День ангела

— В мать. Она тоже, бывало... Потерпи, Рома. Лет семьдесят, восемьдесят, а там станет полегче, поутихнет, пообвыкнет...

Да мне это нравится, даже очень, только я в последнее время так выматываюсь, а хотелось бы...

— Понятно. И ты, стало быть, временами чувствуешь за собой... хм, неполное служебное соответствие?

Да уж. Папа Уэф, как обычно, берёт быка за рога. Неполное служебное соответствие — в самую точку.

— Не получится, Рома, без Мауны никак. И знаешь, ты прав — нечего откладывать. Я думаю, всё... хм, мероприятие займёт от силы полчаса. Не будем терять времени.

Вот как бы только поделикатней... Я прошу...

В фиолетовых глазах Уэфа прыгают огоньки.

"Какой разговор, Рома. Никто даже не поймёт, о чём шла речь. Милая, можно тебя отвлечь?"

В проёме люка неслышно возникает мама Маша, вопросительно смотрит на нас.

Папа Уэф вдруг издаёт вслух длинную певуче-щебечущую фразу, и я легко улавливаю её смысл.

"Твоему горячо любимому зятю требуется медицинская помощь. Он уже не в состоянии удовлетворять нашу дочь. Ему надо срочно и сильно увеличить потенцию"

И почему я, дурень, не обратился прямо к маме Маше?

...

-...Хочешь орешков?

Выходной. У нас выходной, что случается в последнее время нечасто. Настоящий выходной — сегодня ни меня, ни её не вызовет контролёр ситуации, дабы в очередной раз выправить какой-нибудь вывих нашей извращённой злобной реальности, вывести кого-либо из-под удара. Спасти и сохранить. И запустить тем самым очередную цепочку реакции добра. Или не дать ей оборваться.

У меня такие дни в последнее время редкость, а уж у Ирочки тем более — она особый агент, и загружена поболее моего, да и работа куда сложнее, это тебе не съезди-подай-принеси.

Мы завтракаем в постели — моя супруга переняла этот варварский обычай в числе немногих, понравившихся ей на нашей дикой планете. Я полулежу, наслаждаясь покоем и великолепным видом, открытым моему взору. Ирочка сидит по-турецки, как обычно, без малейших признаков одежды, нимало меня не стесняясь. Рядом с диваном стоит низкий столик, уставленный снедью.

— Ты у меня не растолстеешь? Мне не нужна большая и мягкая женщина.

— Кто, я? Ты имеешь дело с биоморфом, мой милый. Кстати... Я тут разбиралась кое с какими документами. Это правда, что у вас идеалом женской фигуры считаются параметры девяносто-шестьдесят-девяносто? Ну, ты понял...

— Правда. Только у меня ощущение, что у тебя и нету шестидесяти.

Ирочка скромно вздыхает.

— Увы. Это так. Еле-еле пятьдесят пять, и то после обеда...

— Так и знал, что твоя мама меня обвесит!

Она звонко хохочет, и я смеюсь вместе с ней.

— Но зато тут и тут вот — строго по девяносто, так что обман не так ужасен.

Я наблюдаю, как моя Ирочка сноровисто, будто белка, щёлкает грецкие орехи: берёт двумя пальчиками — крак! И невозможно представить это, когда её пальчики нежно гладят моё лицо.

— Чем ты удивлён? При формировании биоморфа все полезные биологические функции стараются не просто сохранить, а и по возможности ещё усилить. Я стала ещё сильнее, Рома, чем когда была крылатой — я же теперь гораздо крупнее, и мышечная масса рук и ног больше.

— Ты, наверное, легко справишься со мной?

Она смотрит с недоумением.

— Справлюсь чего? Ах, да... Видишь ли, Рома, я никогда не рассматривала такую возможность. Мне просто не приходило в голову, что можно сражаться с тобой.

Я встаю с постели. Интересно...

— Я в который раз обманут — под личиной хрупкой беззащитной девушки кроется боевик. Честь воина требует разобраться в этом деле. Защищайтесь, миледи!

Она мгновенно ложится на спину, принимая крайне соблазнительную позу.

— Я хрупкая и беззащитная, я докажу. Ты можешь всю истерзать меня, прямо сейчас, не получив ни малейшего отпора.

Нет, так не пойдёт. Должен же я знать, хотя бы приблизительно, на что способна моя супруга. Я натягиваю штаны.

— Значит, так, родная. Если победишь, я буду делать с тобой всё, что ты захочешь, прямо сейчас. Нет, больше — сегодня и завтра. Если нет, моешь посуду и делаешь уборку, без всякой моральной компенсации. Ультиматум!

Она смотрит с прищуром.

"А ты не боишься? Могут быть травмы"

"Это важно, родная. Я должен знать, насколько мне за тебя опасаться. Здесь дикая, жестокая планета. И потом, не так уж это легко — справиться со мной. Я долго ходил в секцию полузабытого сейчас самбо, а не так давно целый год занимался каратэ и у-шу. И травмы — пустяк. В конце концов, есть мама Маша"

Она всё ещё в нерешительности.

— Нет, Рома, я не могу. Ты обидишься, подсознательно обидишься и будешь меньше меня любить. Так устроены здешние мужчины — им важно чувство физического превосходства над женщиной, разве нет?

— Разве да. Итак, ты сейчас моешь посуду и пылесосишь свои ковры, а я отдыхаю. Один отдыхаю, на диване. Нет, больше — с соседкой...

Ирочка вскакивает, как пружинка.

— Ты сам напросился. Пришедший с мечом от меча и погибнет — правильно сказала?

Мы кружим по залу — самой большой комнате нашей квартиры, принимая боевые стойки, я в одних штанах-трико, Ирочка обходится и без этого.

Ни фига себе! Я прыгаю, как голодный тигр, пытаюсь схватить мою супругу, но Ирочка ускользает неуловимо-стремительными движениями. Суй-но-ката, стиль текучей воды, доведённый до совершенства. Плюс совсем уже неизвестные мне приёмы. Быстрая, как белка, нет, быстрее белки. И мне никак не удаётся загнать её в угол.

"Нет, это не бой" — Ирочка даже не сбила дыхания, дышит легко, ровно. "В бою бьют, Рома, или ты забыл? Если ты хочешь меня обнять, так и скажи, я постою смирно"

"И лишишься уникальной возможности, повелевать мужем целых два дня" — моё дыхание оставляет желать лучшего. — "Я вовсе не собираюсь избивать тебя. Мне важно знать, на что ты способна. Если будешь придуриваться, я лягу спать с соседкой"

"Тогда держи"

Она неуловимо-стремительно атакует. Я отбиваю крепкие удары, ставлю блоки. Ого! Рука-нога-нога-рука, и ещё, и ещё. Я пропускаю удар в корпус, теряю равновесие, получаю второй удар. Пытаюсь уйти с перекатом, но она вдруг мгновенно оказывается рядом — когда успела? — и я ловлю третий, завершающий удар в голову. Брызги из глаз!

Я прихожу в себя, лёжа на ковре. Нокдаун, хорошо не нокаут. Ирочка рыдает на моей груди.

— Я дура, Рома, я дура!.. Никогда больше не поддамся на твои дурацкие провокации. Ты обиделся, да?

Я ощущаю её боль — нет, это же моя боль... Нет, не то. Это наша общая боль.

Я глажу её, она меня. Маленькая моя... Ну вот, нам уже и легче. И даже моя голова уже не гудит. Правда, правда...

— Но ты сам виноват, Рома, — она смахнула слёзы, рассмеялась, — никогда больше не смей даже думать о соседке. Сама подобная мысль, даже высказанная в шутку, для меня нестерпима.

— Слушай. Я потрясён и раздавлен. Откуда у тебя такое умение? Ведь ты... Ведь ты не была человеком!

Она смотрит на меня с иронией.

— Ах, человек, вершина эволюции и всё такое... Ты думаешь, я хожу обучаться только танцам? Почаще нужно интересоваться мыслями родной жены вообще-то, телепат...

— Всё равно. Такому нужно учиться много лет!

— Это вам, людям. У вас же как: повторение — мать учения. Стократное повторение... бедная мать! А мне нужно один раз посмотреть, и всё.

Она вдруг вскакивает, легко наступает мне на грудь босой ногой.

— Не заговаривай мне зубы. Ты повержен, мой хищник. Какую же кару придумать, чтобы ты больше не помышлял о соседке?

Я тоже поднимаюсь с пола. Молча иду к дивану, подняв руки вверх, как военнопленный. А то я не знаю...

Ирочка смешливо фыркает.

— До чего ты догадлив. Что значит телепат... Одно удовольствие. Нет, больше — целых два.

Она приближается ко мне, легко и осторожно ступая, глядя беспомощно-доверчиво, и у меня перехватывает дыхание. Опять, как в первый раз. Всегда, как в первый раз.

Гибкое, упругое тело прижимается ко мне. Сияющие глаза занимают всё моё поле зрения, и я ощущаю на своих губах лёгкий, щекочущий поцелуй. Будто пёрышком.

Всё. Я уже готов понести заслуженную кару...

— Ира, Ир... Почему ты мне никогда не рассказываешь про вашу планету? Это секретные сведения?

Мы лежим, тесно обнявшись. У нас впереди ещё большая часть дня, долгого майского дня, и целая ночь в запасе.

— Ну какие могут быть секреты у меня от тебя? Ведь ты — моя половина, и даже мысли наши всё сильнее перемешиваются, я порой ощущаю себя частью некоего странного четвероногого и четверорукого существа, способного временно разделяться надвое...

А я думал, что только у меня такие ощущения...

— Мне интересно. Расскажи.

— Что бы ты хотел узнать, мой родной?

— Начни с вашей истории. Как вы достигли...

— Показать фильм?

— У тебя есть видеокассеты?

Она фыркает, насмешливо глядя на меня. В моём мозгу всплывает картина — кот, с умным видом глядящий в хрустальный магический шар. И когда я отучусь ляпать, не думая?

— Будешь смотреть? Я вызову видео. Хороший фильм, подробный.

— Не хочу, — я нахально капризничаю. — Покажи сама. Можно?

Она в задумчивости прикусила губку.

— Я попробую. Но я не мама, предупреждаю, и у меня не всё может получиться.

Она устраивается на мне поудобнее, берёт мою голову в ладошки.

— Смотри мне в глаза. И расслабься, пожалуйста, мне же трудно...

Упругий, тёплый, пушистый шар перекатывается у меня в голове, медленно и осторожно. Под веками плавают красные, зелёные, жёлто-оранжевые пятна, переплетаются, танцуя сложный танец.

Яркая вспышка! Громадный шар планеты растёт, наплывая. Я будто бы опускаюсь из космоса, пронизываю толщу атмосферы, ныряю в облака. Я странным образом понимаю, откуда взялись мои видения — это смесь ощущений Ирочки от школьной космической экскурсии, плюс её же впечатления от учебного фильма.

Как называется ваша планета? Я слышу короткое певучее слово, несложное, я даже мог бы его повторить своим неуклюжим человечьим языком, но в мозгу почему-то всплывает — "Рай". Телепатия — это вам не сотовый телефон, она всегда передаёт истинный смысл вещей и явлений.

Всё. Я уже стою на поверхности планеты, на берегу моря, покрытого мелкими барашками пены. Над головой несутся клочковатые мглистые облака, и я вдруг ощущаю банную духоту и нехватку кислорода. Вокруг расстилается унылый безжизненный пейзаж — низкие холмы, размытые дождями, с выпирающими там и сям валунами и зубьями скальных выходов. Жизнь ещё только зародилась на планете, в виде одноклеточных водорослей и бактерий.

"Да, Рома. Жизнь везде начинается одинаково, на всех живых планетах, известных нам, всё начиналось так и только так. Генетический код на основе нуклеиновых кислот, белковая жизнь, левые и только левые изомеры... Вы ещё не дошли до этого открытия — везде, где для этого существуют подходящие условия, возникает белковая жизнь. Условия для возникновения жизни довольно критичны, но если они есть на планете — жизнь возникает практически мгновенно и неотвратимо, как взрывается кусок плутония, превысивший критическую массу. Такие условия заложены изначально в Единую формулу Вселенной её Создателем"

Так это правда? Вселенную создал Бог? Она не сама возникла?

Я ощущаю нетерпение Ирочки, и сквозь призрачный пейзаж морока, наведённого внушением, я вижу её близкое лицо.

"Само собой ничего, нигде и никогда не происходит, Рома, на всё в мире есть причины. Вселенная создана из первичной сингулярности путём изменения её параметров, а как — этого и мы не знаем. Не доросли ещё. И не сбивай меня, я устаю"

Яркая вспышка! Гладкая полоса песка, размытая и перемешанная прибоем. Вдоль полосы прибоя торчат из грунта какие-то хилые растения — жизнь уже вышла на сушу. Над головой — ярко-голубое небо, сияющее светило в зените. Как оно называется? Я слышу певуче-щебечущее слово, но в мозгу автоматически всплывает — "Солнце". Понятно...

На сушу тяжело, неуклюже выползает громадная панцирная рыба. Первое позвоночное, выбравшееся на сушу. Шесть опорных плавников упираются, тянут тушу.

Вот. Вот оно откуда пошло. Я вспоминаю нашу, земную историю. Первые кистепёрые рыбы, выползшие на сушу, имели четыре опорных плавника. Поэтому почти все позвоночные на нашей грешной Земле имеют четыре конечности.

"Точно, Рома. У нас почти все позвоночные имеют шесть конечностей"

Яркая вспышка! Густой, синий лес от горизонта до горизонта, с редкими проплешинами полян. Над лесом возвышается высокий скалистый утёс, невдалеке виднеются другие, постепенно переходящие в отроги передового горного хребта, за которым вздымаются к небу снежные вершины.

На утёсе свиты гнёзда, похожие на громадные закрытые корзины, круглые, с круглым отверстием входа. Из большинства корзин выглядывают лохматые головы большеглазых крылатых существ, покрытых мехом, только лицо безволосое. Из одной корзины выбирается маленький, топает к обрыву, неуклюже махая покрытыми пухом култышками. Мать начеку — бросается к нему, как белка, хватает, тащит в гнездо, шлёпая на ходу. Малыш пронзительно визжит, брыкается, усугубляя своё и без того незавидное положение — мать добавляет ему плюх. Вся колония пересвистывается, щебечет, но смысла я не улавливаю. Его ещё нет, особого смысла, это ещё не речь, только сигнальные крики.

На утёс опускается крылатое существо побольше. В руках и ногах у него зажат крупный оранжевый плод, похожий на длинную дыню. Из гнезда к нему спешит самка, груди её налиты — кормящая мать. Она держит в руке острый камень — рубило, надо разделать плод. Надо же, и у них всё началось с рубила...

"Да, Рома. Всё так и началось — долгий, долгий путь от животного до хозяина Вселенной. Мы идём по нему вот уже почти полмиллиона ваших лет"

Только-то? Да мы тут уже полтора миллиона лет назад обтёсывали булыжники, дабы разбивать ими черепа животных, а при нужде — и собственных коллег...

"Вот именно. Переход к хищному образу жизни всегда приводит к таким результатам — вначале вроде бы всё отлично, ведь мясо — высококалорийный корм. Да вот беда — хищники всегда жестоки, они вынуждены быть жестокими. Поэтому убийства себе подобных и каннибализм — обязательные спутники начального этапа становления общества разумных хищников, ведь мясо коллег ничуть не хуже мяса других животных. Масса мозгов, нужных для прогресса, была с чавканьем съедена у костров. Вы, люди, ещё легко отделались. Сэнсэи выбирались из кровавой ямы три миллиона лет"

Сэнсэи? Кто такие?

"Не отвлекай меня. Расскажу по порядку"

Тот же утёс. Или не тот? Да, тот же самый, только теперь ночь. На утёсе царит страшная суматоха. В воздухе кипит бой — какие-то крылатые чёрные твари, очень похожие на грифонов, атакуют колонию, возникая из темноты, как овеществлённый ужас. Мелькают оскаленные клыкастые пасти, страшные когтистые лапы, громадные крылья со свистом рассекают воздух. Счастье ещё, что хищные твари невелики, они не слишком превосходят предков ангелов размерами, и это мне как раз понятно — более крупное существо просто не поднимется в воздух. Обороняющиеся не располагают ни когтями, ни клыками, зато в их руках длинные, острые палки, прообраз копья. Пламя костров освещает эту невероятную картину, которую я вижу ясно, объёмно, даже ощущаю запахи дыма и крови. И ещё яснее ощущаю ярость и страх.