| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Христианство так прочно укоренилось в это время, что Теразава не добился большого успеха в своих попытках отучить своих новых вассалов от их веры. "Он не пытался изгнать всех христиан, потому что, поскольку все они крестьяне, и их более 10 000 человек, большинство островов бы обезлюдело", — заметил иезуитский вице-провинциал в 1604 году. Теразаве пришлось довольствоваться закрытием нескольких церквей и предупреждением крестьянству, что становиться христианами было бы для них пустой тратой времени, так как исповедание этой религии приведет к ослаблению их работы на рисовых полях. Всё совершенно изменилось после того, как десять лет спустя начались серьезные гонения, прежде всего во время царства террора, организованного Мизуно и Такенакой в 1626-1632 годах; но хотя практически все крестьянство в этой области внешне отреклось от веры до 1637 года, большинство из них в душе все еще оставались христианами. Теразава Хиротака умер в 1633 году, и феодальное владение Амакуса наследовал его сын Кататака, никчемный распутник, чье безжалостное налогообложение деньгами и натурой не оставляло его крестьянам ничего, кроме глаз, чтобы плакать.
Страдания островитян Амакуса соперничали с тяготами их соседей Симабара по ту сторону разделяющего их пролива, которые с 1615 года находились под пятой даймё Мацукура. Старший из даймё, Сигемаса, очевидно, изначально был невольным преследователем своих христианских вассалов. Он проявил большую доброту к пленному итальянскому иезуиту в 1622 году, терпеливо выслушав его изложение христианских догм и проводимое им различие между "мирными" завоеваниями португальцев в Азии и испанской оккупацией Филиппин. Тот же падре говорит, что Мацукура очень хорошо знал точное местонахождение более десяти миссионеров, которые прятались в его вотчине, но не предпринял никаких усилий, чтобы схватить их. Спустя несколько лет Сигемаса изменил свое отношение, поскольку он был главным сторонником нападения на Лусон и главным помощником Мизуно в пытках непокорных христиан в Унзене. Его сын Сигехару был еще более злобной личностью, потому что он был не только ярым гонителем христиан, но и безжалостным сюзереном и землевладельцем, ни перед чем не останавливавшимся, чтобы забрать у своего арендатора последнее зерно риса. И отцу, и сыну приписывают (или, скорее, обвиняют их) происхождение Мино-Одори или "танца Мино" — разновидности пытки, при которой на крестьян надевали соломенные плащи, которые затем поджигали, предварительно связав их руки за спиной. Еще одним излюбленным приемом был захват жен и дочерей тех, кто не мог уплатить налоги. Этих женщин якобы держали под арестом до тех пор, пока от их мужей и отцов не поступали требуемые взносы, но они часто умирали от рук мучителей, прежде чем могли быть собраны деньги для выкупа.
Искра, от которой разгорелось восстание, была вызвана одним из этих инцидентов, когда разгневанный отец убил управляющих даймё, которые истязали его дочь на его глазах. Вся деревня сразу массово поднялась, и остальная часть округа последовала ее примеру, как только распространились новости о возмущении. Такова, по крайней мере, версия Дуарте Корреа, португальца, который все эти насыщенные событиями месяцы томился в тюрьме Омура в ожидании сожжения на костре. Поскольку все его информаторы были японцами и ни один из них (насколько известно) не являлся христианином, похоже, нет причин сомневаться в истинности его утверждения о том, что непосредственной причиной восстания была невыносимая жестокость методов сбора налогов, которые применял местный даймё. Он также рассказал, что, когда родзю спросил одного из ведущих вассалов Омуры, было ли, по его мнению, это народное движение вызвано религиозными или экономическими причинами, "он ответил, что восстание не могло быть вызвано мятежниками из христиан, поскольку во времена, когда там были многие из них, в том числе известные капитаны, они никогда не восставали" (5). Японские традиционные источники, с другой стороны, единодушно приписывают религиозное происхождение восстанию, которое они рассматривают как намеренно разжигаемое недовольными ронинами, ранее служившими Кониси и другим христианским даймё, которые считали преобладающее недовольство крестьянства плодотворной почвой для распространения прохристианской пропаганды. Типичным для этой пропаганды было "Божественное откровение", которое тайно распространялось по сельской местности и приписывалось одному из японских иезуитов, сосланных в 1614 году.
Когда пройдет пять раз по пять лет,
все мертвые деревья зацветут;
малиновые облака ярко засияют в небе на западе,
и явится мальчик божественной силы.
Все это возвестит христианское возрождение в Японии.
Хотя оставалась еще пара лет, если взять 1614 год за отправную точку этого пророчества, все же зима 1637 года была исключительно сухой, с малиновыми облаками в закатном небе по вечерам и цветущими вишневыми деревьями в неурочное время поздней осенью. Эти природные явления вызвали большое волнение среди криптохристиан; и когда некоторые из должностных лиц даймё захватили и сожгли священную картину, написанную маслом, которую принесли из тайника в одной деревне, их тут же линчевала разъяренная толпа.
Какова бы ни была реальная или мнимая причина восстания, оно быстро приняло религиозный характер, как только оно укрепилось. Повстанцы использовали знамена с португальскими надписями, такими как "Louvado seia o Santissimo Sacramento" ("Хвала Святейшему Таинству"), и выкрикивали имена Иисуса, Марии и Сантьяго, когда шли в бой. Они открыто объявили о своей приверженности христианской вере и заявили о своем намерении жить и умереть в ней. Восстание так быстро распространилось от Симабары до Амакусы, что казалось, по всем признакам, согласованным делом. Повстанцы избрали своим командиром молодого человека по имени Масуда Широ, широко известного как Амакуса Широ, восемнадцатилетнего сына одного из старых самураев Кониси. Однако настоящее руководство восстанием, по-видимому, осуществлялось группой из пяти или шести закаленных ронинов, которые были первоначальными главарями. Когда началось восстание, у некоторых повстанцев было спрятано оружие в их хижинах; но большинство из них было без оружия, пока после уничтожения пары карательных колонн самураев повстанцы не получили несколько тысяч единиц оружия, не считая их собственных кос, серпов и импровизированных копий. Повстанцы Амакусы после некоторых предварительных успехов были разбиты в начале января; но оставшиеся в живых переправились через пролив, чтобы объединить силы со своими друзьями в Симабаре. Повстанцам Аримы чуть было не удалось захватить замок Симабара, но они заняли два других старых замка и захватили несколько складов риса и продовольствия.
Довольно любопытно, что повстанцы не сделали ни одной попытки двинуться на соседний Нагасаки, который не был гарнизонным или зАмковым городом, и население которого (христианское в душе, если не на словах), вероятно, оказало бы им теплый прием. Но они не предприняли никаких шагов в этом направлении, возможно, потому, что не хотели еще больше настраивать против себя бакуфу. Независимо от причины, после своих первых предварительных успехов они удовольствовались тем, что сосредоточились вместе с жёнами, детьми и всеми припасами, которые смогли найти, в старом замке Хара (Haranojo), находившимся в сильной позиции, окруженной с трех сторон морем. По оценкам, их число простиралось от 20000 до 37000, не считая женщин и детей. Такэкоши, который на этот раз, кажется, довольно тщательно проверял свои данные, определяет общее их количество в 37000 человек, включая 1500 мужчин боеспособного возраста и около 200 ронинов. Эти цифры почти полностью совпадают с теми, которые приводили некоторые информаторы Дуарте Корреа, если включать сюда женщин и детей.
Первые известия о восстании дошли до бакуфу примерно 17 декабря, в день, когда ничего не подозревавшие бугё Нагасаки (их теперь было двое, Сакакибара и Баба) прибыли в Эдо, чтобы представить свой ежегодный отчет. На следующий день Мацукуру отправили в его феодальное владение, но он, очевидно, не слишком торопился, так как добрался до своего замка в Симабаре только 15 января 1638 года, в день, когда повстанцы полностью окопались в замке Хара. Из-за неукоснительного приказа бакуфу о том, что ни один даймё не может перемещать свои войска за пределы его феодального владения без явных приказов сёгуната, силы соседних даймё Кюсю, хотя и частично мобилизованные, не выходили за пределы своих границ. По мере того, как в Эдо один за другим поступали сообщения о религиозных, а не экономических причинах восстания, правительство серьезно встревожилось. Оба бугё быстро вернулись из Эдо в Нагасаки, где были удивлены и обрадованы, обнаружив, что в городе все тихо и нет угрозы нападения со стороны повстанцев. Они, не теряя времени, разместили в городе и его ближайших окрестностях армию в 40 000 человек, стянутых из соседних феодальных владений. Затем бугё выступили из Нагасаки с контингентом из 500 человек на соединение с правительственными силами в Симабаре, куда они прибыли 20 января.
Как только сёгун, осознал всю серьезность восстания, Итакура Сигемаса, сын старого Итакура, который так дружелюбно относился к иезуитам во время своего пребывания в должности сёсидая или губернатора Киото в 1602-1614 годах, был назначен специальным представителем с полномочиями координировать действия войск даймё Кюсю против повстанцев. Несмотря на то, что феодальное ополчение из лучших самураев Кюсю, собравшихся под его командованием, в конечном итоге составило более 50 000 человек, осаждающие неизменно терпели поражение во всех столкновениях со своими презираемыми противниками. Среди христиан было несколько сотен аркебузиров, и пока у них хватало боеприпасов, они на голову превосходили своих противников-самураев, будь то в атаке или в обороне.
Когда бакуфу услышало, что осада не продвигается, на смену Итакуре был назначен новый командующий, Мацудайра Идзу-но-ками Нобуцуна, один из членов большого совета, и на место действия было отправлено дополнительное подкрепление. Новости о его замене дошли до Итакуры до прибытия Мацудайры, и он решил опередить своего преемника, предприняв попытку штурма замка в традиционно благоприятный (японский) день Нового года. В соответствии с традицией, Итакура сочинил стихотворение перед началом битвы, его сочинение было явно меланхоличным.
"В первый день Нового года, в прошлом году в Эдо, я повязал шляпу в стиле двора; сегодня перед замком Хара я привязываю жемчужину и выхожу на битву. Таким образом меняется мир и все в нем.
Когда от цветка, распустившегося в преддверии Нового года, осталось только название, запомните его как лидера авангарда".
Атака была отбита с огромными потерями для осаждавших; Итакура был убит при попытке сплотить своих людей. Мацудайра, который был заведомо хитрым персонажем, будь то в ипостаси государственного деятеля или тактика, предпочел позволить голоду делать свою неизбежную работу, и, хотя и плотно обложил замок со всех сторон, не пытался взять его штурмом. Через бугё в Нагасаки командование правительственных войск потребовало помощи в виде кораблей и артиллерии как от голландцев в Хирадо, так и от китайцев в Нагасаки. Кукебакер подчинился, послав голландский корабль "De Ryr", который обстрелял замок с моря. От услуг голландцев вежливо отказались после того, как осажденные пустили в лагерь сил Токугавы стрелы с привязанными к ним пасквилями, в которых насмехались над самураями за то, что они лучше владели счетами, чем оружием, и за то, что они были вынуждены полагаться на иностранцев, чтобы справиться с горсткой крестьян. Голландское сотрудничество, вероятно, было неизбежным в данных обстоятельствах, но оно не принесло им никакой славы в Европе, где проводились оскорбительные сравнения с их действиями против своих единоверцев-гугенотов в Ла-Рошели в предыдущее десятилетие.
Хотя до сих пор осажденным почти неизменно сопутствовал успех в их вылазках, запасы продовольствия и боеприпасов с самого начала были ограничены, и к началу апреля и того, и другого практически не было. Отчаянная вылазка в ночь с 4 на 5 апреля с целью захвата некоторых складов осаждающих потерпела неудачу в темноте и неразберихе, хотя правительственные войска понесли еще бСльшие потери, продолжая сражаться между собой даже после того, как нападавшие отступили. После этого в рядах осаждающих во все большем количестве начали появляться дезертиры. От них Мацудайра узнал то, что было самоочевидным при осмотре тел убитых мятежников: что осажденные находились в крайне истощенном состоянии, и что их запасы пороха были полностью исчерпаны. 12 апреля, скорее случайно, чем вследствие заранее продуманного плана, состоялся генеральный штурм, и хотя первая атака была отражена, второй внезапный приступ несколько минут спустя оказался успешным, и внешняя из трех линий обороны была прорвана штурмом. Потребовались еще два дня сражений и резни, чтобы выбить из хонномару или цитадели последних защитников, которые забрасывали правительственные войска железными котлами и кастрюлями в отсутствие какого-либо более смертоносного оружия. Все остальные, включая женщин и детей, были безжалостно перебиты 15 апреля. Единственным уцелевшим был Ямада Эмонсаку, бывший иезуитский художник-додзюку, отрекшийся от христианства несколько лет назад и явно против воли принявший участие в восстании. Он был застигнут и схвачен во время предательских переговоров с осаждающими и заключен в темницу донжона в ожидании казни во время штурма замка.
В этой кровавой бане атакующие никоим образом не ушли; их общие потери за трехмесячную осаду по консервативным оценкам составляют 13 000 человек. Похоже, что на максимуме их численности их армия насчитывала более 100000 человек, поэтому уровень потерь у них был на удивление высоким, особенно с учетом их численного и материального превосходства, а также того факта, что за все время осады они предприняли всего два штурма. Все современные свидетельства показывают, что бакуфу было удивлено и раздосадовано относительно низким уровнем боеспособности, которую якобы обученные самураи продемонстрировали против неопытных христианских крестьян во главе с парой сотен ронинов, которые не обращались с оружием в течение двадцати лет. Лучшим свидетельством этого является отказ от запланированного вторжения на Лусон, которое, как сказали бугё Нагасаки голландцам, было отменено в результате опыта Симабарской кампании. В то время как бакуфу в начале 1637 года считало, что для этой экспедиции будет достаточно 10 000 человек, теперь великий совет пришел к выводу, что вероятно, потребуются 100 000 самураев для взятия Манилы, которая была не глинобитной крепостью, удерживаемой крестьянами, а сильно укрепленным городом с гарнизоном из закаленных солдат (6).
III
Симабарское восстание прозвучало похоронным звоном по девяностопятилетней истории торговли Португалии с Японией. Сёгун и его советники не раз долго и серьезно обсуждали не просто изгнание торговцев Макао, но и нападение на сам Город Имени Бога в Китае. Что касается бакуфу, человеку с менталитетом Иэмицу было трудно поверить в то, что глупое крестьянство юго-западного Кюсю осмелится подняться на восстание, если его не поощряют каким-то таинственным образом из-за границы. Сношения с Манилой были запрещены почти четверть века назад, а плавания кораблей с красной печатью прекращены недавно, оставалось только закрыть маршрут Макао-Нагасаки, поскольку китайцев и голландцев серьезно не подозревали в сотрудничестве с ронинами или распространении христианской пропаганды.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
