Египет. Легенда затерянной пирамиды

Жрица взяла чашу, глубокую, с высокими краями и поместила ее в центр треугольника. Сначала — питье для женщин, ибо именно они, являлись жрицами этого храма, и были более угодны божеству.

Несколько прядей, срезанных с головы убитого на прошлой неделе быками, стражника упали в чашу. Затем туда же опустились и семь зерен ячменя, что вчера ей тайно добыли из гробницы все того же молодого стража. Добавив десять оипе и девять яблочных семечек, изящные руки подняли бронзовый пестик и принялись толочь все, опущенное в чашу. Медленно и усердно она растирала ингредиенты в порошок, пока, наконец, содержимое сосуда не стало напоминать пыль.

Вот теперь можно продолжать! Взяв кубок из красной глины, жрица влила в сосуд кровь черной собаки, добавила кровь, собранную из пальцев десяти девственниц. Теперь самое неприятное в этом питье! Тонкой костяной иглой, жрица проткнула свой указательный палец, добавив в питье три капли. Облизала ранку и слегка прикусила, веля крови остановится. Затем игла вошла в левую ладонь и снова три тяжелые капли пали вглубь сосуда.

Ранку на ладони она зализывала чуть дольше. Не так-то просто прикусить центр ладошки! Из черного продолговатого бутыля в питье было добавлено пять капель семени, что собрали нынче вечером у готовящихся к испытанию мужчин.

Хорошо! Теперь черед вина и 3 утча первичного виноградного сока. Голова кружилась от одуряющего запаха благовоний, ладонь саднила, а обруч, казалось, намеревался раздавить ее. Волосы окутали все тело пушистым облаком, лезли в глаза, мешали работать. К тому же в них было ужасно жарко и спина, по которой они струились, вся покрылась тяжелыми каплями пота, что противно соскальзывали вниз.

Ей нельзя расслабляться! Теперь нужно семь раз прочесть над питьем заклинание и только после этого можно будет перелить все и укупорить для настаивания. На десять дней сосуд с зельем будет закопан в пески пустыни близ священного камня.

В свитках она не нуждалась. Вновь несколько глубоких вдохов, мысленно руками она потянулась через магический кристалл к самой дальней своей оболочке. Коснулась одного "бока", другого. Вот! Нашла!

Слова заклинания сами вошли в голову, ей оставалось лишь шептать их, направляя силу камня через центр ладоней на питье.

К концу седьмого раза, во рту пересохло, в горле першило, а руки ломило и сводило от усталости. А ведь еще нужно приготовить зелье для мужчин! И его рецепт намного сложнее!

— Ничего, — шептала жрица, переливая драгоценную влагу в сердоликовый сосуд, — ничего! Я сильная! Я смогу! У меня все получится! Ничего!

Сосуд она поставила на полку, туда, где его не коснется жар факелов и очага. Рано ему еще греться! Теперь второе зелье. Зелье для мужчин. Там ее кровь не понадобится, но повозится придется изрядно.

— Что там у нас? — Вздох, руки послушно тянутся к Ах, перебирая тайны и знания, что хранятся в этом вместилище мудрости, — не то, не то..., а вот!

Довольно кивнув, молодая женщина открывает глаза и берет новую чашу, больше и глубже прежней, высеченную из красного гранита. Руки осторожно начинают кропотливую работу.

Амулет из красного сердолика уже разбит, ей надо лишь растереть его в пыль. Это легко сказать — лишь растереть в пыль, а попробуй сделать! Тяжелая, трудоемкая работа, на нее уходит много времени. В какой-то момент, ей начинает казаться, что сил на то, чтобы поднимать, ставший невыносимо тяжелым, пестик, просто не осталось!

Когда работа окончена и последние, "для верности", удары нанесены, женщина бессильно опускает руки и, опираясь на локти, стоит так какое-то время, раскачиваясь, как укачивают плачущих детей. Хочется все бросить, присесть и отдохнуть, а лучше — прилечь! Глаза устали и видят уже не так четко. Они слипаются, а это значит, что две третьих ночи уже прошло.

Близок рассвет, а напиток должен быть готов и закупорен до восхода солнца. Иначе, первые же, коснувшиеся его, лучи Хепри, разрушат всю магию ночи, придется начинать все сначала. Ей нельзя медлить! Нужно поторопиться! Скорей, скорей!

В пыль ложится измельченный корень мандрагоры, с таким трудом добытый ею три луны назад, об этом лучше сейчас не вспоминать, и так слишком тяжело!

А следом: яички черного осла, мед, луковый сок, плоды дерева ам и листья клещевины, немного опия, несколько капель мочи беременной женщины. Фу, чего только не кладется в эти магические зелья, бр — р — р! — ее передернуло от запаха и отвращения, — как они будут это пить десять дней?

И последний, очень важный ингредиент. Осторожно она сняла с полки сосуд в форме женщины с ребенком на руках. Тихо шепча молитвы, стараясь не пролить ни капли дорогого молока женщины, родившей своего первенца — мальчика, жрица перелила его в сосуд изображающий хилого, больного малыша.

Несколько мгновений она отдыхала, не доверяя усталым рукам, затем собирается с силами и вновь поднимает тяжелый сосуд и молоко перемещается в сосуд в виде здорового, сильного ребенка, становясь целебным, наполняясь магической силой.

Хорошо! Теперь очень осторожно перемешиваем все. Так! Теперь вливаем молоко и все!

Так же осторожно, как дважды до этого, молоко тоненькой струйкой влилось в зелье. Тройной ряд молитв и заклятий был пропет ей четко, без запинок и замедлений. И все зелье исчезло в огромном, стоящем на полу, сосуде, выточенном из цельного куска белой яшмы, который был уже сам по себе большой ценность и редкостью. А уж, полный этого зелья...

Едва последняя капля воска упала на крышку, надежно защищая содержимое от внешнего мира, комнату залил утренний свет. Хепри всходил на небосклон. Начинался новый день!

* * *

Солнце медленно и лениво начало подниматься из-за горизонта, то бог солнца Амон-Ра начал свое путешествие по небу на прекрасной ладье. Торговцы спешат со своими товарами на базар, пока еще солнце не поднялось высоко и не наступил палящий зной. Одни подгоняют ослов, навьюченных большими мешками, другие сами тащат тележки, нагруженные товаром, третьи несут поклажу на собственных плечах. А на базарной площади уже во всю шумит толпа.

Горы фруктов и овощей лежат прямо на земле, издали кажется, что это сад с яркими разноцветными клумбами. Тут же стоят глиняные сосуды самой разнообразной и причудливой формы. Одни из них гладкие одноцветные серые из необожженной глины или кирпично-красные, прошедшие обжигание в печи. Другие — кувшины, чаши, миски, тарелки — расписаны пестрыми узорами, напоминающими восточные ковры: и лотосы здесь, и жуки — скарабеи, и резные листы пальм.

А вот лавка с коврами в ряду других таких же лавок. В них торгуют дорогими шелками и медной и бронзовой посудой, резной костью, бусами, кольцами, браслетами. Всего и не перечислишь, глаза разбегаются от обилия ярких и разнообразных товаров.

В глубине лавок восседают толстые и важные купцы, а у входа уже начали зазывать покупателей своими пронзительными голосами черноглазые приказчики. Их громкие голоса смешиваются с криками торговцев и покупателей, с ревом ослов и быков, ржанием лошадей и блеянием овец и баранов.

Продираясь через густую толпу и расталкивая торговцев и покупателей, несутся невольники. Они расчищают проезд чати Имхотепу, которого в это раннее утро вызвал к себе фараон Джосер. И толпа почтительно расступается перед высокородным вельможей.

Шум, суета и сутолока не мешают Имхотепу, не отвлекают его от размышлений и не вызывают раздражения. Он вспоминает, как много лет назад, в такое же чудесное утро, его уже призывал к себе фараон.

Было еще свежо, легкий ветерок колыхал листву и травы, народ на базаре уже шумел во всю, но здесь, в садах фараона, была тишина. Имхотеп ждал, волнуясь, прихода Джосера и гадал, зачем же его вызвали.

Увидев царя, что появился со стороны дворца, чати упал на колени и коснулся лбом земли, приветствуя господина и повелителя.

— Встань, Имхотеп. — Джосер говорил спокойно и медленно, находясь во власти своих дум. — Прогуляйся со мной.

Успокоенный ровным настроением фараона, Имхотеп пошел вслед ему в глубину сада. Под легким бризом шевелились огромные листья финиковых пальм и их шепоту вторили сикоморы и фиговые деревья. Вокруг их подпорок вились виноградные лозы, а на аккуратно разбитых и ухоженных клумбах ярко пестрели цветы.

Они дошли до пруда, что был расположен в центре сада в полном молчании. Имхотеп наслаждался утром и тишиной, Джосер обдумывая, как точнее объяснить своему верному чати, что он задумал и хочет, что бы тот воплотил.

Мужчины остановились у пруда и присели в тенистой беседке, глядя как в воде резвятся разноцветные рыбешки. Имхотеп спокойно ждал, пока фараон начнет разговор, для которого вызвал его к себе столь рано.

— Я позвал тебя, Имхотеп, с определенной целью. Я, вот уже длительное время, размышляю о своей жизни и понял, что пришла пора позаботиться о моей гробнице, где будет обитать мое Ба и куда положат мое тело, когда я уйду к Осирису.

Джосер тяжело вздохнул, Пораженный чати хотел возразить, что фараон еще слишком молод, всего каких-то сорок лет! И ему еще рано говорить и даже думать о смерти.

В последнее время Египет стал самой сильной державой и уже никто не рисковал нападать на них, да и внутри страны все было тихо и мирно. Так что говорить о внезапной смерти фараона можно было разве, что от какой-нибудь заразы. Но фараон, движением руки остановил его, помешав высказать все, что промелькнуло у верного друга в голове за те секунды, что меж ними стояло молчание.

— Молчи, мой верный Имхотеп, молчи. Сначала Я скажу. Так вот, я думал... Как до меня хоронили фараонов? В склепах подземных, над которыми из кирпича — сырца строили мастабы с гладкими наклонными стенами и плоским верхом.

Так? А были ли они высоки? Нет! Не выше двух этажей. Я считаю, мой верный чати, что такая гробница слишком ничтожна для меня. Разве я не Джосер? Не фараон Верхнего и Нижнего Египта? Весь Египет от дельты Нила, до первых порогов подвластен мне! Разве был до меня хоть один фараон также силен и могуч? Так почему же моя гробница должна быть такой же, как у любого моего богатого вельможи? Ответь мне, Имхотеп!

— Да, мой господин, ты абсолютно прав, — и чати склонил голову в знак согласия с фараоном.

— Вот я и подумал, что мне нужно, что-то другое, Имхотеп! Что-то более великое! Что-то, что показало бы и народу и тем, кто придет после меня, что я силен и славен! Я хочу такую гробницу, какой еще не было ни у одного царя до меня! Я хочу, чтобы ее построили не из кирпича, а из белого камня, что мы добываем в каменоломнях Туры для храмов богов.

А тебя я призвал, мой верный друг, дабы ты придумал, как она будет выглядеть, дабы придал ты форму моему желанию. Я даю тебе месяц на обдумывание и составление плана моей усыпальницы. Только тебе я могу это поручить, Имхотеп, ведь недаром же о тебе идет слава по всему Египту, как о великом ученом и мудреце!

— Да, мой господин, — только и смог вымолвить вельможа. И, отпущенный взмахом руки царя, низко поклонившись и коснувшись лбом земли, пятясь спиной, он удалился. И дома размышлял о невозможном: абсолютно новой форме гробницы великого фараона.

Очнувшись перед сфинксами, стоявшими у ворот дворца, чати фараона Джосера, задумчиво улыбаясь, прошел внутрь. Его проводили в сад. Ожидая фараона, вельможа погрузился в дальнейшие воспоминания о том времени, когда придумывал, как построить пирамиду...

* * *

Имхотеп был в отчаянии. День проходил за днем, а план гробницы не был разработан и никаких идей не приходило ему в голову. Сидя у окна, он в сотый раз водил тростниковой палочкой по папирусу. Местами на папирусе проступали уже отвергнутые им раннее планы гробницы, которые слуги просто смыли. Папирус был дорогим материалом, даже для чати фараона, а если вспомнить, сколько он уже извел его...

Вот и приходилось чертить на помытом папирусе, а отвергнутый план, смывать водой, отчего папирус приобрел грязноватый цвет, а местами просвечивали линии бывших планов.

Кроме папируса, перед ним стояла чаша с водой и пенал, в котором было место для хранения палочек и два углубления: для черной краски, что изготовлялась из сажи и для красной краски, что делали из охры.

Тяжело вздыхая, он принялся вновь чертить боковой план гробницы. Но дело никак не шло. Трудно начертить то, что ты еще не придумал! С каждым днем Имхотеп все больше мрачнел: срок, отведенный ему фараоном, заканчивался, а работа была не сделана. Его не столько страшили гнев или кара, которой подвергнет его фараон за невыполнение приказа, сколько стыд, что он не справился с задачей, подвел и огорчил друга и повелителя.

Уже в который раз, он вывел на папирусе мастабу, не представляя, как сможет отступить от установленных богами правил, но, не желая сдаваться, стремясь найти способ: не ломая старых традиций угодить желанию царя. Он уже предлагал фараону соорудить большую мастабу из блоков — крупных каменных глыб, но этого показалось Джосеру не достаточным. Он сказал, что до него сооружали мастабы из кирпича и эта отличается от прежнего лишь цветом и размером. А надо сделать что-то такое, чего еще не было!

Бездумно водя палочкой по папирусу, Имхотеп все рисовал и рисовал мастабы, но ничего на ум не шло. В сердцах, он отбросил тростник и вышел в сад. Дневная жара спала и вместе с сумерками наступала прохлада, солнце уходило за горизонт. И в этот день он не нашел решения, которое бы удовлетворило и порадовало его фараона. Увы!

* * *

Да — а — а! То утро ничем не отличалось от предыдущего. Он встал, поел и, преодолевая собственное нежелание, подошел к столу. И вот тут-то его и ожидало озарение. На исчирканном вчера папирусе, который он забыл приказать помыть, виднелось... он даже не знал, как ЭТО назвать. Вчера, абсолютно бездумно, он рисовал мастабы, от нечего делать он рисовал их одна на другой! Это было то, что нужно! Он был просто уверен в этом. Взяв чистый папирус, Имхотеп дрожащей от волнения рукой стал чертить план усыпальницы, вокруг добавив ограду — каменную стену с уступами и полуколоннами, храмы и площадку для Хеб-Сед.

Имхотеп вновь улыбнулся, вспоминая, как вместе с озарением к нему пришло и объяснение такой формы гробницы для фараона — это пирамида — лестница, которая облегчит фараону Джосеру восхождение на небо, к богам!

Чати проследил взглядом последнего из посетителей и вошел. Фараон кивнул ему, приветствуя, жестом останавливая приветствия, приглашая пройти ближе к трону.

— Хочу посоветоваться с тобой, Имхотеп. — Джосер тяжело вздохнул, вставая с трона и подходя к окну, — речь пойдет о моем сыне и наследнике, Сехемхете.

— Да, государь? — Вельможа знал, что волнует друга, но не собирался помогать ему, отлично понимая, что владыка должен осознать и проговорить проблему, чтобы найти правильные пути решения.

— Он совсем не интересуется делами государства! Девочки, скачки, пьянки — гулянки.... Занимается, чем попало! Носится, как угорелый, по Мемфису, на пару с Кенной! Вот еще болван, прости мою душу Осирис! Я думал, что он, как старший, будет положительно влиять на мальчишку, а он еще хуже принца! Сыночки...