки у банкиров?

— Даже не думайте! Это верный путь к превращению страны в колонию. Банкиры, среди которых большинство — притесняемые вами же евреи — очень хитрые и прагматичные люди. Они имеют капитал, но хотят еще больше. И их не устраивает черта оседлости, гонения и притеснения. Мой совет — банкиров нужно из врагов превратить в друзей. До тех пор, пока они не сделали ставку на революционеров и не принялись спонсировать их деятельность.

— Простите, но как? Ведь так долго их притесняли.

— Чего хотят евреи кроме наживы? Своей земли. Свое государство, которое в мое время называлось Израилем. Небольшая страна на юго-востоке Средиземного моря. За которую они готовы проливать кровь, что и делают с завидной регулярностью.

— Но, ведь там Османская земля!

— После Первой мировой войны все без исключения империи потерпели крах. Это неизбежно — слишком уж большие площади они занимали, а связь между метрополией и колониями весьма неустойчива. Россия, если б не было революции большевиков — способна была бы остаться единственной империей, не потерявшей своих владений. Но, и мы потерпели крах, кстати говоря — не без помощи бывших союзников по Антанте, Англии и Франции.

— Да как же это? Предавать союзников...

— Скажу вам больше. Наша страна первая их предала. Сместив самодержавие, революционеры заключили сепаратный мирный договор, по сути — бросив союзников. Это нашим 'друзьям' очень не понравилось. Хотя, лично мое мнение — им не понравилось отсутствие русских штыков, прикрывающих их спины. Поэтому, после падения Германии, бывшие союзнички поспешили оттяпать от России кто сколько сможет, не говоря уже о том, что никаких дивидендов нам эта война не принесла, несмотря на обилие пролитой крови. Между прочим, в апреле этого года между французами и англичанами будет подписано 'сердечное согласие', которое станет началом Антанты. Позиционируя себя как противники Германии, Антанта в первую очередь делает ставку на русско-французский союз, так как без русских штыков — им обеим не потянуть против Вильгельма и его армии. Так было в мое время. Следом за этим последуют все те несчастья для нашей страны, о которых я ранее поведал.

— Неслыханное дело! Необходимо срочно принять меры!..

— Ваше величество! Не извольте беспокоиться. Я ваш советник или кто? Нельзя заранее вспугнуть этот союз.

— Отчего же нельзя? Обязательно нужно!

— Мое мнение таково — не стоит заранее лезть в ловушку, рассчитанную на большого зверя. На носу только февраль. Еще два месяца. Два месяца, за которые нам нужно не просто просчитать свои действия на суше и на море, но и сделать упреждающий удар по нашему дальневосточному недругу.

— Но как? Ведь наши силы, как вы сами говорите — недостаточны для разгрома японцев.

— Наших сил достаточно, чтобы как следует повредить японский флот — при грамотном руководстве, конечно. Однако, наша победа не нужна никому — не Японии, ни Англии, ни Франции. Впрочем, на данный момент, даже Германии наша победа ни к чему.

— Но ведь кузен...

— Ваше величество! На данный момент Вильгельм обдумывает, как оторвать нашу страну от Франции, ибо вокруг германской шеи уже стягивают узел удавки.

— Сравненья, право, скажу я вам...

— Самые что ни на есть правдивые. Качество количество германских товаров настолько выросло, что может пошатнуть экономики Франции и Англии, не говоря уже о САСШ. Они будут стремиться к эскалации конфликтов, стремясь ослабить Германию и убрать с мировой арены конкурента.

— В таком случае, Вильгельму выгодно иметь союзников...

— Бесспорно. Обе войны Германия начинала с веером союзников, однако, это мало им помогло — союзники покидают раненого гиганта. Но, если бы у Германии был один, мощный союзник, чьи войска в прошлом не раз и не два навещали столицы европейских государств, то, это принесло свои дивиденды.

— Вы так считаете? Все же вы не эксперт в политике, а министр иностранных дел...

— Простите великодушно, но, этот размалеванный педераст, не может даже как следует обеспечить широту дипломатического прикрытия для наших войск! О чем теперь еще говорить?

— Экспрессивная у вас, знаете ли манера выражаться, — царь перевел взгляд на мои записи. — Впредь, будьте сдержаннее, прошу вас. Все мы в той или иной степени порочны...

Мы замолчали. Император бегал глазами по моим записям, изредка делая пометки на полях моей рукописи, чтобы по окончании чтения выяснить у меня интересующие его моменты. Впоследствии, эти тезисы переходили в его личные записи. Мои же рукописи, в противовес мнению Булгакова, горели.

Я же думал над последними словами Императора и размышлял, не педераст ли он, защищая слабозадых? Нет, поймите меня правильно — я за широкий кругозор в этом вопросе. И, честно говоря, не осуждаю — кто как хочет, так и справляется. Но, видите ли, на дворе — начало века. Крепки патриархальные и традиционные взгляды на жизнь. И, мое мнение, коли уж появились голубки, будьте так добры, не распространяться об этом на каждом углу. А то у кого не спроси, все знают, что министр иностранных дел Ламсдорф на свою должность кормой пробивался.

— Ваше Величество, позвольте я продолжу?

— Конечно.

— Нам нужно гарантированный перевес по силам, чтобы не просто разгромить японцев, но и предостеречь Англию и САСШ от вступления в войну. А значит — нам необходимо качественно и количественно увеличить свои силы на Тихом океане, в то же время не ослабив свои рубежи на Балтике и Черном море.

— Но как? Вы же сами советовали мне оставить броненосцы типа 'Бородино' на Балтике. А уж черноморцев турки уж никак не пропустят.

— Ваше величество, не извольте беспокоиться, у меня все продумано...

— Илья Сергеевич, вы меня пугаете. Вы не так долго находитесь в нашем времени, а уже готовы строить планы победоносной войны? Уж простите, не хочу преуменьшать ваших заслуг, но, для этого необходимы соответствующие знания, опыт...

— Позвольте! Да, опытом военного искусства я не обделен в той же мере, что и наличествующие у вас адмиралы и генералы, но, почему тогда я, а не они сообщили вам о начале войны? Почему я знал время нападения японцев, а ваши генералы и адмиралы игнорировали донесения разведки? Как вы правильно заметили, я молод и неопытен, но, одного того, что я вам уже сказал хватает с головой, чтобы изменить ход войны. Как минимум — сделать не хуже. Просто потому, что хуже уже некуда. А, будь я во главе военных сил на месте... Когда говорите Вильгельм пребывает в Петербург?

— Он бросил все дела и на своем новейшем крейсере 'Принц Адальберт' идет в Петербург. Думаю, не позже завтра или послезавтра он прибудет. В своих телеграммах он сообщает, что выжимает из крейсера все, что можно. Повеса, хочет похвастаться своим кораблем.

— Хорошо. Запас времени у нас есть.

Я выложил перед Николаем на стол небольшой предмет.

— Что это, Илья Сергеевич?

— Это — обычная, дешевая зажигалка из моего времени. Ей цена двадцать рублей по деньгам будущего.

— Так дорого...

— Ну, в мое время цены не сопоставимы с вашими. Но, дело даже не в этом.

— А в чем? — Император с интересом рассматривал зажигалку, периодически переворачивая пластмассовый источник огня вверх ногами.

— Мне эта зажигалка не принадлежит.

В полной тишине звук падающей на искусный ковер зажигалки прозвучал как выстрел из пушки.

— Во время моего допроса в крепости Лавров выложил передо мной довольно много вещей, расспрашивал об их назначении. Но, они все физически не могли поместиться у меня в карманах. Когда я попросил привезти мне мои вещи в гостиницу, их доставили. Но, там было несколько других, мне не принадлежащих предметов. Зажигалка, украинская монета, пачка жвачки. Такое я в своих карманах не держу. Поэтому, я предположу, что они принадлежали другим путешественникам во времени, которых вы сознательно дерите подальше от меня.

Царь резко встал и быстро зашагал к рабочему столу. Там, написав несколько строк записки, он колокольчиком вызвал адъютанта.

— Этого не должно было произойти, — царь смотрел на меня пристально, казалось, хотел запомнить.

— Ваше величество! Прошу вас простить мою дерзость, но я один в этом мире. У меня есть гипотеза: кто-то еще попал в этот мир вместе со мной, и если я прав — то вместе, мы сможем гораздо больше, чем я один. Прошу вас...

— Вы говорили о том, что у вас имеется замысел, который пойдет на пользу державе, — Николай выгнул бровь, давая понять, что меняет тему разговора. — Я хотел бы его услышать.

Император расположился во главе стола, очертив возникшую между нами грань взаимоотношений. Он — царь страны, в которой мне суждено было провести остаток моего времени. Я — владелец столь важной информации, что отсюда мне дорога только на виселицу или в подвал спецслужб. Поэтому, я решил выложить свои задумки сразу, без излишней болтовни.

Потрясения, которые пережил государственный аппарат, благодаря моему нашептыванию, казались цветочками, по сравнению с тем, что я предложил сейчас Николаю.

Император слушал меня, не перебивал, изредка, правда, вставляя свои замечания, в основном, указывая на те значимые для настоящего времени аспекты, которыми я 'виртуозно' пренебрег. На протяжении всего повествования его лицо сохраняло буддистское хладнокровие. Наконец, когда я выложил ему свои соображения, император молча поднялся из-за стола и подошел к камину.

Там, простояв перед весело трещащим пламенем несколько минут, показавшихся мне часами, он сказал.

— То, что вы предложили требует детальной проработки и тщательного исполнения на местах.

— Я ожидал, что вы окажете самое прямое влияние...

— Вы сами говорили мне, как многие ненавидели меня и мою семью за непопулярные решения, что я сделал в ваше время. Не думаете ли вы, что, поддержи я ваш план, ряды недовольных начнут множиться много раньше положенного срока.

— Однако, ваше величество, судьба Родины...

— Мне необходимо обдумать все это, Илья Сергеевич. А вам, раз вас так интересуют эти вещи, — он указал на зажигалку, — следует наведаться с визитом в... впрочем, не буду говорить куда, вас сопроводят.

Когда незнакомый мне флигель-адъютант провожал меня до кареты без окон, похожей на ту, в которой я впервые приехал в Зимний, я ругал себя за опрометчивость. Выходит, я сам себе вырыл могилу?

* * *

Я не знал, куда меня везут, но судя по времени, проведенному в пути — точно не обратно в гостиницу и не в Петропавловку. Очевидно — везут в Орешек, там вроде бы приводили в исполнение смертные приговоры. А учитывая пару казаков, которые сопровождали карету — однозначно, я под конвоем. Так сказать — спецэтап, только в этот раз — не я его организую.

Почти полчаса я раздумывал о своей судьбе, даже пару раз подумал о побеге, но, ничего путного на ум не пришло. Будь я чуть менее эрудирован — я несомненно бросился вон из кареты и попытался затеряться.

Обидно, добиться столь многого за столь короткий срок, и так бесславно кануть в Лету.

Но, я усилием воли прогнал от себя тяжкие мысли. 29 января перевернуло жизнь России, родив инструмент борьбы за русскую гегемонию. И, Николай не дурак, чтобы в одночасье пустить все труды насмарку. В конце-концов, я его самый преданный и верный сподвижник теперь.

Наконец, в последний раз скрипнули колеса и карета замерла.

— Прибыли!

Молодцеватый казак открыл мне дверь, как бы приглашая выйти из укромного места. И ведь не поспоришь — у него шашка есть.

Но, увиденное мной сразу отмело в сторону мысли о расстреле.

Белоснежные стены дворца, казалось, вырастали сразу из снега. Второй этаж, подкрепленный величественными колоннами, держал на своих плечах третий, уступающий по размерам первым двум. Вершиной всего дворца выступал приземистый купол.

Я не очень разбираюсь в дворцах Питера, но этот мне показался смутно знаком. Впрочем, вопрос решался просто.

— Милейший, что это за дворец и почему меня сюда привезли?

— Ваше превосходительство, это Елагинский дворец. Государь распорядился привезти вас сюда и оставаться в вашем распоряжении.

Так-с. Весело. Хотя и непонятно, что, черт возьми, вокруг происходит!?

Отпустив казачков отдыхать, а карету — на конюший двор, я поплотнее запахнул пальто и мысленно перекрестившись, зашагал по ступенькам.

Искусственный (или настоящий — кто их разберет? — в строительстве я профан) мрамор слегка скользил, но погруженный в свои мысли я не обращал внимания.

В чем был смысл направлять меня сюда? Если хотел заставить меня замолчать — так нужно было отвезти в казематы какой-нибудь крепости и там придавить.

А если это золотая клетка, то зачем такой широкий жест? Неужто моя персона так приглянулась царю, что для содержания мне выделил целый дворец?

И, что самое печальное — мои планы царь откорректировал сразу, как только я намекнул ему на то, что в этом мире есть и другие гости из будущего.

В том, что другие есть, я не сомневался. Я не лгал императору, когда сказал, что Лавров показывал мне не мои вещи. Одних только наручных часов там было штук пять. Не говоря уже о связках ключей, брелоках, да и мелкой ерунде, которой никак не могло оказаться в моих карманах.

А учитывая, как мало вещей мне потом привезли в гостиницу — напрашивался вывод, что сперва контрразведка просто предъявила мне для опознания все предметы, какие нашла, а уж потом доставила те, которые, по их мнению, мне принадлежали. И, свой выбор они делали на основе моих рассказов о будущем. Ну, откуда им было знать, что не жую я жвачки, потому что у меня пломбы, не ношу дешевых зажигалок, так как есть подарочная зажигалка на бензине. Которую, я благополучно забыл в будущем.

На входе меня встретил еще один казак, отворивший передо мной роскошно исполненную парадную дверь

На меня пахнуло теплом, едва я перешагнул порог дворца.

Внутреннее великолепие, которое я увидел невозможно описать словами. Искрящийся сотнями переливающихся огней, играющих на блестящих поверхностях светильников, позолоченных украшений, буквально ослепил меня в первые минуты. И лишь потом, когда глаза привыкли, я сообразил, где я.

Я видел фотографии этого дворца, когда изучал жизнеописания господ Витте и Столыпина. Будучи немаловажными в свое время фигурами, она посещали этот дворец, а Столыпин, будучи премьер-министром, даже проживал тут некоторое время.

И, что самое замечательное — Елагинский дворец не был безмерно наполнен людьми, вечно снующими по своим делам, от движения которых болела голова.

— Позвольте пальто, — рядом, как чертик из табакерки возник слуга. Передав ему верхнюю одежду, я решил прогуляться по дворцу.

Несмотря на окружающую меня красоту, которую я медленным шагом двигаясь по коридорам дворца стал осматривать, я никак не мог придумать объяснения, по какой причине царь столь бесцеремонно сослал сюда.

Значит не подействовали на царя мои разъяснения? Не проняло царя-батюшку, рассказами о мировых войнах, о гражданских войнах и разрухе. Не проняло его предательство родственников, казнокрадство, поражения в войнах и взбунтовавшийся люд.

Видать, крепчает маразм в царской головушке. Зациклен Николай на самодержавии, не хочет делать стран лучше. Ну и хрен с ним! Не хочет сам, значит я...

Мое внимание привлекли громкие голоса, доносящиеся из-за одной из дверей. Слышно было плохо, кто и о чем говорил. Но, интонации этих голосов мне были знакомы...

Такое ощущение, будто я их слышал уже неоднократно. И продолжительное время...

От поразившей меня идеи я сорвался с места, побежав по коридорам дворца на звук голосов.

Мои изыскания привели меня к роскошным двустворчатым дверям, одна из которых была приоткрыта, так, что из-за нее лились потоки голосов, которые были мне совершеннейшим образом

Со всей силой я рванул на себя большие двустворчатые двери.

В большой столовой, за несколькими сервированными столами сидело около полусотни мужчин разных возрастов.

Некоторые из них жарко спорили, другие — молча обедали. Но, все они однозначно были довольны собой и даже не думали обращать на меня внимание.

— Фирнен, ты ливер потому что! — Высокий щатен вскочил из-за стола, едва не опрокинув последний. — Ты бы еще ей стихи написал!

— А что, все правильно сделал! — С хохотом произнес сидящий с ним за одним столиком крупный мужчина с короткой стрижкой. — Но, поспешно слишком. Ты б ее на свидание позвал сперва...

— Ага, цветы, конфеты, — поддержали его из-за соседнего столика.

— А с каких пор у нас Флеш — спец по женщинам? — С легкой картавостью в речи возразил оппонент первого оратора. — У меня там хотя бы девушка была, а у тебя с Номадом — нет.

— Эй, меня не приписывайте к рядам неудачников, — раздался возмущенный голос от третьего столика.

Я стоял в тупом изумлении, пораженный правильностью своих догадок.

Я знал эти голоса! Я знаю их! Я слышал их на протяжении нескольких лет в своих наушниках, с переменным успехом воюя на глобальной карте Симулятора.

Набрав побольше воздуха в легкие, я приложил максимальные усилия, чтобы гаркнуть на своих боевых товарищей по флоту.

— Вы что, совсем оборзели? Как следует приветствовать своего адмирале?

— Марномакс?! — Вскинулся Флеш. — Ну, все, Илюшка! Писец тебе пришел!

— Слава песцу! Пушнине слава! — Продекламировал Вуйко, не отрываясь от запеченного осетра.

Молчаливая громадина Капера неизбежно надвигалась на меня, красноречиво сжимая кулаки.