Белое и чёрное

После чего нежно притянул к себе жену для поцелуя.

[1] Ойкумена (древнегреческое) — обитаемая земля.

[2] Василиса — древнегреческое "царица, царственная, жена басилевса". От βασιλε?ς (басилеус) — "царь".

[3] Сенешалк или сенешаль — от лат. Senex и древнегерманск. Scalc — старший слуга. Один из высших сановников, заведующий внутренним распорядком при дворе. В его обязанности входила организация пиров и придворных церемоний, а также управление слугами.

[4] Эоситей — мужское имя, происходящее от имени древнегреческой богини зари Эос.

[5] Иоаннис (Ιω?ννης) — бог добрый, Господь будь милостив. От древнееврейского имени ????? (Йоханан) — "Яхве милостив".

Глава 20

В стозарном зареве пожара,

Под ярый вопль вражды всемирной,

В дыму неукрощенных бурь, -

Твой облик реет властной чарой:

Венец рубинный и сапфирный

Превыше туч пронзил лазурь!

Небольшой отряд спешил на восток, разбрасывая копытами коней рыжую и жёлтую октябрьскую листву. Случайный путник, увидевший всадников, мог бы удивиться немыслимому ещё год назад зрелищу — когда бок о бок скачут орки и полессцы, охраняя двух мужчин. Первый из которых явно с Севера, а второй, судя по древлянскому доспеху и степной сабле, откуда-то из Пограничья. Впрочем, никого в столь ранний час на грязной после дождей узкой лесной дороге не было. А для самих воинов всё давно стало привычным.

Восстание понеслось по королевству восточных эльфов словно степной пожар в сухое лето — также стремительно и неотвратимо. Герман рассчитывал, что вначале к нему примкнут только древляне и полессцы: первые, потому что хорошо запомнили проклятый договор, а вторые — потому-что лорд Дайонизос и пытавшийся ему подражать князь Вакула медленно, но верно разоряли подданных ради своих прихотей. Остальные небольшие страны, граничащие с Древляньем и Полесьем — от Литувии на севере до Моравского королевства на юге — должны были, по его мнению, присоединится позже. Когда станут видны первые успехи, после торговли о будущем статусе. Герман не ожидал, что недовольство Светлым Советом настолько сильно. Слишком часто гроссмейстеры в последние годы навязывали свои решения, слишком часто за последнее время эльфийские хозяева перекраивали политическую и экономическую карту подвластных земель исходя только из своих прихотей и желаний. Поэтому выгнать эльфов хотели все — от высшей знати до последнего нищего.

Едва знамя Ники поднялось над Древляньем, а на востоке Полесья начали изгонять эльфийские отряды и громить дома самых рьяных сторонников Совета — заволновались города к западу от набегающего восстания. И Геннадас Первый, не смотря на несогласие ряда советников, жаждавших дальнейшего ослабления самых властных родов Восточного предела, приказал усилить гарнизоны неспокойных мест наёмниками-норманнами. А также отправить туда часть гвардии и солдат из дружин остальных лордов. Чтобы, даже если местная стража и дворяне перейдут на сторону мятежников, захватить города не смогли.

Все давно привыкли, что норманны — сильные, безжалостные профессионалы. Которые продают своё воинское умение за деньги и выполняют любую работу мечом за плату. И всегда сохраняют верность тому, кто заплатит — пока тот платит. Так было всегда с тех пор, как из фьордов ушли старые боги и память о викингах. Последние десятилетия жрецы Матери неба и Совет даже перестали преследовать бродячих сказителей, которые до сих пор иногда несли по Северу старинные висы.

В год "спящего дракона" переменилось многое. Скальды[1] пришли сразу во все фьорды зимой, когда воины отдыхают от летних походов, пируя в чертогах ярлов. Теперь это были не нищие полубезумные старики и бродяги. Вернулись альвы — живая легенда северных воинов. Их слушали, внимая каждому слову — и души, истосковавшиеся по чему-то большему, чем простое набивание карманов, загорались. Северные вдруг кланы вспомнили, что ведут свой род от асов, которые ждут их по ту сторону неба в золотых чертогах Вальхаллы. И когда стража и горожане шли на штурм крепостей Совета — в спину эльфам с рёвом "Вотан" били викинги. А с другой стороны укреплённых ворот и стен в ответ слышались крики "Ника"!

В первые месяцы после сражения на Вересковой пустоши Герман опасался сопротивления со стороны Древлягской и Полесской гильдий магов. Самые рьяные и последовательные сторонники Совета, гильдии, к тому же, имели собственные отряды стражи. Но маги, воспитанные в традициях индивидуализма и только личного успеха, объединяться не стали. Тем более против "низкой черни", каковыми считали всех, обделённых магическим искусством.

Немало помогла восставшим справиться с гильдиями и "Тёмная школа" Великого князя Древлянского. Оказалось, что больше десяти лет назад Всеволод тайно приютил в Древлянье последних мастеров Хаоса, которые ещё прятались в землях Совета. А потом, подкупив гильдейских подмастерьев, ревностно выискивал в княжестве всех, кого "коснулась Тьма". Затем отверженные после прилюдного поругания бесследно пропадали в казематах Тайного приказа — откуда мальчиков и девочек тайно отвозили к лучшим учителям, которых смог найти князь. И теперь из воспитаников сокрытой обители в войско пришли десятки боевых чародеев и некромантов, а отряд охраны стал ядром новой гвардии князя, преданной лишь ему и ненавидящей Светлый Совет.

К началу осени под властью императора людей, как в память о великом предке всё чаще называли Германа, оказались почти две трети территории Восточного предела. А больше половины эльфийских городов и поселений было взято штурмом — в том числе и считавшиеся доселе неприступными столицы двух Великих Домов.

К октябрю стало понятно, что задачи кампании этого года выполнены с лихвой и пора готовиться к зиме. Солдаты после месяцев походов и боёв с радостью устраивались на зимних квартирах. Герману и Альвару отдохнуть не удалось: новость, пришедшая с востока, погнала их в Рифейские горы. И теперь в сопровождении гвардейцев охраны они мчались, топча разбухшие от дождей осенние дороги.

Монотонная скачка убаюкивала, мысли становились какими-то медленными и тягучими. Думать о том, что их ждёт на севере Рифеи не хотелось, и император лениво стал перебирать в памяти события прошедшего лета.

Столица Золотого Дуба пала сразу: её хозяева слишком давно забросили воинские дела, предавшись неге и роскоши. И перестали следить за городскими укреплениями. Иначе было с Серебряным Клёном: даже потеряв почти всех солдат на Вересковом поле и в малых гарнизонах, город защищался двумя кольцами стен и множеством ловушек. Панкратайос не без оснований считал, что и без помощи извне его столица спокойно продержится три-четыре года и способна выдержать десятки штурмов. Герману вспомнилась тревога советников, лихорадочные совещания в лагере под стенами города... и растерянность, когда решение вдруг пришло с самой неожиданной стороны. Один из бывших дворцовых слуг, когда-то, по приказу лорда, избитый до полусмерти, показал слабое место в обороне города, и вместо многих лет штурм вместе с подготовкой занял всего неделю.

Впрочем, сейчас можно признаться хотя бы самому себе, что Альвар удивил его намного больше, чем даже быстрота штурма. Альв примчался из Степи, едва успел получить известие о начале штурма серебряной столицы. И всё время, пока остальные метались в поисках решения был нечеловечески спокоен. Только во взгляде время от времени мелькало что-то такое страшное, кровавое и радостное — что даже Герману становилось не по себе, не говоря уже об остальных. Когда же пало последнее сопротивление, Альвар, глядя на чудовищный пожар дворца, ставшего погребальным костром Лорда Клёна, как эпитафию злорадно произнёс:

— Пример, как ножик длинной в два пальца способен сделать то, на что не способны десять тысяч латников.

Вспомнив, что последовало за штурмом, император невольно скривился. Ещё в самом начале, едва начала создаваться армия империи людей, он написал для неё "Воинское уложение", в основу которой положил степную Ясы с учётом людских традиций. И Серебряная столица стала первой пробой власти и воли императора на прочность.

Едва окончилось сражение, как город по приказу императора наводнили патрули из преданных ему степняков и древлян. Один из таких патрулей и привел к нему трёх рыцарей Гнезнинского королевства, пойманных при попытке насилия. В принципе патруль имел право казнить преступников на месте: тела убитой няньки и наполовину разодранного на девушке платья для этого вполне хватало. Но император хотел преподать урок всем желающим нарушать его приказы.

Суд был скор, вот только едва он приговорил виновных к позорной казни через повешенье, как возмутился командир отряда, из которого были злополучные рыцари. Слишком привыкли гнезнинские дворяне, даже своему королю подчиняющиеся лишь номинально, к своеволию и к тому, что волю влиятельного шляхтича не имеет права ограничивать никто. Старший рыцарь пытался защитить своих подчинённых, напирая на "справедливую месть", на право воинов на эльфиек как на "военную добычу". И кричал, что если приговор не отменят, то каждый благородный гнезнин бросит вызов наглому выскочке. Император слушал недолго, после чего бравого шляхтича повесили рядом с подчинёнными: Герману нужна была армия, а не бандитская шайка, и если до некоторых вояк эта мысль доходит слишком медленно — верёвок хватит на всех.

Остановка вырвала Германа из сонной благодушной одури: отряд расположился перед большой деревней, с трудом видневшийся на другом конце вспаханных под осень полей. Альвар поравнялся с Германом и негромко спросил:

— Так что ты решил? Отдашь приказ всех перебить? Или загонишь вымирать в резервации?

Герман, всем своим видом показывая, как ему надоел идущий уже не первый день разговор, с ответом не спешил.

— Резервация, резервация, — покатал он на языке. — Слово, кажется, принадлежит западным эльфам? И родилось, когда им понадобилось россыпи электрона на побережьях Западного моря? Сколько прошло времени, прежде чем в этих загонах умер последний из истинных пиктов?

— Ты ответил на мой вопрос, — резко бросил старший ярл.

— Тебя так волнует судьба пленных эльфов? Настолько, что ты не даёшь мне покоя вот уже который день?

Альвар провёл рукой по левой косе. И медленно, словно подбирая слова сказал:

— Я не буду касаться этической стороны вопроса. Хотя геноцид целого народа мне и противен. Да и начинать новую эпоху с массовой резни, на мой взгляд, не стоит. Но моей природе альва претит, что из мира безвозвратно может исчезнуть что-то неповторимое. За последние столетия и так было уничтожено слишком многое...

Договорить не получилось — от передового дозора, вошедшего проверить селение, пришёл сигнал тревоги. И отряд, изготовившись к бою, поспешил на выручку.

Когда всадники ворвались в деревню, у одного из домов они обнаружили троих раненых товарищей и высокого эльфа, сжимавшего в руках два изящных обманчиво лёгких клинка. Половина воинов сразу спустила луки, засыпав врага стрелами. Остальные же развернулись, останавливая своим видом селян, которые почему-то собирались идти эльфу на выручку.

Эльф отбил стрелы мечами, и всё так же остался стоять, прикрывая вход на подворье. Орки и полессцы мастерство оценили, поэтому больше стрелять не стали. Половина отряда тут же спешилась и, разбившись на тройки, приготовилась по очереди нападать на одинокого мечника: чтобы не мешать друг другу и вымотать противника, сменяя группы нападавших одну за другой. И дать возможность оттащить раненого товарища, закрыв следующей тройкой в случае ранения.

Эльф и гвардейцы стояли друг напротив друга. Всем, кто был на улице, показалось, что даже время замерло, затаив дыхание — чтобы через мгновение взорваться кровавым танцем. Герман негромко обратился к Альвару:

— Странно. От момента, когда он подранил наш дозор до того, как подоспели мы, прошло больше пяти минут. Он вполне успевал уйти к лесу...

— Кстати, он и стоит непонятно, — добавил альв. — Логичнее было бы встать спиной к глухому забору. Вместо этого он у прохода, открывая правый бок... Может из за неё? — он показал на мелькнувшую в окне избы женщину лет двадцати с небольшим, державшую что-то на руках.

Ответить Альвару никто не успел. Неожиданно из толпы селян выскочили девочка лет семи-восьми и мальчик лет шести. И встали перед эльфом, закрывая того от нападавших. Девочка раскинула руки, а мальчик, подбоченясь, как, по его мнению, должен выглядеть настоящий мужчина, громко крикнул:

— Не тлогайте дядю!

Следом, пользуясь общей растерянностью и не обращая внимания на сабли и луки всадников, вышел старик: ещё крепкий, но уже седой как лунь. Подойдя к Герману, которого он определил как предводителя, старик начал:

— Не трогали бы вы нашего соседа, уважаемые. Чего он вам сделал?

И хотя обычно пешец всегда смотрит на всадника снизу вверх — сейчас всем показалось, что Герман и старик словно сравнялись ростом и смотрят глаза в глаза. Как равные.

— Почему? — негромко спросил император. — Почему вы вступаетесь за него?

— У нас почитай чуть не в каждом доме ему жизнью обязаны. Да и у многих соседей тоже. Он все что было выложил, чтобы за нас откуп внести. А потом лечил сколько мог. Чуть тогда сам душу не отдал, ели мы его выходили. А два года назад женился. Злом же за добро платить негоже.

Старик окинул всех взглядом. А потом снова посмотрел на предводителя и сказал так, что услышали только Герман и стоящий рядом Альвар:

— А если вам так нужна чья-то кровь — возьмите мою. Негоже ребёнку без отца расти.

Герман задумчиво и отстранённо покачал головой:

— Не нужно крови... И так её пролилось слишком много. И прольётся ещё... Мне достаточно вашей просьбы.

Повинуясь команде предводителей, воины отступили. И забрав раненых, которые, к счастью, легко могли сидеть в седле, отряд поспешил дальше.

— Вот и ответ на твой вопрос, — обратился Герман к Альвару, едва деревня скрылась из виду. — Пока среди них ещё рождаются такие — не всё потеряно. Пусть пока побудут в резервациях. Пока, — сделал он ударение, увидев непонимающий взгляд Альвара. — Но в отличие от пиктов у каждого будет возможность выжить. И изменить своё положение. Надеюсь, сумеют многие.

[1] Скальд (др. — сканд. skald) — певец-поэт, который читал и пел сказания-висы и баллады, как известные, так и собственного сочинения.

Глава 21

У зим бывают имена.

Одна из них звалась Наталья.

И было в ней мерцанье, тайна,

И холод, и голубизна.

Еленою звалась зима,

И Марфою, и Катериной.

И я порою зимней, длинной

Влюблялся и сходил с ума.

И были дни, как шерсть и мех,

Как теплый пух зимы туманной...

А эту зиму звали Анной,

Она была прекрасней всех.

Княжна скучала. Это чувство пришло впервые за последние месяцы и от того стало куда тягостнее, чем можно было представить. Сразу после разгрома Ордена под Острожцем княжна вместе с остальными поспешила в Степь. А там, оставив спутников устраиваться в одном из пограничных городков, поехала во главе посольства в столицу.