Цугцванг для Мастерграда

Морской берег в районе Нью-Йорка.

Мистер Олди остановил коня между двумя холмами и, до рези в глазах, до слез напрягаясь, всматривался вперед. Ничего и никого там не было — голая, полого спускающаяся к морю равнина, залитая лунным светом, угольные тени от камней и кустов. Резкий силуэт вышки и более ничего.

Конь под ним дергал головой, беспокойно стриг ушами.

Высоко над горизонтом большая и круглая желтая луна, вокруг нее колюче и тревожно мерцали крупные белые звезды; волнами набегали сонные звуки прибоя. Отовсюду плыли холодные запахи ночи и моря. Недалеко спал приморский городок, но ни одно окно не светилось и, Олди скорее угадывал его местоположение.

Тронул коленями теплые бока коня и тот неторопливой рысцой двинулся вперед и, проехав совсем немного, остановил и бесшумно соскочил на землю. Ехать на коне дальше — опасно. Тот, на вышке, может услышать топот копыт, далеко разносящийся в ночной тиши. Бросил поводья. Конь хорошо выдрессирован — далеко не уйдет.

На скулах заиграли желваки. Он не имеет право на ошибку, впрочем, как и всегда.

Из кармана появился пистолет с заранее прикрученным глушителем.

Вначале он подкрадывался, пригнувшись в три погибели, а потом ползком, замирая при каждом подозрительном звуке — все же на вышке кто-то из союзных навахо индейцев, прирожденных лесных или степных охотников. Малейший шум и срисует и задание считай провалено. Но и он не пальцем сделан — полугодовой курс мастерградского спецназа, не считая профильной подготовки — это не кот чихнул!

В десятке метров вышка и темный силуэт наверху. Ну, помолясь, начнем, мистер Олди, который не был не только Олди, но и вообще англичанином, вскинул пистолет.

'Чпок' — звук не громче чем у вылетевшей из бутылки шампанского пробки. Тяжелая пистолетная пуля шибанула индейца в спину, с мягким шлепком он рухнул вниз, на землю. Тело несколько мгновений трепыхалось в предсмертных конвульсиях. Затихло.

Взобрался на вышку. Сверил время на часах-луковицах — пора и, вытащил фонарик. В сторону моря вспыхнул луч и через несколько секунд погас. И еще раз длинный сигнал, потом короткий. Через несколько секунд повторил сигналы. Все, остается только ждать.

... Память, бессмертная и неотвратимая, вновь напомнила о родных местах: изъезженная машинами и конскими копытами дорога посреди бурой, выгоревшей травы, часовенка на развилке; за ней — колышется волнами степь и рощицы напоминали островки посреди водной глади. Приморский, заокеанский пейзаж был бесконечно далек от родных южноуральских, но чем-то неуловимым напомнил дом, родные места. Места, воспоминания о которых рвали сердце.

'Сколько я не был на Родине? — подумал он, — Почти девять лет. Девять долгих лет. Сколько лет здесь живу, а все равно не могу привыкнуть, тоска какая-то, безнадежность, мрак'.

Черт я даже думаю уже по-английски...

Ветер с моря вместе с густым запахом гниющих водорослей донес чистый серебряный звук, похожий на далекий сигнал трубы.

Олди бесшумно спустился на землю и подошел к кромке прибоя. Рука нырнула в карман и крепко обхватила рукоять пистолета — мало ли что! Береженого бог бережет а не береженого конвой стережет!

Предрассветная мгла сгустилась в узкий и низкий силуэт. Парусная лодка, с убранными парусами бесшумно скользила на веслах к берегу, приобретая все более четкие очертания.

Прогремела цепь, шумно плюхнулся в темную воду небольшой якорь, на борту зашевелились фигуры в полузабытых мешковатых костюмах мастерградской армии. Один их пришельцев спрыгнул вниз, осторожно ступая по воде резиновыми сапогами, вышел на берег и подошел к мистеру Олди.

— Командир наемной роты лейтенант Вильчек, — произнес по-русски, лихо приложил ладонь к кепке в воинском приветствии и добавил с вопросительной интонацией и едва уловимым акцентом, — Андрей Степанович?

— Он самый, — подтвердил Олди, вытаскивая руку из кармана и протягивая пришельцу, — Ватрушка Андрей Степанович.

— Рад знакомству, господин Ватрушка, — пожимая ладонь, ответил Вильчек, — Я так понимаю, патрулей индейцев поблизости нет?

— Уже нет, — скупо улыбнулся Андрей Степанович и подумал: ну вот и закончилась моя командировка.

Вильчек обернулся к лодке:

— Ханс, ты с своей тройкой занять позицию на холме справа, — по-немецки произнес Вильчек и ткнул рукой в направлении холма справа, — Ты Морис слева, исполнять!

Шестеро солдат молча спрыгнули в воду, высоко подымая над головой винтовки, выбрались на берег и, разделившись, поспешили на позиции.

— Генрих, — произнес Вильчек, передавай на 'Маршала Жукова' сигнал: Три зеленых свистка.

— Да мой лейтенант, — ответили с лодки охрипшим голосом.

— Закурите? — повернулся к Ватрушке офицер.

— Сигареты, сигареты есть? А то трубка достала, во — Андрей Степанович провел ребром ладони по кадыку.

— Угощайтесь, — улыбнулся офицер и протянул вытянутую из кармана пачку.

Закурили.

Из предрассветной тьмы появилось больше десятка лодок, с едва слышным плеском весел подошли к берегу. Десятки солдат в мастерградской броне поспрыгивали в воду, высоко поднимая винтовки, по пояс в воде, побрели на берег.

Огромные корабли — красавцы: клипера и параходофрегаты, неторопливо подошли к берегу, свежий ветер туго раздувал громады когда-то белоснежных парусов, развевал желто-коричневый флаг Мастерграда и бело-сине-красный России. Долгий — многие недели, путь большей части мастерградского и русского флота из Петрограда закончился!

Загрохотали якорные цепи, поползли по мачтам и реям матросы, убирая паруса. На воду спустили шлюпки.

Непрерывный поток шлюпок доставлял на берег солдат и припасы.

Петелин не стал высаживаться на берег в первых рядах как, наверное, поступил бы раньше. Генерал спешащий, перефразируя известную пословицу двадцать первого века, вызывает панику и, он дождался рассвета.

Тихо рокоча двигателем — болиндером, лодка приближалась к покрытому утренним сумраком берегу, красный свет восходящего солнца едва-едва раскрасил восток и лег на прибрежные холмы.

У пенистой кромки прибоя лодка зашуршала о камни, четверо матросов спрыгнули и, по пояс в воде, схватили лодку за борта, потащили вперед. Подальше от воды белели палатки, редели в полутьме огоньки костров в топках полевых кухонь — готовили обед. На холмах, перекрывавших проход к берегу и, между ними, горели костры, порывистый ветер изгибал клубы дыма к земле.

Генерал Петелин дождался когда нос ткнется в галечный берег пляжа и соскочил на землю, где его ожидал командующий авангардом сил вторжения.

— Господин генерал, — заученным жестом бросил ладонь к обрезу фуражки полковник Иванов сорокалетний, поджарый, жилистый, усатый, с физиономией классического армейского сапога, каковым он много лет и являлся, дослужившись от однодворца (социальный слой, возникший при расширении юго-восточных границ Русского государства и состоявший из военизированных землевладельцев, живших на окраинах государства и нёсших охрану пограничья) до полковника и командира первого батальона преображенского полка, — докладываю...

— Полно, Александр Данилович! — произнес Петелина тихим баском, рука опустилась на плечо полковника, прерывая, — Не тянись, чай не на плацу! Рассказывай что у вас, какие успехи?

— Устройство лагеря, Александр Иванович, — полковник принял предложенный командиром стиль общения, — заканчиваем. На вершинах для наблюдателей и пулеметчиков вырыты окопы полного профиля, — он по очереди ткнул пальцем в оба холма, закрывавших путь к побережью и лагерю, — Приступили к обустройству ротных опорным пунктам, а саперы к укладке колючей проволоки и минных полей... но есть кое-что, что я немедля должен доложить тебе и, не здесь, — полковник понизил голос, — прошу в штабной блиндаж.

— Показывай, — коротко ответил Петелин и, придерживая рукой фуражку, отправился вслед за полковником мимо палаток, разделенных широкими проходами. Позади шли телохранители — император приказал, чтобы не меньше двух повсюду сопровождали командующего.

В штабном блиндаже прошли в дальнюю комнату — для совещаний.

Порывом ветра от открывшейся двери качнуло лампу 'Летучая мышь'; она ярко освещала то одну, то другую стену из исходящих свежей смолой сосен. На ближайшей — висела карт окрестностей. Точно такая же лампа стояла на длинном — во всю длину комнаты, столе. Петелин уселся во главе стола и, поджав губы, вопросительно посмотрел на присевшего рядом полковника.

— Ну рассказывай, Александр Данилович, что тут у тебя такого секретного?

— Лучше, Александр Иванович, я позову того, кто раскрыл всю эту историю, не возражаешь послушать из первых рук?

Петелин, с видом настороженным и хмурым, кивнул, а полковник обернулся и негромко крикнул:

— Лейтенант Вильчек! Заходи.

— Разрешите? — дверь приоткрылась и в проеме появилась уже знакомая Петелину физиономия бывшего пирата, за которого так хлопотал граф Шувалов. Вроде бы у того были отношения с его единственной дочкой.

— Заходи, лейтенант! — закашлялся, на миг отвернулся, промокнул губы платком.

Вильчек остановился напротив стола.

— Господин генерал! Лейтенант Вильчек по вашему приказанию прибыл.

— Здравствуйте господин лейтенант. Ну вот другое дело — бравый лейтенант, не то, что раньше.

Рассказывайте — господин полковник сказал, что вы можете мне доложить некую историю.

— Так точно! — снова вытянулся Вильчек, — Я командовал передовой группой, высадившейся на побережье. Во время высадки обнаружен труп дозорного. В ходе разведки окружающей местности моя рота наткнулась на шалаш с индейцем. Завязался бой и живым его взять не удалось. При осмотре шалаша было обнаружено три спальных места и привязанная лошадь. Лейтенант Вильчек доклад закончил!

Лицо Петелина приобрело задумчивое выражение. Поднял глаза к потолку и зашевелил губами, потом произнес усталым, слегка хриплым голосом, обращаясь к полковнику Иванову:

— Значит, считаешь что был третий, который о двуконь спешит в Нью-Йорк?

Иванов сожалеюще развел руками:

— Так ты, Александр Иванович, и сам так решил.

— До Нью-Йорка километров пятьдесят, — задумчиво сказал Петелин, — один конский переход. Стало быть завтра там знать будут о десанте. Сутки на сборы и еще сутки, пока конница будет здесь, — как считаешь, Александр Данилович?

Он слегка поджал губы и бросил острый взгляд на полковника, сидевшего с самым невозмутимым видом.

— Я мыслю так же, только с конницей ты поспешил. Никак не меньше двух дней им добираться, а то лошадей запалят и припасы никак раньше не подвести. С дорогами здесь совсем плохо.

— Четыре дня... успеем оборудовать позиции?

— И не сомневайся Александр Иванович. Успеем!

Всего на берег сошли почти пятьсот мастерградцев: две мотострелковые роты, минометная и артиллерийская батареи а так же почти весь летный отряд со средствами усиления, почти десять тысяч человек императорской гвардии при полусотне орудий и, наемные роты из бывших пиратов — почти полторы тысячи отчаянных головорезов.

Через четверо суток дежурный мотодельтаплан обнаружил в двух десятках километров от позиций передовые конные отряды армии навахо. Всего почти сорок тысяч человек при десятке орудий и минометов и полусотне автомобилей — всех, кого губернатор Нью-Йорка сумел экстренно собрать, чтобы скинуть в море наглых снежков. К этому времени русские закончили строительство двух полос обороны с окопами полного профиля, прикрытыми по фронту колючей проволокой и минными полями. Бронированные Уралы и БТР замерли в укрытиях. А в тылу армии покачивался на волнах грозный 'Маршал Жукова' с восьмью морскими 152-мм орудиями 35 калибра в бронированных башнях и десяток пароходофрегатов.

Солнце уже опускалось в недалекий лес, бросая не?сколько лучей, которые, прорезывались огненной полосой через деревья, ярко обливая золотом верхушки сосен, когда с борта авиаматки 'Непобедимый' один за другим спустили четыре гидросамолета. Добрая половина лагеря, столпилась на побережье, наблюдая как пилоты залазят в кабины.

Громко затарахтели моторы, самолеты, легко касаясь темно-синих, размашисто исписанных белыми зигзагами пены волн, понеслись вперед, с каждым мгновением увеличивая скорость.

Тяжело оторвались от воды и, сделали круг над лагерем, набирая высоту. Опасаться им было некого — авиация навахо вместе с летчиками сгорела в воздушных схватках в далекой Европе, осталась лежать раздавленным хламом на аэродроме на французской стороне Рейна. Взять новых летчиков и, самое главное исправные двигатели для новых самолетов, навахо было негде.

Краешек солнца поднялся над миром. В единый миг нарисовался и берег и корабли на якорях и просыпающийся лагерь с свежими оборонительными позициями и потемневшее море. Свежий ветер играл бурунами, которые словно седые вихры покрывали безбрежный простор. Солнце было огромным и красным, какое бывает, когда лучи прибиваются сквозь тучи. В то утро оно показалась Вильчеку невероятно большим. Оно напоминало вершину вулкана во разгар извержения.

Старый пират — он исполнял обязанности командира взвода, чем невероятно гордился произнес задумчиво.

— Какое солнце красное, видать бой будет нелегким — верная примета.

Вильчек никогда не был суеверным, но предсказание, особенно в такую минуту, смутило молодого командира роты и ему стоило огромных усилий не думать о нем.

Едва окончательно рассвело, летчики повторили визит вежливости и еще раз до обеда — видимо их визиты и стали причиной того, что индейцы выбрались из лагеря ближе к обеду.

В отчаянном, предельном усилии, теряя по дороге немногую, оставшуюся после Переноса технику и паровые новоделы, боевой дух и целые отряды, навахо рвались к русскому лагерю. Так бывает: плевать на потери — только вперед! Довольно часто, — это приносило победу. Только иногда она оказывалась Пирровой.

План губернатора Нью-Йорка был прост как овечье блеяние. Пользуясь многократным численным перевесом смять русский десант. Сбросить его в море.

Но с этими чертовыми русским все было не так: здесь Пирровой могло стать еще и поражение. Существовала огромная разница между избиением индейцев, у которых почти не было огнестрельного оружия или английский поселенцев и солдат, вооруженных устаревшим, по сравнению с навахо оружием — и противником, вооруженным лучше и с приличным боевым опытом да и с настроением держаться до конца.

На следующий день, под регулярными бомбежками мастерградской авиации армия навахо приблизилась на расстояние десяти километров и ожили орудия 'Маршалла Жукова'.

Потом в дело подключились мастерградские артиллеристы и, когда орда навахо уже была видна наблюдателям, затаившимся в окопах на вершинах холмов, в дело вступила артиллерия русских гвардейцев. Одновременно стреляла полусотня орудий, если не считать флотскую артиллерию.

Выстрелы слились в сплошной ревущий гул. Лавина металла, несущаяся над головой, ощущалась физически, вызывая желание пригнуться, спрятаться, словно это по тебе, а не по далекой армии навахо стреляют... Над вражескими отрядами вздыбилась земля и высоко поднялась стена дыма, смешанного с землей и огненными смерчами разрывов. Она как бы зависла в воздухе и оставалась стоять на всем протяжении артиллерийской атаки.