Джим принялся рассказывать лорду Дитмару о лорде Асспленге и изображать его манеры, и Печальный Лорд смеялся, на некоторое время перестав быть Печальным. Потом они гуляли в оранжерее, и из ранней весны Джим попал в роскошное тропическое лето. Лорд Дитмар показал Джиму свою библиотеку, которая занимала весь пятый этаж дома. В ней была такая же поисковая система, как в библиотеке лорда Райвенна, и имелось также особое книгохранилище, где были собраны книжные раритеты — книги двухсот-, трёхсот— и даже пятисотлетнего возраста. Джим наконец увидел "нормальные" книги, точнее, книги, очень похожие на земные — напечатанные на бумаге. Это были пятисотлетние экземпляры, из чего Джим сделал вывод, что печатать книги на бумаге на Альтерии перестали пять веков назад.
— Потрясающая библиотека! — выразил Джим своё восхищение. — Как вы сумели собрать столько книг?
— Её начал собирать ещё мой прадед, — ответил лорд Дитмар.
Джим всегда удивлялся, на чём работают альтерианские книги. У них не было нигде видно отсека для батареек, и никуда включать их не требовалось, но, тем не менее, книги двадцати-, тридцати— и пятидесятилетнего возраста продолжали исправно работать, открывались без проблем и не "зависали". Что это был за источник питания, для Джима было загадкой.
Рука об руку они шли по расчищенной от снега аллее, под прозрачным шатром голых веток, покрытых ледяными блёстками, сверкающими на солнце. Слова, которые они произносили, значили очень много: например, "У вас очень красивый сад, милорд" означало ещё и: "Я всегда чувствовал некий трепет в вашем присутствии, милорд, а тепло вашего взгляда проникало мне в самое сердце".
"Вы сегодня изумительно выглядите, Джим" подразумевало: "Я люблю вас безумно, дышу лишь вами и не представляю себе жизни без вашей улыбки".
"Наверно, для вас обременительно каждый год устраивать такие приёмы, милорд" также имело значение: "Такой прекрасный человек, как вы, не должен быть в одиночестве".
Даже молчание имело огромное значение, потому что тогда в дело вступал взгляд и прикосновение руки. Ничего особенного друг другу они не говорили, но сказали очень много.
Стряхивая снег с перил балкона, Джим сказал:
— Я помню, как мы встретились здесь в новогоднюю ночь, милорд. Дитрикс меня тогда ужасно напоил, и я спал в одной из комнат, а потом вышел подышать воздухом.
— Вы как будто нарочно напоминаете мне о моих оплошностях, — улыбнулся лорд Дитмар. — Я тогда тоже изрядно перебрал вина. Дух праздника и волшебство ночи доделали остальное. Впрочем, я уже тогда был... покорён вами. — Лорд Дитмар оборвал себя, покачал головой. — Простите, Джим, я опять говорю о чувствах. Я обещал не говорить о них и не стану нарушать своё обещание.
— Если чувства есть, зачем же о них молчать? — заметил Джим, опуская глаза. — Особенно, если они прекрасные. О дурных, тёмных и тягостных чувствах действительно лучше не говорить, но если чувства хорошие, то почему нельзя их выражать? Тем более что сейчас Новый год.
— Я не могу сейчас подобрать подходящих слов, дитя моё, — проговорил лорд Дитмар. — Боюсь, все они будут пустые и пошлые. Вы достойны чего-то большего и лучшего, чем никчёмные слова.
Может быть, лорд Дитмар имел в виду что-то другое, но Джим понял это по-своему. Он доверчиво потянулся к нему лицом, закрыв глаза. Ему до боли в сердце хотелось ощутить тёплую щекотную ласку на губах, тающую влажную нежность, от которой его душа проваливалась в Бездну — только не холодную и чёрную, а тёплую и светлую, как летнее небо. Грустная нежность Печального Лорда мягко обняла его губы, а потом он весь оказался в его сильных и ласковых объятиях. Потом он зарылся лицом в его грудь, и по его щекам катились тёплые солёные ручьи, а в груди было одновременно больно и сладко. Стирая пальцами слёзы, он улыбался. Как и в тот достопамятный раз, губы лорда Дитмара щекотали его лоб, дыхание осушало ему слёзы, и Джима окутывало уютное тепло.
Но визит не продлился долго: на посадочной площадке сел белый флаер лорда Райвенна. Дворецкий впустил две фигуры в плащах; один из гостей, откинув капюшон, оказался лордом Райвенном, а другой не стал открывать головы.
— Извини, дорогой Азаро, что нагрянули без приглашения, — сказал лорд Райвенн.
— Для вас, мой друг, приглашение давно не требуется, — ответил лорд Дитмар.
— Позвольте представить вам моего наречённого избранника, капитана в отставке Альмагира Индеора, — сказал лорд Райвенн.
Альмагир, помешкав, всё-таки откинул капюшон и поклонился лорду Дитмару. Его безволосая голова и ожог на щеке не произвели на лорда отталкивающего впечатления: его взгляд остался доброжелателен.
— Так значит, старая история всё-таки закончилась счастливо! — воскликнул он живо. — Поздравляю вас с этим событием. Несказанно рад за вас!
Лорд Райвенн церемонно поклонился, то же сделал Альмагир.
— Однако мы приехали за вашим юным непрошеным гостем, Азаро, чтобы забрать его домой, — сказал лорд Райвенн с усмешкой. — Я отлучился из дома, а он сбежал от Альмагира — и это притом, что он едва умеет водить. Удивительно, что с ним не приключилось никакой аварии!
Лорд Дитмар посмотрел на Джима почти с испугом.
— Вы в самом деле сели за штурвал, почти не умея водить, Джим?
— Ну что вы поднимаете такой шум из-за этого? — сказал Джим. — Флаер так напичкан электроникой, что им почти не нужно управлять, он летит практически сам. И даже сам садится! Что со мной могло случиться?
— Джим, я прошу вас, больше не делайте так, — сказал лорд Дитмар серьёзно. — Не рискуйте своей жизнью, ведь у вас малыш.
— Альмагир переживал за тебя, дружок, — сказал лорд Райвенн строго. — Ты заставил его изрядно поволноваться. Кроме того, ты ослушался его, а так не годится. Такие выходки, опасные для тебя, я не могу одобрить. Впредь я прошу тебя так не делать.
На глазах Джима выступили слёзы.
— Но я сижу дома взаперти, как будто под арестом! — воскликнул он. — Как прикованный! У меня нет никакой свободы передвижения, на которую я, между прочим, имею право!
— Конечно, имеешь, дорогой, — сказал лорд Райвенн уже мягче, обнимая Джима за плечи. — Никому даже не приходило в голову держать тебя взаперти, о чём ты говоришь! Но прежде чем пользоваться этой свободой, тебе нужно научиться как следует водить. Если хочешь, Альмагир этим займётся. А сейчас поехали домой, Илидор там плачет и зовёт тебя.
Сердце Джима сжалось.
— Плачет? Маленький мой... Да, конечно, едем. Милорд, — сказал он лорду Дитмару, — мне пора, я не могу слишком надолго оставлять моего сына. Я благодарю вас за гостеприимство.
— А я был рад вас увидеть, — сказал с улыбкой лорд Дитмар.
Илидор хныкал и капризничал. Криар доложил, что он вёл себя так с самого отъезда Джима, отказался кушать и не хотел играть. Как только Джим прижал его к себе и приласкал, малыш тотчас же успокоился и повеселел.
Через два с половиной часа Альмагир нашёл Джима лежащим на кровати с мокрым от слёз лицом, а световой экран видеоплеера показывал домашнее видео, на котором были Джим и Фалкон с Илидором. Некоторое время Альмагир смотрел сюжет, потом подошёл и коснулся лица Фалкона. Его пальцы прошли сквозь экран, нарушив изображение. С влажно заблестевшими глазами Альмагир выключил плеер, склонился над Джимом и вытер ему щёки.
— Глава XXVI. Призрак
Лорд Райвенн и Альмагир готовились к сочетанию. Лорд уже разослал приглашения: он собирался сыграть свою свадьбу на широкую ногу. Альмагир сказал:
— Конечно, вам решать, милорд, какая у нас будет свадьба. Но посмотрите на меня: разве гостям будет приятно смотреть на это?
— Это можно легко поправить с помощью операции, любовь моя, — сказал лорд Райвенн. — Я уже всё устроил. Мой знакомый хирург, доктор Хеокс, возьмётся за тебя и вернёт тебе прежнее лицо.
Обследование показало, что шрам от ожога — не такая большая проблема, гораздо сложнее всё обстояло с волосами. Многие волосяные луковицы "впали в анабиоз", другие отмерли, и помочь могла только имплантация живых, выращенных в лаборатории волосяных луковиц или искусственных волос.
— И та, и другая операция делается в несколько приёмов, — объяснил доктор Хеокс. — Если вы выберете пересадку живых луковиц, полное восстановление волосяного покрова на вашей голове займёт не менее двух месяцев, но результатом будут живые, постоянно растущие в течение всей жизни волосы. Имплантация искусственных волос даст вам значительно более быстрое восстановление эстетичного вида вашей головы — всего за две недели, но искусственные волосы сохраняются в течение лишь двух — трёх лет, а потом выпадают. Выбор за вами.
— Мне не нужны волосы на два или три года, — сказал Альмагир. — Уж лучше живые луковицы, пусть это и займёт больше времени.
— У нас свадьба через месяц, — сказал лорд Райвенн. — Мы никак не успеваем.
— Что ж, ничего страшного, буду на свадьбе лысым, — усмехнулся Альмагир. — Главное, чтобы убрали этот шрам, а волосами можно заняться и позднее.
Таким образом, было решено сделать только операцию по удалению шрама, а восстановление волос отложить. Домой из больницы Альмагир вернулся через неделю — помолодевший лет на двадцать, без единого изъяна на лице и как никогда похожий на Фалкона. Джиму было одновременно и больно его видеть, и влекло к нему с пугающей силой. Пока на голову Альмагира не опустилась диадема, Джим старался как можно реже видеть его, но это было почти невозможно: во-первых, они жили в одном доме, а во-вторых, Альмагир очень нежно относился к Джиму с Илидором и сам приходил к ним каждый день. Никуда деться от этого было нельзя, а попросить Альмагира уйти Джим, разумеется, не мог.
Единственным спасением от призрака Фалкона был лорд Дитмар. Джим обменивался с ним посланиями — и видео, и голосовыми, и просто текстовыми. Он писал Печальному Лорду длинные письма, в которых рассказывал обо всём, что происходило с ним, выражал мысли, приходившие ему в голову, и чувства, которые он испытывал. От лорда Дитмара приходили послания покороче, но неизменно ласковые и полные спокойной, чуть грустной мудрости, которую Джим пил, как воду из живительного источника на планете Флокар. Виделись они нечасто: до свадьбы лорда Райвенна им довелось встретиться только два раза. Оба раза они смущались и молчали, лорд Дитмар был сдержан и даже суховат. В первый раз, после того как они расстались, Джим отправил лорду Дитмару чрезвычайно эмоциональное письмо, спрашивая в нём, почему лорд был с ним так холоден. Через час (он показался Джиму вечностью) пришёл ответ лорда Дитмара.
"Милый мой Джим,
Я, право же, смущён и озадачен ураганом чувств, который вы на меня обрушили. Моя скованность и робость, которую вы приняли за холодность, происходит из нежелания напугать и оттолкнуть вас чересчур бурным проявлением моей к вам нежности. (Лорд Дитмар избегал писать "любовь".) Кроме того, в присутствии вашего отца я также не решился обнаруживать своё неравнодушие к вам, так как полагал, что он может неверно это истолковать.
Вы с такой искренностью и непосредственностью выражаете свои чувства, дитя моё, что моё сердце трепещет от надежды: быть может, я также в некотором роде небезразличен вам. Нет, о взаимности я и не мечтаю, но ваш огонь воспламеняет и меня, и груз прожитых мной лет становится легче. Ваша живительная энергия питает меня и вдохновляет, делает меня способным успевать во много раз больше; таким образом, вы помогаете мне в таких делах, к которым, казалось бы, вы не можете иметь никакого отношения. Я благодарю вас за то, что вы существуете, тем самым являясь моей движущей силой и путеводной звездой, моим вдохновением и моим счастьем. Благословляю вас и посвящаю вам каждый прожитый мной миг, каждый мой успех и каждое биение моего сердца.
Преданный вам и боготворящий вас
Азаро Дитмар".
Это послание Джим сохранил и впоследствии перечитывал снова и снова, глубоко тронутый наполняющим его чувством. Остальные послания лорда Дитмара были так же светлы, чисты и полны трогательной и немного печальной нежности, и каждый раз, получая и читая их, Джим чувствовал сладкое замирание сердца.
Лорд Райвенн и Альмагир сочетались 20-го йерналинна, последнего весеннего месяца, погода в котором стояла уже летняя. Церемония сочетания прошла в Главном дворце сочетаний Кайанчитума, самом роскошном и красивом из подобных учреждений города. Оба наречённых были в белых костюмах и белых плащах; лорд Райвенн перед свадьбой посетил салон красоты, где его серебряным волосам придали голубоватый оттенок и завили, а гладкая голова Альмагира была лишь припудрена.
Альмагир ещё недолго оставался лысым: ему были пересажены триста тысяч живых волосяных луковиц, и вскоре его голова покрылась коротким светлым ёжиком волос, который обещал превратиться в густую светло-русую шевелюру, как у Фалкона.
Джим продолжал переписываться с лордом Дитмаром. И вот странное дело: если в письмах он был свободен в выражении своих мыслей и чувств, то при личных встречах с Печальным Лордом на него накатывала застенчивость, а к языку была словно привешена гиря. И, похоже, с лордом Дитмаром творилось то же самое: в письмах он был не в пример разговорчивее, а лицом к лицу с Джимом он как будто терял дар речи. Приезжая в гости к своему другу лорду Райвенну, он мог подолгу беседовать с ним о разных предметах, блистая своим глубоким умом и энциклопедическими знаниями, но стоило Джиму принять участие в разговоре, как лорд Дитмар тут же начинал путаться в словах и сбиваться с мысли. Порой было достаточно даже просто его присутствия, чтобы лорд Дитмар начал запинаться и терять нить рассуждения, и это — что греха таить? — даже забавляло Джима. Однажды вечером у лорда Райвенна собралось небольшое общество его друзей, включая и лорда Дитмара; беседа шла в маленькой гостиной, гости пили чай, маиль и глинет. Лорд Дитмар делал небольшой доклад по своей недавно вышедшей научной статье — так сказать, популяризовал свои исследования, доводя их до ума неспециалистов. Джиму хотелось послушать эти "умные" разговоры, но он не знал, под каким предлогом войти; в конце концов, он придумал: срезав на клумбе большой ворох ландиалисов, он поставил его в вазу и внёс в гостиную, как бы желая украсить комнату.
— Извините, — сказал он вполголоса, мило улыбаясь гостям. — Не обращайте на меня внимания. Я просто принёс вам цветы и сию минуту уйду.
Но, разумеется, появление Джима с букетом не могло не привлечь к себе внимания. Его стали просить остаться:
— Вы способны украсить наше общество гораздо лучше любых цветов!
С позволения лорда Райвенна Джим остался. Лорд Дитмар, умолкший на минуту, возобновил было свой доклад, но оказалось, что он совершенно потерялся в материале, как будто это была не его собственная статья, а чужая и, к тому же, просмотренная им накануне всего один раз, да и то бегло. Он никак не мог сообразить, с какого места следует продолжить, а когда наконец сориентировался, то словно забыл правила грамматики и стал похож на иностранца, плохо владеющего языком.
