Нелегал (Пароль больше не нужен)

Вставай проклятьем заклейменный

Весь мир голодных и рабов,

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой идти готов.

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем,

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был никем, тот станет всем.

Музыка стихла и Тодеф первый захлопал в ладоши. Все подхватили, громче, дружнее и нестройные аплодисменты вдруг вышли на единый такт и превратились в овации. Все хлопали и плакали от восторга и думали, какие же все они хорошие и должны делать все, чтобы было еще лучше.

— Да здравствует товарищ Тодеф! — крикнул подсадной из зала.

— Уррраааа! — закричали все.

— Да здравствует наш любимый товарищ Тодеф! — крикнул другой подсадной с противоположной стороны.

— Урррраааа! — начала бесноваться толпа, становясь неуправляемой в своем экстазе, и она двинулась в сторону президиума, чтобы подхватить на руки Тодефа и вынести его на улицу и носить до тех пор, пока жизнь не улучшится.

Тодеф первым почувствовал опасность и начал утихомиривать не в меру разошедшуюся толпу. Кое-как ему удалось заглушить аплодисменты и сообщить, что партийно-хозяйственный актив закончился и для участников накрыт стол в фойе на первом этаже, чтобы все присутствующие могли восстановить свои силы после напряженной работы.

При слове "фуршет" и ленивый не мог устоять. Все ломанулись к выходу, забыв, что они только что готовы были порвать на куски всех, кто мог встать у них на пути и высказать сомнения в правильности ими услышанного.

Глава 63

— Ты смотри, как я их разогрел, — повернулся ко мне Тодеф. — Без твоего участия у меня это бы не получилось. Твой кабинет неподалеку от губернаторского, где я разместился. Приемная большая, осваивайся. А губернаторы у вас живут как цари. Вернее, лучше царей.

— Все получилось бы и без меня, — сказал я. — Народ соскучился по твердой руке и по ярму, которое тяжело, но почетно носить везде, прицепляя к себе все новых и новых соратников. Массой управлять легко. Масса — это как говно, залившее всю площадь, а оппозиция — это люди, которые не хотят это говно терпеть, но у них нет желания объединяться, чтобы превратиться в такое же говно. А маленькими ручейками чистой воды говно не вымыть.

— Хорошо, что ты о говне напомнил, — сказал Тодеф, — мы тут из лучшего говна гоним элитную "Федотовку". Гарантия качества. На фуршете ее немеряно. Давай подходи, там твое место неподалеку от меня, — и он пошел в сторону людей, толпящихся у накрытых столов.

Я пошел пристроить Марию в приемной своего кабинета и натолкнулся на "Чехова".

— Что, доктор, — спросил я, — быстро перекрасились? Хамелеоните, любезный?

— Что вы, господин Писатель, — спокойно сказал "Чехов", — нам окраску менять никак нельзя, сразу подумают, что душа неспокойная, а это уже признак шизофрении. У нас вечная профессия, как у тюремщиков, артистов, проституток и таксистов. Зато я тут видел одного товарища, который так быстро разворачивается в политике, что всегда упирается носом в свой зад.

— Как это так? — не понял я.

— У него при смене власти голова уже повернулась, а жопа еще нет, — засмеялся агент.

— Шутник вы, доктор, — сказал я и пошел в кабинет. "Федотовку" я пить не буду. Процесс ее приготовления в промышленном масштабе из сладкого дерьма элиты ада я подробно описал в книге "Беги, Василич, беги".

Как проходят фуршеты на высшем уровне, вы в большинстве своем, вряд ли знаете и вряд ли представляете. Об одном фуршете в аду я уже писал и те, кто хочет посмаковать слюнки, идущие при чтении меню, могут обратиться строчками, написанным не так уж и давно. Вот там гульнули так гульнули.

Главное отличие высокопоставленных фуршетов от других фуршетов заключается в том, что все это устраивается за деньги налогоплательщиков и на халяву для присутствующих. Налогоплательщикам от этого фуршета достается хрен в одно место. Зато к людям, которые перенедопили (то есть, выпили больше, чем могли, но меньше, чем хотели) обязательно подходят секьюрити и напоминают им, что нужно освежиться. А если они недопонимают, то стукают коленками по яйцам и под руку вежливо провожают к гардеробу.

Фуршеты поменьше устраиваются начальниками пониже и все это удовольствие оплачивается бизнесменами средней руки, чтобы не очутиться в тюрьме или не быть разоренными дотла. От этого фуршета гражданам достается некоторое повышение цен, чтобы покрыть затраты на пьянку.

И с понижением уровня празднества понижается и уровень спонсорства. И все заканчивается тремя мужиками, которые взяли на троих бутылку "паленки" в киоске и подплесневевший сырок "Дружба". Кто из них проснется наутро, не знает даже Господь Бог. Все будет зависеть от организма.

На фуршет губернаторского уровня я только заглянул мельком. Все также, как и везде. В центре, конечно, был Тодеф с петлицами генерального комиссара государственной безопасности. Это краповые петлицы с золотой полоской по центру и в конце полоски большая шитая заезда с красными и синими элементами и серпом и молотом в средине. Молотом по башке, а серпом по яйцам. С такими петлицами Тодеф смотрелся не хуже, чем Ален Делон или, на худой конец, Жан-Поль Бельмондо.

Утром Тодеф был как огурчик, а я тем более, потому что кроме святого чая я ничего не употреблял.

Для важного мне сообщения он зашел в мой кабинет, уселся на угол стола и сказал так запросто:

— Наша несистемная оппозиция в столице победила с первого предъявления. Наши СС, СА, ДА и ЖА заполонили улицы и потребовали себе столичной надбавки. И я им дал эту надбавку в размере пятидесяти процентов.

— А что это за ЖА? — спросил я.

— Женщины ада, — просто ответил Тодеф. — Это они сами себя так назвали. Они все тонко чувствуют. Так вот, эта несистемная оппозиция вынудила президента ехать сюда на переговоры со мной.

— А как же армия, — спросил я, — ведь президент Верховный главнокомандующий.

— Верховный главнокомандующий — доллар, а не президент, — засмеялся Тодеф, подняв правое копыто вверх. — Каждому солдату по тонне баксов в месяц, офицерам от двух до пять тысяч, генералам от восьми до десяти тысяч. Вот и ответь на вопрос, кто у них Верховный главнокомандующий.

— Неужели не было ни одного отказавшегося от твоих денег? — с горечью в голосе спросил я.

— Были, единицы, — радостно сообщил Тодеф, — но за них деньги получили их жены. А вот депутатский корпус был прямо-таки един. То есть, все как один. Им по пятьдесят тонн баксов в месяц дополнительно к тому, что они уже получают, и это все без обложения налогами. А мы тут решили провести досрочные президентские выборы и вашего покорного слугу, — он постучал себе копытом в грудь, — выдвинули кандидатом в президенты. Вот тебе бабка и юркни в дверь.

Глава 64

Переговоры с президентом проходили по-французски. Тет-а-тет. Морда к морде. Коммюнике по результатам переговоров не было, но Тодеф сообщил, что тот будет агитировать за него и вообще согласен на должность вице-президента.

— Но мы об этом еще подумаем, — сказал новоиспеченный кандидат в президенты.

С мест косяком полетели доклады об ударном строительстве концлагерей для либеральных элементов и их регистрации под автомобильными кодами регионов. Например, Konzlag 55-07, то есть концлагерь номер семь в регионе номер 55. Сообщили об открытии межрегиональных школ КаПо (Kazetpolizei) из числа уголовников, как наиболее социально близких всем властям. Прислали на утверждение их униформу и ордена для награждения.

Мой сосед мотоциклист назначен старшим КаПо, похвастался мне униформой с белым угольничком на левом рукаве иссиня-черной униформы. Каждый ефрейтор чувствует себя выше любого фельдмаршала.

Бывший коммивояжер сформировал свой штандарт и стал штандартенфюрером. Видел его во главе штандарта, марширующего с песней на мотив "мы рождены, чтоб сказку сделать былью":

Свободен путь для наших батальонов,

Свободен путь для штурмовых колонн!

Глядят на нас с надеждой миллионы,

День тьму прорвет, даст хлеб и волю он.

И что-то вокруг ни одного омоновца или полицая. Куда все попрятались?

К концу третьего месяца, то есть за неделю до выборов в стране окончательно сформировалась политическая система. Половина населения сидит в концлагерях. Вторая половина их охраняет и славословит нового президента, то есть кандидата в президенты. Первая половина права голоса не имеет, зато вторая половина имеет бесспорное право голоса, охраняемого всеми законами и всеми вооруженными и невооруженными силами.

Выборы прошли организованного. За Тодефа — сто процентов, за его соперника — ноль процентов. Но Тодеф благородный соперник и он вписал за соперника ноль целых и одну сотую процента, соответственно за него получилось девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента. Если перевернуть эту цифру, то получится четыре шестерки.

Когда я увидел их, то я сразу понял, что это привет от Велле Зеге Вульфа. Я не поехал сразу к нему, а решил послушать инаугурационную речь Тодефа. С чужих слов пересказ всегда изобилует неточностями.

Все инаугурационные речи тождественные, они прописаны в законе и отступление от буквы речи не приветствуется. Но кандидату, набравшему такое количество голосов можно все.

— Я хочу сказать, — гремел голос Тодефа над всеми площадями и во всех конференц-залах регионов, — что наше правление будет ознаменовано новыми, невиданными свободами для всех граждан. Никто не будет и не должен скрывать свое внутреннее я. Если ты свинья, то будь свиньей, если козел или баран, то будь козлом и бараном, если ты корова или курица, то будь коровой или курицей. И дети сами должны решить, к кому они относятся. Единство человека и природы — вот наш девиз и задача нашего правления.

И вдруг что-то зашелестело в главном зале страны, раздался ропот, все сильнее и сильнее и вдруг кто-то крикнул:

— Доллары фальшивые!

И сразу трансляция из столицы оборвалась. Кто-то из либералов, оставшихся чудом на свободе, вышел на своих друзей за границей и ему подтвердили, что Федеральная резервная система (ФРС) США признала немыслимое количество долларов в нашей стране попыткой дестабилизации мировой валютной системы при помощи фальшивого печатания долларов.

— Настоящие доллары не печатают на офисной бумаге типа "Снегурочка", — заявил директор ФРС.

И тут началась не революция, а какая-то вакханалия. Говорят, что в Москве десять солдат СС — солдат Сталина — с палкой гоняли какую-то вьетнамскую черную свинью с криками:

— Вот тебе доллары, скотина! Вот тебе доллары.

Вся шатия-братия сбросила с себя черные мундиры и стала смотреть на всех так, что это вы были в мундирах, а я чистенький и жгу в железной бочке фантики с изображениями американских президентов. Банки и магазины не принимали доллары и сбрасывали их по любой цене. Озлобленные люди били по роже тех, кто предлагал им доллары. Осторожные люди пропускали их через бумагорезательные машинки, творческие натуры обклеивали ими сортиры и комнаты на дачах, покрывая сверху лаком, чтобы блестело.

Начали возвращаться из концлагерей либералы. Вряд ли их тюрьмы чему-то научили, они так и не могли объединиться между собой в борьбе за свободу и демократию. Правы те, кто говорят, что они смогут объединиться только за десять секунд до расстрела.

Мой сосед старший КаПо стал обыкновенным соседом и у него я взял мотоцикл, чтобы прокатиться к собору на крови, откуда есть люк в преисподнюю. Проехав по серпантину, я вошел в знакомый кабинет с знакомой табличкой и увидел за знакомым столом Велле Зеге Вульфа.

— Ну, как вы там? — спросил он.

— Нормально, — сказал я. — Это все твои проделки?

— Естественно, — сказал он. — Хотел посмотреть, изменились ли те, которых мой старший брат собирал каждой твари по паре. Половина твари, половина не твари. В целом, каждой твари по паре. А хочешь еще посмеяться?

— Куда уж тут смеяться, — сказал я. — Наржались до усрачки.

— Нет, — сказал Велле Зеге Вульф, махая из стороны в сторону указательным пальцем, — этого ты еще не видел. Смотри, — он подал мне газету, где нормальным нашим языком было написано, что, учитывая высокое качество изготовления долларов в нашей стране, ФРС признает их действительными и рекомендует для обмена всеми банками и торговыми организациями.

Я махнул рукой и пошел к выходу.

— Шутник, едрена корень, — думал я, — сколько инфарктов он обеспечил там, наверху. А хотя, может быть, так им и надо.

Недалеко от храма я видел, как двое здоровых санитаров связали смирительной рубашкой агента "Чехов" и понесли его на носилках в санитарную машину.

— Дай Бог тебе исцеления, — подумал я и мысленно его перекрестил. — Больные там тебя быстро вылечат. Точно также и заключенные быстро исправят начальника тюрьмы, который будет отбывать наказание в своей тюрьме.

Я ехал по улице Красный путь, свернул на Заозерную и везде видел людей, перерывавших навозные кучи, мусорные ящики в поисках выброшенных долларов, за которые они обнажили свое нутро при предложении за доллары стать то ли свиньей, то ли козлом или бараном, то ли коровой. Я не буду перебирать название спасенных Ноем тварей, каждый про себя знает, кто он.

Около дома встретил соседку Наталью в черном платье и с заплаканными глазами. Полная сирота, из родственников был только один дед, которого сегодня похоронили. Месяц назад дед отдал мне пакет с толстой тетрадью и просил передать ее внучке сразу после его смерти.

— Надеюсь на вашу порядочность, — сказал дед, — для Натальи это будет очень важно.

Около квартиры я попросил Наталью подождать минуту и вынес ей пакет. Возможно, он отвлечет ее от свалившегося на нее горя.

Глава 65

Наталья вернулась в пустую квартиру. Сняв черный платок, она вошла в комнату, где еще утром стоял гроб деда и положила на стол большой конверт, на котором ровным дедовским почерком было написано: "Моей любимой внучке Наталье. Вскрыть только после моей смерти".

Похороны прошли спокойно. Пришли друзья деда из областного Совета ветеранов войны, неработающего завода транспортного машиностроения и соседи. Всего собралось человек двадцать.

При погребении больших речей не произносили. Сказали, что дед прожил славную трудовую жизнь и пусть земля ему будет пухом.

Похоронили деда, как он и просил, на Северном кладбище. По его же просьбе на могиле поставили простой деревянный крест. Ветераны предлагали сделать памятник со звездочкой, но Наталья, помня наказ деда, настояла на кресте не православного, а католического типа.

Дед как-то говорил, что не нужно его хоронить. Тело кремировать, пепел зарядить в пушку и выстрелить в небо. Пусть он будет везде и нигде. Тогда еще Наталья сказала, что этого не будет, а на его могиле будет крест, как у бабушки. И дед согласился, только просил не ставить православный крест.

Поминки провели в столовой завода, где дед проработал инженером-конструктором не менее двадцати лет. После поминального ужина Наталья простилась со всеми и одна пошла домой.

Личная жизнь ее как-то не складывалась. Отец и мать погибли в автомобильной катастрофе, когда ей было двенадцать лет, и дед заменил родителей. Ему тогда исполнилось ровно восемьдесят лет, но он был крепкий старик, не болел и смог обеспечить воспитание и обучение своей любимой внучки.

Кроме пенсии старик подрабатывал чтением лекций по сопротивлению материалов и теоретической механике в университете, делал технические переводы документов на немецком языке. Во время войны и учебы он научился говорить по-немецки, а в последующие годы ходил на курсы немецкого языка и постоянно занимался в кружке при лютеранской кирхе.

Денег им на двоих хватало. Наталья окончила школу и по совету деда поступила в политехнический институт на отделение автоматики и программирования. Это, по мнению деда, была самая перспективная профессия и специальность.

После окончания института Наталья вышла замуж за однокурсника и переехала жить к родителям мужа. Но семейная жизнь сразу не заладилась. Родители мужа были против того, что невестка работала на заводе, и требовали, чтобы она перешла в торговлю. Как раз в эпоху перестройки квалифицированные инженеры стали никому не нужны, и Наталья с мужем начала мотаться за границу в шоп-туры, привозя из Турции и Китая кожаный ширпотреб и хлопчатобумажные изделия, потребность в которых явственно ощущалась в России. Появились лишние деньги. Муж стал ходить по ресторанам в компании таких же "челноков", как и он. Увещевания Натальи о том, что надо откладывать деньги на квартиру, чтобы жить отдельно, ни к чему хорошему не привели.

— Тебе что, мои родители не нравятся? — кричал в пьяном запале муж. — Ты вообще бесприданница, — и начал распускать руки.

Родители никогда пальцем не трогали Наталью. Правда, покойный отец иногда, шутя, имитировал, что дает ей подзатыльник, но на этом все наказания и заканчивались.

Дед был строгий, и одного его взгляда было достаточно, чтобы понять неправильность поведения. Мама, как и сейчас Наталья, была сиротой. Дочь свою любила и жалела.

С мужем Наталья развелась. Детей у них не было и оба они не жалели о том, что расстались. Вероятно, и любви между ними горячей не было.

Как это у Лермонтова?