Зверь лютый. Книга 30. Канава

Как те, самые первые.

"Так обратимся же к истокам и скрепам!".

Боголюбский много общается со степняками. Он знает их сказания, знает как они думают. Вот таким, сакрально-символическим способом он играет свою политическую игру. Называется — Поросье.

На Роси четыре крупных племени: берендеи, торки, печенеги, ковуи. Есть половецкие роды. Верховодят берендеи. Которые остальных гнут и теснят. Чтобы "чёрные клобуки" не передрались между собой на Рось ставят русских князей. Последний — брат Боголюбского Михалко.

Берендеи традиционно "вероломные". Но в целом "держат руку" Волынских князей. После сговора Бастия со смоленскими княжичами у берендеев раскол. Чью сторону примет этот народ после смерти Бастия? Большинство берендеев очень уважительно относятся к Михалко. Об этом упоминают и летописи. Для Боголюбского "гречники" — враги. За кого будет Рось, если, например, Михалко и Ярослав-"братец" убегут?

Боголюбский на чистом символизме играет древнюю игру: "разделяй и властвуй".

Есть сущности субъективные: человек придумал, сделал. А есть объективные, существующие вне его воли. Предустановленные. География и геология, история и мифология. Подобно месторождениям железной руды или рельефу речного русла, мифы, легенды — уже есть. До тебя. Ты пришёл, а они — уже. Их нужно найти, разглядеть среди "осадочных пород". Вытащить на свет. И сделать из этих "полезных ископаемых" что-то полезное.

Боголюбский знает о существовании залежи мифов "Огуз-мелик" и связанных с ним. Как искусный рудокоп, он приступил к добыче этого "минерала". Он награждает, возвеличивает Чарджи. Не просто как храброго и искусного воина. И уж тем более, не как моего человека — как великого витязя из рода древних ябгу. Достойного продолжателя "отца народа".

Торки и следующие за ними во всём печенеги получают надежду.

— Пришёл потомок древних великих правителей! Он поведёт нас к новым победам!

При таких настроениях берендеям будет труднее гнуть всех "чёрных клобуков" под себя. А, значит, в поход против Боголюбского они не пойдут: оставлять свои семьи рядом со становищами вдруг воспылавших вековой родовой гордостью обиженных соседей... рискованно.

Награждение Боголюбским инала, торка имеет и ещё один смысл. Общий для всех "чёрных клобуков".

Кошмар Поросья — "клещи". Когда "дикие половцы" ударят с юга, а русские дружины с "мирными" половцами — с севера, от Киева.

Прошло 76 лет с тех пор, как половцы осадили Торческ. Князья обещали помощь, но не не пришли. Город был взят и сожжён, жители перебиты или уведены в рабство. Погибших тогда — до сих пор поимённо поминают в торкских родах.

И тут полу-половец Боголюбский, старинный враг на поле боя, проливший лично или саблями своих родственников-кипчаков немало торкской крови за десятилетия "топтания мамонтов", публично называет торкского инала "инанч-байгу" (верный сокол).

Примирение? Прощение прежних обид? Крепкий мир? И с Русью, и со Степью, где слово Боголюбского немало значит. А зачем нам тогда Волынцы? Вместе с их прихлебателями берендеями.

Красиво. Андрей — умница. Я... виноват, Чарджи — дал ему повод.

Наградить за героизм — правильно. Но Андрей развернул это в политический манёвр. Цена которому тысячи всадников. Ежели что.

Теперь Михалко с Поросья можно убирать: торки и печенеги будут поддерживать того князя, которого поставит Боголюбский. Возможности берендеев в части "вероломства" несколько... уменьшились.

Интересно: а можно эту идею "углубить и расширить"?

Не канон. "Так не делают, это ж все знают". Но... а почему бы не предложить Боголюбскому? С избранием митрополита прошло. Почему бы и здесь не подкинуть идею?

Чарджи был... в сильно вздрюченном состоянии. Когда я попросил показать подарок — начал дёргаться.

Он что, боится что я отберу? Я долго и неумело выражал искренне восхищение. Почему "неумело"? — Я не такой большой знаток степных луков. Да, западно-тюрский коман. Характерный двойной изгиб на рогах, костяные накладки. Но... он же старый и без тетивы! Хорошо, что промолчал.

Чарджи чуть не взахлёб, мешая русские и тюркские слова объяснил, что этот лук принадлежал его далёкому предку, одному из предводителей тех торков, которые сто лет назад пытались пограбить Русь, но были разбиты сыновьями Ярослава Мудрого. Видимо, тогда лук и попал в княжескую сокровищницу, там и провалялся столетие. Хранили его правильно: не пересох, не отсырел. Тугой. Натянуть его пальцами... вряд ли.

— Я знаю, Чарджи, что я тебе подарю. Кольцо на большой палец. Тоже золотое. С большим лепестком.

— Не надо золотое. Мягкий металл. Лучше бронзу или сталь.

Торк перекладывал стрелы и вдруг, не поднимая головы, спросил:

— Ты не... не ревнуешь?

Факеншит! А, блин.

Ревность в моё время понятие из серии про секс. А здесь значительно шире. Можно ревновать к абстракции: к славе, к успеху.

— К чему?

— Ну... Ты меня ругал. За... за бой. А Боголюбский хвалит. Вот, подарки дорогие дарит.

— Я — рад. Ты ж мой человек? Я радуюсь, когда моих людей хвалят. За дело, за подвиг. А ругать... Боголюбскому плевать на тех парней, которых убили берендеи. Это — мои люди. Наши с тобой. И печаль — наша. И не повторять ошибку — тоже нам. Не ему.

Посмотрим. Чарджи может от награды возгордиться, может от контраста между всеобщим восхищением и моими упрёками, обидеться на меня. Может, ощутив себя новым ябгу, начать манкировать обязанностями моего заместителя: караулы проверять, из котлов пробу снимать, сортиры инспектировать... Жалко будет. Расставаться.

Тут прискакал сеунчей:

— Гос-сударь! Вел-лел! Бег-гом!

— Юнот, ты в службе первый день?

— Я? Ну... не... А чего?

— Слова господина своего следует передавать не как ты понял, а точно, слово в слово. Что тебе велено предать?

— А... ну... эта вот... Скажи Воеводе Ивану, чтоб приезжал.

— Во-от. А то — "велел", "бегом"... Как на пожар.

Нуте-с, Иван Юрьевич, пошли пропозицию... пропозировать. Или правильнее — пропозицировать? Или, с учётом вчерашнего помахивания Боголюбским мечом перед моим носом, "демонов демонстрировать"?

Второй день непрерывного банкета продолжается в Западном дворце. Судя по звукам, позвали и скоморохов: у местных рожков удивительно противный голос. Боголюбский сбежал в Южный дворец к брату Глебу. Здесь меньше места, более прибрано, уютнее. Хотя, какой уют в казарме? В доме, где живёт толпа мужиков, "заскочивших на минуточку". Но есть нормальная горенка. С закрывающимися дверями и целыми окнами.

— Ну, сказывай, чего хотел.

Архиерейский собор я провёл. Довольно успешно. Теперь попробуем "княжие посиделки".

Внимательно оглядел "семейный совет".

Шесть князей. Во главе недлинного стола — "сам", Великий Князь и Государь Всея Руси Андрей Юрьевич.

Малоэмоциональное лицо под дорогой, с собольей опушкой, шапкой. Не "Мономаха", конечно, но и не обычная его походная. Он — единственный в шапке. Парить лысину за столом — привилегия государя. Остальные могут морозить мозги.

Тёмного шелка шуба с тёмной, соболиных спинок, опушкой по вороту, подолу и рукавам. Цена такой шубе... неплохая волость со всем населением. Как они могут в таком ходить? Я бы испугался: присядешь где-нибудь не туда, зацепишься ненароком... Они "не туда" не присаживаются. А все "ненароки" — слуги впереди бегом убирают, ценя свои спины, а то и жизни.

Выдвинутая вперёд, из-за больных позвонков, и притом высокомерно вздёрнутая вверх, голова. Прищуренные, одновременно презрительно и подозрительно, щёлочки глаз. Сухие руки, никогда не знавшие маникюра, гелей или смягчающих ванночек, спокойно лежат на мече Святого Бориса. Пока — спокойно, пока — меч в ножнах, пока — на столе.

Да уж, мрачен наш государь, суров, не фотогеничен. Монархизм у нас, конечно, с человеческим лицом, но лицо-то... горячего желания возлюбить, умилиться и прослезиться — не возникает. Не дитя невинное, не девица красная. Хорошо хоть "звериный оскал самодержавия" пока отсутствует. Пока по "звериному оскалу" больше я — у меня зубы лучше.

"Власть нельзя любить. Хорошо, если её можно уважать" — вполне про Боголюбского.

"Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог".

Дядюшка Онегина был, похоже, из властных структур.

Рядом с Андреем, по правую руку, его брат Глеб, князь Переяславский. Когда они рядом — хорошо видно, что они братья. И тем удивительнее, как сходные элементы внешности дают в сумме разное впечатление.

Решителен. "Следы тайных пороков на лице" — отсутствуют. Не-вырожденец. Нормальный русский князь. Не хватает... глубины?

У Боголюбского под внешней скорлупой клокочет бездна. Бездна чувств, бездна мыслей. Андрей одновременно обдумывает десяток идей в несколько уровней. Оценивая их логически и эмоционально, по отдельности и связно. Кипящая "этажерка" слоёв сознания может в любой момент выплеснуть в окружающих совершенно неочевидный результат.

Глеб тоже бывает резок. Но это резкость дудки: сюда дунул, оттуда свистнуло. Нет разнообразия, изощрённости. Сходно с трепыханием перепёлки: шумно, но не смертельно.

Причина? Можно все свалить на генетику, но отец и мать у них общие. Думаю, что главная разница — в той дозе ненависти, которую Андрей хватанул с детства. Наверное, Андрей сам виноват. Какой-нибудь детский эпизод, в котором ребёнок захотел слишком многого, а ему не дали. И все запомнили. Андрей — что своё надо выгрызать, остальные — что этот выгрызет.

Глеб мимо чего-то похожего проскочил. Остался нормальным.

Увы, нормальные — историю не делают. Они в ней живут, часто неплохо. Но переменить её ход... сумасшествия не хватает.

* * *

"— Ах, этот-то? — вспомнил Гильберт. — Он стал поэтом. Для математики у него было слишком мало воображения".

Перепёлка даже и поэтом не стал.

* * *

Рядом — ещё один каменноликий. Мстислав Андреевич, Искандер.

Формально — старший сын Боголюбского, формально — главнокомандующий.

Мы оба с Андреем знаем, что Искандер Андрею не сын. Обоих это напрягает, оба помалкиваем.

Искандер, безусловно, главнокомандующий. Но не главный. Как присутствие государя действует на генерала... См. например, Кутузова при Аустерлице. Здесь хуже: всяк бежит к Боголюбскому. Тот, конечно, посылает к сыну. Но то времени нет, то вопрос не его компетенции... А всякая сявка, получив приказ Искандера, норовит уточнить:

— А батюшка про это знает? А князь Андрей дал добро?

Искандер несколько... туповат. Причём достаточно умён, чтобы это понимать. Зная такое за собой, стремится сузить темы, обсуждаемые с его участием, до одного, ему интересного, поля. По счастию, это не бабы, аргамаки или соколиная охота, как у большинства аристократов. Формирование, обучение, вооружение, снабжение и применение воинских подразделений.

Нынешний поход (в РИ) явился для него неоценимой школой, а сам штурм дал и опыт, и авторитет. Но не успех. В РИ Искандер будет командовать ещё тремя походами: на Луцк, Новгород, Стрелку. Все — неудачные. После последнего вскоре умрёт. От сего дня — меньше двух лет.

Третьим по этой стороне стола, ближе всех ко мне — юный Глеб. Глебушка. Глеб Андреевич, 13 лет, "светлый мальчик". "Светлячок".

Постоянно доброжелателен, терпелив. Этой добротой уже норовят попользоваться. Андрей попытался как-то защитить сына от проходимцев-попрошаек. Получилось ещё хуже. Отчуждение между отцом и сыном только нарастает. Найти в походе время, пообщаться, исправить прежние педагогические ошибки... "не государево это дело".

Глебушка единственный, кроме меня, от которого не несёт хмельным. Все остальные с раннего утра участвовали в "почествовании". Естественно, "принимали на грудь". Кто сколько хотел. Одни — имитировали, другие — реально. По счастью, народ опытный, в подобных мероприятиях бывавший. "Ума не пропили". Хотя Перепёлка, например, несколько "взъерошен", а Искандер более обычного "затуплен".

По левую руку от Андрея два других его брата, "гречники". Михаил (Михалко) и Всеволод (Большое Гнездо).

Михалко на лицо бледно-зеленый.

По состоянию здоровья: гипса здесь нет, а наложенные лубки при верховой езде... Приехать же к государю в санях... "А князь-то у нас того, баба" — автоматом без промедления. Бастий его здорово помял при захвате. Предполагаю не только трещины в рёбрах, но и повреждения внутренних органов.

В РИ Михалко будет постоянно болеть, откажется идти в Киев садиться князем по приказу Боголюбского после смерти Перепёлки, ссылаясь на здоровье. Через семь лет, уже в Залесье, в ходе войны с племянниками, один из них будет писать другому: болящего Михалко везут меж угорских иноходцев. Князь не в седле? — Помирает. Картинка попадёт в Радзивиловскую летопись.

Цвет лица оттеняет чёрный чекмень. Несмотря на измену Бастия, Михалко, может и неосознанно, следует в одежде привычному образу князя "черных клобуков".

Забавно, что и его визави Перепёлка тоже использует гардероб соседей-степняков. Конечно, кафтан у него русский, но белый, шитый золотом. Такая цветовая гамма... На Руси с века 16-17, вспоминается что-то типа "рынды государевы". Пока наиболее близкий аналог — парадный халат половецкого хана, "белых клобуков".

Рядом с бледно-зелёным Михалко бледно-розовый Всеволод.

Как взглянет на меня — розовеет. В остальное время пытается усесться по-удобнее. Всё ж таки я его... доставил впечатлений. Бедненький. Смущённо-тревожно-восторженный. Как девушка после "потери невинности" при первой встрече с "потеряльщиком". Но сквозь этот "девичий румянец" вдруг проскакивает то цепко-оценивающий взгляд, то остро-думающее выражение лица.

Забавно, но у меня нет ощущения того, что одно из этих душевных состояний — "романтичное" и "циничное" — маска. Он искренен, как мне кажется, в обеих ипостасях. Ко мне — "романтично", а вот к моим словам, к умопостроениям... по-разному.

Мы оба помним давнюю историю в Пердуновке. Тогда Михалко отобрал у Всеволода мой подарок, зажигалку. А я сказал:

— Научись защищать своё. И тогда я подарю тебе кое-что ещё.

Своего у него ещё нет, защищать он не умеет. Сегодня я собираюсь сделать ему дорогой подарок. Научился ли он защищать своё?

Сегодня с утра братья публично преподнесли Боголюбскому дорогой подарок: отрезанную грудь Варвары Великомученицы. Вместе с головой одного из своих людей. Который и свершил, как было объявлено, сиё чудовищное святотатство. Отрезал и спрятал. Однако же означенная часть тела святой, будучи замотана в три платка и помещена в торбу, плакала, молила о перенесении в место праведное, под защиту добрую. Даже и кровоточить с тоски принялась. В подтверждение предъявили походную торбу с кровавым пятном.

Полагаю, что кровь — того бедолаги, которого пустили на заклание. Хотя могли и барана зарезать.

Отрубленная голова, само собой, на расспросы не отвечает, про подробности преступления своего не рассказывает. "Концы в воду".

Боголюбский явил радость великую, велел служить службы благодарственные во всех церквах киевских во обретение святых мощей Великомученицы. Обещал братьям "быть с ними в любви", дарил им дорогие подарки — что-то из одежды. Но назначения "по столам" не произвёл.