— Джим, ты с Раданайтом оставайся здесь, — сказал лорд Райвенн. — В склеп вам лучше не спускаться, там жутко и воздух очень тяжёлый. Подождите нас здесь.
Джим был рад, что его избавили хотя бы от этого. Он стоял под дождём и вдыхал сырой свежий воздух.
— Пойдём во флаер, — сказал Раданайт. — А то промокнем.
Они сели во флаер. Джим занял место на заднем сиденье и уткнулся в плечо Раданайта.
— Что ты, малыш? — спросил тот.
— Я не выспался, — простонал Джим. — Голова болит... Всё это просто ужасно.
Джим не притворялся: у него действительно разболелась голова. Минувшей ночью он плохо спал и с самого утра чувствовал себя усталым и разбитым.
— Ты что-то и вправду бледный. — Раданайт порылся в аптечке и нашёл какие-то капсулы: — Вот, это обезболивающее. Положи в рот и подожди, пока капсула растворится. Водой запивать не нужно.
Джим бросил в рот не одну, а три капсулы, чтобы поскорее прошла боль. Уютно пристроившись под боком у Раданайта, он закрыл глаза. Капсулы растворились быстро, и на Джима навалилась тяжёлая сонливость. Веки стали непреодолимо слипаться, он как будто куда-то проваливался вместе с сиденьем, флаером, лужайкой, всей планетой...
— Просыпайся, дитя моё, мы дома.
Голос лорда Райвенна вернул Джима к реальности. Она представляла собой нескончаемый дождь, наполнявший своим шуршанием весь мир, серый сумрак за окнами, приглушённо освещённую столовую и скатерть, сияющую белизной нетронутого снега. Криар, по случаю похорон сменивший белые перчатки на чёрные, обслуживал стол с видом сдержанной скорби, а Раданайт воздерживался от своих обычных язвительных выпадов в адрес Фалкона. И он был, пожалуй, единственным, кто не мог пожаловаться на отсутствие аппетита, тогда как Фалкон почти ни к чему не притрагивался, лорд Райвенн также ел мало, а Джиму было вообще не до еды, он чувствовал себя на грани летаргии: сказывалась бессонная ночь, а эти капсулы, похоже, его доконали. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — это упасть и заснуть, заснуть очень надолго...
Он уже погружался в мучительное оцепенение, когда его снова вызвал к реальности голос лорда Райвенна:
— Джим, что это с тобой? Ты плохо выглядишь, дитя моё. Тебе нездоровится?
Подняв тяжёлую, как огромная скала, голову, Джим пробормотал:
— Я неважно себя чувствую, милорд... Ничего не могу с собой поделать. Можно мне пойти к себе и прилечь?
Лорд Райвенн сказал:
— Думаю, на это нужно спросить разрешения у Фалкона. Друг мой, ты не будешь против, если мы отпустим Джима?
Почувствовав на себе взгляд Фалкона, Джим как будто слегка озяб, а его сердце напряглось и очень тяжело бухнуло — даже в голове отдалось. Тихий голос Фалкона грустно прошелестел:
— Конечно, я не против. Иди, Джим, отдыхай.
Раданайт поднялся:
— Отец, разреши мне его проводить.
— Да, разумеется, — ответил лорд Райвенн. — Думаю, это необходимо.
Последним, что Джим смутно помнил, перед тем как провалиться в пустоту, было плечо Раданайта, который нёс его на руках.
Проснулся Джим среди ночи. Он даже не почувствовал, как его переодели в пижаму — так крепко он уснул от этих капсул. В комнату проникал свет от фонарей внутреннего двора, в открытую дверь лоджии веяло ночной прохладой и сырым, посвежевшим после дождя воздухом. В доме было тихо.
Джим встал и вышел на лоджию. Во дворе между клумбами бродила одинокая бессонная фигура в чёрном плаще с поднятым капюшоном; она не находила покоя, не садилась и не останавливалась, обошла вокруг подсвеченного, переливающегося бриллиантовыми искрами фонтана, потом встала у мраморного столба и уткнулась в него лбом, положив на него руки в чёрных перчатках. Сердце Джима сжалось от пронзительной тоски, он почувствовал, что был более не в силах прятаться от Фалкона. Преодолевая страх перед Тенью, он бросился во двор. Но, пока он бежал по ступенькам, по комнатам и переходам, Фалкон исчез из внутреннего двора. Растерянно оглядываясь, Джим обошёл пустой двор, а потом сел на край фонтана и заплакал от невыносимой печали. Он не мог больше жить без Фалкона ни дня, ни часа, ни минуты, без него его жизнь не имела смысла. Теперь он не сомневался: Фалкон был тот, кого предназначила ему Бездна.
Звук шагов, гулкий в ночной тишине и усиливаемый колодцеобразной формой двора, заставил Джима вздрогнуть и поднять голову. Фигура в чёрном плаще с капюшоном шла к нему. Она остановилась перед ним в нескольких шагах, но близко не подходила. Капюшон бросал тень на лицо, но Джим знал, что это Фалкон.
— Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?
— Да, — пробормотал Джим.
Разговор не клеился — наверно, оттого что Джиму слишком многое нужно было сказать, но он никак не мог подобрать нужных слов. Фалкон ждал, но он не мог ждать вечно — Джим понимал это, но всё равно катастрофически тонул в водовороте слов и мыслей. Подождав ещё немного, Фалкон подошёл ближе, и из-под полы плаща показалась его рука. Она осторожно завладела рукой Джима, и сквозь тонкий шёлк Джим почувствовал её тепло. Она сжала пальцы Джима крепко и ласково.
— Почему ты избегаешь меня? — спросил Фалкон, заглядывая Джиму в глаза. — Ты всё время прячешься, не разговариваешь со мной... А мне нужно совсем немного — одно твоё слово, один взгляд. Я тебя чем-то обидел?
Джим и сам не знал, почему он прятался. Он мог бы сказать, что всему виной была Тень, но теперь она исчезла, и винить было некого, кроме себя самого. Единственное, что он мог сделать сейчас, это попросить прощения — ведь он даже должным образом не выразил Фалкону соболезнований. Все выразили, а он — нет.
— Я вёл себя глупо, — пробормотал он. — Прости меня.
Фалкон ничего не ответил, только крепче сжал руку Джима, и по его тёплому и крепкому пожатию Джим понял, что он его прощает. Фалкон поднял лицо и устремил в Бездну бесстрашный и зоркий взгляд, и она отражалась в его глазах, сделав их тоже бездонными, но при этом они оставались светлыми, и смелые искорки в них не затмевала даже печаль. Может быть, Бездна снова звала его броситься в свои глубины?
— Я думал... — Джим запнулся, задумавшись, как лучше сформулировать то, что он хотел сказать. — Я думал, после того как генетическая экспертиза дала отрицательный результат, мы... Мы друг другу... никто. — Джиму было больно произносить это слово. — Чужие.
— Ты действительно так думаешь? — Фалкон заглядывал Джиму в глаза — серьёзно, пытливо. — Ты правда считаешь, что мы чужие?
Встретившись с его взглядом, Джим не мог не содрогнуться: такая в нём была боль. Его первым порывом было броситься Фалкону на шею, но он не решился. Фалкон проговорил:
— Я часто думал о тебе, детка. Хоть мне и нужно было найти сына живого или мёртвого, но мои мысли возвращались к тебе даже чаще, чем я сам ожидал. И знаешь... Был момент, когда я подумал: а может, хватит искать? Хотелось всё бросить и полететь назад, к тебе. Сердце мне подсказывало, что живым я сына уже не найду... И только мысль о тебе поддерживала меня. Ты меня ждал?
— Да, Фалкон, — чуть слышно проронил Джим. — Каждый день ждал.
— Значит, мы не чужие? — Фалкон снова настойчиво заглянул Джиму в глаза и сжал его руку крепче.
— Я думал, ты сердишься на меня из-за медальона, — признался Джим, смущаясь. — У тебя был такой ужасный взгляд...
У Фалкона вырвался вздох, он прижался щекой к виску Джима, закрыв глаза. Джим чувствовал: он тоже сдерживал себя.
— Прости, что накричал на тебя. Я был просто не в себе. Прости, малыш, если я напугал тебя.
— Это ты меня прости, — проговорил Джим сдавленно. — Мне очень жаль. Я сам не знаю, почему сломал его...
— Потому что больше не любишь меня? — печально улыбнулся Фалкон.
— Нет, — встрепенулся Джим со сжавшимся сердцем. — Нет, Фалкон, что ты! Я ни на минуту не переставал...
Он запнулся, ошеломлённый огнём, вспыхнувшим в глазах Фалкона при его словах. Такого взгляда Джим у него ещё не видел, он обжёг его нутро, как струя из огнемёта. Джим безропотно повиновался рукам Фалкона, завладевшим его руками и заставившим его встать.
— Скажи это, — сказал Фалкон приглушённо, обжигая Джима взглядом. — Я хочу это услышать, мне нужно это знать!
Его руки крепко обхватывали талию Джима, и Джим понял, что он не мог никуда деться. И хорошо, что не мог.
— Я люблю тебя, — всхлипнул он.
Лоб Фалкона упирался в лоб Джиму, а глаза были закрыты, и он не видел, как упала сначала одна звезда, прочертив в небе яркую полоску, потом ещё одна, за ней — третья, четвёртая, пятая. Бездна бросала звёзды пригоршнями: всё небо исчертили яркие полоски, которые сгорали, не достигнув земли.
— Фалкон, смотри: звездопад, — прошептал Джим.
Фалкон открыл глаза, поднял взгляд, и в его глазах отразился блеск.
— Звёзды не могут падать, малыш, — сказал он. — Это называется метеоритный дождь.
— Я знаю, — сказал Джим. — Но "звездопад" звучит красивее.
— Согласен, — улыбнулся Фалкон. — Иди ко мне.
Уже не сдерживаясь, он привлёк Джима к себе и укрыл полами своего плаща. Щекоча теплом своего дыхания губы Джима и сверкая глазами в тени капюшона, он прошептал:
— И я тебя люблю, — сказал он. — С первой секунды, как увидел.
Он ловил ртом губы Джима, но Джим вдруг совершенно некстати вспомнил гадкий бахромчатый язык Зиддика. К его горлу подступил ком тошноты, и он отвернулся.
— Не надо, Фалкон...
— Почему? — Фалкон, прижав Джима к себе крепче, с недоумением заглядывал ему в глаза. — На Земле было не принято целоваться? Я понимаю, обычаи всюду разные...
— Нет, дело не в том, — пробормотал Джим. — Я... Я не люблю это. Ты не виноват, Фалкон... Просто один мерзкий тип однажды поцеловал меня, и с тех пор я не могу... Мне противно.
— Детка, если целуют нежно, с любовью, это совсем не так, — сказал Фалкон. — Разве я похож на мерзкого типа? Не бойся, иди ко мне... Тебе понравится.
Джим упёрся ему в грудь и отстранился, из тепла под его плащом снова попав в ночную прохладу. Сев на край фонтана, он закрыл горящее лицо руками.
— Я не могу, Фалкон. Ты не знаешь всего... А если бы знал, никогда не прикоснулся бы ко мне.
Фалкон сел рядом и обнял его за плечи.
— Расскажи мне, я должен знать. Что бы это ни было, я не отвернусь от тебя.
— Нет, Фалкон, я не могу... Я стану тебе противен, — заплакал Джим.
— Малыш, ты никогда не будешь мне противен, — сказал Фалкон, целуя его в висок и щёку. — Ты можешь рассказать мне всё, ничего не страшась. Что бы это ни было, я не разлюблю тебя. Не бойся... Скажи мне всё. Не держи это в себе, выскажись. Тебе станет легче.
Джим смотрел на его сапоги — в глаза Фалкону он смотреть не мог.
— Фалкон, ты не знаешь, что это был за кошмар, — прошептал он. — Это было гадко... Во мне столько грязи. Ахиббо... Он зарабатывал на мне. Он продавал меня. Те, кто платил, спали со мной. Не знаю, как я не подхватил какой-нибудь болезни... Ахиббо пичкал меня антибиотиками. Он называл это заботой о клиентах... А Зиддик... Он... Он мерзкий. Если бы ты видел, что у него за язык! Белый, скользкий, длинный, а по бокам бахрома из длинных сосочков... Когда он увидел меня у Ахиббо, он захотел... Захотел меня. Самый чувствительный орган у него язык, и он лизал меня им всего... Всё моё тело. — Джим передёрнулся, проглотил тошнотворный ком. — А потом он сунул мне его... туда. Он лишил меня девственности. У него был нож... Я хотел отрезать им его мерзкий язык, но я... Я не смог.
Джим умолк, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Фалкон, слушавший его молча, с каменным, помертвевшим лицом, сказал:
— Я смогу.
Его рука твёрдо и ласково взяла Джима за подбородок и подняла ему голову, вытерла с его щёк слёзы. Лицо Фалкона было суровым, между бровей пролегла складка, но он не шарахался от Джима и не обзывал его шлюхой. Он повторил:
— Я смогу. Он умрёт, детка. Я принесу тебе его язык.
— Фалкон, нет! — прошептал Джим, холодея. — Он ужасный... Он убьёт тебя!
— Не бойся, — сказал Фалкон, и смелые искорки в его глазах стали колючими и холодными. — Всё будет хорошо. Это не должно сойти ему с рук. Он должен поплатиться за то, что сделал.
Джим встал и отчаянно уцепился за него.
— Фалкон, если с тобой что-то случится...
— Нет, детка, — ласково перебил Фалкон. — Со мной ничего не случится, обещаю.
Губы Фалкона накрыли рот Джима горячо, крепко и нежно, и сердце Джима замерло и провалилось куда-то в живот, он ослабел и растаял в руках Фалкона. Поцелуй был длиной в целую вечность. Это не было мерзко, а только влажно, тепло, щекотно и сладко, а сверху на них смотрела Бездна.
Обходя дом и проверяя, всё ли в порядке, Криар глянул в окно и увидел во внутреннем дворе две фигуры. Одна, маленькая и хрупкая, в пижаме, сидела на краю фонтана в скорбной, унылой позе, а вторая, в длинном чёрном плаще с поднятым капюшоном, стояла перед ней, прямая и строгая. До тонкого слуха Криара донеслись всхлипы. Неужели Фалкон обидел Джима? Криар нахмурился, не веря собственным глазам. Ему всегда казалось, что Джим Фалкону очень нравится, если даже не сказать больше. Может, ребята поссорились? Считая своим долгом вмешаться, он спустился и вышел во двор.
Шёл он неторопливо, и позы двух фигур у фонтана успели смениться. Джима уже не было видно — Фалкон находился как будто один, но в следующую секунду, приглядевшись, Криар понял, в чём дело, и улыбнулся. Из-под длинного чёрного плаща Фалкона виднелись две пары ног: его собственные — широко расставленные, в сапогах, и маленькие босые ступни с розовыми пяточками.
— Не спится, господин Фалкон? — усмехнувшись, спросил Криар.
— Да, Криар, что-то не могу заснуть, — ответил Фалкон, стараясь говорить как ни в чём не бывало. — Вот, вышел пройтись на свежем воздухе — может быть, это поможет.
Обладатель розовых пяточек прятался под его плащом, это было очевидно.
— Я тоже надеюсь, что свежий воздух вам поможет, — сказал Криар. И, про себя усмехаясь, не удержался от замечания: — Мне это чудится, или у вас четыре ноги, сударь?
Его позабавило выражение лица Фалкона — растерянное, как у нашалившего ребёнка, застигнутого врасплох. Криар мог бы приструнить ребят, но ему почему-то не хотелось; он только беспокоился за босые ножки, стоявшие на холодной мраморной плитке двора. И он ограничился только тем, что снисходительно посоветовал:
— Лучше идите в дом, сударь, а то вторая пара ваших ног совсем замёрзла босиком.
Когда Криар ушёл, Джим боязливо высунулся из-под плаща Фалкона.
— Он меня видел, — прошептал он.
Фалкон окинул его нежным взглядом.
— Криар никому не скажет, — с уверенностью сказал он. — Я знаю его: он хоть и видит, но помалкивает.
Он тихонько засмеялся, его губы приблизились, и на этот раз Джим робко и неуклюже ответил на их нежность, обняв Фалкона за шею.
— Нравится? — спросил Фалкон с улыбкой. — Распробовал?
— Да, — прошептал Джим, прильнув к нему. — Очень нравится. Я ещё ни с кем по-настоящему... — Поёжившись, он сознался: — Только я действительно замёрз.
— Тогда пошли, я тебя согрею.
