Человечина (в доработке)

Я тупею? Вдруг заметил за собой привычку перебирать запланированные дела. Раньше этого не было. Тормозной я стал какой-то, будто я и не я... Иногда будто со стороны наблюдаю за собой. Что делаю, и мне интересно, а что я сделаю в следующий момент? Пора.

На поездку домой и к Сашке ушло полтора часа. Великая вещь — метро. Ни тебе пробок, ни гаишников. Немного удовольствие испортил бомжина, что стоял у не открывающихся дверей, испуская сногосшибательную вонь, ковырялся в штанах и мандавошек давил на стекле, оставляя мутные сальные разводы. Народ втекал в вагон на станциях и немедленно размазывался по периферии, на следующей станции перебегали в другие вагоны. Я подошел к переговорному устройству с машинистом и сказал про бомжа. На следующей остановке его два мента и дежурная по станции выперли из вагона. Почему я не сбежал? И ответ пришел с запозданием: а я привык в говне... ощущение, что нет никого и ничего... Приехал к Сашке, тот глянул на меня, принюхался.

— На помойке был?

— Типа того, сорок минут в московском метро.

— Надо ж, как ароматно... — умеет Сашка подобрать точные эпитеты.

Он выложил передо мной написанные протоколы.

— Прочитай, все ли правильно?

Я принялся читать. Как я Сашке рассказал, так он и накатал, с милицейской лексикой, сухо, с подробностями. Номер лендкрузера указал, а я номера не запомнил, хотя это номер того джипа, что сгорел у особняка Дьячковой. Копия того, что меня привез или тот самый, это важно? Плевать. Я написал: "С моих слов записано верно и мною прочитано". Подписался.

— Теперь, вот что. Держи подарок, и не балаболь. Если что, ты его нашел. Ствол чистый. — Я и предположить не могу, что Белов даст мне оружие с делами...

— Что это? — я не стал разворачивать сверток.

— АПС. — я поднял и опустил бровки. Автоматический пистолет Стечкина я держал в руках и даже пострелял в Чечне, тот пистолет был конфискован в схроне боевиков. Я не люблю оружия, но... но, помнится, в тот раз, отстрелявшись из АПС на полигоне одиночными и короткими очередями я сказал Белову, что если б мне пришлось когда-нибудь выбирать, я выбрал бы АПС. Он запомнил.

— Боеприпасы?

— Две запасные обоймы. Хватит тебе шестьдесят выстрелов?

— Кто знает? Если не выживу, значит не хватило.

Белов поглядел на меня, на сверток.

— Не посмотришь?

— Дома. Ты его отстрелял?

— Обижаешь. Две обоймы — как часы. Ни одной осечки.

— Если не секрет, откуда?

— Три дня назад на квартире склад взяли, там таких четыре было, новенькие, чистенькие, ну что такое четыре? Три или пять — нормальное число, а четыре? — Белов улыбнулся, — я округлил... до трех. Ты знаешь, вот увидал их... и сразу вспомнил о тебе.

Я молча пожал ему руку.

— Значит, если что — нашел?

— Да, напиши от руки заявление, о находке, чтоб было при тебе, если попадешься — отмазка слабая, но все-таки... старайся не попадаться.

Потом мы вышли во двор, там стояла сине-зеленая Нива, длинная, осмотрели, покатались... нормальная машина, владелец запросил две с половиной, поторговались, сошлись на двух, зашли к Белову, хозяин писал доверенность, пока Белов звонил дежурному ГАИ и пробивал по базе данных машину. Все — нормально. Один владелец. Втроем мы выехали со двора Убопы, Сашка пошел к себе, А мы с бывшим хозяином Нивы заехали к нотариусу и оформили доверенность с правом продажи, потом он вышел у метро, а я вернулся в редакцию. Сверток я засунул под водительское сиденье в Ниве.

На часах в вестибюле горело 18:55. В самый раз. Заглянул к секретарше. Машенька уже надевала плащик, увидев меня, обрадовалась.

— Сергей Алексеевич, звонил отец Владимир, что вы его подмените, — я кивнул. — А еще вас спрашивал Борис Васильевич.

— Понятно. Он у себя?

— Он не выходил. — Маша проверила что-то в сумочке, повязала шарфик и, улыбнувшись, сделала мне ручкой, — Пока!

— Пока, — отозвался я и костяшками постучал в косяк.

— Входите! — через оббитую дерматином дверь, голос Бориса прозвучал глухо.

Я зашел в кабинет. Борис сидел за столом, перелистывая документы, отданные мной днем в приемную Хабарова. Оперативно они обернулись. Хабаров прислал документы Борису, что из этого следует? В свете информации о продажи газеты Вайнштейну, ничего хорошего. Вероятнее всего, Хабаров сильно обкакался. Знал о деятельности Фимы? Вероятно. После выхода моего материала, да если станет известно о продаже газеты, ХДСР потеряет рейтинг однозначно. Меня это волнует? Я пожал плечами, не думал об этом. Послушаем, что Борис мне скажет.

— Серега, — Борис показал на кресло у стола. — Жалко, что мне утром этого не показал.

— Я тебе все это рассказал, слово в слово. — я уселся, закинув ногу на ногу и сложил руки в замок на колене.

— Хабаров просмотрел эти бумаги. Сказал, большое спасибо, но просит, пока ничего не публиковать.

— Ну, ты ж знаешь, мы планировали в приложении, двинуть на два номера. — Я изобразил на лице выражение "Само собой разумеется".

— Нет, пока вообще не публиковать, до его отмашки. — полис потер щетинистый подбородок, снял очки, потер ладонями лицо. — В общем, пока он не скажет, на тему эту не трындеть.

— Не понял. — какое невыразимое чувство знать больше чем собеседник. Борис, Борис, ну что ж ты под его дуду-то пляшешь? Сказать тебе? Погодю... погодю... не стоит показывать сразу, что я владею стратегической информацией.

— Что непонятного? Сейчас Егор Кузьмич в трауре по поводу гибели любимого племянника. — Борис произнес эту фразу весьма двусмысленно. — Но дело не в этом.

Я насторожился.

— Для того, чтоб адекватно отреагировать на твою публикацию, фракции надо подготовить почву в думе. С родинцами надо договориться... в общем, не надо так, будто снег на голову... Я обещал, что проконтролирую этот вопрос. Ты меня понял?

— Абсолютно, — я улыбнулся, — Я все понял, Борис Васильевич. Я понял, что Хабарову насрать на смерть племянника, а тебе на гибель Марины, на то, что на меня уже три покушения совершено, и я шел к тебе, чтоб взять за свой счет отпуск и смыться из Москвы на пару недель по совету Белова. — Меня затрясло. — Политика, выгода... Я все понимаю прекрасно, даже больше, чем ты себе можешь представить.

— Две недели? Прекрасно! — Борис встал, упершись кулаками в стол,— Пиши заявление и с завтрашнего дня — ты свободен. И не смей на меня орать! Кузьмич чуть не рыдал в трубку, когда просил меня тормознуть тему. Я не могу ему отказать. И не надо упрекать меня в предательстве... Я делаю, что могу.

Мне вдруг стало жалко Бориса. Жалко, что его делают дурачком, и с трудом я удержался, чтоб не сказать ему о продаже газеты Вайнштейну. А как себя поведет Борис? Прогнется под Фиму? Рубленное из гранита лицо Бориса, говорит об обратном... образ несгибаемого главреда. Не стану искушать. Пусть остается в неведенье... так ему будет легче повесить на меня всех собак.

Я встал, не садясь, написал заявление об отпуске за свой счет до середины октября, за себя оставил Воронина, и протянул Борису. Тот проглядел текст, подписал и положил на столе в стопку.

— Увидимся. До встречи, Борис. — Я хотел добавить "Держись", но в последний момент удержался.

Я вышел в приемную в дверях столкнулся с верстальщиком, тот положил передо мной все полосы. Я взял его и увел из приемной в мой аквариум, там отпустил, взяв на просмотр пятнадцать минут. Сразу поставил галочку на передовице — статья Хабарова о демографии в России. Восемь тысяч знаков, хорошо, добрался до своего разворота — еще восемь тысяч, шестнадцать. Пролистал до "колонки редактора" еще четыре. Двадцать тысяч — есть. Через час я уже накидал большие куски одного очерка. Название уже давно заготовил: "Победители". Это слово из фонограммы семинара, добытой Павликом... победители. Женщина-лектор, психилог, кто они там? Не знаю... очень часто употребляла это слово. Меня перло... я собрал очерк, куски для него уже были, на что я рассчитываю? На волну гнева народного? Не знаю... но З7 случаев атак на Бест-Лайф и Им -инк в регионах, одиночками и группами за последние два года, доказывает, что людям ситуация не безразлична, что кроме меня и другие разобрались в схемах, и нынешним очерком я ее просто озвучиваю на всю страну... Ум Фимы Вайнштейна — финансового гения споткнулся о человеческое неприятие такого способа добычи денег. С одной стороны он прав — купить можно почти все, и совесть... что нельзя купить за большие деньги, можно за очень большие... но кто-нибудь ведь однажды скажет — сделка незаконна. И будет прав. Кроме общественных законов, есть законы морали... у людей и даже у животных есть какое-то подобие совести...

Я отправил материал верстальщику. Сижу перед экраном компьютера, по которому бежит розовая надпись: "Делай, что должен и будь, что будет"... Откуда она взялась? Меня это совсем не волнует. В который раз за дни прошедшие я вдруг до боли ощутил, что Марины больше нет... ладони горят... сердце колотится... я закрыл глаза и память тела создает ее ощущение, дыхание... запах, прикосновение к ее коже... грудь, живот.... Я сижу и снова перехватывает дыхание, а горло сжимают раскаленные щипцы... Все верно... они ее убили, просто потому, что она все знала... и то что мы муж и жена, для этого... начальника охраны Вайнштейна... было откровением. Они запаниковали... а Манков?

Манков еще тот фрукт. Я сидел на первом допросе, он сделал официальное признание, все записано на пленку. Никто его не бил и не давил на него... Его спрашивали, он отвечал. Спокойно глядя в камеру. Когда Белов его спросил: "как и когда он решил заняться этими убийствами?" , Манков ответил, чуть усмехнувшись: " Лет пять назад, когда я работал еще на скорой, увидал по телевизору один диспут... в программе "Дуэль", там врач и депутат спорили насчет допустимости заготовки органов... но дело не в этом, депутат тогда настаивал, что проблему заготовки надо упорядочить законом... а то это опасно... а журналист еще сострил: "ну вот, сейчас начнут всех бить по головам!" и я понял, а почему — нет? Куда и как ударить — я знаю, оставалось найти заказчика... я нашел первую жертву... потом вторую... и нашел этого козла — заместителя директора центра донорства органов, а он уж организовал мне базу данных будущих доноров. И Заказы. Диспансеризация обязательна, группу крови и резус там указывают. А потом со скорой выперли, дураки... ну сдохли две бабки на сутки раньше... а доказать ничего не смогли..."

Белов на этом прервал допрос на полчаса, а сам с ребятами своими молча курил... говорить ничего никому не хотелось. Что это? Духовная мертвечина. Упырь, мертвец, что тянет за собой любого, на кого посмотрит? Манкова взяли... один ли он такой? Я не знаю. Пересадка и заготовка органов не запрещены, закон требует разрешения близких родственников на забор органов, если такие будут обнаружены в течение 24 часов в состоянии поддержания жизнеспособности при гибели мозга. Потом можно забирать без разрешения. Манков отбирал приезжих или одиноких... значит, все они пошли на разборку... Конечно, закон кое-как упорядочил вопрос заготовки органов, но искушение осталось.

Из ступора меня вывел сигнал селектора. Верстка закончена. Меня зовут в отдел верстальщиков... я пошел к ним, получил распечатку номера. Очерк нормально вошел. Я подписал полосы в печать. Все. Архивы пошли в рассылку. Номер записывается на лазерный диск. Диск уносят в типографию.

Я поглядел на часы — полдвенадцатого. С пяти начнется доставка номеров. Я поглядел на летящие по конвейеру листы газеты... перекинулся парой слов с рабочими в типографии, державшими в руках еще влажные полосы. Они — первые читатели моего очерка. Я вернулся в пустую редакцию. Теперь можно прилечь... Удобный диванчик в приемной Бориса. Спать не хочется. Я что-то сделал... необратимый шаг. Пролежав с час, глядя на потолок, по которому метались блики фар, проезжающих внизу машин, я подумал, а чего я жду? Я в отпуске. Машина на стоянке. А я так и не решил еще, куда мне ехать... Так чтоб спрятаться и не очень далеко. Одно место пришло на ум — система Селигерских озер. Места мне знакомые. Побродил по ним с поисковиками-следопытами по местам боев. Результатом этого путешествия стал фильм и небольшая книжка. Что ж. Дорога хорошая, но выезжать надо хотя бы на рассвете.

Я задремал и проснулся в полседьмого от звонка телефона. Мама.

— Сережа, где ты?

— В редакции, мам. Дежурил.

— Почему ты не позвонил? — как ей сказать, что из соображений безопасности?

— Забыл, мам, закрутился... пришлось подменить коллегу.

— Сегодня девятый день, все приедут к трем. — Ах, мама... моя милая мама.

— Хорошо, мам. — я ей не скажу, что уезжаю из города. — Хорошо, — повторил я.

— Мы тебя ждем, Сережа...

— Я буду.

Я отключил соединение. Ну и что мне теперь делать? Я смотрю на дисплей аппарата. Я смотрю на него двигаясь в свой аквариум через еще пустую редакцию. На экране компа мигает конвертик — сообщение. Я брякаю пальцами по клавиатуре, раскрывается милицейская сводка по Москве за сутки.

23 аварии, 6 трупов, 12 пожаров, 7 убийств. 4 ограбления, 2 случая квартирных краж. В перечне фамилий и имен мелькнула знакомая: Хомяков В.М..... Знакома... но откуда? Кто из моих знакомых имеет такую фамилию? Я торопливо вытащил доверенность на Ниву. Доверитель — Хомяков Василий Михайлович. Адреса в сводке не было. Я набрал номер Белова. Тот снял трубку мгновенно, будто ждал.

— Серега?

— Да. Сашка, ты можешь узнать кое-что?

— Что?

— В сводке убитых за эту ночь числится Хомяков В.М. и машину мне продал некий Хомяков В.М.

— Это он, Серега.

— Сашка, ну он то при чем? Фима озверел?

— Серега, Фима в Лондоне. А эта ситуация... погоди, я тебе перезвоню. — Белов отключился, а я побежал к машине. Стоянка забита на половину, Нива у самой будки стоит. Охрана... Сторож-алкаш... Я несморя на мелкий противный дождик лег на асфальт и заглянул под днище. Ничего. Отошел и с брелка открыл машину. Рапорт нормальный, никто не пытался открыть. На всякий случай открыл капот. Все на месте. Заглянул под запаску — чисто. Позвонил Белов.

— Серега, на тебе нет заказа... но есть одно но.

— Ну что?

— На тебя охотится брат одного из погибших под Подольском. Там где ты чернушку разбил.

— Я понял. — Вот это новость. Вендетта.

— Куда собрался?

— На северо-запад. — Сказал я.

— Не советую на Питер. — Белов прав. Трасса прямая, машин много. Но зажать и расстрелять там нет проблем.

— Нет, Саш. Нет. Нормальные герои всегда идут в обход. Я не хочу тебя подставлять.

— Держись, Серега.

— Ты знаешь, кто точно?

— Имени не знаю. У них "Малевич". — Малевич это черный джип-мерседес, "Малевичем" прозвали от "Черного квадрата".

— Спасибо, приметный аппарат. Все, если выживу, позвоню.

— Не лезь на рожон. Хоть намекни куда?

— К истокам великой русской реки, Саш.

— Понятно. Через Ржев?

— Так лучше всего. Пока! — Я не хочу, чтоб Сашке пришлось объясняться. Он не знает ни где я, ни как я... не должен знать. Все, надо выезжать.