— Кот Баюн уже наелся? — мягко спросила Стина, перебивая философствующего Кота.
— С меня причитается, ведунья, за курочку — ухмыльнулся Кот. — А ещё мне надо вяленого мяса, солёной рыбы, мёда и мешок сухих лепёшек. Сделай, дорогая, если я начну лазить по амбарам и погребам, вся чудь по лесам разбежится.
— Соберём, не беспокойся, а про белый свет мне потом расскажешь. Я слышала, ты и колдовать умеешь? Когда-нибудь явишься, покажешь древнее мастерство? — улыбнулась женщина.
— Кот Баюн обязан жить в лесу, на заблудившихся людей морок напускать, к богам в гости ходить. Я же к вам в одежде прихожу, словно человек. Мало осталось колдовства, трудно оборачиваться в человека, — пожаловался Кот, — вот и нервничаю. Раньше древнего Кота почитали, как покровителя племени. Сейчас все убить норовят. Куда только мир катится?
"А ты изначально был котом или человеком? Или сразу родился оборотнем?" — хотела спросить Стина, но побоялась.
На тёмно-синем вечернем небе сияла полная Луна, чёрные стрелы елей пытались проткнуть её, но не дотягивались и стояли, молча, опустив лапы. На большой лесной поляне, под строгим взором идолов собралась чудь. Охотники и кузнецы, рыбаки и углежоги исподлобья смотрели на Кота, стоявшего у кромки леса. Женщины пришли с мальчиками, от девяти до одиннадцати лет. Многие бабы тихонько плакали, чего не скажешь о детях — всем захотелось пойти с лесным Котом в поход, полный опасностей и приключений.
Наконец, Кот Баюн вышел из тьмы леса на поляну, велел зажечь смоляные факелы. Как только запылал огонь, весь мир сузился до освещённого круга, за пределами которого лежала полная опасностей тьма. На искажённых лицах играли красные блики, тела людей отбрасывали длинные кривляющиеся тени, уходящие головами в страшный ночной лес. На лицах блестели не то слёзы, не то ночная роса, а может быть, это горели глаза — зверь держал в лапе кожаный мешочек с алыми рубинами: самоцветы тянули на годовую подать деревни, которую старый пам Папай отвозил в стольный град на Белом Озере. Да ещё на десяток лошадей останется, если со словенами сторговаться. Ох уж эта подать, эта неделя! Светлый князь Чурило с каждым годом становился всё более нетерпеливым и жадным, а может в этом вина его любимой северской жены.
Во тьме зелёные глаза Кота светились ярко и страшно. Внимательно всматриваясь в людей, он начал тихо говорить:
— Храбрая и трудолюбивая чудь! Ваша жизнь протекает в темноте лесов и трясинах болот! Ваши женщины прекрасны, светлые князья и памы храбры, дети умны и проворны. Вы честно платите неделю с рала, белку с дыма! Памы берегут ваш род, поклоняясь справедливым богам и испрашивая у них совета. Боги же благоволят своему народу, давая детей семьям и приплод скоту, урожай земле и зверя лесу, рыбу озёрам и птицу небесам.
Над поляной стояла мёртвая тишина. Никто из людей не слышал столь мягкого и завораживающего голоса, заставляющего сердца биться громче и чаще, утверждающего веру в услышанное слово. Женщины перестали плакать, дети уставились на Кота во все глаза. Луна тоже соизволила посмотреть на происходящее белым ледяным глазом.
Стина при полном параде, улыбаясь бледными губами, начала медленно и ритмично постукивать в большой бубен, сияя голубой искрой сапфира на золоте старинного перстня. Мальчишки беззвучно проскользнули меж взрослых на середину поляны. Кот посчитал детей, загибая правой лапой когти на левой лапе, а потом наоборот. Удостоверившись, что его приказание выполнено со всей тщательностью, Кот махнул лапой, веля начинать старинную игру. В центре свободного пространства, на утоптанной земле большим кругом стояли деревянные чурбаны, их количество было на один меньше расположившихся вокруг мальчишек.
Бубен забил чаще и сильнее, дети, повинуясь ритму, побежали посолонь, откинув левые руки назад, ладошками кверху, а правыми стараясь достать руки убегавших соперников.
Громче, громче, чаще, быстрее! Люди зашевелились, кто-то улыбнулся, раздались хлопки в ладоши, громче, отрывистее. Дети бежали друг за другом, громко крича, более слабые стали понемногу сдавать, более сильные догоняли отставших.
Вдруг Кот, подняв дыбом шерсть на загривке и прижав уши, громко рявкнул: "Лишний!" Возникла сумятица, кто-то налетел на соседа, упал в траву, все с визгом бросились к чурбанам. Раздался смех, народ закричал. Мальчишки сидели на деревянных пеньках, крепко держась за них руками, только самый маленький — сын углежога Артин, остался без места. Дети вскочили, радостно завопили, а Артин, размазав слезу по грязной щеке, взял в охапку тяжёлый чурбан, потащил его прочь. Мать, взмахнув руками, хотела обнять его и прижать к себе, но ребёнок, увернувшись, пробежал мимо, домой — переживать неудачу.
Снова забил бубен, игра продолжилась. И снова неудачник под смех народа покинул круг, который всё сужался. Дети бегали разгорячённые, мокрые, волосы торчали живописными клочьями, по лицам стекали капли пота, прокладывая грязные дорожки. У кого-то из разбитого носа капала кровь, кто-то держался за распухшее ухо. Люди племени чудь, позабыв про хитрого лесного гостя, кричали и прыгали, разгоняя по жилам северную кровь, бахвалясь перед соседями отпрысками.
Баюн смотрел на людей, погрузившихся в стихию соревнования, и думал про похожесть реакций в различных человеческих обществах. Так же точно бесновалась толпа в римских цирках. Обычно холодные и надменные римские аристократы на выступлениях гладиаторов, запутавшись в пеплумах, падали в экстазе со своих мест на нижние ступени, с выпученными глазами и вопящими ртами, вытянув вперёд правую руку с большим пальцем, направленным вниз, в землю. Жажда крови и жажда победы. Две стороны одной медали.
Наконец, в круге осталось трое. Среди них Кот узнал мальчика, которого встретил на огороде. Он испугался говорящего Кота, но держался храбро, даже угрожал зарубить его, лесного хитреца, деревянным мечом. Бубен забил ещё громче, ещё быстрее. Народ кричал, отец мальчика — тот, которому Кот сломал руку, Скилур, тоже был здесь. Женщины стояли отдельно, пам Папай с небольшой группой угрюмых вооружённых мужчин — его племянников и свояков, был в стороне от толпы. Несмотря на летнюю ночь, он был одет в кафтан, в меховую шапку, на груди сверкал драгоценный камень.
Толстый Струк, внучатый племянник Папая, и худой, но жилистый Ариант, сын Скилура — ровня, а Янай, сын охотника, на год моложе. Тяжело дыша, поправляя одежду, чтоб не топорщилась, они поглядывали на оставшиеся чурбаны. Игра их полностью захватила, мальчишки совсем позабыли, что победитель отправится с древним Котом в поход, который может быть опасным, даже смертельным. Дети побежали — Струк в кожаных тапочках на шнурках, похожих на те, что носили даки в старые времена, Ариант и Янай босые. Кот отметил, что до утра необходимо сшить сапожки для победителя, если таковые не найдутся в Папаевых закромах. Наконец, Стина сильно ударила в бубен, затем приложила к нему ладонь, и наступила тишина. Толпа замерла, в темноте белели глаза (у кота передёрнулись плечи) и блестели ровные здоровые зубы. Дети заорали и, толкаясь, втроём ринулись в центр круга. Толстый Струк отпихнул Яная, тот попытался зацепиться руками за чурбан, но пролетел мимо. Кинулся назад, краем глаза увидел, что Ариант уже прыгает и кричит, подняв руки. Янай бросился ко второму пню, но Струк, скаля зубы, коварно подставил ногу, и мальчик, запнувшись, зарылся лицом в землю. Струк поставил ногу на смолистый еловый комель одновременно с Ари. У Кота сузились глаза, он что-то прошипел на непонятном языке.
Пам во главе родни, тяжело дыша, приблизился к Коту. Родичи глядели сумрачно, исподлобья, руки лежали на рукоятях бронзовых мечей. Двое выдвинули из ножен слегка искривлённые сабли, плохой стали. Рукояти их плавно переходили в выщербленные тусклые лезвия. Один поигрывал круглым костяным шаром, на толстой верёвке.
— Победил мой племянник, — промолвил Папай. — Путь ему предстоит, конечно, опасный — будем просить богов о милости.
Кот подошёл к детям, приобнял их за плечи. Струк и Ариант были одного роста, но, Ари почти в два раза тоньше, жилистый, мелкокостный.
— Победил вот этот, — промурлыкал Кот, слегка подтолкнув сына Скилура.
Ари заулыбался, поднял руки. В толпе охнула Майсара. Скилур принялся гордо озираться, мужики подходили и стучали кулаками по спине, поздравляли. Кот вытащил длинным когтем кожаный мешочек из-за пазухи, высоко подбросил его. Пролетев по дуге, кошель упал в подставленную ладонь Папая. Пам медленно развязал его, высыпал девять не огранённых рубинов ярко-вишнёвого цвета, размером с орех каждый. Все головы повернулись к старому паму, народ жадно рассматривал драгоценные каменья. Бабы заахали, мужики принялись обсуждать ценность и достоинства редкостного дара. Папай, почесав голову, провозгласил, — Всё на нужды рода! Подати князю Чуриле сим даром выплатим за год вперёд! Купим коней! Скилуру причитается один самоцвет, если его сын погибнет в походе с древним Котом!
Народ закивал. Сделка состоялась. И только один человек смотрел на Кота с ненавистью.
— Вот ещё что, — вдруг сказал Кот, глядя на ведунью. — А ну-ка, лови! — серебряная монетка, редкость в деревне, полетела в ладонь Стины. — За курочку, — оскалился Баюн.
Доска вторая
Майсара, уперев руки в широкие бёдра, смотрела, как мальчик вприпрыжку бежит за Котом.
— Далеко ли нам идти, э... волшебный Кот Баюн? — спросил Ари, догнав его уже за плетнём.
— Идти-то? Далеко, мальчик. Я не волшебный.
— Хватит ли нам еды? Надо было взять больше рыбы да лепёшек.
— В лес со своей едой не ходят. Лес нас прокормит, — промурлыкал Кот.
— Ой, что сейчас было! Я от смеха катался — Снежка с нами в поход просилась, — прыснул мальчик.
Кот Баюн посмотрел искоса, кивнул — правильно, девочка должна сидеть дома.
Солнышко забралось высоко и застряло в кронах сосен. Белёсое небо в перистых облаках отражалось в маленьких озёрцах, зарастающих ряской и камышом. Слабый ветерок еле слышно шумел в ветвях деревьев, разгоняя назойливых комаров и мошкару. Кот с Ари шли по бездорожью, во всяком случае, так казалось мальчишке. Иногда Кот наклонялся к траве, что-то высматривал. Раз подошёл к старой сосне и провёл лапой по древней, заплывшей янтарной смолой зарубке.
— Ага, нам туда, — удовлетворённо хмыкнул Кот, и пошёл уверенно на восток, веля мальчику не отставать ни на шаг.
Лес жил своей жизнью. В подлеске возились маленькие полосатые кабанчики. Свинья залегла неподалёку, под дубом, было слышно её похрюкивание — жевала опавшие жёлуди. Далеко, в пролеске, прошествовал могучий тур с огромными острыми рогами. За ним плелась пара коров, щипая травку. Телёнок скакал по поляне, помахивая хвостом, отгоняя слепней.
Где-то мяукнула большая кошка. Рысь, сытая после ночной охоты, лежала на ветке, незаметная в листве.
К полудню Ари, уж, на что бойкий парень, да ещё в сапогах — не босой, начал отставать.
Через несколькоо шагов Баюн остановился, выбрал упавший ствол крепкой берёзы, сел. Вокруг звенели мириады насекомых, где-то стрекотала сорока, на верхних ярусах деревьев резвились белки, гоняясь, друг за дружкой.
— Ну-ка, возьми нож, да надери бересты, потом веток насобирай — только далеко не уходи! Будем костерок жечь!
Ари, вынув из корзинки нож, сделанный из бронзовой кромки, занялся делом, высунув от усердия язык. Мальчик придавил бересту веточками, сложив их шалашиком, сел, и стал слушать цоканье белок, кваканье лягушек. Потом он заскучал.
Забыв наказ Кота, Ари прокрался к ёлкам, пролез под нижними ветками, плоскими, тёмно-зелёными, свисающими до земли. Мягкие сапоги, сшитые дедом Ратаем из тонкой кожи, мягко и неслышно ступали по еловой хвое. Стараясь не наступать на тонкие сухие веточки, на красные мухоморы, мальчик с любопытством высунул нос на освещённую солнцем поляну. Но вместо розовой кашки-клевера, белых ромашек, чуть слышно звенящих сиреневых колокольчиков, поляну покрывала светло-зелёная ряска. Жёлтые кувшинки раскрыли свои коробочки посреди тёмно-зелёных плавающих листьев. Вода почти не угадывалась, лишь у дальнего берега трясины серебрилась светло-голубая полоска, обрамлённая коричневыми, в жёлтом пуху, камышами.
На длинном осклизлом бревне, торчащем из воды, обросшем мхом и лишайником, спиной к мальчику сидела молодая девушка с распущенными зелёными волосами. Мальчик застыл, словно выпь посреди тростника, от изумления у него перехватило дыхание. Девушка смотрелась в воду, расчёсываясь, гребнем, и пела песенку. Особенно поразил воображение мальчика рыбий хвост, покрытый золотисто-зелёной чешуёй. Вила игриво плескала им по воде, разгоняя белые лилии.
— Тише, — мягкая лапа закрыла рот мальчику, — Не вспугни, неслух. Я где тебе велел быть? Я думал, их не осталось на белом свете, — прошептал Баюн. Как он подкрался, мальчик не понял — не хрустнула ни одна веточка.
Вила играла и забавлялась, но вдруг в лесу хрюкнуло, завыло, затрещали кусты. Показалось настолько страшное существо, что у Ари душа провалилась в пятки. Оборотень скакнул на длинных когтистых лапах, колени у него согнулась назад. Пасть зверя ощерилась длинными клыками, глаза светились даже днём. Морда походила на волчью, но дышащую злобой и тёмным разумом. Не успел мальчик моргнуть, как оборотень выпрыгнул на узкую полоску сухого берега, мышцы его чудовищно напряглись. Зверь надеялся допрыгнуть до русалки, несмотря на приличное расстояние. Раздался пронзительный визг — вила заметила чудовище. Оборотень прыгнул. Так и запомнился он мальчику — на мгновение зависший в воздухе в блеске брызг, поднявшихся от падения русалки в воду.
Баюн вдавил голову мальчика в труху, упавшую с елок, вскочил на ноги, стремительно выкинул правую лапу по направлению к зверю. Хоть одним глазком, но мальчик заметил неизвестно откуда взявшуюся серебряную молнию.
Зверь упал на скользкое бревно. В тот же миг серебряный диск врезался ему в шею, чуть ниже ушной раковины. Оборотень издал страшный вопль, задёргал лапами и головой, хвост его заколотил по бревну. Из раны потекла багрово-чёрная кровь, пошёл дымок с неприятным запахом палёной шерсти. Затем, оборотень затих, мальчик стал гадать — страшное чудовище погибло или только притворяется?
Ари выскочил из-под ели и подбежал к Коту. Долго отплёвывался еловыми иголками, трухой от шишек, вытрясал из волос муравьёв и мокриц.
Они подошли к трясине, раздвинув камыши, уставились на страшного зверя. На морде Кота играли желваки — он думал, как подобраться к оборотню. Лодки на болоте не наблюдалось, вязать плот — необходимо плести верёвку, а где взять столько ивовых прутьев? А плыть — извините, не котовское это дело.
Вдруг рядом с телом зверя возник мощный бурун. Из воды, раздвигая листья лилий, появилась голова, большая, в ряске, с волосами, перепутанными длинными водорослями, с длинной зелёной бородой, растущей от глаз Водяного. Пальцы с перепонками гребли воду, помогая тому, кто вёз его на себе. Тело Водяного окуталось фиолетовыми листьями подводных растений, под бородой, на золотой цепи висела морская раковина, словно скрученный розовый пергамент. Наконец, появилась усатая пасть "чёртовой лошади" — Водяной ехал на огромном соме, который служил ему. От Водяного веяло холодом, каким-то древним, нечеловеческим ужасом. Ари спрятался за Кота, тот мягче, домашнее, ближе.
