Кондотьер Богданов

— У вас на голове кровь! — заметила штурман. — Я перевяжу!

— Ерунда! — отмахнулся лейтенант.

Пока Богданов наводил красоту, Данило связал Путилу и отправился собирать коней. Это не заняло много времени. Привязав добычу, сотник принялся потрошить седельные сумки и собирать трофеи с мертвых. Богданов тем временем осмотрел самолет. Жесткая посадка не повредила По-2: шасси оказались в порядке. Топтавшаяся рядом Аня болтала без умолку:

— Довмонт поставил всех на ноги и велел сыскать вас кровь из носу! Его люди опоздали — вас увезли. По убитому мной немцу догадались, кто похитил. Стали думать, куда вас тащат, Данило догадался... Я поняла, что сверху мы вас быстро найдем, так и вышло... Я "эресом" далеко перед вами целилась, а чуть в вас не попала. Так испугалась!.. Мне порты дали, а они велики, некогда было по размеру искать. Я в них смешная, да?

"Ты сама прелесть!" — хотел сказать лейтенант, но промолчал — время для проявления чувств не пришло. Богданов попросил карту, Аня достала планшет, они принялись рассматривать километровку. Местность кругом, понятное дело, была другой, но очертания рек и берегов с веками значительно не меняются. Аня указала их нынешнее место. Богданов прикинул и проложил маршрут.

С помощью Данилы он развернул самолет. Медлить не следовало — солнце клонилось к закату.

— Полечу в Сборск! — объявил Богданов.

— Почему не в Плесков! — удивился Данило. — Там вас ждут! Люд, прознав, взбунтовался: немцы богатыря схитили! Лавки немецких купцов стали разбивать, едва до смертоубийства не дошло. Лети в Плесков, брате!

— До него далеко, а горючего мало. До Сборска верст пятнадцать по прямой — мигом будем! Айда с нами!

— Ни за что! — отказался Данило. — По вашему следу погоня скачет, до темна здесь будет. С ними вернусь. Этого, — он кивнул на связанного Путилу, — в Плесков на суд веча доставить надобно.

— Бросить его волкам на поживу — вот и весь суд! — сказал лейтенант. — Ладно, как знаешь! — он полез в кабину.

— Товарищ лейтенант! — встряла Аня. — Может, я поведу? У вас голова разбита!

— Ни за что! — в тон Даниле сказал Богданов. — Я видел, как ты садилась!

Аня надулась и направилась к винту. К самолету подошел Данило. В руках он держал кожаный мешок.

— Вот! — сказал со вздохом. — В тороках Путилы было. Серебро, добрых полпуда. Ты Путилу пленил, значит, твое... — лицо сотника выражало неприкрытое сожаление.

— Пойдет на общее дело! — заверил Богданов, бросая мешок под ноги. — Не пропью!

Аня провернула винт, мотор затрещал, через минуту По-2 был в воздухе. К Сборску долетели засветло. Богданов посадил машину на лугу, подбежавшие солдаты закатили По-2 в капонир. Богданов объяснил им и подскакавшим кметам, что Данило с княжной и Конрадом будут послезавтра. Солдаты и кметы смотрели настороженно, пришлось рассказать о случившемся. Воины хмурились и крутили головами. Пока вели разговоры, после шли к хоромам, стемнело. Служанки, суетясь, стали собирать на стол, Богданов с Аней умылись и переоделись. Ужинали при свечах. Богданов запил жирную свинину кружкой пива и только сейчас почувствовал, как слабеет пружина, скрутившая его с момента похищения. Он отрешенно уставился в стол и очнулся от прикосновения влажного. Аня, подойдя, осторожно промывала ссадину на его голове. Он послушно позволил ей закончить и отказался от повязки — царапина. Встал. Она вопросительно смотрела снизу.

— Вот что, Аня, — сказал Богданов, — язык у меня поганый, сама знаешь: сначала говорю, потом думаю. Если вдругорядь скажу обидное, размахнись — и по уху! Ясно?

— Что вы?! — удивилась она. — Как можно?.. Командира?

— Какой я тебе командир?! — нахмурился он. — Я тебе Андрей — на вечные времена. Чтоб никаких "вы"!

Она робко кивнула.

— Ах, ты, лисеныш! — он шагнул и обнял ее. — Сердечко мое отважное, штурман мой золотой, девочка моя... Да я тебе по гроб... — он поцеловал ее в дрогнувшие губы, резко отстранился и вышел. Аня смотрела ему вслед. Затем машинально поднесла к глазам зажатое в руке мокрое полотенце. На полотне остались пятна его крови. Она вздохнула и коснулась их губами...

14.

Званка, пыхтя, тащила тяжеленное лукошко. А поначалу казалось легким! Сокровенная полянка не подвела. Едва Званка продралась меж колючих елочек, так увидела россыпь боровиков, молоденьких и старых. Девочка даже засмеялась от радости. Никто в Сборске не ведает о ее месте, никто сюда не заглядывает. Ели надежно укрывают полянку от жадного взора, но не от Званки! Местечко-то рядом с городом, какая-то верста с гаком — мигом сбегать и вернуться. Теперь гак давал себя знать. Пожадничала. Поначалу Званка срывала грибы подряд, потом одумалась и стала выкручивать только молоденькие. Тятя любит именно такие. Захворал тятенька нутром, ничего не ест. Мать отчаялась, а тут тятя грибочков попросил. Мать Званку выправила, хоть и вечерело. Знает мать: Званка мигом обернется!

Мать учила Званку: "Не бери старых грибов! Они в еду не гожие, зато в лесу деток дадут. Придешь вдругорядь, те и выскочат!" Званка так и поступила. Старые грибы, что сорвала впопыхах, из лукошка достала и уложила шляпками на иглицу. Пусть деток дают, Званка на полянку еще наведается. Зато молодых грибов Званка навалила без роздума. Поначалу нести было легко, затем лукошко потянуло к земле. Тяжко! Званка-то совсем большая, шесть лет на Пасху минуло, а к таким ношам пока не привычна.

Лес стал редеть, до опушки было рукой подать. Званка приободрилась и внезапно замерла. На камне у края дороги сидел человек. В полотняной рясе, подпоясанной вервием, с насунутым на лицо клобуком. Из-под клобука виднелась только черная борода. Чужой...

— Подойди, девочка! — сказал чужак ласково. — Не бойся!

Званка поколебалась и подошла. Если что, бросит лукошко и побежит. Посад-то рядом... Чужаку ее не догнать: Званка среди сверстниц самая быстрая!

— Ты из Сборска, девочка? — противно-медовым голосом спросил незнакомец.

Званка кивнула.

— Туда иду, да вот притомился, — продолжил чужак. — Стар я, ноги не носят. Успеть бы до темна, не то ворота затворят. Здорова ли княжна и Данило?

— Здоровы! — сказала Званка, успокаиваясь. — Только в Сборске их нету, в Плесков ускакали.

— Богатырь Богдан с ними?

— Был, да вернулся — на птице своей прилетел. Я как раз по грибы шла. Чародейка его с ним.

— Чародейка?

— Ну, более не чародейка, — поправилась Званка. — Ее отец Пафнутий окрестил, княжна с Данилой — крестные.

— Все-то ты знаешь! — удивился чужак. — Звать тебя как, чадо?

— Званка!

"А тебя как?" — хотела спросить девочка, но не решилась.

— Наслышан я про Богдана и птицу его, — сказал чужак. — Пришел поглядеть. Это хорошо, что богатырь вернулся.

— Он птицу просто так не показывает! — наставительно сказала Званка. — Только когда летает глянуть можно, и то издали. Птице гнездо выкопали, плетнем закрыли, а плетень тот немцы стерегут. Строгие, всех гонят. Но мы наловчились — со стены глядим. Если кметы на стену пускают, конечно, — добавила Званка. Она росла девочкой честной.

— Не боитесь птицы?

— Чего ее боятся?

— Клекотом людей убивает!

— Она не живая! — возразила Званка. — Из дерева, железа и полотна сделанная. Отроки трогали, рассказывали. Сама птица никого не убивает, это Богдан из железной палки. Он ее, как поместит птицу в гнездо, с собой забирает.

— И сегодня забрал?

— Наверное, всегда с собой носит. Он в княжьих хоромах ночует.

— Покажешь мне гнездо? — спросил странник, неожиданно легко вставая с камня. Званка, стоявшая рядом, воспользовалась моментом и заглянула под клобук. Похолодев, застыла в страхе.

— Идем! — сказал странник, беря ее за руку.

Они выбрались на опушку, девочка указала рукой.

— Видишь, немцы стоят! — сказала строго. — Другие в доме неподалеку. Если что, мигом набегут!

— Беги и ты, девочка! — велел чужак, отпуская ее руку. — Дома заждались!

Званка не стала ждать повторного приглашения, припустила изо всех ног. Куда тяжесть лукошка девалась! А чужак вернулся к лесу и зашагал по дороге. Отойдя с версту, он свернул в чащу, преодолел еще с полверсты и вышел к старой, поросшей кустарником балке. По всему было видать, что это заброшенное, редко посещаемое место. Однако сейчас в балке было многолюдно. Жевали овес привязанные к кустам кони, сидели и лежали на траве люди. Завидев человека в рясе, они не удивились. Жидята, а это был он, прошел к молодому рыцарю, сидевшему на застеленном пне.

— Ну? — спросил брат Адальберт.

— Богдан здесь, недавно прилетел. Княжна и сотник в отъезде. Богдан в город ушел со своей чародейкой, жезл смертоносный забрал. Лучшего времени не подгадать!

— Это девчонка поведала?

— "Следили! — понял Жидята. — Не доверяют!"

Он кивнул.

— Почему отпустил девку?

— Дите... Какой от нее вред?

— Вдруг узнала тебя и разболтает? Придушил бы — и дело с концом!

— Дите?

— Маленькую язычницу! — холодно сказал Адальберт. — Наведет на нас кметов!

— Видела она только меня! — возразил Жидята. — Если и узнала, кто ей поверит? А вот не вернется домой — искать станут. Люди придут, много. С псами и факелами. Тут нам и конец!

"Прав был брат Готфрид! — подумал Адальберт. — Трусит сотник".

— Нападем на рассвете! — сказал рыцарь.

— Почему не ночью?

— В темноте поубиваем друг друга.

— Зажжем факелы!

— Нас увидят за милю.

— На рассвете тоже увидят.

— Двинемся, как только станет светать. В этот час спят даже сторожа.

— Неподалеку от гнезда птицы — казарма наемников. Побьют они нас!

— Опоздают!

— Воевать они умеют! Зачем вообще нападать? Девчонка сказала: птица из дерева и полотна. Подкрадемся ночью, снимем стражу и подожжем!

— Ты веришь язычнице?

— Дети не лгут.

— Христианские дети! Крещенные в истинной вере, наставляемые с младенчества добрым пастырем.

— Эта девочка христианка.

— Вот что! — сказал Адальберт, вставая. — Я вижу, ты ищешь легких путей — там, где искать их не следует. Ландмейстер повелел убить богомерзкую птицу, и я ее убью! Даже ценой своей жизни! Ты, если трусишь, можешь остаться! Укажи нам гнездо и держись позади. Если нам суждено погибнуть, поскачешь в Венден и поведаешь ландмейстеру, как дело вышло. Понятно?

Жидята молча поклонился. Рыцарь назначил стражу и велел воинам отдыхать. Те не заставили себя упрашивать. Жидята стащил с себя рясу, расстелил под кустом войлочную попону, прилег. Он не знал, что Златка, вернувшись домой, немедленно рассказала о встрече в лесу.

— Это Жидята! — сказала девочка. — Я узнала!

— Точно ведаешь? — засомневалась мать.

— Вот тебе крест! Надо кметам сказать! Пусть схватят!

— Темнеет, где его сыщешь? Утром скажем. Какой от Жидяты вред? Верно, как сбежал, так по лесам и мается! — рассудила мать. — Далеко не уйдет!

...Адальберт не спал. Дождавшись, пока глефу сморит сон, он отошел в сторонку и воткнул в землю меч. Встал на колени.

— Пресвятая Дева Мария!..

Он молился долго и истово. Вызывал из памяти образ Божьей Матери — тот, что запечатлен на фреске церкви ордена: Мария сидит на облаке и с улыбкой смотрит на молящихся. Удалось. Он увидел ее прекрасное лицо и немедленно впал в экстаз. Все существо Адальберта затопило неизъяснимое блаженство. Рыцарь пал ниц и долго лежал так, счастливо улыбаясь. Божья Мать не оставила его своими милостями. Она по-прежнему благосклонна к своему слуге, ничтожному, но преданному. Завтра он совершит подвиг в честь небесной покровительницы. Он уничтожит богомерзкую птицу! Проткнет ее копьем, а затем отрубит мечом голову. Если он при этом падет — пусть! Ангелы небесные примут его душу и отнесут в рай. Он не испытает мук чистилища. Любой брат-монах, павший за веру, удостаивается такой милости. Адальберту ландмейстер дал необычное поручение: еще никто из смертных не убивал дьявольских птиц, он будет первым. Великая честь! Его подвиг не забудут, возможно, его прославят, как святого. Весь род будет им гордиться! Братья и сестры назовут его именем детей, будут молиться, прося его заступничества перед Девой Марией. Как он счастлив, что выбор пал на него!

Адальберт так и не сомкнул глаз. Едва небо над лесом стало бледнеть, он поднял глефу. Полубратья и кнехты собрались быстро. Короткая молитва и отряд тронулся в путь. Скоро они встали на опушке. Адальберт оглядел строй. Все в кольчугах, шлемах, мечи пока в ножнах, арбалеты за спинами. Оруженосец подал рыцарю тяжелое, боевое копье.

— И мой плащ! — велел Адальберт.

— Послушайте меня, господин! — сказал Жидята, — Белый плащ с черным крестом хорошо заметен издали. Не стоит выдавать себя загодя.

— Пусть считают нас за разбойников? — хмыкнул Адальберт. — Сразу видно наемника. Сегодня великий день, я иду в бой в облачении.

"Ну и сдохни, дурак!" — подумал Жидята, отъезжая.

Светало. Над Сборском небо из серого стало голубым, побледнели и исчезли звезды. "Пора!" — решил Адальберт и подозвал сотника.

— Где гнездо птицы?

— Вон! — указал Жидята. — Плетень и двое сторожей. Нас пока не видят. А вон там казарма наемников.

— Оставайся здесь! — велел рыцарь. — Помни, что велено! — он повернулся к глефе. — Арбалетчики — вперед! Как подскачем, спешиться и убить стражников, после чего держать под прицелом выезд из Сборска и казарму наемников. Сержанты топорами рубят плетень. Птицей займусь сам. Да хранит нас Дева Мария!

— Слава ей! — отозвались воины.

Глефа плавно потекла от опушки к городу. Сначала рысью, затем перешла в намет. Отряд преодолел половину пути, как пронзительный звук разорвал тишину — стражник у гнезда трубил в рожок. Заметили!

— Вперед! — крикнул Адальберт звонким голосом.

Глефа и без того мчалась стремительно. В десятке шагов от гнезда арбалетчики остановили коней, соскочили наземь. Нагнулись и крючками, закрепленными на поясах, зацепили тетивы. Взвели оружие. Наемники у плетня пригнулись, держа алебарды на изготовку. Щитов у них не было, что мгновенно решило их участь. Щелкнули тетивы; уроженцы земли Швиц сначала ударились в плетень, затем рухнули на землю. Сержанты с топорами спешились и побежали к плетню. Несколько ударов и...

Случилось непонятное. Бежавший первым сержант внезапно выронил топор и рухнул лицом в землю. Следом второй, третий... Адальберт недоуменно глянул поверх плетня. Там маячило лицо, женское. Внезапно над плетнем что-то сверкнуло, хлопнуло — четвертый сержант схватился за грудь, закружился и осел. "Чародейка! — догадался Адальберт. — Бесовские чары..."

— Стреляйте в нее! — закричал рыцарь, протягивая руку. — Вон она!

Арбалетчики, успевшие занять позиции по сторонам, повернулись и почти разом спустили тетивы. Десяток арбалетных болтов пропели над плетнем — лицо чародейки исчезло.

— Вперед! — прокричал Адальберт, воодушевившись.

Не успели уцелевшие сержанты поднять топоры, как из-за плетня явилась маленькая фигурка. Женщина вытянула руки вперед, сверкнуло, хлопнуло — еще один сержант выронил топор. Остальные отшатнулись и побежали.