Белое и чёрное

Антонайос снова слегка поклонился:

­ — Как прикажете, милорд, — и также бесшумно вышел. За годы службы это был не самый странный приказ. Но его, как и прочие, следовало исполнить со всем тщанием.

Союзники встретились с врагом на равнине недалеко от границы. И теперь степняки "крутили круг[1]" перед строем пехоты, а закрывшиеся чешуёй щитов эльфы отвечали. Длинный эльфийский лук бил дальше степного, а кочевники были чуть быстрее — но существенного значения это не имело. Потери с обеих сторон всё равно будут невелики. Вот эльфы-стрелки выбьют то одного, то другого всадника, вот упадёт пронзённый стрелой щитоносец и в рядах пехоты образуется брешь. А его товарищи ещё плотнее сомкнут щиты в "черепаху", защищаясь от обстрела. Ещё несколько минут — и под прикрытием стрелков в атаку пойдут катафрактрии[2] орков, а дальше всё будет завесить от искусства пехотинцев. Сумеют быстро перестроиться, когда стрелы уже не летят, а бронированные клинья ещё не ударили — и тяжёлая конница увязнет на копьях, а строй пехоты перемелет и их, и мечников, бегущих следом. Не успеет — масса катафрактриев разорвет линию обороняющихся, ударит в спины, а подошедшая пехота орков довершит разгром.

Сегодня всё должно было произойти иначе. У полководца эльфов был припасён сюрприз: когда тяжелая конница орков только-только начнёт свой разгон, в неё должны ударить латники людей. Встречная лавина сломает и строй катафрактариев, и лёгкую конницу, а подошедшие аргироаспиды довершат дело. Основной удар примут на себя люди — это должно свести потери среди эльфов к минимуму.

Всё действительно вышло иначе. Вот командующий армией дал сигнал, и клин княжьих всадников помчался навстречу оркам. Только вместо встречной сшибки он ударил в спину правому флангу эльфийской пехоты, а второй вал, скрытый за первым, разметал ставку стратига и не готовую кавалерию Золотого Дуба. В замешательстве драгоценные секунды были потеряны, и степная конница прорвала центр строя, а тяжелая пехота орков начала смыкать окружение.

Опытные воины, аргироаспиды не растерялись. Бросив на растерзание тех, кого не могли спасти, они сгруппировались вокруг уцелевшего левого фланга и ощетинившееся копьями каре начало отступление. Ещё немного — и хотя бы остатки армии вырвутся из ловушки. Внезапно выход из долины закрыла пехота людей. По замыслу стратига эти полки должны были удержать волчьих всадников, которые будут рваться на помощь избиваемому войску орков. Но сейчас строй древлян и полессцев встал на пути отступавших эльфов непроходимой стеной червлёных щитов. А над полем понёсся, казалось, похороненный навечно клич: "Ника"!

Всё что оставалось войску Великих Лордов — продать свои жизни как можно дороже. Но им не позволили даже этого: остатки зажали на небольшом пятачке и засыпали стрелами. Стрелять в ответ в такой тесноте было сложно, но эльфы, лучшие в мире лучники, пытались огрызаться. Увы, у них оставалось слишком мало стрел. Нападавшие же стояли широко, а каждого лучника заботливо закрывали щитами. И в отличие от эльфов ни людям, ни оркам не надо было целиться точно — они спокойно могли стрелять "навесом" с предельного расстояния: избиваемые эльфы стояли так плотно, что почти каждая стрела попадала в цель. Отчаянные попытки аргироаспидов вырваться раз за разом натыкались на плотную стену пехоты. К ночи всё было кончено. Лишь несколько десятков сумели ненадолго ускользнуть из ловушки — но их быстро выловили волчьи всадники. Не спасся никто. Дорога на запад была свободна.

[1] Приём монгольской и арабской конницы, когда отряды лёгкой конницы по большой окружности скакали перед врагом в ближней точки на скаку пуская стрелы.

[2] Катафрактарий (от древнегреческого κατ?φρακτος — покрытый бронёй) — тяжёлый кавалерист. Для вооружения катафрактариев характерен прежде всего тяжёлый доспех, который закрывал воина с ног до головы и лошадиный панцирь.

Глава 19

Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне?

Деянья всех людей — как тень в безумном сне,

Мечта о подвигах — как детская забава.

Я исчерпал до дна тебя, земная слава!

И вот стою один, величьем упоен,

Я, вождь земных царей и царь — Ассаргадон.

Её Великолепие Высокородная Наследница трона Светлого Владыки Западного предела и прочая, прочая шла по галерее, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Она любила выходить в парк именно этим путём, неторопливо любуясь, как разноцветные пятна света от высоких витражных окон разбегаются по мозаикам пола и стен. Не зря это место называлось галереей Мира — идущий здесь словно пересекал насквозь всю Ойкумену[1]. Искусство художника старательно отобразило в картинах карты и пейзажи всех известных земель. А цветные "зайчики" только добавляли загадочности и очарования. Но сейчас Василисе[2] хотелось как можно скорее выбраться в сад, и длинный извилистый коридор вызывал только раздражение.

День не заладился с самого утра. Сначала очередная дура-служанка чуть не выдрала гребнем всё причёску. Василиса терпела сколько могла, но когда девчонка в третий раз дёрнула её за волосы и неприятно зацепила зубцами — была с руганью выгнана прочь. Принцессе пришлось приводить себя в порядок самостоятельно. Что было хотя и не сложно, но для замужней дамы и наследницы трона довольно унизительно. А если добавить, что такая же история повторялась каждое утро уже две недели...

Потом девушка вынуждена была потратить почти полдня, готовя вместе с сенешалком[3] вечерний приём посольства Восточного Короля. Этим полагалось заниматься королеве, но вот уже пять лет Василиса как наследница заменяла больную мать. И хотя умом она принимала свои обязанности как должное — всё-таки жизнь правителя состоит не только из пиров и празднеств, хорошего настроения такие занудные мероприятия ей никогда не прибавляли. А уж последовавший за обедом скандал с мужем...

Дети Огня и Воздуха вполне оправдывали своё прозвище. Быстрые, решительные, с характером переменчивым как ветер и беспокойным как пламя. И с такими же перепадами настроения. Иногда, устав от вечных путешествий и своей вечности, Идущие-через-Грани оставляли небо, меняя облик на смертный — чтобы поселиться среди обитателей какого-нибудь мира. Вот только оставались подолгу жить среди людей и эльфов очень редко — со своим буйным нравом слишком трудно "обращённые" уживались среди земных обитателей. Но если уж получалось заполучить дракона в мужья... Злые языки до сих пор шептались по углам, что отец выдал Василису замуж за Эоситея[4] исключительно для того, чтобы упрочить её статус наследницы. А она муженька только ради власти и терпит... Дальше зависело от фантазии рассказчика. Потому что если по меркам своего народа Эоситей был образцом спокойствия и выдержки, то по меркам эльфов он отличался взрывным и несносным характером. Впрочем, девушка на это не обращала внимания никогда. Для них будущий брак с самой первой встречи был куда большим, чем могли себе вообразить завистники. И что ей до сплетен? Она быстро научилась сглаживать перепады настроения мужа, нередко удерживая того от необдуманных поступков. А он относился к любимой внимательно и нежно. Стараясь вести себя аккуратно и не расстраивать жену. Но сегодня! Знал же, как она устала — но устроил при ней такой безобразный скандал!

Промчавшись почти три четверти пути, принцесса понемногу начала успокаиваться. И чтобы окончательно взять себя в руки постаралась задуматься о чём-то стороннем, не касавшемся сегодняшних неурядиц. "Может стоить разок изменить своим принципам и всё-таки вернуть Мари обратно? — подумала принцесса. — Тем более, что тогда во многом виновата была я — нечего мне было ставить на подлокотник кружку с горячим молоком. Да и платье давно пора было выкидывать... — Василиса почувствовала, что, кажется, хорошее настроение возвращается, и дальше пошла медленно и неторопливо. — Решено! Сегодня же верну девчонку обратно. Тем более, за две недели она наверняка всё поняла и раскаялась".

До парка оставался всего один небольшой поворот, когда девушка вдруг услышала голоса и, как в детстве, незамеченная остановилась и прислушалась. Очень живой и любопытный ребёнок, с раннего возраста Василиса всегда тянулась к удивительному и загадочному миру старших. Тихонько слушая разговоры, и даже иногда щеголяя перед подружками услышанным: пусть непонятным, зато таким взрослым. Конечно, когда она стала постарше, её стали за болтовню наказывать, а некоторые даже сторонились... и Василиса перестала говорить о том, что узнала. Но чарующая недоступная взрослая жизнь привлекала её по-прежнему, и всё также она старалась хоть немножко к ней прикоснуться. Став взрослой, принцесса сумела избавиться от обыкновения замирать в укромном уголке, услышав ненароком чужой разговор. Но изредка, например как сейчас, детские привычки брали верх.

В парке шумели фрейлины отца. Особенно громко были слышны голоса Клитэмнестры и Аспасии. Наперебой, прерываемые взрывами хохота, смешками и комментариями со стороны остальных девушки что-то читали вслух:

— "Ещё недавно мне казалось, что самое страшное ­— это царапина на новой коляске. А денщик и слуга — то, без чего жизнь невозможна. Но вот уже две недели мы ночуем где попало, а слуги с платками и гардеробом давно пропали".

­— Нет, нет! Вот здесь интереснее. "Дождь... Кажется я скоро буду ненавидеть даже само слово. Маги едва удерживают реку, чтобы она не снесла переправы. И сил отогнать тучи давно не остаётся. Ни одного сухого места уже три дня, а глина, кажется, покрыла меня с головы до ног"...

Новый взрыв хохота и снова голос Аспасии:

— А на это посмотрите. "Нашёл в кармане два золотых. Когда посмотрел на гербы страны и короля, наполнился гордостью за Отчизну и товарищей: сколько было сражений, но ни один не отступил, мы устояли. А потом меня взяла тоска — я вспомнил, сколько ещё недавно мог купить на эти золотые. Сейчас же я с удовольствием сменял бы их на пару ножей или краюху свежего хлеба"...

Василиса слушала с всё большим недоумением. Но тут прорвался чей-то вскрик, полный слёз: "Хватит! Ну отдайте же!" И подобрав юбку, решительно вышла в парк.

— Что здесь происходит? — спросила она. В ответ не прозвучало ни слова: слишком ошарашены все были появлением принцессы. А та повторила вопрос уже ледяным тоном:

— Я. Спрашиваю. Что. Здесь. Происходит?

Наконец одна из фрейлин решилась. Она показала на стоящую в стороне зарёванную девушку и скороговоркой произнесла:

— У неё брат на востоке, в гвардии тамошней. Он пропал недавно. Вот ей его вещи и переслали. А это дневник его, мы его почитать все вместе решили...

Дальше принцесса слушать не стала. Вырвав тетрадь из рук Клитэмнестры, она со всей силы отвесила обоим заводилам по пощёчине. После чего презрительно бросила:

— Чтобы к вечеру вас обоих здесь не было. Думаю, отец легко найдёт вам замену. И по ночам тоже.

Весь двор знал почему, Его Величество сразу после болезни жены стал набирать в свиту мордашки посмазливее. Но сказать кому-то из таких прилюдно, за какие таланты они получили место при королевском дворе... это оскорбление было намного серьёзнее пощёчины. Но обе фрейлины молча проглотили и его: про наследницу по двору ходили самые разные слухи, и проверить, какие из них правдивы, все боялись до дрожи.

А Василиса уже повернулась к совсем ещё юной девушке и ласково сказала:

— Держи. И, думаю, в этом гадюшнике тебе делать нечего. Пойдёшь сейчас к старшей даме и скажешь, что я попросила перевести тебя в мою свиту.

Тут принцесса услышала за спиной какой-то сдавленный вздох и, развернувшись, обнаружила, что остальные фрейлины стоят, цветом лица напоминая мел. Одновременно желая как можно скорее сбежать и боясь куда-то уйти без разрешения Её Высочества.

— Ещё здесь?.. — принцесса почти мгновенно снова пришла в бешенство. Сплетницы... как она их ненавидит! Именно из-за таких, как эти пустозвонки ,погибла Эрата! Именно такие семь лет назад, когда вскрылась связь наследной принцессы со грифоньим стратигом-полукровкой, шептались в салонах всей страны. А когда она якобы вместе с любовником покончила с собой — те же гнилые вороны радостно обсуждали "удачный исход дела" и "благородство королевского дома, смывающего позор кровью". И даже сплетничали, что Эрату выдала Василиса — ради того, чтобы стать наследницей самой и обсуждали "подробности" "удачной замены". Пересуды прекратились быстро: Василиса очень дорожила памятью Эраты, и сплетники один за другим попадали в опалу и отправлялись в ссылку. В этом случае принцесса не смущаясь пользовалась расположением отца и тем, что король с каждым днём всё больше перекладывал управление государством на наследницу и её мужа.

И вот сегодня эти ничтожества из отцовской свиты посмели травить кого-то в её присутствии! Увидев потемневшее о гнева лицо Василисы девицы побледнели ещё сильнее, хотя мгновение назад казалось, что белее быть некуда. Незадачливых придворных спас от дальнейшей расправы детский голос, раздавшийся на соседней аллее:

— Мама! Мамочка!

Не обращая больше внимания на фрейлин за спиной, Василиса поспешила навстречу приёмному сыну. Тогда, сразу после трагедии, она добилась права воспитывать Иоанниса[5] как своего — выдержав тяжёлый спор с отцом, который даже грозил лишить её статуса наследницы. Но ни тогда, ни сегодня она ни разу об этом не пожалела. Сам Иоаннис всегда звал Василису мамой, и стал для неё не только одним из самых близких... неожиданно Иоанис стал для принцессы той спасительной ниточкой, которая не позволяла ей превратится в холодную дворцовую машину для интриг. Стал напоминанием, что всегда есть грань, за которой никакая власть и положение не стоят потери тепля и счастья. И все эти годы Василиса продолжала корить себя за недогадливость. Если бы тогда она поняла всё раньше, то наверняка сумела бы помочь простодушной сестрёнке... и Иоанис не лишился бы своей настоящей мамы. Хорошо зная и Эрату, и отца мальчика, Василиса так и не поверила в историю "благородного позора", продолжая искать шпионов и убийц все эти годы.

Вечером уставшая от приёма послов Василиса прижалась к тёплому плечу мужа, и спросила:

— Может зря мы отказали им в помощи?

Но Эоситей, растянувшись на кровати ответил:

— Не зря.

И, чуть помолчав, объяснил:

— Самозванцы возникали и будут возникать — такова природа людей, жадных до власти. И если Восточный предел не умеет управлять страной до такой степени, что всякие проходимцы находят в некоторых землях поддержку — это только их дело. Я не желаю класть в землю наших солдат, потому что их бездарному величеству Геннадасу жалко терять своих гвардейцев. И чтобы потом, когда всё успокоится, нам же первым и предъявили претензии "за разорение территорий при избыточном применении силы"? Да выставили требования о компенсации? Нет уж.

Тут Эоситей повернулся на бок и широко улыбнулся, посмотрев на подругу:

— И вообще, Васия, хватит политики. Оставим её за порогом, хорошо? А в спальне есть дела и поинтереснее.