| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Христианство так прочно укоренилось в это время, что Теразава не добился большого успеха в своих попытках отучить своих новых вассалов от их веры. Он не пытался изгнать всех христиан, потому что, поскольку все они крестьяне, и их более 10 000 человек, большинство островов бы обезлюдело , — отмечал иезуитский вице-провинциал в 1604 г. Теразаве пришлось довольствоваться закрытием нескольких церквей и предупреждением крестьянству, что принятие христианства было бы для них пустой тратой времени, так как исповедание этой религии приведет к ослаблению их работы на рисовых полях. Ситуация изменилась после того, как десять лет спустя начались серьезные гонения, и особенно во время царства террора, организованного Мидзуно и Такенакой в 1626-1632 гг.; но хотя практически все крестьяне в этой области внешне отреклись от веры до 1637 г., большинство из них в душе все еще оставались христианами. Теразава Хиротака умер в 1633 г., и феодальное владение Амакуса наследовал его сын Кататака, никчемный расточитель, чье безжалостное налогообложение деньгами и натурой не оставляло его крестьянам ничего, кроме слез на глазах.
Страдания островитян Амакуса соперничали с тяготами их соседей из Симабары по ту сторону разделяющего их пролива, которые с 1615 г. находились под пятой даймё Мацукура. Старший из даймё, Сигемаса, очевидно, изначально был невольным преследователем своих христианских вассалов. Он проявил большую доброту к пленному итальянскому иезуиту в 1622 г., терпеливо выслушав его изложение христианских догм и проводимое им различие между мирными завоеваниями португальцев в Азии и испанской оккупацией Филиппин. Тот же падре говорит, что Мацукура очень хорошо знал точное местонахождение более десяти миссионеров, которые скрывались в его вотчине, но не предпринял никаких усилий, чтобы схватить их. Спустя несколько лет Сигемаса изменил свое отношение, поскольку он был главным сторонником нападения на Лусон и главным помощником Мидзуно в пытках непокорных христиан в Унзене. Его сын Сигехару был еще более злобной личностью, потому что он был не только ярым гонителем христиан, но и безжалостным сюзереном и землевладельцем, ни перед чем не останавливавшимся, чтобы отобрать у своих арендаторов последнее зерно риса. И отцу, и сыну приписывают (или, скорее, обвиняют их) изобретение Мино-Одори или танца Мино — разновидности пытки, при которой на крестьян надевали соломенные плащи, которые затем поджигали, предварительно связав им руки за спиной. Еще одним излюбленным приемом был захват жен и дочерей тех, кто не мог уплатить налоги. Этих женщин якобы держали под арестом до тех пор, пока от их мужей и отцов не поступали требуемые взносы, но они часто умирали от рук мучителей, прежде чем удавалось собрать деньги для выкупа.
Искра, от которой разгорелось восстание, была вызвана одним из этих инцидентов, когда разгневанный отец убил слуг даймё, истязавших его дочь у него на глазах. Вся деревня сразу массово поднялась на восстание, и остальная часть округа последовала ее примеру, как только распространились новости о возмущении. Такова, по крайней мере, версия Дуарте Корреа, португальца, который в течение всех этих насыщенных событиями месяцев томился в тюрьме Омура в ожидании сожжения на костре. Поскольку все его информаторы были японцами и ни один из них (насколько известно) не являлся христианином, похоже, нет причин сомневаться в истинности его утверждения о том, что непосредственной причиной восстания была невыносимая жестокость методов сбора налогов, которые применял местный даймё. Он также рассказывает, что, когда родзю спросил одного из ведущих вассалов Омуры, было ли, по его мнению, это народное движение вызвано религиозными или экономическими причинами, он ответил, что восстание не могло быть вызвано мятежниками-христианами, поскольку во времена, когда там были многие из них, в том числе известные капитаны, они никогда не восставали (5). Японские традиционные источники, с другой стороны, единодушно приписывают религиозное происхождение восстанию, которое, по их мнению, намеренно разжигалось недовольными ронинами, ранее состоявшими на службе у Кониси и других даймё-христиан, которые считали преобладающее недовольство крестьянства благодатной почвой для распространения прохристианской пропаганды. Типичным для этой пропаганды было Божественное откровение , которое тайно распространялось по сельской местности и приписывалось одному из японских иезуитов, изгнанных в 1614 г.
Когда пройдет пять раз по пять лет,
все засохшие деревья зацветут;
малиновые облака ярко засияют в небе на западе,
и появится мальчик, наделенный божественной силой.
Все это возвестит христианское возрождение в Японии.
Хотя оставалась еще пара лет, если взять 1614 год за отправную точку этого пророчества, все же зима 1637 г. выдалась на редкость засушливой, с багровыми облаками в закатном небе по вечерам и вишневыми деревьями, цветущими в неурочное время поздней осенью. Эти природные явления вызвали большое волнение среди криптохристиан; и когда некоторые из должностных лиц даймё захватили и сожгли священную картину, написанную маслом, которую извлекли из тайника в одной деревне, их тут же линчевала разъяренная толпа.
Какова бы ни была истинная или мнимая причина восстания, как только оно началось, то быстро приняло религиозный характер. Повстанцы использовали знамена с португальскими надписями, такими как Louvado seia o Santissimo Sacramento ( Хвала Святейшему Таинству ), и выкрикивали имена Иисуса, Марии и Сантьяго, когда шли в бой. Они открыто объявили о своей приверженности христианской вере и заявили о своем намерении жить и умереть в ней. Восстание так быстро распространилось от Симабары до Амакусы, что казалось, по всем признакам, заранее спланированным делом. Повстанцы избрали своим командиром молодого человека по имени Масуда Широ, широко известного как Амакуса Широ, восемнадцатилетнего сына одного из старых самураев Кониси. Однако настоящее руководство восстанием, по-видимому, осуществлялось группой из пяти или шести закаленных ронинов, которые были первоначальными главарями. Когда началось восстание, у некоторых повстанцев было спрятано оружие в их хижинах; но большинство из них было безоружно, пока после уничтожения нескольких карательных отрядов самураев повстанцы не получили несколько тысяч единиц оружия, не считая их собственных кос, серпов и импровизированных копий. Повстанцы Амакусы после некоторых предварительных успехов были разбиты в начале января; но оставшиеся в живых переправились через пролив, чтобы объединить силы со своими друзьями в Симабаре. Повстанцам Аримы чуть было не удалось захватить замок Симабара, но они заняли два других старых замка и захватили несколько складов риса и продовольствия.
Довольно любопытно, что повстанцы не сделали ни одной попытки двинуться на соседний Нагасаки, который не был гарнизонным или з мковым городом, и население которого (христианское в душе, если не на словах), вероятно, оказало бы им теплый прием. Но они не предприняли никаких шагов в этом направлении, возможно, потому, что не хотели еще больше настраивать против себя бакуфу. Независимо от причины, после своих первых предварительных успехов они удовольствовались тем, что сосредоточились вместе с жёнами, детьми и всеми припасами, которые смогли найти, в старом замке Хара (Харанодзё), находившимся в сильной позиции, окруженной с трех сторон морем. По оценкам, их число простиралось от 20 000 до 37 000, не считая женщин и детей. Такэкоши, который на этот раз, кажется, довольно тщательно проверял свои данные, определяет общее их количество в 37 000 человек, включая 1500 мужчин боеспособного возраста и около 200 ронинов. Эти цифры почти полностью совпадают с данными некоторых информаторов Дуарте Корреа, если учесть женщин и детей.
Первые известия о восстании дошли до бакуфу примерно 17 декабря, в день, когда ничего не подозревавшие бугё Нагасаки (их теперь было двое, Сакакибара и Баба) прибыли в Эдо, чтобы представить свой ежегодный отчет. На следующий день Мацукуру отправили в его феодальное владение, но он, очевидно, не слишком торопился, так как добрался до своего замка в Симабаре только 15 января 1638 г., в день, когда повстанцы полностью окопались в замке Хара. Из-за неукоснительного приказа бакуфу о том, что ни один даймё не может перемещать свои войска за пределы его феодального владения без четких приказов сёгуната, силы соседних даймё Кюсю, хотя и были частично мобилизованы, не выходили за пределы своих границ. По мере того, как в Эдо один за другим поступали сообщения о религиозных, а не экономических причинах восстания, правительство серьезно встревожилось. Оба бугё быстро вернулись из Эдо в Нагасаки, где были удивлены и обрадованы, обнаружив, что в городе все тихо и нет угрозы нападения со стороны повстанцев. Они, не теряя времени, разместили в городе и его ближайших окрестностях армию в 40 000 человек, стянутых из соседних феодальных владений. Затем бугё выступили из Нагасаки с контингентом из 500 человек на соединение с правительственными силами в Симабаре, куда они прибыли 20 января.
Как только сёгун осознал всю серьезность восстания, Итакура Сигемаса, сын старого Итакура, который так дружелюбно относился к иезуитам во время своего пребывания в должности сёсидая или губернатора Киото в 1602-1614 гг., был назначен специальным представителем с широкими полномочиями по координации действий войск даймё Кюсю против повстанцев. Несмотря на то, что феодальное ополчение из лучших самураев Кюсю, собравшихся под его командованием, в конечном итоге составило более 50 000 человек, осаждающие неизменно терпели поражение во всех столкновениях со презираемыми ими противниками. Среди христиан было несколько сотен аркебузиров, и пока у них хватало боеприпасов, они на голову превосходили своих противников-самураев, будь то в атаке или в обороне.
Когда бакуфу услышало, что осада не продвигается, на смену Итакуре был назначен новый командующий, Мацудайра Идзу-но-ками Нобуцуна, один из членов Большого Совета, и на место действия были отправлены дополнительные подкрепления. Новости о его замене дошли до Итакуры до прибытия Мацудайры, и он решил опередить своего преемника, предприняв попытку штурма замка в традиционно благоприятный (японский) день Нового года. По преданию, Итакура сочинил стихотворение перед началом битвы, и его содержание было явно меланхоличным.
В первый день Нового года, в прошлом году в Эдо, я надел шляпу в придворном стиле; сегодня перед замком Хара я надеваю шлем и выхожу на битву. Таким образом меняется мир и все в нем.
Когда от цветка, распустившегося в преддверии Нового года, осталось только название, запомните его как предводителя авангарда .
Атака была отбита с огромными потерями для осаждавших; Итакура был убит при попытке сплотить своих людей. Мацудайра, который был известен своим коварным характером, будь то в ипостаси государственного деятеля или тактика, предпочел позволить голоду сделать свое неизбежное дело, и, хотя и плотно обложил замок со всех сторон, не предпринимал попыток взять его штурмом. Через бугё в Нагасаки командование правительственных войск попросило помощи в виде кораблей и артиллерии как от голландцев в Хирадо, так и от китайцев в Нагасаки. Кукебакер откликнулся на просьбу, отправив голландский корабль De Ryr , который обстрелял замок со стороны моря. От услуг голландцев вежливо отказались после того, как осажденные пустили в лагерь войск Токугавы стрелы с привязанными к ним пасквилями, в которых насмехались над самураями за то, что они лучше владели счетами, чем оружием, и за то, что они были вынуждены полагаться на иностранцев, чтобы справиться с горсткой крестьян. Голландское сотрудничество, вероятно, было неизбежным в сложившихся обстоятельствах, но оно не принесло им никакой славы в Европе, где проводились оскорбительные сравнения с их действиями против своих единоверцев-гугенотов в Ла-Рошели в предыдущем десятилетии.
Хотя до сих пор осажденным почти неизменно сопутствовал успех в их вылазках, запасы продовольствия и боеприпасов с самого начала были ограничены, и к началу апреля и то, и другое практически закончилось. Отчаянная вылазка в ночь с 4 на 5 апреля с целью захвата некоторых складов осаждающих потерпела неудачу в темноте и неразберихе, хотя правительственные войска понесли еще б льшие потери, продолжая сражаться между собой даже после того, как нападавшие отступили. После этого в рядах осаждающих во все большем количестве начали появляться перебежчики. От них Мацудайра узнал то, что было самоочевидным при осмотре тел убитых повстанцев: что осажденные сильно страдали от недоедания, и что их запасы пороха были полностью исчерпаны. 12 апреля, скорее случайно, чем вследствие заранее продуманного плана, состоялся генеральный штурм, и хотя первая атака была отражена, второй внезапный приступ, предпринятый несколько минут спустя, оказался успешным, и внешняя из трех линий обороны была прорвана штурмом. Потребовались еще два дня боев и резни, чтобы выбить из хонномару или цитадели последних защитников, которые пали, сражаясь железными котлами и кастрюлями в отсутствие какого-либо более смертоносного оружия. Все остальные, включая женщин и детей, были безжалостно перебиты 15 апреля. Единственным уцелевшим был Ямада Эмонсаку, бывший иезуитский художник-додзюку, отрекшийся от христианства несколько лет назад и явно против воли принявший участие в восстании. Он был уличен в предательских переговорах с осаждающими и заключен в темницу донжона в ожидании казни во время штурма замка.
Атакующие также вышли изрядно потрепанными из этой кровавой бани; их общие потери за трехмесячную осаду по консервативным оценкам составили 13 000 человек. Похоже, что на максимуме их численности их армия насчитывала более 100 000 человек, поэтому уровень потерь у них был на удивление высоким, особенно с учетом их численного и материального превосходства, а также того факта, что за все время осады они предприняли всего два генеральных штурма. Все свидетельства того времени показывают, что бакуфу было удивлено и раздосадовано относительно низким уровнем боеспособности, которую якобы обученные самураи продемонстрировали против неопытных христианских крестьян во главе с парой сотен ронинов, которые не держали в руках оружия в течение двадцати лет. Лучшим свидетельством этого является отказ от запланированного вторжения на Лусон, которое, как сказали бугё Нагасаки голландцам, было отменено в результате опыта Симабарской кампании. В то время как бакуфу в начале 1637 г. считало, что для этой экспедиции будет достаточно 10 000 человек, теперь Большой Совет пришел к выводу, что вероятно, потребуются 100 000 самураев для взятия Манилы, которая была не глинобитной крепостью, удерживаемой крестьянами, а сильно укрепленным городом с гарнизоном из закаленных солдат (6).
III
Симабарское восстание прозвучало похоронным звоном по девяностопятилетней истории торговли Португалии с Японией. Сёгун и его советники не раз долго и серьезно обсуждали не просто изгнание торговцев Макао, но и нападение на сам Город Имени Бога в Китае. Что касается бакуфу, то человеку с менталитетом Иэмицу было трудно поверить в то, что глупое крестьянство юго-западного Кюсю осмелится поднять восстание без какого-либо таинственного поощрения из-за границы. Сношения с Манилой были запрещены почти четверть века назад, а плавания кораблей с красной печатью недавно прекращены, оставалось только закрыть маршрут Макао-Нагасаки, поскольку китайцев и голландцев никто всерьез не подозревал в сотрудничестве с ронинами или распространении христианской пропаганды.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
