| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Все эти меры сделали для миссионеров, европейских или японских, более трудным, чем когда-либо, въезд в Японию из Манилы и Макао; но наиболее эффективным сдерживающим фактором для их проникновения в страну было растущее нежелание властей Макао способствовать их перевозке, из опасения экономических репрессалий со стороны японцев. Этими ответными мерами достаточно часто угрожали, и они фактически применялись в течение нескольких лет в 1628-1630 годах, когда на португальскую торговлю было наложено эмбарго из-за того, что испанский галеон разграбил корабль с красной печатью в Сиамском заливе, тем самым нанеся оскорбление пропуску сёгуната. К счастью для португальцев, на торговлю их соперников, голландцев, в тот же период также было наложено эмбарго из-за распрей между японскими авантюристами и голландскими колонистами на Формозе, которые завершились дерзким похищением губернатора Питера Нуйца из замка Зеландия. Этот последний инцидент имел дополнительное преимущество для португальцев, сделав Суэцугу Хейдзо, отрекшегося от христианства дайкана Нагасаки, заклятым врагом голландцев, так как его люди были вовлечены в конфликт с японской стороны.
Едва было снято эмбарго на торговлю в Макао, как возникла еще бСльшая опасность, когда было обнаружено письмо, оставленное португальским монахом, который только что успел покинуть дом своего хозяина через заднюю дверь, когда розыскной отряд местного полицейского начальника ворвался в переднюю. Письмо ясно показало, что торговцы Макао помогали и способствовали укрывательству миссионеров. Одно время казалось, что вся португальская община Нагасаки будет приговорена к смертной казни, но Жеронимо де Мачедо дал колоссальную взятку местному бугё Такенака Унеме. Дело замяли, вероятно, из-за того, что в нем был замешан ряд собственных приближенных губернатора, но власти Макао были серьезно встревожены. Они в полной мере осознавали, что бакуфу не собирается с ними шутить, и что дальнейшие подобные инциденты повлекут за собой не просто прекращение торговли между Макао и Нагасаки, но и смерть в той или иной мучительной форме всех их соотечественников в Нагасаки. Соответственно, они обратились к местным церковным властям с просьбой запретить въезд в Японию миссионеров на португальских галиотах под страхом отлучения от церкви, по крайней мере, до тех пор, пока преследования не прекратятся. Высшее духовенство Макао поняло обоснованность этих опасений и дало необходимые заверения; но власти Манилы, когда их попросили предоставить аналогичную гарантию, оказались либо более упрямыми, либо менее способными контролировать своих рьяных подчиненных.
Хотя торговля между Макао и Японией постепенно меняла свои масштабы, поскольку португальцы все больше зависели от китайских и японских торговых воротил в отношении их капитала, она по-прежнему была источником огромной прибыли для трещавшей по швам иберийской Азиатской империи. Недовольный колонист, писавший из Макао в 1622 году, утверждал, что средняя цена должности капитан-майора рейса в Японию на открытом рынке в Гоа составляла менее 20 000 крузадо. Он добавил, что упомянутые капитан-майоры обычно получали чистую прибыль в размере 10 000 крузадо за рейс, "поскольку их расходы невелики и незначительны". Жуан Серран да Кунья, все еще судившийся с короной, определенно не согласился бы с ним; но, делая скидку на некоторое естественное преувеличение, очевидно, что должность капитана все еще была чрезвычайно прибыльной, судя по тому рвению, с которым ее домогались. Даже если корона не получала очень большой прямой прибыли от этих рейсов, они приносили ей значительную косвенную выгоду, поскольку помогали профинансировать укрепление колониальных городов (Макао, Малакки и Кочина), которые в противном случае были бы прямой обязанностью короны.
В 1621 году сенат Макао написал Дои Тосикацу Ой-но-суке, жалуясь, что пиратская деятельность англо-голландского "Флота обороны" делает Китайское море небезопасным для "большого корабля" из Макао, в связи с чем португальцы были вынуждены использовать вместо него маленькие галиоты. Сенат далее жаловался, что система ито-ваппу (панкада) работает все хуже и хуже и что торговцы Макао не могут продать завезенные ими шелка по справедливой цене в Нагасаки. Дои Тосикацу ответил на эти жалобы, что сёгун запретил голландцам заниматься пиратством в водах Японии или вблизи них; он был уверен, что в Японии нет никого настолько жестокого, чтобы лишить макаоссцев их законной доли прибыли от торговли шелком. "Ойендоно", как его называл Кокс, по-видимому, лукавил, когда диктовал этот ответ; но имеющиеся доказательства свидетельствуют о том, что португальцы продолжали получать значительную прибыль от торговли в Нагасаки, несмотря на все разочарования и трудности.
Эмбарго 1628-1630 годов и на голландскую, и на португальскую торговлю, хотя и наложенное по разным причинам в случае каждой нации, имело естественный эффект в виде значительного увеличения объема и масштабов торговли кораблей с красной печатью с Индокитаем, которая получила большой, хотя и временный стимул. Тем не менее, интересно отметить, что японские торговые дома Кюсю по-прежнему инвестировали в торговлю с Макао столько же денег, сколько и в свои собственные суда. В самом деле, вполне вероятно, что португальцы не могли бы продолжать свою торговлю в Китайском море так долго, если бы их не авансировали ежегодно Накано, Суэцугу и другие семьи крупных торговых домов Хаката. Эти суммы в серебряных слитках выдавались авансом по чрезмерно высокой, по современным меркам, процентной ставке от 35 до 80 процентов за рейс с дополнительными 10 процентами за каждый год просрочки в погашении платежа. Эта договоренность позволила португальцам Макао получать свой оборотный капитал из Японии без необходимости прибегать к помощи Гоа, контакты с которым были практически прерваны с тех пор, как голландцы стали бесспорными хозяевами восточных морей (3).
Стимул, данный судам с красной печатью эмбарго 1628-1630 гг., длился недолго. Несмотря на глубокое недоверие к купцам Макао как к помощникам и пособникам иностранных миссионеров, бакуфу еще больше нервничало из-за потенциальной угрозы со стороны ронинов. Экипажи кораблей, предшествовавших судам с красной печатью, действительно пользовались дурной репутацией из-за их тесных связей с вако, и вполне вероятно, что Чайя, Суэцугу, Араки и другие торговые дома, которые вели торговлю за границей, нанимали некоторое количество ронинов или бывших ронинов. Трудно понять, как это небольшое количество людей, разбросанных по всей Юго-Восточной Азии, могло показаться опасным для столь устойчивого правительства, как правительство третьего сёгуна Токугава. Но из-за болезненного страха перед проживавшими за границей ронинами, использовавшими корабли с красной печатью в качестве средства связи с Японией, бакуфу все более подозрительно смотрело на растущую активность этих судов. В этом отношении его внешняя политика стала прямо противоположной его открытой поддержке японских купцов против их иностранных конкурентов внутри страны. Стоит отметить следующий отчет о беседе между некоторыми голландцами в Нагасаки и Хейзо Хиецугу, который сменил своего отца на посту дайкана после смерти последнего в 1630 году. Опровергая жалобы голландцев на то, что бугё Нагасаки не заключил с ними справедливую сделку, Хейзо заметил:
"Этих чиновников обычно посылают в Нагасаки против их желания, и они ждут только того момента, когда они будут освобождены от опасной задачи вести дела с иностранными торговцами. Их цель состоит исключительно в том, чтобы не скомпрометировать себя; поэтому они чрезвычайно осторожны в своих делах и, прежде всего, стараются избегать любых действий, которые впоследствии могут быть неправильно истолкованы или поставлены им в упрек в Эдо. Их долг — защищать интересы своих соотечественников и ставить их выше интересов иностранцев; одним нельзя отдавать предпочтение, кроме как за счет других; бСльшая выгода для голландцев означает меньшую выгоду для японцев, и тот, кто поддерживает первое, вредит второму. Просьба к губернаторам продвигать ваши интересы равносильна тому, чтобы просить их сделать что-то, что нанесет им вред при дворе и в глазах их соотечественников".
Эта прекрасная речь о подчинении интересов иностранцев интересам японцев звучит странно в свете мер, фактически предпринятых бакуфу для того, чтобы вначале подрезать крылья, а затем уничтожить функционирование кораблей с красной печатью в 1633-1636 годах. Ряд указов, изданных в те годы, фактически запретили японскую заморскую торговлю, запретив строительство морских джонок большого тоннажа, запретив возвращение в Японию японских граждан и запретив судам совершать плавания в другие страны под любым предлогом. Заморская торговля Японии была полностью предоставлена ??португальским, голландским и китайским купцам, которые часто посещали Нагасаки и Хирадо.
Более того, незадолго до того, как были произнесены эти слова, голландцев официально уведомили (в 1634 году) о том, что японцам запрещено посещать Формозу и что голландцы могут поступать так, как им заблагорассудится, с любым, кто это сделает. Это постановление было полной переменой позиции бакуфу по делу Нуйца шестью годами ранее.
Даже после этого сёгунат Токугава не чувствовал себя защищенным от кошмара союза между католической Испанией и недовольными ронинами. С исключительной недальновидностью, учитывая их восприятие японцев как "ягнят в своей собственной стране, но сущих дьяволов за ее пределами", голландцы прилагали все усилия, чтобы побудить бакуфу к нападению на Макао и Манилу, либо в одиночку, либо вместе с голландским флотом. С глупостью, достойной Ричарда Кокса двадцатью годами ранее, они снабдили японцев соответствующими схемами и картами, а также предложили способы и средства осуществления нападения. Этот вопрос неоднократно обсуждался на собраниях родзю или большого совета в 1635-1636 гг.; но хотя однажды большинство советников тремя голосами против двух высказались в поддержку голландского предложения, Иэмицу все еще колебался. Мацукура Сигемаса, даймё Симабары с 1615 года, также предлагал совершить вторжение на Лусон в 1630 году как единственное средство раз и навсегда покончить с христианской угрозой. Он получил разрешение Иэмицу отправить мнимое посольство в Манилу для разведки местности. В конце концов, сёгун решил действовать в соответствии с этими предложениями к концу 1637 года, возможно, подстрекаемый приездом иезуита падре Марчелло Мастрилли и некоторых других миссионеров из Манилы в том же году.
Николас Кукебакер, голландский фактор в Хирадо, в ноябре получил официальное уведомление о том, что бакуфу решило отправить экспедиционный корпус для атаки на Лусон. Голландцев попросили предоставить несколько кораблей для защиты транспортных судов от любых испанских галеонов, которые могли бы стоять в Кавите в Манильском заливе. Голландцы согласились и пообещали предоставить четыре корабля и две яхты для сопровождения японских джонок к месту назначения. Родзю, по-видимому, предусматривал отправку экспедиционного корпуса численностью около 10 000 человек, которых вместе с голландскими кораблями было бы более чем достаточно, чтобы сокрушить испанский гарнизон, состоящий из нескольких сотен получавших скудное жалованье и полуголодных, хотя и смелых людей.
Это был не первый случай, когда японцы планировали завоевание Филиппин. Хидэёси обдумывал эту идею в 1590 году, и пять лет спустя архиепископ Бенавидес написал, что недовольные тагалы действительно просили японцев прийти и изгнать своих белых угнетателей, пообещав помочь им в этом. К счастью для испанцев, Тайко Хидэёси был слишком глубоко вовлечен в свою дорогостоящую корейскую кампанию, чтобы воспользоваться этим предложением. Два десятилетия спустя Ричард Кокс выдвигал свой план японского завоевания Филиппин перед несколько несговорчивым большим советом. Причиной отказа родзю якобы была нехватка припасов; но более вероятно, что основными сдерживающими факторами стали усталость от войны после корейской кампании и сомнения, смогут ли Токугава контролировать своих вассалов на таком расстоянии. Это последнее соображение, очевидно, принималось в расчет в 1637 году, но непреодолимая ненависть к христианству оказалась сильнее. Похоже, что проект нападения на Макао был отложен либо потому, что этот город считался слишком сильно укрепленным, либо потому, что оно могло повлечь за собой нападение на Китай, — хотя распадающаяся империя Мин, находившаяся под давлением маньчжур на севере и раздираемая повсеместным восстанием внутри страны, больше не была грозным противником, как в 1592-1598 годах. В любом случае, условия для крупномасштабного японского вторжения на Лусон во время северо-восточного муссона 1637-1638 годов вряд ли могли быть более благоприятными, когда произошло совершенно непредвиденное событие, пошатнувшее моральный дух бакуфу и, вероятно, изменившее весь ход дальневосточной истории (4).
II
Некоторые писатели выражали удивление по поводу того, что жестокие антихристианские преследования не побудили жертв взяться за оружие, в целях самообороны, до конца 1637 года. Укоренившаяся привычка подчиняться феодальным начальникам, несомненно, была одной из причин послушания, которое проявляло большинство, поскольку христиане, возможно, считали, что даже простое исповедание христианства вопреки указу сёгуната было чем-то беспрецедентным. Более того, миссионеры прямо учили своих обращенных, что только пассивное сопротивление может обеспечить им мученический венец. Смерть в бою, даже против распутного угнетателя, не могла принести им этой желанной чести. Другие причины заключались в том, что естественные лидеры такого восстания, христианские даймё и высшие самураи, либо были мертвы, либо по большей части отреклись по своей воле; тогда как мало кто из крестьян и фермеров, которые составляли большинство новообращенных, владели каким-либо оружием.
Правда, по юго-западу Кюсю было рассеяно много самураев и ронинов, ранее состоявших на службе у Кониси, Ариме и других христианских даймё, которые только внешне отреклись от христианства. После смерти своих феодалов и запрета христианства они растворились в земледельческих общинах Симабары и Амакусы, где некоторые из них были еще живы и активны во времена Иэмицу. Большинство смелых духом укрылись вместе с Хидэёри в замке Осаки, где они и погибли во время резни, последовавшей за падением крепости. Бакуфу на протяжении десятилетий очень нервно относилось к подпольной деятельности оставшихся ронинов, выступающих против господства сёгунов Токугава, которые, по его мнению, по всей Японии глубоко затаили свою ненависть к правящему дому. Эти опасения, несомненно, были преувеличены, но то, что они не были полностью беспочвенными, было убедительно доказано Симабарским восстанием 1637-1638 гг.
Христианство в этом уголке Кюсю пустило глубокие корни. Полуостров Симабара изначально был частью феодального владения Аримы, и именно здесь иезуитская семинария, типография и основная масса миссионеров нашли надежное убежище во время преследований Хидэёси. Затем Амакуса вошла в состав владений Кониси, и большинство жителей островов обратились в христианство в этот трудный период; здесь же нашли временное убежище семинария и типография. После поражения и смерти Кониси островная группа была передана во владение Теразаве Хиротаке, бугё Нагасаки с 1592 по 1602 год.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
